Мастерская по плетению и ткачеству

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 3Следующая ⇒

Другие ремесла, где можно использовать природные материалы – это плетение и ткачество. Соответствующие мастерские организовать очень просто. Единственная трудность состоит в том, что детям нужно помочь сохранять рабочий ритм. Когда работаешь с природными материалами, например с засушенными листьями или травой, проблем нет, потому что здесь не требуется большой точности. Но когда занимаешься плетением из нитей, работа должна быть ритмичной и точной. Работа в такой мастерской открывает массу возможностей: например можно сделать различные красители для шерсти. Может быть, вы тоже это делали? Если шерстяные нити поместить в отвар из луковой шелухи, то они окрашиваются в желтый цвет. Можно использовать всевозможные натуральные красители. Нужно, конечно, знать технологию, но обучиться ей несложно.

Ткачество развивает точность движений, но мы использовали его для более глобальных целей. Например, мы с ребятами сходили к одному крестьянину и попросили его, чтобы он оставил нам шерсти после стрижки овец. Ощупывая эту жирную, с сильным запахом шерсть, мы отрабатывали тактильные ощущения; затем мы ее стирали, мыли, расчесывали и потом сами скручивали нити. Далее окрашивали их в нужный цвет, и только потом уже ткали из них шерсть на станках или на рамках. Таким образом дети узнали, что такое шерсть вообще, шерстяная нить, как она получается. И в очередной раз мы им помогли связать начало работы с используемым материалом и с конечным результатом.

В работе с растительными материалами мы тоже преследуем несколько целей. Например, собирая листья и траву, мы отрабатываем точность и последовательность определенных действий, потому что кому-то нравится срывать листья и траву, но донести до Центра он это все не может. Невозможно же постоянно ходить туда и обратно и приходить ни с чем, поэтому ребенку объясняют, для чего он собирает эти природные материалы. Речь не идет о правилах техники безопасности, но это тоже правила работы, которые соблюдать несложно, но необходимо.

Мастерская по изготовлению аппликаций

В художественных мастерских можно широко использовать коллажи и аппликации, применяя не очень токсичные виды клея. Вы говорили, что делаете аппликации с помощью бобов или хлебных зерен – в принципе, приклеивать можно что угодно и к чему угодно. Детям это делать легче, и видимый результат получается быстро. Для тех детей, у которых состояние нестабильное, такая деятельность очень полезна, потому что они быстро видят готовый результат. Что касается всех остальных мастерских, о которых шла речь, то сложность заключается в том, что результат работы виден только через длительное время. Вероятно, начинать занятия лучше в тех мастерских, где результат достигается быстро, и затем переходить к мастерским, где результат будет виден позже.

Кулинарная мастерская

Вы говорите, что эту мастерскую трудно организовать, потому что ножи – опасная штука и т. д. Действительно опасная.

Если хочешь легко резать продукты, нужен острый, хорошо наточенный нож. Мы работаем, наверное, так же, как и вы, сидя вокруг стола, чтобы избежать лишних движений. «Лишние движения» – это когда ребенок встает, бежит, куда ему захочется и т. д.

Как и в любой другой мастерской, у нас 1 воспитатель на 5 детей или 2 воспитателя на 7-8 детей. На занятиях в кулинарной мастерской мы также стараемся последовательно выполнять все действия (пройти весь необходимый цикл) от начала до конца. Сначала ребята находят либо в кулинарной книге, либо в журнале рецепт того блюда, которое хотят приготовить. Потом они идут в магазин за продуктами. Когда они возвращаются из магазина, каждый начинает заниматься своим делом. Естественно, сначала ножи дают более ловким или менее возбудимым детям. Остальным мы даем задание, например мешать в кастрюле готовящуюся еду, подготовить определенное количество масла, сахара и т. д. Каждому дается задание с учетом его способностей. Но тот факт, что дети работают все вместе, позволяет тому, кому было бы опасно работать с ножом, видеть, как это делает другой. Тем детям, которые умеют пользоваться ножом, все равно зачастую нужна помощь, чтобы сделать более точное движение и правильно держать нож в руке.

Во время обеда мы используем тарелки и стаканы, которые могут разбиться. Надо сказать, что в Центре для подростков мы используем более красивую посуду, потому что мы считаем, что дети очень восприимчивы к красоте самых обычных предметов. Во время обеда у каждого ребенка около тарелки лежат вилка и нож, даже у тех. Мы учим детей разрезать, например, кусок мяса. Воспитатели не чистят детям яблоки или апельсины. Но поскольку воспитатели сидят за одним столом с детьми и едят вместе с ними, они помогают детям держать в руке фрукты, разрезать и чистить их, т. е. каждый день, постепенно, мы учим детей правильно пользоваться ножом. Так что перед приходом на занятия в кулинарную мастерскую дети уже владеют некоторыми навыками. Неловкому ребенку мы, естественно, дадим не острый нож, а более безопасный инструмент. Есть специальные ножи для чистки овощей, которыми можно чистить морковку или картошку – они менее опасны, чем обычный нож.

В кулинарной мастерской есть разные виды работ: кто-то предпочтет мыть овощи в тазу, а другой будет их резать. Третьему будет поручено зажечь спичку. И это очень интересно, потому что обычно это делает воспитатель. Попросить ребенка зажечь спичку – рискованное дело, но оно того стоит. Затем спички убираются, и это нужно сделать незаметно для детей, чтобы они не знали, куда их положили. Это те же правила, которые нужно соблюдать и дома, потому что там тоже есть газовые плиты и спички. Нужно им сказать: «Когда ты не один, когда кто-то поможет тебе зажечь спичку, ты можешь это сделать. Но, когда ты один, ты не имеешь права это делать». Эти правила распространяются на всех детей, а не только на аутичных.

С большим удовольствием ребята готовят сладости, потому что во время занятий их можно пробовать. Если говорить о ребятах, у которых мало способностей, сам факт, что они в процессе готовки могут пробовать то, что они делают, помогает им довести работу до конца. Как и любой другой ребенок, они получают огромное удовольствие, облизывая тарелку после приготовления шоколадного мусса.

Единственная сложность, с которой можно столкнуться в такой мастерской – участие в занятиях детей с серьезными нарушениями пищеварения. Но сложность не отменяет участия. Здесь можно выделить несколько вариантов поведения. Я знаю детей, которые практически ничего не едят, кроме сладостей и некоторых других продуктов избирательно. Но у них очень хорошо получается чистить и резать овощи. Они получают большое удовольствие от процесса приготовления салата: они мыли его, готовили соус, складывали салат в салатник, но не всегда могли его есть. Мне кажется, им важно знать, что они умеют это делать. Мы просто ждем, когда, может быть, они согласятся попробовать приготовленный салат. Я вспоминаю одного ребенка, который раньше, сидя за столом, накладывал салат всем, кроме себя. Но теперь он уже берет и кладет себе на тарелку один листочек салата в тот момент, когда салатник убирают со стола. Потом он даже не дотрагивается до этого листочка, но все-таки полпути он уже прошел.

Есть ребята, которым очень трудно грызть твердые продукты, и они режут их на мелкие кусочки в своей тарелке, иначе они не смогут их проглотить. Как правило, эти дети будут проявлять агрессию, например, при разрезании морковки. Здесь явно прослеживается связь между трудностями, которые им доставляет разжевывание твердой пищи, и тем чувством, которое они испытывают при нарезании морковки. Когда мы видим, сколько ярости они вкладывают в это простое действие, можно себе представить, что им приходится испытывать при необходимости разгрызть что-то твердое. Некоторые воздерживаются от еды просто потому, что боятся грызть что-то, боятся проявлять агрессию во время еды. Другие не едят, потому что воспринимают процесс жевания как акт агрессии, и просто не могут это делать. И только когда видишь, как они режут эту морковку, понимаешь, что с ними происходит. Например, некоторые проглатывают отрезанный кусок морковки целиком, только чтобы не грызть и не жевать ее.

Занятия в кулинарной мастерской, и именно обучение спокойно резать продукты, могут со временем им помочь, и их поведение за столом изменится. Занятия в кулинарной мастерской заключается не только в приготовлении блюда; эти занятия помогают нам вести глобальную работу с ребенком, открывая перед ним новые области применения своих возможностей.

Хочу поделиться нашим опытом (участница из Киргизии).

Наш Центр посещают не только аутисты, но и дети с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Занятия в кулинарной мастерской проводятся по пятницам. Вместе с воспитателем занимаются два ребенка: ребенок с опорно-двигательными нарушениями и аутист. Они помогают готовить еду и накрывать на стол для всего коллектива. После еды они убирают со стола, но обычно все ребята им тоже помогают. Затем они вместе с педагогом моют посуду. В этом заключается их ежедневное дежурство. В пятницу же у нас праздничный день, конец рабочей недели, и каждую пятницу готовится какое-нибудь новое вкусное блюдо. Когда этот праздничный обед проходит, ребята вместе с педагогом, ведущим кулинарную мастерскую, всем объясняют и показывают, из каких ингредиентов было приготовлено это блюдо. Мы кормим ребят 2 раза в день, обычно мы делаем салат, а каждую пятницу добавляем еще какой-нибудь необычный салат или шоколадный мусс. Эти дети неделю отдежурили, потом на дежурство заступает другая пара детей. Ни для кого не секрет, что если накрыть на стол, то кто-то начнет сразу есть, хватать горячее и т. д. Но у нас существует церемониал, социальное правило: перед тем, как начать трапезу, мы все беремся за руки (никто не приступает к еде, пока все не взялись за руки) и произносим слова «Приятного аппетита», которые мы заимствовали из Вальдорфской педагогики, а в конце мы говорим «Спасибо» на русском и киргизском языках. Это очень удобно, и куда бы мы ни выезжали – а мы это делаем очень часто, – ни у кого не создается впечатления, что наши дети – голодные или невоспитанные.

Действительно, это очень важно. У нас нет таких ритуалов, четко обозначенных определенными фразами или действиями. Здесь речь идет скорее о процессе еды, чем о кулинарной мастерской. Мы всегда едим все вместе, но детям очень трудно быть вместе. И я с вами согласен: социальная норма такова, что нужно ждать: когда мы едим вместе, мы ждем, чтобы всем подали еду. На самом деле, здесь нет четкого порядка: иногда воспитатель подает каждому тарелку с едой, в другой раз мы просим детей самим себе положить еду, а иногда просим кого-то из ребят обслужить всех остальных. Мы используем различные средства для того, чтобы прийти к понятию «коллектива» и научиться ждать, пока все будут готовы. Иногда мы просто говорим перед началом еды: «Приятного аппетита». Это не всегда легко. Иногда ребенку нужно сказать: «Положи вилку, ты должен подождать, посмотри, еще никто не начал есть». Точно так же, когда ребенок съел все, что у него было в тарелке, он не встанет из-за стола и не будет убирать со стола, потому что он не один. Конечно, есть ребята, которые едят очень быстро, а есть дети, которые едят очень-очень медленно из-за проблем с приемом пищи.

Вы сажаете за отдельные столы тех, кто ест быстро, и тех, кто ест медленно?

Нет, потому что мы едим все вместе, несмотря на все наши различия. Здесь нужно вести отдельную работу с теми, кто слишком быстро ест, и с теми, кто ест медленно. Первых надо научить есть немного медленнее, чтобы у них было больше времени для того, чтобы как следует прожевывать пищу, распробовать блюдо, которое они едят, и оценить его вкус. А тем детям, которые слишком медленно едят, надо сказать: «Посмотри, все уже закончили, и мы ждем только тебя, давай поторопись немного». В то же время ребенка, который слишком быстро ест, можно научить накладывать себе в тарелку небольшие порции по несколько раз, ведь ему трудно ждать всех остальных, потому что он не может остановиться, пока все не съест. Может быть, ему будет проще положить небольшую порцию, съесть ее, немного подождать, вновь положить, еще раз подождать и т. д. На самом деле он съедает большую или маленькую порцию за одно и то же время. А тому ребенку, который ест медленно, можно предложить, например: «Мы тебя еще немножко подождем, а в это время другой ребенок пойдет на кухню за десертом. Когда он вернется, ты должен все съесть, потому что, если ты не закончишь, мы уберем твою тарелку, чтобы ты ел десерт вместе со всеми». Мне кажется, очень важно, чтобы они ели все вместе, а не за отдельными столами для «быстрых» и «медлительных», потому что их различия позволяют сформировать у них иной взгляд на вещи. Мы решили, что у нас воспитатели будут сидеть за одним столом с детьми и есть вместе с ними. Есть заведения, в которых дети и взрослые едят отдельно. Мы хотим донести до детей, что мы не просто вместе едим, но, что мы разделяем с ними трапезу. Мне кажется, что для детей, у которых часто возникают серьезные проблемы с приемом пищи, взрослый является не только сопровождающим, но и образцом для подражания. Поэтому мы тоже должны следить за тем, как мы едим. Это не всегда просто, потому что у нас уже сформировались свои вкусы: что-то мы любим, что-то не любим, и мы знаем, почему мы это любим, а это нет. Например, я ненавижу брюссельскую капусту, но не всегда можно делать то, что хочешь. Как быть, если тебе предложили блюдо, которое ты не любишь, тем более что часть нашей работы состоит в том, что мы должны говорить ребенку: «Попытайся сформировать свой вкус. Попробуй хотя бы чуть-чуть». Иногда тот факт, что мы просим ребенка попробовать, приведет к тому, что ребенок позволит положить себе хотя бы чуть-чуть этого блюда на тарелку. И потребуется много времени, иногда несколько месяцев на то, чтобы этот кусочек попал к нему в рот. Есть дети, которые швырнут тарелку в другой конец комнаты, если положить им на тарелку что-то, чего они не хотят. Мне кажется, вы тоже с этим встречались... Если о подростках можно сказать, что они могли уже это пробовать раньше, когда были меньше, то детей 10—11 лет, которые до 6-8 лет питаются очень избирательно, нужно обязательно попытаться убедить пробовать новые продукты. Это очень сложно, потому что заставлять ребенка есть насильно нельзя ни в коем случае. Наша задача состоит в том, чтобы показать ребенку, что мы любим это блюдо, что его товарищам оно тоже нравится. Не всегда можно сказать ребенку: «Понюхай, это вкусно пахнет», потому что ему, может быть, так не кажется. Зато иногда можно предложить ребенку пощупать этот продукт руками, даже если положено есть вилкой. Для этого ребенка необходимо найти что-то, что может его заинтересовать в том кусочке, который его просят съесть. Я думаю, что вы знаете детей, которые кладут в рот какой-нибудь кусочек – неважно мясо это или овощи – жуют его, но не глотают. Они делают нечто подобное соку, который они глотают, а все остальное выплевывают. Мне кажется, что иногда это можно разрешать, даже в течение длительного периода, потому что этот сок позволяет им получать питательные вещества, и это главное. Но затем требуется большая работа, направленная на то, чтобы ребенок не скапливал еду во рту. Начинать надо с маленьких порций и говорить ему: «Послушай, ты уже хорошо все прожевал, у тебя во рту чуть-чуть еды, теперь глотай». Иногда у таких детей именно этот переход пищи изо рта в горло затруднен. Некоторые из них помогают себе проглотить то, что было во рту, запивая еду водой, а некоторые заедают её хлебом. Но больше им ничем нельзя помочь, разве что следить за тем, чтобы они не набивали себе полный рот. В данном случае ребенок, который выплевывает на тарелку то, что у него было во рту, нарушает социальную норму. Но наша главная задача – не научить ребенка есть правильно, а научить его просто есть и лишь затем обучать его правильно вести себя за столом. Есть дети, которые просто начинают плохо себя чувствовать, когда едят, но, по-моему, это не значит, что мы не должны их просить резать ножом то, что находится у них в тарелке. Есть дети, которых начинает тошнить за столом. Конечно, нам это не очень приятно, но это не означает, что мы не должны предложить им все-таки попробовать немножко. Но можем ли мы, в конечном итоге, быть совершенно уверенными в том, что та еда, которую мы предлагаем ребенку, подходит ему? В данном случае требуется немалая работа по сопровождению детей для того, чтобы они чувствовали себя комфортно. На это требуется очень много времени. Мне кажется, помогает то, что мы едим все вместе. Часто бывает, что один ребенок говорит другому: «Давай, ешь, вкусно же!» Мне кажется, что, находясь в группе, дети сами помогают друг другу.

Если ребенок выплевывает пищу или его тошнит, может ли это вызвать негативную реакцию других детей?

Я бы сказал, что если ребенок выплевывает пищу, это не вызывает никакой негативной реакции со стороны детей, усвоивших социальные нормы. Если же его тошнит, то все остальные отреагируют на это, как на проявление болезни. И вообще, как можно реагировать на такие вещи? Когда ребенка тошнит в первый раз, нас это застает врасплох, потому что нам не удалось опередить события. Первое, что нужно сделать, – быстро все убрать, чтобы восстановить приятную обстановку во время еды, как для всех ребят, так и для того ребенка, который плохо себя почувствовал. Это не значит, что мы делаем вид, что ничего не произошло, но в данный момент главное – все убрать. После этого можно начинать проводить с ним целенаправленную работу. Мы просим его пойти умыться, почистить свою одежду, а если нужно, мы ему в этом помогаем. Затем мы помогаем ему взять чистую тарелку, чистые приборы и вернуться на место. Очень часто ребенок использует подобное событие как повод избежать ситуации, которую он не выносит. Иногда он может подумать, даже если в его голове это не очень четко выстроено, что раз он плохо себя почувствовал, то ему разрешат уйти. Наша цель – вернуть его к ребятам до конца обеда. Ему можно либо еще раз предложить немного той еды, которая ему не понравилась, либо следующее блюдо – и это решать вам в зависимости от того, насколько хорошо вы знаете этого ребенка. Что касается детей, которые выплевывают остатки пережеванной пищи, нужно с пониманием относиться к этой проблеме в течение какого-то времени. Можно также ввести новое социальное правило и объяснить им, что всем остальным ребятам неприятно видеть то, что остается у него в тарелке. Для некоторых из таких детей мы установили плевательницу в углу столовой. Мы говорим ребенку: «Послушай, если ты действительно больше не можешь, и тебе очень хочется выплюнуть, то делай это в плевательницу, а не в свою тарелку». Это позволяет управлять ситуацией и не делать вид, что ничего не произошло. Затем ребенок может вернуться к столу и закончить обед в приятной для всех обстановке.

У нас в столовой стоит пять столов, и за каждым из них вместе с детьми сидит один воспитатель. Я вам уже говорил, что в основных группах 15 детей, с которыми работают 2 воспитателя. У каждой группы два стола, и каждый воспитатель сидит за столом с детьми из своей группы. Но в центре столовой стоит еще один стол, за которым тоже сидит воспитатель. Это делается для того, чтобы временно держать или установить дистанцию между воспитателями основных групп и детьми. Когда в Центр приходит «новенький», каждый из них «получает» своего воспитателя, который сначала работает с ребенком индивидуально и постепенно вводит его в основную группу. Очень часто «новенькие» сидят за этим «центральным» столом вместе с воспитателем, который их сопровождает. За этим же столом могут сидеть дети, которые, наоборот, уже давно посещают Центр, но не могут находиться за одним столом с воспитателем, который ведет их основную группу, потому что между ними периодически возникают конфликты. Например, ребенок мог кинуть камень в своего воспитателя или укусить его. Как мы реагируем на этот поступок? Мы говорим ребенку: «После того, что ты сделал, воспитатель не хочет сидеть с тобой за одним столом – и это совершенно нормально. Он находится рядом с тобой, чтобы помогать тебе, а не для того, чтобы ты причинял ему боль. И пока ты не извинишься, ты будешь есть с другим воспитателем за другим столом».

Мы используем процесс еды еще и для того, чтобы решать проблемы, которые возникают в течение дня. Этот отдельный стол для воспитателей, которые не работают в основной группе, позволяет нам приглашать на обед незнакомых людей, наших гостей. Вы знаете, что прием пищи – тяжелая процедура для детей, особенно для малышей, и внесение в нее изменений, в частности приглашение за стол нового человека, вызывает много волнений. Мы решили, что за столом, который предназначен для основной группы, у каждого ребенка должно быть свое место. Мы выбираем это место сами, потому что мы знаем всех ребят, мы знаем, с какими соседями ребенку будет легко, а с какими – трудно. Тут выбора у него нет. Если мы приглашаем кого-то дополнительно, то это уже что-то новое, а всякое новшество тяжело переживается детьми. Поэтому проще иметь отдельный стол, за которым все меняется, и всегда сидят разные люди, и это помогает вносить изменения в окружающую действительность и немного «поколебать» ее незыблемость.

Изменения вносятся также в связи с днями рождения ребят. Ребенка, который может делать выбор, мы спрашиваем, кого он хочет пригласить за свой стол. В данном случае растущий человек должен сделать самостоятельный выбор, он должен быть в состоянии нарушить привычный ход событий, чтобы принять того, кого он любит: это может быть его приятель или, например, другой воспитатель. Когда проводятся праздники, мы полностью меняем расположение столов: мы можем сделать один общий стол для всех или два стола, дети сами могут выбрать себе место. Это, конечно, исключительный случай, но такие случаи нужно придумывать, чтобы не впадать в излишнюю ритуализацию. Ритуалы, устанавливаемые только для того, чтобы ребенок избавился от стереотипии и приступов гнева, которые являются проявлениями его нарушений, никоим образом не влияют на причины этих явлений. Такая установка характерна для всех поведенческих подходов. Мы же пытаемся «докопаться» до первопричины и добиться того, чтобы ребенок понимал смысл пережитой ситуации.

Что касается подростков, то у них процесс еды выстроен по другому принципу. Когда открылся Центр для подростков, мы начали с того, что сами выбирали для ребят место в столовой. Однако вскоре мы поняли, что обращаемся с ними, как с маленькими. Подростков связывают более близкие отношения, и некоторые из них могут выбирать себе места сами. Мы заметили, что некоторые ребята никогда не меняют своего места, а другие могут его менять и выбирать того, с кем они хотят сидеть.

Мы здесь тоже меняем заведенный порядок: например, не за каждым столом есть воспитатель и никогда не случается, чтобы один и тот же воспитатель сидел за одним и тем же столом два дня подряд. Мы исходим из того, что ребята развиваются, и нужно приближать их к реальной жизни, которая многообразна. Ребята сами ходят на кухню за едой, сами могут положить себе на тарелку разные блюда.

Каждую пятницу мы устраиваем общие обеды, на которые приглашаются все сотрудники Центра: и социальный работник, и врач, и психолог, и логопед, и директор – все едят вместе с детьми. Поскольку у нас 16 сотрудников и 15 детей, взрослых получается больше, чем подростков. Это очень важно для налаживания взаимоотношений. Еще одна возможность внесения изменения в заведенный порядок жизни подростков – походы в кафе. Например, кто-то из подростков говорит: «Я бы сходил в Макдоналдс». А на прошлой неделе у нас один мальчик отмечал свое 18-летие в марокканском ресторане, потому что он очень любит кус-кус. Он сам выбрал гостей, директор выдал определенную сумму, и все они пошли в ресторан.

Подростки могут пойти туда одни?

Нет, нет они идут с воспитателем.

А как реагируют те ребята, которых не пригласили?

Некоторые хотели бы пойти в ресторан и злятся, если их не приглашают, а другие или просто не понимают, или им все равно. С другой стороны, когда половина группы обедает в ресторане, воспитатели, которые остаются с подростками, часто устраивают праздник для оставшихся детей. Например, они садятся за общий стол, и атмосфера обеда уже меняется. Иногда мы выносим столы в сад, а иногда печем торт, который съедаем на десерт.

В прошлом году мне рассказывали в ЦЛП, что им пришлось отменить обеды для детей по требованию санэпидстанции. Это всегда большая проблема в наших заведениях. Мы об этом говорили с чиновниками, которые контролируют работу наших заведений, потому что нам все больше и больше ужесточают санитарные нормы в отношении питания. А ведь для наших детей очень важно, чтобы в Центре была кухня, чтобы там вкусно пахло, чтобы они могли посмотреть, как повариха готовит обед, а малыши прекрасно знают, что у нее всегда можно получить кусочек шоколада. Если к нам в Центр для подростков привозить готовую еду в холодном виде, потеряется вся эта фантастическая атмосфера. Нужно вести очень серьезную работу с санитарными властями, чтобы добиться некоторой свободы действий.

Я прошу родителей дать мне расписку в том, что они не возражают, если их ребенок будет есть то, что готовят другие дети во время занятий в кулинарной мастерской. Это важно, потому что мы должны подходить к своей работе с полной ответственностью.

Как часто проходят занятия в кулинарной мастерской? Каждый день?

Это зависит от группы, например, для малышей приготовить вместе какое-то блюдо или обед – исключительное событие. Для детей среднего возраста, начиная с 7-8 лет, можно проводить занятия в кулинарной мастерской достаточно регулярно: 1-1,5 часа в неделю по утрам в течение 3-6 месяцев. С подростками эта работа ведется более интенсивно, тем более что, как я вам уже говорил, сюда входит поиск рецепта и поход в магазин за продуктами, а это занимает много времени. Например, в какой-то день послеобеденное время будет посвящено поиску и выбору рецепта, составлению списка необходимых продуктов и покупке этих продуктов. А на следующее утро ребята будут готовить свое блюдо. Все зависит от поставленной цели.

Вы используете картинки или кулинарные книги в своей работе?

У нас очень мало детей, которые умеют читать. Из 15 подростков нашего Центра только трое умеют читать и понимают смысл прочитанного. Один подросток читает, но не понимает того, что читает, а остальные совсем не умеют читать. Поэтому мы используем кулинарные книги для детей с картинками или воспитатели сами «пишут» рецепты с помощью пиктограмм, которые позволяют «увидеть» рецепт.

Дети едят блюдо, которое они приготовили в столовой?

Это зависит от блюда. Это всегда нелегко. Бывает, что на занятии в кулинарной мастерской ребята испекли торт и съели его одни. В этом случае им можно, может быть, предложить испечь такой же вкусный торт для других. Но группе, которая готовит полный обед, то есть закуску, горячее блюдо и десерт, нельзя предложить сделать это для всех, то есть для 30 человек, потому что это будет очень большая нагрузка для них. Им проще приготовить обед только для себя, то есть для тех, кто принимал участие в занятии в кулинарной мастерской. Если мы хотим отработать такое понятие, как «нужно делиться с другими», можно их попросить накрыть для всех, например, десерт. То, что мы используем разные возможности для организации занятий в кулинарной мастерской, позволяет нам избегать повторения одних и тех же действий. Каждый раз мы придумываем что-то новое, опираясь на наш опыт.

Существует мнение, что детям с аутизмом требуется определенная диета. Что вы думаете по этому поводу?

Действительно, ведутся различные исследования, чтобы выяснить, влияют ли продукты питания на развитие аутизма. В США проводились исследования по поводу пищевой аллергии. Мы не следим за этими исследованиями по двум причинам: во-первых, их результаты не были признаны официальной наукой. А во-вторых, не нужно забывать, что фармацевтические лаборатории должны завоевывать рынки сбыта, и поэтому они рекламируют то антиоксиданты, то что-то еще. Я к этому отношусь очень сдержанно. К тому же семьи не просят нас придерживаться определенной диеты в отношении их детей, например диеты с ограничением клейковины или лактозы. Если бы семьи выразили такое желание, мы бы с ними обсудили это, чтобы понять, чем вызвана их просьба, и если это действительно очень важно для них, мы бы, естественно, попробовали. Но, честно говоря, мы очень осторожны в этом смысле.

Другой аспект этой проблемы – есть очень полные дети, которые мало двигаются и часто едят много сладкого. В данном случае нужно проводить большую работу с диетологами, чтобы добиться сбалансированного питания для таких детей. Необходимо также работать и с семьями, потому что у многих мам всегда есть в сумочке конфеты или чипсы, чтобы купировать приступы гнева у своих детей. Если они не проявят осмотрительность, дети будут в конце концов воспринимать их как автоматы для выдачи конфет. Поэтому мы ведем с ними большую разъяснительную работу.

Один наш мальчик страдал аллергией на молочные продукты, но это не было связано с его аутизмом. И, конечно, мы заменяли молочные продукты соевыми. Но я никогда не встречал аутиста, чье состояние улучшилось бы с помощью диеты. Хотя я знаю, что можно найти другие сведения, в частности, о том, что клейковина, плохо усвоенная организмом, действует как опиат.

Есть дети с аутизмом, которые совсем не любят ни молоко, ни сыр, но в то же время с удовольствием едят йогурты. Бывает и наоборот.

Сейчас проводятся также исследования состава крови. Это, может быть, приведет к созданию тест-полосок для диагностики аутизма. Но я думаю, что новые средства выявления аутизма и генная терапия появятся не очень скоро.

Занятия в классе

Все дети имеют право на обучение, но организовать этот процесс достаточно трудно. Первая трудность – удержать их за партой, добиться того, чтобы они использовали учебный материал по назначению, не портили его и поняли, чего от них ждут в классе. У малышей занятия длятся максимум 45—60 минут в день, и они проходят в такой же обстановке, как и в детском саду: часть помещения занимают парты, а другая часть комнаты с мягким ковром на полу предназначена для игр. Таким образом, в течение всего урока дети переходят из одной части комнаты в другую для того, чтобы время, в течение которого они должны быть сконцентрированы, не было слишком продолжительным. Малышей мы обучаем самым элементарным вещам. Очень много мы работаем с конкретными предметами, используем пирамидки и кубики, чтобы они могли понять какие-то вещи с помощью конкретного предмета, который можно пощупать и взять в руку. В то же время мы используем эти занятия, чтобы привить детям социальные нормы, потому что обстановка, в которой проходит занятие, учит их сосредотачиваться на своей работе.

Перед началом занятий дети строятся и идут с портфелями из своей группы в класс. Затем каждый идет на свое место и стоя ждет, пока воспитательница не разрешит всем сесть. Все структурировано, что способствует наибольшей концентрации внимания, необходимой для работы. Что касается базовых навыков, то очень много времени отводится обучению письму. Дети делают много упражнений, которые вам, наверное, знакомы, например их учат рисовать круги, проводить горизонтальные и вертикальные линии в двух направлениях – вверх и вниз. Сначала они это делают на очень больших поверхностях, то есть не в своих тетрадях, а на доске, на которой они могут проводить линии от одного конца доски до другого. Мы пытаемся пробудить в них ощущение собственного тела. Точно так же, чтобы научить их раскрашивать рисунок, не выходя за его границы (а вы знаете, что очень часто, раскрашивая какой-нибудь рисунок, ребенок выходит за его границы и раскрашивает весь лист), мы сначала используем утолщенные ограничители, которые «преграждают путь» карандашу и помогают ребенку осознать, что у рисунка есть границы. Затем мы работаем с очень простыми картонными формами с широкими краями. Например, если ребенку дают раскрасить уточку из картона, края рисунка будут очень широкими, и с помощью этих широких полей мы можем остановить ребенка, если он начнет выходить за края рисунка. Мы пытаемся делать всё постепенно. Затем мы переходим к обучению навыкам письма. Сначала мы просим детей соединить точки между собой, и таким образом отрабатываем точные жесты, что позволяет детям постепенно приобрести все необходимые умения для того, чтобы научиться писать, насколько это возможно. Многим детям проще воспроизводить печатные буквы. Исходя из способностей ребенка, мы стараемся добиться того, чтобы ребенок научился писать буквы и умел бы написать хотя бы свое имя. Одновременно с обучением письму, мы учим детей читать, потому что, чтобы написать букву «а», нужно знать, что это буква «а».

Часто мы используем методику «Borel Maisonny», разработанную одним французским логопедом. Суть этой методики состоит в соотнесении буквы с жестом. Например, произнося букву «с», мы показываем на спину. На самом деле жест придает звуку смысл. Затем мы начинаем связывать звуки в слоги. С некоторыми детьми мы используем метод глобального чтения (мы не учим их читать сначала буквы, а потом складывать из них слова, а учим их читать слово целиком), потому что эти дети воспринимают мир настолько визуально, что им легче запомнить слово целиком, чем последовательность букв, из которых оно состоит. Некоторым детям удается таким образом добиться успеха; даже многие неговорящие дети запоминают знак, соответствующий букве, хотя это не означает, что они понимают значение слова. Тем не менее, можно сказать, что они в состоянии освоить базовые навыки, необходимые для чтения. Что касается письма, то им часто бывает очень трудно просто держать карандаш в руке. Координация движений у них нарушена, и поэтому то, что они пишут, прочесть невозможно. Чтобы научить детей правильно держать карандаш, можно использовать пластилин. Здесь есть опасность, что они начнут играть с пластилином, а не работать, но если не пробовать, то вообще ничего не получится. Зато когда все буквы известны, многим аутичным людям доставляет большое удовольствие работать на пишущей машинке или на компьютере. В данном случае не нужно уметь держать карандаш, и многие дети без труда могут написать свои имя и фамилию на компьютере, в то время как им не удается это сделать с помощью карандаша.

Дети должны получать удовольствие от работы на компьютере. Для этого может быть стоит отделить эту работу от школьных занятий. Но если просто посадить ребенка перед компьютером, он не сможет на нем работать. Как и всякого ребенка, его следует этому обучить. Я работал с программами для самых маленьких. Их преимущество состоит в том, что они очень простые, музыкальные, а рисунки – очень крупные. Для начала надо, чтобы ребенок связал движение мышкой с тем, что происходит на экране; затем, чтобы он понял, что разрыв между движениями руки и глаза – это нормально. Постепенно можно использовать и более сложные программы. Это обычные программы для детей, позволяющие, например, складывать пазлы на экране. Мы заметили, что здесь детям удается выбрать нужный элемент и поставить его на нужное место, а когда они должны сложить деревянные или бумажные пазлы, – у них не получается. Так происходит потому, что на экране монитора они за один раз могут «взять» только один элемент, и он уже устанавливается на нужное место, а в настоящих пазлах есть несколько элементов, и ребенку нужно искать подходящие для них места. Таким образом, очень часто пользование компьютером облегчает задачу ребенку. Есть дети, которым трудно работать с мышкой. Мы стали пользоваться мышками, сделанными в форме большого шарика, вращающегося на цоколе и оснащенного двумя кнопками. Чтобы нажать на кнопку, нужно снять руку с шарика, что позволяет избежать ненужных движений: сначала нужно научиться двигать мышкой, а затем отрабатывать движение «кликнуть». Вскоре мы смогли работать с обычной мышкой. С некоторыми детьми мы делали рисунки на компьютере, меняли фотографии и печатали их. Теперь они очень хорошо умеют включать компьютер, искать свою папку и файлы, открывать документ, работать с ним и выключать компьютер, когда работа закончена. Нужно добавить, что некоторые дети могут навести такой «порядок» в компьютере, что я вам советую установить на него специальную защиту и блокировать доступ к некоторым программам, чтобы им не удалось стереть все, что находится на жестком диске.

Для того, чтобы сочетать обучение компьютерной грамоте со школьными занятиями, мы покупаем обычные программы, предназначенные для детей дошкольного возраста, и очень быстро ребята сами их осваивают. Самая большая трудность заключается в том, что дети очень торопятся, начинают работать, не получив сообщения компьютера, и тогда у них ничего не получается. Но преимущество работы на компьютере состоит в том, что все можно исправить, и в том, что компьютер говорит ребенку: «Начни сначала», «Попробуй еще раз». Это помогает научить ребенка действовать только после получения указания на мониторе и добиться лучшей концентрации на своей работе.

С подростками мы работаем также и в Интернете, поскольку это позволяет расширить их кругозор. Например, у нас много ребят африканского происхождения, и мы занимаемся географией: ищем, где находится Африка, и пытаемся найти ответы на разные вопросы, которые их занимают. То же самое можно делать и не пользуясь Интернетом, например в библиотеке. Однако использование Интернета позволяет подростку стать менее зависимым от воспитателя: в данном случае воспитатель не сам учит подростка, как надо что-то делать, а дает ему средство, позволяющее самому научиться чему-то. Некоторым ребятам эта небольшая отстраненность от воспитателя помогаетучиться, потому что они учатся не для нас, не для того, чтобы доставить нам удовольствие или вызвать наш гнев, а только для себя.

Где дети используют теоретические и практические навыки, приобретенные в классе?

Я не говорил об этом потому, что мне казалось достаточно очевидным, что если ребенок умеет считать, это будет использоваться везде, где можно. Например, мы можем использовать его умение пользоваться линейкой в мозаичной или слесарной мастерской, предлагая ему сделать замеры за других ребят. Так мы оцениваем его знания.

Но бывают поразительные случаи. Например, в классе ребенок считает только до трех, а дальше постоянно ошибается. Но если в столовой попросить его принести пять яблок, он сможет это сделать, т. е. он, оказывается, умеет считать. Проблема состоит, вероятно, в том, что в классе ему это трудно именно из-за учебной ситуации: он должен выполнить задание. Я думаю, что нужно постоянно подчеркивать это его умение в обыденной жизни, и со временем он поймет, что умеет считать и потом сможет это делать в классе. Может быть, на уроке нужно в течение какого-то времени не просить его считать больше, чем до трех, переключиться на что-то другое и вернуться к этому чуть позже. Когда возникали такие ситуации, что у ребенка ничего не получалось и он как будто застывал на одном месте, мы часто пытались найти какие-нибудь обходные пути преодоления этих трудностей. И после того, как ребенку удавалось сделать не то, что у него просили первоначально, а что-то другое, даже более сложное, можно было вернуться к предыдущему заданию, и обычно он с ним довольно легко справлялся.

Каким образом ребенок понимает смысл занятий в классе и то, что эти занятия необходимы?

Я не знаю. Когда ребенок приходит в класс, возникает особая ситуация, потому что в классе все организовано по-другому, не так, как в группе. В классе стоят столы, туда нужно приходить с портфелем, там есть специальное оборудование, и эта особая обстановка позволяет ребенку почувствовать разницу между занятиями в классе и тем, чем он занимается в другое время. Тот же воспитатель, который принимал ребенка в Центр и провожал его в основную группу, отводит его в первый раз в класс. Присутствие человека, ставшего для ребенка доверенным лицом, позволяет сделать плавный переход в иную среду. Конечно, маленьким детям сложно провести в классе 45 минут. Когда ребенок приходит первый раз в наш Центр, он привыкает к нему постепенно: сначала он остается в Центре на час, потом на два часа и так далее. Точно так же сначала ребенок приходит в класс минут на 10—15, в течение которых он делает какую-нибудь несложную работу, и, как только ее закончит, он может выйти из класса со своим воспитателем. Мне кажется, здесь самое важное – организация пространства класса. Необходимо, чтобы все предметы, находящиеся в классной комнате, использовались только в классе. Конечно, там так же, как и в группе, нужны и ножницы, и маркеры, и фломастеры, и т. п. Но мы сочли необходимым сделать так, чтобы эти школьные принадлежности отличались друг от друга: в классе, например, используются карандаши, находящиеся в железной коробке, а в группе – в картонной.

Вы не стремитесь, чтобы ребенок сразу понял смысл происходящего, т. е. сначала все-таки складываются какие-то стереотипы поведения в классе, поведения в другом месте, а уже потом постепенно это наполняется смыслом?

Мы стремимся придать смысл тому, что он будет делать. Например, ребенок привыкает, что в группе в основном играют, а в классе обязательно придется трудиться. Цель состоит в том, чтобы ребенок попытался выполнить эту работу. Ему, конечно, помогут, потому что он учится, но он все-таки должен постараться и сделать. Это работа со смыслом, но мы также подключаем некоторые опоры, которые помогают ребенку сориентироваться. Например, оборудование группы отличается от оборудования класса: в классе – маленькие столы, а в группах два больших стола, в классе – стулья, а в группах – табуретки. Мы действительно решили разделить оборудование в зависимости от его использования. Это помогает ребенку понять, для чего конкретно предназначено данное помещение.

Бывали ли случаи, что ребенок из вашего Центра пошел учиться в школу по общей или вспомогательной программе?

Мы пытаемся этого добиться. Нам удается, но редко. В наш Центр направляют детей с самой глубокой степенью аутизма. Им, конечно, труднее всего интегрироваться в обычную школу, но такие случаи бывали, в частности с детьми, которым удавалось освоить программу по одному школьному предмету.

У нас был ребенок, очень развитый физически, который посещал занятия по физкультуре в обычной школе. Поговорив с преподавателем физкультуры из этой школы, мы пришли к выводу, что программа занятий по этому предмету вполне соответствовала способностям нашего ребенка.

Другой ребенок посещал занятия по труду в другой школе. Целью этой интеграции в среду обычных детей было не достижение успехов в школе, а просто общение с обычными детьми. А нам было важно понаблюдать: как ребенок будет реагировать на незнакомое окружение.

В Центре было также несколько детей, которые проходили стажировку в обычной школе. Это были дети 12—13 лет, которые неплохо владели навыками чтения и письма. И мы пытались понять, смогут ли они пойти в обычную школу после нашего Центра, достигнув четырнадцати лет. Вместе с Министерством образования мы организовали детям месячную стажировку в интеграционном классе. Во Франции эти классы созданы для детей, которые испытывают затруднения с адаптацией в обычной школе. Но проблема состоит в том, что обычно в такие классы принимаются дети, которым сложно переносить структуру обычной школы, «трудные подростки», которые не признают авторитетов и необходимость «подчиняться» школьным преподавателям. Аутичным детям, конечно, было очень сложно находиться в одном классе с такими подростками, потому что они пришли в школу из совсем другого мира, где чувствовали себя защищенными и где воспитатели были главными лицами, а здесь они оказались среди детей, которые разрушали их привычный мир. Для наших ребят это был, скорее, неудачный опыт. В результате, они пошли работать в Центр для подростков, где смогли получить специальность.

За 30 лет работы я видел только трех детей, которые смогли пойти в обычную школу. У одного из них не было аутизма (в то время мы принимали не только аутистов), а двое других ушли в частные школы. Они оказались в защищенной среде, где в классах немного учеников, и им удалось достичь определенных успехов, но это скорее исключение. Когда мы открывали Центр для подростков, мы планировали, что некоторые дети, которые могли бы интегрироваться в школьную среду, уйдут от нас в школу или лицей. Но основная проблема заключалась в том, что уровень их знаний соответствовал уровню учеников младших классов, а им по 16—17 лет. А нам кажется нежелательным соединять подростков с маленькими детьми. Мы пытались также интегрировать наших детей в школу с помощью уроков физкультуры. Мы встречались с директором и преподавателями физкультуры одного лицея в течение трех месяцев, чтобы познакомить их с нашими детьми, спланировать занятия и посмотреть, в какой класс их можно интегрировать. Дети знакомились со школьными помещениями, со спортивным залом. В июне они даже два раза посетили уроки физкультуры, чтобы установить контакт, а затем начались каникулы. Мы договорились, что в начале сентября начнем вместе работать. В сентябре я не получил никаких вестей из лицея. Я звонил, но мне не отвечали и никогда не передавали трубку директору лицея. Я написал много писем, на которые до сих пор жду ответа. Несмотря на наше желание интегрировать детей с аутизмом и желание государства оказывать инвалидам помощь в интеграции, необычное поведение наших детей испугало преподавателей лицея, хотя сначала они были готовы провести такой эксперимент. Я думаю, что мы хорошо подготовили этот проект, мы даже планировали проводить в старших классах беседы об аутизме. Конечно, мы еще будем пытаться сотрудничать со школами и лицеями, но это требует времени, и это непросто.

Увеличивается ли доля общеобразовательных или социально-педагогических дисциплин в вашем Центре?

Это зависит от уровня развития ребенка. Например, подростки, которые, действительно поняли, зачем нужно уметь писать и читать, ходят на занятия каждое утро. У них больше учебного времени, чем 45 минут в неделю. Конечно, можно было бы им дать еще большую нагрузку, но мы думаем, что им нужно заниматься еще и другими вещами. Самая большая сложность для них – умение общаться. Над этим, конечно, можно работать и в классе, но есть и более приятные возможности

за пределами Центра. Мы стараемся, чтобы дети пользовались своим умением читать, и для этого ходим в городскую библиотеку, где они могут общаться с другими людьми и детьми. С детьми, которым не дается учеба, мы решили больше заниматься вопросами, связанными с общением, так как для них не столько важно научиться читать или писать, как добиться того, чтобы их понимали. Мы немного забегаем вперед, но дети, которые умеют «читать» пиктограммы, владеют средством коммуникации, потому что в повседневной жизни на улице используется много всяких пиктограмм. Мы помогаем таким детям в минимальной степени интегрироваться в общество, уметь выражать свои желания, и в конечном итоге, так ли уж им нужно уметь считать или писать?

Медикаментозное лечение

Наша позиция по поводу лечения людей с аутизмом медикаментами психотропного ряда, назначаемыми психиатром, не всегда была однозначной, она менялась с течением времени. Когда я только начинал работать, мы лелеяли надежду, что ни один наш ребенок не будет получать лекарств. Но со временем мы поняли, что это неправильная позиция. Мы задали себе вопрос: зачем оставлять ребенка в состоянии, например, сильного возбуждения, когда ему очень плохо? Ведь это состояние можно облегчить с помощью медикаментов. Что происходит, когда мы оставляем ребенка в ситуации перевозбуждения? Он не может ничего делать, всё кажется ему мучительным и болезненным. Всем трудно находиться с таким ребенком в одном помещении. Вопрос медикаментозного лечения таких детей очень деликатный по нескольким причинам. Первая: родители должны быть убеждены, что данное лечение поможет их ребенку. Я не знаю, как это происходит в ваших странах, но у нас многие родители боятся, что из-за этих медикаментов ребенок будет постоянно находиться в заторможенном состоянии. Они также опасаются, что со временем их ребенок привыкнет к лекарствам, и у него разовьется медикаментозная зависимость. Они думают, что если мы будем использовать лекарства, мы просто будем медленно отравлять их ребенка. Первое, что нам нужно было сделать – развеять эти опасения. В вопросах лечения сотрудничество с родителями действительно необходимо.

Вторая трудность касается лечащего врача. Он должен подобрать нужное лекарство и его правильную дозировку, потому что, если даже одно и то же нарушение проявляется одинаково у двух разных детей, то одно и то же лекарство в той же дозировке будет действовать на них по-разному. Врачи должны очень внимательно назначать курс лечения и крайне осторожно вводить новые средства. У некоторых детей одна лишняя капелька лекарства вызывает эффект, совершенно обратный тому, которого мы ждем. То же касается недостаточно интенсивного лечения. На кого-то благоприятное действие будут оказывать противосудорожные средства, а на другого – нейролептики. Нужно с большой осторожностью подходить к медикаментозному лечению и не назначать одну и ту же дозу разным детям с одним видом нарушений.

Что самое трудное в работе воспитателя? Нужно хорошо чувствовать ребенка и постоянно наблюдать за ним, чтобы заметить первые признаки ухудшения его состояния. Например, у ребенка, который 5-10 минут назад хорошо работал, был сконцентрирован на своем задании, вдруг портится настроение. Он отказывается от предложенных ему действий, не может больше заниматься. Мы не знаем, что с ним происходит, но видно, что что-то не так. Только ежедневные наблюдения за ребенком в течение длительного времени помогут нам найти причину: например, ребенок плохо спал или в какое время дня он плохо себя почувствовал. Когда мы замечаем какие-то серьезные изменения в его состоянии, нужно попытаться понять, в каких обстоятельствах это проявляется, когда это происходит —утром или во второй половине дня, то есть нужно собрать максимум информации. Это очень важно, потому что это поможет врачу выбрать подходящее лекарство.

В наших Центрах врачи и воспитатели – равноправные коллеги. Очень часто врачи учатся у воспитателей, потому что воспитателям есть что им сказать. Будучи директором Центра, я принимаю на работу всех сотрудников, в том числе и врачей, которым рассказываю о том, что мы работаем в команде, и что это требование ко всем сотрудникам. Это не очень устраивает врачей, потому что они – представители свободной профессии, которые ни от кого не зависят. Но каждый несет свою ответственность: если в том учреждении, где он работает, врач отвечает только за здоровье ребенка, а мультидисциплинарная команда – за работу с ребенком в целом, то полную ответственность за ребенка несет директор. У каждого свои способности и квалификация, но у нас одна общая цель и единый подход к работе. У нас невозможно представить, чтобы врач единолично решал медицинские проблемы ребенка.

Медикаментозное лечение детей требует длительной повседневной работы с семьями. Две недели назад один подросток из нашего Центра находился в сильном возбуждении. Первым, кто это заметил, был шофер нашего микроавтобуса. Жан – так звали молодого человека – цеплялся к другим, дергал их за волосы, снимал ремень безопасности, подвергая опасности себя и других. Прежде всего воспитатели спросили у него, что случилось. Жан не умеет говорить, у него много стереотипии, например он стучит пальцем по зубам. Но когда у него спрашиваешь, почему он это делает, он останавливается. Мне кажется, он понимает, о чём его спрашивают. Так мы в очередной раз обращаемся к основному в нашей работе: искать смысл в любых действиях ребенка. Неизвестно, понимает ли Жан, почему он так поступает, но сам факт, что этот вопрос ему задается, развивает его сознание.

Второе, что мы обычно делаем при анализе необычного поведения, – смотрим дневник ребенка, не сделали ли родители там какую-нибудь новую запись. В дневнике Жана ничего не было записано. Поэтому мы решили проследить за тем, как пройдет его день в Центре. Вечером воспитатели сделали запись в его дневнике, предупредили шофера, чтобы он подготовился к тому, что поездка, возможно, будет трудной.

На следующий день Жан по-прежнему был очень возбужден, в дневнике опять ничего не было написано, и воспитательница позвонила родителям Жана. Выяснилось, что в течение пяти дней Жан не принимал лекарство, потому что оно закончилось, а родители ничего не сделали для того, чтобы выписать рецепт и купить это лекарство. С этими родителями мы работали больше года, прежде чем они согласились на медикаментозное лечение аллергии у ребенка – у него была аллергия на шерсть животных, на цветочную пыльцу, и она вызывала серьезные приступы астмы. Его мама – медсестра, и она должна была понимать важность лекарственных назначений при аллергии! Целый год нам потребовался на то, чтобы убедить родителей разрешить провести Жану курс противоаллергического лечения, но весной их опять нужно было убеждать в целесообразности проведения нового курса. Им было также сложно согласиться на лечение нейролептиками, но они все-таки решились попробовать и увидели, что состояние Жана улучшилось после приема лекарства. Но после первого курса лечения родители прекратили давать ему нейролептик, и это длилось две недели. Когда мы спросили родителей, в чем дело, почему он целый день и в автобусе, и в Центре плохо себя вел и как при этом он ведет себя дома, они отвечали, что всё нормально. Когда я вернусь во Францию, я приглашу родителей на собеседование и попытаюсь снова их убедить, что Жану нужно лечение. Я не стану угрожать им отчислением Жана из Центра, потому что ему необходима наша помощь, но буду настаивать на том, чтобы они возобновили лечение.

Может быть, в таких случаях лучше оставить ребенка на некоторое время дома?

Это сложно, потому что оба родителя работают. Можно предусмотреть такой пункт в нашем договоре, но мы стараемся этого не делать, потому что место Жана – в нашем Центре, и мы пытаемся принять наилучшее, наиболее безболезненное решение, чтобы была возможность сопровождать его в этот сложный для него период. Нам приходится выбирать меньшее из двух зол. С другой стороны, я сказал родителям, что ему опасно ездить в автобусе без сопровождения, потому что он не только сам рискует, но и опасен для других людей. Поэтому я попросил родителей сопровождать утром Жана в Центр. Вечером мы ездим вместе с детьми, поэтому все нормально.

Все ли дети получают медикаментозное лечение, и есть ли какие-нибудь причины или необходимость проводить его в целях профилактики?

Мы не проводим систематического лечения. Когда мы видим, что ребенок слишком перевозбужден, или у него довольно длительные периоды агрессии, мы стараемся выяснить причину такого поведения. Обычно на наблюдения за ребенком уходит неделя или две. Во-первых, нужно исключить физическую боль – ведь дети бывают возбуждены просто потому, что у них что-то болит, и они не могут об этом сказать. Некоторым детям назначается лечение на определенный период, например, если ребенок пережил ситуацию, которая на него отрицательно повлияла, и когда этот период закончится, можно закончить и курс лечения. А некоторым детям нужно более длительное лечение. Очень часто возникает эффект привыкания к лекарству – это проблема, которая касается врачей. Даже для детей, которые лечатся в течение длительного времени, мы не увеличиваем дозу лекарств, а, наоборот, со временем ее снижаем. Некоторый период вообще необходимо провести без приема каких-либо лекарств. Со временем одно медикаментозное средство заменяется другим, похожим, чтобы смысл лечения не менялся.

Много ли детей получают лечение нейролептиками?

В Центре для подростков, где 15 воспитанников, всего два человека получают нейролептики: Жан (надеюсь, что он возобновит лечение) и еще одна девочка по имени Марта. Марта принимает очень много лекарств, но не в Центре, а дома. У нее очень серьезные поведенческие нарушения. Сейчас она продолжает принимать те лекарства, которые принимала до прихода в наш Центр. Она 3,5 года в нашем Центре, и с тех пор мы снизили дозировку некоторых средств. Это очень агрессивная девочка, она может дернуть вас за волосы, повалить на пол и очень часто поступает так со своей мамой, когда на нее сердится. Желание лечить девочку сильнодействующими средствами изначально исходило от мамы, потому что так жить было невозможно. Мама очень любит свою дочку, и дочка любит маму, но вместе жить они не могут. Марта часто бросалась на маму, и поэтому мама пыталась найти какую-то защиту с помощью лекарств. Когда Марта пришла в наш Центр, ее очень трудно было растормошить, на занятиях она была пассивна, и мы начали регулировать дозировку лекарств. До сих пор в нашей работе с Мартой есть трудности. Мы сейчас ищем интернат, в который ее можно определить.

Еще два подростка получают противосудорожные лекарства, потому что в этом возрасте у многих подростков с аутизмом появляются симптомы эпилепсии. В данном случае нам легче убедить родителей в необходимости медикаментозного вмешательства, потому что они совсем не хотят, чтобы приступ эпилепсии повторился снова. Еще одна девочка у нас лечится по поводу своего физического заболевания – болезни Крома, которая проявляется язвой желудка. Приступы этой болезни случаются, когда у ребенка усиливается тревожность. Девочке также назначен определенная диета – ей нельзя есть кислого.

В детском Центре только три ребенка из тридцати получают лечение нейролептиками.

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 100; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!