ГЛАВА 3. ПРИЕМЫ ПЕРЕДАЧИ ИРОНИИ В ПЕРЕВОДЕ
Вводные сведения
Как известно, ирония заключается в подразумевании противоположного во внешне положительных характеристиках. Иногда подразумеваемое выражается в языковых единицах, которые сами по себе представляют трудность для перевода, но гораздо чаще проблема заключается в несоответствии традиционно применяемых способов выражения иронии в разных культурах. Выражение иронии, насмешки осуществляется различными способами, которые могут различаться по форме, содержанию и функциях в разных языках и речевых традициях.
Простейшим способом выражения иронии в английском и русском языках являются кавычки, когда вполне стандартное и ожидаемое слово или фраза берутся в кавычки в стандартном контексте. Такие ситуации, как правило, легко переводятся аналогичным приемом, за исключением области закавычивания, которая может меняться в зависимости от совпадения или расхождения грамматических составляющих исходной единицы:
When I left my public school I had an extensive knowledge of Latin and Greek literature, knew a certain amount of Greek and Latin history and French grammar, and had "done" a little mathematics.
Окончив частную гимназию, я неплохо знал античную литературу, имел представление об античной истории и французском языке, а также "прошел " азы математики.
Более сложной разновидностью иронии является противопоставление двух качеств или двух взаимоисключающих возможностей в одном и том же замкнутом контексте. Осложнения при переводе таких контекстов возникают в том случае, если два контрастирующих в исходном тексте элемента требуют сами по себе преобразования в переводящем языке и в преобразованном виде зачастую не обеспечивают тексту достаточной иронической выразительности:
|
|
|
I went to Balliol University a good classic and a complete ignoramus.
Перевод этого предложения связан с необходимостью преобразования слова classic, в результате которого полученное соответствие не является достаточно выразительным для создания иронического контраста — "специалист по классической филологии, с хорошими знаниями в области классической филологии" и т. п. Наиболее распространенный прием, который помогает в таких случаях переводчику, заключается в добавлении, позволяющем объединить противопоставленные элементы иронического контекста:
Я отправился в Баллиол специалистом в области классической филологии и полным невеждой во всех остальных областях.
Одним из осложнений при переводе иронического контекста, основанного на контрасте, может быть необходимость антонимического преобразования, которая, в свою очередь, требует преобразования самой структуры контраста:
I knew vaguely that the first Chapter of Genesis was not quite true, but I did not know why.
|
|
|
При переводе на русский язык в этом контексте меняется первая часть противопоставления, что требует соответственного преобразования второй части:
Я смутно сознавал, что начало Книги Бытия отклоняется от истины, но понятия не имел, в какую сторону.
Более сложные преобразования применяются в случае развернутого иронического контекста, выходящего за пределы предложения, причем в условиях, когда необходимо придерживаться ключевых элементов иронии.
Thinking up titles is an art in itself, but we, legions of would-be authors, face another literary crisis: title depletion. Heedless of the future, successful authors the world over keep consuming a precious resource — book titles — as if there were no tomorrow, and that puts the rest of us off. And they have creamed off the best. Maybe I would have written Пе Brothers Karamazov, but some older guy got it first. We're left with odds and ends, like The Second Cousins Karamazov,
Перевод этого текста связан с ироническим понятием thinking up titles, которое проходит через весь текст, контекстуально видоизменяясь, то есть каждый раз задает переводчику различные задачи. Придерживаться единства основы для иронического контекста приходится в условиях постоянных преобразований, самым главным из которых является преобразование образной основы иронического оборота:
Придумывание заглавий — само по себе искусство, но мы, легионы писателей будущего, сталкиваемся с кризисом жанра: с истощением источника названий. Не заботясь о будущем, писатели во всем мире, уже получившие свое, продолжают эксплуатировать драгоценные ресурсы — месторождения названий книг, — как будто будущего вовсе не будет, и тем самым лишают нас последнего. А сами между тем снимают сливки. Я, может, назвал бы свой роман Братья Карамазовы, да какой-то дед уже обошел меня. Вот нам и остаются только отвалы: а не назвать ли мне свою книгу Кузены Карамазовы!
|
|
|
В приведенном переводе использован самостоятельный общий образ: истощение ресурсов — эксплуатация месторождений — отвалы — который в русском контексте помогает воссоздать более плотную в соответствии с русской традицией ироническую структуру.
При переводе иронических контекстов с английского языка на русский мы нередко встречаемся с ироническим обыгрыванием известных цитат или их более сложного варианта, аллюзий. Использование цитаты в качестве образной основы для иронического образа может при переводе осложняться, например, необходимостью лексико-грамматических преобразований, требуемых контекстом, в результате чего сама цитата неизбежно теряет исходную форму, то есть перестает быть цитатой. Здесь проходит очень тонкая грань: даже преобразованная, цитата должна быть узнаваема в переводном тексте, иначе она теряет статус цитаты, что может сопровождаться, в свою очередь, информационными потерями. Например, перевод иронического парадокса Оскара Уайльда, построенного на аллюзии к одной из основополагающих цитат европейской культуры То be — or not to be?, встречается именно с такого рода проблемой:
|
|
|
То read or not to read? All books can be divided into three groups: books to read, books to re-read, and books not to read at all.
Если начало этого текста допускает воссоздание структурной аллюзии Читать или не читать! (ср. Быть или не быть?), то ее последующее развитие в английском тексте имеет безэквивалентную природу, с точки зрения перевода на русский язык: исходный инфинитив неизбежно либо полностью преобразуется при переводе на русский (книги, предназначенные для чтения; книги, предназначенные для перечитывания; книги, вообще непригодные для чтения), либо попадает в опосредованный контекст, в котором теряет свою самостоятельность (книги, которые стоит читать; книги, которые стоит перечитывать; книги, которые не стоит читать вообще). Как легко заметить, оба простых грамматических варианта перевода весьма далеко уходят от подобия Читать или не читать? — и вместе с этим теряют важнейшую часть иронических ассоциаций исходного текста, который в результате превращается в нечто назидательное и весьма мало ироничное. Одним из способов выйти из этого положения может быть добавочный образ, который позволил бы сохранить автономность столь важного для аллюзии инфинитива и вместе с тем не нарушил бы логики исходного текста, с одновременным применением кавычек, выделяющих важные компоненты иронии:
Все книги можно поделить на три группы, снабдив их этикетками: "читать", "перечитать", "не читать".
Как всегда, проблемой, вызывающей неизбежные преобразования, является наличие в ироническом контексте компонентов, неизвестных переводящей культуре:
Иногда переходят Невский проспект мужики, спешащие на работу, в сапогах, до того перепачканных грязью, что даже Екатерининский канал, известный своей чистотою, не в состоянии был бы ее смыть.
В этом предложении выделенные слова являются основой иронии, то есть безусловно означают прямо противоположное: Екатерининский канал известен тем, что очень грязен. Однако для читателя, не знакомого с реками и каналами Санкт-Петербурга, эта ирония полностью пропадает в непосредственном переводе: "the Ekaterininsky Canal well-known with its pure waters" . Для того чтобы довести до англоязычного читателя иронию Гоголя, можно воспользоваться антонимическим преобразованием ("... boots so mud-stained that they could surpass even the Ekaterininsky Canal, a notoriously muddy stream"). В таком случае основой иронии в переводном тексте становится слово surpass, в то время как неизвестный читателю перевода Екатерининский канал характеризуется прямо как "грязный". При таком раскладе компонентов, конечно, теряется часть исходной информации, но зато сохраняется сам прием иронии как способ характеристики образа.
Другим вариантом может служить применение комментария, который позволяет сохранить исходную структуру иронии и при этом снабдить читателя перевода необходимой информацией, например, используя такое пояснение:
The Ekaterininsky Canal is notorious with its muddy waters among the rivers and canals of St. Petersburg.
И все же возможны такие иронические контексты, которые полностью основаны на культурных ассоциациях, не выходящих за пределы исходной культуры и требующих слишком длинных комментариев. Как поступать в таких случаях переводчику, если ирония составляет важную часть исходного текста, если не его основной принцип? В пьесе А. П. Чехова "Чайка" мать-актриса, препираясь со своим сыном, кричит ему: "Киевский мещанин!" Ирония этой реплики, как и множества других в произведениях Чехова, заключается в намеке на принадлежность к более низкому сословию: в сословной России не быть дворянином нередко означало быть существом низшего порядка во всех отношениях, хотя сами дворяне зачастую кроме дворянского звания другими достоинствами не отличались — именно это и служило во многих случаях основой чеховской иронии.
При переводе на английский язык эта реплика была передана как "Kievan dweller!" (дословно "житель Киева"). Разумеется, никакой иронии это выражение не вносит в английский текст — и тем самым искажает не отдельный прием, а саму стилистическую основу чеховского текста. Передавать иронические ассоциации с помощью комментария в данном случае не более уместно, поскольку текст предназначен для сценического исполнения. Между тем, здесь было бы возможно применить способ культурно-ситуативной замены — использовать какое-либо выражение переводящей культуры, передающее не способ выражения, а саму иронию ситуации, например: “Your father was not a gentleman!” Именно в этом смысле и употребляет слова "киевский мещанин" Аркадина, пытаясь оскорбить своего сына напоминанием о том, что она — дворянка, тогда как он, по отцу, не дворянин, а значит человек мелкий, ничтожный: в дальнейшем тексте это подтверждается прямым именованием его подчиненного, оскорбительного положения: "приживал", то есть человек, живущий в доме из милости, нахлебник, ни на что более не способный.
Рекомендуемые правила
Перевода иронии
1. Полный перевод с незначительными лексическими или грамматическими преобразованиями применяется в тех случаях, когда это позволяют как словесный, так и грамматический состав иронического оборота в исходном тексте, при условии совпадения социально-культурных ассоциаций.
2. Расширение исходного иронического оборота применяется в тех случаях, когда смысл иронического словоупотребления неочевиден для иноязычной культурной среды. В таких случаях часть подразумеваемых компонентов иронии облекается в словесную форму в виде причастных или деепричастных оборотов, расширенных атрибутивных конструкций и т. п.
3. Антонимический перевод, то есть перевод с противоположным грамматическим или лексическим значением, применяется тогда, когда прямой перевод утяжеляет переводную структуру в силу различия грамматических или лексических норм и тем самым затемняет или вообще не передает смысл иронии.
4. Добавление смысловых компонентов применяется в тех случаях, когда требуется сохранить исходные лексико-грамматические формы (например, цитаты) в условиях информационной недостаточности аналогичных форм в языке перевода.
5. Культурно-ситуативная замена применяется в тех случаях, когда прямое воспроизведение способа выражения иронии невозможно, поскольку он не будет воспринят переводящей культурой, а сама ирония должна быть передана, поскольку она составляет существенную часть авторского способа выражения.
Упражнения
Упражнение 1: Определите основу иронии в следующих примерах и переведите их на русский язык.
1. Their only hope was that it would never stop raining, and they had no hope because they all knew it would.
2. Late that night Hungry Joe dreamed that Huple's cat was sleeping on his face, suffocating him, and when he woke up, Huple's cat was sleeping on his face.
3. There were too many dangers for Yossarian to keep track of. There was Hitler, Mussolini and Tojo, for example, and they were all out to kill him.
4. At the end of ten days, a new group of doctors came to Yossarian with bad news: he was in perfect health and had to get out of the hospital.
5. After that, Colonel Cathcart did not trust any other colonel in the Squadron. The only good colonel, he decided, was a dead colonel, except for himself.
6. Nately had lived for almost twenty years without trauma, tension, hate, or neurosis, which was proof to Yossarian of just how crazy he really was.
7. It was already some time since the chaplain had first begun wondering what everything was all about. Was there a God? How could he be sure? Being an Anabaptist minister in the American Army was difficult enough.
Упражнение 2: Переведите следующий текст на русский язык, сохраняя общую ироническую основу.
Milo purchased spot radio announcements on Lord Haw Haw's daily propaganda broadcasts from Berlin to keep things moving. Business boomed on every battlefront. Milo's planes were a familiar sight. They had freedom of passage everywhere, and one day Milo contracted with the American military authorities to bomb the German-held highway bridge at Orvieto and with the German military authorities to defend the highway bridge at Orvieto with antiaircraft fire against his own attack. His fee for attacking the bridge for America was the total cost of the operation plus six per cent, and his fee from Germany for defending the bridge was the same cost-plus-six agreement augmented by a merit bonus of a thousand dollars for every American plane be shot down. The consummation of these deals represented an important victory for private enterprise, since the armies of both countries were socialised institutions. Once the contracts were signed, there seemed to be no point in using the resources of the syndicate to bomb and defend the bridge, inasmuch as both governments had ample men and material right there to do the job, which they were veiy happy to do. In the end Milo realised a fantastic profit from both halves of this project for doing nothing more than signing his name twice.
Упражнение З: Переведите следующие примеры на русский язык, определяя степень значимости того или иного имени собственного в ироническом контексте.
1. Philbrick sat at the next table at the Maison Basque eating the bitter little strawberries which are so cheap in Provence and so very expensive in Dover Street.
2. One by one the girls were shown in. 'Name?' said Margot. 'Pompilia de la Conradine.' Margot wrote it down. 'Real name?' 'Bessy Brown.'
3. Margot and Paul went up to London to make arrangements for the wedding, which, contrary to all reasonable expectation, Margot decided was to take place in church with all the barbaric concomitants of bridesmaids, Mendelssohn and mummery.
4. Is Oxford worth while? As far as I can judge from my own experience and that of my friends it is certainly not. Of my classmates only one is earning "real money"; he is a film star at Hollywood; incidentally he was sent down for failing to pass his preliminary schools.
5. Hollywood has made its business the business of half of the world. Yet the great pachyderms of the film trade have no suspicion that in most of America and in the whole of Europe the word "Hollywood" is pejorative.
6. Another new arrival that caused us a certain amount of trouble, one way or another, was Delilah. She was a large female African crested porcupine, and she arrived up at the airport in a crate that looked suitable for a couple of rhinoceros.
7. In the England of the first half of the century there was published a series of architectural designs for the use of provincial builders and private patrons, displaying buildings of different sizes from gatelodges to mansions, decorated in various "styles", Palladian, Greek, Gothic, even Chinese.
Упражнение 4: Определите способ выражения иронии в следующих примерах и переведите их на английский язык. Обратите внимание на те элементы иронии, которые требуют комментария при переводе.
1. После опалы и ареста Фуке Мольер не побоялся упомянуть, что стихи пролога к его пьесе "Несносные" принадлежат господину Пеллисону, а последний был секретарем и другом Фуке. Пеллисон повел себя не менее мужественно, написав в оправдание Фуке целое произведение под названием "Речи", показал, таким образом, что друзей своих, каковы бы они ни были, он не предает. Король с большим вниманием прочел произведение Пеллисона и поступил с ним мягко: он заключил его в Бастилию всего на пять лет.
2. Дом назывался "Домом Грибоедова" на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя. Ну владела или не владела — мы точно не знаем. Помнится даже, что, кажется, никакой тетки-домовладелицы у Грибоедова не было... Однако дом так называли.
3. Какие-то странные мысли хлынули в голову заболевшему поэту... "Что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою..."? Не понимаю! Повезло! Повезло! — вдруг ядовито заключил Рюхин. — Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие..."
4. Первым, кто бросился мне в глаза, был тот самый вчерашний молодой человек... Мне обрадовался, как родному, и долго жал руки, присовокупляя, что всю ночь читал мой роман, причем он ему начал нравиться. "Я тоже, — сказал я ему, — читал всю ночь, но он мне перестал нравиться." Мы тепло разговорились, при этом молодой человек сообщил мне, что будет заливная осетрина.
Упражнение 5:Определите способы выражения иронии в следующем тексте и переведите его на английский язык, обращая особое внимание на перевод выделенных слов.
На десятом отделении скопилось, естественно, больше всего политических — примерно 35-40 человек из пятидесяти пяти. Большую часть из них составляли "побегушники" — ребята, пытавшиеся удрать из СССР. Какими только способами не пытались они бежать из любимого отечества: и вплавь, на резиновых лодках, в аквалангах под водой, по воздуху на самодельных вертолетах, планерах и ракетах, пешком через границу, в трюмах пароходов и под товарными вагонами. Буквально не могу придумать такой способ, который не был бы уже использован. И все они, разумеется, были невменяемыми — потому что какой же нормальный человек захочет бежать теперь, когда наконец-то, после всех ошибок, стали вырисовываться контуры коммунизма! Некоторым удавалось благополучно пройти границу, но их выдавали назад. Со мной рядом спал парень по прозвищу Хохол — старый уголовник, полжизни просидевший по лагерям. На все расспросы следователя о причинах, толкнувших его бежать из страны, он говорил:
— Так какая вам разница, гражданин начальник? Я же ведь плохой, преступник, рецидивист. Чего же вы меня держите, не пускаете? Я здесь хорошую жизнь порчу, так зачем я вам нужен? Пусть гады-капиталисты со мной мучаются!
Конечно, от такого опасного бреда ему предстояло принудительно излечиться.
Упражнение 6: Определите основные компоненты иронии в следующих примерах и переведите их на английский язык.
1. Она имела предобрейшую душу, постоянно искушаемую, впрочем, непобедимой страстью ко взяточничеству: принимала все, не брезгая ничем, до куска ситца включительно.
2. Несчастным грекам было отказано во всякой поддержке по той будто бы причине, что они нарушили обязанность подданных, восстав против своего законного государя, султана турецкого! И это делал государь, проводивший целые часы в молитвах и чтении священных книг!
3. Шишкову не понравилось преобразование русского слога, начатое Карамзиным: он бросился в противоположную сторону и со свойственной ему вспыльчивостью дошел в ней до крайности, откуда его упрямство уже не позволило ему возвратиться.
4. Для человека, подобного ему, все обаяние власти заключается в возможности злоупотребления ею в пользу своего мелкого самолюбия и своих личных выгод: угнетать людей, чтобы сказать вот-де что я могу делатъ\
5. Приближенные Николая в течение тридцати лет его царствования воздавали ему полубожеские почести и до такой степени повторяли, что он величайший гений в мире, что под конец сами свято в это уверовали.
6. По выходе в свет "Пестрых Сказок" князя Одоевского Пушкин спросил у него: "Когда выйдет вторая книжка твоих сказок?" "Не скоро, — отвечал Одоевский, — ведь писать нелегко!" "А коли трудно, зачем же ты пишешь?" — возразил Пушкин.
7. Когда император послал за Барановым и показал ему список заговорщиков, в коем было и его имя, Баранов перепугался и стал божиться, что он не участвовал в заговоре — что и было правдой — но испуг произвел на него действие такого рода, что государь был принужден был зажать себе нос и приказать ему убраться поскорее из комнаты.
8. Каждый из этих людей воображает себя гением и внутренне мыслит так: в России все идет дурно, потому что власть не у меня в руках, а дайте мне власть, и все пойдет прекрасно, не мешайте только моей мудрости!
9. Решено было начать гидротехнические работы, и была создана комиссия по набору техников, но она ни одного техника не приняла, так как оказалось, чтобы построить деревенский колодезь, техник должен знать всего Карла Маркса.
Упражнение 7:Определите в следующих примерах различные виды иронии и переведите предложения на русский язык.
1. I did not see Strickland for several weeks. I was disgusted with him, and if I had had an opportunity should, have been glad to tell him so, but I saw no object in seeking him out for the purpose.
2. Dick Stroeve flattered himself on his skill in cooking Italian dishes, and I confess that his spaghetti were very much better than his pictures.
3. His life was a tragedy written in the terms of a knock-about farce.
4. A photograph could not have been more exact than his pictures to look at which you would have thought that Monet, Manet, and the rest of the Impressionists had never been.
5. She was making money but she could not get over the idea that to earn her living was somewhat undignified, and she was inclined to remind you that she was a lady by birth.
6. The women were too nice to be well-dressed, and too sure of their position to be amusing.
7. There was about all of them an air of well-satisfied prosperity; each one talked to his neighbour, to his neighbour on the right during the soup, fish, and entree', to his neighbour on the left during the roast, sweet, and savoury.
8. It was the kind of the party which makes you wonder why the hostess has troubled to bid her guests, and why the guests have troubled to come.
9. I used to listen with astonishment to the stinging humour with which they would tear a brother-author to pieces the moment that his back was turned.
Упражнение 8: В следующем тексте определите различные приемы иронии и переведите текст на английский язык.
А меж тем сквозь время настигла Градов печальная мягкая зима. Сослуживцы сходились по вечерам пить чай, но беседы их не отходили от обсуждения служебных обязанностей: даже на частной квартире, вдали от начальства, они чувствовали себя служащими государства и обсуждали казенные дела. Попав раз на такой чай, Иван Федорович с удовольствием установил непрерывный и сердечный интерес к делопроизводству у всех сотрудников земельного управления.
Желчь дешевого табака, шелест бумаги, запечатлевшей истину, покойный ход очередных дел, шествующих в общем порядке, — эти явления заменяли сослуживцам воздух природы.
Канцелярия стала их милым ландшафтом. Серый покой тихой комнаты, наполненный умственными тружениками, был для них уютней девственной натуры. За огорожами стен они чувствовали себя в безопасности от диких стихий неупорядоченного мира и, множа писчие документы, сознавали, что множат порядок и гармонию в нелепом, неудостоверенном мире.
Ни солнца, ни любви, ни иного порочного явления они не признавали, предпочитая письменные факты. Кроме того, ни любовь, ни учет деятельности солнца в прямой круг делопроизводства не входили.
Упражнение 9: В следующих цитатах определите различные виды иронии и переведите на английский язык.
1. А. П. Чехов: "Знаю я эти юбилеи. Бранят человека двадцать пять лет подряд на все корки, а потом дарят гусиное перо из алюминия и целый день несут над ним, со слезами и поцелуями, восторженную ахинею!"
2. И. А. Бунин: "Брюсова я узнал еще в студенческой тужурке. Поехал к нему в первый раз с Бальмонтом... Я увидел молодого человека с довольно толстой и тугой гостино-дворческой (и широкоскуло-азиатской) физиономией. Говорил этот гостинодворец, однако, очень изысканно, высокопарно, с отрывистой и гнусавой четкостью, точно лаял в свой дудкообразный нос, и все время сентенциями, тоном поучительным, не допускающим возражений. Все было в его словах крайне революционно (в смысле искусства), — да здравствует только новое и долой все старое! Он даже предлагал все старые книги жечь на кострах... Вместе с тем для всего нового у него уже были жесточайшие, непоколебимые правила, уставы, узаконения, за малейшие отступления от которых он, видимо, готов был тоже жечь на кострах".
3. Н. С. Гумилев: "...Каждый читатель глубоко убежден, что он авторитет; один — потому что он дослужился до чина полковника, другой — потому что написал книгу о минералогии, третий — потому что знает, что тут хитрости никакой нет: "Нравится — значит хорошо, не нравится - значит плохо".
Упражнение 10: Определите в следующем тексте различные способы выражения иронии и примените соответствующие приемы при переводе текста на русский язык.
A man should make an honest effort to get the names of his wife's friends right. This is not easy. The average wife who has graduated from college at any time during the past thirty years keeps in close touch with at least seven old classmates. These ladies, known as "the girls", are named, respectively: Mary, Marion, Melissa, Marjorie, Maribel, Madeleine and Miriam; and all of them are called Myrtle by the careless husband we are talking about. Furthermore, he gets their nicknames wrong. This, to be sure, is understandable, since their nicknames are, respectively: Molly, Muffy, Missy, Midge, Mabby, Maddy and Mims. The careless husband, out of thoughtlessness or pure cussedness, calls them all Mugs, or, when he is feeling particularly brutal, Mucky. All the girls are married, one of them to a Ben Tompkins, and as this is the only one he can remember, our hero calls all the husbands Ben, or Tompkins, adding to the general annoyance and confusion.
If you are married to a college graduate, then, try to get the names of her girlfriends and their husbands straight. This will prevent some of those interminable arguments that begin after Midge and Harry (not Mucky and Ben) have said a stiff good night and gone home.
ПРИЛОЖЕНИЕ:
ТЕКСТЫ
ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО
ПЕРЕВОДА
Материал Приложения рассчитан на применение комплексного переводческого анализа, в результате которого определяются как межъязыковые осложнения, так и пути их преодоления с помощью изученных в данном курсе переводческих приемов. В каждом тексте, включенном в Приложение, можно найти практически все виды единиц, подлежащих преобразованию при переводе. Тексты подбирались, в основном, общекультурного характера. В некоторых текстах необходимо обратить внимание на желательность переводческого комментария, что может потребовать работы не только со словарями, но и с историко-культурными справочниками или иными источниками тематической информации.
Работа над переводом данных текстов может проводиться как полностью самостоятельно с последующей проверкой на занятиях, так и с помощью преподавателя — в связи с отработкой тех или иных видов переводческих приемов.
1. DAVID COPPERFIELD
(from The Classics Reclassifled)
The story is told in the first person, by David Copperfield, though he is not born until the end of the first chapter. He has a remarkable memory, however, and remembers exactly how everyone looked and what everyone said during the argument between his mother, his aunt, and the doctor just before the delivery.
When David was born, he tells us, "The clock began to strike, and I began to cry simultaneously." This probably does not mean that David was struck by the clock. However, it sets the tone of the book, in which somebody is always getting beaten and crying, although people frequently cry without being hit.
David's father died six months before David was born. This is the way he puts it: "My father's eyes had closed upon the light of this world six months when mine opened on it." Not only is this.more delicate but it is recommended to any author who is being paid by the word. David's mother is a beautiful, baby-faced creature who married her late husband when she was half his age, which is probably why he called her his better half. Whenever anyone says a harsh word, her eyes fill with tears, which may mean that they are small, and fill rapidly.
David has a loyal friend in Peggotty, a plump nursemaid who is always hugging him and bursting the buttons off her dress. She is kept busy around the house, cooking, cleaning, and sewing on buttons.
Time passes. Once Peggotty takes David for a fortnight's visit to her brother's home, a fishing barge drawn up on dry land. It is almost as peculiar as people in it.
Returning home from the visit, David learns that his mother has married to a Mr. Murdstone. As Peggotty tells him, with characteristic delicacy, "You have got a pa!" Mr. Murdstone is tall, dark, handsome, and mean, and David takes an instant dislike to him. One senses the emergence of an Oedipus complex, but no reference is made to it, probably because Freud was born six years after the publication of David Copperfield. Equally obnoxious is Murdstone's sister, Miss Murdstone, an uninvited guest who sits around stringing steel beads and urging her brother to be firm with David, which he has every intention of being.
Time passes (and it has to, because the novel covers about thirty years). One day David is summoned home from Salem House school because of the death of his mother, which makes him a full-fledged orphan, like Oliver Twist and many other Dickens youngster who goes on to better things. Mr. Murdstone puts an end to his idling by sending the lad to London to wash bottles for the firm of Murdstone and Grinby. It is not David's idea of a promising career, and he is so unhappy that, as he says, "I mingled my tears with the water in which I was washing the bottles." Whether the solution was about fifty-fifty, or nearer sixty-forty, he fails to say. His Aunt Betsy comes to his rescue and suggests that he become a proctor, a profession which he is immediately enthusiastic about, though neither he nor the reader knows precisely what it is.
While time passes, disclosures and deaths come thick and fast. The wretched and 'umble Uriah Heep forges Mr. Wickfield's name and 'makes off with Miss Trotwood's, i.e., Aunt Betsy's, money. When confronted with his crimes, Uriah ceases being 'umble and, as David remarks "throws off his mask." Without the mask, he looks worse than ever. Dear Dora dies, Ham loses his life in attempting to rescue a man from a shipwreck, whose corpse is washed up on the shore, turns out to be David's old friend Steerforth.
David goes abroad for three years, mailing back to England articles and books his course in shorthand has enabled him to write. All of them are gratefully accepted by publishers, probably because they are eager to get the foreign stamps for their collection. Returning home, rich and famous, David discovers to his amazement that he loves Agnes. He is even more amazed to find that Agnes loves him, too. It is the most amazing chapter in the book.
Happiness comes at last to David Copperfield. There would seem to be no more need for tears. But Dickens is not ready to throw in the towel, damp though it is. "Agnes," says David, "laid her head upon my breast and wept; and I wept with her, though we were so happy."
Although two chapters remain, let us leave them crying happily together and tiptoe away.
2. MUTINY AT THE PENTAGON
The good ship Pentagon was almost rocked by a mutiny when a Navy captain named "Buzz" Lloyd decided to challenge Pentagon regulations regarding the parking of cars in the parking space reserved for small automobiles.
I was invited by the fighting captain to attend his trial in the Pentagon traffic court where he was accused of parking his Chrysler in the small-car parking space. Captain Lloyd had deliberately parked his car in this space, because he felt that Pentagon was discriminating against American cars.
Apparently the only space which is never filled in the morning, according to the captain, is the small-car parking lot. Therefore, the captain maintains, the Pentagon is unwittingly encouraging the flow of gold out of the United States by forcing military officers to buy foreign cars so they can have a place to park. Rather than pay his fine, he decided to go to court and make a plea for the American automobile.
When I arrived in the courtroom with the captain, I found it was already crowded with lieutenants, commanders, colonels, and civilians, waiting to face the Federal Traffic Commissioner. All these officers, in charge of moving thousands of troops, ships, planes, and supplies, had parked in the wrong place around the Pentagon building, and had to appear in front of the Commissioner. Most of them pleaded guilty and were fined two dollars. Those who pleaded not guilty were asked to wait.
Captain Lloyd had brought a photograph of the parking lot with him. Since he was the only one who looked as though he was going to fight, his case was put last on the docket. While we were waiting, I offered him two steel balls to play with, but he refused them, fearing that if the judge saw them it would prejudice the case.
Finally he was called before the bench. Standing ramrod stiff in the best naval tradition, the captain faced the judge. His accuser, a Pentagon policeman, stood a little to the side, a receipt for the ticket clutched in his hand.
'How do you plead?' the Commissioner asked.
'Not guilty,' the captain said.
The patrolman gave evidence that he did ticket the Chrysler which he found in the small-car parking lot.
Captain Lloyd did not deny the charge. But, clutching the photograph of the Pentagon lot, he made an impassioned plea against the small-car parking lot. He pointed out that no American small car, with the possible exception of the Metropolitan, could fit the specifications of what the Pentagon had designated a small car. A car had to be less than 160 inches in length and 61 inches in width. The Falcon, the Carvair, the American, the Rambler, and the Valiant could not be considered small cars by this rale. He said the small-car parking lot was full of Volkswagens, Renaults, Simcas, Fiats, and MGs. He told of attempts to stop the gold flow and cited the President's "Buy American" programme. He pointed out in the photograph that there was always room for foreign cars in the Pentagon parking lot, but none for the American cars. The judge studied Captain Lloyd's photograph carefully and he listened attentively to the captain's speech. Occasionally he made a note and finally, when the captain, fighting the greatest military battle of his earner, finished, the judge said, 'Thank you. I fine you two dollars.'
Captain Lloyd was told that if he still wanted to fight the small-car principle, he should park his car in the small-parking lot, only this time when he got a ticket he should take his case to the United States District Court in Alexandria. The Commissioner said he had no authority to rule on what constituted a small car at the Pentagon.
The captain paid his two dollars and, looking like Billy Mitchell after his court-martial, left the room. I will always remember his words as we said good-bye. 'I regret I have only one Chrysler to give to my country.'
3. DO INSECTS THINK?
In a recent book entitled The Psychic Life of Insects, Professor Bouvier says that we must be careful not to credit the little winged fellows with intelligence when they behave in what seems like an intelligent manner. They may be only reacting. I would like to confront the Professor with an instance of reasoning power on the part of an insect which cannot be explained away in any such manner.
During the summer, while I was at work on my treatise Do Larvae Laugh? we kept a female wasp at our cottage in the Adirondacks. It really was more like a child of our own than a wasp, except that it looked more like a wasp than a child of our own. That was one of the ways we told the difference.
It was still a young wasp when we got it (thirteen or fourteen years old) and for some time we could not get it to eat or drink, it was so shy. Since it was a female, we decided to call it Miriam, but soon the children's nickname for it — "Pudge" — became a fixture, and Pudge it was from that time on.
One evening I had been working late in my laboratory fooling round with some gin and other chemicals, and in leaving the room I tripped over a nine of diamonds which someone had left lying on the floor and knocked over my card catalogue containing the names and addresses of all the larvae worth knowing in North America. The cards went everywhere.
I was too tired to pick them to that height, and went sobbing to bed, just as mad as I could be. As I went, however, I noticed the wasp flying about in circles over the scattered cards. 'Maybe Pudge will pick them up,' I said half-laughingly to myself, never thinking for one moment that such would be the case.
When I came down the next morning Pudge was still asleep over in her box,, evidently tired out. And well she might have been. For there on the floor lay the cards scattered all about just as I had left them the night before. The faithful little insect had buzzed about all night trying to come to some decision about picking them up and arranging them in the catalogue box, and then, figuring out for herself that, as she knew practically nothing about the larvae of any sort except wasp-larvae, she would probably make more of a mess of rearranging them than if she left them on the floor for me to fix. It was just too much for her to tackle, and, discouraged, she went over and lay down in her box, where she cried herself to sleep.
If this is not an answer to Professor Bouvier's statement that insects have no reasoning power, I do not know what it is.
4. ОСВОЕНИЕ СИБИРИ В XVII ВЕКЕ
С легкой руки Н. М. Карамзина Сибирь часто именовалась "вторым Новым Светом". В результате, изображая происходившие за Уралом события, авторы вольно или невольно подгоняли "покорение Сибири" под наиболее известную (и, кстати, тоже сильно упрощенную, а часто и просто неверную) схему европейских завоеваний в Америке. Из одного сочинения в другое переходили чисто умозрительные рассуждения о "легкости" побед над "туземцами" Северной Азии. У читателей создавалось представление о толпах "сибирских дикарей", державшихся от "государевых служилых людей" на почтительном расстоянии.
Подобные представления рушатся при соприкосновении с фактами. Угорские, самодийские и татарские племена задолго до "Ермакова взятия" познакомились с "огненным боем" русских и совершали опустошительные набеги на северо-восточную окраину России: осаждали и сжигали города, убивали и уводили в плен их жителей, отгоняли скот. Но и те народы, которые до прихода русских не сталкивались с огнестрельным оружием, обычно вовсе не были склонны считать людей с ружьем богами, извергавшими громы и молнии. Во всяком случае, после первого потрясения от ружейных выстрелов сибирские народы приходили в себя довольно быстро и стремились поскорее заполучить в свои руки невиданное оружие. Например, даже юкагиры, находившиеся в те времена на уровне каменного века, при первых же столкновениях с русскими обстреливали их из пищалей, захваченных у убитых тут же служивых.
Однако у каждой эпохи своя мораль, своя этика, и то, что большинству людей представляется сегодня несправедливым, могло быть обычной нормой поведения несколько столетий назад. Как заметил Карамзин, "мы должны судить о героях истории по обычаям и нравам их времени". В средние века и много позднее качествами, особенно ценившимися в человеке, были отвага и сила, а во взаимоотношениях одних народов с другими правым считался тот, кто оказывался сильнее. Сибирские землепроходцы семнадцатого века, конечно, были людьми своего сурового времени, и с позиций современного человека, их нередко отличала не только жестокость, но и обыкновенная корысть. Вместе с тем и сегодня не могут не привлекать в них отвага, решительность, предприимчивость, изобретательность и удивительная стойкость в преодолении трудностей и невзгод, а также ненасытная любознательность.
Экспедиции русских первопроходцев в Сибири преследовали не только военно-промысловые, но и разведывательные и даже чисто исследовательские цели. Участники походов должны были выяснять, "какие люди по тем рекам и вершинам живут и чем кормятся ... и зверь у них и соболь есть ли ... и кто у них землицами владеет ... и кто к ним с товарами приходит ..." и многое другое. Изучая донесения землепроходцев, мы не найдем в них каких-либо широких обобщений, объяснений, исторических справок, но зато они обнаруживают большой интерес к природе, населению и хозяйству вновь открытых местностей, зоркость и точность наблюдения.
К началу восемнадцатого века на севере Азии практически необследованными оставались лишь внутренние районы Таймыра и Чукотки, гористые и безлесные, малопривлекательные для служилых и промышленных людей из-за отсутствия пушного зверя и труднодоступности. В целом же к этому времени русские собрали вполне достоверные и подробные сведения о Сибири. При этом присоединение сибирских земель к России шло одновременно с их хозяйственным освоением. Это были две стороны одного процесса превращения Сибири в неотъемлемую часть Российского государства.
Русские переселенцы оседали в Сибири в построенных первопроходцами "городах" и "острогах", которые вначале представляли собой небольшие, разбросанные на большом расстоянии друг от друга укрепленные селения, а затем постепенно разрастались и преображались. Где торгуя, где взаимодействуя, где покоряя силой, а в чем-то и уступая, русские в конце концов сумели поладить с коренными жителями Северной Азии, и присоединение Сибири к России проходило, пусть не всегда гладко и справедливо, но преимущественно мирно.
5. ИСПЫТАНИЕ "СЛОВОМ"
Скептическое отношение к "Слову о полку Игореве", возникшее с первых же дней его выхода из печати, — ко времени его написания, к древности сгоревшей в пожаре 1812 года рукописи, к самому А. И. Мусину-Пушкину и его сотрудникам по изданию "Слова", к появлению рукописи "Слова" в библиотеке обер-прокурора святейшего Синода, — оказалось таким же живучим, как интерес к нему. Вопросы вызывались интересом, а интерес, в свою очередь, подогревался вопросами. К тому же "скептиками" были не досужие острословы, а действительные знатоки древностей, ревнители отечественной истории. Их сомнение было результатом изучения текста, сравнения его с летописными известиями, со всем комплексом современного знания о прошлом.
Вот уже два года, как я копаюсь в "Слове", но только теперь с некоторым внутренним трепетом начинаю смотреть на огромную работу, которая еще предстоит, чтобы разобраться во всех тупиках, лестницах, комнатах, переходах и закоулках того огромного сложнейшего здания, что возвели за два века исследователи "Слова". В чем же заключается главный вопрос "Слова", его тайна, над отгадками которой бьется столько людей? Неужели правы скептики, и "Слово" — всего лишь талантливая подделка? Знаний и культуры у скептиков часто оказывалось больше, чем у защитников "Слова", но в этом, как ни странно, и коренилась их слабость.
Взгляд, брошенный ими в глубины русской истории, тонул в темноте допетровской, послетатарской Руси. Казалось невероятным, что там, за темнотой и невежеством, могло лежать что-то иное, хотя бы и в малой степени сопоставимое с великолепием европейского средневековья с его дворцами, замками, городами, живописью, скульптурой и многочисленными памятниками философской и литературной мысли. Час открытия Киевской Руси еще не пробил, а драгоценные ее обломки ждут "колумбов российских древностей", чтобы те понемногу начали выносить их из пучины забвения...
6. СКАЗКА ПРО ЕМЕЛЮ
Жили-были старик со старухой и было у них три сына, двое умных, а третий Емеля. Поехали старшие торговать, Емелю дома оставляют да наказывают: "Слушайся стариков, привезем тебе красную шапку".
Уехали братья, лежит себе Емеля на печи и в потолок плюет. Старуха и говорит: "Емеля, сходи по воду". Емеля отвечает: "А мне и здесь тепло". — "Смотри, не привезут тебе братья красную шапку." Делать нечего, слез Емеля с печи, потащился на реку, зачерпнул ведром воды, глядь, а в ведре щука бултыхается, просит: "Отпусти меня, Емеля, а я тебе всегда помогу, только скажи "По щучьему веленью, по моему хотенью" — и все тебе будет". Отпустил Емеля щуку и говорит: "По щучьему веленью, по моему хотенью, идите, ведра сами домой". Смотрит народ, дивится: ведра по улице сами идут, сами на лавку становятся. А Емеля пришел домой и залез себе на печку, лежит на печи да в потолок плюет.
Тут его старик посылает: "Емеля, поди дров принеси да печь истопи". — "А мне и так тепло." — "Смотри, Емеля, не будет тебе красной шапки." — "Ну так и быть: по щучьему веленью, по моему хотенью, топор, поди дров наколи да печь истопи." Пошел топор сам дрова колоть, пошли дрова сами в печь, вот уж и печь сама топится!
Говорят ему старик со старухой: "Съездил бы ты, Емеля, в поле, сено покосить". — "А мне и здесь хорошо." — "Смотри, не будет тебе красной шапки." — "Ну так и быть, по щучьему веленью, по моему хотенью, печь, вези меня в поле". Печь и тронулась с места. Народ дивится: печь по улице идет, Емеля на печи лежит да поплевывает. В поле приехали, Емеля косе приказал сена накосить. Коса сама косит, сено ворошит, сушит да в стог укладывает. Как сено в стог улеглось, Емеля печь домой отправил: печь по деревне идет, много народу подавила. Народ и подал жалобу самому царю на Емелю.
От царя посланный пришел, говорит: "Емеля, царь-государь тебя к себе требует, больно много народу ты помял". Делать нечего, велел Емеля печи везти себя к царю, а там царевна сидит, в окошко глядит. Глянул Емеля, а царевна-то красоты неописуемой. Вот он и говорит: "По щучьему веленью, по моему хотенью, полезай, царевна, ко мне на печь". Тут же царевна на печи сидит вместе с Емелей, да так и поехали домой. А дома-то крестьянская изба, царевна и надулась: не хочу, мол, в таком месте жить! Опять Емеля щучье слово сказал, велел хрустальному дворцу построиться, да серебряному мосту с золочеными перильцами через реку встать. Так и стало. Позвали царя в гости, царь приехал, дивится. Тут и свадьбу сыграли. Меня звали, да я на своей свадьбе пировал, недосуг было.
7. THE HEDLEY KOW
The people of the neighbourhood of Hedley, on the skirts of Blackburn Fell, west of Ravensworth, on the road to Tanfield, were frequently annoyed by the pranks of a boggle named Hedley Kow. He belonged to a family of goblins more mischievous than cruel. He did nobody any serious harm, but took delight in frightening them. To whomsoever he appeared he usually ended his cantrips with a hoarse laugh after he had played them some sorry trick.
The illy-willy Kow was a perfect plague to the servant girls at farm houses all round the fell. Sometimes he would call them out of their warm beds by imitating the voice of their lovers at the window. At other times he would open the milk-house door, and invite the cat to lap the cream, let down stitches in the stockings they had been knitting, or put their spinning wheel out of order. But his favourite trick was to take a shape of a favourite cow and to lead a milk-maid a long chase round the field before he would allow himself to be caught. After kicking and rowing during the whole milking time, he would at last upset the pail, and, slipping clear of the tie, give a loud bellow and bolt of tail on end, thus letting the girl know she had been the sport of the Kow. This trick of his was so common that he seems to have got his name from it, though to tell him from a real cow, folk called him Kow or Koo. Here is a story about this Hedley Kow.
There was once an old woman, Goody Blake, who lived in a little bit of a cottage and earned a scant living by running errands for her neighbours; she got a bite here, a sup there, making shift to get on somehow. She always looked as spry and cheery as if she had not a want in the world.
One summer evening, as she was trotting, full of smiles as ever, along the high road to her hovel, what she should see but a big pot lying in the ditch.
'Goodness me!' cried Goody, 'that would be just the very thing for me if I only had something to put in it. But it would be fine to put a flower in for my window; so I'll just take it home with me.'
And with that she lifted the lid and looked inside. 'Mercy me!' she cried in amazement. 'If it isn't full of gold pieces! Here's luck!' And so it was, brimful of great gold coins. She felt awful rich and wondered how she was to get her treasure home. At last she could see no better way than to tie the end of her shawl to it and drag it behind her like a go-cart.
Then she was a bit tired of dragging such a heavy weight and, stopping to rest a while, turned to look at her treasure. And lo! It wasn't a pot of gold at all! It was nothing but a lump of silver. She stared at it and rubbed her eyes. 'Well I never!' she said at last. 'And me thinking it was a pot of gold! But this is luck. Silver is far less trouble, easier to mind and not so easy stolen.' So she went off again planning what she would do, and feeling as rich as rich.
When she stopped to rest again and gave a look round to see if her treasure was safe, she saw nothing but a great lump of iron. 'Well I never!' said Goody. 'I must have been dreaming of silver. But this is luck. It's real convenient. I can get penny pieces for old iron, and penny pieces are a deal handier for me than your gold and silver!' So on she trotted full of plans as to how she would spend her penny pieces.
Once more she stopped to rest and, looking around, saw nothing but a big stone. 'Well I never!' she cried full of smiles. 'And to think I mistook it for iron. But here's luck indeed, me wanting a stone terrible bad to stick open the gate.' All in a hurry to see how the stone would keep the gate open, she trotted off down the road till she came to her own cottage.
She bent over the stone to unfasten the shawl end, when... 'Oh my!' All of a sudden it gave a jump, a squeal, and in one moment was as big as a haystack. Then it let down four great lanky legs and threw out two long ears, flourished a great long tail and romped off, kicking and squealing and whinnying and laughing like a naughty boy!
The old woman stared after it till it was out of sight and then she burst out laughing too. 'Well,' she chuckled, (I am the luckiest body hereabouts. Fancy my seeing the Hedley Kow all to myself; and making myself so free with it too!' And Goody Blake went into her cottage and spent the evening chuckling over her good luck.
8. MENAGERIE MANOR
Still another creature that gave us a certain amount of trouble in the early stages was Millicent, the Malabar squirrel. Malabars are the largest members of the squirrel family, and hail from India. They measure about two feet in length, with sturdy bodies and long, very bushy tails. Their undersides are saffron yellow, their upper parts a rich mahogany red, and they have very large ear-tufts that are like a couple of black sporrans perched on their heads. They are, like all squirrels, very alert, quick moving and inquisitive, but, unlike most squirrels, they do not have that nervous desire to gnaw everything with which they come into contact. The exception to this was, of course, Millicent. Her view was that nature had provided her with a pair of very prominent, bright orange teeth for the sole purpose of demolishing any cage in which she was confined. This was not from any desire to escape, because having gnawed a large hole in one side of the cage she would then move over to the other side and start all over again. She cost us a small fortune in repairs until we had a cage specially lined with sheet metal, and thus put a stop to her activities. However, feeling that she would miss her occupational therapy, we gave her large logs of wood, and she proceeded to gnaw her way through these, like a buzz saw.
At first, Millicent was anything but tame, and would not hesitate to bury her teeth in you finger, should you be foolish enough to give her a chance. We came to the conclusion that she was just one of those animals which never become tame. But then a peculiar thing happened: Millicent was found one day lying in the bottom of her cage in a state of collapse. She had no obvious symptoms, and it was a little difficult to tell exactly what was wrong with her. When I find an animal suffering from some mysterious complaint like this, I do two things: I give it an antibiotic and keep it very warm. So Millicent had an injection and was moved down to the Reptile House, for this is the only place where the heat is kept on throughout the summer months.
Within a few days Millicent was recovering satisfactorily, but was still languid. The extraordinary fact was the change in her character. From being acutely anti-human, she had suddenly become so pro-Homo Sapiens that it was almost embarrassing. You had only to open her cage door and she would rush out onto your arms, nibbling your fingers gently and peering earnestly into your face, her long whiskers quivering with emotion. She liked nothing better than to lie along your arm, as though it were the branch of a tree, and in this position doze for hours if you let her.
Since she was now such a reformed character, she was allowed out of her cage first thing each morning, to potter round the Reptile House. Millicent very soon discovered that the tortoise pen provided her with everything a self-respecting Malabar could want: there was an infra-red lamp that cast a pleasant, concentrated heat; there were the backs of the giant tortoises which made ideal perches; and there was an abundance of fruit and vegetables. So the giant tortoises would move ponderously round their pen, while Millicent perched on their shells. Occasionally, when one of them found a succulent piece of fruit and was just stretching out his neck to engulf it, she would hop down from his neck, pick up the fruit, and jump back on to the shell again before the tortoise really knew what was happening. When the time came that Millicent was well enough to return to the Small Mammal House, I think the giant tortoises were glad to see the back of her, for not only had she been an additional weight on their shells, but the constant disappearance of titbits from under their very noses was having a distressing effect on their nerves.
9. THE BRITISH RAJ IN INDIA
Images of the British raj in India are everywhere of late. On television returns, the divided rulers of Paul Scott's Jewel in the Crown sip their tea in scented hill stations and swap idle gossip in the palaces of local princes. We can savour all the hot intensities that blast a decorous English visitor the moment she steps ashore to be engulfed in a whirlwind of mendicants, elephants, snake charmers and crowds. The nine-hour production of an ancient Hindu epic poem, The Mahabharata, has lately been played to packed houses and considerable critical praise. Best-selling books like Freedom at Midnight re-create the struggle of two great cultures, mighty opposites with a twinned destiny, as they set about trying to disentangle themselves and their feelings before the Partition of 1947. Across the country, strolling visitors marvelled a few years ago at all the silken saris and bright turbans of the Festival of India and, even more, at the exotic world they evoke: the bejewelled splendour of the Mogul courts; dusty, teeming streets; and all the dilemmas confronting the imperial British as they sought to bring Western ideas of order to one of the wildest and most complex lands on Earth.
Behind all the glamour and the glory, however, lies one of history's mischievous ironies. For the raj, which did not begin until 1858 when the British government officially took over India from a private trading company, was in fact only the final act in a long, crooked and partly accidental drama. Much of the British empire, in fact, was acquired, according to a celebrated phrase, "in a fit of absence of mind."
When the London merchants of what became the East India Company first sent ships to the East in 1601, they were not bound for India at all but for the Spice Islands of the Dutch East Indies, and the English traders who set foot on the subcontinent a little later actually sought to avoid conquest. Directors back in London kept telling them that conquest would only cut into profits. 'All war is so contrary to our interest,' they reminded field employees in 1681, 'that we cannot too often inculcate to you our strictest aversion thereunto.'
But India was still part of the fading Mogul empire, which a century earlier had brought Muslim administrators and conquerors. Just to protect its ability to do business in a land already riddled with fierce animosities, the company found itself forced to defend trading posts with hired soldiers. Before long, the posts became cities (Calcutta, Bombay, Madras) and their soldier garrisons, small private armies. As assets and responsibilities mounted, the merchants, who had come out as supplicants bearing gifts to local princes for an inside track on trade, gradually became soldiers, and then became local rulers themselves.
By the time the company was disbanded in 1858, hardly more than a thousand British officers controlled India, an area the size of Europe in which 200 million people — about a quarter of them Muslim, but a majority Hindu — spoke more than 200 different languages. By then, the company had carried home such Indian terms as "bungalow", "verandah", "punch", "dungarees" and "pyjamas". They had also imported back to Britain many habits such as smoking cigars, playing polo and taking showers. Most of all, they had laid the foundation for, and forced the British government to get involved in, what was about to become the most ambitious, and the most anguished, empire in modern history.
10. THE NAVAHO
The ancient homeland of the Navaho Indians, created according to legend by the tribal gods, was bounded in the north by Ute Mountain, in the east by Pelada, in the west by San Francisco peaks in northern Arizona, and in the south by Mount Taylor, which rises above Laguna pueblo in New Mexico. All of these mountains are regarded as sacred. This vast territory includes largely mountain and desert terrain, together with some small but fertile valleys.
The Navaho, like their relatives, the Apache, are members of the widespread Athapascan linguistic family. The Athapascan language in modified form is in general use over the entire Navaho reservation, although many individuals speak Spanish, and an increasing number understand English, especially those educated in Government and mission schools.
According to native legend and tradition, supported to a certain extent by archaeological and linguistic studies, the people, now known as the Navaho and Apache entered the Southwest some time about 1200 to 1400 AD, following the eastern slopes of the Rocky Mountains from the far north. According to native legend the Navaho and Apache separated about four hundred years ago. 312
The history of the Navaho Indians must be taken into account in the study of their foods. During their early roving life they were hunters and gatherers of wild foods. Being primarily hunters, the men killed deer, mountain goats, and buffalo, with bow and arrow, while they trapped practically all the smaller edible creatures of the region. Women gathered seeds, nuts, and edible plants which they preserved by drying. Fish, formerly abundant in the mountain streams, have always been tabooed as an article of Navaho diet. The Navaho also grew their crops as the Hopi do, using digging and planting sticks. They raised the same foods as their Pueblo neighbours — corn, two or more varieties of beans, and squash. The corn was ground on the metate and prepared in many different ways, some of which have survived during sacred ceremonies.
The characteristic Navaho dwelling, known as the hoghan, is a substantial house of brush and pole construction. Hoghans are of two major types, a conical building and a dome-shape hoghan. Medicine lodges, erected for healing ceremonies, usually resemble the conical hoghan, but on a much larger scale. The sweat-house is like a small hoghan, minus the smoke-hole. The dwelling house is usually dedicated with a ceremony which amounts to a ritual, replete with symbolism and poetry.
Navaho social organisation is based on the clan, a system of tracing descent through the female line from a supposed common female ancestor. Members of the same clan consider themselves akin, hence marriage is not permitted within the clan. The number of Navaho clans is uncertain; authorities claim as few as 51 and as many as 64. Names of clans include those of Navaho localities, Pueblo clan names, nicknames, and names of aliens such as Mexican, Ute, Apache, and Sioux.
According to the Navaho, the sky is considered the husband of the earth, which is the mother of all forms of life, animal and vegetal. Divine beings carry the sun and moon across the skies over thirty-two trails. The stars were created by Hashchezhini, the Fire God, who named and set the constellations in their places. Coyote, who stole Hashchezhini's pouch of stars and scattered the contents across the heavens, is sometimes credited with their creation. Clouds, winds, fog, rain, snow, thunder, and lightning are personified by the Navaho.
11. BOTTA FINDS NINEVEH
The Bible tells of God's chastisement of the Jews by the Assyrians, "the rod of mine anger," of the Tower of Babel and the splendours of Nineveh, of the seventy-year captivity and the great Nebuchadnezzar, God's judgement upon the "whore of Babylon" and the chalice of His wrath to be poured by seven angels over the lands along the Euphrates. The prophets Isaiah and Jeremiah pour forth their terrifying visions of the destruction to come upon "the glory of kingdoms, the beauty of Chaldees" excellency that shall be as when God overthrew Sodom and Gomorrah," so that "wild beasts of the islands shall cry in their desolate houses and dragons in their pleasant palaces" (Isaiah 13-19, 22). Was it but a legend, or could there be any historical proof?
Flat was the land between the Euphrates and Tigris Rivers, but here and there mysterious mounds rose out of the plain. Dust storms swirled about these protuberances, piling the black earth into steep dunes, which grew steadily for a hundred years, only to be dispersed in the course of another five hundred. The Bedouins who rested by these mounds, letting their camels graze on the meagre fodder growing at the base, had no idea what they might contain.
The man who was destined to drive the first spade into that ground was born in France in 1803. Until Paul Emile Botta was past thirty he had not the slightest intimation of the task that was to be his life's work. For it was at that age that he, then a physician, returned from an Egyptian expedition. At his arrival in Cairo he had a number of boxes among his luggage. The police demanded that they should be opened. They contained, meticulously stuck on rows of pins, twelve thousand insects.
Fourteen years later this physician and entomologist published a five-volume work on Assyria that proved no less significant a stimulus to the scientific study of Mesopotamia than the twenty-four-volume Description de l'Egypte had been for Egyptology.
Botta is still remembered as the first to disclose the remains of a culture that had flowered for almost two thousand years, and for more than two millennia and a half had slumbered under the black earth between the two rivers, forgotten by men. His fame came to him when he and his small team had just turned the first spadeful of earth, and the ancient walls had come to light. These walls, when freed of the worst of the dirt that clogged them, proved to be richly carved. There were all kinds of pictures, reliefs, terrible stone animals, and the most curious figures imaginable — bearded men, winged animals, bulls with lion heads. Very soon Botta no longer doubted that he had discovered, if not all of Nineveh, certainly one of the most splendid palaces of the Assyrian kings. Botta's finds demonstrated that a culture older than the Egyptian had once flourished in Mesopotamia to give credence to Biblical accounts. It had risen in might and splendour, only to sink, under fire and sword, into oblivion for millennia.
12. ТРОИЦКАЯ ЦЕРКОВЬ В НЁНОКСЕ
Троицкая церковь в селе Нёнокса — один из наиболее известных и уникальных памятников русского деревянного зодчества. Она построена в самом центре посада на пепелище древнего храмового комплекса, уничтоженного пожаром в начале восемнадцатого века. Церковь строили три с небольшим года и закончили строительство в 1729 году.
Небольшое ныне село Нёнокса в прошлом — большой солепромышленный посад на побережье Белого моря, расположенный в нескольких километрах от устья Северной Двины. Наряду с посадскими солепромышленниками (по большей части тайными раскольниками), приходское общество составляли монахи, промысловые работники, а также государственные чиновники с семьями. Они-то и были основными вкладчиками и заказчиками при строительстве храма.
Троицкая церковь являет собой трехпрестольный вариант храма, имеющего в основании восьмерик с четырьмя прирубами по сторонам света и перекрытого тремя шатрами. Интерьер храма, светлый и высокий, поражает обширностью и открытостью пространства. Торжественное и праздничное настроение создавали иконостасы, сплошным ковром охватывавшие все восточные грани от солеи до потолка, расписные резные клиросы и киоты, а также потоки света, льющегося сквозь двойной ряд косящатых окон. По объему Троицкая церковь превышала некоторые каменные храмы своего времени. 316
Тесовая обшивка, которую церковь обрела во время первой реставрации 1870 года, многое уничтожила и скрыла от глаз. Нет больше каркасной паперти, опоясывающей церковь с запада, утрачены многие кокошники, а вместе с ними и создаваемые ими архитектурные горизонтали. Под обшивкой исчезла и красивая пластика рубленых стен и объемов, обогащенная плавными линиями алтарных бочек, кокошников и широких повалов, ярусами поднимавшихся к шатрам, покрытым лемехом. Кроме того, Троицкая церковь стала значительно ниже, потеряв за 270 лет существования несколько сгнивших нижних венцов.
В архитектуре Троицкой церкви отчетливо проявилась северо-западная монастырская строительная школа, отличительными чертами которой были представительность и нарядность построек, а также явное подражание столичным храмам. При этом архитектура Троицкой церкви уникальна. Ни в письменных, ни в графических источниках аналогов обнаружить не удалось. Несомненно, ее композиция, ясный и строгий силуэт восходят к средневековым шатровым образцам, что заставило некоторых исследователей считать этот тип церкви характерным для русского средневековья. В целом можно считать, что Троицкая церковь в Нёноксе — это вершина многошатрового зодчества, которую больше никому не довелось преодолеть.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Аполлова М. А. Грамматические трудности перевода. М.: ВШ, 1980.
2. Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: МО, 1975.
3. Бреус Е. В. Основы теории и практики перевода с русского языка на английский. М.: УРАО, 1998.
4. Казакова Т. А. Аспекты теории письменного перевода. Свердловск: СГПИ, 1988.
5. Комиссаров В. Н. Теория перевода. М.: ВШ, 1990.
6. Комиссаров В. Н., Кораллова А. Л. Практикум по переводу с английского языка на русский. М.: ВШ, 1991.
7. Крупнов В. Н. В творческой лаборатории переводчика. М.: ВШ, 1976.
8. Латышев Л. К. Перевод: проблемы теории, практики и методики преподавания. М.: Просвещение, 1988.
9. Миньяр-Белоручев Р. К. Записи в последовательном переводе. М.: ВШ, 1997.
10. Рецкер Я. И. Теория перевода и переводческая практика. М.: МО, 1974.
11. Рущаков В. А. Основания лингвистического перевода и проблемы сопоставления. СПб.: СПбГИЭА, 1996.
12. Федоров А. В. Основы общей теории перевода. М.: ВШ, 1983.
13. Чернов Г. В. Основы синхронного перевода. М.: ВШ, 1985.
14. Чужакин А., Палажченко П. Мир перевода. М.: Валент, 1997 (и последующие выпуски).
15. Швейцер А. Д. Теория перевода: статус, проблемы, аспекты. М.: Наука, 1988.
16. Bell, Roger T. Translation and Translating. Longman, 1991.
17. Better Translation for Better Communucation. Oxford - New York, 1983.
18. Feleppa, R. J. Convention, Translation and Understanding. Albany, 1988.
19. Newmark, Peter. Paragraphs on Translation. Multilingual Matters Ltd, 1993.
20. Newmark, Peter. A Textbook of Translation. Prentice Hall, 1988.
21. Рут, Anthony. Translation and Text Transfer. Verlag Peter Lang, 1992.
Учебное издание
Серия «Изучаем иностранные языки»
Казакова Тамара Анатольевна
ПРАКТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПЕРЕВОДА
ENGLISH ↔ RUSSIAN
Учебное пособие
Главный редактор Е. Б. Дмитриева
Корректоры 10. Л. Шишова, Е. Ю. Добрынина
Оригинал-макет подготовила К. П. Орлова
ЛП№ 000373 от 30.12.99 г.
Подписано в печать 21.01.2002 г. Формат 84х108 1/32.
Гарнитура «Тайме». Печать офсетная.
Печ. л. 10. Доп. тираж 5000 экз. от 05.11.2002 г.
Заказ № 795.
Издательство «Союз».
191023, Санкт-Петербург, а/я № 103.
E-mail: soyuz@ppp.delfa.net
Отпечатано с готовых диапозитивов
в ФГУП ИПК «Лениздат» (типография им. Володарского)
Министерства Российской Федерации по делам печати,
телерадиовещания и средств массовых коммуникаций.
191023, Санкт-Петербург, наб. р. Фонтанки, 59.
1 Английский ученый и переводчик Питер Ньюмарк включает в число способов полного перевода только два из названных здесь: семантический (semantic) и коммуникативный (communicative), считая буквальный перевод особой разновидностью неполного перевода. См. Peter Newmark. Paragraphs on Translation. Cleveden, Multilingual Matters, Ltd., 1993, p. 70.
2 Морозов М. М. Избранные труды и переводы. М., 1954.
3 The Complete Poems by Anna Akhmatova. Transl. by Judith Hemschemeyer. In 2 vol. — Cambridge, Mass., 1992.
4 Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: МО, 1975.
5 Демурова Н. М. О переводе сказок Кэрролла / Льюис Кэрролл. Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье. М.: Наука, 1991. С. 327.
6 Там же. С. 326.
7 Комиссаров В. Н., Кораллова А. Л. Практикум по переводу с английского языка на русский. М., 1990. С. 24-25. 50
8 Арнольд И. В. Стилистика современного английского языка. Л.: Просвещение, 1981. С. 75.
9 Пиотровский Р. Г. Лингвистические уроки машинного перевода // Вопросы языкознания, 1985. С. 20.
1 Словарь английских личных имен. Сост. А. И. Рубакин. М.: Сов. Энциклопедия, 1973; Гиляревский Р. С., Старостин Б. А. Иностранные имена и названия в русском тексте. Справочник. М.: ИМО, 1969; и др.
2 В настоящее время готовится словарь-справочник названий коренных народов Северной Америки, в котором отражены большинство существующих и среди них предпочтительные варианты русских соответствий. К сожалению, большое число имен сибирских и европейских народов, входящих в состав России, весьма неустойчиво представлены в русско-английских словарях, а некоторые не отмечены вообще.
3 См. об этом также: Кабакчи В. В. Основы англоязычной межкультурной коммуникации. СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 1998. С. 166.
4 Кабакчи В. В. Основы англоязычной межкультурной коммуникации. СПб.: РГПУ им. А. И. Герцена, 1998. С. 19-21.
5 Котельников И. В. Wonderworld of Uriah Heep in Asia. Нижний Тагил: ТР, 1994. С. 65.
6 единой системы таких соответствий на сегодняшний день не существует. Только в США действуют, по крайней мере, два различных принципа переводческой транскрипции: the Library of Congress System и the Russian Translation Project of the American Council of Learned Societies. Несколько разных подходов существует в Великобритании: так называемая Liverpool scheme (British Academy system) и the University Teachers of Russian and Slavonic Languages' system. Многие авторы "корректируют" эти системы по тем или иным, чаще всего эмоционально-оценочным, соображениям. Изменения, впрочем, касаются лишь частностей; основная часть соответствий встречается довольно регулярно.
7 Этот и некоторые другие примеры фразеологических единиц заимствованы из книги: Федуленкова Т. Н. Английская фразеология. Лекции. Тюмень, 1998.
8 Весьма полезные сведения относительно англо-русских соответствий при переводе крылатых выражений можно найти в книге: Элъянова Н. М. Крылатые слова, их происхождение и значение. На англ. яз. Ленинград, 1971.
9 Кунин А. Англо-русский фразеологический словарь. В 2-х томах. М., 1967 (или любое последующее издание); Гуревич В. В., Дозорец Ж. А. Фразеологический русско-английский словарь. М., 1995.
1 Bickerton Derek. Prolegomena to a Linguistic Theory of Metaphor. — Foundations of Language, V, 1969, № 1, p. 38.
2 Newmark Peter. The Translation of Metaphor. — Babel, vol. 26, № 2, p. 96.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 2230; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!