ОТНОШЕНИЯ ЗАВИСИМОСТИ В НИЖНИХ СОСЛОВИЯХ

Глава I.

ПРАВА СЕНЬОРА И ЕГО ПОМЕСТЬЕ

Земля сеньора

Воин, приносивший оммаж, стоял на достаточно высокой ступени социальной лестницы и был в феодальном обществе далеко не единственным «человеком», принадлежавшим другому человеку. Отношения зависимости существовали и в других, более низких, социальных слоях, сложившись там естественным путем гораздо раньше вассалитета и надолго его пережив, — речь идет о зависимости крестьян и о землях сеньора. Ни происхождением этого вида собственности, ни его ролью в средневековой экономике мы заниматься не будем. Нас интересует только очередной тип зависимости и его место в социуме.

Если право управлять и господствовать, возникшее в результате принесения оммажа, должно было коренным образом измениться для того, чтобы со временем оказаться выгодным, то в отношениях хозяина земли и крестьян экономический аспект всегда был первостепенным. С самого начала власть и права хозяина были направлены, если не исключительно, то предпочтительно на обеспечение собственных доходов путем изымания сельскохозяйственных продуктов, и, стало быть, понятие «сеньория» прежде всего означало «земля» — в разговорном французском для нее и не было другого слова, — но земля, населенная людьми, и не просто людьми, а зависимыми и подвластными. Обычно сеньория была разделена на две части, и обе эти части находились в теснейшей взаимозависимости. Одной частью была усадьба, которую историки часто называли также «заповедником» или «заказом», поскольку именно она отходила к прямым наследникам владельца и все доходы с нее шли также сеньору. Другая часть состояла из ленных наделов, больших или маленьких крестьянских хозяйств, группировавшихся вокруг господского двора. Власть сеньора над крестьянским владением: домом, пашней и лугом — выражалась конкретно в том, что при переходе надела в руки наследника хозяин вводил нового ленника во владение и, разумеется, не бесплатно; в том, что при отсутствии наследника сеньор забирал надел себе и даже имел право на законных основаниях конфисковать его; в том, что господин определял повинности и поборы. Повинности состояли в основном из сельскохозяйственных работ на земле сеньора. В самом начале феодального периода, когда сельскохозяйственные работы были особенно тяжелыми, ленники не прибавляли к полученному в результате их трудов продукту ни денег, ни части своего урожая; крестьянские хозяйства служили в первую очередь источником рабочих рук, без которых господские земли были бы обречены на бесплодие.

Само собой разумеется, что сеньории отличались друг от друга по величине. Богатым сеньорам в густо населенных провинциях могла принадлежать земля целой деревни, и не одной. Начиная с IX века, такие крупные владения встречаются все реже, и в дальнейшем по всей Европе за достаточно редким исключением их становится все меньше и меньше. Одна причина этому — наследственные разделы. Другая раздача феодов. Для того чтобы вознаградить своих вассалов, сеньоры были вынуждены дробить свои земли. В конце концов, зачастую получалось так, что из-за раздачи земель, их продажи или вследствие превращения наделов в зависимые, — как это происходило, будет описано позже, — в руках господина оказывались крестьянские хозяйства, разбросанные на достаточно большой территории, так что многие сеньории состояли из множества мелких земельных владений в различных районах, полностью не совпадая ни с одним из них. В XII веке границы земельного владения совпадали с каким-то районом только в случае недавней распашки целины, когда и сеньория, и деревня одновременно возникли на запустелых землях. Таким образом, крестьяне оказывались неизбежно включенными в две различные социальные группы: с одной стороны, были слугами своего сеньора, а с другой — членами своей собственной деревенской общины. Ничего удивительного, что землепашцы, чьи дома стояли рядом и чьи земли граничили, жили между собой чрезвычайно тесно: их объединяли как общие интересы, так и совместно выполняемые повинности на земле сеньора. Пройдет время, и государственная власть будет страдать от этого двойственного положения крестьянства. В краях, где сохранялся патриархальный уклад и крестьяне жили хуторами, состоявшими из одной, двух или трех семей, сеньории были особенно рыхлыми и вязкими по своей структуре.

Распространение сеньорий

И все-таки как далеко простиралось сеньориальное владение землями? И если, в самом деле, рабский труд в сеньориях был заменен свободным, то в зависимости от района и периода, в каком процентном отношении? Вопросы — и первый, и второй — нелегкие. Дело в том, что только сеньории, и в основном те, что принадлежали церкви, имели архивы, поэтому земли вне сеньорий оказывались землями вне истории. А если какой-то надел и упоминался в документе, то в определенном контексте: при констатации исчезновения данной единицы в качестве самостоятельной и объявлении, что отныне она входит в комплекс сеньориальных отношений. Словом, чем длительнее был процесс распространения сеньорий, тем дольше длится и период нашего неведения. Чтобы хоть как-то рассеять тьму, попробуем тщательно вычленить два вида обязательств: те, которые были связаны непосредственно с самим человеком и ложились только на него, и те, которые ложились на человека как на держателя земли. Будем при этом иметь в виду, что некоторые обязательства были взаимосвязаны, одни порой являлись следствием других. Однако в низших сословиях в отличие от вассалитета, где оммаж и феод зависели друг от друга, обязательства личные и обязательства, связанные с землей, сближались постепенно. О личных обязательствах мы будем говорить в следующей главе, а в этой займемся земельными зависимостями.

В тех странах, где римские нововведения наложились на старинные кельтские или италийские традиции, глубоко пронизавшие деревенскую жизнь, сеньории достаточно четко обозначились уже в царствование первых Каролингов. Думаю, что не сложно увидеть во франкских или италийских villae остатки тех наслоений, которые их сформировали. Среди держаний или «мансов», так называли большинство из них, поскольку их нельзя было делить, — некоторые именовались «рабскими»: это определение, равно как и самые тяжелые повинности, относившиеся к этим землям, напоминали о тех временах, когда владельцы латифундий часть распределяли среди рабов, отдавая ее в аренду и превратив таким образом рабов в крестьян, так как сами по себе обширные пашни приносили мало дохода. Раздел крупных землевладений привлек внимание и свободных земледельцев, что привело к сдаче земли на совсем иных условиях. Наделы, арендуемые свободными, стали называться «manse ingenuile» (надел свободнорожденных), что исключало всякую мысль о рабстве, напоминая о совершенно ином положении их первых держателей. При этом нужно отметить, что большинство наделов, называемых «наделы свободнорожденных», на самом деле были совершенно иного происхождения, их не отрезали от господской земли, уменьшая и дробя хозяйский надел, — они давным-давно находились во владении у крестьян, возможно, с тех самых пор, как зародилось земледелие. Поборы и повинности изначально обозначали зависимость владельца такого участка от деревенского старейшины, главы рода, вождя племени или патрона, которые мало-помалу превращались в настоящих сеньоров. Была и еще одна разновидность земельного владения — точно так же, как в Мексике, где вокруг каждой гасиенды группировались крестьяне-собственники, — вокруг господского поместья располагалась деревенская аристократия, владеющая целиком и полностью своей землей и избавленная от любых повинностей по отношению к сеньору.

На чисто германских территориях, например, на равнине, простирающейся от Рейна до Эльбы, мы также видим рабов, отпущенников и свободных крестьян, которые жили на землях богатых и власть имущих господ, платя им за это оброк или отрабатывая повинности. Надо сказать, что поначалу различие между зависимыми от сеньора и независимыми крестьянами была не столь велика, поскольку институт сеньории сам по себе только-только формировался, деревенские старейшины или богатые покровители деревни только становились сеньорами, а подарки, упоминаемые Тацитом, которые они получали по традиции, очень медленно преобразовывались в доход.

В первый период формирования феодализма эволюция шла более или менее в одном направлении — в направлении расширения владений и прав сеньора. Слияние разных типов аренды, приобретение сеньорами новых возможностей и рост их власти, переход аллодов под руку сильных и могущественных — подобные явления происходили почти повсеместно. Повсюду, где отношения земельной зависимости поначалу были размытыми и отличались относительной свободой, они становились жестче, определеннее, и в результате возникали настоящие сеньории. Не будем думать, что возникали они самопроизвольно. Их формировали внешние влияния, завоевания и иммиграция. Так, например, в южной части Германии и Саксонии еще до Каролингов, а потом и во время их царствования епископы, аббаты и крупные землевладельцы, приехавшие из королевства франков, способствовали распространению социальных институтов своей родины, которые охотно принимала местная аристократия. То же самое, но с еще большей определенностью можно сказать об Англии. Другое дело, что ведущими там оставались англосаксонские и скандинавские традиции, поэтому отношения земельных взаимозависимостей были необычайно запутанными, и наличие сеньорий оставалось под вопросом, так как господская усадьба и многообразные держатели никак не могли образовать единую систему. Жесткий режим сеньорий установился в Англии только после 1066, благодаря политике насилия, проводимой иноземными правителями.

Честно говоря, в повсеместном распространении сеньорий немалую роль сыграло насильственное внедрение. Уже в официальных документах эпохи Каролингов часто встречаются жалобы на сильных и могущественных, которые подавляют слабых. Сильные не стремились лишить слабых земли: без рабочих рук земля теряла свою ценность, они стремились превратить их в работников на своих наделах.

Административная структура франкского государства оказалась для этого необычайно удобна. Все те, кто не имел своего господина и не зависел от него, зависел от короля, а точнее, от назначенных королем чиновников. Граф и его подведомственные призывали этих людей в королевское войско, судили их, обязывали нести всевозможные службы, разумеется, от имени короля. Что же отличало тех, кто был подвластен королевским чиновникам? Свободные граждане, находящиеся под покровительством королевских слуг, должны были и платить, и работать на короля и на этих слуг, но только как бы добровольно, чествуя их подарками или оказывая услуги. Очень скоро подобные злоупотребления, — сообщает капитулярий, — «сделались обычаем»^{189}. В Германии, где долго сохранялись институты Каролингской империи, новые институты не вытесняли их, а действовали наряду со старыми, поэтому граф в качестве королевского чиновника пользовался ими в отношении людей, чьи владения не были поглощены сеньориальными землями. В тех местах, где власть графа дробилась между наследниками того, кто первым получил этот титул, помощниками графа и его вассалами, свободный владелец аллода, отныне обязанный платить оброк и отрабатывать повинность, в конце концов перестал отличаться от крестьян, служащих сеньору, и поля-аллоды стали считаться тоже держаниями.

Должность, предоставляемая королем, давала право законным образом использовать некоторую часть полученной от государства власти в своих целях и для своей пользы. В силу особенностей франкского иммунитета, который мы изучим позже, большинство князей церкви, равно как и немалое число могущественных светских князей, получали полномочия, хотя бы частичные, государственных судебных органов и, кроме того, право отчислять в свою пользу часть собираемых доходов. Безусловно, эти прерогативы относились только к тем землям, которые или уже находились в ведении королевских чиновников, или должны были перейти к ним в руки в ближайшем будущем. Таким образом, иммунитет укреплял власть сеньора, но не являлся основанием его власти. Надо сказать, что сеньория редко находилась в ведении одного владельца, почти всегда она включала еще несколько аллодов. Королевским чиновникам было трудно добраться до них. Иной раз государь был вынужден отдать их своей волей в распоряжение получившего иммунитет сеньора как в отношении суда, так и в отношении налогов. Но гораздо чаще хозяева аллодов сами поддавались неотвратимому искушению воспользоваться покровительством сеньора.

Хотя нередко хозяев аллодов принуждали присоединиться к сеньории насильственным образом. Так, например, в начале IX века в Лотарингии некая вдова, владелица аллода, жила на своей земле. Со смертью мужа она лишилась защитника, и дружинники соседнего сеньора попытались заставить ее платить за землю, что означало бы, что она находится в земельной зависимости от сеньора. В этом случае попытка присвоить аллод не удалась, так как женщина нашла себе покровителей в лице монахов^{190}. А сколько других, имея столь же законные и определенные права, не преуспели в их защите! Domesday Book, представляющая собой историю земельной собственности в Англии, дает как бы два последовательных среза: один незадолго до нормандского завоевания, второй спустя восемь-десять лет после него, и мы видим, что за этот временной промежуток множество мелких свободных хозяйств без каких-либо особых процедур увеличили своими наделами сеньории или, если говорить юридическим языком англо-норманнов, «были присоединены к пограничным усадьбам». Если бы существовала французская или немецкая Domesday Book, то и там мы нашли бы точно такие же явления.

Между тем сеньории продолжали расширяться, но не потому, что поглощали аллоды, а благодаря другому, на первый взгляд, гораздо более законному процессу — процессу соглашений. Мелкий аллодист отдавал свою землю — впоследствии мы увидим, что иной раз и вместе с самим собой, — с тем чтобы получить ее обратно, но уже в качестве «держания» или «аренды», как поступал в свой час и дружинник, превращая свой аллод в феод, и, надо сказать, из тех же самых соображений: желая найти себе покровителя и защитника. Подобные соглашения, все без исключения, были добровольными. Но так ли это было на самом деле и всегда ли было именно так? Определение «добровольный» желательно употреблять с большой осторожностью. Безусловно, у сильного могло найтись множество возможностей навязать свое покровительство слабому, например, начать его преследовать. К тому же первоначальные условия соглашения редко когда соблюдались. Выбрав в качестве покровителя некоего соседа-юнкера средней руки, жители Вохлена в Германии обязались поначалу платить только чинш, то есть арендную плату, но очень скоро их уподобили всем остальным арендаторам того же господина, принудив к барщине и ограничив в пользовании лесом^{191}. Словом, стоило протянуть палец, как откусывали всю руку. Но не будем обольщаться и считать завидным положение независимого человека, не имеющего хозяина. Крестьянин из Фореза, который только в 1280 году превратил свой аллод в «держание» с условием, что с этих пор будет «обеспечен охраной, защитой и гарантиями» своих новых хозяев монахов-госпитальеров из Монбризона, «точно так же, как все остальные слуги этого дома», несомненно считал, что сделал выгодное для себя дело^{192}. А это время было куда более мирным по сравнению с начальным периодом феодализма. Бывало так, что под руку сеньора просилась целиком вся деревня. Чаще всего это происходило в Германии, поскольку именно там, когда процесс формирования сеньорий только начинался, было самое большое число деревенских коммун, которые не подпадали под власть сеньора. Во Франции и Италии, где начиная уже с IX века сеньории распространились достаточно широко, традиционные акты передачи земли носили индивидуальный характер. Но это не значит, что желающих заключить подобное соглашение было меньше. Так, около 900 года четырнадцать крестьян вместе со своими наделами, свободными от повинностей, отдали их под покровительство одного из аббатств Брешии^{193}.

Но если говорить о существе дела, то и факты откровенного принуждения, и факты добровольного согласия свидетельствуют об одном: о слабости независимых крестьян. Мы не будем вести здесь речь об экономических трагедиях. Но можем ли мы забыть, что сеньории успешно развивались и ширились не только в сельскохозяйственных областях, что почти все романские поселения, во всяком случае, большая их часть, — поселения, которые, находясь под властью Рима, разумеется, не знали ничего подобного, — тоже начинают жить по примеру античных сельских villae, используя держания с присущими им повинностями? Однако не стоит уподоблять процессы, касающиеся больших владений, процессам, происходящим в малых, подобие получится весьма сомнительным. Дело в том, что сеньория представляла собой, в первую очередь, объединение небольших зависимых хозяйств. Что же касается аллодов, то даже если его хозяин становился держателем и принимал на себя новые обязательства, они ничего не меняли в условиях эксплуатации аллода. Хозяин, которого искали или терпели аллодисты, должен был компенсировать несостоятельность других социальных институтов, семейной солидарности, например, или деятельности государственных властей. Явственнее всего свидетельствует об этом пример жителей Вохлина, которые, став жертвами тирании, решили пожаловаться королю, но, оказавшись в большой толпе жалобщиков на очередном судебном выездном заседании, не смогли довести до судей суть своей жалобы, так как их деревенский язык не был понят. Безусловно, слабость государственных учреждений была связана еще и с отсутствием денежного обмена. Невозможность решить свои проблемы с помощью денег влекла за собой и ослабление сопротивляемости у крестьян. Но экономические факторы влияли на социальную драму крестьянства опосредованно. Суть этой драмы была та же, что и на более высокой ступени социальной лестницы, где она подвигала людей торопливо завязывать узлы вассальной зависимости.

Попробуем изучить тот многообразный опыт, который предоставляет нам Европа по части сеньориальных связей. Например, мы видим общество, где в эпоху средневековья на первом плане были не столько феодальные, сколько сеньориальные связи, — таким обществом была Сардиния. И это не удивительно, потому что на этом острове, испытавшем на себе влияние всех процессов, происходивших на континенте, как ведущий, несмотря ни на что, сохранился древний институт сельских старейшин, отрегулированный и упорядоченный во времена римского владычества; они помешали местной аристократии воспринять и освоить особую форму земельных отношений, закрепившуюся у франков. Зато мы не знаем ни одной страны, где бы при отсутствии сеньорий закрепился бы вассалитет. Свидетельство тому большая часть кельтских обществ на островах, Скандинавский полуостров, да и в самой Германии низменные земли, примыкающие к Северному морю: Дитмаршен, расположенный над бассейном Эльбы, и Фризия от Эльбы до Зуидерзее. Во всяком случае, в этой последней области сеньории отсутствовали вплоть до XIV–XV веков, но на протяжении именно этого времени над массой свободных крестьян возвысилось несколько кланов «вождей» («вождь» наиболее точно передает фризское слово hoveling). Обладая земельной собственностью, нажитой не одним поколением предков, эти деревенские тираны содержали воинские отряды и с их помощью присвоили себе право осуществлять некоторые общественные функции, тем самым, хоть и поздно, но создав некое подобие сеньорий в зачаточном состоянии. Случилось это тогда, когда древние основы фризского социума, основанного, в первую очередь, на кровных связях, стали разрушаться.

Разумеется, в эпоху расцвета феодальных институтов в этих окраинных по отношению к Западу социумах существовала зависимость мелких фермеров, рабов, отпущенников и свободных людей от могущественных и сильных собственников, равно как существовала и преданность соратников по отношению к принцу или главе военных походов, но вместе с тем там отсутствовала общественная структура в виде строгой иерархии, требовавшей от крестьян полного подчинения, а от воинов полной преданности, которую мы и называем феодализмом.

Считаем ли мы, что причиной слабого развития феодализма в этих областях послужило отсутствие закрепившихся франкских традиций (даже во Фризии административные структуры, созданные Каролингами, очень быстро исчезли)? Безусловно, эта причина очень важна, но еще более существенной причиной нам представляется другая: в этих областях дружинные отношения так и не преобразовались в вассальные. Базовые факторы всегда берут верх над привнесенными. Там, где свободный гражданин, кем бы он пи был, продолжал оставаться воином, готовым к несению военной службы, и ничем существенным в своем вооружении не отличался от профессиональных элитных воинов, крестьянин легко избегал сеньориальной зависимости, а из дружин не формировался особый класс рыцарей с узкой специализацией и особым юридическим статусом sui generis. Там, где люди любого сословия могли найти поддержку и опереться на что-либо иное, нежели личное покровительство, — во Фризии это были родственные отношения, в Дитмаршене и у кельтов кроме родственных отношений еще и государственные институты, близкие по типу к германским и скандинавским, там ни отношения соподчинения, характерные для сеньории, ни оммаж с феодом не становились главными в социальной жизни.

Больше того, сеньориальный режим, точно так же, как феодальная система в целом, достиг полного развития лишь в тех странах, куда был ввезен. В Англии во времена нормандских королей не терпели не только рыцарских аллодов, но и крестьянских. На континенте и те, и другие сохранялись гораздо дольше. По правде говоря, и во Франции на территории между Маасом и Луарой, а также в Бургундии в XII–XIII веках аллоды были уже редкостью; скорее всего, на этих протяженных пространствах они исчезли полностью. Зато значительное количество аллодов сохранилось на юго-западе Франции, в некоторых провинциях центральной части Европы, таких, как Форез, Тоскана, но больше всего в Германии, особенно в Саксонии. В этих краях удивительным образом сосуществовали аллоды старейшин, держания, объединившиеся вокруг усадеб, и должности управляющих, за которые не нужно было приносить никаких оммажей. Деревенские сеньории были куда древнее возникающих уже в начальный период феодализма структур, характерных именно для этой формации. Однако и широкое распространение сеньорий, и их разрушение объясняются — мы находим тому множество подтверждений — теми же самыми причинами, что и успехи и неуспехи вассалитета и института феодов.

Сеньор и держатели

Главным основанием отношений сеньора с держателями, кроме договора о личной зависимости, статьи которого формулировались расплывчато и, судя по всему, быстро забывались, была плата за землю, во Франции она называлась «земельным обычаем», а в обиходном языке просто «обычаем», тогда как держатель именовался «человеком обычая».

С тех пор как появился феномен сеньории — пусть даже в зачаточном виде, как, например, в Римской империи или англосаксонской Англии, — «обычай» (плата за землю) и был той главной определяющей, которая характеризовала новый социальный институт, отличая его от всех остальных. «Обычай» считался непреложным правилом и тогда, когда сеньорий стало много. Вот, например, решение парламента при Людовике Святом: если один из держателей перестал вносить плату в незапамятные времена, то поскольку остальные все это время продолжали вносить ее, она обязательна и для того, кто столько времени от нее укрывался^{194}. Так, по крайней мере, мыслили юристы. Житейская практика, как всегда, была более гибкой. Однако уважать установленные в старину правила были обязаны в те времена все — и господа, и слуги. Но вот пример, который как нельзя лучше подтверждает иллюзорность так называемой верности старине: на протяжении нескольких веков правила соблюдались, однако сеньория IX века ничуть не похожа на сеньорию XIII.

И дело было совсем не в том, что земельные обычаи не были зафиксированы письменно. Во времена Каролингов многие сеньоры после опроса жителей повелели писцам записать податные обычаи своих земель, и эти подробные записи позже стали именоваться «цензами» или «поземельниками». Дело было в том, что влияние меняющихся социальных условий было куда сильнее почтения к прошлому.

Обыденная жизнь служила источником множества конфликтов, и память юристов беспрестанно пополнялась новыми казусами и прецедентами. Правила становились тягостной обузой чаще всего там, где за их соблюдением надзирала какая-либо юридическая инстанция, неподкупная и законопослушная. В IX веке в государстве франков эту роль обычно брали на себя королевские суды, но если мы знаем только о неблагоприятных решениях по отношению к арендаторам, то скорее всего только потому, что церковные архивы не позаботились сохранить все остальные. В дальнейшем судебную власть присвоили себе сеньоры, в результате чего мы лишились и церковных архивов в качестве источников. Но и самые законопослушные юристы отваживались действовать вопреки традиции, если она противопостояла интересам их покровителей. Так, аббат Сугерий в своих мемуарах хвалится тем, что заставил крестьян платить за свои земли не налог в сто су, как это было принято, а сумму, соответствующую полученному урожаю, что представлялось гораздо более выгодным^{195}. В жизни самовластию господ противостоял — и зачастую весьма успешно — редкостный консерватизм крестьян и крайняя неупорядоченность административных структур.

На начальной стадии феодализма перечень того, чем держатели платят «обычай», в различных сеньориях очень разнообразен. В определенные дни крестьяне несли управляющему сеньории то несколько монеток, то — и такое бывало значительно чаще — несколько сжатых на поле снопов, то кур из своего птичника, то соты из своего пчельника или добытые в лесу у диких пчел. В другие дни крестьяне трудились на господских полях или огородах. А вот и еще плата: крестьянин везет в дальнее поместье сеньора бочки с вином или мешки с зерном. Трудами крестьянских рук чинятся стены замка, приводятся в порядок рвы. Если к сеньору приехали гости, то крестьянин несет свою собственную постель, чтобы гостям хозяина было на чем спать. Наступает время охоты, и крестьянин кормит собачьи своры. А если сеньор объявляет наконец военный поход, то крестьяне, собравшись под военным флагом, вывешенным деревенским старостой, превращаются в пехотинцев и оруженосцев. Подробное изучение всех этих обязанностей может стать содержанием исследования сеньории как экономического организма, приносящего доход. Мы же в нашей работе ограничимся тем, что отметим те изменения, которые обусловлены в первую очередь человеческими отношениями.

Зависимость крестьян от их общего господина выражалась в первую очередь в том, что они самыми разными способами платили за пользование землей. Задачей начального этапа феодализма стало упрощение этого разнообразия. Достаточно большое количество обязательств, которые во франкскую эпоху существовали как отдельные, слились в конце концов в общую «поземельную повинность». Во Франции она после того, как ее стали выплачивать в деньгах, стала именоваться «чинш», денежная рента. Что касается налогов, то мы видим, на начальном этапе управители сеньорий собирают их только в пользу государства, так, например, собирали вооружение королевской армии, которое потом было заменено денежным взносом. Когда все мелкие повинности были объединены воедино, став общим побором, который собирали с этой земли в пользу ее господина, побор этот стал неопровержимым доказательством того, что власть мелкого вождя группы стала преобладающей, а связи с вышестоящими инстанциями ослабели и перестали быть значимыми.

Проблема наследования, столь настоятельная для феодов воинов, почти не имела значения в истории сельских земельных наделов. По крайней мере в эпоху феодализма. Почти повсеместно крестьяне поколение за поколением работали на одних и тех же полях. Хотя бывали случаи, и подробнее мы будем говорить о них ниже, когда родственники по боковой линии не получали наследства в случае, если покойный держатель был рабом. Во всех остальных случаях право наследников всегда уважалось, но только в том случае, если они не покидали преждевременно семейный круг. Права наследования были закреплены исконным местным обычаем, и господин стал вмешиваться в них в определенные времена и в определенных краях только с тем, чтобы уберечь наделы от раздробления, мешающего получать ему строго определенные доходы. Наследственное право крестьян воспринималось настолько само собой разумеющимся, что в документах на него только ссылались как на давным-давно установленное и не нуждающееся в обосновании. Случилось ли это потому, что еще до того, как сельские общины превратились в сеньории, негласный обычай передавать наделы но наследству распространялся на мансы, которые были выделены из господской земли? Безусловно, так. Но еще и потому, что сеньоры были заинтересованы в непрерывности традиции. В те времена земля была важнее человека, а экономические условия не позволяли нанять за деньги или за пропитание большое количество рабочих рук, поэтому более выгодным было иметь в своем постоянном распоряжении рабочие руки зависимых, которые могли содержать сами себя.

С некоторых пор сеньор стал присваивать себе в ущерб интересам своих крестьян монопольное владение каким-либо правом или инструментом и взимал плату за пользование; среди новых сеньориальных поборов именно такие были самыми характерными. Так господин объявлял, что имеет исключительное право на продажу вина или пива в определенное время года. Или присваивал себе право за определенную плату ссужать быка или жеребца, необходимых для воспроизведения потомства в стаде или табуне — в некоторых местах на юге лошадьми пользовались еще и для молотьбы. Чаще всего сеньор принуждал крестьян молоть зерно на своей мельнице, печь хлеб в своей печи, давить вино в своей давильне. Характерным было и название этих поборов-принуждений, их повсеместно называли «хозяйские» (banalités). В эпоху франков такие поборы не существовали, и основанием для их возникновения служило признанное за сеньором право повелевать, называемое старинным германским словом «ban» — хозяин. Само собой разумеется, что власть была искони неотъемлемой прерогативой сеньора, но она укрепилась еще больше с тех пор, как у мелких хозяев появилось право судить своих подопечных.

Весьма показательно место «хозяйских поборов» не только в социуме, но и в пространстве. Практически их родиной стала Франция, где ослабление государственной власти и присвоение судебных и юридических функций крупными и мелкими сеньорами зашло дальше, чем где бы то ни было. И больше всего «хозяйских» поборов возникало там, где сеньор представлял самую высокую судебную инстанцию — «верховный суд». В Германии же, где судебная власть принадлежала по традиции прямым наследникам графов, которые были обычно судьями в империи франков, «хозяйские» не получили особого распространения. В Англии их было мало и появились они только после нормандского завоевания. Подводя итог, можно сказать, что власть сеньоров становилась все более напористой и корыстолюбивой но мере того, как все менее энергичной и ощутимой была власть других «хозяев-банов»: короля и его представителей.

Приходская церковь почти повсеместно зависела от сеньора, если сеньоров в приходе было много, то, как правило, от одного из них, чаще всего того, чьим предком было построено здание церкви на территории усадьбы. Но для того, чтобы распоряжаться церковью, вовсе не обязательно было ее строить: место общего отправления культа обычно считалось принадлежащим прихожанам. Там, где, как, например, во Фризии, сеньорий не было, храм принадлежал деревенской общине; во всей остальной Европе крестьянские общины не имели юридического статуса; обладал правами и мог представлять общину только глава или руководящий ею старейшина. Право собственности на церковь, как откровенно' говорили до грегорианской реформы, или право патроната, как стыдливо стали говорить потом, состояло прежде всего в праве назначать или указывать, кто будет викарием. Однако сеньоры зачастую присваивали себе и другое право — право использования в своих целях части церковных доходов. Надо сказать, что собираемая сеньором «произвольная талья» была не последним среди налогов, но приносила не так уж много, церковная десятина давала куда больше. Долгое время десятина была добровольным налогом, оставаясь как бы делом совести верующего, но государство первых Каролингов вменило ее в обязанность, после чего и англосаксонский король сделал ее обязательной, подражая франкам. Изначально это была десятая часть любого произведенного продукта, каков бы он ни был, и отдавали десятину натурой. На деле десятина очень быстро стала десятой частью сельскохозяйственных продуктов. Но сеньоры все-таки не всегда присваивали ее. Англия избежала этого в силу того, что там поздно развились сеньориальные отношения. На континенте чаще всего кюре, а иной раз и епископы удерживали за собой частички этого налога. После грегорианской реформы, обновившей религиозное чувство, десятина, попавшая в руки светских, вновь вернулась к духовенству, чаще всего к монастырям, но иногда и к церквям. Присвоение этой статьи дохода, изначально предназначенной для духовных, господами, явно не претендующими на жизнь вечную, было очень конкретным и наглядным примером того, что власть имущие не желали ни с кем делиться своим правом требовать каких-либо выгод от зависимых и подчиненных.

Денежная «помощь» или «талья», вносимая деревенскими держателями, равно как и «талья» вассалов, возникли примерно одновременно как результат общего для всех закона, обязывающего подчиненных помогать в трудную минуту своему господину. Поначалу эта помощь, точно так же, как когда-то десятина, облекалась в форму поддержки, о чем говорят ее наименования: во Франции «просьба», demande, или queste, «прошение», в Германии Bede, что означает «мольба», но ее называли и более откровенно «toulte» от глагола tolir, что означает «брать». История «помощи», несмотря на то, что возник этот налог несколько позднее других, ничем не отличается от истории сеньориальных монополий. Во Франции «помощь» была распространена повсеместно, в Англию ее привезли нормандцы-завоеватели, в Германии она стала привилегией узкого круга сеньоров: только тех, кто имел право верховного суда; по сравнению с Францией в Германии власть не была так раздроблена. Другое дело, что в эпоху Средневековья судья был всегда сеньором среди сеньоров. Вместе с тем и подать вассалов, и подать крестьян регулировалась общепринятым в данной местности обычаем, поэтому результаты были совершенно различными. Общим было одно: плательщики чаще всего представляли собой слабую сторону и не могли четко и жестко выделить случаи, когда должны были оказывать помощь; по мере того как денежные выплаты стали заменять выплату сельскохозяйственными продуктами, сеньор стал все чаще и чаще стал требовать «помощи». Но и этот процесс в каждой сеньории шел по-своему. В Иль-де-Франс около 1200 года поместья, где взимание этого налога было ежегодным, а точнее, его брали два раза в год, соседствовали с усадьбами, где его требовали от случая к случаю. Этот налог был почти повсюду плавающим, так как для этой, слишком поздней, подати не так-то просто было найти место в устоявшейся системе «добрых обычаев». Сроки для этой подати редко когда были определены, а там, где назначались сроки, произвольными оставались ее размеры. Неопределенность подати вызывала неоднозначное отношение. В церковной среде, как отмечает один парижский документ, «честные люди» признавали его законность. Зато его ненавидели крестьяне, которые нередко бунтовали против него. Сеньории, наполовину сформированные в эпоху натурального обмена, не так-то легко приспосабливались к нуждам новой экономики и к денежным отношениям.

Итак, в конце XII века крестьянин платит десятину, талью и множество «хозяйских» поборов; ничего подобного в старинных сеньориях, существовавших еще в VIII веке, не было. Нет сомнения, что обязанность платить стала куда более тяжелой. Зато трудовые повинности во многих провинциях были облегчены.

На территориях большей части Европы продолжался процесс дробления земель, жертвой которого пали когда-то римские латифундии: сеньоры делили на участки свои господские «заказы», то раздавая их, надел за наделом, своим постоянным держателям, то наделяя ими новых держателей, а иногда превращая эти участки в небольшие феоды для своих вассалов, чтобы те поделили их между крестьянами. Причины этого процесса были чисто экономическими, но мы не будем их здесь касаться и скажем только, что примерно с X века и на протяжении XI-го дробление земель происходило как во Франции, так и в Лотарингии, и в Италии. Несколько позже то же самое стало происходить и в Германии по ту сторону Рейна, а также в Англии, но не без неожиданных поворотов, поскольку и сам сеньориальный режим там был установлен не так давно. В это время стали говорить об облегчении повинностей, имея в виду, в первую очередь, отмену или облегчение крестьянских работ на господской земле. Так, например, в тех районах Франции, где при Карле Великом держатель должен был работать на своего господина большую часть недели, при Филиппе Августе или при Людовике Святом он трудился на господском поле или огороде всего несколько дней в году. Появление новых поборов, которое не миновало ни одну страну, было связано не столько с возрастанием власти сеньора, которая, безусловно, возрастала, сколько с растущей незаинтересованностью этого сеньора в плодах сельскохозяйственной деятельности на собственных полях. Зато крестьянин, располагая большим количеством рабочих дней и большим количеством земли, мог и больше платить, господин пользовался этим, стремясь возместить себе потери. Он уже не складывал в свои амбары множество мешков зерна, но, принуждая молоть крестьянское зерно только на господской мельнице, возмещал себе убытки, да и мельница не простаивала зря. Вместе с тем отсутствие постоянных и каждодневных трудовых повинностей превращало крестьянина в экономически самостоятельного производителя, пусть достаточно дорого платящего за свою самостоятельность; сеньор же превращался в земельного рантье, в итоге человеческая связь господина со своими слугами-крестьянами неизбежно ослаблялась. История феода и история земельного держания являются, по существу, историей перехода социальной системы, основанной на личной зависимости, к социальной системе, основанной на земельной ренте, иначе говоря, на получении доходов от земли.

Глава II.

РАБСТВО И СВОБОДА

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!