Партия войны» и «партия мiра» в России
О текущем моменте» № 6 (138), ноябрь 2018 года К 100-летию завершения боевых действий первой мировой войны ХХ века 11 ноября 2018 г. — 100-летие заключения Компьенского перемирия, завершившего боевые действия первой мировой войны ХХ века, после чего начались переговоры о заключения мира. Безусловно, та война стала величайшей трагедией, которая превзошла все трагедии войн прошлых эпох в истории нынешней глобальной цивилизации. Та война и вызванные ею события необратимо изменили облик мира: в частности, она привела к краху многие государства и вызвала становление на их месте новых, включая СССР, явивший миру попытку построения общества без паразитизма тех или меньшинств на труде и жизни большинства. Окончание той войны было воспринято всеми в государствах победителях с радостной самоуверенностью в своей правоте и стало поводом для торжеств, а в государствах, потерпевших поражение, завершение войны было воспринято с облегчением и с надеждой на лучшее будущее. Все верили, что в будущем ничего подобного не повторится, и мало кто понимал, что Версальский мирный договор, подписанный 28 июня 1919 г. и юридически зафиксировавший итоги войны, программирует лет через 20 начало новой войны, как минимум европейского масштаба. Сейчас во всех странах есть политические силы, целенаправленно работающие на ревизию предпосылок и итогов второй мировой войны ХХ века и прежде всего — Великой Отечественной войны СССР. Поэтому целях профилактирования возникновения первой мировой войны XXI века, следует заглянуть за кулисы мировой истории, чтобы увидеть, как разожгли первую мировую войну ХХ века, и сделать правильные выводы о том, как предотвратить первую мировую войну XXI века. ОГЛАВЛЕНИЕ 1. Прошлое. 2 1.1. Бьёркский договор — фактор разрушения доверия Берлина к Петербургу. 2 1.2. Кто больше всех хотел войны.. 4 1.3. «Базар надо фильтровать», тем более, если ты — министр иностранных дел державы, претендующей быть великой…... 6 1.4. «Партия войны» и «партия мiра» в России. 9 1.5. Чьим «агентом» была императрица Александра Фёдоровна?. 13 1.6. Предвоенные события в версии экс-кайзера Вильгельма II. 14 1.7. Британия — сценарист и организатор первой мировой войны, а континентальные империи — жертвы её глобальной политики. 19 2. Пояснения к разделу 1. 25 2.1. Психодинамика и внутрисоциальная коммуникация личностей. 25 2.2. В праве ли глава государства быть «невольником чести»?. 28 3. Настоящее. 35 3.1. Очередная мировая война неизбежна?. 35 3.2. О войне и «мире»: немного теории, необходимой для понимания сути практики жизни. 40 3.3. 1914 и 2018: сопоставление. 54 3.3.1. Психодинамика и политика её формирования на Западе и в России 54 3.3.2. Суверенитет: декларации и суровая реальность. 60 3.3.3. Глобальная проблема: «общий кризис капитализма» — не выдумка советской пропаганды 69 Заключение. 74 1. Прошлое[1] 1.1. Бьёркский договор — фактор разрушения доверия Берлина к Петербургу Возможно, что решающий негативный вклад в российско-германские отношения перед первой мировой войной ХХ века внесла история подписания и молчаливой денонсации Россией Бьёркского договора, который в официозе исторической науки (особенно в России) никто не связывает с событиями непосредственно предвоенного периода, начало которому отсчитывается от убийства 28 июня 1914 г. сербским националистом Гаврилой Принципом (1894 — 23 апреля 1918)[2] наследника престола Австро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда (1863 — 1914). В июле 1905 года германский кайзер Вильгельм II на своей яхте «Гогенцоллерн» в сопровождении крейсера «Берлин» пришёл в финские шхеры, где в то время на своей яхте «Полярная звезда» отдыхал император Николай II. Императоры пообщались друг с другом[3], в результате чего они и уполномоченные ими свидетели[4] 11 (24) июля[5] подписали Бьёркский договор, который предусматривал взаимопомощь обеих империй друг другу в случае нападения на одну из них какой-либо третьей страны или коалиции. Бьёркский договор в том виде, в каком его текст известен (в том числе и по публикациям в интернете[6]), не обязывал ни Россию, ни Германию оказывать военную помощь второй договаривающейся стороне в случае, если она сама начнёт войну против какой-либо третьей страны. Однако после подписания Бьёркского договора Николай II под давлением С.Ю. Витте (в тот период — председатель кабинета министров, т.е. премьер-министр) и графа В.Н. Ламсдорфа (министр иностранных дел в 1900 — 1906 гг.) письмом от 13 (26) ноября 1905 г. уведомил Вильгельма II, что считает необходимым дополнить договор двусторонней декларацией о неприменении статьи 1-й в случае войны Германии с Францией, в отношении которой Россия будет соблюдать принятые ею обязательства впредь до образования русско-германо-французского союза. И никаких сожалений о политике России, нечестной по отношению к Германии и кайзеру, никогда никем из российских монархистов и почитателей Николая II никогда не высказывалось. А сам Бьёркский договор, изначально бывший секретным, был опубликован Советской властью наряду с прочими секретными договорами и стал сенсацией на некоторой время, которую однако быстро постарались предать забвению и не комментировали. Как явствует из текста Бьёркского договора на момент его подписания обоими императорами, присоединение к нему Франции не было обязательным условием его действия, но было желательным для Германии, поскольку у Франции в тот период были болезненные воспоминания о поражении во франко-прусской войне 1870 — 1871 гг. [7] и в ней культивировались мечты о возвращении под свою юрисдикцию Эльзаса и Лотарингии, включённых в состав Германии по итогам той войны. В исторической обстановке середины лета 1905 г. возвращение Эльзаса и Лотарингии в состав Франции подразумевало либо нападение Франции на Германию в удобных для Франции обстоятельствах и победу Франции в новой войне, либо провоцирование Германии на войну с Францией с последующим разгромом Германии. Соответственно письмом Николая II Вильгельму II, фактически денонсировавшим подписанный Николаем II договор, Россия по умолчанию признала право Франции начать войну против Германии с целью возвращения под свою юрисдикцию Эльзаса и Лотарингии [8] : см. ст. I этого договора. Именно так, а ни как иначе денонсацию Россией Бьёркского договора должны были интерпретировать в Берлине. Также и денонсация этого договора на основании его ст. IV по умолчанию означает, что союз России с Францией против Германии для России предпочтительнее даже при том, что Франция может быть заинтересована в войне с целью возвращения Эльзаса и Лотарингии и для этого готова вовлечь в войну Россию, не считаясь с её интересами мирного развития. После того, как Бьёркский договор был подписан самодержцем всероссийским и им же денонсирован, спрашивается: Почему после того, как Николай II делом показал, что он не хозяин своему слову и подписи, в период перед началом первой мировой войны кайзер Вильгельм II обязан был верить уверениям Николая II о его миролюбии и особенно — его телеграмме, в которой Николай II уверял кайзера, что объявленная Россией 31 июля 1914 г. мобилизация не означает автоматического начала по завершении мобилизации военных действий ни против Австро-Венгерской империи, ни против союзной с Австро-Венгрией Германской империи? — И Германия объявила войну России именно в ответ на отказ России выполнить требование Берлина отменить начатую мобилизацию в том числе и потому, что в Берлине не могли поверить, что по завершении мобилизации не последует автоматического начала войны[9]: зачем тогда проводить мобилизацию? Второй вопрос, связанный с Бьёркским договором, по сути, вопрос о компетентности Николая II как главы государства спустя десять лет после начала царствования: на момент подписания Бьёркского договора знал ли Николай II о содержании существовавших на тот момент договоров России и Франции, которое могло сделать содержание Бьёркского договора несовместимым с ними, вследствие чего — до изменения характера своих договорных отношений с Францией — Николай II действительно не имел ни международно-юридического, ни морального права подписывать Бьёркский договор в том виде, в каком его предложил на подпись кайзер Вильгельм II? При этом, как сообщает П.В. Мультатули[10], Николай II, готовясь к встрече с кайзером в финских шхерах (т.е. встреча не была внезапной для Николая II), отказался взять с собой министра иностранных дел России графа Ламсфдорфа, сославшись на то, что рейхсканцлер Германии фон Бюлов не сопровождает Вильгельма II. Вследствие этого в роли свидетеля подписания со стороны России вынужден был выступить её морской министр — по сути случайный для дипломатии человек.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Кто больше всех хотел войны
Ещё одно событие, датированное днём объявления Германией войны России, проливает свет на то, что происходило перед войной на глобальном — надгосударственном уровне мировой политики.
В самом начале первой мировой войны ХХ века имел место эпизод, хорошо известный старшим поколениям по курсу «История КПСС»: когда началась война, все без исключения социал-демократические партии в парламентах государств Европы проголосовали за войну, за местный «патриотизм» и выделение правительствам кредитов на ведение войны. Исключением были только большевики в Государственной думе России, которые проголосовали против войны, после чего фракция большевиков в полном составе пошла за это на каторгу. В.И. Ленин в работах «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне» и «Крах II интернационала» выразил порицание позиции европейской социал-демократии, охарактеризовав её как измену вождей делу социализма.
Но в книге Ю.Г. Фельштинского «Крах мировой революции — Брестский мир», есть упоминание события, обязывающего иначе оценить позиции лидеров европейской социал-демократии и В.И. Ленина.
«Когда 1 августа 1914 года канцлера Германии Т. Бетмана-Гольвега, торопящегося с объявлением войны России, спросили, зачем, собственно, ему это нужно, канцлер ответил: "Иначе я не заполучу социал-демократов". "Он думал достигнуть этого, — комментирует в своих мемуарах Бернхард фон Бюлов, — заострив войну [...] против русского царизма". (Хвостов. История дипломатии, том II, с. 796.) И германские социал-демократы проголосовали в рейхстаге за предоставление правительству военных кредитов»[11].
Из слов канцлера Германии открывается, что германские социал-демократы не просто проголосовали за войну, когда она началась; но они ещё задолго до начала войны истово её желали и делали это так громко, что об этом знал даже канцлер империи. Т.е. они были едва ли не самыми заинтересованными поджигателями войны в Европе. Однако канцлер не понимал, что это не имперский, хотя и своеобразный «патриотизм» оппозиционеров — германских социал-демократов, а просто один из шагов во многоходовке закулисного руководства II интернационала, объединявшего всю социал-демократию Европы[12].
В 1912 г. В.И. Ленин, анализируя политические перспективы, писал: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие»[13]. Но в тот период В.И. Ленин не управлял реализацией возможностей в общеевропейских масштабах. Кроме того, к большевикам после ограбления группой Камо Тифлисского отделения Госбанка Российской империи (1907 г.) европейская социал-демократия относилась как к изгоям, в силу чего руководство II интернационала не посвящало большевиков и В.И. Ленина персонально в некоторые непубличные аспекты своей политики. Доверенными лицами руководства II интернационала в России выступали социал-демократы иных толков.
И это означает, что если европейская «белая и пушистая» социал-демократия хотела войны так громко и убедительно, что даже канцлер Германии об этом знал и пошёл им навстречу, то это могло быть только следствием того, что внешние кураторы и внутренне руководство II интернационала, анализируя прошлое (франко-прусская война 1870 — 1871 гг. Þ Парижская коммуна как первая попытка построения социализма), тоже пришло к выводу, аналогичному ленинскому: «война была бы очень полезна для революции в масштабах Европы — для начала мировой революции». Но в отличие от В.И.Ленина, они уже тогда могли управлять реализацией некоторых политических возможностей и готовили общеевропейскую войну как пролог к мировой марксистской псевдосоциалистической революции.
Кроме того, европейская социал-демократия была не одинока в своём желании войны: группировки капиталистов тоже желали войны для того, чтобы в очередной раз перераспределить мировые рынки, однако совершенно не предполагая завершать желанную им войну «мировой социалистической революцией» — свержением либерально-буржуазного капитализма в глобальных масштабах.
На этом фоне и родился сценарий организации мировой революции через развязывание европейской войны, и он был к началу войны известен в узких кругах внутреннего руководства социал-демократических партий Европы, в соответствии с которым они и действовали и в начале войны, и в её ходе, работая на ленинский лозунг «превратим войну империалистическую в войну гражданскую», но в отличие от большевиков, провозгласивших этот лозунг публично, европейская социал-демократия работала на его реализацию молча — вне сферы публичной политики[14]. Чтобы революция гарантированно победила, она должна была начаться и победить в наиболее сильной стране из числа тех, где социал-демократия была достаточно авторитетна среди простонародья. Такой страной была Германия. То, что социалистическая революция в 1917 г. началась в России и Советская власть победила в гражданской войн, это не было предусмотрено общеевропейским сценарием развязывания первой мировой войны с целью осуществления «мировой социалистической революции»[15].
1.3. «Базар надо фильтровать», тем более, если ты —
министр иностранных дел державы, претендующей быть великой…
Начнём с утверждений, которые не все понимают (вне зависимости от своего социального и политического статуса) и потому постоянно нарушают стоящие за ними принципы в своей повседневной жизни и профессиональной деятельности:
· оглашение в обществе любой информации (как достоверной, так и заведомо вздорной либо лживой) является потенциально управленческим актом;
· трансформируется потенциальный управленческий акт в реальный управленческий акт, т.е. повлечёт за собой поток событий либо нет, обусловлено несколькими факторами: 1) какая именно информация (какой смысл) оглашается, 2) кто именно в результате оглашения получает доступ к этой информации, 3) каковы их нравственность, миропонимание и культура чувств и мышления, интересы и вожделения, 4) какими социальными связями (включая и эгрегориальные), по которым возможно дальнейшее распространение информации, они обладают.
Указав на эти обстоятельства, вернёмся к истории разжигания первой мировой войны ХХ века.
* *
*
1 июня 1914 г.[16] состоялся однодневный визит Николая II в Румынию. Императорская яхта “Штандарт” пришла в Констанцу, где протекали беседы Николая II и С.Д. Сазонова с румынским руководством. Королём Румынии в то время был родственник германского кайзера Карл I Гогенцоллерн-Зигмаринген (1839 — 1914), действительно много сделавший для становления Румынии как суверенного государства после её освобождения из-под власти Турции. Между ним и С.Д. Сазоновым состоялся обмен мнениями по вопросам общеевропейской политики. С.Д. Сазонов пишет:
«На вопрос короля о возможности европейской войны, я сказал ему, что думаю, что опасность войны наступит для Европы только в том случае, если Австро-Венгрия нападет на Сербию. Я прибавил, что во время первой балканской войны[17] я откровенно высказался в этом смысле Австро-Венгерскому послу в Петрограде, графу Турну, а вслед за тем и германскому, графу Пурталесу, прося их довести о том до сведения своих правительств. Король ничего на это не возразил и сидел задумавшись. Затем он проговорил: “Надо надеяться, что она этого не сделает.” Я искренно присоединился к этой надежде»[18].
Если смотреть на оценку С.Д. Сазоновым возможностей возникновения европейской войны с точки зрения хозяев дрессированной британской “акулы” (т.е. с точки зрения транснационального масонства, закулисно управляющего библейским проектом порабощения человечества от имени Бога) — тех, кому была необходима битва германского “носорога” и русского “медведя”, — то:
· его слова по их сути — официальное заявление царского правительства о своём отказе от политического курса П.А. Столыпина — не взирая ни на что, мирное сосуществование России со всеми государствами, если нет прямого нападения на Россию; и так до завершения внутренних социально-экономических реформ;
· они по сути — официальное заявление министра иностранных дел России о готовности принять вместе с войной и революцию.
И С.Д. Сазонов обязан был понимать именно это их значение, и потому не имел никакого права произносить их в присутствии кого бы то ни было, включая и Николая II, потому, что царю не были свойственны самообладание и самодисциплина мысли.
Король Карл, как и С.Д. Сазонов, также не хотел общеевропейской войны. Спустя несколько дней, чтобы предостеречь Вену от глупостей, король Карл, передал дословно мнение С.Д. Сазонова, принимая в Бухаресте Австро-Венгерского посланники графа Чернина, а тот немедленно известил об этом эпизоде своё правительство.
С.Д. Сазонов, не покинул Румынию 1 июня вместе с Николаем II на борту императорской яхты, а задержался в Румынии для переговоров с её премьер-министром Братьяно. Они поехали в Синаю — летнюю резиденцию румынской королевской семьи в Карпатах — неподалеку от границы с Австро-Венгрией.
В те годы часть Трансильвании, с преимущественно румынским населением, входила в состав Австро-Венгрии. О поездке в Синаю С.Д. Сазонов сообщает:
«... Братьяно, желая дать мне более точное понятие о красотах карпатского пейзажа с его великолепными лесами, довез меня до какой-то местности, название которой я забыл, лежащей на самой границе. После минутной остановки наш автомобиль, к немому удивлению гонведной стражи, быстро переехал пограничную черту и мы углубились на несколько верст в венгерскую территорию. Когда мы ступили на почву Трансильвании, у нас обоих, вероятно, промелькнула одна и та же мысль, а именно, что мы находимся на румынской земле, ожидающей освобождения от мадьярского владычества и воссоединения с зарубежным братским народом. Но мы не обменялись этими мыслями, потому что пора откровенных бесед для нас еще не наступила.
На другой день после нашей поездки будапештские газеты поместили заметку, в которой выражали свое неудовольствие по поводу прогулки Братьяно, вместе со мной по венгерской территории. В Вене, как я узнал впоследствии, наше совместное появление в Трансильвании тоже подверглась осуждению»[19].
— А какой бы реакции хотел С.Д. Сазонов? Ведь по существу эта выходка министров в заграничный лес (тогдашние границы Австро-Венгрии были общепризнанными и никем официально не оспаривались) — явная политическая провокация. И почему после неё и телеграммы графа Чернина, когда внезапно раздались сараевские выстрелы, в открытость внешней политики России, в искренность и достоверность её заявлений и в её миролюбие должны были верить в центрально-европейских державах?
Обращаться к Николаю II с официальным запросом о том, дурак у него министр иностранных дел или наивен как несведущий младенец, представляется стеснительным (неполиткорректным — в терминологии наших дней), если смотреть на события из правительственных кабинетов Вены или Берлина.
Известие об этой выходке министров в лес “погулять” на территорию потенциального противника дополнило в Вене уже известное из сообщения посла о содержании беседы румынского короля Карла I с С.Д. Сазоновым. Упомянутый уже граф Чернин в своих воспоминаниях, цитируемых С.Д. Сазоновым, сделал вывод, что к моменту беседы с румынским королем С.Д. Сазонов уже знал «о каких-то сербских замыслах против Австро-Венгрии»[20].
Все эти события происходили менее чем за месяц до убийства в Сараево наследника престола Австро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда и не были тайной для руководителей (масонов разных мастей и толков [21] ) политически активной массовки (“общественности”) во всех странах Европы; в том числе и для тех, кто планировал общеевропейскую войну, которой не хотел С.Д. Сазонов и другие.
И из «Воспоминаний»С.Д. Сазонова можно узнать, что действительно в 1914 г. реакция Лондона на германскую активность на Балканах была отличной от той, которую выказывал тот же самый Лондон по отношению к активности Германии ранее. В 1911 г. Германия пыталась потеснить Францию в Марокко. Эти события получили название «Агадирский эпизод» либо «Агадирский кризис» (см. «Википедию»). О них сам же С.Д. Сазонов пишет:
«Беспристрастие заставляет меня признать, что решающим моментом в разрешении политического кризиса 1911 года было, однако твердое заявление английского правительства о своей солидарности с Францией[22]. При этом я не могу не выразить убеждения, что если бы и в 1914 году сэр Эдуард Грэй[23], как я о том настойчиво просил его, сделал своевременно столь же недвусмысленное заявление в смысле солидарности с Россиею и Франциею (текст выделен нами при цитировании), он этим спас бы человечество от того ужасного катаклизма, последствия которого подвергли величайшему риску само существование европейской цивилизации»[24].
Возвращаясь в другом месте к событиям предвоенного периода, С.Д. Сазонов пишет:
«Воздержание английского правительства от решительного выступления в эту, полную тревоги, минуту было тем более прискорбно и непонятно, что ни в России, ни во Франции никто не мог допустить сомнения, что Англия также искренно прилагала все усилия, чтобы предупредить возникновение европейской войны. Этому служила порукой, бывшего тогда у власти либерального кабинета г‑на Есквита, следовавшего, в этом отношении, преданиям своей партии и, в не меньшей степени, — нравственные качества министра иностранных дел Сэра[25] Эдуарда Грэя, не без основания всю жизнь слывшего убежденным пацифистом»[26].
С.Д. Сазонов, заступая на пост министра иностранных дел России в 1910 г., уже тогда в по долгу службы обязан был знать и понимать практическую значимость высказывания лорда Палмерстона (1784 — 1865): «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет».
Военное разрешение Агадирского кризиса 1911 г. (с апреля по 21 июля, когда Британия заявила, что она не останется нейтральной в случае военного конфликта Германии и Франции) не гарантировало вовлечения в войну России, поскольку П.А. Столыпин был ещё жив (он был смертельно ранен 1 (14) сентября 1911 г.) и занимал позицию, что если прямого нападения на Россию нет, то она не участвует в разборках между собой европейских держав ни по какому поводу. Поэтому и реакция Лондона на Агадирский кризис была решительно предостерегающей Германию от начала военных действий. Догадаться о том, что хозяева дрессированной английской “акулы” кровно заинтересованы в военном “коротком замыкании” и самоуничтожении в нём мощи России и Германии, и потому не сделают никаких заявлений, а все подписанные Англией договоры о союзе с Россией — простые уловки для вовлечения её в планируемую британским масонством войну[27] — выше интеллектуальных возможностей царя и чиновников царского правительства.
Партия войны» и «партия мiра» в России
«15 июля 1914 г. из Дюнкерка в направлении на Кронштадт вышла французская военно-морская эскадра во главе с броненосцем «Франс», на борту которого находилась делегация, возглавляемая Р. Пуанкаре. Путь по морю был выбран не случайно, так как французское руководство предпочло не пересекать Германию. Состав делегации был весьма представительным: кроме президента в нее входили премьер-министр и министр иностранных дел Р. Вивиани, другие крупные политики и чиновники Французской Республики. 20 июля 1914 г. в два часа пополудни французская эскадра бросила якоря на кронштадтском рейде. Заранее было решено, что визит продлится ровно восемьдесят один час. Для визита была разработана большая протокольная программа, в которую входили торжества, встречи, приемы и обеды. Этими мероприятиями предусматривалось охватить всю делегацию — от обеда для низших чинов в Железном зале Народного дома до торжеств во французском посольстве и в Большом Петергофском дворце. Участники и очевидцы этих торжеств оставили в своих мемуарах весьма красочные описания»[28].
Каковы были итоги этого визита, нашедшие выражение в официальных межгосударственных договорённостях России и Франции, — в интернете найти не удалось. Поисковики предлагают всё краткие справки о том, что происходило в это время в Петербурге, сопровождаемые фотографиями торжеств. Некоторые источники пишут прямо: «Хотя ничего конкретного на переговорах решено не было, визит свидетельствовал о незыблемости прежнего союза между Францией и Россией».
Из всего этого можно понять, что Франция тоже хотела войны, чтобы принудить Германию вернуть себе отторгнутые Германией в 1871 г. Эльзас и Лотарингию. Поэтому французская делегация отправилась в Петербург морем, а не поездом, чтобы избежать обсуждения в Берлине[29] с германской стороной ситуации, пожеланий и намерений сторон, перспектив развития ситуации. А целью визита было — заверить Россию в том, что в случае начала её войны с Германией Франция исполнит все ранее достигнутые договорённости и выступит против Германии на стороне России. Это было необходимо Франции, дабы Россия не уклонилась от столь вожделенной для Франции войны в условиях, пока Германии не наработала военно-экономической мощи, позволяющей ей победить в войне против коалиции Франции и России.
Французский посол в Петербурге Морис Палеолог в своей книге «Царская Россия во время мировой войны» описывает обед («пир горой»), который дал в Красном селе командующий гвардией и войсками Петербургского военного округа, впоследствии главнокомандующий Русской армии, великий князь Николай Николаевич 9 (22) июля 1914 г. по случаю визита в Петербург президента Франции:
«Я приезжаю одним из первых. Великая княгиня Анастасия <супруга Николая Николаевича> и её сестра великая княгиня Милица, встречают меня с энтузиазмом. Обе черногорки <балканское государство рядом с Сербией> говорят одновременно.
— Знаете ли вы, что мы переживаем исторические дни, священные дни? Завтра, на смотру, музыканты будут играть только Лотарингский марш и марш Самбры и Мезы. Я получила сегодня от моего отца <короля Черногории> телеграмму в условных выражениях: он объявляет мне, что раньше конца месяца у нас будет война. Какой герой мой отец...[30] Он достоин “Илиады”... Вот посмотрите эту бонбоньерку, которая всегда со мной, она содержит землю Лотарингии, да, землю Лотарингии, которую я взяла по ту сторону границы, когда была с моим мужем <великим князем Николаем Николаевичем> во Франции, два года назад. И затем посмотрите еще там, на почетном столе: он покрыт чертополохом, я не хотела, чтобы там были другие цветы. Ну, что же, это — чертополох Лотарингии. Я сорвала несколько веток его на отторгнутой территории. Я привезла их сюда и распорядилась посеять их семена в моем саду... Милица поговори еще с послом, скажи ему обо всем, что представляет для нас сегодняшний день, пока я пойду встречать императора.
На обеде я сижу слева от великой княгини Анастасии. И дифирамб продолжается, прерываемый предсказаниями: “война вспыхнет... от Австрии больше ничего не останется... Вы возьмете обратно Эльзас и Лотарингию... Наши армии соединятся в Берлине... Германия будет уничтожена”... Затем внезапно:
— Я должна сдерживаться, потому что император на меня смотрит...
И под строгим взглядом царя черногорская сивилла внезапно успокаивается.
Когда обед кончен, мы идем смотреть балет в красивом императорском театре при лагере».[31]
В Петербурге торжества по случаю визита президента Франции, народные гуляния, по масштабу сопоставимые с пасхальными[32]; Русская армия на смотру марширует перед президентом Франции под Лотарингский марш; Лотарингия на данный момент — территория Германии. Как ко всему этому — ведь этого невозможно утаить — должны были отнестись в Берлине? И почему после этого, в ходе дальнейшего развития сербско-австрийского кризиса взаимоотношений, кайзер Вильгельм II должен был верить заверениям Николая II о том, что Россия не нападет на Германию, хотя и проводит всеобщую мобилизацию?
Но сёстры-черногорки, одержимые ненавистью к немцам, идентичной ненависти кайзера Вильгельма к славянам, — это только «надводная часть айсберга». Была и активно действовала подводная. Как известно, Петр Аркадьевич Столыпин надеялся в течение 20 лет (т.е. к началу 1930‑х гг.) провести реформы, которые по их завершении обеспечили бы классовое сотрудничество в империи и разрядили революционную ситуацию: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России» — из интервью газете «Новое время» от 03.10.1909 г. Для проведения реформ требовался мир. Но в России были и другие политические силы, которым была нужна война.
Н.Н.Яковлев в книге «1 августа 1914» приводит свидетельство Василия Витальевича Шульгина, думского деятеля великорусского националистического толка, эмигрировавшего после 1917 г., но на старости лет возвратившегося и умершего в СССР, который делился с историком своими воспоминаниями о предреволюционных временах.
«Дело было в III Думе[33]. Заседание, знаете, Пуришкевич скандалист кричит. Вышел я в кулуары, прохаживаюсь. Выскакивает Маклаков[34] и ко мне: “Кабак!” — сказал громко, а потом понизив голос, добавил: “Вот что нам нужно: война с Германией и твердая власть.” Вы и делайте выводы...
— Стоит ли дальше заниматься масонами?
— Очень стоит, только трудно. Они таились. А организация была весьма серьёзная...»[35]
Вот и опять добрались: П.А. Столыпин — всеми характеризуется как «твёрдая власть», но В.А. Маклакову нужна какая-то иная «твёрдая власть», да ещё война с Германией желательна для её становления. Характерно, что эти слова произносятся в то время, когда Россия ещё пребывала в разрухе после завершения русско-японской войны и революции 1905 — 1907 гг. Но кое-кому уже хочется повоевать с Германией, которая обладала собственным военно-экономическим потенциалом, куда более мощным чем, Япония тех лет, и потому была способна нанести России куда больший ущерб, чем смогла нанести Япония. Оппозиционеры, как это и принято в России, став по существу предателями, уповали на «союзников»? — забыв широко известные слова Александра III «во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот»[36].
Реально же партия войны представляла собой некоторую часть «элитарной» толпы империи, включая военных, поведением которой управляло «информированное меньшинство» — масонство. Об этом в сети много литературы, которую «уважающие себя» практикующие политики и интересующиеся политикой обыватели не читают, поскольку хорошо знают, что влиянием масонства можно объяснить всё, что угодно, но эти объяснения — конспирологические бредни.
«Партию мiра» в Российской империи олицетворяли П.А. Столыпин и Г.Е. Распутин (Новых), хотя они не были друзьями-единомышленниками. П.А. Столыпин, мягко говоря, недолюбливал Г.Е. Распутина, считал, что его пребывание при дворе вредно, и сделал всё, чтобы Г.Е. Распутин покинул Петербург как бы сам. После разговора с П.А. Столыпиным, обещавшим предать его суду как сектанта, Г.Е. Распутин отправился в паломничество в Иерусалим и вернулся в Петербург уже после гибели П.А. Столыпина. Тем не менее, оба они были противниками вовлечения России в европейскую войну.
П.А. Столыпин был убит в Киеве в театре. Покушение состоялось 1 сентября 1911 г. Убийца П.А.Столыпина Мордка (Дмитрий) Богров был агентом «охранки». Он был включен высшими чинами Охранного отделения в состав группы, на которую была возложена обязанность обеспечения безопасности царской семьи и сопровождавших их лиц во время их визита в Киев, потому, что он представил себя своим кураторам в качестве единственного человека, знавшего в лицо террористов, намеревавшихся совершить покушение. Богров, будучи “своим” в охране, беспрепятственно подошёл в антракте спектакля “Сказка о царе Салтане” к П.А. Столыпину и дважды выстрелил в него. П.А. Столыпин был тяжело ранен, хирургическое вмешательство в области наиболее непонятной раны произведено не было: то ли по причине неоперабельности раненого по понятиям медицины тех лет; то ли вследствие искренней ошибки врачей в диагностике, поскольку ошибочный диагноз допускал лечение без хирургического вмешательства — тяжёлой полостной операции; то ли по политическим причинам — покушение могло стать поводом к тому, чтобы неадекватное лечение убрало «естественным путём» ставшего к тому времени неудобным премьера. К вечеру 5 сентября П.А. Столыпин скончался от общего сепсиса, промучившись всё это время.
Многие либерально настроенные интеллигенты в русском обществе радовались этому убийству, не понимая того, что его гибель перевела стрелку их жизненного пути на эмиграцию, на гибель в гражданскую войну, и после неё на ужасы марксистско-троцкистских концлагерей. Однако некоторые современники впоследствии расценили убийство П.А. Столыпина как первые выстрелы мировой войны, и с этой оценкой следует согласиться.
Теперь перейдём к Г.Е. Распутину. Во многих публикациях по истории России начала ХХ века сообщается следующее.
«Во время балканской войны в 1912 году Россия была готова вмешаться, но тогда бы её противниками становились Австрия и Германия. Сторонником войны был Великий князь Николай Николаевич. По его настоянию и давлению на царя был уже подписан указ о всеобщей мобилизации, были заготовлены военные и санитарные поезда. Рассказывают, что в эти дни Распутин употребил все свое влияние, чтобы предотвратить войну. Доказывая пагубность войны, он стал перед царем на колени.
“Пришёл Распутин, — рассказывает Витте, — в пламенной речи, лишённой, конечно, красот присяжных ораторов, но проникнутой глубокой и пламенной искренностью, он доказал все гибельные результаты европейского пожара — и стрелки истории передвинулись по другому направлению. Война была предотвращена”»[37].
Так сложилось, что в 1914 г. в один день состоялись два покушения: одно — общеизвестное — на наследника престола Австро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда, второе — мало известное — на Г.Е. Распутина. Поэтому в непосредственно предвоенный период Г.Е. Распутин пребывал у себя на родине в селе Покровском и лечился. Оттуда он послал царю и императрице несколько телеграмм, предостерегая его от вступления России в войну.
«Когда в России началась мобилизация, Александра Федоровна послала своему Другу (она называла его так) телеграмму с просьбой о совете. Распутин, лежа на больничной койке, продиктовал ответ: «Пусть Папа не затевает войну, с войной будет конец России и вам самим, погибнут все до единого человека»[38].
Во многих источниках приводится телеграмма, посланная Г.Е. Распутиным из Покровского 29 июля 1914 г. после подписания Николаем II указа о всеобщей мобилизации:
«Милой друг есче раз скажу грозна туча нат расеей беда горя много темно и просвету нету, слес то море и меры нет а крови? что скажу? слов нет, неописуомый ужас, знаю все от тебя войны хотят и верная не зная что ради гибели, тяжко божье наказанье когда ум отымет тут начало конца. Ты царь отец народа не попусти безумным торжествовать и погубить себя и народ вот германию победят а рассея? подумать так воистину не было от веку горшей страдальицы вся тонет в крови велика погибель без конца печаль. Григорий». (…).
И Распутин едва не победил! Вечером, когда на Центральном телеграфе готовились к рассылке указа о мобилизации, последовал телефонный звонок Николая II: все отменить.
В правительстве и Генштабе началась паника. На ночном совещании решили объявить царский звонок недоразумением. Уговаривать императора отправился известный "ястреб" великий князь Николай Николаевич, считавшийся в России главным военным авторитетом и имевший большое влияние на двоюродного племянника.
Утром Сазонов позвонил начальнику Генштаба Николаю Янушкевичу, сообщил, что решение остается в силе, и добавил: "Теперь можете сломать телефон"»[39].
«Распутин сам мне подтвердил: если бы он был в Петрограде, войны бы не было", — показал комиссии Временного правительства бывший министр иностранных дел Сергей Сазонов»[40].
А ещё была записка Петра Николаевича Дурново (1845 — 1915)[41], поданная им «на высочайшее имя» ещё в феврале 1914 г.[42] В ней он аргументировано объяснял, что в назревающем конфликте Германии и Великобритании, Британия будет заинтересована в том, чтобы Россия воевала на её стороне против Германии, и соответственно в этом, пока ещё возможном, но в перспективе почти неизбежном конфликте России, России следует держать нейтралитет.
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!