Мозаичная карта из с. Мадаба (Мадеба). VI в. 20 страница
Своим панегириком Прокопий, безусловно, угодил этому деспотичному и тщеславному правителю; возможно, именно за трактат «О постройках» он был назначен на высокий пост префекта города и получил титул illustris.
События последних лет жизни и дата смерти Прокопия до сих пор остаются неизвестными.
Как жизнь, так и творчество Прокопия отмечены трагической и вместе с тем бросающей тень на его нравственный облик двойственностью. В историке уживались как бы два человека, находившиеся в постоянном противоречии друг с другом.
Если сравнить трактат «О постройках» с «Тайной историей», то поражает абсолютно противоположная оценка историком деятельности Юстиниана. В трактате «О постройках» Юстиниан рисуется как добрый гений империи, творец всех великих дел. Он великодушен, милостив, заботится о благе подданных. Его главная цель — охранять империю от нападений врагов 151. В «Тайной истории» Юстиниан предстает как неумолимый тиран, злобный демон Византийского государства, разрушитель империи 152.
Большей объективностью отличается «История войн Юстиниана». Это обширное, насыщенное богатым материалом произведение состояло из восьми книг. Первые две были посвящены войнам Юстиниана с персами на Востоке, следующие две освещали войну с вандалами в Северной Африке, три книги отводились войне с готами в Италии; в последней книге географический принцип нарушался, и излагалась, по словам самого писателя, «пестрая» всеобщая история.
|
|
|
Общий тон повествования в «Истории войн Юстиниана» сдержанный, официальный, без излишней лести в адрес самодержцев, но и без открытых выпадов против них. Героем «Истории войн» является не Юстиниан, а Велисарий, личных симпатий к которому автор не может скрыть.
В «Истории войн Юстиниана» Прокопий всячески подчеркивает свою политическую лояльность. Но внимательное изучение сочинения показывает, что сквозь завесу официального повествования уже здесь пробивается пока еще робкая, но все же критика существующего строя. Подспудно, приглушенно начинает звучать голос второго человека, который живет в Прокопии. Он позволяет себе, хотя и в завуалированной форме, отметить недостатки правления Юстиниана, в целях маскировки вкладывая отдельные оппозиционные замечания в уста явных внешних врагов императора.
Мы не знаем точно, когда и по каким причинам возникло в душе Прокопия желание создать «Тайную историю». Сам он в предисловии к этому труду поясняет, что ставил своей целью сохранить для последующих поколений истину, чтобы тираны будущих времен, имея перед глазами Юстиниана и Феодору, которые понесли возмездие за позорные поступки и развратный образ жизни, опасались отмщения за свои преступления; для тех же, кто когда-либо пострадает от тиранов, будет утешением сознание того, что не они одни подверглись подобным бедствиям 153. {153}
|
|
|
Однако средства достижения Прокопием этой возвышенной цели были довольно сомнительны. В своих официальных трудах он восхвалял существующий режим, а в «Тайной истории» обрушивал на правителей ушаты грязи, вскрывая не только совершенные ими действительные преступления, но порою приписывая им пороки, которые могли быть восприняты лишь как плод неудержимой фантазии, питаемой глубокой ненавистью.
Справедливо отмечалось, что «Тайная история» — не историческое сочинение в собственном смысле, а скорее политический памфлет, написанный желчью, а не чернилами. В непримиримой злобе к Юстиниану Прокопий теряет рассудительность, забывает о необходимой для историка строгой проверке фактов. Он неразборчиво собирает все, что может скомпрометировать Юстиниана и Феодору. «Тайная история» полна самых нелепых, подчас несправедливых нападок на Юстиниана, который изображается неким демоном, явившимся на погибель жителям империи 154. Чего стоит, например, рассказ Прокопия о том, что демон-Юстиниан бродит по ночам без головы по покоям, императорского дворца, пугая ночную стражу 155. Писатель злорадно смакует самые грязные сплетни, рассказываемые на улицах и базарах Константинополя о правящей чете или о Велисарии и его жене Антонине.
|
|
|
В «Тайной истории» Прокопий приписывает Юстиниану все пороки и дурные деяния с такой же горячностью, с какой в «Трактате о постройках» провозглашает его источником всех полезных начинаний в государстве. Но при всей эмоциональности и необъективности Прокопия его тайный труд — ценнейший документ, разоблачающий тиранию Юстиниана и жестокость его правления. Благодаря ему мы располагаем единственными в своем роде сведениями о тяжелом положении народных масс при Юстиниане. Автор обнажает язвы, разъедавшие византийское общество, пороки администрации, безмерную тяжесть налогов — словом, все, что скрывалось в его официальных трудах и в сочинениях его товарищей по перу.
Причиной оппозиционности Прокопия, естественно, была не только личная ненависть к правительству, вызванная, быть может, какими-то обидами, причиненными ему при дворе. Корни следует искать глубже — в самой жизни, в сложнейшей идейно-политической борьбе внутри господствующего класса империи VI в. 156
|
|
|
Прокопий нападает на правительство Юстиниана справа, с позиций консервативных кругов старой сенаторской аристократии. Это была оппозиционность узкого круга недовольных аристократов и высших государственных чиновников, фрондировавших против неугодного им императора, но стремившихся изобразить себя защитниками интересов всего общества и всех подданных империи.
В своей историко-политической концепции всемирной истории Прокопий — непримиримый противник каких-либо социальных переворотов и защитник законной монархической власти. Он фрондирует против данного «дурного» правительства, против тирании Юстиниана.
Недовольство правлением Юстиниана выражали, в частности, те слои аристократии, которые хотели вновь посадить на престол наследников {154} законной династии императора Анастасия. Династические планы сенаторов находят явное сочувствие Прокопия. Он возмущается возвышением выходцев из народа, с негодованием говорит о низком происхождении Юстина, Юстиниана и особенно Феодоры.
Краеугольным камнем идеального государства Прокопий считает соблюдение законов и повиновение властям; для этого необходима крепкая, устойчивая, законная власть и особенно опасна тирания. Сильный и мудрый правитель, опирающийся на лучших людей государства, советующийся с сенатом и соблюдающий, законы,— вот идеал Прокопия.
От идеального правителя Прокопий требует благоразумной умеренности. Государь не должен слушать доносчиков и по своему произволу казнить подданных и конфисковывать их имущество. Он обязан защищать в рамках законности свободу и безопасность отдельного человека, быть добрым и великодушным, облегчать налоги, заботиться о воинах, делать пожертвования беднякам.
С горечью говорит Прокопий об упадке былого величия римского сената, ныне собиравшегося лишь для видимости и покорно выполнявшего волю императора и императрицы 157.
Возмущаясь тем, что император Юстиниан женился на бывшей актрисе и куртизанке, Прокопий, признает, что «никто из сенаторов, видя такой позор, которым покрывалось государство, не решился высказать свое порицание и воспротивиться этому; все готовы были хоть сейчас поклониться Феодоре, как божеству» 158.
С удивительной беспощадностью описывает Прокопий раболепие высшей знати в приемной Феодоры. Если Юстиниан был доступен, то, чтобы быть принятым императрицей, даже людям, занимающим высокие должности в государстве, требовалось много времени и труда. Под страхом смерти все вельможи обязаны были простаивать долгие дни и часы в узком и душном коридоре, ведущем в покои императрицы. Они поднимались на цыпочки и вытягивали шеи, чтобы выходящие из внутренних покоев Феодоры евнухи могли их заметить. К владычице приглашались лишь немногие, и, входя к ней с великим страхом, они удалялись как можно скорее, только отдав ей земной поклон и прикоснувшись краями губ к ее ступням. Права говорить с ней или просить ее о чем-либо, если она сама не приказывала, им не предоставлялось. «Таким образом, вся политическая жизнь обратилась в сплошное холопство, а она была надсмотрщицей и дрессировщицей этих рабов» 159.
Сознавая, что тиранический режим Юстиниана привел к упадку былых доблестей римской аристократии, Прокопий ищет идеал политического устройства в далеком прошлом. Его консерватизм тесно переплетается со своеобразным римским патриотизмом. Ему близка и понятна идея великого и вечного Рима, которая трансформируется у Прокопия в концепцию величия Римской империи со столицей в новом Риме — Константинополе. Историк всегда мыслит себя прежде всего гражданином мировой Римской державы. Все человечество он делит на римлян (ромеев), носителей высокой древней культуры и государственности, и варваров. {155}
По социальным симпатиям и образу жизни Прокопий — утонченный аристократ, поклонник античной культуры. В своих произведениях он восхваляет добродетели знати и, как правило, с презрением отзывается о народе, грубой, легковерной и кровожадной черни; даже когда он сетует на несчастную долю бедняков и нищих, которых Юстиниан лишил государственных раздач, то и тогда говорит об этом не из сочувствия к страждущим, а в порицание ненавистному государю.
Мировоззрение Прокопия, как и его политические взгляды, ярко отражает ту кризисную переходную эпоху, в которую жил историк. В его трудах звучат нотки пессимизма, разочарованности, неверия в будущее, столь свойственные уходящим с исторической арены классам. Вряд ли можно найти в византийской историографии другое столь же мрачное произведение, как «Тайная история». Для Прокопия эпоха, в которую он живет,— «печальные времена», когда «и в частной жизни, и в общественной было одно горе и уныние»; «сидя у себя дома или встречаясь на рынках и в храмах, люди не разговаривали ни о чем другом, как о своих бедах и несчастиях» 160.
По своим философско-этическим взглядам Прокопий во многом является эклектиком. Большое влияние на формирование его философских воззрений оказала, видимо, скептическая школа философии. Отсюда почерпнул он идеи о непознаваемости мира и природы вещей, отсюда его крайне пессимистическое мнение о сущности человеческих страстей и характеров. Он глубоко убежден, что нет предела испорченности человеческой природы. Его труды изобилуют сентенциями о дурных чертах человеческих характеров. Он подчеркивает, например, что зависть свойственна человеку, «а с завистью нигде не уживается справедливость» 161. Людям присущи непостоянство, склонность к измене. Они «вместе с обстоятельствами меняют и мнения, составленные ими о прежних делах» 162.
Однако в этических воззрениях Прокопия проскальзывают иногда и позитивные оценки. Он высоко ставит такие чувства человека, как любовь к детям и почитание умерших 163. Величайшим побудителем всех людей к доблести Прокопий считает чувство самоуважения. По убеждению историка, стыдно человеку, имеющему разум, быть хуже, чем он есть на самом деле 164.
Занятие философией, по мнению Прокопия, несовместимо с убийствами, войнами 165; не может быть радости от победы, добытой кровью 166.
Одной из основных философских идей, проходящих красной нитью через все произведения Прокопия, является идея изменчивости и непрочности всего земного. В человеческих делах нет ничего постоянного, но нет и ничего невозможного 167. Человек должен в жизни ловить случай. Если его упустить, он уже никогда не вернется 168. {156}
Счастье случайно и кратковременно и дается людям отнюдь не за их заслуги и добродетели; часто оно дарит своими милостями людей недостойных. «Я думаю,— пишет Прокопий,— недалеко от истины древнее мнение, что бог не дает людям счастья иначе, как смешав его с несчастием. К благополучию всегда приковано злополучие, к удовольствию — горечь, не дозволяющая никогда насладиться полным благоденствием». Оттого и смеемся мы не без слез, заключает свои рассуждения историк 169.
У Прокопия можно обнаружить и черты античного миросозерцания и элементы христианской идеологии. Античное понимание судьбы сопряжено у него с верой в божественный промысел.
Возведением на императорский престол Феодоры судьба как бы хотела показать свое могущество. «Она, господствуя над всеми человеческими делами, меньше всего заботится, чтобы то, что совершается, казалось вполне естественным или чтобы оно происходило согласно с человеческими расчетами» 170. «Я не могу постигнуть,— замечает Прокопий в другом месте,— почему богу угодно поднимать на такую степень высоты одного человека или один город, потом низвергать его и обращать в прах без всякой причины, нам видимой». Затем, как бы спохватившись, что подобный скептицизм противоречит христианской религии, Прокопий заявляет: «Но этим я не хочу сказать — это было бы нечестиво,— будто не все совершается по его (бога) высшему усмотрению» 171.
Признавая могущество судьбы, Прокопий не призывает, однако, к полной покорности ей. Он считает, что «никакие старания не могут быстро исправить бедствий, происходящих по воле судьбы, но рассудок легко может исправить зло, причина которого — сам человек» 172.
Отношение Прокопия к христианству довольно противоречиво. Он совершенно чужд христианской ортодоксальности. И хотя историк, естественно, не мог выступать открыто против христианства, особенно в своих официальных трудах, он тем не менее не скрывает, сочувствия к аристократам-язычникам, гонимым за религиозные убеждения 173. Политик в Прокопии всегда берет верх над христианином. Так, ставя превыше всего интересы старой сенаторской аристократии, он выступает в защиту светского землевладения в его борьбе с церковным. Его крайне раздражает покровительство, оказываемое Юстинианом высшему духовенству, он негодует против расширения владений церкви в ущерб сенаторской знати.
Чаще всего Прокопий довольно индифферентен к вопросам веры. Он подчеркнуто не вмешивается в религиозную борьбу своего времени и очень мало говорит о религиозных спорах монофиситов, ариан и православных. Более того, он критикует Юстиниана за увлечение в конце жизни богословскими спорами в ущерб государственным делам 174, резко осуждает императора за преследования еретиков, хотя с точки зрения ортодоксального христианина это должно было, наоборот, заслужить одобрение. Так, он пишет: «Стремясь к тому, чтобы заставить всех {157} исповедовать одинаковым образом христианскую веру, он, не обращая внимания ни на что, губил людей инаковерующих, делая это под видом благочестия. Он считал, что не является убийством, если гибли от его руки и умирали люди, бывшие не одного с ним исповедания» 175. Вместе с тем Прокопий, конечно, не оправдывает еретиков и считает их учение заблуждением. «Во всей Римской империи,— говорит он,— было много превратных учений, которые обычно называют ересями: учение монтанистов, савватиан и многие другие, в которых обычно заблуждаются мысли человеческие» 176.
Равнодушие к церковно-догматическим спорам и вопросам христианской религии было, видимо, вообще довольно распространенным явлением среди сенаторской аристократии, к которой близко стоял Прокопий. Ведь именно в ее среде были еще сильны античные традиции и дольше всего жило язычество, так жестоко преследуемое Юстинианом.
Однако отнюдь нельзя утверждать, что сам Прокопий — не христианин, а чуть ли не тайный язычник. Он верит в бога, в промысел божий, однако эта вера окрашена в тона умеренной, «официальной» религиозности. Христианское вероучение Прокопий излагает очень кратко, в соответствии с постановлениями Халкидонского собора 177. Он упоминает о христианских таинствах, праздниках, христианских персонажах Нового завета. Он признает добродетельный образ жизни монашества и говорит о монахах как о «самых воздержанных христианах» 178. Историк довольно суеверен и повторяет в своих трудах многие бытовавшие в ту пору рассказы и легенды о различных чудесах.
Вера в сверхъестественные силы, предзнаменования, сны, гадания является характерной чертой мировоззрения Прокопия, как, впрочем, и почти всех других ранневизантийских авторов. Он рассказывает с суеверной опаской о затмении солнца, о появлении кометы.
Вместе с тем Прокопий критически относится к предсказаниям оракулов, к мантике и гаданию по звездам. Он далек от какого-либо религиозного фанатизма, мистики, ему глубоко чужды идеи умерщвления плоти, отказа от радостей земной жизни, аскетизма и подвижничества.
В отношении к варварским народам Прокопий проявляет известную сдержанность и объективность в сочетании с обычным почти для всех византийских писателей того времени высокомерием.
Прокопий не закрывает глаза на огромные перемены, происшедшие в современном ему мире. Он ясно видит, что римляне все больше и больше теряют былое господство, что они сами способствуют отпадению покоренных народов неразумной грабительской политикой. Прокопий хорошо сознает, что силы варваров возрастают, а напор их на империю делается все более грозным. И тем не менее, видя грандиозное столкновение двух миров — римского и варварского, историк полон самоуверенной надежды на конечную победу империи.
В описании Прокопием варварских народов, несмотря на то, что он отдает должное воинственности, доблести, гостеприимству и другим положительным качествам некоторых племен, все же звучат нотки през-{158}рительного превосходства образованного римлянина над грубыми варварами 179.
Чаще всего Прокопий проявляет к варварам открытую враждебность 180. В то же время он высказывает мысль о необходимости известного компромисса между империей и варварами; порой Прокопий утверждает, что все человечество в конечном счете составляет единую семью 181.
Сочинения Прокопия — неоценимый источник для изучения этногенеза, общественного строя, религии, быта и нравов многих варварских племен и народов, с которыми так или иначе сталкивалась Византия в ту эпоху. Особенно важны известия Прокопия для понимания грандиозных перемен на этногенетической карте Европы в период так называемого великого переселения народов.
Сведения о варварах у Прокопия можно подразделить на две группы: экскурсы этнографического характера, представляющие собой небольшие самостоятельные рассказы о жизни варварских племен, вкрапленные в историческое повествование, и короткие известия в виде отдельных замечаний о том или ином народе, разбросанные по всем сочинениям историка.
Наибольшее познавательное, значение имеют, естественно, экскурсы Прокопия, хотя именно они испытали особенно сильное влияние античной этнографической традиции. Однако под внешней оболочкой античных топосов и терминов скрывается вполне реальный историко-этнографический материал. Общие места применяются Прокопием чаще всего как способ выражения, как дань литературной моде и в целом не затемняют жизненно правдивых наблюдений автора, почерпнутых как из личного опыта общения с варварами, главным образом воинами-федератами на службе империи, так и из рассказов византийских купцов, воинов и дипломатов, посещавших варварские страны и народы.
Обилие этнографического, топонимического, географического материала, несмотря на его неравноценность, все же достаточно достоверного, дает право считать произведения Прокопия сокровищницей знаний о племенах и народах, окружавших Византию в VI в.
Как историк Прокопий во многом еще являлся продолжателем традиций античной историографии. Подобно античным авторам он провозглашает, что основной задачей его сочинений является выяснение истины. Он убежден, что речи оратора должно быть свойственно красноречие, поэзии — вымысел, истории — истина 182. Однако сохранять объективность Прокопию удается далеко не всегда: его рассказ отличается точностью лишь в тех случаях, когда социально-политические симпатии и антипатии не ослепляют его и не превращают в озлобленного памфлетиста.
Знаток и горячий поклонник античной культуры, Прокопий широко вплетает в художественную ткань повествования античные мифы, легенды, предания, анекдоты, почерпнутые из сокровищницы греко-римской цивилизации. В композиции и стиле он нередко подражает Геродоту, {159} Фукидиду, Полибию, в частности охотно вводит в историческое повествование речи главных героев.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 162; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!