Книги для справок и книги для чтения
Однажды, отрешенно занимаясь заппингом, я наткнулся на анонс предстоящей передачи на каком-то канале. На четвертом или на пятом, не помню точно (и это показывает, насколько индифферентен телезритель по сравнению с читателем газет, – тот всегда точно знает, что он прочитал). Тогда рекламировались чудеса CD, то есть мультимедийных дисков, которые могут заменить целую энциклопедию, – с цветами, звуками и возможностью мгновенно переходить от статьи к статье. Поскольку в этой области я кое-что знаю, то был невнимателен, пока не услышал собственное имя: будто я настаиваю на том, что эти диски непременно заменят книги.
Никто, кроме параноика, не может утверждать, что остальные читают все, что он написал; но, по крайней мере, он может надеяться, что его слова не искажают с точностью до наоборот для того, чтобы обманным образом принуждать его «свидетельствовать» что-либо. В действительности я сто раз повторял, что си-ди-ромы НЕ могут заменить книгу.
Книги бывают двух типов: для справок и для чтения. Первые (в качестве образчика здесь можно привести телефонный справочник, а также словари и энциклопедии) занимают в доме много места, кроме того, они дороги и громоздки. Их можно заменить мультимедийными дисками – и это освободит в доме и в библиотеке место книгам для чтения (от «Божественной комедии» до последнего детектива).
Книги для чтения невозможно заменить никакими электронными ухищрениями. Они созданы для того, чтобы их брали в руки в постели, или в лодочке, или вообще там, где нет электрической розетки, или когда разряжен аккумулятор; чтобы в них подчеркивали, делали пометки и закладки, позволяли им соскальзывать на землю и оставляли открытыми на груди или на коленях, когда сморит сон, таскали в кармане, тискали, – чтобы они приобретали свое лицо в зависимости от того, как долго и часто мы их читаем, напоминали нам (своим слишком свежим видом), что их еще не читали; чтобы их можно было изучать и голову при этом держать как удобно, а не сидеть неподвижно перед экраном компьютера – чрезвычайно удобного во всех отношениях, но только не для шеи. Попробуйте читать «Божественную комедию» на компьютере от начала до конца хотя бы по часу в день и потом дайте мне знать.
|
|
|
Книга для чтения относится к таким же бессмертным чудесам технологии, что и колесо, нож, ложка, молоток, кастрюля, велосипед. Нож был изобретен очень рано. Велосипед значительно позднее. Но сколько бы дизайнер ни трудился над деталями, сущность ножа остается неизменной. Есть машины, которые заменяют молоток, но для некоторых надобностей всегда будет нужно нечто, подобное самому первому молотку, появившемуся на земле. Можно изобретать самые изощренные средства передвижения, но велосипед останется всегда тем же: два колеса, седло и педали. Иначе он называется мотороллером и служит для других целей.
|
|
|
Человечество веками развивалось, читая и записывая сперва на камне, потом на табличках, потом на свитках, но это было из рук вон неудобно. Когда люди открыли, что листки, пусть даже рукописные, можно переплетать, они вздохнули с облегчением. И от этого удивительного приспособления уже невозможно будет отказаться.
Форма книг определена нашей анатомией. Они могут быть огромными – но лишь те, что несут функцию документа или украшения; стандартная книга не может быть меньше пачки сигарет и больше листа писчей бумаги. Всё зависит от размера руки, который, да простит нас Билл Гейтс, пока что не изменился – по крайней мере на сегодняшний день.
Это верно, что успехи технологии сулят нам устройства, которые при помощи компьютеров помогают нам работать в библиотеках всего мира, выбирать интересующие нас тексты, печатать их дома за считанные секунды тем шрифтом, которого требует наша близорукость или наши эстетические предпочтения, и тот же самый принтер сброшюрует листы и переплетет их – теперь кто угодно может выпускать книги по своему вкусу. И что это значит? Могут исчезнуть обычные наборщики, типографы, переплетчики, но в руках у нас – и сейчас, и всегда – останется книга.
|
|
|
1994
Чтение кончиками пальцев
Домашняя библиотека – это не просто место, где собраны книги; это также место, где они читаются. Поясню. Думаю, что всем, у кого дома собрано достаточно много книг, случается испытывать угрызения совести оттого, что некоторые из них так и стоят непрочитанными, что они годами пристально смотрят на нас с полок, как живой укор в греховной лености.
Потом однажды мы наконец берем в руки одну из этих доселе пренебрегаемых книг, начинаем читать – и понимаем, что наперед знаем все, о чем в ней говорится. Этому уникальному факту, существование которого многие могут засвидетельствовать, есть три разумных объяснения. Первое состоит в том, что, соприкасаясь с этой книгой многие годы – переставляя ее, вытирая пыль, хотя бы просто убирая ее подальше, чтобы освободить место для другой, мы впитали кое-что из ее содержания через кончики пальцев, то есть мы прочитали ее на ощупь, как будто с помощью азбуки Брайля. Я – приверженец CICAP[129] и не верю в паранормальные явления, но в данном случае – верю, потому что этот феномен не является паранормальным; он самый что ни на есть нормальный, подтвержденный повседневным опытом.
|
|
|
Второе объяснение – не совсем верно, что мы не читали эту книгу: всякий раз, протирая или передвигая ее, мы бросали на нее взгляд, пробегали глазами аннотацию на обложке, пролистывали наугад несколько страниц и мало-помалу вбирали бóльшую часть ее содержания. Третье объяснение в том, что мы читали другие книги, в которых упоминалась и эта, – так что со временем, не отдавая себя отчета, мы уяснили, о чем в ней говорится (идет ли речь о знаменитой книге, которая у всех на устах, или о книге заурядной, с такими банальными идеями, что встречаются повсеместно).
На самом деле я думаю, что все три объяснения верны и взаимосвязаны. Читая разные книги, мы, сами того не подозревая, пробегаем и эту; и когда мы просто берем ее в руки – своим оформлением, плотностью бумаги, цветом она говорит нам что-то о своей эпохе и происхождении. В совокупности все эти элементы чудесным образом «створаживаются» и создают впечатление, что нам знакомы эти страницы, хотя, строго говоря, мы их никогда не читали.
Так что, можно сказать, библиотека нужна для того, чтобы узнавать содержание непрочитанных книг. И беспокоиться следует не об исчезновении книг, а об исчезновении домашних библиотек.
1998
Бестселлер
В разных заметках на книжную тему часто можно встретить выражение «best seller» (обычно произносится просто «бестселлер»). Этот термин возник в Америке как обозначение любого хорошо продающегося товара и, следовательно, может быть применен также и к пользующейся успехом книге; но если перейти в область литературы, возникают два неудобства. Прежде всего, эта коммерческая категория ровным счетом ничего не говорит о качестве самой книги. Несомненно, бестселлерами являются Библия и «Пиноккио» (в том смысле, что каждый год они продолжают расходиться во множестве экземпляров), и в течение долгого времени таковыми являлись дамские романы Каролины Инверницио, хотя речь идет о произведениях (c позволения сказать) весьма отличных от вышеупомянутых. И вообще, выражение «бестселлер» покрывает четыре различных явления.
Во-первых, есть такие книги, которые я называл бы best sold, то есть книги, невероятно популярные в определенное время – такие как «Короли французские»[130] или «Хижина дяди Тома». Однако существуют и «вечнозеленые», то есть книги, которые остаются в продаже веками или десятилетиями, – разумеется, это Библия, но также «Обрученные» Мандзони или, в наши дни, «Маленький принц» и «Сиддхартха». То, что некоторые попадают в топ-листы, а другие – нет, объясняется тем, что настоящий «вечнозеленый» не расходится ежедневно сотней экземпляров в центральных магазинах, а продается по одной книжке в каком-нибудь киоске и поэтому остается в тени.
Далее следуют те, что я назвал бы best selling, – книги, которые сразу имели громкий успех, хотя нельзя сказать, чтобы этот успех длился годами. Но все-таки, продаваясь достаточно быстро, они желанны для авторов, издателей и книгопродавцев, благодаря которым и появляются на свет книги best to sell, – то есть созданные именно для продажи. Как правило, это романы по готовому рецепту: немного секса, немного денег, немного великосветской жизни; или же тщательно выписанная эрекция в каждой главе; или отмеренная толика ужаса и смертей и т. д. Такие книги существовали всегда, и случалось, что они переживают свое время; хотя и написаны для денег, но обладают чертами, можно сказать, мифологическими. Классический пример – романы Дюма. В любом случае именно благодаря этим best to sell слово «бестселлер» приобрело немного презрительный оттенок.
Мы забываем, что Данте, Ариосто, Тассо пользовались колоссальным успехом и что Мандзони был вынужден публиковать второе издание «Обрученных» с многочисленными исправлениями и дополнениями, специально заказанными иллюстрациями, по частям, «с продолжением» именно для того, чтобы отреагировать на вал пиратских изданий. Он не выручил при этом ни гроша, но его книга, безусловно, была бестселлером. Конечно, он хотел, чтобы она стала как можно лучше (и мы знаем, сколько он над этим работал), но в то же время – чтобы ее прочло как можно больше людей. Впрочем, за исключением некоторых известных в истории авангардистских провокаций, невозможно найти серьезного писателя, который, сочиняя книгу, не мечтал бы, чтобы она получилась хорошо и в то же время была прочитана всеми. Но стараться написать хорошую книгу – это не то же самое, что писать best to sell с одной эрекцией на главу.
В издательстве «Саджьяторе» только что вышла книга Джан-Карло Ферретти «Литературный рынок» (частично она была опубликована еще в 1979 году). Ферретти первым заинтересовался тем, что он называет «качественным бестселлером» (приводя в качестве примера поздние романы Кальвино). В этой категории больше всего поражает то, что в произведениях, которые становятся популярными у читателей, не использованы ингредиенты, которые нравятся читателям по определению. В новой части своего исследования Ферретти говорит о произведениях, которые можно читать на разных уровнях.
Речь идет о книгах, которые неискушенными читателями воспринимаются на первом уровне, а далее читатели, все более и более образованные и изощренные, вникают «вглубь» или «поэтажно»: представьте себе книгу-зиккурат. Мне очень нравится такое сравнение, но приходит в голову и другое: с нашими средневековыми библейскими герменевтами или же с герменевтикой еврейской, согласно которой каждый текст, помимо буквального смысла, имеет и другие, что должны открываться постепенно. В каком-то смысле можно говорить, что в последнее время книги пишутся по многоуровневой схеме (и это справедливо как для фантастики вроде книг Уильяма Гибсона, так и для экспериментальной литературы вроде Томаса Пинчона). Но в таких книгах просто выносится на уровень метанарративной (сверхповествовательной) авторефлексии та возможность, что давно реализована, пускай неосознанно, в «вечнозеленых» книгах. Не говоря уж о тех, кто, как Данте, знал об этом и добивался именно такого прочтения сознательно.
1994
Не пугайтесь гипертекста
Недавно я болтал с одним другом-писателем, который был несколько смущен, вернувшись с конгресса, где говорили о гипертексте. Гипертекст – это такая чертовщина, которая позволяет компьютерному пользователю «перемещаться» (как это называется) по всему тексту, сравнивая одновременно несколько фрагментов, устанавливая соответствия между различными частями, самостоятельно изыскивая пересечения, аллюзии, связи… Это чрезвычайно полезно для множества вещей, в первую очередь в учебных и справочных материалах, но дело в том, что мой друг слышал также и разговоры о деятельности литературной.
«Они там говорят, что это будет другой вид письма. Что каждый сможет перемещаться по произведению как кому заблагорассудится. Что это новая область творчества». Разумеется, он боится оказаться на обочине. Я пытался его успокоить. С помощью хорошего гипертекста можно обнаружить в «Божественной комедии» все строки, заканчивающиеся словом «ответ» (их 14, для справки[131]), и, пожалуй, даже напечатать их подряд, как буриме на одну рифму, но если кто-то захочет прочитать всю песнь в блаженной тишине, у него быстро устанут глаза и лучше будет вернуться к печатному изданию.
«Но мне говорили, дело дойдет до романов с развилками, побочными ветвями и множественными финалами, и о том, что кто угодно сможет приделать свой собственный…» Да успокойся ты, сказал я ему. Не говоря уж о том, что для таких штук совсем не нужен гипертекст, я проделывал это и раньше с помощью маленькой программки на бейсике, людям нужно совсем не это. «Ты уверен?» Ох уж мне эти интеллектуалы. Единственный спорт, который они признают, – это дрожать от страха, что настанут плохие времена для книг. И со времен клинописных табличек натыкаются все на одни и те же грабли. Послушай, сказал я ему, вот у меня здесь последняя книга Юрия Лотмана – «Культура и взрыв». Это не последняя его переведенная книга, а просто последняя, она появилась в России в этом году[132]. В ней идет речь о множестве вещей, их не перескажешь в двух словах, но в определенный момент, в четвертой главе, упоминаются известные слова Чехова о ружье. «А это не Пушкин говорил?» Не знаю, порою их приписывают Чехову, порой – Пушкину, но раз Лотман говорит: Чехов, – я ему верю.
Это знаменитое правило: если в самом начале рассказа или в пьесе в первом акте на стене висит ружье, то в самом конце оно непременно должно выстрелить. Так вот, говорит Лотман, «чеховское правило имело смысл лишь в рамках определенного жанра, к тому же принявшего уже застывшие формы. На самом деле именно незнание того, выстрелит ружье или нет, закончится ли это смертельной раной или лишь падением банки, придает моменту сюжетную значимость».
А немного выше он говорит: «Мысленно поместив себя в то “настоящее время”, какое реализовано в тексте (например, в данной картине, в момент, когда я на нее смотрю), зритель как бы обращает свой взор в прошлое, которое, словно конус, упирается вершиной в настоящее время. Обращаясь в будущее, аудитория погружается в пучок возможностей, еще не совершивших своего потенциального выбора».
Понимаешь? И ты думаешь, читатель захочет отказываться от этого напряжения, от этого трепета, чтобы самому решать, как все закончится? Роман ведь читают, чтобы переживать за чью-то судьбу. Иметь возможность решать судьбу персонажей – это все равно что прийти в турагентство: «Итак, где желаете встретить кита? На Самоа или на Алеутах? С билетом “вокруг света” цена одинаковая…»
В романе происходит множество событий, и каждое из них, возможно, что-то значит, будь то движение облаков по небу или мелькание ящерицы между камнями. Послушаем Лотмана: «Неизвестность будущего позволяет приписывать значимость всему». Это прекрасно – открывать, что важно, по мере чтения. Рано или поздно ты узнаешь, за чем именно надо было следить внимательнее (или в прямом смысле смотреть внимательнее). Порою так и не узнаешь, и тогда следует перечитывать, а при этом меняется также и смысл истории. Но и поначалу, и во время чтения приходится разгадывать загадки, и это на совести автора.
И ты хочешь, чтобы люди платили за то, чтобы решать, женится ли Ренцо на Лючии! Пожалуй, один раз, смеху ради, как в луна-парковом лото. Но читать истории – это другая история.
«Так мне не стоит бояться за свою судьбу?» – спросил друг. «Ну, в каком-то смысле – стоит… потому что ты пишешь ужасные романы! Но это тоже другая история»[133].
1993
Как избавиться от Windows
Очень редко бывает, чтобы кто-нибудь в Соединенных Штатах говорил о проблемах телевидения, – если не считать семинаров исключительно для узких специалистов. Ни один журналист не будет задавать вам вопросов о господстве телевидения в современной жизни, никакая газета не поместит тревожных рассуждений на эту тему. Телевизор – это электробытовой прибор, как холодильник, и американцы считают, что его точно так же следует набивать как можно плотнее, и лишь потом проводят различие между людьми нормальными, которые открывают холодильник по утрам, чтобы приготовить себе яичницу с беконом, и ненормальными, которые открывают его днем и ночью, приобретая те ботерианские[134] размеры и формы, что можно встретить только на этом континенте.
При этом в тех же Соединенных Штатах информатика получила необыкновенное распространение и достигла невероятного совершенства: никто больше не шлет друг другу писем, а общаются посредством электронной почты, и все равно редко случается, чтобы во время дискуссии кто-нибудь спросил, что вы думаете по поводу такого повсеместного проникновения информации. Информация есть, и всё тут.
В Латинской же Америке, где телевидение и информатика тоже, разумеется, распространены, но, скажем так, в мере скорее европейской, чем североамериканской, все одержимы проблемой коммуникаций. Ни о чем больше вас там не спрашивают. Курсы коммуникативных дисциплин открывают даже при факультетах естественных наук. И наконец, именно латиноамериканцы изобрели странный термин communicador, «коммуникатор», который непонятно к чему относится: то ли к тому, кто осуществляет коммуникацию (и в таком случае, говорю я всегда, на Земле живет пять миллиардов «коммуникаторов»), то ли к тому, кто ее изучает, или к тому, кто «коммуницирует» лучше других.
Не знаю, является ли такая одержимость результатом несомненной зависимости этих стран от североамериканской коммуникативной модели или их жители просто стали неравнодушными к коммуникации, как стали они неравнодушными к футболу (в этом последнем случае стоит заметить, что интенсивное освещение в средствах массовой информации сопровождается полным равнодушием к теории вопроса разве только в области бейсбола).
Одержимость не вредит способности относиться к проблеме вполне здраво. Например, в Латинской Америке постоянно спрашивают (в интервью, в дискуссиях, на семинарах, на академических лекциях, посвященных хоть китайской акупунктуре), что делать с информацией, которой стало слишком много. И необыкновенно радуются, слыша в ответ что-то такое: раньше, когда кому-то нужно было что-то выяснить, он шел в библиотеку, выписывал там десять книг на интересующую тему и читал их; а теперь он нажимает кнопку на компьютере, получает библиографию из десяти тысяч названий, и на этом все заканчивается.
Не так давно я обнаружил, что моих собеседников чрезвычайно трогает такой пример, приведу его и для читателей «картонки». В аэропортах я всегда покупаю компьютерные журналы, – они очень информативны и их приятно перелистывать в полете. Так вот, в июльском номере «PC Week» я обнаружил за подписью Дэна Миллера восемьдесят, слышите – восемьдесят, советов о том, что можно выкинуть из вашей программы Windows 3.1., потому что она умеет делать множество вещей, которые никогда не пригодятся большинству пользователей, – но при этом занимают место в оперативной памяти и замедляют выполнение других программ.
Некоторые из этих указаний очень просты в исполнении, другие требуют внимания и большого труда, а также создают угрозу возникновения неразрешимых проблем, но действительно, последовав хотя бы двадцати из приведенных советов, вы убеждаетесь, что программа начинает работать гораздо быстрее. Я попробовал и обнаружил, что Windows не просто может делать вещи, о которых я не подозревал и которые мне совершенно не нужны, но и щедро загружает в ваш компьютер бесконечное множество команд, которые уже существуют в DOS’e, и что можно разрешить поддерживать только те, что находятся в директориях, прописанных в вашем Autoexec.bat (я говорю для специалистов).
Итак, вы тратите деньги, чтобы купить программу с чрезвычайно богатыми возможностями, потом тратите еще деньги, чтобы купить журнал, который учит вас, как избавиться от части этих возможностей (и еще деньги в смысле упущенной выгоды – за время, потраченное на то, чтобы сделать это корректным образом).
Это чудесно, когда у тебя в распоряжении изобилие информации, – но в какой-то момент необходимо научиться ее сортировать, чтобы ею не захлестнуть себя. Нужно сначала научиться пользоваться информацией, а потом – пользоваться умеренно. Безусловно, это станет одной из проблем образования в наступающем веке. А искусство децимации[135] станет одной из отраслей теоретической философии и морали.
1994
Мac vs DOS[136]
Нигде еще не нашла отражения та новая религиозная война, которая подспудно преображает современный мир.
Дело в том, что отныне мир делится на пользователей компьютеров «Макинтош» и пользователей компьютеров, совместимых с операционной системой MS-DOS. И, по моему глубокому убеждению, «Макинтош» – это католичество, а DOS – протестантство. Более того, «Макинтош» – это католичество времен Контрреформации, следующее принятой иезуитами программе воспитания Ratio Studiorum[137]. Он дружелюбен, щедр, сговорчив и указывает верующему шаг за шагом, что нужно делать, чтобы достичь если уж не Царствия Небесного, так момента окончательной печати документа. Это как катехизис – суть Откровения объяснена доходчивыми словами и яркими картинками.
DOS – это протестантство кальвинистского толка. Оставляет свободу в толковании Писания, требует личных и выстраданных решений, навязывает изощренную герменевтику и считает само собой разумеющимся, что спасение приготовлено не для каждого. Чтобы заставить систему работать, нужно самому интерпретировать программу: далекий от барочного единения прихожан, пользователь остается наедине со своими мучительными сомнениями.
Мне возразят, что с приходом Windows мир DOS’а приблизился к контрреформатской терпимости «Макинтоша». Действительно, Windows представляет собой схизму наподобие англиканства: пышные церемонии в соборе, но возможность незамедлительно вернуться в DOS и внести фундаментальные изменения, необходимые для принятия неожиданных решений. В конце концов, рукополагать в священники стали и женщин, и геев.
Само собой, католицизм и протестантство двух операционных систем не имеют никакого отношения к культурной и религиозной позиции их пользователей. Однажды я обнаружил, что суровый и непреклонный Фортини[138] пользуется «Макинтошем». Кто бы мог подумать. Но возникает вопрос: не принесет ли в отдаленном будущем использование той или иной системы глубокие внутренние изменения? Можно ли было работать в DOS’e и поддерживать Вандейский мятеж? И наоборот, писал бы Селин в Word, WordPerfect или WordStar? Мог ли бы Декарт программировать на Паскале?
Но разве не машинный язык определяет с самого основания участь обеих операционных систем или, если угодно, сред? Ну, это материя ветхозаветная, талмудическая и каббалистическая. Ох уж, вечно это еврейское лобби…
1994
Примечание 1999 года. Эта заметка была написана шесть лет назад. С того времени кое-что изменилось. Новые релизы Windows 95 и 98, несомненно, сделали ее католичеством времен Тридентского собора – вместе с «Макинтошами». Роль протестантства перешла к Linux. Но оппозиция остается в силе.
Ночь греха
Любой, кто начинает пользоваться интернетом, чуть ли не сразу находит «Плейбой» и «Пентхауз». Но, единожды прогулявшись туда и запросив на полный разворот обнаженную натуру «заек» за последние два или три месяца, люди прекращают это, потому что, как бы ни был велик экран, каким бы замечательным ни было разрешение, все же гораздо удобнее и приятнее купить журнал в ближайшем киоске. Но друзья все время рассказывают, что натолкнулись там-то и там-то на совершенно невообразимые картинки, и тебе тоже хочется попробовать, просто чтобы доказать, что и ты умеешь путешествовать по интернету.
Позапрошлой ночью, устав лазать по спискам литературы о метафоре, программам для создания гипертекстуальных историй и «Критике чистого разума» в старом английском переводе, созданном до закона об авторских правах, я вызвал WEB Grawler и запросил «секс». Обозначилось 2088 адресов. Открылось только 100. Анархия, которая царит в интернете, приводит к тому, что никогда не знаешь, какие адреса интересные, а какие – мура. Я прочитывал одно за другим многообещающие названия вроде «Сады наслаждения», «Рентген для взрослых», «У-у-у-у, голые бабы!», «Богини секса из Западного полушария», но мне все время обещали самые лакомые картинки только в том случае, если я зарегистрируюсь и оплачу просмотр.
Кликал я, кликал и добрался до «Kramer's Korner – Erotica», откуда был доступ к сайтам «Супермодели», «Самые горячие связи», опять-таки к «Пентхаузу» и «Плейбою», не говоря уже о «Детках в сети». Я направился в «Супермодели», где оный синьор Крамер поместил фото (в одежде) и информацию о моделях, которые ему нравятся. Я пошел на Синди Кроуфорд и узнал о ней все, но с таким же успехом мог купить журнал «Христианская семья».
Разочарованный, я отправился в «Самые горячие связи», откуда меня снова отослали к «Плейбою» и в «Журнал геев и лесбиянок Западной Канады» (но в последнем сразу же предупредили, что я могу не рассчитывать на картинки). Я перебрался на «Деток в сети», где мне были предложены адреса штук пятидесяти «деток» (Babe может также значить «куколка» или «милашка»): у каждой своя домашняя страница, у некоторых такие очаровательные имена, как Чок-Эн-Чен. Ну, поглядим, что нам предложат эти куколки.
Я кликнул, почти наугад, на Дженнифер Эмос. Появилась страница Дженнифер, ее фотография (по плечи): не уродина, но и не бомба. Обыкновенная женщина, которая сообщала, что она – аналитик-программист, работает в серьезнейшем колледже Оберлин, и подробно расписывала свою профессиональную квалификацию. В начале страницы девушка оповещала, что 15 августа в 12.28 околел ее сиамский кот, а в конце просила, если я пробрался к ней через UD, передать привет некоему Джо Лэнгу. О сексе ни слова. Либо Дженнифер рекламирует себя как специалиста, либо ей одиноко и хочется пообщаться.
Однако в какие игры играет этот Крамер? Возвращаюсь к нему, кликаю на его биографию. Узнаю, что ему 28 лет, он учился в Бостоне, теперь работает в банке в Джерси-сити, а в свободное время предлагает свои услуги для создания web-страниц, то есть того, что я сейчас созерцаю. Чтобы привлечь возможных клиентов, предлагает контакт с эротическими сайтами, показывая фотографии красивых девушек и подталкивая тебя на поиск цыпочек или курочек, которые вовсе не куколки, а весьма достойные дамы самых строгих правил.
В отчаянии я возвращаюсь к первоначальному перечню из ста горячих адресов и нахожу нечто такое, от чего прямо-таки подпрыгиваю на стуле. Некто Дэн Моулдинг оповещает, что если мне желательно зреть груди, половые губы и прочие части женского тела, да в придачу жесткое гиперпорно в количестве, никогда не виданном на мониторе компьютера, то я забрел туда, куда надо. Я немедля вхожу на сайт, и на мониторе появляется сообщение, гласящее, что я грязный тип и мне должно быть стыдно.
Дэн Моулдинг, строгий блюститель нравственности из Юты (может быть, даже мормон), в длинном послании сперва упрекает меня в том, что, рассылая или отыскивая порно в интернете, я перегружаю линии. Потом растолковывает, что, раз я ищу секс в компьютере, значит, я болен, у меня нет друзей – не говоря уже о девушках; спрашивает, неужели у меня нет родных, которых я мог бы окружить нежной заботой, и предупреждает, что моя бабушка, знай она, чем я тут занимаюсь, немедленно скончалась бы от аневризмы. Наконец (посоветовав мне пойти исповедаться священнику, раввину, пастору) предоставляет список адресов (в интернете), где я могу найти моральную поддержку, в том числе и адрес специальной службы реабилитации таких порнушников, как я (http://www.stolaf.edu/people/bierlein/noxxx.html).
И заключает: свяжись со мной (dmoulding@eng.utah.edu), и я покажу тебе уйму писем, которые отправили мне «падшие столь же низко, как и ты, и достаточно глупые, чтобы клюнуть на мою наживку».
Было три часа ночи. Сексуальная оргия изнурила меня. Я пошел спать, и мне снились стада овечек, ангелочки и ласковые единороги.
1995
Кишечник мистера Х
Об этом уже писали в специальных журналах. Путешествуя по интернету, можно найти домашнюю страницу некоего господина, вывесившего там на всеобщее обозрение фотографию своей толстой кишки. Возможно, не всем читателям известно, что это значит – получить фотографию собственной толстой кишки. Так вот, несколько лет назад появилась возможность отправиться в клинику (государственную или частную), где врач введет вам в задний проход зонд с малюсенькой телекамерой на конце. Это не более неприятно (или неудобно), чем клистир. Зонд продвигается по вашему кишечнику, в то время как ассистент (или, верх извращения, монашка!) осторожно массирует вам брюшину, чтобы тот мог путешествовать по этому лабиринту без помех.
Это просто чудо! Если не обращать слишком много внимания на то, что с вами делают, и если вы наделены в должной мере нарративным воображением, то сможете пронаблюдать на экране цветного телевизора путешествие зонда (и телекамеры) in interiore homine[139], в ходе которого вас ждет нечто среднее между св. Августином и Жюлем Верном. Вы почувствуете себя если не первым, то, уж безусловно, в числе первых людей, кто впервые за многие тысячи лет получил возможность следить на экране за продвижением по собственным внутренностям.
Опыт (если вы готовы потерпеть небольшое неудобство) восхитителен. Вас ждет путешествие по подземным ходам разных оттенков – от бледно-розового до ярко-красного, и единственное разочарование может подстеречь, если врач, встретив заинтересовавшее его формой и цветом образование, воскликнет: «О, какой замечательный рак!» А если этого не произойдет, вы возвращаетесь домой в уверенности, что здоровы всеми потрохами, до самого желудка (ну, более или менее, прошу прощения за приблизительность). И даже если осмотр покажет обратное – лучше знать это сразу, может быть, еще есть время исправить. Так что каждому человеческому существу следует (с разрешения своего врача) проходить через этот опыт каждые два года – благо современная медицина это позволяет.
Потом, через несколько дней, медик вручит вам цветную фотографию вашего кишечника. Если хотите – можете заказать для нее рамочку и повесить на стену, рядом с фотографиями своих предков или своей собственной – младенцем на леопардовой шкуре, как было принято когда-то.
Единственная проблема заключается в том, что толстые кишки всех людей, находящихся в добром здравии, похожи друг на друга, и в этом состоит мудрость природы, постоянно воспроизводящей в многочисленных единичных случаях общие законы – может быть, несколько однообразно, но давая нам возможность отгадывать свои загадки. Так что вы можете наслаждаться цветной фотографией своей толстой кишки (пути нарциссизма неисповедимы), но оставаться при этом совершенно равнодушным к кишечнику других людей, что мне кажется гуманным и естественным. Почему меня должны интересовать кишки Ширака или Клинтона? Даже у Шэрон Стоун есть кое-что поинтереснее ее кишечника, иначе Пол Верховен не снял бы свой «Основной инстинкт», а сделал бы научно-популярную документалку.
Так вот, господин, о котором идет речь, купил в интернете место под домашнюю страницу (что сколько-то стоит), чтобы показать всем фотографию своей толстой кишки. Попробуем порассуждать, что за психологическая драма кроется за таким решением. Человек, которому жизнь не дала возможности выделиться, обратить на себя внимание не то что потомков, но даже современников, решается – не до жиру, быть бы живу! – войти если не в историю, то уж хотя бы в современность, показывая миллионам потенциальных сетевых странников свою собственную прямую кишку, ничем не отличающуюся – вот ведь совпадение – от прямой кишки кого бы то ни было. Кто-то ради того, чтобы стать знаменитым, убивает собственных родителей. Есть и такие, кто отправляется блистать собственным ничтожеством на ток-шоу. Среди всех возможных решений вышеописанное покажется наименее опасным для окружающих.
Тем-то и прекрасна анархия интернета. Кто угодно имеет право демонстрировать собственную незначительность. Потому что миллионы незначительностей чисто статистически образуют нечто значительное, на радость исследователю. Он сделает мгновенный снимок, который много скажет о современной трагедии одиночества и безвестности. По сравнению с Геростратом, который, чтобы войти в историю, сжег храм Артемиды Эфесской, нанеся ощутимый вред обществу (хотя, как говорил Станислав Ежи Лец, прежде чем проклинать Герострата, хотелось бы взглянуть на храм этой самой Артемиды Эфесской), уж лучше выставить наружу собственные внутренности – и заставить потерять, самое большее, немного денег на интернет-соединение.
1995
О компьютерных иконках
«Pictura est laicorum literatura»[140], – говаривали в Средние века. И действительно, с неграмотными (которые тогда составляли большинство) можно было общаться только посредством изображений. Потом была изобретена печать и все изменилось – только, разумеется, не для неграмотных. В какой-то момент показалось, что эра галактик – пока не появился компьютер, снова перевернувший положение вещей: чтобы им пользоваться, нужно уметь читать, и очень быстро.
Коммуникация посредством изображений часто оказывается необходимой: например, в аэропортах, где скапливаются люди, говорящие на разных языках, полезно обозначать туалеты мужской и женской фигурками, а рестораны – перекрещенными ножом и вилкой. Речь в этом случае идет о символах (или иконках), понятных всем. Но не лучше ли в таком случае представлять «Алиталию», «Эр Франс» и «Люфтганзу», а еще лучше – Париж, Алжир, Пизу – также картинками, а не словами? Ладно – Пиза, там можно поместить башню на картинку, но как быть с Дечимоманну[141]? Желая попасть на Сардинию, можно по ошибке оказаться в Кейптауне.
Что-то в этом роде случается порой за компьютером. От него требуется быть friendly, то есть дружественным, что понимается как «дуракоустойчивость»; считается, что идиот лучше понимает не слова, а иконки. Сама идея ошибочна: любой идиот, раз уж он пользуется компьютером (я не говорю – для видеоигр, но для того, чтобы писать, вести счета и списки, рисовать таблицы, посылать почту, вступать в контакт с сообществами педофилов), умеет читать.
Теперь этому идиоту приходится запоминать бесчисленное множество иконок, причем не все они понятны интуитивно. Я пишу в Winword 6 – и уже запомнил иконки, обозначающие «закрыть», «открыть», «сохранить» и «распечатать документ». Но, например, там есть одна, представляющая из себя квадратик с рядом точек посередине. Интуитивно отнюдь не очевидно, что она обозначает «разделить окно», – и к тому же очень похожа на другую, «вставить таблицу», и пугающе похожа еще на одну, «границы и заливка». Поскольку я часто разделяю экран на множество окон, когда хочу выбрать один вариант (вот этот самый, который вы сейчас читаете), я пользуюсь этой функцией действительно как идиот. Вверху экрана написано «окно», я кликаю на это слово, и появляется всплывающее меню, в котором говорится, что я могу, по порядку, создать окно, расположить его рядом, разделить.
Подсоединившись к Italia on line, я обнаруживаю наверху сердечко. Это что, вход в эротический чат? Нет, это означает «список служб» (вы уловили гениальную идею? Я нахожу службы по своему вкусу, и они западают мне в сердце). Но если я намерен пользоваться службами Italia on line, то, очевидно, я не пещерный человек, могу прочитать наверху слово «службы» и выбрать те, которые мне действительно послужат. Это элементарно. Чего уж говорить о корзинах. Поначалу это была великолепная идея, позволяющая кому угодно понять в мановение ока, куда девать ненужный файл. Но сегодня у каждой программы имеется своя собственная корзина, а ее графическая идея меняется от оболочки к оболочке: теперь она не просто откровенно копирует корзинки-прототипы из ивовых прутьев, а выглядит то как железный ящик, то как горшочек меда. Кое-где обнаруживается открытая дверь, позволяющая догадаться, что ты откуда-то выходишь, – но откуда? Из файла? Из программы?
На различных интерактивных, мультимедийных, гипертекстовых CD встречается что угодно: ступни, ладони, глобусы, сложенные листы, лупы, профили Шерлока Холмса, цветные стрелки, поражающие себя в хвост. У каждого CD при этом иконки свои (картинки – это отдельная песня). Хорошо еще, если программа также дает мне словесные указания: «вернуться на предыдущую страницу» или «отменить сделанные изменения». Мне возразят: одна и та же программа может использоваться в разных странах, и не везде понимают по-английски. Отвечаю: оставляя в стороне тот факт, что программы сейчас локализуются, для того чтобы понять, что хочет сказать та или иная иконка, нужно читать руководство пользователя толщиной в 200 страниц, которое невозможно понять, даже если оно написано на твоем языке. Лучше уж присовокупить англо-итальянский словарик на четырех страничках.
Повторюсь еще раз: несколько иконок для ключевых операций – полезны, когда же их становится слишком много, они засоряют мозги и вызывают вторичную неграмотность. Но иконки придают вес, как фальшивые деревянные панели на приборной доске дешевых автомобилей: чем их больше, тем лучше продажи. В конце концов у нас появятся сверхдружественные программы, все составленные из иероглифов, так что даже слова окажутся на картушах и примут формы Анубиса, совы, уст с зубчатой линией сверху. И придется взывать к новому Шампольону.
1996
Правда, только правда
В ходе избирательной кампании говорится много лжи. Врут, чтобы обобщить и сделать мысль доступнее, врут для быстроты, по убеждениям (наиболее трагический случай: лжец на самом деле не лжет, а вынужден говорить неправду из-за нехватки информации), врут в корыстных целях. Ничего не попишешь, это повсюду так, и нечего тут добавить. Хотя порою я чувствую тоску по кому-нибудь, кто говорит правду, только правду и ничего, кроме правды.
К счастью, это заветное желание прямоты и искренности удовлетворяется двумя категориями работников умственного труда, показывающих нам, как следовать евангельской заповеди: «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого». Это те, кто пишет вкладыши-«обманки», – так, по какой-то лингвистической причуде, именуются по-итальянски инструкции, вкладываемые в упаковки с лекарствами, – и те, кто составляет экранные справки для компьютеров, так называемые «хелпы».
Авторы «обманок» усвоили с юных лет, что, если тебе надо что-то сказать, говори только то, что знаешь, ни больше и ни меньше. Так что часто в разделе «противопоказания» читаешь: «Выявлены случаи гиперчувствительности к продукту». Это значит, что, если, приняв лекарство, вы повалитесь на землю с зеленой пеной на губах и с плоской энцефалограммой, просто не следует его больше принимать.
Но лгать можно также и для того, чтобы уклониться от ответственности, и тогда автор говорит вам все, ничего не скрывая: «В качестве побочных эффектов может вызвать сухость в горле, тошноту, головную боль, головокружение, артроз, понос, конъюнктивит, сыпь, спазмы, камни в почках, болезнь Альцгеймера, желтую лихорадку, скоротечный перитонит, удушье, катаракту, опоясывающий лишай, старческие пятна, ежемесячные менструации (у мужчин), синдром Краузе-Альдермана, зевгму и истерон протерон».
Перейдем теперь к руководствам пользователя. Если вы сталкиваетесь с какой-то проблемой в вашем компьютере, особенно будучи новичком или осваивая новую программу, вам прекрасно известно, что искать помощи в руководстве от производителя бессмысленно, потому что у вас нет под рукой раба-нубийца, который притащит вам его на стол, а даже если оно уже на столе, вы никогда не разберетесь, почему страница A 115 должна найтись после страницы W 18. Что же касается дорогих руководств, которые продаются независимыми издательствами, то они или рассчитаны на дураков и в них тратится десять страниц на объяснения вроде того: если нажать на кнопочку «вкл.», экран, как по мановению волшебной палочки, заполнится цветными картинками (чего вряд ли можно ожидать от вашей старой доброй перьевой ручки), или в них по восемьсот страниц, а в оглавлении подробно перечислено все что угодно, – кроме того, что вы ищете.
Так что вам ничего не остается, кроме как воспользоваться экранной справкой, то есть окошком, неожиданно появляющимся перед глазами, когда вы нажимаете на иконку, обычно с вопросительным знаком. Предположим, что ваша программа предлагает, как уверяет специальная закладка, возможность «вставить объект». Вы спрашиваете себя, что такое объект, как его вставить (и прежде всего – куда лучше вставить). Ничего страшного: вызываете справку и получаете ответ: «Эта команда вставляет объект в ваш документ». К чести автора, нельзя сказать, что он вам не сказал правды: он ее сказал, но то, что вы получили, – это не ответ, а скорее сам ваш вопрос с отброшенным вопросительным знаком.
Вот еще любопытные примеры экранных справок. Что такое «Создать подключение»? Ответ: «Команда позволяет создать подключение. См. также “Доступ”». Вы отправляетесь в оглавление искать «Доступ» и обнаруживаете: «Позволяет войти в файл подключений (см. “Создать подключение”)». Очень полезны также предупреждающие сообщения, как «Ошибка 125». Справка незамедлительно сообщает, что вы столкнулись с ошибкой 125 и что ее следует устранить.
Чтобы взрастить автора вкладышей или экранных справок, воспитывать его нужно с самого нежного возраста, в специальных школах. Детей следует поощрять к составлению утверждений вроде «все холостяки холосты» (и награждать за это конфеткой) или «Эпамименид бежит» и «Эпамименид не бежит», «все звери – звери», «Сократ – это Сократ», или «дождь», или «нет дождя», «если Корбулид провозглашает принцип исключения третьего, значит, Корбулид провозглашает принцип исключения третьего», «все люди смертны – все люди смертны – следовательно, все люди смертны».
1996
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 295; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!