Дуглас Престон, Линкольн Чайлд 33 страница
Полицейский снова неприятно ухмыльнулся.
Мэгги задалась вопросом: где это стервец получал образование? Ни в одной известной ей академии не могли научить такой самодовольной, высокомерной ухмылке. Наверное, он от кого-то услышал, что подобное поведение дает преимущество и обезоруживает возможных оппонентов. Оно и верно — тяжело спорить с человеком, который уже принял для себя решение и намерен унижать вас, коль вы с ним не согласны. Такое поведение более подобает умудренным опытом служителям закона, людям, которые могут позволить себе самоуверенность, поскольку, сами того не желая, прекрасно изучили человеческую природу; людям, которые круты не только перед трепещущими жертвами, но и в серьезной переделке. Этот же чванливый юнец, по убеждению Мэгги, вел себя недостойно.
Подойдя ближе и прочитав имя на полицейском жетоне, она выработала для себя линию поведения. Три полоски на погоне означали, что парень не дослужился даже до первого сержанта.[87]
— Тормозной след даст довольно четкую информацию, сержант Блейк, — заметила Мэгги.
Полицейский одарил ее колким взглядом, но уже без ухмылки. В этом, в частности, и заключалась ее тактика. Очень важно, во-первых, знать имя, во-вторых, обращаться по званию. Большинство простых людей не разбираются в знаках отличия, им все едино: что сержант, что офицер, что простой патрульный.
— Конечно, конечно. Вполне возможно, — кивнул полицейский. — Но сначала я бы хотел взглянуть на ваши права. Вас обоих.
|
|
|
Он протянул руку.
Видя, как сержант Блейк изо всех сил пытается вновь овладеть ситуацией и вернуть себе преимущество, Мэгги еле сдержала улыбку. Что ж, пускай. Права у нее уже давно были наготове, и она отдала их полицейскому. Водитель пикапа сунул руку в карман рубашки, затем повернулся и похлопал себя по задним карманам брюк. В этот самый момент из его машины раздался странный звук, что-то среднее между сдавленным криком и завыванием: «Гарольд? Гарольд?»
Все повернули головы в направлении пикапа, но ничего особенного не случилось, только продолжала покачиваться торчащая из машины бледная нога. Мэгги, ее мать и сержант Блейк перевели глаза на Гарольда, который начал багроветь от шеи, потом краска залила лицо, а под конец запылали и уши, да так, что Мэгги испугалась: а не горят ли они на самом деле. Однако как он в ресторанчике не обращал внимания на старуху, так и сейчас сделал вид, будто ничего не услышал. Он вытащил наконец огромный раздутый кожаный бумажник и стал в нем рыться.
Мэгги не особенно-то следила за Кэтлин и пропустила момент, когда та отошла в сторону. Сержант Блейк, забрав права, устремился к патрульной машине, а Гарольд тем временем направился на проезжую часть посмотреть, что там с тормозными следами. Потом еще раз внимательно изучил причиненные его машине повреждения, печально покачал головой и поцокал языком — точно такие же звуки совсем недавно издавала Кэтлин, чем едва не вывела дочь из себя.
|
|
|
Наблюдая за Гарольдом, Мэгги собиралась с духом — она хотела сказать, что ему вообще-то повезло. Повреждения у пикапа были ерундой по сравнению с оторванным бампером и смятым боком со стороны водительского сиденья у «тойоты». Из зияющей в капоте дыры кинжалами торчали острые куски металла. И он еще чем-то недоволен! Да ни за что в жизни она не возьмет вину на себя! За этими рассуждениями она не сразу заметила, что ее мать стоит у открытой пассажирской дверцы пикапа, положив руки на бедра, наклонив голову и кивая, — видимо, Кэтлин старалась лучше понять слова старухи. В этот момент мать обернулась, поймала взгляд дочери и помахала рукой, подзывая к себе.
Первое, что пришло в голову Мэгги: бедняжка ранена, а Гарольд даже не удосужился поинтересоваться, что с ней случилось. Ах, почему же она не подумала об этом раньше? Мэгги бегом бросилась к пикапу, оглянувшись на ходу на мужчин. Ни один ни другой не обратили на нее никакого внимания.
|
|
|
Женщины о чем-то шептались. К счастью, опасения Мэгги не подтвердились: насколько она могла видеть, мать Гарольда в аварии не пострадала. Правда, на руках у пожилой женщины она заметила несколько старых синяков, которые уже приобрели зеленовато-желтый оттенок. Скрюченные артритом пальцы непроизвольно отбивали дробь по сиденью. Сжавшись в кресле огромного пикапа, она казалась еще более крохотной и хрупкой, чем в ресторанчике.
— Иногда он пугает меня, — обратилась женщина к Кэтлин, хотя глаза ее были устремлены на Мэгги.
— Плохо дело, — отозвалась Кэтлин и, будто только сейчас обнаружив присутствие дочери, пояснила: — Рита пожаловалась, что иногда он бьет ее.
Кэтлин показала на синяки, и старушка, словно желая скрыть доказательства, сложила руки на груди.
— Это он виноват в том, что произошло, — промолвила Рита. — Он врезался прямо в вашу машину. Но вы же понимаете, я не могу даже заикнуться об этом.
Старушка потерла плечи под хлопковой блузкой, словно они тоже болели и были покрыты синяками.
Мэгги удивленно смотрела на двух женщин, которые общались так непринужденно, будто были давними подругами. Как это возможно, что Кэтлин О’Делл за несколько минут подружилась с посторонней женщиной, а к родной дочери за долгие годы так и не смогла подобрать ключик?
|
|
|
— Рита говорит, что иногда по ночам он гоняется за ней с молотком. — Мать Мэгги огляделась по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, добавила: — И грозится, что утром она может не проснуться.
— Нехороший он мальчик, мой Гарольд, — качала головой старуха; ее пальцы все сильнее отбивали дробь по креслу.
— Эй, что тут происходит? — крикнул Гарольд и, оторвавшись от изучения следов на асфальте, направился к своей машине.
— Мы тут просто беседуем с вашей мамой, — сообщила Кэтлин. — В этом ведь нет ничего страшного?
— Если только она не лжет вам, — произнес он, чуть запыхавшись. — Она все время обманывает.
Для Мэгги странно было слышать, что человек так рассуждает о родной матери, но голос Гарольда звучал совершенно буднично, словно он представлял им свою мать и описывал ее достоинства. Однако, увидев приближающегося сержанта, он сразу утратил кажущуюся безмятежность.
— Забавно, но только что она сказала то же самое о вас, — заявила Кэтлин. — Сказала, что вы лжец.
Мэгги попыталась привлечь внимание матери и предупредить ее, но безуспешно.
— Что тут происходит? — вмешался сержант Блейк, повторив вопрос Гарольда.
— Рита говорит, что он бьет ее, — смело доложила Кэтлин полицейскому.
Несмотря на угрожающее выражение лица Гарольда, она не отступила ни на шаг. Наверное, чувствовала себя в безопасности, пока между ними стояла Мэгги.
— Кэтлин, вы же мне обещали, — жалобно протянула запаниковавшая Рита.
И снова Мэгги попробовала взглядом предостеречь мать, чтобы та замолчала, но Кэтлин игнорировала старания дочери.
— Рита говорит, что вы гоняетесь за ней с молотком.
Сержант Блейк больше не ухмылялся, а Гарольд снова начал багроветь, и теперь Мэгги поняла: не от смущения, а от ярости. Руки он опустил вдоль туловища, пальцы разгибались и снова сжимались в кулаки.
— Ради бога, — пробормотал он с вымученным смешком, — не слушайте вы ее. Она про всех это болтает. Старушка не в своем уме.
— Правда, что ли? — спросил сержант и снова положил руки на ремень.
«На этот раз с таким расчетом, чтобы моментально выхватить пистолет», — подумала Мэгги.
— Два дня назад она говорила то же самое о почтальоне. — Гарольд смахнул со лба пот. — Ради всего святого, она постоянно лжет.
Мэгги перевела взгляд на Риту: старушка отодвинулась в глубь салона, в трясущихся руках она держала трость, словно приготовилась защищаться.
О том, что было дальше, у Мэгги остались смутные воспоминания. Даже для нее, опытного агента, все случившееся слилось в неясную череду событий. Ей уже доводилось присутствовать при подобных сценах. Происходит обмен репликами, собеседники вдруг вспыхивают — и совершается непоправимое.
Вот сержант Блейк велит Гарольду проехать вместе с ним в участок и там ответить на несколько вопросов. Тот огрызается, что с него довольно «этого бреда», обходит кругом пикап и открывает водительскую дверцу с намерением сесть за руль и уехать. Будь на месте сержанта более опытный полицейский, он бы, возможно, придал своим словам больше убедительности да и вел бы себя иначе, однако Блейк не находит ничего лучшего, как подкрепить свое распоряжение толчком в спину. Конечно, Гарольд отмахивается, и не успевает Мэгги вмешаться, как он уже лежит на земле, а в его затылке зияет кровавая рана — при падении бедняга налетел на торчащее искореженное крыло собственного автомобиля. Широко раскрытые глаза бессмысленно смотрят в небо, и Мэгги не нужно проверять пульс, чтобы убедиться: Гарольд мертв.
Спустя три часа Мэгги с матерью отвозили Риту домой. Несколько раз старушка указывала неверное направление, но Мэгги понимала, что женщина находится в шоковом состоянии, поэтому спокойно останавливалась и терпеливо дожидалась, пока та вспомнит правильную дорогу. Практически все время Рита молчала. В полицейском участке Кэтлин постоянно интересовалась, не нужно ли кому-нибудь позвонить и обо всем рассказать. И даже после того, как было решено, что они отвезут Риту домой, мать Мэгги продолжала допытываться, не может ли кто-нибудь приехать и побыть с ней, но старушка молчала и только качала головой.
Наконец «тойота» затормозила на обочине у приятного на вид желтенького бунгало в конце улицы, вдоль которой росли огромные дубы и зеленели большие лужайки.
— Не знаю, что я буду делать без моего мальчика, — обронила вдруг Рита. — Он был для меня всем.
В наступившей мертвой тишине Мэгги с матерью обменялись недоуменными взглядами. Наверное, это просто следствие перенесенного потрясения?
— Но он ведь бил вас! — воскликнула Кэтлин.
— О нет. Гарольд ни за что не поднял бы на меня руку.
— Вы говорили, что по ночам он гоняется за вами с молотком.
Мэгги и ее мать повернулись и уставились на старушку; та выпрямилась на заднем сиденье и одной рукой крепко ухватилась за дверную ручку.
— Мой Гарольд никогда бы меня не обидел, — уверенно произнесла она и распахнула дверцу. — Это все противный мистер Самптер, тот, что доставляет почту. Я знаю: он носит в сумке молоток. Он грозился ударить меня им по голове.
С этими словами Рита решительно захлопнула за собой дверцу.
Мэгги и Кэтлин в немом изумлении взирали друг на друга, совершенно ошеломленные. И только когда мать Гарольда уже поднималась на крылечко дома, Мэгги заметила, что старушка больше не ковыляет. Нет, она шагала прямо и ровно, хотя трость осталась на заднем сиденье «тойоты».
Грант Блэквуд
Бриггз Таннер, главный герой дебютного романа Гранта Блэквуда «Конец врагов» («The End of Enemies»), становится случайным свидетелем убийства неизвестного, после чего его втягивают в заговор, и он попадает сначала в Японию, затем на затерянный тихоокеанский остров и в конце концов на кривые улочки Бейрута, где частенько постреливают.
В романе «Стена ночи» («The Wall of Night») мир неумолимо катится к катастрофической войне, а Таннер возвращается в Китай, чтобы раскрыть тайну, которая преследует его вот уже двадцать лет.
В романе «Эхо войны» («An Echo of War») Таннер отправляется на поиски пропавшего родственника, но неожиданно для самого себя включается в охоту за биологическим оружием, разработанным в секретном бункере в последние дни Первой мировой войны.
В приведенном ниже рассказе «Жертвенный лев» вниманию читателей представлен персонаж по имени Генри Колдер, британский шпион, который тайно едет с «невыполнимой миссией» в Восточный Берлин времен холодной войны. В те годы судьба Европы, да и, возможно, всего мира, висела на волоске. Но «Жертвенный лев» не простая шпионская история, это еще и своеобразный мостик между поколениями. Генри Колдер приходится дедом новому герою Блэквуда — Сэму Колдеру, который через пятьдесят пять лет после роковой миссии деда оказывается в самом эпицентре бурных событий и вступает в противоборство с агентами-предателями, боссами мафии, правящей элитой Вашингтона и олигархами, стремящимися взять бразды правления Америкой в свои руки.
В настоящее время Блэквуд планирует написать несколько произведений о приключениях Сэма Колдера.
Оба Колдера, и дед, и внук, живут в то время, когда мир пребывает в крайне хрупком равновесии.
Но и Генри, и Сэм готовы к осуществлению «невыполнимой миссии».
Грант Блэквуд
Жертвенный лев[88]
Москва, январь 1953 года
Генри Колдер услышал шаги и понял: настал его последний час.
Для чего разыгрывался этот спектакль: чтобы вселить страх в заключенных или же внушить мысль, что никто не скроется от всевидящего ока Сталина? Так или иначе, все обитатели застенков Лубянки узнавали зловещую поступь охранников по коридору. Звук их шагов наводил ужас, их вид производил сильное впечатление. Но Генри уже давно готовился к этому дню, и единственной его мыслью было: «Ну вот все и закончилось».
Перед ним увели как минимум троих бедолаг, и каждый получил в голову пулю из пистолета Макарова. Как и большинство заключенных, они до последнего твердили о своей невиновности, пока их затылка не коснулась ледяная сталь пистолетного дула.
Звуки шагов замерли за дверью. Генри в последний раз оглядел помещение: стандартная мрачная камера без окон с брошенным на полу соломенным матрасом и переполненной парашей в углу. Стены выкрашены в серый и гнойно-желтый цвета. Щель между дверью и стеной — единственный источник света. Солнечного света Генри не видел уже сорок дней. Удивительно, но больше всего он страдал не от пыток, не от постоянного чувства голода и холода, а именно от отсутствия солнца. Как же ему хотелось оказаться под чистым небом!
Тело отказывалось повиноваться. С тех пор как заплечных дел мастера принялись за него, Генри исхудал настолько, что ребра и ключицы буквально выпирали из кожи. Нос и правая рука были сломаны, а яички… в общем, он не мог заставить себя посмотреть на них. Ступни раздулись от многочисленных гематом, пальцы на ногах почернели.
«Похоже, я лишился всех ногтей, — печально усмехнулся Генри. — Не носить мне больше сандалии».
Кроме всего прочего, он страдал от сильного и мучительного кашля. Наверное, пневмония. А может, что-то другое.
Снаружи отодвинули засов. Генри сгорбился и придал лицу безразличное выражение. Дверь широко распахнулась. В коридоре одетые полностью по форме стояли два знакомых охранника, которых он про себя окрестил Борис-один и Борис-два.
— На выход! — скомандовал Борис-один.
Сделав пару неуверенных шагов, Генри рухнул прямо между охранниками. Он уже давно подозревал, что является единственным заключенным в этом блоке, и теперь убедился в верности своей догадки. Двери всех камер были открыты настежь, показывая только непроглядную темень и голые лампочки, свисающие с потолка. Коридор заканчивался массивной дверью, и, когда они приблизились к ней, Борис-один крикнул по-русски:
— Открывай! Заключенный номер один-ноль-девять-два.
Дверь с грохотом распахнулась. Они вышли и повернули налево. У Генри затряслись руки, и он сжал кулаки. «Ты молодец… ты все сделал как надо…» Затем они начали спускаться по лестнице. Чем ниже, тем слабее становился проникающий сверху свет; когда ступеньки закончились, вокруг стояла почти полная темнота. Впереди смутно угадывался дверной проем. Генри застыл на месте, ноги отказывались двигаться. Идущий позади Борис-два осторожно, едва ли не нежно, положил руку ему на талию. Впервые за сорок дней до Генри дотронулись не с целью причинить боль. На глаза у него навернулись слезы. «Давай, Генри».
Он поковылял во мрак. У двери Борис-один шагнул в сторону и щелкнул каблуками сапог, словно хотел привлечь внимание. Генри судорожно набрал полные легкие воздуха и переступил порог.
«Два месяца, — подумал он. — Господи, неужели это все?»
А сколько ему довелось пережить…
Понимая, что бонзы из МИ-6 не одобрят его план, Генри первым же рейсом вылетел из Лондона в Вашингтон. В аэропорту он взял такси до Е-стрит, где располагался офис недавно образованного Центрального разведывательного управления США. Правда, про себя он продолжал называть контору старым названием — УСС[89] — и сомневался, что сможет перестроиться. У Генри в управлении имелись друзья, с большинством из которых он не раз в составе отрядов «Джедбург»[90] совершал рейды за линию фронта.
У сидящего в будке охранника он спросил Люсиль Руссо. Тот набрал номер, выслушал ответ, после чего вручил Генри бедж и объяснил, как пройти к квонсет-бараку Люсиль. Она уже ждала старого знакомого.
— Генри! Вот так сюрприз! А мне казалось, ты ненавидишь летать.
— Так и есть. Ненавижу. — Воспоминания о самолетах, парашютах и всем с ними связанном были для Генри неприятны. — Люсиль, я тут занимаюсь одним делом, и мне нужна твоя помощь. Я могу рассчитывать на беседу без свидетелей — ты, я и Джо?
Джо Пультц, еще один друг Генри по отряду «Джедбург», теперь трудился в отделе специальных операций. Он сидел, развалившись на стуле и закинув ноги на стол, но при виде гостей проворно вскочил и бросился навстречу.
— Генри? Генри Колдер? Боже, как я рад тебя видеть!
— Взаимно, Джо.
— Генри хотел бы поговорить с нами, — вмешалась Люсиль.
— Валяй, — согласился Пультц.
Закрыв дверь, он предложил гостям стулья.
На то, чтобы обрисовать ситуацию, у Генри ушло меньше пяти минут.
— Дело рискованное, но если мы победим…
— Господи, Генри, не знаю, что и сказать. Как у тебя со временем?
— Все должно произойти в ближайшую пару месяцев. У нас масса времени, если мы поторопимся.
— А твои люди?
— Я в долгосрочном отпуске.
Пультц на мгновение задумался, затем кивнул.
— Даллес сейчас в отъезде. Пойдем пообщаемся с Жуком.
Уолтер Беделл Смит по прозвищу Жук в прошлом командовал штабом генерала Эйзенхауэра в Европе, затем президент Трумэн своим указом назначил его на пост директора ЦРУ. Смит был солдатом до мозга костей, и Генри надеялся повернуть это обстоятельство в свою пользу. Внимательно выслушав план Генри, Жук воскликнул:
— Боже, приятель, тебе жить надоело?
Подпиравшие стену Люсиль и Джо нервно заерзали. Генри только улыбнулся.
— Прошу прощения, — продолжил Смит. — Ладно, сколько тебе нужно контактов?
— Три. — Генри назвал имена. — Сомневаюсь, что на большее у меня хватит времени.
— Тебе требуется основательная подготовка.
— Да.
— Насколько я помню, ты знаешь немецкий. А как у тебя с русским?
— Йа ищу девушку, которая хочет любит и быт любимой.
— А кто этого не хочет? — отреагировал Смит. — Ты собираешься ехать без ничего?
«Без ничего» означало без дипломатического прикрытия. Если Генри схватят, ему никто не поможет.
— Это единственный шанс, — объяснил он.
— Как по времени?
— Две недели на подготовку здесь и три дня на операцию.
— Плотное расписание.
— Вряд ли мне отпустят больше времени.
— Пожалуй, ты прав. — Несколько секунд Смит молча смотрел в окно. — Скажи, ты уверен?
— Генерал, нам известно, что рано или поздно они придут. Это наш шанс.
— У тебя есть семья?
— Мы с женой развелись в сорок втором. Оуэну, сыну, сейчас двенадцать. Отчим — порядочный человек.
«Не то что я, — с горечью добавил по себя Генри. — Никогда не был ни хорошим мужем, ни хорошим отцом».
Начиная с 1939 года он чаще бывал в разъездах, чем дома.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 127; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!