Список антисоветских мифов Солженицына

Стр 1 из 7Следующая ⇒

Nbsp; В 1974 году писатель и публицист Александр Солженицын выслан из Советского Союза. Практически сразу с ним налаживает контакт издательство YMCA-press, печатный орган «Молодежной Христианской Организации »/Young Men’s Christian Association и журнал русского эмигрантского направления этой организации «Вестник Русского Студенческого Христианского Движения». YMCA-press издает «Архипелаг ГУЛАГ», публикует тексты выступлений Солженицына, например, речь в Вашингтоне 30 июня 1975 года или речь в Нью-Йорке 9 июля 1975 года. Солженицын продолжает развивать концепцию «Покаяния» (и Неразвития), получая доступ к белоэмигрантской литературе и наработкам американских советологов. Все более известным сегодня становится факт использования Солженицыным исследования бывшего колчаковского офицера, перебежчика и сотрудника сначала немецкого пропагандистского органа «Винета» из Министерства Пропаганды, а затем американского советолога Курганова (настоящая фамилия Кошкин). Курганов-Кошкин в 1964 году опубликовал в журнале «Новое русское слово» исследование убыли населения СССР в результате репрессий и Великой Отечественной войны. Данное исследование основывалось на косвенных подсчетах, цифры из него — 66 млн убыли от репрессий и 44 млн убыли от Войны, — не соответствуют действительности. Однако, именно их Солженицын вписывает в свое творчество, основывает на них свою концепцию «Покаяния и самоограничения». В чем состояла эта концепция? На каких еще наработках белой эмиграции основывался Солженицын? Как относилась его концепция к предшествующим? И что он скрыл от своей целевой аудитории — советской интеллигенции? Обо всем этом будет рассказано ниже. Лучше всего отношение Солженицына к белой эмиграции по вопросу о «покаянии» прослеживается по трем источникам: статье Г. Федотова «О национальном покаянии» в журнале «Новый град» (выпуск №6, Париж, 1933 год), статье В. Горского «Русский мессианизм и новое национальное сознание» в журнале «Вестник Русского Студенческого Христианского Движения» (выпуск № 3 (97), Париж — Нью-Йорк, 1970 год), а также статье А. Солженицына «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» (опубликовано в первом томе публицистики Солженицына, статья датируется ноябрем 1973 года). Журнал «Новый град» был создан И. Фондаминским, Г. Федотовым и Ф. Степуном в качестве издания для ученых, философов и богословов, собирающих западнически настроенных эмигрантов на позициях отрицания фашистских и коммунистических режимов в Европе и мире. В «Новом граде» активно публиковались такие известные эмигрантские мыслители, как Н. Бердяев, С. Булгаков и Н. Лосский, обосновавшие греховность русского мессианства, схожесть его с еврейским мессианством и противность его «христианскому универсализму». Георгий Федотов, религиозный мыслитель, историк и публицист, не только пережил революцию в России, но и работал преподавателем, и научным сотрудником в Саратовском университете. В 1925 году не вернулся из научной поездки в Германию, перебрался в Париж, где занимался исследованиями на религиозную тематику из средневекового периода Руси. В 1930-1931 году вместе с И. Лаговским возглавляет уже упомянутый журнал «Вестник РСХД», а с 1931 по 1939 возглавляет журнал «Новый град». О личности В. Горского не удалось узнать сколько-нибудь представительной информации, но он являлся одним из публицистов «Вестника РСХД» в 1960-1970-х гг. Сам «Вестник РСХД» существовал с перерывами, начиная с 1925 года. Редакция переезжала из Парижа в Эстонию и работала нерегулярно. После войны, в 1949 году, в Мюнхене журнал возродил бывший власовский священнослужитель А.Н. Киселев (один из духовных наставников будущего патриарха Московского Алексея II). К высылке Солженицына за рубеж «Вестником РСХД» управлял Никита Струве, в частности, ему принадлежит поздравление Солженицына с Нобелевской премией в выпуске № 3 (97) за 1970 год, в котором размещается статья В. Горского «Русский мессианизм и новое национальное сознание». Статья Солженицына «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни» писалась для сборника «Из-под глыб» в течении 1972, 1973 года и вышла в свет в январе 1974 года, незадолго до высылки автора. По пояснениям Натальи Дмитриевны Солженицыной, статья была написана в результате обдумывания и полемики с вышедшим в советском Самиздате материалом В. Горского в № 3 (97) за 1970 год. Таким образом, мы наблюдаем связь между источниками. Приступим же к их анализу. Анализ содержания источников Давайте поэтапно разберем все три статьи, выделяя общее и отмечая частное. Статьи имеют разные структуры, поэтому, мне придется приводить некоторые фрагменты вразнобой. Г. Федотов пишет свою статью для глубоко верующей аудитории из белой эмиграции. Его задача заключалась в обосновании греховности русского православного мессианизма, да и любого русского мессианизма (в том числе светского) вообще: «…Христос требует жертвы, — самым дорогим и священным, что есть у человека: отцом и матерью, следовательно, и родиной. Так как Он и есть вечная жизнь, то ничто живое в Нем не погибает. Он вернет человеку мать и отца, вернет и родину, но вернет иными, для иной, более чистой любви… Христианская любовь к родине не может ставить высшей целью служение ее интересам и ее могуществу — но ее духовный рост, творчество, просветление, святость. Впрочем, все это охотно признается современным мессианством. Ведь, и для него высшее — духовное призвание России — благая весть, которую она несет миру. Соблазн русского мессианства в другом: прежде всего, в гордости своего призвания. Гордость призвания!.. Такое призвание, если только помнить о нем, — жерновом ляжет на плечи, бросит крестом на землю, пронзит сердце кровоточащей раной. Ведь дело идет не о чем ином, как о спасении мира. Для христианского сознания только жертва имеет спасительное значение. И так как эта жертва принесена раз и навсегда за весь мир, то спасение теперь может означать лишь принятие этой Голгофской жертвы, лишь соучастие в ней. Так правильно понял свое призвание польский мессианизм, основавший свою веру в Мессию-Польшу на безмерности ее страданий и ее веры. Я думаю, что и польский мессианизм неправ. Ибо в христианском мире не может быть народов-мессий, спасающих человечество. Каждый народ, спасая себя, участвует в общем спасении — имеет свое, хотя и неравное по дарам и значению, признание — миссию. Но если когда-нибудь был мессианизм относительно оправданный, то это мессианизм польский… » Федотов связывает неверность русского православного мессианства с грехом гордыни. Запомним это. «…Русскому мессианизму всегда не хватало одного из двух существенных моментов: или страдания (в прошлом), или верности (в настоящем). Впрочем, русские славянофилы, с присущим им религиозным тактом, никогда не говорили о мессианизме России. Однако, многое из этой польско-католической идеи переносилось ими в Россию. Россия, спасающая мир, — такова была их эсхатологическая утопия. Христианская неправда ее была в том, что Россия мыслилась ими во всеоружии своей государственной мощи и славы. Жертвенное спасение подменялось империализмом Кесаря…» Грех гордыни, по Федотову, воплощается в «империализме», т.е. государственническом, царском стремлении в реальном, а не в небесном, мире утвердить «русскую идею» завоеваниями народов и территорий, диктате русской воли подчиненным. «…С тех пор утекли океаны воды. Совершилось, — вернее обнажилось во-очию — религиозное отступничество России… Уже поколение Александра III дало на этот вопрос ясный, хотя и бессознательный ответ. Идеал правды был принесен в жертву славе и мощи. Стилизованный по-православному Ксеркс стал идеалом православного царя и всего русского мнимо-христианского национализма. Отступничество революции было предвосхищено давно — Леонтьевым и Данилевским. Большевизм, сорвав маски, строит Россию Ксеркса… » Вот так! Федотов отмечает преемственность большевиков по отношению к православному мессианству дореволюционной России, утверждая его греховность в способе воплощения — снискании имперской славы и мощи . И связывает понятие правды с жертвенностью и неагрессивностью. «…Если же не молчание, а слово, то о чем? Какое слово может быть религиозно действенно, может помочь спасительному выходу из кризиса? Только одно: вечное слово о покаянии. Покаяние — ужас и отвращение к себе, ненависть к прошлому, черта, рубеж, удар ножа, — новое рождение, новая жизнь… Incipit vita nuova. Почему Россия — христианская Россия — забыла о покаянии? …Каково должно быть постреволюционное христианское сознание? Оно прежде всего исполнено ужасом перед революцией, как своим грехом, грехом своего народа, и стремления начать новую жизнь, чистую от кровавых воспоминаний, хотя и на почве, политой кровью, в условиях, созданных революцией… …Бесконечно тяжело, что наше национальное возрождение хотят начинать, вместо плача Йеремии, с гордой проповеди Филофея. Бедный старец Филофей, который уже раз отравил русское религиозное сознание хмелем национальной гордыни. Поколение Филофея, гордое даровым, незаработанным наследием Византии, подменило идею русской Церкви («святой Руси»), идеей православного царства… …Трижды отрекалась Русь от своего древнего идеала святости, каждый раз обедняя и уродуя свою христианскую личность. Первое отступничество — с поколением Филофея, второе — с Петром, третье — с Лениным. И все же она сохраняла подспудно свою верность — тому Христу, в которого она крестилась вместе с Борисом и Глебом — страстотерпцами, которому она молилась с кротким Сергием. Лампада преп. Сергия еще теплилась до наших дней. И вот теперь, когда всей туче большевистских бесов не удалось задуть ее, вызывают, как Вия, из гроба старца Филофея: не задует ли он?» У Федотова получается цепочка отпадений, в которой, фактически, осуждается всякий мессианизм. Хотя началось все с православной идеи о Третьем Риме, обмирщение мессианской идеи, более светские трактовки, главной и самой действенной из которых оказывается коммунизм, не влияет, по его мнению, на вредность их для «истинного православного пути покаяния и страстотерпия». В. Горский подробно развивает тему вреда и ложного пути любого мессианства: «Духовный и экономический кризис, в котором находится сегодня советская Россия, а также нравственное и политическое банкротство коммунистической системы в целом, заставляют многих все чаще и чаще задумываться над выработкой иного идеала государственной и общественной жизни, нежели идеал коммунистический… Эта проблема — проблема русского национального самосознания и в первую очередь той формы его проявления, которая получила название «московского империализма». Это специфически русская проблема: в странах коммунистического лагеря и «союзных республиках» она принципиально разрешима посредством идеи национальной независимости и автономии, идеи, которая легко объединяет как неокоммунистические, так и антикоммунистические силы. В России же, первой создавшей режим коммунистической диктатуры и с помощью оружия поддерживающей его в других странах, такого рода решение принципиально невозможно…» Обратите внимание на то, как ловко Горский еще в 1970-м году подставляет «московский империализм» — инструмент претворения «русской идеи» в жизнь, — под удар, якобы, «порабощенных народов». Прямо в соответствии с власовской, а затем американской концепцией «порабощенных коммунизмом народов СССР», венцом которой должен стать «Нюрнберг-2: над коммунизмом», который иные уже не стесняясь называют «Русским Нюрнбергом». С соответствующими территориальными потерями, контрибуциями и декоммунизацией/деруссификацией. «Сознание русского человека, будь то сознание ортодоксального коммуниста или оппозиционера, до сих пор очаровано гордой проповедью старца Филофея об особом призвании России… Предполагаемая исключительность миссии России вот уже четыре столетия опьяняет сознание русского человека. Даже П. Я.Чаадаев, отрицавший самобытность духовной жизни в русской истории, считал тем не менее, что «России суждена великая духовная будущность: она должна разрешить все те вопросы, о которых спорит Европа». Но что особенно важно: вера в исключительное призвание России есть достояние не только художественной, философской и религиозной мысли, но и основание социальной, политической и религиозной жизни как России московской и императорской, так и России советской. В последнем случае эта вера принимает предельно уродливую и агрессивную форму советского империализма. Сегодня перед всеми нами стоит задача глубокого и радикального пересмотра всех тех основ, на которых выросло наше национальное самосознание, а также всех тех упований и соблазнов, в атмосфере которых оно пребывало до сих пор… Истинная почва русского национализма — религиозный мессианизм, имеющий яркий аналог с мессианизмом древне-еврейским… В России средневековой мессианизм выступал в форме исповедания русского царства как единственного православного царства во всем мире, призванного до конца истории сохранить чистоту Христовой веры, чтобы вернуть ее Богу в пору наступления конца мира. В России послепетровской эта концепция трансформировалась в идею «Великой России», постепенно теряя в официальной идеологии свою религиозную окраску, она нередко выступала в грубых формах агрессивного империализма или разнузданного шовинизма. Однако, в народных низах, вплоть до XX века, пути России мыслились по-прежнему в категориях московского царства. Славянофилы и Достоевский мессианское назначение России соединяли с особым назначением русского народа — «единственного во всей земле народа-богоносца, грядущего обновить и спасти мир». Вл. Соловьев (в его утопический период) мессианское назначение России видел в идее соединения Церквей и теократическом устройстве русского государства, состоявшем «в точном восстановлении образа Божественной Троицы на земле». В России советской мессианизм связан с верой во вселенское торжество коммунизма, к которому Россия должна привести остальное человечество… …Убежденность во вселенском характере русского православия и благочестия — основа религиозно-историософской формулы нашего мессианизма — учения о Москве как о третьем Риме. В знаменитом письме старца псковского Елеазарова монастыря Филофея к царю Ивану III эта убежденность достигает предельной идеологической оформленности… Таким образом, мессианская доктрина о Москве как о мистическом центре всего мира становится почвой для великодержавного сознания русского народа. И московская власть делает все усилия, чтобы ее внешнее положение соответствовало этому сознанию: Великий князь Иван III добивается титула царя, идет процесс бурного «собирания земель вокруг Москвы», покорение Казани, Астрахани, Сибири, централистские реформы Ивана Грозного и митрополита Макария и, наконец, установление русского патриаршества, как окончательное преодоление зависимости от восточной Церкви… …Раскол оказался роковым событием для русской истории. Реформы Петра Великого, однако, еще более углубили его. Теперь, говоря словами Г. П. Федотова, Россия перестала быть понятной русскому народу. Он не представлял себе ни ее границ, ни ее задач, ни ее внешних врагов, которые были явны и конкретны для него в Московском царстве. Реформы Никона, процесс распада структуры средневекового государства и насильническое дело Петра нанесли серьезный удар по мессианской доктрине. Обмирщенное понимание государственной власти оказалось способным усвоить лишь самую грубую сторону идеи Третьего Рима — империализм… …Думается, что сегодня нет нужды опровергать основные положения славянофильских концепций — религиозная и научно-историческая несостоятельность их более чем очевидна. Вера в «русского Христа» как и вера в богоизбранность русского народа есть возвращение к ветхозаветному сознанию и не имеет оправдания перед универсализмом сознания новозаветного. В утверждении религиозно-национальной исключительности России слышится голос не христианства, а неизжитого ветхозаветного натурализма, голос матери сыновей Зеведеевых, осужденный Спасителем. Христианство обращено ко всем народам, и Евангельскому духу совершенно чужды как мессианские притязания отдельных народов, так и идеи национального усвоения истины… …Русский марксизм, пришедший на смену народничеству в 80-90-ые годы прошлого века и разложивший понятие «народа» на классы, следует рассматривать так же, как одну из форм народническо-мессианского сознания. Несмотря на то, что в марксизме мессианская роль переходит от народа к отдельному классу — пролетариату, несмотря на то, что пролетариат, а не крестьянство есть «избранный народ Божий», призванный спасти и преобразить мир, главная предпосылка народнического сознания — вера в природно-социальный источник истины по-прежнему остается. Уже Маркс, при всем своем атеизме, оказывается целиком на почве традиционного ветхозаветного мессианизма: он не только верит в смысл истории и в возможность окончательного явления его в мире, но и убежден, что явление это должно быть апофеозом посюсторонности — Царством Божиим на земле… (вот вам «обоснование» концепции «жидо-большевизма» — прим. автора поста) …Русский большевизм или русский коммунизм более самобытное явление, нежели русский марксизм. Рожденный в атмосфере перманентной борьбы русской интеллигенции с самодержавием и русской государственностью, большевизм есть предельная революционизация русского мессианизма. Он, хотя и опирается во многом на марксизм, все же есть нечто иное, нежели только социально-экономическая теория или политическая партия. Большевизм — это особый образ мысли и жизни, своеобразная псевдо-религия и псевдо-культура, сознательно и жестоко утверждающая себя помимо и против христианской культуры и религиозного смысла жизни. До 1917 г. он был одной из сектантских групп в социал-демократическом движении, восходящей в своей идеологии через революционное народничество к нигилизму шестидесятых годов… Ниже Горский, как и предшественники, делает крайне важное утверждение: в коммунизме русский мессианизм достигает наивысшего напряжения, накаленности. Хотя это и совершенно светская идея. … Деспотический централизм большевистской организации и аморализм революционных стихий, питавшихся злобой, как по отношению к царскому строю, так и ко всем партиям и группам не исповедывавшим мораль и идеологию большевизма, оказался роковым для России, ибо в большевизме русский мессианизм принял предельно агрессивные формы. И хотя революционная борьба и революция проходили под знаменем интернационализма, тем не менее, главным ее содержанием была «русская идея» — идея «нового слова», которое должна была сказать Россия всему миру и которое она к его и своему несчастью сказала… Октябрьский переворот, при всем его антинародном и заговорщицком характере, тем не менее связан с самыми глубокими пластами народной души, ибо революция оказалась невиданным еще в истории свободным отречением народа от всех тех ценностей и идеалов, которым он исстари поклонялся. Более того, это было и отречением от бремени свободы в пользу рабства, принятием искушений, отвергнутых Христом в пустыне… …Здесь центральный момент в метафизике русской революции и гражданской войны, ибо этим отречением было обусловлено как прельщение большевизмом, так и восстание русского народа против быта, культуры, Церкви, себя самого. Отречение от Бога и христианства было также отречением от России и идеала Святой Руси. И это было предательство не только России старой, эмпирической, «кондовой и избяной», но и предательство России вечной, измена последней ее святыне. Ключ к пониманию революции и ее последствий в том, что она была не столько социально-политическим явлением, сколько феноменом духовного и религиозного порядка… …Преодоление национал-мессианского соблазна — первоочередная задача России. Россия не сможет избавиться от деспотизма до тех пор, пока не откажется от идеи национального величия. Поэтому не «национальное возрождение», а борьба за Свободу и духовные ценности должна стать центральной творческой идеей нашего будущего. Новое национальное сознание должно исходить не из безотчетной зависимости от природно-исторических образований или традиций, не из концепций национально-экономического возрождения, но из духовной жажды свободы, которая коренится в универсализме христианского мирочувствия. Вот задача, стоящая перед нашей новой оппозиционной интеллигенцией… …Подлинная задача России состоит не в том, чтобы «спасать» другие народы или удивлять мир своими бывшими культурными достижениями, но в том, чтобы глубоко и окончательно изжить совершенное преступление — вот что должно стать центральным пунктом нового сознания… …Покаяние — единственный путь к рождению нового сознания, на основе которого должна строиться наша жизнь и национальное самосознание. Подлинное покаяние не есть интеллектуальная рефлексия или морализирование над прошлым, но глубинный переворот, радикальный пересмотр всего внутреннего содержания, активный отказ от греха и деятельное вступление на путь новой жизни… » Что ж, статья В. Горского начинается там, где заканчивается статья Г. Федотова и глубоко развивает тезисы о вреде русского мессианства, всякой «русской идеи», а еще ставит ребром вопрос о покаянии за грех отпадения. Теперь нужно сравнить с этими источниками статью Солженицына, чтобы понять, в чем схожесть и отличия. Обратите также внимание на отличие убежденно-пропагандистского стиля Горского от почти фольклорного стиля речи Солженицына.

А. Солженицын:

«…Труден ли, легок ли вообще этот перенос индивидуальных человеческих качеств на общество, — он труден безмерно, когда желаемое нравственное свойство самими-то отдельными людьми почти нацело отброшено. Так — с раскаянием. Дар раскаяния, может быть более всего отличающий человека от животного мира, глубже всего и утерян современным человеком. Мы повально устыдились этого чувства, и все менее на Земле заметно его воздействие на общественную жизнь. Раскаяние утеряно всем нашим ожесточенным и суматошным веком…

…Мы так заклинили мир, так подвели его к самоистреблению, что подкатило нам под горло самое время каяться: уж не для загробной жизни, как теперь представляется смешным, но для земной, но чтоб на Земле-то нам уцелеть. Тот, много раз предсказанный прорицателями, а потом отодвинутый, конец света — из достояния мистики подступил к нам трезвой реальностью, подготовленной научно, технически и психологически…

Побуждение к раскаянию у Солженицына отличается. Он пишет для в большинстве своем светской, маловерующей аудитории из советской интеллигенции. Если он будет говорить на религиозном языке, как это делал Федотов, то не будет услышан и понят. Поэтому цель — покаяние, — та же, что и у белоэмигрантов, но побудительный мотив к нему материалистический, светский, доступный советским людям. Исходит он из гуманизма, из предупреждения войн и катастроф.

…Нации — живейшие образования, доступные всем нравственным чувствам и, как ни мучителен этот шаг, — также и раскаянию. Ведь «Идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности», — пишет Достоевский («Дневник писателя»; его примеры: еврейская нация создалась лишь после Моисея, многие из мусульманских — после Корана). «А когда с веками в данной национальности расшатывается ее духовный идеал, так падает национальность и все ее гражданские уставы и идеалы»…

… Однако пристойно автору русскому и пишущему для России обратиться и к раскаянию — русскому. Эта статья и пишется с верой в природную наклонность русских к раскаянию, к покаянию, а потому в нашу способность даже и в нынешнем состоянии найти импульс к нему и явить всемирный пример.

Не случайно одна из опорных пословиц, выражающих русское миропонимание, была (была до революции…) — «НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ». Конечно, не от одной природы нашей так, но, влиятельней, от православия, очень искренне усвоенного когда-то всею народной толщей.

Солженицын, как и Федотов, и Горский, использует понятие правды для обоснования необходимости в покаянии. Покаяние, как цель, становится содержанием правды по Солженицыну, однако, повторюсь, побудительным мотивом является не покаяние во грехе отпадения от «истинного православия», а светский гуманистический мотив, понятный советской публике. В этом преобразовании наблюдается искусная пропагандистская работа с целевой аудиторией.

…Но начиная от бездушных реформ Никона и Петра, когда началось вытравление и подавление русского национального духа, началось и выветривание покаяния, высушивание этой способности нашей…

Солженицын недоговаривает советским людям о том, что заявляли белоэмигранты: о греховности и концепции Третьего Рима. Он смещает акцент на Раскол и Петра, как исходную точку отпадения от возможности покаяния, разделяя таким образом периоды развития «русской идеи» на религиозный (до Раскола) и все более светский (после Раскола). Этот ход вводит в заблуждение и скрывает более радикальное эмигрантское проклятие на русское православное мессианство.

…Весь петербургский период нашей истории — период внешнего величия, имперского чванства — все дальше уводил русский дух от раскаяния. Так далеко, что мы сумели на век или более передержать немыслимое крепостное право — теперь уже большую часть своего народа, собственно наш народ содержа как рабов, не достойных звания человека. Так далеко, что и прорыв раскаяния мыслящего общества уже не мог вызвать умиротворения нравов, но окутал нас тучами нового ожесточения, ответными безжалостными ударами обрушился на нас же: невиданным террором и возвратом, через 70 лет, крепостного права еще худшего типа… За последние 60 лет мы не только теряли дар раскаяния в общественной жизни, но и осмеяли его. Опрометчиво было обронено и подвергнуто презрению это чувство, опустошено и то место в душе, где раскаяние, покаяние жило. Вот уже полвека мы движимы уверенностью, что виноваты царизм, патриоты, буржуи, социал-демократы, белогвардейцы, попы, эмигранты, диверсанты, кулаки, подкулачники, инженеры, вредители, оппозиционеры, враги народа, националисты, сионисты, империалисты, милитаристы, модернисты, — только не мы с тобой! Стало быть и исправляться не нам, а им. А они — не хотят, упираются. Так как же их исправлять, если не штыком (револьвером, колючей проволокой, голодом)?

Ниже приводится фрагмент, где Солженицын порицает «русскую идею», называя ее преградой на пути к покаянию.

…Даже и более жесткая, холодная точка зрения, нет, течение определилось в последнее время. Вот оно (обнаженно, но не искаженно): русский народ по своим качествам благороднейший в мире; его история ни древняя, ни новейшая не запятнана ничем, недопустимо упрекать в чем-либо ни царизм, ни большевизм; не было национальных ошибок и грехов ни до 17-го года, ни после; мы не пережили никакой потери нравственной высоты и потому не испытываем необходимости совершенствоваться; с окраинными республиками нет национальных проблем и сегодня, ленинско-сталинское решение идеально; коммунизм даже не мыслим без патриотизма; перспективы России-СССР сияющие; принадлежность к русским или не русским определяется исключительно кровью, что же касается духа, то здесь допускаются любые направления, и православие — нисколько не более русское, чем марксизм, атеизм, естественно-научное мировоззрение или, например, индуизм; писать Бог с большой буквы совершенно необязательно, но Правительство надо писать с большой. Все это вместе у них называется русская идея.

«Мы русские, какой восторг!» — воскликнул Суворов. «Но и какой соблазн,» — добавил Ф. Степун после революционного нашего опыта.А мы понимаем патриотизм как цельное и настойчивое чувство любви к своей нации со служением ей не угодливым, не поддержкою несправедливых ее притязаний, а откровенным в оценке пороков, грехов и в раскаянии за них. Усвоить бы нам, что не бывает народов, великих вечно или благородных вечно: это звание трудно заслуживается, а уходит легко. Что величие народа не в громе труб: неоплатную духовную цену приходится платить за физическую мощь. Что подлинное величие народа — в высоте внутреннего развития; в душевной широте (к счастью, природненной нам); в безоружной нравственной твердости (какую недавно чехи и словаки показали Европе, впрочем не надолго потревожив совесть ее).

В советский период еще раздулась и еще слепее стала заносчивость предыдущего петербургского периода. И так все далее от раскаянного сознания это уводило нас, что не легко убедить, заставить внять наших соотечественников, что ныне мы, русские, не во славе сияющей несемся по небу, но сидим потерянные на обугленном духовном пепелище.

Солженицын осуждает дореволюционный и революционный «империализм», как способ воплощения «русской идеи». Повторюсь, он манипулирует читателем, разделяя развитие русской мысли на, условно, «православно-духовный», «истинный период» покаяния и греховный, ложный, все более светский путь гордыни. Не договаривает о том, что и православный период делился эмигрантами на греховный мессианский и, якобы, «истинный путь» страстотерпия, жертвенности. Возможно, поэтому Солженицын вступает в показную полемику с Горским, который, якобы, преувеличивает грех русского отпадения. Но вывод Солженицына о необходимости раскаяния полностью совпадает с линией эмиграции.

…Пытаясь выразить национальное раскаяние, приходится испытать не только враждебное сопротивление с одной стороны, но и страстное вовлечение с другой. Это статьи в № 97 «Вестника Русского Христианского Студенческого Движения», особенно— «Мetanoia» (самоосуждение, самопроверка, от Булгакова же и взято, из 1911 года) анонимного автора NN и «Русский мессианизм» такого же анонима Горского. Группа статей в № 97 — не случайность. Это, может быть, замысел: нашей беспомощностью воспользоваться и выворотить новейшую русскую историю — нас же, русских, одних обвинить и в собственных бедах, и в бедах тех, кто поначалу нас мучил, и в бедах едва ли не всей планеты сегодня. Эти обвинения — характерны, проворно вытащены, беззастенчиво подкинуты, и уже предвидится, как нам будут их прижигать и прижигать…

…Кто начинает раскаиваться первым, раньше других и полней, должен ждать, что под видом покаянщиков слетятся и корыстные, печень твою клевать. А выхода нет все равно: только раскаяние.

Может оказаться, что мы уже не способны к этому мечтаемому пути поиска и признания своих ошибок, грехов и преступлений. Но тогда и нельзя увидеть нравственного выхода из нашего провала. А всякий другой выход — не выход. Лишь временный общественный самообман. Если же мы окажемся настолько ещё не погибшими, что найдем в себе силы пройти эту жгучую полосу общенационального раскаяния, раскаяния внутреннего, что мы тут, внутри страны, наделали сами над собою, — то возможно ли будет России на этом остановиться? Нет, нам придется решимость в себе найти еще и на следующие шаги: на признание грехов внешних, перед другими народами. А их немало у нас. И для очищения мирового воздуха и для убеждения других в нашей искренней расположенности мы не должны ни скрывать этих грехов, ни комкать, ни смягчать в воспоминаниях. Я думаю: если ошибиться в раскаянии, то верней — в сторону большую, в пользу других.Принять заранее так: что нет таких соседей, перед которыми мы невиновны. Как в прощеный день просят прощения у всех окружающих. Охват раскаяния — бесконечен.

Выводы

Итак, пришло время делать выводы.

У всех трех авторов общими являются три составляющие. Первая составляющая — греховность наличия у России и русского народа (именно русского, на это упирает Горский) мессианской религиозной или мессианской светской идеи, а проще говоря идеи самостоятельного развития. Федотов последовательно называет этапы греха отпадения: Иван III (идея Третьего Рима), Петр I (фактическое построение империи), Ленин (идея коммунизма). Горский добавляет подробное обсуждение перечисленного и особенно славянофильских идей. Вторая составляющая — критика дореволюционного и коммунистического «империализма», как способа воплощения «русской идеи».

Третья составляющая — покаяние, как искомая цель; покаяние авторы связывают с понятием «правды».

Первое серьезное отличие статьи Солженицына в побудительном мотиве к покаянию. Ему приходится приспосабливать эмигрантскую концепцию покаяния к советской маловерующей аудитории. Поэтому Солженицын меняет содержание цели «покаяния во грехе отпадения от истинного православия» на гуманистическое, светское содержание «ради предупреждения войн, кризисов и катастроф». Наиболее полно практические шаги по этому, якобы гуманистическому, направлению Солженицын излагает в «Письме к вождям Советского Союза», написанном в том же 1973 году, что и статья о раскаянии. Например, он рекомендует отказаться от идеологии марксизма-ленинизма в пользу опережающего в этом смысле Китая, свернуть прогрессивное индустриальное развитие, якобы угрожающее мировой экологии, отказаться от призывной армии, якобы потому, что отслужившая молодежь впитывает там «имперские амбиции», отказаться от поддержки союзников по социалистическому блоку и многое другое.

Второе отличие статьи Солженицына от статей Федотова и Горского в том, что те обращаются к третьему лицу — русской интеллигенции, имея в виду как эмигрантов, так и находящихся в Советском Союзе. Солженицын же говорит «мы!». Он говорит от первого лица, от лица этой самой интеллигенции, которой предлагается привести Россию к покаянию.

Третье отличие заключается в манипулятивном приеме Солженицына, очень смелом, практически наглом: он обличает статью Горского, хотя развивает ее идеи. Таким образом он как бы сбрасывает преемственность в глазах читателя-простака, но вывод его все равно: «выхода нет, только раскаяние». Ему удается скрыть сердцевину эмигрантской концепции о том, что и православная, и светская мессианские идеи одинаково греховны для России. Солженицын прячет выпады Федотова и Горского против Филофея, изобретателя идеи Третьего Рима, и русских славянофилов.

Солженицын выступает проводником для советской интеллигенции, зазывая ее на скользкую дорожку и первым вступая на этот путь. «Светоч» предупредил, что «охват раскаяния — бесконечен». И по нарисованным белой эмиграцией этапам покаяния советские граждане сначала будут каяться за преступления коммунизма, затем за преступления имперцев-славянофилов, затем отдадут завоевания Петра Первого, затем будут искупать грехи Ивана Грозного и даже Ивана III. То есть буквально до размеров Московского княжества! Все этапы роста и развития России обличаются, как греховные! Это и есть схема Неразвития нашей страны. Ее можно сравнить с тандемным кумулятивным боеприпасом из двух частей. Солженицын выступает первой частью, сбивающей советскую аудиторию с толку, увлекающей на путь покаяния ради мира во всем мире. Пожертвовавшие своим мировоззрением советские люди на следующем этапе оказываются беззащитными перед второй, основной боевой частью, состоящей из белоэмигрантского яда против любой русской идеи и православного мессианства в том числе. Русским нельзя иметь идей самостоятельного развития в принципе!

Однако, Солженицын еще кое-что утаил от советской интеллигенции и советского народа. Кое-что очень важное. Не случайно он вступает в конфликт с Горским, обличая его за злостное желание макнуть советских в омут покаяния с головой. Ведь не у всех советских интеллигентов и тем более у советских трудящихся была возможность прочесть номер эмигрантского журнала 1970-го и тем более 1933-го года, чтобы узнать, насколько велико расовое презрение к «советским», как их ненавидят. Быть может, если бы в СССР смогли бы прочесть вот это, то послали бы «Светоча» к черту со своим «а выхода все равно нет, кроме покаяния».

Г. Федотов:

«…Прошедший через революцию русский человек быстро теряет не только национальное, но и человеческое лицо… »

В. Горский:

«Понятие русского народа в системе традиционного национал-мессианизма неразрывно связано с понятием «русского человека». Однако, в нем, как и во всем остальном, налицо выветривание национального своеобразия. Пытаясь определить национальный тип русского человека последних десятилетий, мы решительно теряемся перед невозможностью уловить в нем черты, известные нам хотя бы по русской классической литературе. Это совсем новый, почти биологически новый тип, рожденный революцией и коммунистическим режимом — homo sovieticus. За полвека, прошедших со времени Октябрьского переворота, он окончательно выкристаллизовался и приобрел ту особую устойчивость, которая позволяет говорить о нем, как об особом типе. Об этом очень тонко писал в свое время Г. П. Федотов, пораженный необычайной резкостью происшедшей перемены. Действительно, перебирая все те характерные черты, которые принято было выделять в русском человеке, мы невольно теряемся перед их метаморфозой. К чему бы мы ни прикасались — будь то «доброта и кенотическая жалость», «тонкая духовная организация» или «чуткость народной души к фальши» — всюду мы наталкиваемся на черты, если не прямо противоположные прежним, то, по крайней мере, сильно искаженные. И это не случайно. Рождение homo sovieticus’a есть явление не социального, а метафизического, духовного порядка. Внешне, особенно в отношении к своим ближним, советский человек может быть вполне и добрым и нравственным, но он не перестает от этого быть советским человеком, ибо тайна его рождения есть тайна свободы, тайна отказа от ее бремени и личной ответственности.

Отречение от свободы не проходит для человека безнаказанно, превращая его в раба необходимости; вся разница лишь в том, в каком обличий эта необходимость ему предстает и как усыпляет его совесть. Вот почему, будучи даже убежденным оппозиционером, он почти всегда остается все тем же советским человеком.»

Таким образом получается, что «умеренные», «христианские» публицисты Федотов и Горский, не смотря на призывы к любви и покаянию, люто, до конца ненавидят советского человека, в том числе оппозиционеров!

Знаете, на что и на кого это похоже и с кем объединяет «умеренных» эмигрантов? С беломонархическим фашизмом Ивана Ильина. Процитирую его брошюру «Яд большевизма» и статью «О русском фашизме» из журнала «Русский колокол», соответственно, 1931 и 1928 года.

Иван Ильин:

«Что же есть большевизм? Большевизм есть разложение духа и разнуздание алчности в человеческой душе…Большевизм не есть помешательство, но он есть несомненно душевно-духовная болезнь; этим, между прочим, и объясняется то обстоятельство, что во главе большевистских восстаний и переворотов оказываются нередко люди или психически неуравновешенные, или нравственно дефективные, или просто находящиеся в стадии начального помешательства…» (брошюра «Яд большевизма», стр 9-10, Женева, 1931 г.,)

«За последние десять лет рыцарственное движение, которое во всем его мировом объеме следует обозначить как белое движение, завязывается, крепнет и развертывается в самых различных странах и под различными наименованиями. Впервые оно началось у нас в России (в конце 1917 года), где оно по необходимости сразу получило военную организацию и вылилось в форму междоусобной войны. Вслед затем оно зародилось в Германии, в Венгрии и в 1919 году — в Италии; здесь оно после трехлетней организационной подготовки и нескольких героических столкновений, овладело государственным аппаратом и создало так называемый «фашистский» режим. Этот политический успех заставил наших современников говорить и думать о фашистском «методе» (т.е. о верном способе) борьбы с большевистской заразой, и вызвал организованные подражания в других странах (Франция, Англия, Чехословакия). И, как это нередко бывает в человеческой деятельности, случилось, что одна из форм белого движения (именно национально — итальянская) имевшая на месте серьезный успех, заслонила собою другие драгоценные и необходимые формы и дала свое имя всему движению в целом… » (журнал «Русский колокол» №3, статья «О русском фашизме», стр.55, Женева, 1928 г.)

«Умеренные» белоэмигранты Г. Федотов и В. Горский (и другие), таким образом, объединяются с радикальными белоэмигрантскими фашистами в убежденности о биологической и психической дефективности советского человека. В том числе, и оппозиционера. Солженицын же, взявший от белоэмигрантов функциональные, практические составляющие, со своим «безвыходным и безграничным покаянием» ввел советскую интеллигенцию на путь смертников. И увлек весь советский народ, со всем множеством его национальностей в колоссальное бедствие, в котором распад Советского Союза есть только первый из намеченных кругов ада.

Но есть одно важное положительное обстоятельство: народ-то покаяния не давал.

И сегодня мы наблюдаем множественные попытки навязать уже народу покаяние под разными соусами. «Царебожники», как часть монархических фашистов, призывают к покаянию за смерть Николая II. На конференции хулиганского молодежного движения «Декоммунизация» (лидером является Дмитрий «Энтео» Цорионов) Игорь Чубайс призвал к покаянию в форме «Русского Нюрнберга» (уже русского, а не коммунистического). Фонд «Возвращение» и многочисленные сочувствующие ему призывают к смене названий советских топонимов — улиц, площадей, городов и целых областей, а также к сносу советских памятников. На основе конструкта «Покаяния и Неразвития» возникает много форм русофобской деятельности.

Нам — тем, кто не предавал, тем, кто остался верен Советскому Союзу и России, — нам не за что каяться перед фашизмом!

Разбор "Письма вождям Советского Союза" А. Солженицына

Этот разбор представляет из себя вторую часть исследования публицистики Солженицына и его концепции "Раскаяния и самоограничения". В первой части мы установили преемственность цели (привести советский народ к "покаянию"), порицания любой "русской идеи", порицания воплощения любой "русской идеи" на практике (дореволюционный и советский "империализм") у Солженицына по отношению к белоэмигрантам 1930-1970-х гг. Однако, разобранная статья "Раскаяние и самоограничение, как нормы национальной жизни" включает две категории, из которых мы рассмотрели лишь "покаяние". Можно сказать, что "Раскаяние и самоограничение..." является манифестом диссидентского движения в СССР, духовным основанием для разрушения советского общества. А вот практические советы по "самоограничению" - второй категории, - Солженицын в изобилии даёт в "Письме вождям Советского Союза", которое было написано в том же 1973 году, что и "Раскаяние и самоограничение...". Поэтому наш разбор, возможно, главного мотива в творчестве "Светоча" - о покаянии, - не будет полным без подробного рассмотрения практических советов по ликвидации советского строя.

Материал, который предлагается читателям, имеет вид справочника по самым расхожим мифам, преувеличениям, передёргиваниям, искажениям и просто ложным утверждениям, которые Солженицын ретранслировал советской интеллигенции от белоэмигрантов, гитлеровских пропагандистов, власовских пропагандистов, американских и британских советологов и многочисленных прочих акул информационной войны против коммунизма вообще и Советского Союза в частности. В виду большого размера материала описание исследования приводится в начале текста, далее следуют мифы в том же порядке, как они идут по тексту "Письма...".

На 38 страниц текста "Письма..." приходится 53 мифа, передёргивания, преувеличения, искажения и ложных утверждения. Каждый миф определён в одну из следующих групп, некоторые из них сложносоставные и относятся сразу к нескольким группам:

Против марксизма (в тексте: "антимарксизм") - 23 тезиса из 53;
О несостоятельности всего советского (в тексте: "несостоятельность") - 24 тезиса из 53;
Рецепты по "самоограничению" СССР (в тексте: "ограничения") - 20 тезисов из 53;
О Перестройке (в тексте: "Перестройка") - 4 тезиса из 53;
О "покаянии" (в тексте: "Покаяние") - 3 тезиса из 53;
Не вошедшее (в тексте: "общее") - 4 тезиса из 53.

Из 53 антисоветских тезисов 18 являются сложносоставными и относятся к разным категориям. Интересна также насыщенность текста: Солженицын искусно владеет умением писать, поэтому насыщенность сложносоставными тезисами наблюдается с 33-го по 47-й, ближе к концу текста, где полагается быть кульминации. В кульминации "Письма" 12 из 14 антисоветских тезисов являются сложносоставными. Структура кульминации: примерно 1 абзац = 1 тезису.

Темы, которые затрагивает Солженицын:

Марксизм, как наука;
Марксизм, как экономическое и социологическое учение;
Промышленность СССР;
Сельское хозяйство СССР;
Армия СССР;
Права женщин в СССР;
Урбанистика в СССР;
Образование в СССР;
Дипломатические отношения с другими странами;
И многое другое...

Приступим!

Список антисоветских мифов Солженицына

1) Союзники выдали Сталину "граждан", а не коллаборационистов. Недоговорка

Группа: Общее

... Например, конец второй мировой войны, когда Сталин, без затруднений всегда переигрывавший Рузвельта, переиграл и Черчилля, взял не только всё, что хотел в Европе и Азии, но даже, вероятно сверх своих ожиданий, легко получил ещё и более миллиона советских граждан, отбивавшихся от возвращения на родину, но преданных западными союзниками обманом и силой. ("Письмо вождям Советского Союза", "Александр Солженицын. Публицистика", Т.1, стр. 151-152)

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 206; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 5 6 7 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!