Сонет, посвященный поэту П. Д. Бутурлину 13 страница



 

Словно бывши на спектакле,

Пятый акт не досмотреть

И уйти... куда? – во мрак ли,

В свет ли яркий?.. Мысль, ответь!

 

1920

 

Возвращаясь

 

 

Возвращаясь, мечтать, что завтра,

В той комнате, где свалены книги,

Этих строк непризнанный автор

Опять будет длить повторенные миги

И, склоняясь у печки к остывающим трубам,

Следить, как полудетские губы

«Нет» неверно твердят,

Как лукавые веки упорно

Прикрывают наивно-обманный взгляд,

А около,

Из-под шапочки черной,

Вьются два маленьких локона.

 

Возвращаясь, мечтать, что снова

Завтра, под снежным дождем,

Как в повести старой,

Мы пройдем вдоль Страстного бульвара

Вдвоем,

Говоря о причудах маркиза де Сада,

Об том, что мудро таит Кама-Шутра,

Об чем исступленно кричал Захер-Мазах, —

И будет все равно – вечер, день или утро,

Так как вечность будет идти рядом,

Та вечность, где живы

Каждый лепет счастливый

И каждый вздох.

 

Возвращаясь, мечтать о простом,

Об том,

Что завтра, маленьким чудом,

Я снова буду, – я буду! —

Тем же и с ней же!

Смейся, февраль, колючий и свежий,

В лицо мне,

С насмешкой тверди о моем вчера!

 

Ничего не хочу я помнить!

В памяти, умирая, простерты

Все прежние дни и ночи,

И возле,

Окоченели и мертвы,

Все утра и все вечера.

Февраль! Чего ж ты хохочешь,

«А после?» твердя ледяным языком!

Что будет после,

Подумаем после об том.

 

14 февраля 1921

 

* * *

 

 

Дни для меня незамысловатые фокусы,

В них стройность математического уравнения.

Пусть звездятся по водам безжизненные лилий,

Но и ало пылают бесстыдные крокусы.

Лишь взвихренный атом космической пыли я,

Но тем не менее

Эти прожитые годы

(Точка в вечности вечной природы)

Так же полны значения,

Как f (x, у) = 0.

Богомольно сгибало страдание страсти,

К золотым островам уводили наркотики,

Гулы борьбы оглушали симфонией,

В безмерные дали

Провал разверзали,

Шелестя сцепленьями слов, библиотеки.

Но с горькой иронией,

Анализируя

Переменные мигов и лет,

Вижу, что миру я

Был кем-то назначен,

Как назначены эллипсы солнц и планет.

И когда, умиленным безумьем охвачен

Иль кротко покорен судьбе,

Я целую чье-то дрожащее веко,

Это – к формуле некой

Добавляю я «а» или «b».

 

26 февраля 1921

 

* * *

 

 

Еще раз, может быть, в последний,

Дороги выбор мне дарован,

На высях жизни, здесь, где воздух

Прозрачной ясностью окован,

Где жуть волшебной, заповедней,

Где часто на порфирных скалах

В сны без надежд проснуться – роздых

Склоняет путников усталых.

 

Высок бесстрастно купол синий,

Внизу, как змей извивы, тучи,

Под ними грива острых сосен,

Чу! водопад с соседней кручи...

Я ль не над миром, на вершине?

И ропщет ветер с лживой лаской;

Усни! Довольно зим и весен,

Путь завершен, стань вечной сказкой!

 

Не верю! Посох мой не сломан,

И тропы вьют к иным высотам,

Чрез новый лог, былых – огромней,

Где шумен пчел разлет по сотам,

Где легких птиц певучий гомон,

Где высь безмерней, даль бескрайней,

Где, может быть, припасть дано мне

К твоей, Любовь, предельной тайне!

 

28 февраля 1921

 

* * *

 

 

В священной бездне мглы архангел мне предстал,

В его зрачках сверкал карбункул и опал.

И вестник вечности сказал мне строго: «Следуй!»

Я встал и шел за ним. Все стало сродно бреду.

Мы понеслись, как вихрь, меж огненных светил,

Внизу, у ног, желтел водой священный Нил,

Где ныне барка Ра уже не гнет папирус;

Потом меж гибких пальм Ганг многоводный вырос

Но спал на берегу осмеянный факир;

Мелькнул тот кругозор, где буйный триумвир

Бежал от Августа, в бою палим любовью;

И арки, давшие мечту средневековью,

Веселье, что творил свободный Рафаэль,

Конкистадоров гром и вдохновенный хмель,

Маркиз нарядных сон, под звуки менуэта,

Когда была вся жизнь беспечностью одета;

Кровавый блеск, где был нож гильотин взнесен,

Твой пламенный пожар меж битв, Наполеон,

Разгары новых войн и мятежей, стихии,

Зажегшие векам огни Ресеферии.

 

Все в диком хаосе взметалось подо мной,

И голос слышал я, катившийся волной:

«Внемли! Изведал я все таинства Изиды,

И то, как, бросив храм разящей Артемиды,

Бежали эллины туда, где деял чары Вакх;

Как возбуждал вражду в квиритах смелый Гракх,

Как с гибеллинами боролись яро гвельфы

В лесах, где при луне играли резво эльфы;

Как, океан браздя, Колумб едва не сгиб,

Как молча созерцал аутодафе Филипп,

И был Эскуриал весь дымами окутан,

Как в яблоке закон миров провидел Ньютон

И в лагере постиг сознанья смысл Декарт.

Как в дождевой апрель (по-старому – был март),

В светлице, где сидел недавно сторож царский,

Стихам Гюго внимал с улыбкой Луначарский».

 

Внимая, я дрожал, а вестник мне: «Гляди!»

И хартии тогда раскрылись впереди.

Гласила первая: я – истина Биона,

Чрез меру – ничего! вот правило закона!

Вторая: не забудь – я мыслю, ergo sum[67].

Но слишком много слов запутают и ум.

А третья: сам Гюго сказал: мне рек Всевышний —

Искусство в том, чтоб все зачеркивать, что лишне.

 

3 апреля 1921

 

* * *

 

 

Эй, рабочие мира! ложь – все то сладкопенье!

Держите к ружьям примкнуты штыки!

Лишь в день, когда лопнет земное терпенье,

С ним цепь милитаризма разлетится в куски.

 

Чем орды гудели, даль тряся, при Саргоне,

Чем ухали пушки под топот Аттил, —

Нам вчера звенело с аппаратов Маркони,

Сегодня говор газет подхватил.

 

И бои, где за греком стоит англичанин, —

Перезвон под набатом исторических дат:

Что и сотый век на земле не причален

И к войне против войн вызван красный солдат.

 

Сентябрь 1922

 

А. К. Глазунову

 

 

Слава – властителю звуков! творцу вдохновенному —

слава!

Звуками нас ты прославил, мы звуками славного славим!

 

Стелется вольное Море ;

раскинулся Лес на раздольи;

Веет Весна по просторам;

по Волге плывет Стенька Разин;

Чу! Трубадура припевы;

чу! стук костяков, – Пляска Смерти;

Нет, то Мазурка топочет!

нет, это – Славянская Свадьба !

Западный марш , честь Чикаго...

Причудливость Грез о Востоке. ..

Радостен взлет Саломеи ;

но Песня Судьбы беспощадна.

 

Звуками мир ты прославил, мы звуками славного славим!

Слава – властителю звуков, творцу вдохновенному —

слава!

 

12 октября 1922

 

* * *

 

 

Странствующий рыцарь, Дон Кихот!

Чуден был, был вдумчив твой приход.

Двадцать пять столетий ждали мы;

Вдруг пробил Сервантес толщу тьмы.

С толстым Санчо Панса на осле,

Тощий, ты поехал по земле

Из родной Ламанчи вдаль и вдаль.

Ты поныне едешь, и едва ль

Ехать перестанешь где-нибудь.

Странствующий рыцарь, здесь побудь!

 

<1922>

 

* * *

 

 

Быть может, у египетских жрецов

Учился ты; кой-что познал, быть может,

Из тайн халдейских; споры в синагогах

Ты слушал; в строки Библии вникал

И много думал о вопросах вечных.

Твой ум был остр, но тесен кругозор

И замкнут гранью тесной Палестины.

Тир и Сидон, с их роскошью увядшей,

Тебе казались образцом богатств,

Лишь по бродячим греческим купцам

Ты знал Элладу, глух к стихам Гомера,

К виденьям Фидия, к мечтам Платона;

Рим – по солдатам, что привел Пилат,

Да по монетам, где представлен «Кесарь».

Шел грозный век, империя творилась,

В горниле римском плавились культуры,

А ты в глуши своих родных пустынь,

Сын плотника, в затишьи Назарета,

Мечтал восстать учителем земли...

 

Земли?.. быть может... может быть, и нет.

Как разгадать мечты твои в пустыне,

Где Дьяволом ты искушаем был!

Ты вышел как соперник Иоанна,

Чтоб скромно поучать родной народ.

Но рыбаки со скал Генисаретских, —

Простой и грубый, неученый люд, —

Твоим словам восторженно дивились

И ужасались мудрости твоей.

Ты их учил – и представал пророком;

Ты исцелял – казался чудотворцем,

И вот, успехом легким опьянен, —

Сначала тайно, после все открытей,

Ты дерзко объявлял себя Мессией,

И рыбаки поверили тебе...

Свою мечту запечатлел ты смертью,

Как тысячи пророков, и пошла

Молва глухая о тебе по свету...

И все бы кончилось глухой молвой.

 

<1922>

 

* * *

 

 

Люблю в закатном замираньи

Луча, над блестками зыбей,

На миг немое трепетанье

Пугливых, сизых голубей;

 

Они в предчувствии утраты

Дня, осенявшего их дрожь,

Скользят, – и вот уже трикраты

Я прошептал: «Снов не тревожь!»

 

Те сны! как паутинной нитью

Они над памятью давно,

Кружась, легли, и по наитью

Я сам вертел веретено.

 

Вот черный волос, вот багряный,

Зеленый, синий... света сны!

В клубке дыханья нитей пряны,

И ими полночи пьяны.

 

Но здесь, у плахи солнца! в силах

Еще я крикнуть вслух: убей!

Чтоб глубь дрожанья отразила

Пугливых сизых голубей.

 

17 января 1923

 

Ультиматум весны

 

 

Каждогодно все так же, из миллионолетия в новые,

В срочный день объявляет весна ультиматум,

Под широтами дальними на время основывая

Царство, где оборона отдана ароматам.

 

И поэты все так же, новаторы и старые,

Клянутся, что не могут «устоять при встрече»,

И церемониймейстер, с мебели бархат снега спарывая,

Расстилает парчу зелени вдоль поречий.

 

Каждое эхо, напролет не сутки ли,

Слушает клятвы возобновленных влюбленных,

Даже, глядя на город, в каменной сутолоке

Око синего неба становится ослепленным.

 

В этот век – черед мой; по жребию назначенный,

Должен я отмечать маятник мая,

{Повторять} в строфах, где переиначены,

Может быть, славословья Атлантиды и Майи.

 

Служить не стыдясь Весне, ее величеству,

Слагаю вновь, мимоходом, в миллионолетиях – году,

С травами, зеленью, небом, со всем, что приличествует

Придворному поэту, – очередную оду.

 

28 марта 1923

 

Республика последних снов

 

 

Республика последних снов на грани,

Где шелест нив и шум лесной к пустыне

Приносят гул надбрежных обмираний!

 

Предельные, где скат песков, святыни!

Убогий храм, прямь пальмовой колонны,

И нить бойниц, в простом, но тесном тыне.

 

Там, на крыльце, твой светлый лик, наклонный

К окну, где свет от светочей Кибелы;

Чу! хоры жриц – мне омен благосклонный!

 

Там, сзади, край, где, в битвах огрубелы,

Ввысь вызов мечут журавлям пигмеи,

Где склоны гор костями странных – белы;

 

Там тяжек путь, пустых ночей немее,

Самумов зов, за сушью сдвиг миража, —

А здесь, а здесь! твой взор, – черты камеи!

 

Был долог срок – искать возврат. Пора же

В тень памяти швырнуть Край Носорогов.

Слышней наш топот; копья взносит стража.

 

Миг, разве миг? Я, пыльный, на порогах,

Мечта, стой здесь! Мечта, в день не гляди ты!

Что, кроме влажных губ к губам! С отрогов

 

Последних снов диск ранней Афродиты.

 

11 июня 1923

 

* * *

 

 

Развертывается скатерть, как в рассказе о Савле,

Десятилетия и страны последних эпох;

Что ни год, он сраженьем промочен, прославлен,

Что ни дюйм, след оставил солдатский сапог.

 

Война на Филиппинах; война в Трансваале;

Русско-японская драма; гром на сцене Балкан;

Наконец, в грозном хоре, – был трагичней едва ли,

Всеевропейский, всемирный кровавый канкан!

 

Но всхлип народов напрасен: «поторговать бы мирно!»

Вот Деникин, вот Врангель, вот Колчак, вот поляк;

Вот и треск турецких пулеметов под Смирной,

А за турком, таясь, снял француз шапокляк.

 

Жизнь, косясь в лихорадке, множит подсчеты

Броненосцев, бипланов, мортир, субмарин...

Человечество – Фауст! иль в музеях еще ты

Не развесил вдосталь батальных картин?

 

Так было, так есть... неужели так будет?

«Марш!» и «пли!» – как молитва! Первенствуй, капитал!

Навсегда ль гулы армий – музыка будней?

Красный сок не довольно ль поля пропитал?

 

Пацифисты лепечут, в сюртуках и во фраках;

Их умильные речи – с клюквой сладкий сироп...

Но за рынками гонка – покрепче арака.

Хмельны взоры Америк, пьяны лапы Европ!

 

<1923>

 

Шарманка

 

 

Не запела, застонала,

Заскрипела то, что знала,

И забыла, – быль иль сон?

Песня – вздохи, пляска – стон.

Скорбный вопль за блеском бальным,

Вальс в напеве погребальном...

Вздрогнет, охнув, ржавый вал,

Кашель старческий обронит, —

И мазуркой вновь хоронит,

Плачем правит карнавал.

 

Наших бабушек приманка,

Как ты, шамкая, шарманка,

До трамваев дожила?

Краска с ящика сошла,

Доски гнилы, слева, справа;

Лишь на створке – немец бравый,

В шляпе длинное перо.

Петь ты хочешь дряхлым хрипом,

Но, под полинялым трипом,

Ох, скрипит, болит нутро!

 

Звуки, словно в стужу, дрогнут.

А старик, над старой согнут,

Вертит, вертит рукоять...

Эй, бедняк! чего стоять!

Все – кто в кино, кто на даче...

Или ты не ждешь подачи,

Нищий мейстер? – что пятак!

Только б стоном удлиненным

Жить в былом, в похороненном:

Плакать можно ведь и так!

 

1923

 

Германии

1923

 

 

Кошмар! Кошмар опять! Один из многих,

Историей являемых в бреду:

Сонм пауков, огромных, восьминогих,

Сосущих кровь близ мертвых клумб в саду.

 

Германия! Да, ты в былом повинна

За страшное, но – страшен твой расчет!

Раздавлена низринутой лавиной,

Ты знала казнь, вновь казнь, и казнь еще!

Нет ничего: ни стран – манить под тропик,

Ни стимеров – дробить в морях стекло,

Ни фоккеров – кричать, что век торопит,

Ни шахт, копивших уголь и тепло,

Ни золота, ни хлеба... Да! свидетель

Весь мир, как рок смеялся и казнил:

Твои богатства рвали все, а детям

Нет молока, и в школах нет чернил!

 

И тщетно те, кто зиждил это

Богатство, те, чей подвиг – труд,

Встают, чтоб мышцами атлета

Открыть блистанье лучших руд:

Им против – свой земляк-предатель,

Им против – звон чужих монет...

На Шпрее зажечься ль новой дате?

Мечтаешь: да! быть может: нет...

От Сен и Тибров до Миссурей

Следит строй мировых владык,

И, веря в помощь, твердо в Руре

Стоит француз, примкнув свой штык.

 

А те? – Веселятся и пляшут, ведь раны

Их бойни избытой – не им;

И золото, золото, – пряно, багряно, —

Поет им оркестром немым.

Им весело, весело, – золото в башни

Слагать, вить второй Вавилон.

Что день, их восторг удалей, бесшабашней:

Весь мир им достался в полон.

Там черный, там желтый, там парий, там кули:

Всех – в копи, к станкам, на завод!

«Недаром же в Руре штыки мы примкнули!» —

Поют, выводя свой гавот.

«Враг сломлен, мы вместе, теперь мы посмеем»,

«Нам власть над землей с этих пор!»

«Над толпами станем, пропляшем по змеям»,

«А в фасках фашистов – топор!»

 

Те пляшут, та исходит кровью,

Мир глухо ропщет под пятой...

Но с трона вдруг поводит бровью

Пугливо идол золотой.

На миг в рядах поющих смута,

И мысль, прожженная огнем,

Кричит невольно и кому-то:

«Не надо вспоминать об нем!»

А он, у грани их веселий,

С земли всходя до звездных сфер,

Стоит; и тучи вниз осели,

Чтоб людям вскрыть СССР.

 

Да, так. Старуха Клио хмурее

Глядит, как точит кровь земля;

Но внове ль ей? все ж от Лемурии

Был путь до Красного Кремля.

И все равно, опять прольются ли

Такие ж токи в тайну тьмы:

Из бурь войны, из революции

Мир стал двойным: они и мы.

Иных нет сил...

 

<1923>

 

На смерть вождя

 

 

Пред гробом Вождя преклоняя колени,

Мы славим, мы славим того, кто был Ленин

Кто громко воззвал, указуя вперед:

«Вставай, подымайся, рабочий народ!»

 

Сюда, под знаменем Советов,

Борцы из армии Труда!

Пусть умер он: его заветов

Мы не забудем никогда!

 

Он повел нас в последний

И решительный бой,

И к победе мы, Ленин,

Смело шли за тобой!

Мысль твоя твердо знала,

Где наш путь и какой:

 

С Интернационалом

Воспрянет род людской!

 

Мы стали вольны, стали сильны,


Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 179; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!