Гл.1. Философское и естественнонаучное мышление. С. 35-52.
Низшие животные, живущие в простых, постоянных и благоприятных условиях среды, приспособляются к ее мгновенным изменениям при помощи прирожденных рефлексов. Обыкновенно этого бывает достаточно для сохранения индивидуума и вида, но выжить в условиях среды более сложной и менее постоянной животное может только тогда, когда оно способно приспособляться к более или менее обширному - пространственно и временно - многообразию ее. Для этого требуется известная пространственная и временная дальнозоркость. Эта дальнозоркость достигается прежде всего более совершенными органами чувств, а при дальнейшем нарастании требований — развитием жизни представлений. Действительно, живое существо, обладающее памятью, имеет в своем психическом поле зрения более обширную пространственную и временную среду, чем оно могло бы объять одними своими органами чувств. Оно воспринимает, так сказать, и те части среды, которые находятся в соседстве с непосредственно видимыми, оно видит приближение добычи или врагов, о котором ему не может еще сообщить ни один из его органов чувств. Первобытный человек имеет количественное преимущество перед другими животными именно только силою своей индивидуальной памяти, которая с течением времени усиливается передачей воспоминаний от предков и рода. Даже развитие культуры вообще существенно характеризуется тем, что все большие и большие пространственно и временно области попадают в сферу ведения человека. По мере того как жизнь с развитием культуры становится немного легче, прежде всего благодаря разделению труда, развитию промыслов и т. д., пред-ставления индивидуума, ограниченные тесной областью фактов, выигрывают в силе, не теряя ничего в смысле своего объема для всего народа. Усилившееся таким образом мышление может по-степенно само стать специальной профессией. Научное мышление развивается из обыденного. Таким образом научное мышление является последним звеном в непрерывной цепи биологическо-го развития, начавшегося с первых элементарных проявлений жизни.
|
|
|
2. Цель простых, обыденных представлений сводится к ло-гическому дополнению частично наблюденного факта. Охотник,
2* 35 заметив добычу, представляет себе образ жизни преследуемого животного, чтобы с ним целесообразнее сообразовать свои соб-ственные действия. Сельский хозяин, собираясь культивировать какое-нибудь растение, думает о подходящей почве, о правиль-ном выборе семян, о времени созревания растения. Эта черта умственного дополнения факта по какой-нибудьданной его час-ти является общей для научного мышления и для обыденного. И Галилей не ищет ничего иного, как представить себе весь про-цесс движения, когда даны первоначальная скорость и направ-ление брошенного камня. Но другой чертой научное мышление отличается от обыденного часто в весьма сильной степени. Обы-денное мышление служит, по крайней мере в своих начатках, практическим целям, прежде всего удовлетворению физических потребностей. Ставшее же более сильным, научное мышление создает себе собственные цели, стремится удовлетворить самого себя, устранить умственное стеснение. Выросшее на службе практическим целям, оно с течением времени становится само себе господином. Обыденное мышление не служит чисто-позна-вательным целям и вследствие этого страдает кое-какими недо-статками, от которых первоначально не свободно и развившееся из него научное мышление. От этих недостатков последнее осво-бождается лишь медленно и весьма постепенно. Каждый взгляд назад, на период прошлый, законченный, учит нас, что научное мышление в своем развитии заключается в непрерывном исп-равлении мышления обыденного. Но с ростом культуры научное мышление начинает влиять и на то мышление, которое служит практическим целям. Обыденное мышление все более и более ограничивается и вытесняется научно дисциплинированным тех-ническим мышлением.
|
|
|
3. Изображение фактов действительности в наших мыслях или приспособление наших мыслей к этим фактам дает возмож-ность нашему мышлению умственно восполнять факты лишь частично наблюденные, поскольку это восполнение определяет-ся наблюденной частью. Эта определенность заключается во взаимной зависимости признаков фактов, которая и является исходным пунктом для мышления. Так как обыденное и моло-дое научное мышление вынуждены ограничиться довольно грубым приспособлением мыслей к фактам, то мысли эти, приспособляе-мые к фактам, не всегда бывают согласны между собой. Таким образом появляется новая задача, которую мышление должно разрешить для полного своего удовлетворения, — задача приспо-собления мыслей друг к другу. Это последнее стремление,обуслов-ливающее логическое очищение мышления, но идущее гораздо
|
|
|
36 дальше этой цели, является характерным и преимущественным признаком науки, в отличие от обыденного мышления. Послед-нее довольствуется тем, что оно лишь приблизительно служит к осуществлению практических целей.
4. Научное мышление встречается в двух, с виду довольно различных, типах; в виде мышления философа и мышления специалиста-исследователя. Первый стремится к возможно полной всеобъемлющей ориентировке во всей совокупности фактов. При этом он не может возвести до конца своего здания, не позаимствовав для этого материал у специалистов. Второй первоначально занят ориентировкой и обобщением в одной ка-кой-нибудь небольшой области фактов. Но так как разграниче-ние фактов никогда не бывает возможно без некоторой дозы произвола и насильственное™ и определяется заранее постав-ленной временной интеллектуальной целью, то эти границы, которые ставит себе специалист-исследователь, с развитием специальной науки все более и более расширяются. Специа-лист-исследователь в конце концов тоже приходит к той мыс-ли, что для успешного ориентирования в его собственной области он должен принять в соображение результаты, к кото-рым пришли в своих областях все остальные специалисты. Таким образом и все специалисты в совокупности стремятся к мировой ориентировке при помощи объединения всех своих специальных областей. Ввиду неполноты достигнутых резуль-татов это стремление ведет к открытым или к более или менее прикрытым заимствованиям у мышления философского. Та-ким образом конечная цель всякого исследования оказывается одной и той же. Это видно из того, что и величайшие филосо-фы, как Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц и др., открыли также новые пути и в области специальных наук, а с другой сто-роны такие специалисты-исследователи, как Галилей, Ньютон, Дарвин и др., не нося имени философов, оказали мощное со-действие развитию философского мышления. Надо, правда, признать: то, что философ считает за возмож- ное начало, улыбается естествоиспытателю, лишь как очень от- даленный конец его работы. Но это различие во мнениях не должно мешать исследователям — да и действительно не меша- ет — учиться друг у друга. Через многочисленные опыты охарак- теризовать общие признаки обширных областей философия накопила богатый опыт в этих исследованиях; она даже ма- ло-помалу научилась распознавать и отчасти избегать тех оши- бок, в которые сама впадала и в которые почти всегда впадает еще и поныне не прошедший философской школы естествоис-
|
|
|
37 пытатель. Но философское мышление дало естествознанию и положительные ценные идеи, как, например, различные идеи сохранения. С другой стороны, философ берет у специальной науки более солидные основания, чем те, которые могло ему дать обыденное мышление. Естествознание дает ему пример осторожной, прочной и плодотворной постройки здания науки, а вместе с тем он извлекает поучительный урок из слишком бо-льшой односторонности естествоиспытателя. В действительно-сти всякий философ имеет свое домашнее естествознание, и всякий естествоиспытатель — свою домашнюю философию. Но эти домашние науки бывают в большинстве случаев несколько устаревшими, отсталыми. В очень редких случаях естествоиспы-татель может согласиться вполне с естественнонаучными взгля-дами философа, по тому или другому поводу высказанными. С другой стороны, большинство естествоиспытателей придержи-вается еще в настоящее время, в качестве философов, материа-лизма, которому 150 лет от роду и недостаточность которого давно уже разглядели не только философы по призванию, но и люди более или менее знакомые с философским мышлением. Только немногие философы принимают в настоящее время уча-стие в естественнонаучной работе, и только в виде исключения можно встретить естествоиспытателя, посвящающего собствен-ную свою работу ума вопросам философским. А между тем и то и другое безусловно необходимо для достижения согласия между теми и другими, ибо одно чтение ни тем, ни другим помочь не может. Если мы оглянемся назад, на старые, тысячелетние, пути, по которым шли философы и естествоиспытатели, мы увидим, что они в некоторых своих частях хорошо заложены. Но во многих местах они как будто запутываются под влиянием естественных, инстинктивных, как философских, так и естественнонаучных предрассудков, оставшихся в виде мусора от старых попыток и неудавшихся работ. Было бы полезно время от времени расчи-щать эти кучи мусора или обходить их.
5. Не только человечество, но и каждый отдельный человек находит в себе, раз пробудившись к полному сознанию, готовое мировоззрение, в сложении которого он не принимал участия. Он получает его как дар природы и культуры. С этого должен на- чать каждый. Ни один мыслитель не может сделать ничего бо- лее, как, исходя из этого мировоззрения, развивать его далее, вносить в него поправки, пользуясь опытом предков, избегая по мере разумения ошибки последних, — одним словом, самостоя- тельно и осмотрительно еще раз пройти свой путь ориентирова-
38 ния. К чему же сводится это мировоззрение? Я нахожу себя в пространстве, окруженным различными телами, способными двигаться в этом пространстве. Тела эти суть: «безжизненные» тела, растения, животные, люди. Мое тело, тоже способное дви-гаться в пространстве, является для меня в такой же мере види-мым, осязаемым, вообще чувственным объектом, занимающим часть чувственного пространства, находящимся вне остальных тел и рядом с ними, как сами эти тела. Мое тело отличается от тел остальных людей, помимо индивидуальных признаков, еще и тем, что при прикосновении к нему являются своеобразные ощущения, которых я при прикосновении к другим телам не на-блюдаю. Далее, мое тело моему глазу не так полно видно, как тела других людей. Если взять мою голову, то, по крайней мере непосредственно, я могу видеть лишь очень незначительную часть ее. Вообще мое тело является мне в перспективе, совер-шенно различной от той, в которой являются мне все остальные тела. Той же самой оптической точки зрения я по отношению к другим телам занять не могу. Подобное можно сказать и относи-тельно чувства осязания, как и относительно остальных чувств. И голос свой я слышу, например, совершенно иначе, чем голоса других людей1. Далее, я нахожу в себе воспоминания, надежды, опасения, склонности, желания, волю и т. д., в развитии кото-рых я в такой же мере неповинен, как в существовании тел в окружающей меня среде. Но с этой волейсвязаны движения од-ного определенного тела, именно того, которое по этому призна-ку и по указанным выше признакам обозначается как мое тело. Когда я наблюдаю движения тел других людей, то практические потребности и сильная аналогия, действию которой я не могу противиться, побуждают меня мыслить, что и с ними связаны такие же воспоминания, надежды, опасения, склонности, жела- ния, воля, какие связаны с моим телом. Далее, действия других людей заставляют меня допустить, что мое тело и остальные тела существуют для них столь же непосредственно, как для меня су- ществуют их тела вместе с остальными телами, но, напротив, мои воспоминания, желания и т. д. существуют для них тоже лишь как результат непреоборимого заключения по аналогии, как для меня существуют их воспоминания, желания и т. д. На- зовем покуда совокупность всего существующего непосредствен- но в пространстве для всех именем физического и непосредственно данное только одному, а для всех других существующее только как В хороших фонографах можно узнать тембр голоса друзей, но собственный голос имеет чуждый тембр, ибо нет резонанса головы.
39 результат умозаключения по аналогии — именем психического. Совокупность всего, непосредственно данного только одному, назовем также его (более тесным) Я. Вспомним противоположе-ние у Декарта: «материя и дух — протяжение и мышление». Здесь лежит естественная основа дуализма, который, впрочем, может представить все возможные переходы от чистого материа-лизма к чистому спиритуализму, в зависимости от оценки значения физического и психического, в зависимости от того, что из них считать фундаментальным, основным и что — вторичным, выве-денным из основного. Но эта противоположность, выраженная в дуализме, может принять и столь резкий характер, что о ка-кой-либо связи между физическим и психическим — в противо-положность естественному взгляду — нельзя будет более и думать, как то проявилось в удивительных в чудовищных теориях «окка-зионализма» и «предустановленной гармонии»2.
6. То, что я нахожу в пространстве, в окружающей меня сре-де, представляет части, зависящие друг от друга. Магнитная стрелка приходит в движение, когда в достаточной близости от нее помещают другой магнит. Тела нагреваются у огня и охлаж-даются, придя в соприкосновение с куском льда. Лист бумаги, находящийся в темноте, становится видимым при пламени лам-пы. Поведение других людей понуждает меня допустить, что в этом находимое ими подобно находимому мною; знание зависи-мостей между находимым, между переживаниями имеет для нас великий интерес как практический, для удовлетворения потреб-ностей, так и теоретический, для мысленного восполнения непол-ноты находимого. При изучении взаимной зависимости действий различных тел я могу рассматривать тела людей и животных как тела не живые, отвлекаясь от всего, полученного через умоза-ключение по аналогии. Зато я снова замечаю, что мое тело ока-зывает всегда существенное влияние на находимое. На белый лист бумаги может бросать тень какое-нибудь тело; но я могу на этом листе увидеть пятно, сходное с этой тенью, и в том случае, если непосредственно до этого смотрел на очень светлое тело. При соответственном положении моих глаз я могу видеть одно тело вдвойне или два весьма сходных тела втройне. Тела, находя- щиеся механически в движении, я могу видеть, если я до этого быстро вращался, в состоянии покоя или наоборот, тела, нахо- дящиеся в покое, могу видеть тогда движущимися. Когда я закры- В 83-м письме к немецкой принцессе Эйлер показал, как смешно и противо-речит всему повседневному опыту, когда между собственным телом и собст-венной психикой не признают никакой более тесной связи, чем между каким угодно телом и какой угодно психикой.
40 ваю мои глаза, мои оптические интеллектуальные переживания вообще исчезают3. Через соответственные воздействия моего тела могут быть вызваны осязательные или тепловые и тому по-добные переживания. Но когда мой сосед делает такие опыты на своем теле, в моих интеллектуальных переживаниях это не изме-няет ничего, хотя из его сообщений я узнаю, да и по аналогии* должен допустить, что его переживания соответствующим обра-зом изменились. Итак, составные части находимого мною в пространстве зави- сят не только вообще друг от друга, но и в частностиот интеллек- туальных переживаний моего тела, и то же самое mutatis mutandis можно сказать о каждом человеке. Тот, кто слишком переоценивает последнюю зависимость всей совокупности наших переживаний от нашего тела и потому недооценивает все другие существующие за- висимости, легко склоняется к тому, чтобы все находимое нами рассматривать лишь как продукт нашего тела, считать все «субъек- тивным». Но мы всегда имеем перед глазами пространственную ограниченность U нашего тела и видим, что части находимого нами вне U в равной мере зависят друг от друга и от находимого внутри U. Правда, изучение зависимостей, вне /лежащих, гораздо проще и гораздо дальше ушло вперед, чем изучение зависимостей, переходящих пределы U. Но в конце концов мы все же должны принять, что эти последние зависимости того же, все-таки того же рода, как и первые, в чем нас все более и более убеждает развиваю- щееся изучение чужих тел, животных и людей, находящихся вне пределов нашего К Развитая физиология, все более и более опира- Примечание переводчика. Не находя в русском языке подходящего слова для точ-ного и дословного перевода немецкого термина «der Befund», мы обратились за советом к самому автору книги, Э. Маху, на что он ответил любезным письмом, в котором он между прочим пишет следующее: «. словом «Befund» а назвал то, что мы находим в каком-нибудь специальном случае, когда мы просто вгляды-ваемся или вслушиваемся во что-либо, прикасаемся к чему-либо, а также при более подробном и даже более трудном исследовании. Я нахожу, например, что лист зеленого цвета, что равноугольный треугольник есть также равносторон-ний треугольник, что цинк растворяется в разведенной серной кислоте, что сви-нец пластичен, что он при нагревании плавится и т. д. Таким образом под словом «Befund» никак нельзя подразумевать того, что философ в совершенно общей форме называет словом «данное» или «непосредственно данное», а толь-ко то, что именно и составляет основу или содержание специального суждения. Можно вместо слова «Befund» сказать также «интеллектуальное переживание» (intellektuelles Erlebnis). Der Befund может явиться также результатом внутренне-го созерцания, когда я, например, замечаю, что мысль об определенном доме напоминает мне о том, что я пережил в нем. Я надеюсь, что сказанное поможет Вам найти для перевода соответствующее русское слово.» Полагаем, что выражение «интеллектуальное переживание» наилучше пере-дает мысль автора. В некоторых местах, однако, мы ради простоты переводи-ли этот термин словом «находимое».
41 ющаяся на выводы физики, может также выяснить и субъективные условия какого-нибудь интеллектуального переживания. Наивный субъективизм, рассматривающий уклоняющиеся интеллектуаль-ные переживания одной и той же личности при изменяющихся условиях и разные интеллектуальные переживания различных лич-ностей как случаи иллюзии и противополагающий эту последнюю какой-то мнимой, остающейся всегда постоянной действитель-ности, в настоящее время более не допустим. Ибо для нас важно только полное знание всех условий того или другого интеллектуа-льного переживания; только в таком знании находим мы практи-ческий или теоретический интерес.
7. Все физическое, находимое мною, я могу разложить на эле-менты, в настоящее время дальнейшим образом неразложимые: цвета, тоны, давления, теплоту, запахи, пространства, времена и т. д. Эти элементы4 оказываются в зависимости от условий, ле-жащих вне и внутри U. Постольку, и только постольку, поскольку эти элементы зависят от условий, лежащих внутри U, мы называем их также ощущениями. Так как ощущения моих соседей столь же мало даны мне непосредственно, как и им мои, то я вправе те же элементы, на которые я разложил физическое, рассматривать и как элементы психического. Таким образом физическое и психическое содержат общие элементы и, следовательно, между ними вовсе нет той резкой противоположности, которую обыкновенно принима-ют. Это становится еще яснее, когда оказывается, что воспомина-ния, представления, чувствования, воля, понятия создаются из оставшихся следов ощущений и с этими последними, следователь-но, вовсе не несравнимы. Если я теперь называю всю совокуп-ность моего психического, не исключая и ощущений, моим Я в самом широком смысле этого слова (в противоположность более тесному Я, см. стр. 39), то в этом смысле я могу сказать, что в моем Я заключен мир (как ощущение и как представление). Но не сле-дует упускать из виду, что это воззрение не исключает других, име-ющих равное право на существование. При этой точке зрения солипсизма, стирающей противоположность между миром и на-шим Я, этот мир, как нечто самостоятельное, как будто исчезает. Но граница, которую мы обозначили через £/, при этом все же остается; она теперь идет це вокруг более тесного Я, а через середи- ну более широкого Я, через середину «сознания». Не обратив вни- мания на эту границу и не приняв в соображение аналогию нашего Я с чужим Я, мы вообще не могли бы прийти к точке зрения со- См. «Анализ ощущений». — Укажу еще здесь на весьма интересные рассуж-дения Р. фон Штернека, хотя я в некоторых пунктах с ним не согласен (v. Sterneck, Ueber die Elemente des Bewusstseins. «Ber. d. Wiener philosophischen Gesellschaft», 1903).
42 липсизма. Таким образом, кто утверждает, что наше познание не может выйти из пределов нашего Я, тот имеет в виду расширенное Я, которое предполагает уже признание мира и чужих Я, Не улуч-шает дела и ограничение «теоретическим» солипсизмом5 исследо-вателя. Нет изолированного исследователя. Каждый ставит себе также и практические цели, каждый учится и у других и работает также для ориентировки других.
8. При констатировании находимого нами физического мы легко впадаем в разные ошибки или «иллюзии». Прямую палку, опущенную в воду в косом положении, мы видим переломленной, и человек неопытный мог бы подумать, что и для осязания она окажется такой же. Мнимое изображение в вогнутом зеркале ка-жется нам осязаемым. Ярко освещенному предмету мы приписы-ваем белый цвет и бываем изумлены, когда мы находим, что тот же предмет при умеренном освещении оказывается черного цвета. Древесный ствол в темноте напоминает нам фигуру человека, и нам кажется, что мы видим пред собой этого человека. Все такие «иллюзии» основаны на том, что мы не знаем условий, при кото-рых найдено было то или другое интеллектуальное переживание, или не принимаем их во внимание, или предполагаем не существу-ющие, а другие условия. Наша фантазия дополняет также частич-ные интеллектуальные переживания в наиболее привычной для нее форме и тем самым часто искажает их. Итак, к противоположению в обыденноммышлении иллюзии и действительности, явлению и вещи, приводит то, что смешиваются интеллектуальные пережива-ния при особых условиях с таковыми при условиях вполне опреде-ленных. Это противоположение явления и вещи, раз развившись в неточном обыденном мышлении, проникает и в мышление фило-софское, которое от этого воззрения освобождается с большим трудом. Чудовищная непознаваемая «вещь в себе», стоящая позади явлений, есть несомненная родная сестра обыденной вещи, поте-рявшая последние остатки своего значения!6 После того как отри-цанием границы U все содержание нашего Я получило характер иллюзорный, какое еще непознаваемое может быть для нас по ту сторону границы, которую наше Я цикогда переступить не мо-жет? Что это, как не возвращение к обыденному мышлению, кото-рое позади «обманчивого» явления всегда находило еще какую-то действительную сущность? См. I. Petzoldt, Solipsismus auf praktischem Gebiet. Vierteljahrsschrift f. vissensch. Philosophie XXV. 3, стр. 339. — Schuppe, Der Solipsismus. Zeitschr. für immanente Philosophie, т. Ill, стр. 327. См. превосходные полемические рассуждения Шуппе против Ибервега (Brash, «Welt und Lebensanschaung F. Ueberwegs». Leipzig, 1889),
43 Когда мы рассматриваем элементы — красное, зеленое, теп- лое, холодное и т. д., как бы они ни назывались, и которые в их зависимостях от находимого вне ί/суть физические элементы, а в их зависимостях от находимого внутри U — психические, но не- сомненно в обоих случаях непосредственно данные и тождест- венные элементы, то при таком простом положении дела вопрос об иллюзии и действительности теряет свой смысл. Мы имеем тогда пред собой одновременно и вместе элементы реального мира и элементы нашего Я. Интересовать нас может еще только одно, — это функциональная зависимость (в математическом смысле) этих элементов друг от друга. Эту связь элементов мож- но продолжать называть вещью. Но эта вещь не есть уже непо- знаваемая вещь. С каждым новым наблюдением, с каждым новым естественнонаучным принципом познание этой вещи де-лает успешные шаги вперед. Когда мы объективно рассматриваем наше (тесное) Я, то и оно оказывается функциональной связью элементов. Только форма этой связи здесь несколько иная, чем та, которую мы привыкли находить в области «физической». Вспом-ним, например, различные отношения «представлений'BB к элемен-там первой области, ассоциационную связь этих «представлений» и т. д. В неизвестном, непознаваемом нечто, находящемся поза-ди этих элементов, мы не находим нужды, и это нечто нимало не содействует лучшему пониманию. Правда, позади Устоит нечто, почти еще неисследованное — именно наше тело. Но с каждым новым физиологическим и психологическим наблюдением это Я становится нам более знакомым. Интроспективная и экспери-ментальная психология, анатомия мозга и психопатология, ко-торым мы обязаны уже столь ценными открытиями, мощно работают здесь, идя навстречу физике (в самом широком смысле), чтобы, дополняя друг друга, привести к более глубокому познанию мира. Можно надеяться, что все разумные вопросы с течением вре-мени все более и более приблизятся к своему разрешению7.
9. Когда мы исследуем взаимную зависимость между сменя-ющимися представлениями, мы делаем это в надежде понять психические процессы, наши собственные переживания и дей-ствия. Но тот, кто в конце своего исследования полагает нужным снова признать позади этих переживаний и действий наблюдаю-щего и действующего субъекта, тот не замечает, что он мог бы не Некоторым моим читателям казалось, что изложенное в параграфах 5-8 представляет собой уклонение от того, что я писал в моей книге «Анализ ощущений». Но в действительности это не так. Ничего не изменяя в сущест-ве дела, а только форму, я считался с антипатией естествоиспытателей ко всему тому, что называется психомонизмом. Для меня, впрочем, не важно, каким именем назовут мою точку зрения.
44 затруднять себя вовсе исследованием, ибо он снова вернулся к своему исходному пункту. Такое положение живо напоминает историю с сельским хозяином, который, после того как ему объ-яснили устройство и работу паровых машин на одной фабрике, в конце концов спросил, где же лошади, которые приводят маши-ны в движение? В том именно и была важнейшая заслуга Гербар-та, что он изучал представления как нечто самодовлеющее (an sich). Правда, он снова запутал себе всю психологию своим до-пущением простоты души. Только в самое последнее время на-чинают примиряться с «психологией без души».
10. Распространение анализа наших переживаний вплоть до «элементов», дальше которых покуда мы идти не можем8, пред- Разложение на составные части, названные здесь элементами, едва ли мысли-мо на совершенно наивной точке зрения первобытного человека. Этот послед-ний воспринимает, вероятно, подобно животному, тела окружающей его среды как одно целое, не разделяя между показаниями отдельных своих чувств, данными ему только вместе. Еще менее он в состоянии разделять цвета и формы предметов или разлагать смешанные цвета на их составные части. Все это есть уже результат элементарного научного опыта и научных рассужде-ний. Разложение шумов на элементарные ощущения тонов, осязательных ощущений — на несколько частичных ощущений, световых ощущений — на ощущения основных цветов и т. д., есть даже достояние только новейшей нау-ки. Что здесь достигнут уже нами предел анализа и что этот последний уже ни-какими средствами физиологии не может быть проведен дальше, мало правдоподобно. Итак, наши элементы являются таковыми только временно, как то было с элементами алхимии и каковыми в настоящее время являются элементы химии. Если для нашей цели, для исключения из философии мни-мых проблем, сведение к упомянутым элементам казалось лучшим путем, то отсюда еще не следует, что всякое научное исследование должно начинать с этих элементов. То, что для психолога является самым простым и наиболее ес-тественным исходным пунктом, вовсе не обязательно должно быть таковым для физика или химика, который ставит себе совершенно другие проблемы или, если и рассматривает те же вопросы, то с совершенно других сторон. Но одно следует иметь в виду. Нет ничего трудного всякое физическое пере-живание построить из ощущений, т. е. из элементов психических. Но совер-шенно невозможно понять как из элементов, которыми оперирует современная физика, т. е. из масс и движений (в их определенности, пригод-ной для одной только этой специальной науки) построить какое-либо психи-ческое переживание. Хотя Дюбуа-Реймон правильно распознал это, он однако совершил ту ошибку, что совершенно не подумал о противоположном пути и потому считал вообще невозможным сведение одной из этих двух областей к другой. Необходимо иметь в виду, что нет такого содержания опыта или нау-ки, которое не могло бы быть содержанием сознания. Ясное понимание это-го факта дает нам возможность выбирать в качестве исходного пункта, смотря по потребности или цели исследователя, то психологическую, то фи-зическую точку зрения. Поэтому оказывается лишь жертвой странного, но широко распространенного идолопоклонничества перед системами тот, кто думает, что раз он признал средою познания свое Я, он уже не должен делать аналогического заключения о чужих Я. Ведь эта самая аналогия послужила ему и для понимания собственного Я.
45 ставляет для нас главным образом ту выгодную сторону, что обе проблемы — проблема «непознаваемой» вещи и проблема в та-кой же мере «неподдающегося исследованию» Я — получают свою наиболее простую, наиболее прозрачную форму и благода-/ ря этому могут быть легко распознаны как проблемы мнимые. После того как совершенно исключается то, исследование чего не имеет вообще никакого смысла, тем с большей ясностью вы- ступает то, что действительно может быть исследовано науками специальными, — многообразная, всесторонняя взаимная зависи- мость элементов между собой. Группы таких элементов можно продолжать называть вещами (телами). Но оказывается, что изо- лированная вещь, строго говоря, не существует. Только преиму- Я с удовольствием укажу здесь еще на М. Ферворна (M. Verworn. «Naturwissenschaft und Weltanschauung», 1904), который снова высказывает взгляды, весь-ма сходные с моими. В особенности интересно примечание на стр. 45. Выражение Ферворна «психомонизм» кажется мне теперь, правда, менее подходящим, чем это было бы в более старую, идеалистическую фазу моего мышления. Гарольд Геффдинг (H. Höffding. «Moderne Philosophen», 1905, стр. 121) приво-дит следующее устное выражение Рихарда Авенариуса: «мне не известно ни физическое, ни психическое, а только третье». Под этими словами я охотно подписался бы сам, если бы я не имел оснований опасаться, что под этим третьим могут подразумевать какое-нибудь неизвестное третье, какую-нибудь вещь в себе или другую метафизическую чертовщину. Для меня физическое и психическое по существу своему тождественны, непосредственно известны и даны и только различаются по точке зрения, с которой их рассматривают. Эта точка зрения и, следовательно, различение обоих может вообще явиться только при более или менее высоком психическом развитии и богатом опы-те. До этого физическое и психическое не различимы друг от друга. Для меня не имеет никакого значения всякая научная работа, которая неразрывно свя-зана с непосредственно данным и которая вместо того, чтобы изучать отно-шения между признаками данного, гонится за призраками. Раз эти отношения изучены, то можно относительно их вдаваться еще в какие угодно рассужде-ния. Но я этим не занимаюсь. Моя задача не философская, а чисто методоло-гическая. Ошибочно было бы также думать, будто я нападаю или хочу даже совсем отменить инстинктивно развитые на хорошей эмпирической основе ходячие понятия, как субъект, объект, ощущение и т. д. Но с этими туманны-ми понятиями, достаточными для практики, нельзя начать никакой методо-логической работы; необходимо сначала исследовать, какие функциональные зависимости признаков в данном привели к этим понятиям, что здесь и сде-лано. Никакое знание, раз уже добытое, не должно быть отброшено, а сохра-нено и использовано после критической оценки. В наше время снова стали появляться естествоиспытатели, не уходящие сполна в специальные исследования, но стремящиеся к отысканию более об-щих точек зрения. Чтобы целесообразно отличить их от собственно филосо-фов, Геффдинг называет их «философствующими естествоиспытателями». Если я назову имена хотя бы, например, Оствальда и Геккеля, всякий при- знает их выдающееся значение в области их собственной специальности. В области общих вопросов я в обоих вижу товарищей по стремлениям и обоих
46 щественное внимание к зависимостям, более сильным и более бросающимся в глаза, и невнимание к менее заметным и более слабым зависимостям дают нам возможность при первом пред-варительном исследовании создавать фикцию изолированных рещей. На такого же характера различении зависимостей осно-сано противоположение мира и нашего Я. Изолированного Я нет точно так же, как нет изолированной вещи. Вещь и Я суть вре-менные фикции одинакового рода.
11. Наша точка зрения не дает философу ничего или дает очень мало. В ее задачу не входит разрешать одну или семь, или девять мировых загадок. Она ведет только к устранению ложных, высоко ценю, хотя не могу согласиться с ними во всех пунктах. В Оствальде я, кроме того, высоко чту сильного и победоносного борца против закосне-ния метода, а в Геккеле — честного, неподкупного борца за просвещение и свобо-ду мысли. Чтобы в кратких чертах выразить, в каком направлении я всего больше отдаляюсь от этих двух исследователей, я должен сказать следующее: психологическое наблюдение я считаю в такой же мере важным и основным источником познания, как и наблюдение физическое. Относительно всей опытной науки будущего можно сказать то самое, что однажды так удачно сказал Геринг (Hering, «Zur Lehre vom Lichtsinn». Wien, 1878, стр. 106) о фи-зиологии: она будет подобна туннелю, который строится одновременно с двух сторон (с физической и психической). Как бы я ни относился к взглядам Геринга вообще, я в данном пункте совершенно с ним согласен. Стремление перебросить мост между этими двумя областями, с виду столь различными, и найти точку зрения однородную для обеих, основано на экономическом строе человеческого духа. Я не сомневаюсь, что при целесообразном преоб-разовании понятий эта цель может быть достигнута с физической и психиче-ской стороны и только тому кажется недостижимой, кто с самой юности своей невозвратимо заковал себя в застывших инстинктивных или общепри-нятых понятиях. Если я не ошибаюсь, и в специальной философской литературе, которая мне не столь близка, тоже наблюдается стремление к упомянутой выше цели. Если взять, например, книгу Гейманса (G. Heymans, «Einführung in die Metaphysik auf Grundlage der Erfahrung», 1905), то большинство естествоиспытате-лей не могло бы ничего возразить ни против ее простых и ясных рассуждений, ни против точки зрения, к которой в конце концов приходит автор, против «критического психомонизма»; может быть, сильно материалистически на-строенные мыслители испугаются еще названия. Правда, нельзя не спросить Гейманса о следующем: если метод метафизики есть тот же метод естество-знания, но только перенесенный на область болееширокую, то для чего это название, которое со времени Канта так фатально звучит и которому как будто противоречит прибавка «на основе опыта»? Наконец, следовало бы еще иметь в виду, что со времени Ньютона естествознание научилось оценивать в их истинном ничтожном значении всякие гипотезы, вставки χ и у между эле-ментами известного данного. Не временные рабочие гипотезы, а метод ана-литического исследования существенно содействует развитию естествознания. Таким образом, если с одной стороны весьма подбадривает и радует то, что мы все почти ищем в одном и том же направлении, то с другой стороны остающи-еся разногласия должны каждого из нас предостеречь от того, чтобы считать искомое за уже найденное или — тем менее — за единоспасающее учение.
47 мешающих естествоиспытателю, проблем и остальное предо-ставляет позитивному исследованию. Мы даем прежде всего толь-ко отрицательный регулятив естественнонаучному исследованию, о котором философу вовсе нет надобности заботиться, — я имею в/ виду философа, который знает или, по крайней мере, думаетУ что знает, уже верные основы мировоззрения. Но если автору желательно, чтобы изложенные в настоящей книге взгляды οι нивались прежде всего с точки зрения естественнонаучной, ^о это не значит, конечно, что они не нуждаются в критике со сто-роны философа, в том, чтобы он тоже преобразовал их согласно своим потребностям или совсем осудил их. Для естествоиспыта-теля однако представляет совсем второстепенный интерес во-прос о том, соответствуют ли или нет его представления той или иной философской системе, раз только он с пользой может при-менять их как исходный пункт своего исследования. Дело в том, что способы мышления и работы естествоиспытателя и филосо-фа весьма между собой различны. Не будучи столь счастливым, чтобы обладать, подобно философу, непоколебимыми принци-пами, он привык и самым надежным, наилучше обоснованным взглядам и принципам приписывать лишь временный характер и полагать, что они могут быть изменены под влиянием нового опыта. И в действительности величайшие успехи науки, вели-чайшие открытия оказались возможными только благодарята-кому отношению к науке со стороны естествоиспытателей.
12. И естествоиспытателю наши рассуждения могут показать только идеал, приблизительное и постепенное осуществление которого должно быть предоставлено науке будущего. Установ-ление прямой зависимости элементов друг от друга есть столь сложная задача, что она не может быть разрешена сразу, а только шаг за шагом. Было гораздо легче сначала установить лишь при-близительно и в грубых очертаниях взаимную зависимость це-лых комплексов элементов (тел), причем в сильной степени зависело от случайности, от практической потребности, от преж-них определений, какие элементы казались более важными, на каких сосредоточивалось внимание и какие оставались без вни-мания. Каждый отдельный исследователь со всей своей работой составляет лишь одно из звеньев в длинной цепи развития, дол-жен исходить из несовершенных, добытых его предшественни-ками познаний и может только эти последние дополнять и исправлять применительно к своему идеалу. С благодарностью пользуясь для собственных своих работ помощью и указаниями, которые он находит в работах своих предшественников, он часто незаметно прибавляет к собственным ошибкам ошибки и за-
48 блуждения своих предшественников и современников. Возвра-щение к совершенно наивной точке зрения, будь оно возможно, представляло бы для человека, который сумел бы обеспечить себе полную свободу от взглядов современников, рядом с выго-дой свободы от предвзятых взглядов и невыгодную сторону этой свободы — полное смятение перед сложностью задачи и невоз-можность начать исследование. Таким образом, если мы в на-стоящее время возвращаемся как будто к примитивной точке зрения, чтобы начать исследование сызнова и повести его луч-шими путями, то это наивность искусственная, не отказывающа-яся от выгод, составляющих плод длинного пути развития, а, напротив того, пользующаяся взглядами, предполагающими до-вольно высокую ступень физического, физиологического и пси-хологического мышления. Только на такой ступени мыслимо разложение на «элементы». Дело идет о возвращении к исходным пунктам исследования с более глубоким и богатым воззрением, со-ставляющим плод именно этого предшествующего исследования. Должна быть достигнута известная ступень психического разви-тия, чтобы научная точка зрения стала вообще возможной. Но никакая наука не может пользоваться спутанными и неясными понятиями профанов, а должна вернуться к их начаткам, к их источнику, чтобы придать им более ясный, более определенный характер. Неужели же только психологии и теории познания должно быть в этом отказано?
13. Когда нам приходится исследовать многообразие эле-ментов, находящихся в разнообразной взаимной друг от друга зависимости, то для определения этой зависимости в нашем рас-поряжении имеется только один метод — метод изменения. Нам ничего более не остается, как наблюдать изменение каждого элемента, связанное с изменением каждого из остальных эле-ментов данного многообразия, причем не составляет большой разницы, наступает ли это последнее изменение «само от себя» или под влиянием нашей «воли». Зависимость устанавливается при помощи «наблюдения» и «опыта». Будь элементы даже толь-ко попарно зависимы друг от друга, а от остальных не зависимы, систематическое исследование этих зависимостей составляло бы уже довольно трудную задачу. Математически же можно дока-зать, что в случае зависимостей в комбинации 3,4 и т. д. элементов трудность планомерного исследования очень быстро сменяется практической неосуществимостью. Всякое временное пренебреже-ние зависимостями, менее бросающимися в глаза, всякое выделе-ние зависимостей наиболее выдающихся не может не ощущаться как существенное облегчение. И первый и второй род облегче-
49 ния были сначала найдены инстинктивно под давлением прак-тической потребности, нужды и психической организации, а впоследствии были использованы естествоиспытателями созна-тельно, умело и методически. Не будь этих облегчений, на кото-рые при всем том можно смотреть как на несовершенства, наука вообще не могла бы возникнуть и развиваться. Исследование природы сходно с распутыванием весьма запутанного клубка ниток, причем счастливая случайность играет почти столь же важную роль, как ловкость и тщательное наблюдение. Работа исследователя столь же возбуждает последнего, как охотника возбуждает преследование с большими препятствиями малозна-комой дичи. Когда хотят исследовать зависимость каких-либо элементов, то полезно сохранять по возможности постоянными те элемен- ты, влияние которых не подлежит сомнению, но при исследова- нии ощущается как помеха. В этом заключается первое и наиболее важное облегчение исследования. Познание двойной зависимо- сти каждого элемента — от элементов, внутри (7и вне /находя- щихся — заставляет нас сначала заняться изучением взаимных отношений между элементами, находящимися вне U, а элемен- ты, находящиеся внутри t/, сохранять как постоянные, т. е. на- блюдающего субъекта оставлять при возможно одинаковых условиях. Рассматривая взаимную зависимость освещенности тел или их температур, или их движений при возможно одинако- вых условиях одного и того же субъекта или даже различных, участвующих в наблюдении, субъектов, мы освобождаем по возможности наши познания в физической области от влияния нашего индивидуального тела. Дополнением к этому служит исследование выступающих за пределы U и лежащих в этих пре- делах зависимостей физиологических и психологических, причем изучение этих последних ввиду того, что физические исследова-ния уже произведены отдельно, существенно уже облегчено. И это разделение исследования возникло инстинктивно, и остается только сохранить его методически, сознав его выгодную сторону. Исследование природы дает нам множество примеров подобных разделений в меньших областях исследования.
14. После этих вводных замечаний рассмотрим поближе ру-ководящие мотивы исследования природы, не претендуя, впро-чем, на полноту в изложении их. Мы вообще будем остерегаться слишком скороспелых философских обобщений и скороспелой систематизации. Внимательно обозревая область испытания при-роды, мы будем наблюдать работу естествоиспытателя в ее отде-льных чертах. Мы спрашиваем: какими средствами познание
50 природы до наступающего времени делало действительные шаги вперед и какими средствами оно может рассчитыватьразвивать-ся и впредь? Естественнонаучное отношение инстинктивно раз-вилось в практической деятельности, в обычном мышлении и отсюда только перенесено в область научную, развившись в кон-це концов в сознательную методику. К нашему удовольствию, нам не будет надобности выходить за пределы эмпирически дан-ного. Если мы сумеем свести отдельные черты в работе исследова-теля к наблюдаемым в действительности чертам нашей физической и психической жизни, — к чертам, которые встречаются и в практической жизни в действиях и мышлении народов, если мы сумеем доказать, что эта работа дает действительно практические и интеллектуальные выводы, то этого нам будет достаточно. Ес-тественной основой этого изучения будет общий обзор нашей физической и психической жизни.
ШПЕНГЛЕР О.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 282; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!