ЗРИТЕЛЬНАЯ КОМПЕТЕНТНОСТЬ И БИЛЛИ 2 страница

Но больше всего он верит в результаты, и эта книга - первая книга в истории, по моим данным, которая прямо говорит о том, как лечить детей с повреждениями мозга, почему нужно так лечить детей с пов­реждениями мозга и что именно произошло с группой детей с повреж­дениями мозга после того, как их лечили таким способом.

Это не только целесообразно, но и естественно: писать первую в истории книгу, приводящую результаты лечения детей с повреждениями мозга специфическим методом, нужно прямолинейно, в легком для восприятия виде. Никакая другая книга в истории не делала этого. Кроме того, никаких точных результатов какого-либо лечения детей с повреждениями мозга прежде не приводилось, за одним исключением. В 1960 году в «Журнале Американской Медицинской Ассоциации» по­явилась статья о лечении детей с повреждениями мозга с точными ре­зультатами. Читатель не будет удивлен, если узнает, что именно Гленн Доман и его персонал написали эту статью.

Когда мы подводим итог этой книге, мы понимаем, что это книга о детях с повреждениями мозга и их родителях. Она объясняет, поче­му детей с повреждениями мозга нужно лечить. Она объясняет, как можно лечить человеческий мозг, и точно описывает, что происходит с детьми с повреждениями мозга, когда Вы делаете это.

Будет правдой, если сказать, что это худшая из когда-либо написан­ных книг подобного рода. Но мы должны помнить, что также будет правдой, если сказать, что это лучшая из когда-либо написанных книг подобного рода. Причина состоит в том, что это единственная напи­санная книга подобного рода.

Это очень хорошо для детей, я думаю, что когда она была наконец написана, то была написана человеком, который знает о предмете боль­ше, чем кто-либо еще.

Я думаю, возможно, что тем, кто выпускает книги, сначала не осо­бенно понравится эта. Возможно также, что тем, кому платят за кри­тику книг, она тоже не особенно понравится. И, как я сказал ранее, во многом это плохая книга.

5

 Но я верю, что многие родители найдут в этой "не совсем совер­шенной" книге и знание, и смелость, необходимые для того, чтобы сделать своих детей, страдающих от серьезных повреждений мозга, здоровыми без какой-либо дальнейшей помощи.

Я верю, что многие тысячи родителей детей с повреждениями моз­га, травмами мозга, умственно отсталых, дефективных, страдающих ДЦП, эпилепсией, аутизмом, найдут их собственного ребенка на стра­ницах этой книги, найдут здесь подтверждение веры их собственного сердца, что он должен иметь свой шанс стать свободным, и еще найдут дорогу, по которой придет помощь, необходимая им, чтобы дать их ребенку этот шанс.

Я верю, что эта книга станет настоящим молотом, первым пробива­ющим стены ужасных учреждений, в которых заключены дети с пов­реждениями мозга всего мира, безжалостно и несправедливо.

                                                                                                                                  - Раймундо Верас,

                                                                                 доктор медицины, Почетный президент

                                      Всемирной Организации за Развитие Человеческого Потенциала

                                                                                                     Рио-де-Жанейро (Бразилия)

1.

 СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ДЕТЕЙ

С ПОВРЕЖДЕНИЯМИ МОЗГА

Периодически около ста человек прибывают в Институты Дости­жения Человеческого Потенциала в Филадельфии сроком на одну неделю.

У них нет ничего общего за исключением того, что все они - роди­тели детей с повреждениями мозга.

Этих матерей и отцов объединяет одно: они отказываются верить, что их больному ребенку нельзя помочь.

Если это типичная группа, то семьи съезжаются из всех уголков Америки, а также из Европы, Африки, Азии, Австралии или Ближнего Востока.

Короче говоря, со всех концов света .

Возраст детей от одного до девятнадцати лет.

В группе может быть один молодой или уже взрослый человек.

Некоторые будут настолько парализованы, что будут едва дышать.

Некоторые будут иметь такие мягкие повреждения, что с первого взгляда покажутся вполне здоровыми.

Некоторые из детей будут парализованы с головы до кончиков паль­цев ног. Некоторые будут слепыми, как летучие мыши. Некоторые будут совершенно глухими. Некоторые будут страдать от сильных возвраща­ющихся судорог. Некоторые будут неспособны говорить или даже изда­вать звуки. У других будут все эти проблемы одновременно.

Они приезжают с установленными им показателями интеллекта IQ, равными 90, 80, 70, 60, 50, 40, 30, 20, 10, или 0. Большинство из них имеют, как им сказали, неизмеряемый показатель интеллекта.

Они приходят с такими диагнозами, как травма мозга, умственная отсталость, умственная дефективность, ДЦП, синдром Дауна, спастика, эмоциональная неуравновешенность, вялость, эпилепсия, тетрапарез, аутизм, психоз, односторонний парез, ригидность, и т.д.

Почти у каждого из них на основе длинной и сложной экспертизы мы выявляем повреждение мозга, имея в виду, что их проблемы не в слабых руках или ногах, или не в неразвитой мускулатуре, или не в плохо сформированных органах речи, или не в дефектах глаз, как посчитало бы большинство окружающих. Вместо этого, мы делаем за­ключение, что его проблемы произошли в пределах мозга по причине некоторого несчастного случая, случившегося до, во время или после рождения, что повлияло на способность мозга принимать информацию или на его способность отвечать на нее.

Конечно, если проблема происходит в условиях, которые можно устранить с помощью хирургии, например гидроцефалия, мы реко­мендуем хирургическое вмешательство. Однако, оперируемые случаи обычно диагностируются и лечатся прежде, чем ребенок попадает к нам.

В типичной группе, приблизительно пятнадцать процентов вернут­ся домой и не будут

6

делать ничего по программе, но будут видеть своих детей совсем в ином, лучшем свете и, в результате, дадут своим детям новые возможности для развития.

Пятьдесят процентов типичной группы вернутся домой, проведут диагностику своих детей, создадут программу для них и будут выпол­нять ее с различными степенями частоты, интенсивности и продолжи­тельности, соответственно, с соразмерными результатами.

Оставшиеся тридцать пять процентов, наиболее определившаяся группа, обратятся и будут приняты на аспирантскую программу, с целью в дальнейшем быть принятыми на Интенсивную Программу Лечения.

Именно для таких родителей эта неделя построена так, чтобы мы могли обучить их принципам роста и развития мозга максимально воз­можно и тому, как лучше спроектировать программу, чтобы увеличить рост и развитие мозга.

По окончании недели эти семьи создают такую программу и выпол­няют ее с намерением поступить на Интенсивную Программу Лечения в будущем.

Настраиваясь на потребности таких семей в течение этой недели, мы лучшим образом отвечаем интересам всех семей, прибывших на учебу.

Мы действуем так, как если бы каждая семья собиралась включить­ся в Интенсивную Программу Лечения, потому, что все они получат при этом максимум того, что можно получить, и ничего не потеряют при этом.

Некоторые из детей будут на Интенсивной Программе Лечения в течение года. Некоторые дети будут на этой программе в течение пяти лет. Некоторые будут на этой программе еще дольше. Некоторые из родителей исчерпают свою энергию и сдадутся. Но большинство не будут сдаваться. Некоторые не сдадутся никогда, даже если они и про­играют.

Подавляющее большинство детей добьются большего успеха, чем их родители смели надеяться, основываясь на предшествующем опыте с общепринятыми методами. Других постигнет разочарование.

Иногда тяжело больной ребенок достигает большего и быстрее, чем другой ребенок, чьи проблемы казались гораздо менее серьезными.

Некоторые дети, которые были полностью слепы, придут к чтению -не пальцами, а глазами, как все. Некоторые останутся слепыми.

Некоторые дети, которые были полностью парализованы, закончат ходьбой, бегом и прыжками - не с ортопедическими накладками или опорами, а на своих ногах, как все. Некоторые же не смогут ходить.

Некоторые дети, которые были неспособны издавать звуки, заго­ворят - не с помощью пальцев, указывая и изображая пантомимы, а губами и ртом, как все.

Некоторые из тех, кто постоянно корчился и не мог остановиться, наконец, перестанут делать это.

Некоторые дети, которые были парализованы, немы, слепы и глухи, станут полностью здоровыми и пойдут в ту же самую школу и класс, что и их нормальные сверстники. Короче говоря, они станут нормаль­ными.

Другие придут к ходьбе, речи и танцам, и, возможно, к показателям интеллекта  в IQ области гениальности.

Следовательно, результаты меняются от полного успеха до полной неудачи.

Неудивительно, что дети иногда терпят неудачу в этом мире, где большинству специалистов преподавалось еще в школе, что больной мозг не поддается лечению. С другой стороны, их удивляет, когда кто-нибудь выздоравливает. Многим это кажется чудом.

И кто же тогда творит эти чудеса, если вообще можно говорить о чудесах в 21-ом веке? Это делают они₉ родители, причем, в домашних условиях. Родители - те, кого обычно игнорируют, иногда презирают, которыми часто руководят и которым почти никогда не верят - сами выполнят дома все лечение, которое приведет ребенка от отчаяния к надежде, от паралича к ходьбе, от слепоты к чтению, от показателя интеллекта, равного 70, к показателю, равному 140, от немоты к речи. Родители.

В некоторых случаях, доктор будет активно участвовать в домашнем лечении. Сотни врачей приезжали и наблюдали работу в Институтах -и затем записывали на прием их

7

собственных детей с повреждениями мозга. Однако, более 20,000 родителей, не имея никакого медицинско­го образования, привозили нам своих больных детей и затем возвра­щались домой, чтобы выполнять предписанное лечение.

Как же родителям удается сотворить это со своими детьми?

Возможно, чтобы понять этот процесс, лучше начать с начала, ко­торое имело место более полвека назад.

Вот с чего мы начнем наши лекции для родителей о детях с пов­реждениями мозга. Если кто-нибудь действительно хочет разобраться в теме, посвященной детям с повреждениями мозга, наверно, ни с чего другого начать и нельзя.

 

1940-1950 гг.

ДЕСЯТИЛЕТИЕ ОТЧАЯНИЯ

2.

ТЕМПЛ ФЭЙ

Когда в 1941 году я вошел в мерцающие залы больницы медицинс­кой школы университета Темпл, чтобы вступить в должность по­мощника руководителя отделения физиотерапии, многие считали меня счастливчиком, получившим такую важную должность в столь юном возрасте.

Хотя, честно говоря, помимо меня, там было всего два врача, рабо­тающих полную смену, и руководитель.

Нужно также сказать, что моя зарплата в те дни составляла девянос­то пять долларов в месяц и обеды в течение пяти с половиной дней в неделю, что было очень неплохо для терапевта тех дней.

И, чтобы быть уж до конца честным, необходимо отметить, что на тот момент я был энергичным, но не очень хорошим физиотерапевтом. И хотя по профилирующему предмету я получил высокие отметки, и мои теоретические знания были достаточно велики, опыта у меня было мало.

Область медицинских знаний, которой я вообще не владел ни прак­тически, ни теоретически, касалась детей с повреждениями мозга. Прошло несколько лет прежде, чем я понял, что их не было ни у кого. В 1941 году было всего несколько людей, претендовавших хоть на ка­кие-то знания о детях с повреждениями мозга.

К счастью для меня и моего будущего, в университете Темпл ока­зался человек, знания которого в этой области, возможно, превышали знания любого человека на Земле. Его имя было Темпл Фэй, и хотя ему было всего сорок, он уже был профессором неврологии и профессором нейрохирургии. Он был одним из величайших людей в медицине всех времен и народов. Именно в его ведомстве в университете Темпл я впервые увидел ребенка с повреждением мозга и был очарован им.

В те дни лишь немногие относили детей с серьезными повреждени­ями мозга к таковым. Вместо этого их называли различными словами, типа «слабоумный». Причина заключалась в том, что многие из детей с серьезными повреждениями мозга не могли ходить и разговаривать. Предполагалось, что достаточно того факта, что они не могут говорить, чтобы отнести их к категории людей недостаточно умных для того, чтобы научиться разговаривать.

Я никогда не забуду первого ребенка с повреждением мозга, кото­рого я встретил. Для меня, крайне увлеченного происходящим вокруг и одновременно осознающего свое глубочайшее невежество, было обычным делом проводить все свободные вечерние часы, разгуливая по госпиталю. Я был так молод и трогательно нетерпелив, что ру­ководители и старшие медсестры открывали мне двери во все свои отделения. Теперь, когда моя молодость далеко позади, я понимаю, что такое столкнуться с человеком, который одновременно молод и горит желанием учиться. Насколько сильна алхимия взаимодействия, и какие потрясающие открываются возможности, когда встречаются два человека, один из которых молод и горит жаждой знаний, а второй, который старше, знает что-то, достойное изучения.

В этот день я зашел в детскую палату, не для новорожденных (кото­рыми я тоже был очарован), а в ту, где лежали очень маленькие и очень больные дети. Они лежали в

8

небольших детских кроватках и, кроме меня, в комнате с ними никого не было. Ранее я читал истории болезни некоторых из этих детей, а теперь увидел их. Большинство младенцев спали, и в комнате было слышно лишь их сопение и шуршание моего белого халата по мере того, как я медленно передвигался от кроватки к кроватке.

Поэтому, когда в комнате, в которой я чувствовал себя наедине со спящими младенцами, чей-то голос произнес «здравствуйте», я не просто вздрогнул - я подпрыгнул от неожиданности. Хотя он не был похож на голос взрослого человека, это, конечно же, не был голос мла­денца. Я поспешно оглядел комнату и был чрезвычайно смущен, не увидев ничего, кроме маленьких кроваток.

Пока я убеждал себя, что мне показалось, тихий голос заговорил снова. В этот раз оказалось, что я смотрел как раз в тот угол, откуда он раздался, и поэтому я снова вздрогнул, даже сильнее, чем в первый раз. «Как тебя зовут?» - спросил голос.

Окончательно смущенный и прилично испуганный, я с трудом сде­лал три или четыре шага в угол комнаты, откуда раздавался голос. И даже тогда, стоя прямо напротив кроватки, в которой он лежал, я бы не увидел его, если бы он не заговорил вновь.

«Меня зовут Билли», - сказал Билли, пока я смотрел на него. Если мне было трудно поверить своим ушам, то теперь еще труднее было поверить своим глазам. Никто никогда ни по неврологии, ни по педи­атрии не рассказывал мне о существовании таких детей. Юное лицо подростка, обращенное ко мне из крошечной детской кроватки, было крайне странным, но не отталкивающим, при этом голова была такого же размера, как у взрослого. Больше всего меня потрясло то, что, хотя я видел очень большую голову, тело ребенка, покрытое одеялом, не могло быть более шестидесяти сантиметров в длину. У меня было жуткое ощущение, что у ребенка нет тела совсем, и со мной говорит одна голова, речь которой приятна и разумна.

Хотя с тех пор я имел дело со многими тысячами детей с повреж­дениями мозга и, скажу честно, никогда больше не испытывал ужаса от контакта с ними и, более того, очень расстраиваюсь, когда кто-либо реагирует так, я должен признать, что в тот момент я изо всех сил боролся с ужасом, охватившим меня. Сейчас я понимаю, что меня рас­строил не ребенок, которого я видел, скорее меня расстроило непонимание мною ребенка, которого я видел.

В отличие от меня, Билли не был расстроен, и его следующее заяв­ление дало мне время, хотя бы внешне, совладать с собой. «Мне один­надцать лет», - сказал Билли голосом, заставившим меня подумать, что ему часто приходится отвечать подобным образом. Я не помню содер­жания беседы, которая затем последовала, но я запомнил, что Билли в течение десяти минут, пока мы разговаривали, оставался абсолютно спокойным. Я всегда очень надеялся, что в тот момент мой голос не выдал моих переживаний.

Выйдя из комнаты, я остановился перед дверью, чтобы успокоиться перед тем, как пойти искать старшую медсестру. Я постарался вы­глядеть бесстрастным, спросив ее: «Да, кстати, что случилось с тем большим ребенком…э... хм...то есть, одиннадцатилетним ребенком Билли?».

Когда я вспоминаю это, меня бросает в дрожь от осознания того, насколько этот вопрос отражал мое полное невежество. Ее изучающий взгляд, которым она, отвечая, удостоила меня, выявил это невежество окончательно. «У него гидроцефалия, - отрывисто сказала она. - Он один из пациентов доктора Фэя.» Она произносила эти заявления так, словно каждое из них объясняло все.

Сейчас я удивляюсь своей смелости, однако, даже не посмотрев в медицинском словаре значение слова «гидроцефалия», я поднялся на эскалаторе в офис доктора Фэя и спросил его секретаря, могу ли я его видеть. Это был потрясающий, импульсивный поступок, так как даже известные люди записывались в длинную очередь, чтобы увидеться с ним. Доктора Фэя приглашали обследовать самого Франклина Рузвель­та, президента США.

Во время обходов с доктором Фэем я практически никогда с ним не говорил, так как часто его свита была настолько большой, что я его даже не видел. Так как он возглавлял длинную колонну, а я был в са­мом ее хвосте, то часто еще находился за углом от него и получал его указания по физиотерапии через третьи или даже четвертые руки.

Я никогда не узнаю точно, чем объяснялось его согласие принять меня немедленно,

9

разве что большим любопытством, вызванным не­обычностью моего запроса.

Стоит добавить, что Фэй не вписывался в «старый добрый» образ хрестоматийного профессора, и я столбенел от напряженного внима­ния, стоя перед его столом, в то время, как его пронизывающий взгляд изучал мою суть и, принимая во внимание все мои знания, просто проходил насквозь.

Не давая ему возможности спросить меня о том, зачем я пришел, я сразу же выпалил свой вопрос, который привел меня в смятение и заставил явиться перед этим человеком, одним взором повергающим в трепет.

«Сэр, я только что видел Билли, с гидроцефалией. Что, черт возьми, с ним случилось?»

«С ним случилась гидроцефалия, - сказал доктор Фэй, не отвечая на мой вопрос. - Каким образом, черт возьми, Вы его увидели?»

Но даже отчетливый упрек в его вопросе не мог остановить меня, и после короткого, но не совсем четкого объяснения того, как я провел свое свободное время, я спросил его снова: «Что, черт возьми, случи­лось с Билли?»

В связи с тем, что я увидел пациента доктора Фэя без его разреше­ния, у меня могли быть неприятности, но, очевидно, кое-что в моем ответе ему понравилось. Позже я узнал, что не было ничего более важного для Темпла Фэя, чем желание молодых знать ответы и их готовность идти за ними на край света.

Великий человек кратко пояснил, что дети с гидроцефалией имеют огромные головы и крошечные тела потому, что цереброспинальная жидкость, постоянно вырабатываемая мозгом, не может стекать, как у здоровых людей, из-за сбоев в механизмах реабсорбции, и постоянно увеличивающееся давление приводит к увеличению черепа и сдавли­ванию мозга. Он порекомендовал мне несколько книг, хотя предупре­дил, что они далеко не так точны, как хотелось бы.

Поблагодарив его за потраченное на меня время, я направился к две­ри. Я уже открыл дверь, когда он остановил меня и спросил, включала ли моя практика в Пенсильвании работу в операционных. Я сказал, что да.

---

Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!