Некоторые спорные вопросы о стыде



Теоретические

1. Стыд лежит в основе большинства, если не всех, психологических затруднений.

2. Когда клиент не осознает, что он испытывает чувство стыда в провоцирующей стыд ситуации, это означает, что это чувство, вероятно, настолько болезненно для него, что клиент не может идентифицироваться с ним, и, таким образом, оно пребывает внутри клиента как "скрытый стыд".

3. Терапевт всегда стыдит клиента во время курса терапии (хотя и ненамеренно).

4. Стыд, по сути, является эмоцией, испытываемой при разрыве и нарушении поддержки (поля).

5. Стыд является не поддающимся переведению в иное состояние эмоциональным опытом, с которым, следовательно, можно работать только очень ограниченными способами.

6. Попытки работать со стыдом другими способами могут с большой долей вероятности привести к дальнейшему инициированию стыда у клиента.

Клинические

1. Терапевты несут "ответственность" за обнаружение у клиента проблем стыда.

2. Стыд, отрицаемый клиентом, может с большой вероятностью быть индикатором "скрытого стыда". Злость и депрессия, например, могут также быть указателями "скрытого стыда".

3. Клиенты часто не знают, как правильнее выразить свой опыт. Получив подходящий "словарный инструментарий" и поддержку, многие клиенты быстро отождествляются с проблемами стыда.

4. Утверждение № 3 из предыдущей секции (Терапевт всегда стыдит клиента во время курса терапии Eхотя и ненамеренноJ) требует от терапевта бдительности и осознания его вклада в пристыживание клиента.

5. Терапевтам нужно воспринимать клиентский стыд в не провоцирующем стыда окружении, будь это группа или индивидуальная работа. Тем самым клиенту предоставляется корректирующий эмоциональный опыт.

6. Часто бывает полезным, чтобы терапевт поделился своими собственными переживаниями стыда, тем самым демонстрируя человечность такого опыта и, возможно, "нормализуя" его.

Пожалуйста, заметьте, что этот перечень согласованных и спорных вопросов относительно теоретической и клинической работы со стыдом не претендует ни на то, чтобы быть исчерпывающим, ни на то, чтобы обязательно отражать позиции, защищаемые Вилером или Гринбергом и Пэйвио. С целью прокомментировать некоторые из этих спорных вопросов, может быть полезно кратко обрисовать представления автора относительно базовой гештальт-терапевтической точки зрения.

Гештальт-терапевтическая точка зрения

Придерживаясь гештальт-терапевтической точки зрения, мы можем отличить, какие теоретические и клинические перспективы могут быть интегрированы в гештальт-терапию, а какие нет. Однако, это не означает, что наша точка зрения – единственная реальность, а также то, что она – конечная истина и не требует изменений. Также не имеется в виду, что другие точки зрения не являются равно валидными для тех, кто придерживается других взглядов. Скорее, наш взгляд предоставляет нашему осознанию феноменологические организующие гештальты (мета линзы), с помощью которых возможно выделение и интеграция. Однако, если новые данные не вмещаются в рамки нашей точки зрения, мы должны подумать о ее изменении. Всякий раз здоровые границы нуждаются в том, чтобы быть определенными и четкими, оставаясь, в то же время, проницаемыми и гибкими. Коротко говоря, вышесказанное описывает точку зрения, которая поддерживает интегративный подход в отличие от эклектического подхода, который не имеет реальных организующих/интегративных гештальтов (точек зрения), являясь фрагментарным и Макиавеллевским по сути: «Я занимаюсь понемногу всем, включая и гештальт – все что работает!»

В основном, во взглядах гештальт-терапии человеческие существа рассматриваются как саморегулирующиеся организмы организменно/средового поля, которые создают значения через их феноменологические организации, включая "внутренние" и "внешние" территории, меня и не-меня, "на границе". У Вилера есть действительно замечательное описание этой организующей матрицы процессов и функций "на границе" – то что Перлз, Хефферлин и Гудман (1951) определили как "сам"??? Необычайно важно для нас продолжать осознавать, что наши взгляды, также, только один из способов организации "реальности".

Если бы задачей экспериментальной гештальт-психологии было определить общераспространенные паттерны того, как люди организуют свой мир – общие паттерны организации восприятия, тогда гештальт-терапия была бы методом исследования и определения идиосинкразических способов организации людьми своего мира. Это – хребет гештальт-терапии. Роль персонального приписывания значений (феноменологии) важна как для понимания, так и для клинической работы со стыдом.

Значение – это отношение между фигурой и фоном; значение не в фигуре и не в фоне, оно в отношениях между ними. Как люди выбирают, организуют и способствуют созданию того, что становится для них фигурой, и какая предпосылка(-ки) приводят к этому, является решающим. Это то, что создает их феноменологическую реальность в данный момент и вносит свой вклад в то, как они создают свою жизнь на протяжении определенного отрезка времени.

Паттерны прошлого опыта инвариантны и воспроизводятся снова и снова (другими словами, не зависят от контекста). Мы называем их "фиксированными" гештальтами – матрицами, создающими характер. Характер в свою очередь влияет на создание того, что становится фигурой и каковы отношения между фигурой и фоном, и тем самым, глубоко влияет на значение. Характер – застывший слепок того, что изначально было адаптивными и обычно здоровым ответом, а сейчас является не зависящим от контекста, анахроничным и устаревшим. Выкристаллизованные организующие паттерны, которые составляют "характер", базируются на истории поля и сильно влияют на создаваемые феноменологические реальности.

Чрезвычайно важно заметить, что психотерапевтические теории и теории развития не являются исключениями из этого процесса. Теорию можно рассматривать как эквивалент "характера". Идеи и концепции могут также выкристаллизоваться (Резник, 1995, стр. 4).

Тем самым, при обсуждении теорий стыда (или любых других теорий) существенно важно помнить, что эти идиосинкразические идеи, сейчас поднятые до уровня "теорий", являются чьими-то феноменологическими организациями, которые, независимо от их сложности и элегантности, были, по существу "составлены" и написаны – как бы мы не забывали наши мета теоретические корни, глядя на наши теории. И конечно, даже наши мета теории находятся в рамках тех же замечательных академических и интеллектуальных традиций; мы их сотворили.

Основная критика "гештальт-терапевтической" литературы о стыде

Стыд лежит в основе большинства, если не всех, психологических затруднений

Кофман (1980),
процитированный Вилером:

Стыд – это аффект, являющийся источником многих сложных и беспокоящих внутренних состояний: депрессии, отчуждения, сомнения в себе, изолирующего одиночества, параноидального и шизоидного феноменов, навязчивых расстройств, расщепления себя, перфекционизма, глубокого чувства неполноценности, так называемых пограничных состояний и расстройств нарциссизма. Это феномены, которые коренятся в стыде… каждый коренится в значимой межличностной неудаче (курсив добавлен Вилером).

Важно, что Вилер выделяет курсивом значимость локуса (поля), описанного Кофманом как "коренящегося в значимой межличностной неудаче". В действительности, терапевты оказались бы в затруднении, столкнувшись со многими проблемами, с которыми работает психотерапия, не связанными с трудностями в межличностных отношениях – "коренящихся в значимой межличностной неудаче".

Вилер (1997) далее утверждает:

Переживания такого рода разрыва составляют аффективный кластер, который мы называем стыдом, варьирующуюся от легкого замешательства и смущения через глубокое унижение до состояний слепой ярости и декомпенсации.

Более того, мы смотрим на критичность, отрицание, гиперавтономность, хроническую злость и порицание, так же как и на скорбь, депрессию, сомнения в себе, "слияние" и другие менее пагубные привычки в поведении, выискивая скрытый фон поддержки и разрыва/стыда под фигурой этих высших чувств и действий.

Процитированные утверждение Кофмана и Вилера, могут создать впечатление, что неизбежным источником происхождения большинства психологических проблем является стыд.

Получение доказательств для такого утверждения может быть объяснено способом наблюдения или манерой постановки вопросов и вмешательств. Линзы, которые вы используете, ограничивают и предопределяют характер данных, которые вы получаете (Резник, 1996). Повсеместное использование клиницистами линз стыда, вероятно, порождает множество феноменов, которые подтверждают их веру, что стыд лежит в основе большинства психологических затруднений. Например, представьте другого рода данные, которые вы бы "получили" (тем самым подтверждая ваше новое пристрастие) от клиентов, если бы вы настроили ваши предположительные терапевтические линзы на то, что недостаток любви лежит в основе всех психологических проблем. Посмотрите на постулирование страха как вездесущего этиологического фактора. А как насчет теорий/проекций различных теоретиков относительно жизненной силы, например, Адлеровской власти, Фрейдовской сексуальности, Перлзовской агрессии? Для женщин, как насчет зависти к пенису в качестве инвариантного источника? Неразрешенный эдипов комплекс для мужчин? Первоначальный омут боли?

В феноменологически основанной терапии, такой как гештальт-терапия, терапевту понадобится следовать феноменологическому методу слушания, отбросив как можно больше своих ценностей, убеждений, теорий, интерпретаций, пристрастий и т.д. с целью получить новые и свежие впечатления от клиента. Универсальные объяснительные конструкции информируют нас мало о чем другом, кроме проекций/пристрастий теоретика или терапевта. Важны только свежесть и различия, и различия составляют разницу, которая действительна важна и информативна.

Утверждение, что стыд является причиной всех проблем, нарушает как наш феноменологический способ слушания, так и наше уважительное отношение к клиентской феноменологии. Это также явно нарушает наш мета взгляд на мир, который предполагает, что наше понимание того, что составляет стыд отражает "реальность" не больше, чем понимание любого другого человека, особенно данного конкретного клиента, когда обращаются к его опыту. Эта точка зрения явно вступает в конфликт с большей частью сегодняшней гештальт-терапевтической литературы о стыде.

Если бы мы все разделяли одну и ту же феноменологию и, тем самым, те же значения, тогда героиня Шалом Алейхема Гольд (в Скрипаче на крыше по книге Теви и его пять дочерей) была бы абсолютно права, говоря своему мужу Теви: "Скажи мне, что тебе приснилось, и я скажу, что это значит".

"Скрытый стыд"

Утверждение "скрытого стыда", когда клиент никак не проявляет его и не подтверждает предположение терапевта о его наличии, очевидно является возвратом к психоаналитическому взгляду на терапевта как на эксперта по чужому опыту. Он классически описывается как "демонстрируемое содержание и скрытое содержание": что, как вы думаете, вы имеете в виду, и "я знаю", что вы действительно имеете в виду. Более того, объясняется даже то, как получается, что клиент не идентифицируется с приписываемым ему стыдом (например, это слишком болезненно, это слишком пугающе, ему приходится отрицать это в данный момент и т.д.). Такая позиция превращает терапевта в "эксперта", и ведет к изолированным закрытым системам понимания, где "мы знаем, то что мы знаем", и любые данные, которые противоречат, тому что мы "знаем", можно объяснить какой-то другой вещью, которую мы "знаем". Или я прав, или я прав. Либо вы испытываете стыд, либо вы это отрицаете, и тогда это становится свидетельством "скрытого стыда". В любом случае, феноменология терапевтов/теоретиков стыда торжествует. Монументальное психоаналитическое "chutzpah"!

Терапевты несут "ответственность" за обнаружение у клиента проблем стыда

Следование феноменологическому/диалогическому методу предполагает, что отслеживание и уважительное отношение к клиентской феноменологии имеет большое значение и ценность. Однако, феноменология терапевта, с некоторой избирательностью, также должна учитываться, если хотят, чтобы встреча была действительно диалогической. И здесь искусный танец терапевта, обнаруживающий его убеждения и интерпретации о стыде, должен быть представлен клиенту в качестве размышлений терапевта или теории (локус в терапевте), а не как определение клиентского опыта (локус в клиенте). Для терапевта важно уметь тонко различать собственные теоретические построения и построения, основанные на феноменологическом опыте. Это позволяет понять клиента и уже на основании этого решить, как и когда познакомить его с идеей стыда.

В любом случае необходимо, чтобы терапевт тщательно следил за восприятием и реакцией клиента на такого рода знакомство. Безоглядная интроекция так же опасна, как и безоглядное отвержение. Очевидно, что встроенная иерархия и непропорциональное распределение власти, присущее большинству терапевтических отношений, будут способствовать склонению клиента в направлении принятия точки зрения терапевта и доставления удовольствия терапевту, вследствие чего не могут быть слишком ясно прослежены.

Эдвард Сапир, лингвист начала этого века и учитель Бенджамина Ворфа, известного по "ворфианской гипотезе", сказал: "Язык – это почва, в которую льются детские мысли" (Сапир, 1921). Гипотеза Ворфа предполагала, что язык контролирует и влияет на восприятие и, тем самым, на придание значений (Ворф, 1956). Языковые упражнения терапевтов с такими словами как стыд сходны использованию слов типа рана и травма в психотерапии, когда клиент не вносил этого лексикона в терапию. Совершенно очевидно, что язык терапевта повлияет на создание значений клиентом, а если так, я верю, что гештальт-терапия отстаивает изначальное сохранение клиентского языка/феноменологии, когда речь идет об опыте этого клиента.

Стыд – это нежелательный разрыв и нарушение поддержки (поля)

Это утверждение, красноречиво описанное Вилером в его статье, является чрезвычайно важным понятием, конгруэнтным и подтверждающим гештальт-терапевтические взгляды, согласно которым человек находится в поле и взаимозависим внутри него. Тем самым мы явно отмежевываемся от любого рода индивидуалистических моделей, подразумевающих независимость в качестве главной цели. Лаура Перлз прокомментировала, что "независимость без связи является маскарадом для изоляции" (Перлз, 1971, личное общение). Вилер предпринимает попытку восстановить баланс в гештальт-терапевтической теории, заостряя внимание на важности окружения и поддержки. Хотя эта идея не нова для гештальт-терапии, маятник, возможно, уже сдвинулся слишком далеко от поддержки и проблем поля по мере того, как гештальт-терапия старела и "впитывала" в себя нашу изначально индивидуалистическую культуру. Хотя "Куриный суп – это яд" (Резник, 1968) все еще является реальностью для многих из нас большую часть времени, не питаться, т.е. не принимать поддержку от поля, может быть в равной мере токсично. Фритц Перлз отстаивал взгляд, что здоровые люди – "само-поддерживающиеся". Быть таковым включает общение и иногда зависимость в пределах большего поля, чем усилия быть самодостаточным. Это отличие часто путалось с возникающим в результате искажением, что целью Перлза и гештальт-терапии является полная самодостаточность людей. Организменно/средовое поле едино.

Лично я бы предпочел, чтобы Гордон Вилер подчеркнул, что стыд является аффектом (или эффектом) разрыва и ухода от поддержки поля, только когда такой уход является ненамеренным. Хотя Вилер и утверждает это явно в одном месте в своем обсуждении: "Стыд, таким образом, является переживанием ненамеренного (для меня) разъединения с моим жизненно важным социальным полем", – большую часть статьи он не делает это условие очевидным. Я обеспокоен, что из этого можно сделать вывод, что все уходы от поддержки ведут к стыду. Ясно, что это не так. Кроме того, наличие поддержки поля не гарантирует, что человек не будет испытывать стыда.

Терапевтам нужно воспринимать клиентский стыд в не провоцирующем стыда окружении, и полезно, чтобы терапевт поделился своими собственными переживаниями стыда

Применительно к реальной клинической работе, эти два утверждения, часто являющиеся поддерживающими, утешающими и приносящими облегчение клиенту, не составляют, на мой взгляд, хорошей терапии со стыдом. Хотя они часто предоставляют некоторую почву и базовую поддержку в процессе работы, порождающие стыд феноменологические процессы не достигаются и не ассимилируются. Эмпатическая поддержка в окружении, не вызывающем стыда часто может помочь клиенту, переживающему стыд, чувствовать себя лучше; однако, это не "конечный выигрыш" терапии. Облегчая фенотипический стыд, мы часто лишаемся возможности воздействовать на генетический стыд, и, значит, решать проблему. Именно здесь гештальт-терапия, со своим акцентом на важности поля и феноменологическим/диалогическим методом исследования может отличить стыд, который требует проработки, поскольку мешает нормальной адаптации человека к окружения, от "здоровых" форм стыда и сожаления, требующих поддержки.

Заметим, что Гринберг и Пэйвио также рассматривают большую часть стыда как социальную по происхождению и требующую проработки. Хотя большая часть их обсуждения этого важного вопроса сконцентрирована на технике двух стульев, они не останавливаются в работе со стыдом на эмпатии, поддержке и связи, а настойчиво идут дальше. Они сосредотачивают внимание на том, какого рода информация всплывает и какие области доступны (аффективная, когнитивная, сенсорная), а также на нарушениях границ, "незавершенных" делах и т.д.

Гринберг и Пэйвио (1997) утверждают:

Диалог двух стульев… наиболее полезен в достижении и реконструкции убеждений, продуцирующих стыд… Освобождение от проблемы происходит, когда клиенты осознают свою ответственность за продуцирование чувств стыда, и когда они пересматривают вещи, ранее вызывавшие презрение и стыд. Когда такие адаптивные реакции поддерживаются терапевтом, клиенты становятся в состоянии более четко проговорить вызывающие стыд интроекты и глубинные убеждения относительно себя, влияющие на плохую приспособленность, и начинают подвергать их сомнению из внутренне присущего чувства ценности.

Гринберг и Пэйвио, однако, не описывают диалогическую модель (или пример терапии), а, скорее, следуют по более узкому пути доступа к интроектам, аффектам, знаниям и т.д. через "диалог с пустым стулом" с помощью последовательной модели исследования, предназначенной для того, чтобы извлечь наружу (1) "плохое чувство", (2) "первичную эмоцию", (3) "невыраженные адаптивные чувства", (4) "убеждения, ведущие к плохой приспособляемости", (5) "адаптивные чувства" и (6) "самопод­тверждение" (Гринберг и Пэйвио, 1997).

Вилер, напротив, подразумевает, что встреча человека со стыдом в теплом, не провоцирующем стыда и подкрепляющем окружении может быть самым большим, что может сделать терапия.

Он утверждает:

Мы будем рассматривать эту потребность в разговоре как попытку исправить стыд с помощью поиска эмпатической связи, которая восстанавливает целостность личности. Наиболее простой и эмпатичный ответ, от друга или терапевта, может быть чем-то вроде: "Должно быть, ты ужасно себя чувствуешь, когда с тобой так поступают", или даже, если это уместно: "Когда меня так отвергают, я чувствую унижение и стыд". Если стыд – это аффект нежелательного разрыва, тогда в то самое место ощущаемого нарушения мы и должны идти, чтобы произвести исцеляющее вмешательство.

Вилер (1995) утверждает: "Цель терапии – в трансформации переживаний стыда в переживания связи с полем и развитие навыков и процессов поддержки такой трансформации" (стр. 84).

Некоторые исследователи утверждают, что попытки проработать стыд неэффективны, т.к. сам процесс дальнейшего исследования, возможно, порождает дополнительный стыд у клиента.

В работе со стыдом необходимо учитывать разные планы и уровни получения знаний о стыде: данные первого уровня – непосредственно проявляемое "чувство" стыда и его содержание; данные второго уровня – конкретные "программы" и механизмы стыда; и данные третьего уровня – как и когда нарушение связи и поддержки сформировали соответствующие интроекты, неодобрение и презрение, аффекты, чувства и другие когниции, окружающие взаимодействия – что и составляет общий дезадаптирующий стыд. Это – наиболее уязвимая и хрупкая часть клинической работы, которая требует длительного времени.

Теория стыда и работа со стыдом:
альтернативный гештальт-терапевтический взгляд

"Здоровый" стыд – это (обычно) ненамеренное нарушение ассимилированных ценностей, например, уединения, не причинения боли окружающим и др. Фриц Перлз утверждал, что стыд и отвращение являются "саботажниками организма", имея в виду, что такие переживания действуют как корректирующий балласт, когда человек нарушает свою собственную целостность. Здоровый стыд в таком случае, по Перлзу, является модулятором ассимилированных ценностей. Здесь фраза "У него стыда нет… или он – бесстыдник" имеет важное значение. У такого человека отсутствуют как способы самокорректировки, так и какое бы то ни было ощущение, что самокорректировка вообще требуется в данной ситуации – здоровое чувство "долга" (Перлз, 1975, в личном общении).

Дезадаптивный (характерологический/невротический) стыд, является, по существу, социальным артефактом, а не непреодолимым первичным чувством. Стыд изначально является методом социального контроля и воспитания ребенка, в котором фундаментальная организменная/средовая/полевая "жизненная линия" и поддержка (любовь?) ребенка прерываются и удаляются, когда ребенок не принимает (интроецирует) ценности, убеждения и поведение первичного наставника. В период, когда ребенок нуждается в любящем подтверждении и поддержки для эмоционального выживания, это оказывает решающее воздействие на развитие. Дитя "поля", пытаясь создать значения этих событий, может только сделать вывод, что нечто является фундаментально неправильным в том, что, кто и как он/она является. Часто взрослые, взывающие к стыду, слишком явно демонстрируют свое неодобрение, критику, презрение и даже отвращение к ребенку. Переживание стыда (никакой ценности, уход, желание исчезнуть) оставляет в ребенке отчаянное желание угодить воспитателю, избежать дальнейших разрывов и насколько возможно избежать пагубных переживаний самого стыда. В дезадаптивном стыде ребенок не только интроецирует ценности и нормы других, он/она также интроецирует неодобрение других и, возможно, презрение и отвращение к нему. Позже ребенок (и дальше взрослый) может проецировать интроецированное неодобрение на других в целом и затем реагировать на это приписанное неодобрение. Тем самым устанавливается деструктивная и заново проклинающая мертвая петля стыда, которая продолжает заново сдаваться и пополнять себя. Интеллектуальное отвержение интроецированных родительских/социальных ценностей без вступления в контакт с интроецированным презрением и отвращением имеет весьма небольшое терапевтическое значение.

Реструктуризация характерологического/невротического стыда требует больше, нежели просто подстройка и эмпатический резонанс с человеком, испытывающим стыд. Такая терапевтическая работа в дальнейшем требует помощи клиенту в фокусировке и отслеживании его/ее феноменологического опыта, в то время как и терапевт и клиент отгораживаются от любых сиюминутных теорий и утверждений по поводу стыда. Это феноменологическое изучение и фокусировка на проблеме, сопровождаемые полной поддержкой терапевта, позволяет клиенту войти в привычный (характерологический) и фиксированный феноменологический организующие гештальты, из которых проистекает переживание стыда.

Любая комбинация четырех первичных эмоций злости, печали, радости и страха может возникнуть во время этого процесса – любую или все из них может быть необходимо испытать и выразить, чтобы начать распутывать и "распаковывать" процессы и последствия этого феномена. Наиболее важно, чтобы клиент обнаружил матрицу родительских/культурных интроектов под ретрофлексиями и проекциями и под злостью, страхом и печалью, которые информируют его/ее когниции, аффекты и чувства. Осознание и понимание того, что такое стыд, как он создан и развит (программа), и как он использовался может оказать помощь клиенту в обращении с рядом интроектов, которые его/ее поведение нарушало. Конечно, этот подход, также, опирается на широка поддерживаемую теорию стыда, создаваемого в межличностных отношениях. Это позволяет, однако, как близкую к переживаниям валидизацию, так и прорицательную валидность отслеживания, с течением времени того, становится ли работа самовоспроизводящейся. Если да, то клиент будет иметь больше функциональных выборов относительно стыда, избежания стыда и других проблем стыда, чем у него/нее было ранее. Это скорее процессуальная, чем содержательная модель, вследствие чего она не делает прогнозов в отношении специфических эмоций, когниций или чувств, которые проявятся во время такой работы или где пойдет такая работа. Работая хорошо, терапевт не делает предположений, ни что стыд является не подлежащей улучшению конечной точкой работы, ни что она должна идти дальше. Работа следует и фокусируется на клиентской феноменологии, а не на попытках реорганизовать ее. Наша теория, базирующаяся на организменной саморегуляции, предполагает, что когда человек находится в контакте и полностью идентифицируется со всем, что есть в нем/ней, изменения наступят на организменном уровне, когда и если это в максимальной мере соответствует интересам как человека, так и поля.

Заключение

Стыд – важный клинический вопрос, приобретающий, возможно неумеренно раздутые размеры в гештальт-терапевтической и психоаналитической литературе. Кажется очевидным, что первоначально те, кто убеждены в том, что стыд является такой фундаментальной "причиной" психологических проблем, пишут об этом, что будет иметь тенденцию к склонению клиницистов в целом к осознанию важности стыда. "Если единственный инструмент, который у Вас есть – молоток, Вы пытаетесь рассматривать все проблемы как гвозди (А. Маслоу, 1975). Эти теоретики и терапевты, которые не рассматривают стыд как источник большинства психологических затруднений с меньшей долей вероятности будут писать о стыде.

Говорить о "скрытом стыде" и отстаивать выискивание терапевтом стыда, переоформляя материал в стыд, с верой в то, что стыд является корнями всех психологических затруднений, значит нарушать гештальт-терапевтическую феноменологическую, не базирующуюся на знаниях и диалогически построенную позицию.

Важно, что в большинстве сегодняшней гештальт-терапевтической литературы о стыде (за исключением Гринберга и, возможно кого-то еще), клиническая работа со стыдом часто ограничена подстройкой и эмпатическим восприятием стыда, в окружении, не порождающем дальнейшего стыда с нормализующим и поддерживающем подтверждением случаями прошлого и настоящего стыда из личных переживаний терапевта. Принятие другого и принятие себя, утешение другого и утешение себя и сознавание того, что стыд иногда является частью человеческого бытия и часто предстает как "sine qua non" терапии. Теоретические и клинические трудности этой модели обсуждались.

Теоретическая, феноменологическая и диалогическая методология работы со стыдом в поле, включая феноменологическую фокусировку клиента на их аффектах, когнициях и чувствах была кратко представлена, которая не предполагает, что стыд не поддается улучшению. В действительности, такой способ работы со стыдом качественно не отличается от большинства терапевтической работы в рамках гештальт-терапии сегодня – со стыдом или не со стыдом.

Если система интроецированных ценностей и интроецированных (и проецируемых) неодобрения, презрения и отвращения значимых других при поведении, расходящемся с этими ценностями, остается нетронутой и неразрешенной, стыд может и будет повторяться. Принятие стыда другого (и сущности другого) терапевтом в обстановке, не рождающей стыда – как бы это не было замечательно и подкрепляюще – все-таки оставляет в нескончаемом состоянии незащищенности, заложником угрозы стыда, испытания его снова и снова и необходимости построения поведения и чувств с целью избежания стыда. Пока "программа" остается работающей, клиент не свободен и не может быть саморегулируемым. Смягчение сегодняшних проявлений программы стыда может сделать не намного больше, чем просто предоставить эмоциональный Новокаин – сегодня чувствую себя лучше – но с базовой основой остающейся нетронутой. Какой стыд…

Перевод с англ. Рыбаковой Е., Ващенко А., Gatla Reader, 1999, стр. 152-159.

Архетип сезонности в психотерапии[1]

Лопухина Елена, Москва

Годовой цикл сезонов, четырех времен года – одна из наиболее базовых и понятных любому человеку метафор процесса развития. Любой процесс развития не только в природе, но и в обществе, группе, внутри личности можно соотнести с этим общим архетипом. Обратившись к универсальному архетипу сезонности, можно яснее и глубже понять и описать процессы изменения и развития самых различных субъектов. Очевидно, что психотерапевта, прежде всего, интересует то, что происходит с личностью человека. Исходя из фаз архетипа сезонности, пcиxoтepaпевт может выбирать методы, обеспечивающие наиболее эффективное воздействие на клиента. Более того, модель архетипа сезонности дает возможность интеграции разнообразных психотерапевтических теорий, подходов, становится способом перевода на единый универсальный язык достижений различных психотерапевтических школ. Наконец, этот «язык» понятнее клиенту, чем специфические терапевтические «языки».

Рассмотрим базовый архетип сезонности, предполагающий смену времен года. Само по себе число 4 – квадрат – несет в себе устойчивость, завершенность, каждая его грань соответствует определенной фазе развития или времени года.

Весна. Само звучание этого слова пробуждает ощущение радости, первого динамичного рывка вперед, зарождения новых процессов. Природа пробуждается, оживает, устремляется к живительному теплу солнца. Постепенно молодые ростки превращаются в пышную зелень. Праздник природы в разгаре. Наступает лето, которое дарит нам половодье цветов, синеву чистых прозрачных небес. Зреют, наливаются силой сочные плоды. Это период максимального расцвета, созревания, полдень года. Весной и особенно летом человек пользуется дарами природы, она кормит и согревает его. Затем наступает осень, преддверье зимы. Она ассоциируется с увяданием природы, человек утрачивает щедрость Матери-Природы, которая холила и лелеяла его. Блекнут яркие краски. И человек оказывается лицом к лицу с необходимостью пройти через испытание своих сил, встать на собственные ноги и выжить. Это период подготовки к зиме. Испокон века осень была для человека временем трудов. Осенью, собрав урожай, человек доказывает способность жить плодами своего мастерства, обретает независимость от щедрот Матери-Природы. Затем приходит зима. Она ассоциируется со сном, отдыхом и покоем, земля укутывается холодным белым снегом, храня воспоминания о былой щедрости природы. Зима заставляет погрузиться внутрь, соки уходят к корням, к истокам, и там, в глубине растут силы для будущего возрождения. Зима – период подведения итогов, осмысления, обдумывания успехов или неудач прошедшего года. Для человека это время не только физического отдыха, но и более глубокой внутренней работы. Зимой человек накапливает силы, которые инкубируются до весны. Итак, весна – это начало, лето – созревание, осень – подготовка к зиме, зима – инкубация.

Каждый сезон года всегда ставил перед человеком разные задачи, в каждый период он проходил через различные испытания и издревле готовился к следующему сезону, выполняя определенные ритуалы. Известный американский психотерапевт Джон Мойшер[2], рассматривая специфику различных древних ритуалов, связанных с сезонами и предваряющих их, отмечал, что, хотя каждый ритуал проходит через весь цикл развития, в ритуале данного сезона главной является одна фаза цикла, подготавливающая к этому сезону. Такой ритуал является как бы репетицией, подготовкой к следующему этапу. В этом смысле Мойшер условно выделяет четыре основных типа ритуалов. В этих ритуалах, как считает Мойшер, жители деревень, общин проигрывали возможные трудности будущего сезона. Задачей ритуалов была психологическая и частично физическая подготовка к сезонным изменениям, внутренняя настройка людей на готовность к изменению внешних условий и к решению будущих задач.

Рассмотрим эти четыре типа ритуалов. Обратимся для этого к схеме. На ней отмечены четыре точки на круге сезонности. Между зимой и весной находится точка инкорпорации, между весной и летом – точка континуальности, между летом и осенью – точка сепарации, между осенью и зимой – точка трансформации. Если посмотреть на круг как на последовательность смены времен года, то можно ответвляющимися линиями отметить эти ритуалы, которые занимают очень мало времени, но являются репетицией, подготовкой к следующему сезону.

Итак, первый ритуал – это ритуал инкорпорации. Он предвосхищает весну и готовит к ней. Цель ритуала – включение, поскольку именно переход в весну подразумевает некоторое включение во что-то новое, в сообщество, в новую роль, возрастную категорию, в новый этап жизни.

Вспомним сказку о Снегурочке. Чтобы открыться весне, Снегурочка должна растаять. Она слишком холодна и должна открыться, полюбить. Ритуал инкорпорации связан с элементом Воды, с очищением. Чтобы принять новые качества, роль, новый этап жизни, нужно смыть с себя остатки старого, они уйдут вместе с водой. Многие современные ритуалы несут в себе отголоски древнего ритуала инкорпорации. Например, частично обряды крещения, омовения покойника – связаны с подготовкой человека к тому, чтобы он смог занять место в новой земной или загробной жизни. То, что в ритуале инкорпорации – главный акцент на элементе воды, не случайно. Каждый ритуал имеет свое пиковое переживание. На физическом плане это элемент Воды, а на психологическом – вода связана с эмоциональным реагированием, и поэтому пиковое переживание ритуала инкорпорации – эмоциональный катарсис, катарсис очищения. Это эмоциональное отреагирование: плач, стоны, крики, пение. Такой катарсис приносит эмоциональное освобождение. Этот ритуал изначально происходил перед сезоном, а дальше он распространился не только на подготовку к весне, но и к любой деятельности.

Второй тип ритуала – ритуал континуальности. Это – подготовка человека к переходу в лето. Весной человек полностью принадлежит новой роли, сообществу, растворяясь, сливаясь с ними. Любой процесс развития переживает свой медовый месяц – это и есть весна. Но медовый месяц рано или поздно кончается, период ощущения полной принадлежности сменяется некоторым разочарованием, возникает диалектическая потребность уже не принадлежать, кое-что перестает нравиться, не удовлетворяет, хочется чего-то другого. Поэтому лето – период, когда нарастает тенденция непринадлежности, стремление к уходу, завершению роли, но одновременно все еще сохраняется и тенденция принадлежности, включенности в какие-то отношения. Это двойственный, амбивалентный период, период максимального напряжения. Лето в разгаре, но именно в нем зреют зерна возможного разрыва, конфликта, сепарации Лето – подготовка к сепарации. И целью ритуала континуальности является поддержание существования сообщества, его силы, устойчивости. На этом этапе подтверждается континуальность, продолженность, то есть то, что сообщество продолжает существовать, несмотря на внутренний конфликт. Чтобы обеспечить проживание периода амбивалентности и внутренней борьбы, необходимо укрепить веру в сообщество и подтвердить его существование, чему и служит ритуал континуальности. Этот ритуал способствует обнаружению собственного места в сообществе, собственной идентичности внутри сообщества без ухода из него.

Какие же ритуальные обряды несут в себе максимальный акцент континуальности? Это всевозможные празднества, юбилеи, карнавалы, застолья, соревнования, где, с одной стороны, люди отмечают, что они все еще вместе, а с другой – именно во время этих ритуалов, которые есть не только празднества, но и соревнования, происходит определение ролей в сообществе: кто – главный, кто – второстепенный. Каждый занимает место в соответствии со статусом, определяет свой вес, функцию, оценивает свое место в системе, свой личный вклад в жизнь сообщества. Кто в соревновании победил – садится поближе к старейшинам, кто пришел последним – подальше. Катарсис этого этапа, эмоциональное пиковое переживание на этой фазе – ощущение себя частью более широкого целого, собственной причастности к нему, которое переживается как благоговение, контакт с более высоким смыслом, с Высшим началом. Древние племена чествовали своих предков, почитали их как богов. При этом они ощущали поддержку богов, предков, присутствие чего-то большего, чем они сами, и это поддерживало континуальность сообщества. Красивые и величественные, такие ритуалы подтверждали этическую систему ценностей данной культуры. Элементы таких ритуалов содержит в себе церковная служба, когда благодаря ее красоте и торжественности человек переживает состояние собственной причастности, чувство благоговения. Задача этого ритуала такова: хотя я и начинаю выделять себя из целого, но в то же время могу почувствовать себя значимой частью этого целого. Чтобы это противоречие не раздирало на части изнутри, человек должен ощутить смысл принадлежности к целому, а это возможно, только если мы осознаем нечто выходящее за рамки обыденности. Ритуалы поддерживают и готовят человека к тому чтобы он именно так переживал свое внутреннее отделение, начало этого процесса. Ритуал континуальности связан с элементом Воздуха, дающим движение вверх.

Затем следует ритуал сепарации, который готовит к осени. Осень – это период, когда человек перестает принадлежать сообществу, или Матери-Природе Он теперь уже сам по себе, один против враждебной или, по крайней мере, не помогающей ему природы. То же происходит и с сообществом. Человек уходит в самостоятельную жизнь, он уже не ребенок, никто не поит и не кормит его, он должен стоять на своих ногах. Происходит сепарация от природы, от сообщества, от роли, от отношений с другими. Цель ритуала сепарации – инициация человека в иное состояние бытия. Во время ритуала человек уточняет и заново определяет свою идентичность. Здесь он часто имеет дело со смертью старого, которое должно дать дорогу новому. В отличие от весны, где просто происходило включение в новое, здесь нередко нужно пройти через смерть и одиночество. Ритуалы сепарации включают тренировку концентрации внимания, развитие способности к волевому действию, а также обретение мастерства. На этом этапе главный элемент – Огонь, который символизирует прохождение через трудности. Нужно пройти через огонь, чтобы осуществить ритуал сепарации, и начать свое независимое существование, это – зона непринадлежности. На данном этапе возникает другой тип пикового переживания – катарсис конструкции по Джону Мойшеру. Катарсис конструкции – переживание свершения, «мне удалось осуществить свои задачи», «я сделал это». Это переживание радости от того, что замысел воплощен, доведен до конца. В этом и состоит инициация – пережить, что смог, преодолел, сделал. Точка сепарации – это порог способности к собственным деяниям.

Примеры ритуалов такого типа – языческие ритуалы инициации юношей и девушек, проходивших сложные испытания, связанные с борьбой за выживание в стрессовых условиях. Инициация часто включала кровавые обряды. В ходе ритуала инициации человек должен был подготовиться к еще худшим условиям, трудностям реальной жизни. Поскольку реальная жизнь тогда, да и всегда, была трудна, возник такой тяжкий ритуал – с кровью, с оружием, болью и огнем. Среда сопротивляется, но человек действует вопреки ей.

Ритуал трансформации лежит на стыке осени и зимы. Смысл этого ритуала – исцеление индивида от некоторых условий, которые ему мешают достичь желаемого. Человек здесь должен пойти на определенное самоограничение, пройти через лишения. В отличие от ритуала сепарации, здесь необязательны именно физические испытания и боль. Эти ритуалы предполагают глубокие внутренние изменения в состоянии сознания, мышления. В ходе подобного ритуала человек реально или в своем воображении как бы спускается в подземелье, в глубокую тьму. Люди либо буквально уходили в пещеры, «в подземный мир» с тем, чтобы достичь знания, либо познание тайн духовной правды извлекалось из глубин личности, из внутренних ресурсов человека. Это период обретения мудрости, и он ассоциируется с элементом Земли. Человек мог уходить в скит, стать отшельником, чтобы остаться наедине с собой, прийти к контакту со своим глубинным бессознательным и оттуда достичь гнозиса. Гнозис – пиковое переживание данного ритуала – переживание просветления, понимания сути вещей, сакрального соединения противоположностей. В мифах и сказках оно увязано с божественным браком, и в этом смысле с достижением целостности.

Описанные ритуалы фактически совпадают с тем, что происходит в течение года. Весной человек принадлежал другому, летом одновременно принадлежал и не принадлежал другому, осенью оказался один среди пустыни, а зимой через глубинный контакт с собой, через катарсис гнозиса он начинает принадлежать самому себе. Пройдя точку корпорации, человек включался в сообщество и всю весну наслаждался этим. Летом, ощущая себя частью целого, уже понимал, что существует и отдельно от него, это – диалектический период. Осенью он самоопределяется, понимает, чего стоит сам по себе. Зимой – находит мудрость и смысл в устройстве мироздания, становится частью вселенной, точнее, он и есть вселенная. Это – период интеграции.

Не следует понимать архетип сезонности как движение по кругу. Круг – это лишь один срез. Как карма – проживание нескольких жизней, так и каждый субъект, сообщество, группа, личность проходит много раз через эти годовые сезонные циклы. С каждым разом круг становится все уже, и, в конечном счете, двигаясь по спирали, субъект в один прекрасный день может оказаться в центре. А центр круга – это точка, которая соответствует юнгианскому понятию Самости. В ней исчезают циклы сезонности, человек уже одновременно пребывает и в весне, и в лете, и в осени, и в зиме. Это – пятая точка, она лежит вне плоскости. Изображать круг следует как движение вверх, но это не просто спираль, а лестница, идущая вверх, ступеньки которой находятся в каждой из четырех основных точек круга. Каждый качественный переход в новый сезон – это ступенька вверх. Этой ступеньке соответствует ритуал, помогающий ее прохождению. Если же человек в своем развитии не преодолевает, как надо, соответствующие фазы цикла, он идет по кругу и вновь проходит через тяжелые испытания. А в той мере, в которой он их преодолевает, каждый следующий проход круга легче, и это тоже соответствует идее кармических перерождений.

Перейдем к рассмотрению того, как проявляется архетип сезонности в самых разных психотерапевтических и общекультурных теориях, которые, с нашей точки зрения, могут рассматриваться как частные проявления архетипа сезонности. Начнем рассмотрение с хорошо известной модели С. Грофа, его теории перинатальных матриц. Перинатальные матрицы – это фазы внутриутробного развития плода. Плод развивается не только физически, он проходит и через определенные психические переживания и изменения. Согласно Грофу, процесс внутриутробного развития плода проходит четыре фазы, которые он называет матрицами.

Первая перинатальная матрица, соответствующая фазе весны, длится от зачатия до примерно 7 месяцев. В своих экспериментах Гроф показал, что этот период переживается плодом как космическое единение, как океаническое чувство, как пребывание в Раю, если этот период проходит благополучно. Это полный симбиоз с материнским организмом, переживание божественного слияния, состояние умиротворения, любви и гармонии. Если первая перинатальная матрица оказывается травмированной, то возникают образы «отравленных вод», апокалиптические переживания падения сводов, нарушения гармонии. Здесь четко присутствует элемент Воды – плод находится в воде.

Вторая перинатальная матрица, фаза лета, охватывает период примерно от 7 месяцев беременности до начала родов. Суть этого периода можно выразить так: «матка-предательница». Матка начинает сокращаться, а родовой канал еще не открыт. С одной стороны, матка как бы выталкивает плод, а с другой, не выпускает его. На этой фазе происходит переживание безысходности, зависания, подвешенности, сдавленности, покоя при максимальном напряжении. В этой ситуации «без выхода» даже при самом положительном ее прохождении переживается состояние беды, бессмыслицы, но и отчаянной жажды найти смысл жизни. При затруднительном прохождении – ощущение агонии в ловушке, затягивания, падения в пропасть, тесноты, нехватки воздуха, возникает образ Ада. Время останавливается.

В Таро карта «Повешенный» очень хорошо отражает лето. Фигура на карте не двигается, но в ней чувствуется большое напряжение. Если сравнить эту карту с перинатальными матрицами, то это вторая перинатальная матрица, когда плод поворачивается вниз головой. Он в преддверии выхода, пойман в ловушку, матка его не отпускает. Но даже на карте внизу видно просветление, подобное родовому каналу. Карта «Шут» – это тоже лето, он зависает над пропастью.

В момент величайшего страдания в конце туннеля вдруг появляется свет, возникает ощущение возможности выхода. Тогда включается третья перинатальная матрица – осень – непосредственно сам процесс прохождения родового канала, пропасть, муки сдавливания.

Какие образы рождаются, когда человек возвращается в переживания третьей перинатальной матрицы? Они описываются как активность, борьба, героические подвиги, сильное сексуальное возбуждение. А в негативном варианте – как хаос, агрессия, пытка, угроза уничтожения, возможны также картины демонических жертвоприношений. В обоих случаях возникают образы, связанные с огнем, кровью, болью, переживается необходимость преодолеть этот хаос, чтобы начать двигаться.

Четвертая перинатальная матрица – фаза зимы. Она соответствует моменту, когда головка ребенка начинает вылезать на белый свет, это первые, очень короткие моменты контакта с новой жизнью вне чрева, находясь на пороге которой ребенок ощущает приближение чудовищной катастрофы, глобальной трансформации. Первые ощущения – это холод, вхождение в новый, прекрасный, но холодный и опасный мир. Это состояние сознания, когда оно положительно, люди описывают как растворение в огромном пространстве, энергетическом потоке. «Я был затоплен Божественным светом». Отрицательные последствия этой фазы – холод, одиночество, затерянность в бескрайней пустоте, как у Кая в «Снежной Королеве».

Станислав Гроф через исследование перинатальных переживаний человека определяет, фиксация на какой из матриц является источником проблемы клиента.

Обратимся теперь к структуре мифа и сравним с ней фазы сезонности. Весна соответствует беззаботному существованию героя, и не помышляющего о подвигах, а лето – это период, когда в. точке континуальности к герою приходит весть. Все смешалось, прекратило свое обычное существование, и лето – период, когда будущий герой мучается выбором – уходить ему или оставаться. Можно привести пример из любимого нами Толкиена, когда герой колеблется: с одной стороны, он хочет отправиться в путь, с другой – ему страшно. Это типично для летнего периода мифа. В точке сепарации герой уходит из дома. Он становится действительным героем в тот момент, когда отправляется в странствие, в свой Квест. Квест начинается в точке сепарации. Основное содержание большинства мифов соответствует именно осени, испытаниям, с которыми герой сталкивается, преодолевая которые обретает новые качества, утверждает себя.

Концом же многих мифов и большинства сказок является брак. Божественный брак в юнгианской традиции трактуется как воссоединение с анимой или с анимусом, что соответствует в круге сезонности точке трансформации или обретения Целостности. Это переход в зиму, которая является периодом возвращения домой героя, уже обретшего Целостность. Миф об «Одиссее» – один из немногих, где этот этап возвращения домой четко выделен. Здесь имеются в виду не испытания на пути домой, а сцены возвращения. Зимой герой осмысляет свой путь и пишет мемуары, так и у Толкиена Бильбо тоже пишет мемуары.

А теперь попробуем проследить по четырем фазам сезонности, четырем квадрантам круга изменение соотношения принципов инь-ян. В весеннем секторе представлен в чистом виде женский принцип инь, это слияние, женская сила. Природа как мать. В точке перехода в лето начинает действовать мужской принцип активности – ян. Летом он как бы детский, подростковый, еще не полностью проявленный. Осень – время максимального проявления принципа ян. Что касается последнего квадранга – зимы, то здесь преобладает инь, уравновешенное с ян. Это период целостности, здесь проявляется принцип мудрости, интеграции, принцип андрогина. Таким образом, можно сказать, что зима и весна по-разному проявляют женский принцип, а мужской принцип является летом, и особенно осенью. Следуя по нашему кругу, можно проанализировать четыре основных мужских и женских архетипа, соответствующих различным фазам сезонности. Мужская классификация является некоторой проекцией идей Мора на круг сезонности, классификация женских архетипов принадлежит автору.

Рассмотрим четыре основных мужских архетипа, в каждом из них энергии инь и ян соотносятся по-разному. Первый мужской архетип, весенний, архетип Любящего. Он восприимчив, ласков, нежен, его черты – привязанность, потребность раствориться в партнере. Например, Пьеро любит, стремится быть принятым, им движет сила любви. Понятно, что здесь преобладает женский принцип. Негативная сторона этого apxетипа – зависимость.

Второй архетип, летний, – это архетип Короля, сидящего на троне и оттуда повелевающего. Король мало двигается, все крутится вокруг него и во имя его. В ритуале континуальности тоже присутствует статус достижения некоего места в обществе, своего кресла. Король «на горе», он правит, он носитель силы и власти. Главная задача Короля – повелевать исходя из своих желаний, он не исполняет, а приказывает. Негативная сторона этого архетипа – либо деспот, дающий неправильные указания, либо бессильный и капризный правитель.

Третий архетип, осенний, – архетип воина, способного действовать, ставить цели, бороться, преодолевать препятствия. Его основные качества – целеустремленность, напористость, импульсивность, воинственность и сила воли. Негативная сторона этого архетипа – агрессивность.

Четвертый архетип, зимний, – Маг, в смысле мудрец. Он накопил знания, постиг высшие законы мироздания, обрел опыт, философию, познал иерархию, его могущество состоит во владении истинными именами вещей. В Маге, как в отшельнике, старце, мудреце, присутствует интеграция с анимой. Это уже интегрированный смешанный вариант. Негативная сторона архетипа – маг, использующий свои знания в зловредных, темных целях.

Король, и особенно Воин, – носители волевого, мужского начала. Мудрец и Влюбленный несут женское начало.

Рассмотрим теперь четыре базовых женских архетипа. Первый архетип, весенний, – архетип Мать-Дочь, симбиоз материи дочери, женщина-мать и женщина-дочь одновременно. Так, Пресвятая Дева Мария объединяет в себе девушку и мать. С одной стороны, это образ продолжательницы рода, хранительницы очага, мягкой, ласковой, заботливой, опекающей, с другой – воплощение самопожертвования, преданности, невинности, нежности, восприимчивости. Пара Деметра и Персифона (до брака) также представляет этот архетип. Негативная его сторона – зависимость.

Второй архетип, летний, – Королева. Одно из его воплощений – Афродита, возникающая из пены морской. Это женщина, как бы пребывающая в мужском секторе круга, сохраняющая женскую силу и обладающая властью. Она привлекательна, ослепительна, величественна. Здесь иньское начало, свойственное любой женщине, соединяется с янским. Это активная женщина, способная творить и вдохновлять, когда она оборачивается своей положительной стороной. Кстати, в шахматах король – фигура, ради которой все делается, – имеет мало ходов, зато королева двигается активно. Соединение женского и мужского начала дает королеве большую силу. Отрицательная сторона архетипа Королевы – коварная интриганка, соблазнительница, искусительница, мачеха из сказок.

Третий женский архетип, осенний, – Женщина-Воительница. Это архетип амазонки, феминистки, женщины, дерзнувшей помериться силой с мужчиной, отстаивать свои права в сражении. Она решительная, яркая, воинственная, воплощающая волю к победе, в ней мало женских черт. Артемида – одно из наиболее ярких проявлений этого архетипа. Афина Паллада представляет собой конец осени – начало зимы. Она соединяет архетипы Воительницы и Жрицы следующей фазы. Негативная сторона архетипа Воительницы – беспощадная жестокость, агрессия.

Четвертый женский архетип – архетип Жрицы. София – Премудрость Божия, наверное, самое высшее его воплощение. В греческой мифологии это Веста, в сказках – добрая фея-крестная. Положительная сторона архетипа – святая женщина, носительница высших знаний, мудрости, она отстранена, живет как бы в другом измерении. Отрицательная сторона архетипа – злая колдунья, старуха Баба-Яга.

Посмотрим теперь на человека, проживающего фазы сезонности в процессе своего личностного развития. Движение по архетипическому кругу сезонности может протекать благоприятно и неблагоприятно. Психотерапевт работает с человеческими проблемами и трудностями, поэтому обратимся к негативным, проблемным, теневым сторонам процессов развития личности. Если данная личность фиксирована на какой-то из четырех фаз, это значит, что данная фаза прошла неблагополучно и личность приобретает соответствующие негативные черты. В качестве примеров типов личностей, негативно фиксированных на какой-либо фазе развития, приведем несколько известных мужских образов. Так, у Пьеро (весна) негативные черты – это гипертрофированная ранимость, зависимость, неверие в собственные силы. Это человек, плывущий по течению, страдающий от собственной никчемности, жалости к себе. А вот Емеля (лето) в первой части сказки – человек, который не знает, чего хочет, Илья Муромец, 33 года пролежавший на печи. Задача этих персонажей – научиться хотеть. Когда к Илье приходят странники и спрашивают, чего он хочет, Илья отвечает, что хочет порадеть за Русь. Только тогда ему дают святой воды и он становится героем. Фактически герой копит сипу желания, учится его осознавать и управлять им. Для Емели щука – как бы мать, и он говорит: «По щучьему велению, по моему хотению». И учится хотеть, ведь сам он в сказке ничего не делает, это сказка про архетип Короля. Емеля в конце королем и становится без всякого собственного деяния. После того, как Емеля получает «щучью волю», до того как он становится королем, герой учится желать, тренируется в своих желаниях.

Третий тип – Шалтай-Болтай (осень), в жизни которого нет порядка, системы, организованности, цели, правит хаотическая активность. Он не целеустремлен, не организован, не смог стать воином. Ему трудно собраться, сконцентрировать свою волю. Он активен, но ничего конструктивного не совершает. Это негативный вариант архетипа Воина.

Четвертый тип – эго Кай (зима), мальчик, сидящий в ледяных чертогах Снежной Королевы, человек с замерзшим сердцем, аутичный, депрессивный, пытающийся выложить из льдинок слово «вечность» и получить в награду весь мир. Человеческая любовь, тепло и вода оттаивают его сердце, пробуждают его. Он очищается, освобождается, наступает весна, он покидает чертоги Снежной Королевы.

А теперь попытаемся использовать архетип сезонности для классификации психологических проблем, которые могут возникать у любого человека. В статье Льюиса Стюарта[3] вводится понятие о базовых негативных аффектах личности, которые тоже можно соотнести с архетипом сезонности. Рассмотрим каждый базовый негативный аффект по нескольким параметрам: фрустрирующее действие (события, ситуации), вызывающее аффект, вид аффекта, базовая метафора аффекта, базовая компенсирующая метафора (то есть какой архетипический образ компенсирует данный аффект и может быть инструментом психотерапевтического воздействия).

Первый аффект соответствует весне. Базовое действие здесь – отвержение. Базовый аффект – отвращение. Метафора аффекта – отчужденность. Базовая компенсирующая метафора для этого аффекта – вступление в некоторую утопическую общность, переживание катарсиса вхождения в эту общность. Нахождение утопической общности человеком означает, что произошло исцеление внутри сезона. Если мы хотим помочь клиенту, испытывающему отвращение к себе и к миру, которое описывается метафорой отчуждения, ему нужно помочь найти эту утопическую общность. Так, гадкий утенок мечтал о прекрасных лебедях и обрел их.

Второй аффект (летний) – аффект ужаса. Это реакция на ситуацию неожиданного изменения. Метафорой этого аффекта является пропасть: впереди неизвестность, обычный порядок вещей изменился, человек ощущает, что душа уходит в пятки, и он падает в пропасть. Рушится континуальность, возникаег то, чего нет в опыте, ситуация выходит из-под контроля. Спасти может только вера в Высшую силу, для которой неизвестное является известным. Компенсирующая метафора – «Святая гора». Обожествление сил природы первобытным человеком, боявшимся неизвестности, – попытка совладания с аффектом ужаса. Это движение по вертикали снизу вверх, из пропасти на «Святую гору», человек находит смысл и свою идентичность в рамках более высокого целого. Бог, или Высшая сила поднимает человека на ту высоту, с которой видны способы выбраться из пропасти, и он обретает устойчивость на новом уровне. Это соответствует тому катарсису, который мы назвали ранее катарсисом благоговения.

Третий – аффект ярости (осенний). Это реакция на события, ограничивающие свободу. Фрустрация переживается как аффект ярости. Человек, переживающий этот аффект, описывает свое состояние метафорой хаоса, взрыва. Ярость – как разрыв на части, хаотическое разметание на кусочки. Это один из двух основных способов переживания состояния стыда. Стыд переживается либо как стремление сжаться в точку, превратиться в ничто, либо как слепая ярость, хаос, который также порождает превращение в ничто. Компенсирующая метафора для этого аффекта – метафора истинного порядка вещей, четкой структуры, закона мироздания.

Четвертый аффект (зимний) – мука, боль. Этот аффект является реакцией на потерю. Теряя нечто очень важное, человек испытывает боль. Метафорой аффекта боли является образ пустоты. Феноменологически депрессия – это переживание опустошенности. Когда боль становится невыносимой, включается механизм защиты, человек как бы ничего не чувствует, кроме пустоты. Компенсирующей метафорой аффекта боли является наполнение пустоты. А пустота может быть наполнена только красотой природы или красотой рукотворной, то есть рожденной творчеством. Когда внутренняя опустошенность заполняется, фактически это уже переход к весне. Безжизненность зимы переходит в красоту, наполненность чувствами. Вода согревает и орошает холодную землю.

Рассмотрим теперь фазы архетипа сезонности как темы, возникающие вне зависимости от того, каков временной масштаб процесса развития. Каждому сектору круга соответствует определенная психологическая тема Весна – тема поиска любви, Квест в поисках любви отвечает на вопрос – как найти любовь. Лето – тема поиска собственной идентичности. Человек ищет ее внутри чего-то большего. Осень – тема спасения, искупления и освобождения через испытания. Зима – тема принятия правды собственного «Я», собственного личностного опыта. Человек находит самого себя. Но также эти этапы можно рассмотреть как четыре типа проблем, которые при этом возникают. Тема – это задача. Если она плохо решена, то возникает проблема, блок нормального развития, или «блок спонтанности» по Д. Мойшеру. Что же является блоком спонтанности?

Не то, что человек чувствует, а то, что с ним происходит. Эта схема во многом совпадает с классификацией аффектов, о которой уже говорилось. Весна – отвержение и пренебрежение. Лето – обман и предательство. Осень – стыд и унижение, чувство униженности. На четвертом этапе, спонтанность блокируется крайней степенью беспорядка, разрушением истинного порядка вещей, ведь зимой все должно быть упорядочено, кристаллизовано.

Вернемся к рассмотрению процесса развития личности, но теперь обратимся к нему с точки зрения факторов, благоприятствующих этому развитию. Мы уже говорили о том, как соотносится схема архетипа сезонности с перинатальным развитием. Теперь наложим эти четыре этапа на жизнь человека в целом. Рассмотрим такую классификацию – младенчество, детство, отрочество-юность, взрослость. Младенчество – это весна. Младенец получает заботу и тепло, ласку матери, и в этот период ему нужен определенный тип родительского воспитания: физические прикосновения, объятия, проявление любви, телесный контакт. Родители удовлетворяют потребности ребенка, потому что он сам пока не может их удовлетворять. Такое отношение родителей формирует базовое доверие ребенка к миру. Именно в этот период у него формируется способность чувствовать, что опять же соответствует весеннему архетипу. У ребенка, который не получил этого от родителей, могут быть проблемы со способностью чувствовать. Так, многие нарушения пищевого поведения, анорексия и другие связаны с тем, что ребенок не научился с помощью матери в детстве определять, насколько он голоден или сыт.

Детство – лето – это период игры, когда ребенок через игру учится хотеть, осваивает мир желаний. Он еще не может много сделать сам, но уже проявляет фантазию, творит свои желания. Родители в этот период играют с ребенком, удивляют его, смешат, поощряют, устанавливают зрительный контакт. Родитель вовлекает ребенка в игру, помогает осваивать мир желаний, он здесь должен быть немного похож на клоуна, затейника, товарища по игре.

Осень – период отрочества и ранней юности. Здесь идет формирование воли, обретение реальных навыков, способности к действию. Родитель должен поощрять, стимулировать, бросать вызов, вдохновлять, ставить перед ребенком адекватные его возрасту задачи. Решая эти задачи, подросток обретает мастерство и уверенность в своих силах. В этот период человек учится деланию. Родитель тут похож на спортивного тренера, который стоит поодаль от спортсмена, направляя и корректируя, ставя задачи и стимулируя. В отличие от предыдущих этапов он сам не участвует активно в деятельности ребенка.

Зима – это поздняя юность и взрослость. Родитель ограничивает, определяет, запрещает, подкрепляет, дает имена, названия, проясняет, учит значению того, что происходит. На этом этапе родитель обращается к разуму человека, к его интеллекту, помогает ему обобщить этот опыт. Главная задача этого этапа – развивать способность мыслить, думать.

Как существуют четыре типа воспитания, соответствующие разным этапам жизни человека, так можно показать, что для разных фаз, тем развития нужны разные психотерапевты. Для весны – заботливый психотерапевт. Для лета – эмоциональный и стимулирующий, клоун, вовлекающий творчески в игру. Для осени – тренер, учитель. Для зимней фазы – мудрец, источник знаний.

Обратимся теперь к возможности использования архетипа сезонности для более глубокого понимания отдельных направлений и тем психотерапевтической работы. Возьмем, например, тему посттравматического стресса (ПТС) – то есть реакции человека на серьезные значимые потери, трагические события, катастрофы, несчастные случаи. Терапевтическая работа по исцелению посттравматического стресса тоже проходит в четыре этапа в соответствии с динамикой процесса ПТС.

Посттравматический стресс начинается в точке разрыва континуальности, после начала лета, ситуация как в мифе: все шло хорошо, а потом произошло что-то драматическое. Первая фаза посттравматического стресса – это фаза отрицания шока. Переживания слишком болезненные, и человек пытается бежать от них. Срабатывают защитные механизмы, он как бы верит и не верит. С одной стороны, человек понимает, что это действительно произошло, с другой – отрицает эту реальность. Опять амбивалентное состояние: принадлежность и непринадлежность. Человек еще не готов принять факт потери.

Второй этап – фаза агрессии и вины. Факт потери уже принимается, но не до конца, возникает сильный протест против того, что случилось, – «не хочу, чтоб так было». В первой части этой фазы происходит лихорадочный поиск того, что потеряно, возникает потребность что-то сделать, вернуть утрату, человек как бы сражается с фактом потери. Он склонен всех обвинять в случившемся, в том числе и себя. Здесь характерны проявления гнева, агрессии, ярости, страстного желания не отпустить того, кого потерял, – «зачем ты меня покинул». Без прохождения этого этапа невозможно окончательно принять факт потери.

Третья фаза, совпадающая с зимой, – фаза депрессии. Здесь происходит окончательное принятие и переживание потери. Две предыдущие фазы подготовили человека к возможности ее пережить: возникает ощущение острой тоски, одиночества потери смысла, цели в жизни. Если человеку удается вынести эти глубинные переживания, то они поднимают его на новый уровень. Приходит понимание того, что жизнь продолжается. Боль не уходит совсем, но жизнь обретает новый смысл, идет процесс обретения мудрости, оживание, исцеление. И это уже переход на новую фазу – фазу исцеления. На четвертой фазе происходит качественное изменение, переход на новый уровень. Переживший травму человек, проходя полный круг много раз по спирали, обретает новый опыт, чтобы двигаться дальше. Это касается точно так же не только посттравматического стресса, но и проживания любых жизненных проблем и тягот. Человек, прошедший весь круг индивидуации, научившись, не теряя себя, переносить жизненные испытания, обретает способность легко проходить все четыре этапа.

Архетип сезонности может быть источником тем и подсказок, важных и практически полезных для человека, который занимается психотерапией, исцелением. Так, Джон Мойшер утверждает, что чаще всего жалобы клиента предъявляются на квадранте, противоположном тому, где лежит главная проблема и где возможен катарсис, который необходим для ее разрешения. Например, клиент говорит: «Я не могу понять, что происходит. У меня в голове все смешалось. У меня внутри пустота», и эти жалобы клиента можно классифицировать как зимние. На деле за этим стоит проблема самоопределения, человек должен осознать, чего он на самом деле хочет. Так, за предъявленной в жалобе метафорой пустоты скрывается аффект ужаса. Такому человеку необходимо помочь вернуть себе состояние способности к творчеству. Он должен пережить катарсис континуальности, найти смысл происходящего, войти в контакт со своим высшим «Я», которое знает, чего он хочет. Это путь из пропасти на «Святую гору». Обратная ситуация. Человек говорит: «Не могу выбрать» или «Не знаю, чего хочу». Здесь предъявляется проблема выбора, но скрывается за этим переживание внутренней пустоты, депрессии, и реальное решение проблемы – в нахождении истинного смысла, понимании того, как устроен мир. Он должен пережить катарсис гнозиса, чтобы от пустоты прийти к ощущению красоты мира. Еще случай – человек жалуется на свою агрессивность, на то, что «ограничивают его свободу» или он «не может отстоять свои права». А в действительности его истинная проблема – ощущение отчуждения, отвращения к себе, нехватка любви. И катарсисом для него будет обретение любви, контакта с идеальной утопической общностью. И наконец человек говорит: «Я страдаю от зависимости». За этим прячется внутренний хаос, неотреагированная агрессия, фрустрация, неспособность постоять за свою свободу Человек должен пережить катарсис деяния, катарсис конструкции, который необходим для осуществления подлинной сепарации.

Итак, получается, что существуют две основные базовые для терапии дилеммы личностного роста: Огонь-Вода и Земля-Воздух. «Огонь-Вода» – это тема полной принадлежности и полной непринадлежности, зависимости-независимости, свободы-несвободы. Вторая дилемма «Земля-Воздух» – отсутствие желаний – максимальное напряжение желаний. Решается проблема амбивалентности: зима – нуль, a лето – максимально выраженная амбивалентность, тема выбора или отсутствия мотивов или пустоты-наполненности. Две базовые дилеммы, как видно на схеме, образуют крест.

Описанная модель позволяет рассмотреть и другие теоретические схемы, используемые в психотерапии, в том числе этапы развития группы: группа как общность – весна, в группе формируются нормы, иерархия – лето. Возникает хаос, агрессия, борьба, конкуренция, образование коалиций – осень, и лишь на четвертом этапе группа выходит на нормальное, структурированное функционирование – это зима.

Итак, архетип сезонности – универсальный архетип развития. Он позволяет как интегрировать разные подходы, так и классифицировать виды терапевтического воздействия, выявлять противоречия между предъявляемой проблемой и реальной. Терапевтический процесс как круг исцеления проходит все этапы, где бы этот процесс ни начался, причем проходит этот круг один или несколько раз. Так, если проблема предъявляется по зиме, то ее развитие, разогрев, преодоление сопротивления клиента идет по весне, катарсис и разрешение – по лету, а завершение – по осени.

Кроме того, у терапевта существует возможность работать внутри каждого сектора, где есть свой терапевтический ход, например «Пропасть – Святая гора». Можно пофантазировать и о классификации методов психотерапии по сезонам. Если базовая проблема человека – весенняя, то ему может помочь более ласковый приветливый психотерапевт и «весенние» психотерапевтические методы, такие как ребефинг, техника «качания внутреннего дитя», некоторые психодраматические методы, позволяющие пережить и эмоционально отреагировать ее. Если проблемы клиента связаны с трудностью самоопределения, нахождения своей идентичности внутри какого-то сообщества и ему нужно найти смысл в Божественной игре, то хорошо подходят методы арттерапии, психодрама, основной фокус которой сосредоточен на спонтанности, игре. Проблемы осени хорошо отрабатываются в бихевиоральной терапии, где главное – научение навыкам. А для стимулирования, бросания вызова подходят многие техники гештальттерапии, провокативной терапии. Проблемам зимы лучше всего отвечает, по-видимому, психоаналитический подход, осознание бессознательного, его анализ и структурирование, подход, позволяющий понять устройство своего внутреннего мира, увидеть его стройный порядок, ритм и достичь катарсиса гнозиса.

Таким образом, использование архетипа сезонности может способствовать более эффективной работе с клиентом, помочь терапевту понять, в какой точке процесса исцеления он находится в данный момент. Представляется, что некоторые идеи, высказанные в данной статье, могут стать поводом для размышления как для психотерапевтов, так и для всех, кого интересует процесс развития человека.


Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 147; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!