Общая характеристика скандинавских вторжений

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 60Следующая ⇒

После Карла Великого все германоязычные народности, обитавшие южнее Ютландии, вошли в состав франкских королевств, приняли христианство и тем самым оказались в сфере воздействия западной цивилизации. Германские племена, жившие севернее, сохранили независимость, а вместе с ней и свои исконные обычаи. Говорили северные племена на несхожих между собой наречиях, но мы их все называем скандинавскими, поскольку эти наречия больше, чем друг от друга, отличались от говоров Германии. Скандинавские и германские языки — две ветви, имеющие общий корень. Отличие культуры северных племен от культуры их более южных соседей выявилось особенно отчетливо после Великого переселения народов в II-III вв. н.э., когда германские народы, исконно населявшие побережье Балтийского моря и бассейн Эльбы и являвшиеся как бы переходной ступенью между этими двумя культурами, ушли с насиженных мест.

Жители крайнего Севера не были уцелевшими обломками от исчезнувших племен, но и не составляли вместе с тем единой народности.

В Скании, на островах и несколько позже на Ютландском полуострове размещались датчане; о ётах хранят воспоминания шведские провинции Эстеръётланд и Вестеръётланд[6]; вокруг озера Меларен обитали шведы, а на окраине по берегам фиордов жили различные племена, разделенные между собой лесами и занесенными снегом пустошами, но объединенные единым и привычным морем, эти племена вскоре получат название норвежцев. Несмотря на различия, между всеми этими народностями существовало и явственное родство, они часто смешивались между собой, и неудивительно, что их соседи стали именовать их одним общим именем. Полабские германцы стали называть чужаков, которые неизбежно кажутся загадочными, норманнами, то есть «людьми Севера», по той стороне света, откуда они появлялись. Со временем это название укоренилось. Любопытно, что и романское население Галлии воспользовалось этим экзотическим словом; для объяснения этого есть две версии — первая: о существовании «свирепых норманнов» галлы узнали сначала из рассказов, приходивших из пограничных областей; вторая: простолюдины усвоили его от знати и королевских чиновников, которые чаще всего были выходцами из Австразии, но говорили на франкском диалекте. Последнюю версию подтверждает еще и то, что это слово прижилось только на континенте. Англичане или старались как могли различать всевозможные северные народности, или называли их всех датчанами, с которыми чаще всего имели дело[7].

Так обстояло дело с «северными язычниками», чьи набеги, начавшиеся где-то около 800 года, на протяжении полутора веков приводили в ужас Запад. Историческое содержание «норманнских набегов» видим яснее мы, чем зоркие дозорные, что вглядывались когда-то в морские дали, с трепетом ожидая остроносых вражеских драккаров, чем монахи, которые занимались в своих скрипториях описаниями грабежей. В подлинной исторической перспективе эти побеги в великой и бурной человеческой истории представляются всего лишь небольшим эпизодом, правда, необыкновенно кровопролитным. Не будем также забывать, что относящиеся примерно к тому же времени дальние странствия скандинавов — от Гренландии до Украины — способствовали тому, что возникло немало новых торговых и культурных связей. Но это тема для другого исследования, которое изучало бы истоки европейской экономики и показало бы, как благодаря крестьянам, купцам и воинам расширялся культурный кругозор Европы. Опустошительные набеги и войны на Западе — впрочем, их начало будет обрисовано в другом томе наших сочинений — в данном случае интересуют нас только как одна из причин возникновения нового феодального общества.

Благодаря похоронному обряду норманнов, мы совершенно точно можем представить себе их флот. Гробом для конунга непременно служил корабль, который потом засыпали землей. Раскапывая курганы в Норвегии, археологи обнаружили не один такой морской гроб: парадный челн, по правде говоря, больше подходил для мирных путешествий из фиорда в фиорд, чем для путешествий к далеким землям, но, как оказалось, был способен выдержать и очень долгие странствия: точно скопированный в XX веке с драккара, найденного под Гокстадом, корабль бороздил из конца в конец Атлантику. «Длинные носы», наводившие ужас на Запад, были, на самом деле, очень разными. И все-таки, соединив описания, взятые из текстов, с реальными кораблями из могильников, мы можем достаточно хорошо их себе представить: деревянная беспалубная лодка, чей киль, остов и обшивка — настоящий шедевр народа-плотника, а пропорции и обтекаемые линии — шедевр великих мореходов. Длиной метров в двадцать, эти лодки могли передвигаться как с помощью весел, так и с помощью паруса и вмещали от сорока до шестидесяти человек, находившихся, конечно, в немалой тесноте. Если судить по кораблю из Гокстада, то они могли развивать скорость до двенадцати узлов. Осадка их была невелика: немногим более метра, что было большим преимуществом, если их хозяева после открытого моря рисковали отправиться сначала в устье реки, а потом плыть и по реке вверх.

Для норманнов, как и для сарацинов, реки были дорогами, которые вели к добыче, располагавшейся на земле. Прирожденные моряки, норманны не пренебрегали сведениями, получаемыми от христиан-перебежчиков и достаточно быстро освоились с сложностями европейских речных дорог; уже в 830 году кто-то из норманнов служил лоцманом архиепископу Эббону, который бежал из Реймса от своего императора. Перед носами их кораблей ветвилась сеть притоков, обильных поворотами и неожиданностями. По Шельде они доходили до Камере, по Йонне до Санса, по Эру до Шартра, по Луаре до Флери и выше по течению до Орлеана. В Британии, где реки за линией прилива трудны для судоходства, Уз доводил их до Йорка, а Темза и ее приток до Рединга. Там же, где не помогали ни паруса, ни весла, корабль тащили волоком. Часто, чтобы не перегружать корабль, отряд шел рядом по берегу пешком. Возникала необходимость добраться до берега по мелководью? Проскользнуть с целью грабежа в слишком мелкую речушку? Из драккара доставали ялики. Нужно было обойти стороной крепость, которая стояла на берегу? Корабль снова тащили волоком. Так было в 888 и в 890 гг., когда норманны обошли Париж. На русских равнинах скандинавские купцы приобрели умение то плыть по рекам, то волоком тащить свои корабли из одной реки в другую или перетаскивать их через пороги.

Однако «морские короли» при необходимости не чурались дорог и боев на суше. Норманны без колебаний оставляли реку и пускались за добычей посуху; так в 870 году, двигаясь по колее, оставленной повозками, словно по следу, они преследовали через весь Орлеанский лес монахов, покинувших свое аббатство Флери на берегу Луары. Со временем моряки привыкли и к лошадям, которых забирали у местного населения во время налетов, используя их чаще для передвижения, чем для боевых действий. В 866 норманны увели с собой множество лошадей из Восточной Англии. Бывали даже случаи, когда они переправляли лошадей на новую территорию, которую собирались грабить: в 885 году из Франции в Англию^{9}. Словом, норманны со временем стали отходить от рек все дальше и дальше: в 864 году, например, они оставили свои корабли на Шаранте, добрались до Клермона в Оверни и захватили его. Обычно они двигались быстрее своих противников и застигали их врасплох, по дороге умело строили полевые укрепления и удачно их защищали. В отличие от венгров брали и крепости. Уже к 888 году список городов, которые, несмотря на свои укрепления, сдались норманнам, достаточно обширен: Кельн, Руан, Нант, Орлеан, Бордо, Лондон, Йорк — мы перечислили только самые известные. Успеху норманнов способствовала не только неожиданность их появления — Нант, например, был застигнут врасплох во время празднества, — но и то, что укрепления, построенные еще римлянами, не всегда содержались в порядке и не всегда защищались с достаточным мужеством. В 888 году в Париже горстка отважных и энергичных людей сумела не только привести в порядок укрепления Сите, но и мужественно их отстаивать, в результате опустевший, оставленный жителями город, уже дважды подвергавшийся разграблению, на этот раз выстоял.

Однако гораздо чаще грабительские набеги норманнов бывали успешными. Их успеху немало помогал страх, который они внушали.

Различные общины — например, в 810 году во Фризии, — видя, что власти не могут их защитить, стали практиковать политику отступного. Откупались от норманнов и одиноко стоящие монастыри. Затем эту практику усвоили и власти: государи и правители пытались заплатить пришельцам деньги с тем, чтобы те прекратили грабежи или отправились грабить в другое место. В Западной Франции пример этому подал в 845 году Карл Лысый. Король Лотарингии Лотарь II последовал ему в 864 году. В Восточной Франции в 882 году заплатил отступное и Карл Толстый. У англо-саксонцев король Мерсии поступал так примерно с 862 года, а король Уэссекса, без всяких сомнений, с 872 году. Подобная мера по самой своей природе предполагала цепочку вымогательств, что и имело место в действительности. А поскольку господа требовали и собирали деньги со своих подданных и, в первую очередь, с церкви, то в конце концов сбережения Запада перетекали в Скандинавию. И до сих пор музеи Севера хранят в своих витринах в качестве памятников этого героического времени удивительное количество золота и серебра, безусловно, являющимся по большей части результатом торговли, но столь же безусловно и «жатвой разбоя», если воспользоваться определением немецкого хрониста Адама Бременского. Удивляет другое: отнятые или полученные на обмен золотые и серебряные монеты и украшения, которые были распространены на Западе больше, чем монеты, норманны переплавили с тем, чтобы сделать из них другие украшения, по своему вкусу, что свидетельствует о существовании культуры, твердо опирающейся на свои традиции.

Занимались норманны и работорговлей, привозя из-за моря кроме выкупа еще и купленных или захваченных рабов. Чуть позже 860 года в Ирландии продавали черных пленников, захваченных в Марокко^{10}.

Чтобы представить себе этих северных воинов, наделите их мощной и грубой чувственностью, любовью к кровопролитию и разрушениям, переходящей иной раз в безумие, не знающее границ: примером тому знаменитая оргия 1012 года, во время которой был забит костями съеденных быков епископ Кентерберийский, чью жизнь до этого разумно оберегали, рассчитывая на выкуп. Сага называет одного исландца, который принимал участие в набегах на Европу, «детолюбом»^{11}, потому что он отказывался насаживать младенцев на копье, что было в обычае у остальных его сотоварищей. Удивительно ли, что все трепетали перед норманнами?

От набегов к поселениям

Буквально за несколько лет — с 793 года, когда норманны впервые ограбили монастырь на побережье Нортумбрии, и до 800 года, в котором Карл Великий заставил франков поспешно строить оборонительные сооружения на берегах Ла Манша, — изменился как характер набегов норманнов, так и их размах.

Поначалу норманны нападали только на северные побережья — Британские острова, низменность, граничащую с большой Северной равниной, скалистые берега Нейстрии, — именно туда приплывали в летние месяцы, пользуясь хорошей погодой маленькие отряды «викингов». Этимология этого слова спорна[8], но нет сомнения, что обозначало оно воинственных и предприимчивых искателей приключений, чьи отряды формировались не столько по родственному или национальному признаку, сколько ради предпринимаемого набега. Вести последовательную завоевательную войну пытались на своих южных границах только датские короли, стоявшие во главе пусть примитивно, но организованного государства. Пытались, но, прямо скажем, без большого успеха.

Очень скоро район нападения викингов расширяется. Их корабли доплывают до Атлантики и плывут дальше на юг. С 844 года пираты навещают порты западной Испании. С 859-860 годов приходит очередь Средиземноморья: викинги навестили Балеарские острова, Пизу, низовья Роны. По Арно они поднялись до Фьезоле. Правда, это посещение средиземноморских берегов осталось единственным. Устрашило открывателей Исландии и Гренландии не расстояние. В XVII веке мы увидим обратное движение: берберы отважатся добраться до равнин Сентонжа и чуть ли не до отмелей Новой Земли. Викингов устрашил арабский флот, который в те времена надежно охранял свои владенья. И тогда викинги стали все глубже и глубже проникать по рекам внутрь континента и Британских островов. Красноречивым тому свидетельством нанесенные на карту странствия монахов Сен-Фшшбер, спасающих свои реликвии. Киновия Сен-Филибер была основана в VII веке на острове Нуармутье, идеально удобном месте, поскольку море там почти всегда спокойно, но ставшем чрезвычайно опасным, как только в заливе появились первые корабли скандинавов. Примерно в 819 году монахи обустроили себе убежище на материке в местечке Де на берегу озера Гранлье и каждый год с началом весны стали перебираться туда, а к концу осени, когда сама природа препятствовала продвижению вражеских кораблей, вновь начинали в своей церкви на острове богослужение. К 836 году без конца опустошаемый Нуармутье, снабжение которого всем необходимым представляло все большие трудности, был сочтен окончательно непригодным для монастыря. Временное прибежище Де стало постоянным местопребыванием братии, а обитель в Кюно, выше Сомюра, сделалась с этих пор убежищем. В 858 году новое отступление: Де, расположенный слишком близко к побережью, был оставлен, и братья расположились в Кюно. К несчастью, место было выбрано не слишком удачно — подняться по Луаре вверх было совсем не трудно. В 862 году монастырю пришлось забраться еще глубже, и он обосновался в Мессэ в Пуату. Понадобилось около десятка лет, чтобы понять, что и Мессэ расположено слишком близко к океану. На этот раз весь Центральный массив показался не лишним в качестве защиты и преграды: на протяжении года с 872 по 873 монахи перебрались в Сен-Пурсен-сюр-Сьюль. Но и там они надолго не задержались и двинулись дальше на запад, и с 875 года город-крепость Турню на Соне приютил их: святые братья, столько лет пространствовав по дорогам, обрели наконец «спокойное место», как гласит королевская хартия^{12}.

Разумеется, экспедиции, расчитанные на охват больших расстояний, требовали совершенно иной организации, чем короткие налеты. Во-первых, они нуждались в большем количестве народа. Маленькие отряды, собиравшиеся всякий раз вокруг своего «короля морей», стали объединяться, пока не слились в настоящую армию; таким и было «Большое войско», сформированное на берегах Темзы; пройдя по рекам Фландрии, оно выросло еще больше, так как к нему присоединилось множество отдельных отрядов; с 879 по 892 год это войско беспощадно грабило Галлию, а потом вновь распалось на побережье Кента. Во-вторых, дальние экспедиции не предполагали возвращения в родные края на зимовку. Между своими военными кампаниями викинги стали зимовать в тех странах, где намеревались поохотиться. Примерно с 835 года они начали зимовать в Ирландии; в 843 году впервые зазимовали в Галлии на острове Нуармутье; в 851 году на острове Тэнет в устье Темзы. Поначалу они располагались лагерем на морском берегу, но вскоре перестали бояться и проникали по рекам далеко вглубь суши, зимуя часто на речном островке или на небольшом расстоянии от реки. В такие долгие походы некоторые из них брали с собой жен и детей. В 888 году удивленные парижане слышали со своих укреплений, как в лагере противника женские голоса оплакивали убитых воинов. Несмотря на страх перед этими разбойничьими гнездами, откуда всякую минуту могло быть совершено нападение, соседи, притерпевшись к зимующим, отправлялись к ним продавать продовольствие. И порой разбойничье гнездо обращалось в торг. Таким образом, флибустьеры, оставаясь флибустьерами, приобретали некоторую оседлость, а значит, готовились стать завоевателями земель.

По правде говоря, грабителей подвигало к подобным переменам многое. У себя на родине викинги, которых так манили грабежи на Западе, были крестьянами, кузнецами, резчиками по дереву и торговцами. Из дома их уводила любовь к наживе, к приключениям, иногда последствия кровной мести, иногда соперничество вождей, но и на чужой земле они продолжали жить по традициям общества с четко выраженной социальной иерархией. Начиная с VII века скандинавы заявляли о себе, селясь небольшими колониями на восточном архипелаге от Фэр-Айл до Гебридов; в 870 году они приступили к завоеванию более обширных земель, расселившись такими же колониями на девственных землях Исландии. Привыкнув торговать и грабить одновременно, они создали целую сеть укрепленных рынков вокруг Балтики, и первые княжества, которые на протяжении IX века были основаны вождями викингов на противоположных концах Европы: в Ирландии, вокруг Дублина, Корка, Лимерика и в Киевской Руси вдоль великой речной дороги, были по преимуществу торгово-городскими: город-торг был центром и контролировал лежащие вокруг земли.

Мы вынуждены не касаться здесь, как бы ни была интересна эта тема, истории скандинавских колоний, созданных на западных островах: Шетландских и Оркнейских, которые начиная с X века принадлежали Норвежскому королевству и стали шотландскими только в конце Средневековья (1468); на Гибридах и Мэне — до XIII веке там располагалось самостоятельное скандинавское княжество; в Ирландии, где тоже существовали скандинавские королевства, они были свидетелями прекращения экспансии в начале XI века, но сами исчезли спустя век, где-то перед завоеванием этих земель англичанами. Здесь, на краю Европы, скандинавская культура встретилась с культурой кельтов.

Более или менее подробно мы рассмотрим, как расселялись норманны только в двух больших «феодальных» странах: франкском государстве и англосаксонской Британии. Для большей ясности мы будем рассматривать две эти территории по отдельности, несмотря на то, что обе они — точно так же, как соседние острова — были очень тесно связаны между собой: из одной в другую переезжали мирные жители, вооруженные отряды легко переправлялись через Ла Манш и Ирландское море, а короли, если их постигала неудача на одном берегу, имели обыкновение искать помощи на другом.

Скандинавы в Англии

Скандинавы пытаются занять британские земли, начиная со своей первой зимовки в 851 году. С этого года отряды, сменяя друг друга, уже не выпускают из рук своей добычи. Что же касается английских королевств, то одни перестают существовать, как только убивают их короля, как это было с королевством Дейра на западном побережье между Хамбером и Тизом и с Восточной Англией между Темзой и Уошем. Другие, как, например, Берниция на крайнем севере или Мерсия в центре, какое-то время еще сохраняются как королевства, но с урезанной территорией и под своеобразным протекторатом. Один Уэссекс, занявший весь юг, сумел отстоять свою независимость, благодаря неиссякаемому героизму своих правителей, в частности, короля Альфреда, который с 871 года вел кровопролитные войны. Альфред был не только отважным воином, но и серьезным ученым, воплощая собой особенности англосаксонской культуры, которая искусней других варварских культур умела необычайным образом соединять в себе противоположные начала. К 880 году Альфред подчинил себе и остаток Мерсии, находившейся под датским влиянием, и был вынужден оставить захватчику по самому настоящему договору всю восточную часть острова. Однако не следует думать, что захваченная датчанами обширная территория, границей которой с запада была римская дорога, ведущая из Лондона в Честе, превратилась в единое государство. Скандинавские короли или «ярлы» вместе с англосаксонскими вождями, какими были, например, наследники королей Берниции, разделили между собой эти земли и то воевали между собой, то вступали в союзы, то подчинялись один другому. кое-где возникали маленькие аристократические республики по аналогии с исландскими. Укрепленные города служили как фортами, так и рынками для различных дружин, ставших оседлыми, как-никак приплывшим из-за моря воинам нужно было кормиться, и их наделяли землей. А на побережье продолжали разбойничать другие отряды викингов. Поэтому неудивительно, что король Альфред, рисуя в своем переводе «Утешения» Боэция картину Золотого века и живо помня даже в конце своего царствования множество устрашающих набегов викингов, не удержался и прибавил: «Мы больше не услышим о вооруженных и воинственных кораблях»^{13}.

Анархия, царившая в «датской» части острова, позволила королям Уэссекса, единственно сохранившим во всей Великобритании власть над большой территорией и обладавшим немалыми возможностями, не только предпринять в 899 году попытку, но и вернуть захваченные датчанами земли при помощи выстроенной к тому времени цепочки крепостей. После ожесточенной борьбы к 954 году верховная власть королей Уэссекса была признана всей страной, до этого подчинявшейся захватчикам. Но это не значит, что скандинавы исчезли с этой территории. Разумеется, кое-кто из ярлов вновь охотно сел со своими спутниками на корабль, но большинство захватчиков не тронулось с места: вожди, не посягая на верховную власть короля, сохранили право повелевать, рядовые — право на полученные земли.

Между тем важные политические изменения произошли в самой Скандинавии: из хаоса небольших племенных группировок там сформировались настоящие государства, пока еще нестабильные, раздираемые династическими распрями и нескончаемой борьбой друг с другом, но способные при необходимости грозно сконцентрировать силы. Наряду с Данией, где к концу X века власть суверенов значительно укрепилась, наряду с королевством шведов, которое поглотило королевство готаров, появилась и последняя из северных монархий, которую создали около 900 года местные вожди, расположившиеся поначалу на относительно открытых и плодородных землях вокруг фиорда Осло и озера Мьеса. Называлось королевство «Путь к Северу», или как мы говорим, Норвегия: само название, лишенное этнической подоплеки, свидетельствует о том, что власть правителей довольно поздно преодолела разнородность когда-то чуждых друг другу народностей. При этом королям, стоявшим во главе трех самых сильных политических объединений Скандинавии, была привычна жизнь викингов; молодыми людьми до своего прихода к власти они плавали по морям, в зрелости, если неожиданный поворот судьбы принуждал их бежать от более сильного противника, они вновь возвращались к морским грабежам. Удивительно ли, что, став повелителями обширной территории, многочисленных дружин и имея в своем распоряжении корабли, они вновь стали вглядываться в морские просторы, мечтая о новых завоеваниях где-то за линией горизонта?

С 980 года вновь возрастает число набегов на Великобританию и, что характерно, во главе самых значительных дружин два претендента на северные престолы: один на корону Норвегии, второй на корону Дании. И оба со временем станут королями. Норвежец Олаф Трюггвасон никогда больше не вернется на остров англов. Зато датчанин Свейн Вилобородый хорошо запомнит туда дорогу. Похоже, что Свейна привела в Великобританию кровная месть, от которой скандинавские герои не могли отказаться, не опозорив себя. Предыстория этого возвращения такова: после того как начались грабительские набеги и многие конунги стали приводить в Англию свои дружины, английский король Этельред счел, что лучший способ защититься от них — это взять к себе на службу какого-нибудь конунга. Попытка восстановить викинга против викинга была к этому времени уже классической, не раз пытались это сделать сеньоры на континенте, но успех был всегда относительным. Испытав на себе неверность «датских» наемников, Этельред отомстил им, приказав 13 ноября 1002 года — в день святого Брайса — уничтожить всех датчан, какие только попадутся. Поздняя традиция, которую невозможно проверить, включала в число многочисленных жертв и сестру Свейна. Начиная с 1003 года король Дании Свейн жжет английские города. С этого времени нескончаемая война разоряет страну. Прекращается она только после смерти Этельреда и Свейна. В январе 1017 года последние представители королевского дома Уэссекса или укрылись в Галлии, или были отправлены победителями-датчанами в отдаленные славянские страны; совет «мудрых», то есть собрание епископов и крупных баронов, признало королем всех англичан сына Свейна Кнута.

Речь шла не о привычной перемене династии. Став английским королем, Кнут еще не был королем Дании, он станет им два года спустя, а пока там царствует его брат. Впоследствии Кнут завоюет и Норвегию, и прибалтийских славян, и финнов, распространив свою власть вплоть до Эстонии. Постоянно странствуя по морским дорогам, он мало-помалу создает подобие морской империи, где Англия будет всего тишь самой западной провинцией. Но именно английскую землю Кнут выберет для того, чтобы провести на ней свои последние годы. Насаждая церковную жизнь в подвластных ему скандинавских странах, Кнут охотно призывал на помощь английское духовенство, посылая его туда в качестве миссионеров. Отец Кнута был язычником, но сам он, крестившись достаточно поздно, стал преданным сыном римской церкви, основал не один монастырь и, уподобившись Карлу Великому, сделался благочестивым законодателем, что и сблизило его с подданными из Великобритании. Следуя примеру своих многочисленных англосаксонских предшественников, он в 1027 году совершил паломничество в Рим ради «искупления своих грехов и блага своих народов». В Риме Кнут присутствовал на коронации самого великого из правителей Запада, короля Германии и Италии, Конрада II, ставшего императором, там познакомился с королем Бургундии и там же, будучи не только воином, но и купцом, как оно и положено норманну, получил от этих привратников Альп разрешение для английских купцов не платить транзитную пошлину. Но большую часть средств для поддержания самого большого из островов он черпал у себя в Скандинавии. «Айле поставил этот камень. Он сумел уплатить налог короля Кнута в Англии. Господь прими его душу». Эту руническую надпись можно и сегодня прочитать на поминальной стеле около шведской деревни в Уппланде^{14}. Государство Кнута, раскинувшееся по берегам Северного моря, было по преимуществу христианским, хотя на его многочисленных землях не было недостатка и в приметах язычества; в наследство оно получило античные письменные источники, англосаксонскую культуру, выросшую из германских и латинских корней, и присоединило к ним традиции, присущие скандинавским странам, сделавшись таким образом своеобразным средоточием самых разных культур и цивилизаций. Вполне возможно, что именно в это время или немного раньше в Нортумбрии, издавна населенной викингами, поэт-англосаксонец переложил стихами древние легенды шведов и данов, назвав свое творение «Сказание о Беовульфе». Эта эпическая поэма, полная сказочных чудовищ и языческих страстей, причудливая и сумрачная, дошла до нас в рукописи, начинающейся письмом Александра к Аристотелю и завершающейся фрагментом перевода из «Книги Юдифи», тоже свидетельствуя о совмещении несовместимого[9].

Но, разумеется, связи в своеобразном государстве Кнута не отличались устойчивостью. Дальние расстояния и суровое море в качестве основной дороги вносили немало риска в сообщение между его частями. Послание Кнута англичанам по дороге из Рима в Данию свидетельствует в первую очередь об озабоченности: «Я положил себе приехать к вам, как только умирится мое государство на Востоке… и как только этим летом я раздобуду себе флот». Провинции империи, которыми не может управлять сам король, передоверяются наместникам, а наместники отнюдь не всегда верны королю. После смерти Кнута союз, созданный и поддерживаемый военной силой, распался. Англия в качестве отдельного королевства досталась поначалу одному из его сыновей, потом вновь ненадолго была присоединена к Дании (Норвегия, разумеется, отделилась сразу). И наконец в 1042 году принц из королевского дома Уэссекса, Эдуард, получивший впоследствии имя Исповедника, стал английским королем.

Между тем набеги скандинавов на побережье продолжались, точно так же, как не ослабевали притязания на землю Англии северных королей. Английское государство, изнуренное войнами, грабежами и соперничеством баронов, не обладавшее еще ни прочной политической, ни церковной структурой, не могло дать северянам серьезного отпора. Легкую добычу охотники подстерегали сразу с двух сторон: из-за Ла Манша французские герцоги Нормандии, Эдуард был их воспитанником, и в начале его царствования нормандцы наводнили английский двор, заняв заодно и высокие церковные должности; а из-за Северного моря на Англию жадно смотрели скандинавские короли. После смерти Эдуарда Гарольд, один из главных магнатов королевства, скандинав по имени и наполовину скандинав но крови, был избран его наследником и помазан на царство, но очень скоро в Англии, с разницей примерно в неделю, высадились две армии. Одна армия принадлежала норвежскому королю — настоящему викингу, получившему корону после долгих странствий и приключений: он был начальником скандинавской гвардии в Константинополе, командовал отрядом византийской армии, воевавшей против арабов на Сицилии, женился на новгородской княжне, бороздил северные моря, звали его тоже Гарольд или на скандинавский лад Харальд и удостоили за нрав прозвища Суровый Правитель, так вот Харальд Суровый Правитель со своей армией вошел на кораблях в устье Хамбера. Второе войско высадилось в Суссексе и командовал им герцог Нормандии Вильгельм Бастард[10]. Харальд Норвежский был убит в битве при Стемфордбридже. Вильгельм одержал победу на холме Гастингс. Наследники Кнута не сразу отказались от мечты о власти: во время царствования Вильгельма Йоркшир дважды обороняли от возвращавшихся датчан. Но это были не военные экспедиции, а обыкновенные грабительские набеги: викинги кончили тем же, с чего когда-то начинали.

Англия, завоеванная скандинавами и, казалось бы, навсегда соединившая с ними свои судьбы, спустя полтора века превратилась в государство, которое имело территории по обе стороны Ла Манша, и ее политические интересы и культура стали неотъемлемой частью западного мира.

Скандинавы во Франции

Герцог Нормандский, завоевавший Англию, хоть и говорил по-французски и жил как все французы, был потомком викингов, потому что и на континенте точно так же, как на острове, «короли морей» становились господами земли.

На континенте викинги начали оседать на земле давно. Около 850 года скандинавы сделали первую попытку основать в дельте Рейна княжество, которое входило в состав франкского государства. Примерно в это же время два представителя королевского дома Дании, изгнанные из своей страны, получили в дар от Людовика Благочестивого земли, расположенные вокруг Дорстеда, иными словами, главного порта Империи Каролингов на Северном море. Увеличившись со временем за счет присоединенной к полученным землям части Фризии, эта территория так и оставалась во владении получившей надел семьи до 885 года, когда последний его владелец поплатился за измену и был убит по приказанию Карла Толстого, его сеньора. То немногое, что мы знаем об истории датчан в этой нидерландской Нормандии, позволяет нам сказать следующее: в первую очередь их заботили династические распри Дании; на франкские провинции датчане, хоть и были христианами, совершали разбойничьи набеги, они были плохими сторожами границ и неверными вассалами. Однако в глазах историка эта провинция, которая давным-давно уже не существует, обладает ценностью некоего предзнаменования. Чуть позже группа норманнов-язычников довольно долго будет жить в Нанте и в добром согласии с бретонским графом. Франкские короли не раз будут брать к себе на службу начальников норманнских дружин. Если бы некий Велундр, от которого Карл Лысый в 862 году получил оммаж, не был убит на судебном поединке, он вскоре получил бы феод, что, очевидно, входило в условие договора. Словом, в начале X века идея помещения норманнов на землю, а значит, и прекращения грабежей, носилась в воздухе.

Каким же образом и в каких формах эта идея в конце концов воплотилась в жизнь? У нас на этот счет очень мало сведений. Историку приходится иметь дело с разного рода техническими сложностями. Скрыть их от читателя значит проявить недобросовестность, так что приоткроем дверь в рабочую лабораторию.

В те времена во многих христианских монастырях существовали летописцы, которые из года в год записывали наиболее значительные события. Обычай этот родился в глубокой древности: календарем религиозных праздников пользовались для того, чтобы запечатлеть значимые события прошлого или текущего года. На заре Средневековья летоисчисление велось по консульствам, и важные события приурочили к фастам, позже летоисчисление стали вести по церковному календарю, и историку понадобились пасхалии, так как церковь начинала свой новый год с Пасхи и от дня, на который падал этот праздник, зависел как распорядок церковных служб, так и многие другие церковные праздники. К началу эпохи Каролингов памятные события уже стали значимыми сами по себе, но соотношение с определенным годом осталось. Другое дело, что понимание «памятного события» у хронистов того времени и у нас не совпадает. В той же мере, что и смерть государя, война, государственный или церковный переворот, летописца волновало выпадение града, недород зерна или винограда и всевозможные чудеса. К тому же у хронистов были разные умственные способности, разная степень информированности. Безусловно, у каждого из них была своя мера любознательности, свое умение задавать вопросы и получать ответы. Но еще важнее для количества и значительности сведений было местоположение монастыря, его роль в церковной иерархии, связи со двором или с сильными мира сего. В конце IX и на протяжении X века лучшими хронистами Галлии были, без сомнения, безымянный монах аббатства святого Ведаста в Аррасе и каноник из Реймса Флодоард. Кроме необычайной живости ума Флодоард обладал и еще одним преимуществом: он жил там, где интриг и новостей было великое множество. К сожалению, «Анналы аббатства святого Ведаста» обрываются на середине 900 года, тогда как «Анналы» Флодоарда — в том виде, в каком они дошли до нас, потому что мы вынуждены считаться и с ущербом, нанесенным временем, — начинаются 919 годом. А именно в эти годы, о которых ничего неизвестно, норманны обосновались в Западно-франкском королевстве.

Кроме хроник от того отдаленного времени, далеко не равнодушного к прошлому, до нас дошел и еще один исторический документ. Спустя век после основания норманнского герцогства в низовьях Сены герцог Ричард I, внук основателя, задумал описать подвит своих предков и свои собственные. Он поручил эту работу канонику аббатства святого Кантена Дудону. Завершенное к 1026 году произведение Дудона «Деяния герцогов Нормандии» весьма поучительно. Мы можем судить по нему, в чем видел свой долг писатель XI века, какие красоты стиля ученый монах и искусный льстец считает достойными своего повествования, поскольку они придают ему блеск и вместе с тем ласкают самолюбие его покровителей: компилируя сведения, взятые из хроник, он то дополняет их сведениями, почерпнутыми из устных источников, которым придает большое значение, то украшает красочными подробностями, взятыми ил и из книг, или из собственного воображения. Имея в своем распоряжении несколько более ранних подлинных документов, мы можем сравнить их с этим более поздним произведением и отдать себе отчет, до какой степени уязвима историческая память людей той эпохи: достаточно нескольких поколений, чтобы часть фактов забылась полностью, а другая была сильно искажена. Словом, произведение Дудона дает неоценимый материал, позволяющий судить об образе мыслей определенной среды в определенную эпоху, сообщает немалое количество новых фактов, но ничего не сообщает об интересующем нас периоде — о возникновении нормандского герцогства.

В результате, исходя из скудных хроник и малого числа архивных документов, мы можем сообщить об этом темном периоде следующее.

Примерно около 885 года викинги, продолжая плавать по Рейну и Шельде, все чаще начинают появляться в долине Луары и Сены. С 896 года одна из их дружин прочно оседает в районе низовий Сены и оттуда ездит в разные стороны за добычей. Но подобные экспедиции не всегда обходились удачно. На протяжении 911 года в Бургундии и под стенами Шартра грабители не раз получали отпор. Зато в Румуа и прилегающих к нему окрестностях норманны сделались хозяевами и, без всякого сомнения, были вынуждены заняться земледелием, чтобы обеспечить себе зимовки. Это поселение стало магнитом и для других дружин: малонаселенное поначалу, оно разрослось, благодаря вновь прибывающим воинам. Исторический опыт показал, что ограничить грабежи викингов оказалось возможным, зато выселить их из их гнезд не смог даже обладающий властью и заинтересованный в этом король. Так что же говорить о разграбленной стране, где центром был превращенный в руины город, где не оставалось ни одного представителя власти? Похоже, что король Карл Простоватый, помазанный на царство в 893 году и после смерти своего соперника Эда признанный королем всеми остальными вассалами, попытался после коронации заключить что-то вроде договора с захватчиками. В 897 году Карл сделал следующую попытку: он призвал ко двору норманна, правителя герцогства в низовьях Сены, и окрестил его, став ему крестным отцом. Но ни та, ни другая попытки заключить договор не увенчались успехом. Зато четырнадцать лет спустя, когда французы стали пытаться договориться с Роллоном, преемником крестника Карла, результат был совсем иным. Роллон к этому времени потерпел поражение под Шартром, и его неудача помогла ему понять, что продолжать захваты и грабежи будет непросто. Он счел разумным принять предложение короля. Его согласие означало, что обе стороны приняли уже свершившееся. С точки прения Карла и его советников, они совершили необычайно выгодное Дело, связав вассальными узами уже существующее герцогство, обязав его оказывать военную помощь и сделав викингов сторожами побережья, охраняющими его от новых пиратов. В дипломе от 14 марта 918 года король подтверждает уступки, сделанные «норманнам на Сене», то есть Роллону и его товарищам, «ради защиты королевства».

У нас нет данных, чтобы установить точную дату соглашения: 6езусловно, оно было заключено после битвы под Шартром (20 июля 911 г.) и, вполне возможно, сразу же после нее. Роллон и многие из его соратников приняли крещение. Относительно же земель, которые с этих пор Роллон получил практически в наследственное владение, став графом, то есть одним из высших чиновников во франкской иерархии, то они включали в себя, по свидетельству единственного заслуживающего доверия источника, «Истории реймсской церкви» Флодоарда, «несколько графств вокруг Руана»; судя по всему это была часть руанского диоцеза, располагавшаяся от Эпты и до моря, и часть диоцеза Эвре. Но норманны были не из тех, кто мог надолго удовольствоваться столь ограниченной территорией. Очень может быть, что к расширению владений их подвигла новая волна эмигрантов. В 924 году король Рауль отдал Роллону Нижнюю Нормандию[11]; в 933 сыну и наследнику Роллона были переданы диоцезы Авранш и Кутанс. Так в Нейстрии Нормандия обрела свои границы, отныне почти незыблемые.

Однако оставались еще викинги в низовьях Луары, представляя собой ту же проблему, что и викинги в низовьях Сены, и эта проблема была разрешена точно так же. В 921 году герцог и маркиз Роберт, брат бывшего короля Эда, располагая на западе Франции большой властью и чувствуя себя независимым государем, уступил речным пиратам, из которых только несколько согласились креститься, Нантское графство. Возможно, что эта дружина викингов была менее мощной, чем дружина Роллона, а может быть, скандинавы успели привыкнуть селиться именно у Роллона, который обосновался на Сене лет на двенадцать раньше, но как бы там ни было, Нантское графство не разрослось и не расширилось. К тому же в отличие от земель близ Руана Нантское графство не было свободным, и не было изолированным. Около 840 года оно входило в состав королевства или герцогства армориканских бретонцев; борьба претендентов на престол, грабежи викингов новели к тому, что в этом краю царила полная анархия. Герцоги, а вернее, претендующие на герцогское достоинство графы Ваннете считали себя законными господами этого пограничного края с романским языком; желая вернуть себе свои владения, они рассчитывали на поддержку войск, которые должны были предоставить им верные вассалы из собственно Бретани. Один из них, Аллен Крученая Борода, вернувшись в 936 году из Англии, куда он сбежал от преследований, сумел разбить захватчиков. Нормандия на Луаре в отличие от Нормандии на Сене просуществовала недолго[12].

Расселение викингов Роллона по берегам Ла Манша не положило конец опустошительным набегам. То в одном месте, то в другом появлялись одинокие дружины и грабили тем более рьяно, что их предводителям не досталось земли^{15}. В 924 году была снова разграблена Бургундия. Иногда руанские норманны тоже принимали участие в этих разбоях. Даже герцогам было трудно раз и навсегда отказаться от укоренившихся привычек. Реймсский монах Рихер, который писал свою хронику в конце X века, чаще всего называет их «герцоги пиратов». И _{в са}мом деле, их военные экспедиции мало чем отличались от разбойничьих грабежей прошлого, тем более, что они часто брали к себе на службу только что прибывшие с Севера дружины викингов. Так еще в 1013 году, век спустя после оммажа Роллона, викинги под предводительством претендента на корону Норвегии Олафа, тогда еще язычника, но которому после крещения суждено будет стать норвежским святым, «жаждали добычи»^{16}. Искали добычи на побережье и другие дружины, действуя на свой страх и риск. Одна из них в 966-970 годах добралась до берегов Испании и взяла приступом Сант-Яго де Компостелла. Даже в 1018 какая-то дружина появилась на побережье Пуату. Однако мало-помалу викинги стали забывать дальние морские дороги, и жители побережья Франции и дельты Рейна вздохнули свободнее. В 930 году епископ Утрехта не только поселился в своем городе, который его предшественник только навещал, но и отстроил его. И все-таки берега Северного моря по-прежнему оставались беззащитными перед любым нападением. В 1006 порт Тил на реке Ваал был разграблен, находился под угрозой и Утрехт; не огражденные никакими стенами дома и рынок на набережной жители подожгли сами. Фризский закон несколько позже рассматривал как норму случаи, когда уведенные норманнами местные жители были принуждены силой и угрозами стать членами дружины. Таким образом скандинавские моряки еще довольно долго лишали западные страны ощущения безопасности, внося тот элемент нестабильности, который весьма характерен для определенных стадий цивилизации. Но вместе с тем эпоха дальних экспедиций норманнов с зимовками и завоеваниями в заморских странах отошла в прошлое после их поражения у Стемфордбриджа.

Христианизация Севера

Север между тем постепенно христианизировался: одна культура уступала место другой. Для историка нет работы более увлекательной, чем детальное восстановление этого удивительного процесса, тем более, что несмотря на неизбежные лакуны источники позволяют изучить все его превратности, и этот опыт может помочь прояснить другие подобные явления. Но мы не в силах вместить в свое исследование подобное подробное изложение и ограничимся упоминанием его ключевых моментов.

Если бы мы сказали, что северное язычество не оказало сопротивления христианству, мы погрешили бы против истины: христианству понадобилось три столетия, чтобы покорить северные страны. Вместе с тем была причина, которая изначально предполагала победу христианства: Скандинавии нечего было противопоставить хорошо организованному духовенству христианских стран, их единственными священнослужителями были главы родов и племен. Но вместе с тем короли вполне могли опасаться, что вместе с правом на священнодействие они лишатся и своего величия, и вполне могли активно противостоять новой религии. Но как мы покажем впоследствии, христианское духовенство не боролось против сакрального характера королевской власти. Произошло другое: переселение кланов на другие земли, с одной стороны, формирование общего государства, с другой, радикально изменило социальную структуру скандинавского общества: родовые и племенные вожди стали терять свой духовный авторитет. Похоже, что ко времени христианизации языческой религии не только не хватало церковной организации, но сама она как религия начала распадаться. В скандинавских произведениях этого периода герой часто человек неверующий, но примитивный скептицизм ведет не к исчезновению веры, а к принятию новой, к тому же привычное многобожие способствовало послушанию новым богам. Человеческому уму, не занятому критическим осмыслением действительности, близко все сверхъестественное, откуда бы оно ни являлось. Христиане отказывались молиться языческим богам не потому, что не верили в их существование, а потому что считали их злыми и опасными демонами, которые, однако, слабее единого Творца. Точно так же мыслили и норманны, чему мы находим свидетельство во многих текстах: они быстро признали Христа и Его святых как богов чужаков и в этом качестве старались при помощи своих богов одержать над ними победу и поиздеваться, но вместе с тем, отдавая должное их неведомому могуществу, считали разумным и предусмотрительным соблюдать таинственную магию их культа. Так в 860 году один заболевший викинг приносит обет святому Рикхарию. Немногим позже вождь-исландец, искренне уверовавший в Христа, тем не менее продолжает в особо сложных ситуациях обращаться к Тору^{17}. От признания Бога христиан как опасной силы до принятия Его как единственного Бога лежал долгий путь незаметных изменений сознания.

Грабительские экспедиции на Запад, заканчивавшиеся перемириями и переговорами, внесли свою лепту в изменение мировосприятия викингов. Вернувшись домой, викинги приносили к своему очагу вместе с добычей и новые верования. Оба великих короля-крестителя Норвегии: Олаф, сын Трюггви, и Олаф, сын Харальда, были крещены один в Англии в 994 году, второй во Франции в 1014, когда не были еще королями, а были просто предводителями дружин. Крещение или тяготение к вере в Христа становилось все естественнее по мере того, как приплывшие из-за моря викинги встречали все больше своих соотечественников, осевших на христианских землях и принявших закон своих подданных или соседей. Принятию христианства способствовали и торговые отношения, сложившиеся еще до периода военных набегов, и никогда, собственно, не прерывавшиеся. В Швеции большинство первых христиан были купцами, часто ездившими в порт Дорстед, главный центр связи империи франков с северными морями. Древняя готландская хроника сообщает о жителях острова следующее: «Они ездили со своим товаром в самые разные края; среди христиан они жили по христианскому обычаю; некоторые из них крестились и привозили с собой священников». В самом деле, следы самых старинных христианских общин мы находим в торговых городах: Бирка возле озера Меларен, Рипон и Шлезвиг, как крайние точки дороги от моря до моря, пересекавшей ютландский перешеек. В Норвегии к началу XI века, как проницательно замечает исландский историк Снорри Стурлусон: «большинство жителей побережья были христианами, а в глубине страны — в горах и долинах — оставались язычниками»^{18}. Долгое время обыкновенные человеческие контакты, связанные с сезонным торговым общением, были куда более действенными для христианизации язычников, нежели миссионерские путешествия, организованные церковью.

А миссионерская работа началась довольно рано. Каролинги считали своим долгом в качестве христианских государей бороться с язычеством, с одной стороны, а с другой, видели в этой борьбе наивернейший путь распространения своей власти над объединенными одной молитвой народами. По этому же пути шли и великие германские императоры, наследники каролингских традиций. Приняв крещение, Германия считала необходимым позаботиться и о германцах, живших на Севере. По инициативе Людовика Благочестивого миссионеры отправились возвещать о Христе народам Дании и Швеции. В христианских странах, подражая политике Григория Великого, которую он вел по отношению к Англии, выкупали на рабовладельческих рынках детейскандинавов с тем, чтобы вырастить их в христианской вере и приготовить к миссионерству. Оплотом христианизации скандинавских стран стало основанное в Гамбурге архиепископство, первым настоятелем которого стал вернувшийся из Швеции пикардийский монах Ансгар: митрополия эта не имела епископов, но зато перед ней открывались необъятные территории для проповеди: славянские и скандинавские страны. Однако успеху миссионерской деятельности мешало многое: в местном населении были еще крепко укоренены исконные верования, во Франкских священниках местные жители видели слуг иноземных государей, и поэтому они вызывали у них живейшее недоверие, среди самих миссионеров очень редко встречались пламенеющие верой души, такие, каким был Ансгар. В 845 году викинги опустошили Гамбург, пасая занятое миссионерской деятельностью архиепископство, церковные власти перевели его в Бремен, более древний и более богатый город, принадлежавший до этого кельнской епархии.

Теперь колыбелью надежд и упований становится Бремен. Начиная с X века служители новой епархии вновь занимаются миссионерской деятельностью, и на этот раз их ожидает куда больший успех.

Но в это же самое время священники с противоположного края христианского мира — из Англии — стали оспаривать у своих немецких собратьев честь окрестить язычников Скандинавии. Англичане давно преуспели в искусстве воздействовать на души, они внушали скандинавам гораздо меньше опасений, так как связи этих народов были давними и прочными, поэтому их жатва, очевидно, была более обильной. Свидетельством тому шведский религиозный язык: в нем гораздо больше заимствований из англосаксонского, чем из немецкого. И еще: патроны многих скандинавских церквей — английские святые. И хотя по церковной иерархии возникающие в Скандинавии недолговечные диоцезы должны были подчиняться епископству Бремен-Гамбург, скандинавские короли, если они были христианами, охотно посвящали своих ставленников в сан епископа в Великобритании. И совершенно понятно, что во времена Кнута и его наследников влияние Англии было особенно мощным не только в Дании, но даже и в Норвегии.

На деле решающее слово в вопросе христианизации оставалось за королем или верховным правителем. Церковь прекрасно это знала и заботилась прежде всего о том, чтобы привлечь власть на свою сторону. Христианские общины множились, язычники, осознавая приближающуюся опасность, готовились защищаться, и обе стороны: и язычники, и христиане — самые большие надежды возлагали на государя, который поможет им в борьбе и расправится с противником самыми суровыми мерами. Христианской церкви нужна была поддержка правителей еще и для того, чтобы размещать на их землях монастыри и аббатства, без которых она не могла бы поддерживать духовную жизнь и приобщать к ней население. Правители же в борьбе за престол и династических распрях всегда использовали религиозную рознь: не раз смена династии нарушала, правда, временно, строящуюся в стране церковную организацию. Можно считать, что христианство одержало победу после того, как во всех трех странах на престолах стали сменять друг друга государи-христиане: в Дании это было после Кнута, в Норвегии после Магнуса Доброго (1035) и значительно позже в Швеции после правления короля Инге Старшего, который в конце XI века разрушил древнее святилище в Упсале, где его предшественники так часто приносили жертвы: животных, а иногда и людей.

Все скандинавские страны точно так же, как Венгрия, заботясь о своей независимости, создали свою собственную церковную иерархию, которая подчинялась непосредственно Риму. Пастырям епископства Бремен-Гамбург пришлось стать весьма тонкими политиками для того, чтобы, смирившись с неизбежностью и жертвуя всякий раз малым для спасения главного, все-таки пытаться сохранять верховное положение, по традиции принадлежавшее именно их епархии. Архиепископ Адальберт в 1043 году задумал создать обширную северную патриархию, в лоне которой под руководством преемников святого Ансгара будут существовать национальные скандинавские митрополии. Однако римская курия косо смотрела на обладающие властью промежуточные звенья и не торопилась одобрить этот проект, а хлопотать о нем Адальберту мешали бесконечные распри немецких баронов. В 1113 году в Лунде (датская Скания) была основана архиепископская кафедра, ее власть распространялась на все скандинавские страны. В 1152 году Норвегия получила свою кафедру, которая расположилась в Нидаросе (Тронхейм), возле могилы короля-мученика Олафа, которая стала настоящим палладиумом норвежцев. В 1164 году шведская митрополия расположилась неподалеку от того места, где когда-то в языческие времена находилось святилище королей Упсалы. Таким образом скандинавская церковь избавилась от подчинения немецкой церкви. Что же касается политики, то государям Восточно-франкского королевства, несмотря на их многочисленные вмешательства в династические войны Дании, так и не удалось на длительный срок обложить их в знак подчинения данью, не удалось и изменить в свою пользу границы. В конце концов, две большие германские ветви разошлись еще дальше и разделение их пойдет все энергичнее. Германия не была и не могла быть единой страной для всех германцев.

В поисках первопричин

Можно ли считать, что обращение в христианство отвратило скандинавов от стремления к дальним странствиям и грабежам? Можно ли усмотреть — как это иногда делалось — в набегах викингов религиозную подоплеку, считая, что ими двигал неукротимый фанатизм язычников? Нет. Все, что мы знаем о древних народах, говорит об их почтении к любым верованиям. Но, может быть, жизнеотношение викингов все-таки изменилось под влиянием новой веры? Морские странствия норманнов и их набеги будут непонятны, если не учитывать присущей им воинственности и страсти к авантюрам, которые вместе с тем совмещались и с мирными занятиями вроде торговли: тех же самых викингов мы видим в качестве расчетливых купцов на рынках Европы, в Константинополе, в портах дельты Рейна, видим, как обживают они промерзшую землю Исландии, но при этом для них для всех нет большей радости и чести, чем «бряцание меча» и «стук щитов», по свидетельству саг, записанных в XII веке, но созданных гораздо раньше и сохранивших подлинный голос викингов древнего времени; о том же свидетельствуют и памятные стелы, и надгробные камни, и кенотафы, стоящие на пригорках в скандинавских странах и привлекающие к себе внимание и сегодня ярко-красными руническими письменами на сером фоне. Эти руны не повествуют, как большинство греческих надписей, о мирной кончине у домашнего очага, они почти исключительно напоминают о героях, погибших в кровавых экспедициях. И вполне очевидно, что воспевание подобных доблестей плохо уживается с проповедями Христа, призывающего к кротости и милосердию. Но впоследствии у нас будет множество возможностей отметить, что у западных народов на всем протяжении Средних веков самая горячая вера в христианские таинства сочеталась без особых затруднений с пристрастием к насилию и добыче, то есть с органической предрасположенностью к войне. Безусловно другое, со времени обращения в христианство скандинавы общаются с такими же католиками, исповедуют один и тот же символ веры, воспитываются на одних и тех же религиозных легендах, отправляются в одни и те же паломничества, читают или принуждают себя читать при малой склонности к образованию те же самые книги, в которых, пусть в несколько измененном виде, присутствуют греко-римские традиции. Но мешала ли когда-нибудь общая культура западным народам воевать между собой?

Представление о едином и всемогущем Боге и совершенно иная в связи с этим картина загробной жизни, конечно же, нанесли тяжелый удар характерной для викингов вере в мистическую власть судьбы и славу, — вере, в которой не один из них находил оправдание своим страстям и которые так ярко отражены в древней нордической поэзии. Но можно ли считать, что этих новых представлений достаточно для того, чтобы скандинавские правители отказались следовать путями Роллона и Свейна, отказались нанимать воинов и искать славы?

Честно говоря, сформулировав проблему так, как мы ее сформулировали, мы сразу допустили ошибку. Невозможно понять, почему явление завершилось, не определив причин, из-за которых оно возникло. Обходя эти причины, мы пытаемся облегчить себе задачу, так как не знаем доподлинно, почему викинги пустились в свои дальние плавания, точно так же, как не знаем, почему они их прекратили. Разумеется, мы можем назвать множество причин, из-за которых лежащие южнее земли, зачастую более плодородные и обжитые, могли соблазнить жителей Севера. История крупных вторжений германцев, история предшествующих передвижений северных народов не была ли длительным стремлением к солнцу? Древней была и традиция нападения и грабежей со стороны моря. Удивительно согласно Григорий Турский и поэма «Беовульф» передают нам воспоминание об экспедиции, которую осуществил около 520 года один из королей ётов к берегам Фризии; воспоминания о других попытках того же рода не дошли до нас, очевидно, только из-за отсутствия письменных источников. Несомненно другое: к VIII веку отдаленные экспедиции стали необыкновенно многочисленными.

Можно ли объяснить это тем, что к этому времени плохо защищаемый Запад стал более доступной добычей, чем раньше? Это объяснение плохо согласуется с другими одновременно происходящими событиями: заселением викингами Исландии и возникновением варяжских княжеств вдоль русских рек. Трудно себе представить и другое: будто бы меровингское государство в период своего упадка было защищено лучше, чем монархия Людовика Благочестивого и его сыновей. Нет, все-таки ответ на этот вопрос следует искать в истории северных стран.

Сравнение кораблей IX века с более ранними находками показывает, что за период, предшествовавший появлению викингов, скандинавские моряки значительно усовершенствовали конструкцию своих драккаров. Нет сомнения, что без этих технических усовершенствований дальние путешествия через моря и океаны были бы невозможны. Но можно ли предположить, что норманны отправились вдаль от родных берегов только ради удовольствия испробовать свои более совершенные корабли? Скорее наоборот, они их усовершенствовали для того, чтобы иметь возможность переплыть на другой берег моря.

Своеобразное объяснение дает Дудон из аббатства святого Кантепа, историк норманнов во Франции: он считает, что причиной их миграций было перенаселение скандинавских стран, а виною перенаселения была полигамия. Отметем сразу последнюю причину: гаремы были только у вождей, да и демографическая наука не установила, что полигамия способствует увеличению деторождения. Народам, ставшими жертвами нашествий, свойственно говорить в первую очередь о неизмеримом численном превосходстве противника, они наивно полагают, что это оправдывает их поражение — средиземноморцы так описывали нападение кельтов, римляне — германцев. Но на этот раз версия Дудона заслуживает большего доверия, так как он получил ее не от побежденных, а от победителей, и в ней есть безусловное правдоподобие. Переселение народов с II по IV века, которое в конечном счете приведет к уничтожению Римской империи, повело к тому, что скандинавский полуостров, балтийские острова и Ютландия обезлюдели. Оставшиеся на месте племена на протяжении нескольких веков расселялись без всяких затруднений. Однако к VIII веку они, безусловно, стали ощущать нехватку земли в силу особенностей своего сельского хозяйства.

Первые отправившиеся на Запад викинги не искали ни земли, ни постоянного местожительства, они искали добычи, которую могли бы привезти домой. Привезенная добыча могла возместить нехватку земли. Благодаря грабежу в более южных странах вождь, стесненный и обеспокоенный уменьшением своих нолей и пастбищ, мог поддерживать привычный образ жизни и одаривать своих дружинников теми щедрыми дарами, которые обеспечивали ему необходимый престиж в их глазах. В более бедных слоях населения эмиграция избавляла семьи от лишних едоков, оставляя у семейного очага только младших. Думается, в Швеции было немало крестьянских семей наподобие той, о которой нам сообщает памятная стела XI века: из пяти сыновей только старший и младший остались на родине, трое остальных погибли в дальних краях — один на Борнхольме, второй в Шотландии, третий в Константинополе^{19}. И наконец, очевидно, очаг своих предков вынуждала покидать еще и родовая месть, бывшая в обычае у скандинавов. Сокращение незанятых территорий затрудняло поиск новых мест поселения внутри страны; преследуемый часто обретал безопасность только в море или за морем, куда уже были проторены пути. Он тем охотней садился на корабль, чем более могущественным был его преследователь и чем большее количество земель находилось под его властью. Путешествия за море увенчивались успехом. Сделавшись не только привычными, но и выгодными, они стали привлекать уже не одних потерпевших или изгнанников, но и охотников поживиться; спустя недолгое время опасное, но приносящее добычу плавание стало и ремеслом, и спортом.

Как начало, так и конец норманнских нашествий невозможно объяснить состоянием политической власти в тех странах, которые подвергались нападениям. Нет сомнения, что империя Оттона имела больше возможностей по сравнению с государством последних Каролингов для того, чтобы защитить свои побережья; Вильгельм Бастард и его преемники в Англии тоже могли бы стать опасными противниками приплывающих викингов. Однако ни те, ни другие ничего не делали для того, чтобы защититься от набегов. В то же время невозможно поверить, что Франция середины X века и Англия при Эдуарде Исповеднике стали для викингов более труднодоступной добычей. Скорее процесс укрепления скандинавских королевств до поры до времени способствовал увеличению миграции населения: на морских дорогах оказалось множество осужденных и неудачливых претендентов на власть, но как только положение стабилизировалось, охотников странствовать стало меньше. Со временем и кораблями, и дружинами стало распоряжаться государство, пристально следя за всеми передвижениями и путешествиями. Короли не поощряли самостоятельных экспедиций, поскольку подобные предприятия питали дух смутьянства и непокорства, обеспечивали преступникам легкое бегство, а заговорщикам давали возможность собрать необходимые для их замыслов деньги, как повествует об этом «Сага о святом Олафе». Говорят, что Свейн, став королем Норвегии, наложил запрет на плавания за морс. Вожди дружин мало-помалу привыкли к более размеренной жизни, утоляя свои горделивые притязания службой на родной земле государю или его противнику. Что касается новых земель, то более активно стали осваивать необжитые земли внутри страны. Кнут и Харальд Суровый Правитель попытались вести завоевательные войны, но в нестабильном еще государстве королям было трудно собрать войско, военная повинность была организована очень громоздко. Последняя попытка датского короля напасть на Англию во времена Вильгельма Завоевателя закончилась прежде, чем суда подняли якорь: король был низложен в результате дворцового переворота. Впоследствии норвежские короли расширяли свои владения за счет островов на западе: от Исландии до Гебридов. Короли Дании и Швеции вели долгие войны со своими соседями: славянами, литовцами, финнами, считая их карательными, так как пиратские набеги всех этих народов не давали покоя всей Балтике. Но нельзя не сказать, что эти войны, то завоевательные, то религиозные, по-прежнему напоминали те разбойничьи набеги, от которых в свое время страдали берега Шельды, Темзы и Луары.

Глава III.

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 160; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!