НЕ БЫВАЛ ДЖЕК ЛОНДОН В СИБИРИ 7 страница
Нужно поторапливаться, а то остались считанные дни до шуги, а тогда с плотом амба, придется идти пешком. Сегодня ночуем очень хорошо. Сделали балаган, заготовили много дров, пополам лиственница и пихта. Сухо, тепло. Завтра подниму всех в 6 часов, чтобы не позднее 7.30 или 8 отплыть. Нужно во что бы то ни стало добраться до Саянского порога – это по трассе 32 км. Боюсь, что за день не доедем.
Пока едем, на всем протяжении левый берег более удобен для железнодорожной трассы, так что линия, камерально трассированная по правому берегу, намечена неверно. Как и прежде, по обоим берегам тайга. Преимущественно ель, кедр, пихта, лиственница. Сейчас стало больше попадаться березы. По склонам – кедр, ель, пихта. На левом берегу, не доезжая ночевки полкилометра, на мысу, – гарь. На правом, ниже ночевки, тоже начинается гарь.
Грунты – легкие суглинки. В реке мощные отложения песчано‑галечника, вполне пригодного для балласта».
Вечером Кошурников собрался поучить ребят заготавливать дрова для костра.
– Подумаешь, премудрость! – сказал Костя. – Сами нарубим, Михалыч.
– Нарубите, да не того. Вот гляди – у тебя уже дыра на телогрейке. А отчего? Еловые сучья горели, они отскакивают. Или вот две сухостойные лесинки, видишь? Одна прямая, другая наклонилась. Какую срубишь?
– Это я уже по опыту знаю! – обрадовался Костя. – Конечно, наклонную: она в корне подгнила, и взять ее легче. Это я уже по опыту…
|
|
|
– По опыту! – Кошурников вывернул из земли деревце и швырнул в кусты. – Она же сырая, волглая. А ты бери, которая свечкой стоит. Гореть будет – ай да ну!
Для Кости раскрывался новый мир. Оказывается, и балаган надо делать умеючи. Основные колья лучше всего делать из березы – они долго не гниют.
– А пойдет по твоему следу человек, – говорил Кошурников, – застанет его тут ночь – спасибо скажет. Закон тайги. Только бересту надо обязательно снять топором, а то кол моментально сгниет, превратится внутри коры в труху.
А один раз Кошурников показал ребятам старое кострище соболятников. Оно давно обросло травой, на плотной, слежавшейся золе лежала полуистлевшая палочка с зарубками.
– Вчетвером шли, – заметил начальник экспедиции. – Русские – не тувинцы и не тофы. Лет двадцать назад. Еще живая тайга на Казыре сплошь стояла…
И он рассказал, как прочел эту старую страничку лесной книги. Ребята уже беспрекословно слушались Кошурникова – в тайге он был хозяин. Сегодня дрова заготовили – лучше не надо, да и работой Кошурникова они остались довольны: шалаш получился на славу, непродуваемый, уютный. Все спали эту ночь без просыпу и, хорошо отдохнув, встали пораньше.
|
|
|
Еще в полутьме вышли на берег, к плоту. От реки тянуло холодом, наискось бил снег – мелкий, сухой и колючий. Алеша зябко поежился:
– Форменная скотина.
– Кто?
– Саянский бог.
– Ничего, на гребях согреемся, – сказал Кошурников, спрыгнув на плот.
– Лишь бы в залом не врезаться. – Костя еще не опомнился от вчерашнего испуга.
Но сегодня плот не мог разогнаться – мешал ветер. На тихих плесах он останавливался совсем, и приходилось толкаться шестами. А у русла Катуна, где стремительная речушка образовала шиверу, плот ударился о камни, накренился и застрял. Вода залила сапоги, мешки с продуктами. Кошурников первым спрыгнул в ледяную воду. Скользя на камнях, нажали плечами стяжки. Столкнули быстро, но Костя никак не мог унять дрожь, которая сотрясала все тело. Руки не держали гребь.
– А что скажет Европа? – спросил Кошурников, улыбаясь. У него тоже зуб на зуб не попадал, но передняя гребь ходила широким полукругом – начальник грелся. – Европа‑то что скажет?
Костя не ответил. Он сел на мешки, втянул голову в плечи и стал похож на воробья зимой. Пришлось приставать к берегу, кипятить чай и сушиться. Пропало два часа драгоценного дневного времени.
К вечеру ветер стих, плот пошел лучше. Изыскатели повеселели, хотя берега Казыра в этих местах представляли собой безотрадную, жуткую картину – начался гибник, о котором говорил Громов. Лесные вредители когда‑то сожрали всю зелень, и сейчас тайга погибала: темные голые стволы подтачивались червями и падали наземь. Неприятно было смотреть на костлявые деревья: обреченностью, смертью веяло от них. Среди этих лесных скелетов пришлось и ночевать. Когда ребята отошли от костра за дровами, Костя шепнул:
|
|
|
– Ты знаешь, Алеша, бок у меня что‑то болит…
Журавлев расширенными глазами глянул на товарища. Вверху зловеще поскрипывали мертвые сучья.
– Дышать тяжело…
– Ты не руби, Костя, я сам. Дуй к костру. Михалычу надо сказать.
– Если не пройдет, завтра скажу.
Кошурников хлопотал с ужином.
– Сколько нам еще плыть, Михалыч?
– Да половины еще нет. Ты понимаешь, Костя, коренной водой тут за недельку проскочить можно – день подлиннее, да и река опупком, как говорят сибирские плотогоны. А сейчас воды мало, река корытом идет. Но ничего, проскочим! Давай‑ка за супец…
Кошурников снял с костра ведро, из которого дразняще пахло оленьим мясом. За ужином Костя был необычно молчаливым, ел неохотно и мало. Кошурников внимательно взглянул на него раза два, но ничего не сказал. Скрутили козьи ножки, задымили. Вскоре Костя закашлялся, сплюнул на вишневые угли, полез в полушубок. Кошурников хотел было сказать ему, что в костер плевать нельзя – есть такие добрые законы тайги: в костер не плюй, ручей не погань, хлеб не кидай, зря не убивай, в зимовье не свисти. Но с Костей творилось что‑то неладное, и Кошурников промолчал. Подхватил ведро и спустился к реке потереть его песочком. Когда вернулся, ребята уже дремали, и ему не хотелось тревожить их. Но сам он был неспокоен. Снова пошел снег, а главное, вода у берега покрылась тонкой ледяной корочкой. Оттают или нет эти забережки завтра?
|
|
|
«14 октября. Среда
Ночевка на правом берегу реки Казыр на пикете 2480. Весь день была отвратительная погода, шел снег, и дул сильный встречный ветер, который очень задерживает плот…
К вечеру ветер стих, плот пошел лучше. В четырех километрах ниже Катуна долина Казыра сжимается. Начинают показываться скалы, непосредственно падающие в реку то с правого, то с левого берега. Скалы невысокие, метров 10–12, а выше идет спокойный косогор градусов 8‑12. Склоны гор покрыты погибшим лесом, начиная чуть не с самой Запевалихи…»
Забереги не оттаяли к утру, плот обтянуло тонким льдом, будто стеклом, и Алеша долго скалывал его с бревен, чтобы не было скользко стоять у греби. Только отплыли – пошел снег, редкий и неприятный. Пахнуло зимой. Черные берега на глазах становились пестрыми, а под берегом уже тянулась сплошная белая полоска снега.
«Неужели зима? – тревожно думал Кошурников. – Еще бы дней десяток погожих, и проскочили бы». Но непредвиденные задержки подстерегали на каждом шагу. Кто мог знать, что в начале их пути Казыр будет так петлять? Изыскатели ведь плыли целый день, а на самом деле крутились почти на одном месте. Потом встречный ветер. Сколько километров потеряли они, толкаясь шестами? Плот еле двигался вперед, и, чтобы сэкономить силы и обсушить захандрившего Костю, они вынуждены были пристать к берегу. Что же ждет их сегодня? Какой подвох подготовил Казыр?
Плот стремительно несся вперед. Сквозь снегопад стали видны впереди белые барашки.
«Шивера! – мелькнуло у Кошурникова. – Только бы не сесть!» Удар! Бревна зацепились за камни, вода плеснула поверх, но вот плот развернуло, столкнуло с переката.
А день только начался. Вскоре изыскателей подстерегла коварная шивера – плот намертво заклинило посреди реки в камнях.
Если бы Косте рассказали раньше, что сможет он во время снегопада спрыгнуть в ледяную воду по пояс и мучительно долго толкать плечом тяжеленные бревна, то он не поверил бы. Главное, эти бревна ни на миллиметр не поддавались, будто примерзли к скользким казырским валунам. Но другого выхода у изыскателей не было. Плот не бросишь посреди реки хотя бы потому, что до берега живым не доберешься. Кроме того, на плоту хлеб, мясо и табак…
Кошурников с холодной яростью подавал команду, налегая плечом на толстую стяжку. Они раскачивали плот постепенно. Сначала одну сторону, потом другую. Выворотили впереди два камня, но конца мучениям не видно – нагруженный плот сидел прочно. Так прошел почти час. Ледяная вода парализовала всякую волю. Костя уже не мог стоять в воде – его сбивало струей.
Кошурников прыгнул на плот, в который раз переместил груз, положил на плечи Алеше два самых тяжелых мешка и снова взялся за вагу. Плот неожиданно поддался, потом всплыл, будто оторвался от дна реки, и Кошурников с Костей кое‑как его протолкали за камни. Силы у них иссякали. Еще полчаса в воде, и едва ли они бы снялись…
Изыскатели понимали, что пережили сейчас смертельную опасность, но не хотелось думать об этом, потому что было слишком холодно. Избегая смотреть друг на друга, они подбивали плот к берегу. Дрожащими, скрюченными пальцами Кошурников достал из‑под рубашки резиновый мешочек с сухими спичками.
А снег все шел и шел, устилая землю. Зима. Но река была чистой – шуга еще на ней не появлялась, а Кошурников знал, что пока нет шуги – паниковать рано. Он уже пришел в себя и мог рассуждать…
«15 октября. Четверг
Ночевка на левом берегу Казыра на пикете 2385. День не обошелся без приключений. Выехали в 8 часов 30 минут. Прошли две шиверы благополучно, а на третьей сели, да так плотно, что пришлось всем лезть в воду и по пояс в воде сталкивать плот. Ванна не особенно приятная. Протолкали почти два часа, а потом спустили еще через две шиверы и вылезли на берег для капитальной сушки. Просушились 3,5 часа и поплыли дальше. Прошли благополучно еще четыре шиверы.
Эти аварии нельзя приписать моему неумению водить плоты. Единственная причина – слишком мало в реке воды. Будь ее сантиметров на 10 больше, и все обошлось бы благополучно. Сегодня во время аварии подмочили сухари и соль, остальные продукты в порядке. Сейчас соль сушим, а сухари положил морозить.
По ночам настолько холодно, что застывают в тихих местах большие забереги и днем не оттаивают.
Сегодня весь день температура ниже 0°. Выпавший вчера снег в лесу не растаял. Погода улучшилась, весь день светило солнышко, и ветер переменился с западного на восточный – дует нам попутно и помогает плыть.
Прошли Прорву. От Катуна до Прорвы Казыр имеет очень большое падение, частые перекаты, чередующиеся с глубокими плесами, глубина которых достигает 6–7 м. Перекаты имеют падение до 1,5–2 м на протяжении 50–70 м. Образуется стремительный поток, очень опасный в малую воду из‑за крупных камней, разбросанных по руслу.
При впадении Прорвы в Казыр широкая пойма на правом берегу. От устья Прорвы Казыр течет более спокойно, есть небольшие перекаты, но они опасны только тем, что очень мелкие.
Казыр течет по узкой долине, чем и объясняется крутое его падение и обилие перекатов. Все‑таки на всем протяжении левый берег лучше для трассирования, чем правый».
Для ночлега нашли на этот раз островок живой тайги, сделали в кедровнике плотный шалаш. Костя подавленно молчал, тоскливо смотрел запавшими глазами.
После ужина ребята влезли в шалаш.
– Михалыч, – спросил Алеша, – а вы раньше в таких переплетах бывали?
– На Ангаре пропадал в тридцать втором с Козловым. Да и в других местах тоже. Помню, с Володькой шли три дня – саранки копали да кедровый орех грызли. Он еще заболел тогда. Ну, конечно, сразу сказал об этом – приняли меры…
– А правда, что вы мостовик?
– Что это тебя вдруг заинтересовало? Два отделения я закончил – изыскательское и мостовое. Но я не только учился, – засмеялся Кошурников, – за пять лет получил, можно сказать, пять специальностей – изыскателя, мостовика, грузчика, кочегара и подметалы. Ты сам, говорят, из того же теста. А? Алеша! Слышишь, что ли? Заснул, цыпленок…
Кошурников еще долго маячил у костра, писал, пошевеливал сипевшие сучья.
А утром поднялась шуга, покрыла почти всю реку. Но только начальник экспедиции ясно представлял себе, чем грозит новая беда. Шуга на сибирских реках возвещает начало зимы.
Мороз сразу меняет тайгу. Вдруг покрываются белым пухом, замирают неподвижно, как кучевые облака, закуржавевшие кедры, трава становится хрусткой, земля неподатливой, твердой. И только вода по‑прежнему чиста и прозрачна. Но бурлящая на порогах и перекатах река медленно стынет, переохлаждается. На тихих плесах в воде образуются первые кристаллы. Неприметные ледяные иголочки растут, слипаются с другими, всплывают на поверхность, соединяются тут со снежинками, падающими с неба, и вот уже по всей ширине реки плывет сплошная белая масса.
– Сало, – говорят рыбаки и вытаскивают свои лодки на берег до весны.
– Сало пошло, язви его в душу! – ругаются припоздавшие плотогоны.
У них теперь одна забота: скорей заякорить заготовленный лес – и ходу из тайги, пока есть сухари. И даже бродяга сохатый, для которого в тайге нет препятствий, подойдет к зашутованной реке, понюхает плывущее мимо «сало» – и назад, хотя еще с лета присмотрел на той стороне нетронутый аппетитный осинничек, в котором столько горькой коры.
По зашугованной реке на плоту нельзя – став и греби обрастут белым льдом, который потянет плот ко дну, и люди будут бессильны что‑либо сделать…
– Костя, – сказал утром Кошурников, – жар у тебя?
– Нет.
– Скажи сразу, если будет. Это очень важно.
Днем потеплело, и шуга исчезла. Плот пошел хорошо, ровно – ни шиверы, ни залома, ни уловы. Но река набухала – видно, впереди был порог. Кошурников бросил гребь, развернул карту.
– К Саянскому порогу идем. – Он посмотрел вперед. – Да вон он! К берегу, Алеша, право бей. Не надо спешить, подойдем поближе. Это не порог – семечки…
Камни загромождали русло Казыра в пяти местах. Вода шла не шибко, сливалась плавно.
– Попробуем спустить, – сказал Кошурников. – Барахло‑то все равно обносить…
Они разгрузились на берегу, запустили порожний плот в порог. Однако он намертво сел на втором сливе. Теперь за два с лишним километра надо было таскать берегом нехитрое изыскательское хозяйство, которого набралось все же пудов двенадцать.
Алеша с первым мешком ушел вперед, мягко ставя сильные ноги в кукушкин лен. Этот мох густо затянул гарь, которая обступала порог, и не давал прижиться семенам. Обгоревшие деревья стояли черные, в глубоких продольных трещинах.
Костя Стофато не мог ничего нести, едва побрел пустой. Кошурников вскоре догнал его, сбросил груз на землю.
– Цепляйся за шею!
– Да бросьте вы, – слабо отстранился Костя, однако подчинился.
Железная рука властно обняла его. И легко стало на душе, и к горлу подкатил комок…
«16 октября. Пятница
Пикет 2316. Прошли Саянский порог. Выехали в 8 часов 30 минут. Один раз сели на мелкой шивере по моей вине. Можно было легко пройти, а я зазевался и посадил плот. Слезал в воду один и легко его столкнул. Ночь была очень холодная. Вероятно, температура падала ниже 10°. К утру на реке поднялась шуга и покрыла почти всю поверхность, правда, шуга тонкая, мелкая, но и это уже плохо. Часов с двух шуги стало меньше, а потом и совсем прекратилась.
Свое имущество, а его у нас около 200 килограммов, перетаскали на себе по правому берегу. Таскать далеко – километра два с половиной, но можно идти берегом, не пробираясь на горы. В окрестностях Саянского порога гарь. Наверно, какой‑то предприимчивый охотник умышленно поджег тайгу – „чтобы зверь лучше водился“. От последней ночевки до Саяна, как и раньше, по берегам много погибшего леса. Местами – гари. Живого леса примерно процентов 30 от всей площади. Правый берег опять‑таки хуже левого для трассы…
Саянский порог в такую воду, как сейчас, для плотов, безусловно, легко проходим, и, будь бы со мной Козлов, мы, конечно, не бросили бы плот, а спустили бы его, возможно, без имущества, но зато не пришлось бы строить новый. Пытался поймать плот. Сделал ниже 5‑го слива салик и приготовился ловить, но на втором сливе плот сел и дальше не пошел. Будем делать новый. Сухая пихта есть ниже порога недалеко от берега. Надеюсь, 18‑го будем ниже Петровского порога.
Очередная и большая неприятность. „Расписался“ Костя Стофато. Еще вчера жаловался, что у него болит бок. Говорит, что он упал с оленя на камень, и с тех пор бок болит. По‑моему, здесь дело хуже. Он простудился, и у него плеврит. Пока он сам двигается – не беда, потащим за собой, ну, а если сляжет – тогда придется его оставить, вместе с ним оставить для ухода Журавлева, а мне пешком отправляться до погранзаставы, добиваться получения гидросамолета и вывозить их до наступления зимы. Обстановка очень незавидная.
Единственно, о чем сейчас мечтаю, – как можно скорее добраться до порога Щеки, а там 100 км уж как‑нибудь дойду пешком».
Он приготовился, как ему казалось, к худшему, не зная границ худшего.
ТЫ ХОРОШО РОЕШЬ, СТАРЫЙ КРОТ!
Да, таких трудных дней, как теперь и вообще в нынешнюю зиму, еще не было во всей моей жизни.
Н. Пржевальский
Плот застрял в Саянском пороге, и надо было вязать новый. Утром Кошурников с Алешей побродили по берегу. Было много хорошей, просушенной до звона пихты. Они свалили несколько лесин, запилили по концам бревен клиновые пазы, прогнали насквозь добрые березовые кряжи. Долбить проушины в гребях снова пришлось топором. Досадно все‑таки, что Костя забыл долото!
– Баба‑растрясуха, – ворчал Алеша, отесывая подгребки. – Тоже мне изыскатель…
– Не вздумай сказать ему об этом. – Кошурников развел могучие плечи. – Понимать надо. Да и не вернешь.
– К слову пришлось…
«18 октября. Воскресенье
Сделали новый плот из сухостойной пихты в 8 бревен длиной около 6 м. Получился легкий крепкий плот большой подъемной силы. Делали вдвоем с Журавлевым. Стофато едва шевелится. Помогает нам по хозяйству – готовит обед и понемногу ковыряется на лагере.
Отплыли в 15 часов 30 минут. В 17 часов 15 минут пристали к берегу на ночлег, потому что начало сильно темнеть, а впереди шумит большой перекат – побоялся идти на него в потемках. Вообще этот участок реки неспокойный, от Саянского порога до ночлега за сегодняшний день прошли 13 перекатов, из которых 4 довольно серьезных.
Видели на берегу медведя. Костя стрелял в него, но промазал с каких‑нибудь 50–60 м. Медведь очень большой, черный, вероятно, не менее 15–18 пудов чистого мяса было бы. Обидно, что такой лакомый кусок ушел.
В Казыре очень много рыбы. Плывем на плоту, и все время видно рыбу. Видели одного большого тайменя – килограммов на 30, одного поменьше – килограммов 10, несколько ленков и много хариусов. Жалею, что нет лодки. Ели бы все время рыбу. Ходил по берегу с берестом и то заколол одного хариуса и маленького таймешонка. Обидно иметь под боком столько рыбы и только смотреть на нее.
В двух километрах ниже Саянского порога гибник кончился, началась живая тайга. Породы те же, что и раньше, – кедр, ель, пихта, немного лиственных – береза, осина, ольха, рябина. Лиственницы почти нет.
Грунты, как и прежде, – легкие суглинки, песок с галькой и чистый галечник. Мысы, подходящие близко к Казыру, скальные, изверженных пород. С поверхности скалы разрушены выветриванием».
Разбили лагерь под густым кедром. Немало ночей в своей жизни Кошурников провел вот так – над головой плотный хвойный шатер, который не пропустит ливня и словно бы держит тепло от костра. Кедровые сучья горят жарко, не искрят, не сипят, не раскидывают угольков. Хорошее дерево! И молния – от стариков слыхал – почему‑то не бьет в этого царя сибирской тайги, и кормится им все лесное население, и ветер в кедре шумит по‑особому – успокаивает и баюкает…
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!