Баочай смущается, когда ее просят показать четки из благовонного дерева
Итак, Дайюй была уверена, что это Баоюй не велел Цинвэнь пускать ее во двор Наслаждения пурпуром накануне вечером. И на следующий день, когда провожали Духа цветов, она, терзаемая печалью, собрала опавшие лепестки и пошла их хоронить. Так грустно было смотреть на увядшие цветы и думать о том, что проходит весна. Девочка даже всплакнула и прочла первые пришедшие на память стихи.
Ей и в голову не могло прийти, что неподалеку стоит Баоюй. А он, слушая, лишь вздыхал и кивал головой.
Я цветы хороню… Пусть смеется шутник неучтивый,
Но ведь кто-то когда-то похоронит в тиши и меня…
…Все случается вдруг: юность яркая вскоре растает,
Человек ли, цветок ли – рано ль, поздно ль, – а должен истлеть!
Баоюй в изнеможении опустился на землю, уронив лепестки, которые держал в руках. Он подумал о том, что настанет день, когда увянет несравненная красота Дайюй, а сама она уйдет навсегда из этого мира, и сердце сжалось от боли. А ведь следом за ней суждено уйти Баочай, Сянлин и Сижэнь. Где же тогда будет он сам, кому будут принадлежать этот сад, эти цветы, эти ивы? Тщетно искал он ответов на свои вопросы. Печальные мысли тянулись одна за другой, и не было сил отогнать их, рассеять.
Поистине:
Все тени цветов неразлучны со мной,
и справа, и слева – все ближе,
И слышу: на западе – птиц голоса,
но и на востоке – они же!
В этот момент погруженная в скорбь Дайюй услышала горестный стон и подумала:
«Все надо мной смеются, считают глупой. Неужели нашелся еще глупец?»
Она огляделась, но, увидев Баоюя, плюнула в сердцах.
– Я-то гадаю, кто бы это мог быть, а оказывается, этот изверг… Ах, чтоб ты пропал…
Последние слова ненароком сорвались с губ, и Дайюй, спохватившись, зажала рот рукой, вздохнула и пошла прочь.
Баоюю стало не по себе, он понял, что Дайюй его не желает видеть, поднялся, оправил одежду и в полном унынии побрел домой. Вдруг впереди он заметил Дайюй, ускорил шаги и догнал ее.
– Погоди, сестрица! Я знаю, ты избегаешь встречи со мной, но все же позволь сказать тебе всего одно слово, а потом можешь меня презирать.
Девушка хотела убежать, но, услышав это, обернулась.
– Что ж, говори!..
– А можно, я скажу два? – с улыбкой спросил Баоюй. – Ты не убежишь?
Дайюй круто повернулась и пошла дальше.
Баоюй остановился, с грустью поглядел ей вслед и вздохнул:
– Неужели все, что между нами было, должно прийти к такому печальному концу?
Дайюй замерла на месте и спросила с удивлением:
– А что такого между нами было? И что произошло?
– Ах! – сокрушенно произнес Баоюй. – Ведь мы всегда вместе играли, с первого дня твоего приезда сюда! И если тебе чего-нибудь хотелось из моих любимых кушаний, я сам не ел, тебе оставлял. Мы вместе садились за стол, в одно время ложились спать. А сколько раз я выполнял твои просьбы, которые не могли выполнить служанки? Мы вместе росли, и я был уверен, неважно, любишь ты меня или нет, что на твою учтивость могу рассчитывать, что ты лучше других. Но ты становишься все более гордой и заносчивой, не замечаешь меня, признаешь только Фэнцзе и Баочай. А у меня никого нет, кроме брата и сестры от других матерей, – я так же одинок, как и ты, и надеялся на твое сочувствие. Но напрасно. Ты обижаешь меня, а кому я пожалуюсь?
По его лицу заструились слезы. Гнев Дайюй сразу улетучился, глаза увлажнились, она опустила голову и молчала.
Баоюй между тем продолжал:
– Конечно, я поступил плохо, но не нарочно, поверь! Я не стал бы причинять тебе неприятности. В таких случаях говори мне все прямо, если надо, поругай, даже побей, – я обижаться не стану. Только не отворачивайся от меня, не мучай, не заставляй теряться в догадках. Право, я не знаю, как быть! Умри я сейчас, ведь стану неприкаянным духом, меня не спасут молитвы самых праведных и благочестивых буддийских и даосских монахов, и к новой жизни я смогу возродиться только после того, как ты объяснишь причину моей смерти!
Дайюй больше не сердилась.
– Если так, – сказала она, – почему вчера вечером ты не велел служанкам меня впускать?
– С чего ты взяла? – вскричал Баоюй. – У меня и в мыслях ничего подобного не было! Умереть мне на этом месте!
– Ты с самого утра твердишь о смерти, – с укором сказала Дайюй. – Говори просто, да или нет, к чему эти клятвы?
– Поверь, сестрица, я тебя не видел, – сказал Баоюй. – Приходила сестра Баочай, посидела немного и ушла.
Дайюй подумала и как-то неуверенно ответила:
– Возможно, это так! Наверное, служанки просто поленились мне открыть!
– Ну конечно! – воскликнул Баоюй. – Вот увидишь, вернусь домой, найду виновницу и хорошенько проучу!
– Твоих служанок, конечно, надо проучить, – согласилась Дайюй, – но только не мне надо было говорить тебе об этом. То, что со мной так обошлись, пустяки, а была бы на моем месте Баочай или какая-нибудь другая «драгоценная барышня» [247], неприятностей не избежать.
Дайюй усмехнулась. Баоюй уловил в ее словах скрытый намек и ничего не сказал, только улыбнулся. За этим разговором их застали служанки, которые пришли сказать, что пора обедать. Баоюй и Дайюй пошли вместе.
Увидев Дайюй, госпожа Ван спросила:
– Девочка моя, стало тебе легче от лекарства, которое прописал доктор Бао?
– Нет, – ответила Дайюй. – Теперь бабушка велит мне пить лекарство доктора Вана.
– Вы, матушка, не знаете, – вмешался в разговор Баоюй. – Сестра Дайюй слаба здоровьем и часто простуживается, а при простуде лучше всего помогают пилюли.
– Недавно доктор мне говорил о каких-то пилюлях, – заметила госпожа Ван, – но я забыла их название.
– Я знаю, что это за пилюли, – промолвил Баоюй. – Наверняка укрепляющие, из женьшеня.
– Нет, – покачала головой госпожа Ван.
– Может быть, это «восемь жемчужин», или «восемь ароматов лютии», либо пилюли из правого и левого корня анжелики? – спросил Баоюй.
– Нет, что-то вроде «Цзиньган», – сказала мать Баоюя.
– Никогда не слышал о пилюлях «Цзиньган»! – всплеснул руками Баоюй. – Ведь если есть пилюли «Цзиньган», значит, есть и порошок Бодхисаттвы!
Все рассмеялись.
– Должно быть, это укрепляющие сердце пилюли владыки Неба! – произнесла Баочай, зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться.
– Совершенно верно! – проговорила госпожа Ван. – Совсем памяти у меня не стало!
– Память тут ни при чем, матушка, – заметил Баоюй, – вас просто сбили с толку Цзиньган и Бодхисаттва.
– Бессовестный! – прикрикнула на него госпожа Ван. – Хочешь, чтобы отец опять тебя поколотил?
– За это не поколотит! – возразил Баоюй.
– Если есть такие пилюли, пусть купят и дадут Дайюй, – сказала госпожа Ван.
– Все эти лекарства ни к чему, – заметил Баоюй. – Лучше дайте мне триста шестьдесят лянов серебра, и я приготовлю такие пилюли, что сестрица не успеет их проглотить, – тут же выздоровеет.
– Хватит врать! – крикнула госпожа Ван. – Где это видано, чтобы лекарство так дорого стоило!
– Я не вру! – отвечал Баоюй. – Лекарство у меня особое. Для его приготовления потребуется столько редкостных вещей, что все сразу и не перечислишь. Трехсот шестидесяти лянов серебра не хватит даже на покупку «последа от первых родов» и «человекообразного корня женьшеня с листьями», а еще понадобится «гречиха величиной с исполинскую черепаху», «сердцевина гриба фулин, растущего на корнях тысячелетней сосны», и много других таких же редких лекарственных растений. Зато лучшего средства в целом мире не сыщешь. Его чудодейственная сила вызывает трепет. Несколько лет назад старший брат Сюэ Пань выпросил у меня этот рецепт, но, чтобы приготовить лекарство, потратил два или три года и израсходовал тысячу лянов серебра. Если мне не верите, матушка, спросите у сестры Баочай.
Баочай замахала руками:
– Я ничего не знаю, впервые слышу, зачем ты морочишь матушку!
– Баочай девочка хорошая, она не станет врать, – произнесла госпожа Ван.
А Баоюй не выдержал, всплеснул руками и, повернувшись к Баочай, вскричал:
– Я говорю сущую правду, а вы думаете, будто я вру!
В этот момент Баоюй заметил Дайюй, она сидела за спиной Баочай и, сдерживая смех, показывала пальцем на свое лицо – стыдила Баоюя. Тот растерялся, но на выручку подоспела Фэнцзе, которая из внутренней комнаты, где накрывали стол, слышала весь разговор.
– Про лекарство это правда, – промолвила она. – Братец Баоюй не придумал. Недавно брат Сюэ Пань просил у меня жемчуг. Сказал, что для лекарства, и произнес в сердцах: «Лучше бы я с этим не связывался! А то теперь хлопот не оберешься!» Я поинтересовалась, что за лекарство. Оказалось, рецепт ему дал Баоюй. Там много лекарственных растений, но все я не запомнила. «Вы уж простите меня за беспокойство, – продолжал Сюэ Пань, – но жемчужины, которые я только что купил, не годятся. Они еще не ношенные. Вот и пришлось мне обратиться к вам. Если у вас нет головных украшений, дайте хоть несколько из тех, что вы носите, а я подберу вам другие взамен». Пришлось снять два жемчужных цветка и отдать ему. Еще он попросил кусок темно-красного шелка длиною в три чи и ступку, чтобы истолочь жемчужины.
Баоюй мысленно благодарил Будду за каждое произнесенное Фэнцзе слово, а потом обратился к матери:
– Ну, что вы теперь скажете? А ведь Сюэ Пань готовил лекарство не строго по рецепту, иначе пришлось бы ему добывать жемчуг и драгоценные камни из древних могил, и не любые, а только те, которые в качестве головных украшений носили богатые и знатные люди. Но кто станет сейчас раскапывать могилы? Поэтому ничего не остается, как брать жемчуг, который носят живые люди.
– Амитаба! Что ты болтаешь! – вскричала госпожа Ван. – Ведь если растревожить кости мертвецов, пролежавшие в земле несколько сот лет, лекарство не будет обладать чудесными свойствами.
– Слышишь? – Баоюй обратился к Дайюй. – Неужели и моя вторая сестра Фэнцзе лжет?
Он говорил, а сам не спускал глаз с Баочай.
Дайюй коснулась руки госпожи Ван:
– Тетя, вы только подумайте: сестра Баочай не хочет его выгораживать, так он у меня ищет поддержки!
– Я давно замечаю, что ему очень нравится тебя обижать, – проговорила госпожа Ван.
– Ах, матушка, – с улыбкой возразил Баоюй. – Ведь сестра Баочай ничего не знала о делах старшего брата, даже когда они жили дома. А теперь и подавно! А сестрица Дайюй, за спиной у сестры Баочай, украдкой стыдила меня, будто я вру.
В это время вошла девочка-служанка и позвала Баоюя и Дайюй обедать. Дайюй, не сказав ни слова, поднялась и пошла вслед за служанкой.
– Может быть, подождем второго господина Баоюя? – робко произнесла служанка.
– Он есть не будет, я пойду одна, – ответила Дайюй.
Когда она вышла, Баоюй сказал служанке:
– Я буду есть с матушкой.
– Ладно, хватит тебе! Пошел бы лучше, – сказала госпожа Ван, – ведь я буду есть только постное.
– И я, – не унимался Баоюй.
Он вытолкал служанку за дверь, а сам уселся за стол.
– Вы тоже идите к себе, – сказала госпожа Ван девушкам, – а он как хочет!
– Пошел бы вместе с Дайюй, ей сегодня что-то не по себе, – промолвила Баочай. – А не голоден, можешь не есть.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – заупрямился Баоюй. – Через минуту пройдет!
Быстро поев, Баоюй попросил чаю и поспешил к матушке Цзя, чтобы она не тревожилась. К тому же его не оставляла мысль о Дайюй.
– Что это ты весь день куда-то торопишься, второй брат? – смеясь, спросили Таньчунь и Сичунь. – И ешь, и чай пьешь, все наспех!
– Не задерживайте его, пусть идет скорее к своей сестрице, – сказала Баочай.
Наскоро выпив чая, Баоюй побежал на западный дворик и по дороге увидел Фэнцзе. Она стояла на пороге своего дома и наблюдала, как с десяток мальчиков-слуг перетаскивают вазы для цветов.
– Ты весьма кстати! – окликнула Фэнцзе Баоюя. – Заходи скорее! Мне тут надо кое-что написать.
Баоюй не мог отказаться и последовал за Фэнцзе. А та, едва они вошли в дом, распорядилась подать кисть, тушечницу и бумагу и сказала:
– Бордового шелка – сорок кусков, атласа узорчатого с драконами – сорок кусков, тонкого дворцового шелка разных цветов – сто кусков, ожерелий золотых – четыре…
– Что это? – прервал ее Баоюй. – Счет или список подарков? В какой форме писать?
– Как угодно, – ответила Фэнцзе. – Лишь бы я поняла.
Баоюй ни о чем больше не спрашивал и старательно записывал все, что диктовала Фэнцзе. Беря у него исписанный лист бумаги, Фэнцзе сказала:
– У меня к тебе просьба, не знаю только, согласишься ли ты ее выполнить. Я хотела бы взять к себе девочку-служанку Сяохун, а тебе подобрать другую. Согласен?
– Служанок у меня много, – отвечал Баоюй, – и если какая-нибудь тебе приглянулась, бери. Зачем спрашивать.
– Ладно, возьму, – с улыбкой сказала Фэнцзе.
– Пожалуйста, – кивнул Баоюй и собрался уходить.
– Погоди, – остановила его Фэнцзе, – у меня еще есть к тебе дело.
– Я к бабушке тороплюсь, если что-нибудь важное, зайду на обратном пути, – сказал Баоюй.
У матушки Цзя, когда он пришел, уже все поели.
– Что ты вкусного ел у матери? – спросила матушка Цзя.
– Ничего особенного, – ответил Баоюй, – съел лишнюю чашку риса, и все. А где Дайюй?
– Во внутренней комнате, – сказала матушка Цзя.
Когда Баоюй туда вошел, он увидел, что одна служанка, сидя прямо на полу, раздувает утюг, еще две расположились на кане и что-то чертят мелом, а Дайюй, склонившись над куском шелка, кроит.
– А! Вот вы где! – вскричал Баоюй с порога. – После еды вредно трудиться, голова заболит.
Дайюй даже не подняла глаз и как ни в чем не бывало продолжала кроить.
– У этого куска измят уголок, неплохо бы еще разок прогладить, – обратилась к ней одна из служанок.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – проговорила Дайюй. – Через минуту разгладится.
Баоюй понял намек и расстроился. В этот момент к матушке Цзя пришли Баочай, Таньчунь и остальные сестры. Баочай сразу прошла во внутренние покои.
– Чем занимаешься? – спросила она Дайюй, но, не получив ответа, с улыбкой заметила: – А ты, сестра, стала мастерицей на все руки – даже кроить научилась!
– Да что ты, сестра! – ответила Дайюй. – Просто делаю вид, что тружусь.
– Говоря откровенно, – продолжала между тем Баочай, – когда речь зашла о лекарстве, я в шутку сказала, что понятия ни о чем не имею, а братец Баоюй разозлился.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – снова сказала Дайюй. – Через минуту пройдет.
– Сестра, – обратился к Баочай до сих пор молчавший Баоюй, – бабушка хочет поиграть в домино, не составишь ли ей компанию?
– Неужели я только за тем и пришла, – проворчала Баочай, но вышла.
– И ты уходи, – сказала брату Дайюй. – А то тебя тигр здесь съест!
Она отвернулась и принялась снова кроить. Баоюй заставил себя улыбнуться и сказал:
– Тебе надо прогуляться. Успеешь кроить.
Дайюй ничего не сказала, будто не слышала. Тогда Баоюй обратился к служанкам:
– Кто велел ей кроить?
Не дав служанкам ответить, Дайюй крикнула:
– Кто бы ни велел, тебя не касается!
Баоюй хотел что-то сказать, но в это время вошла служанка и доложила:
– Вас там спрашивают, второй господин!
Баоюй вышел.
– Наконец-то! – крикнула ему вслед Дайюй. – Я, пожалуй, умру, если он вернется!
Баоюй между тем, выйдя из дому, увидел Бэймина, который сказал:
– Вас приглашают к господину Фэн Цзыину!
Баоюй сразу вспомнил разговор накануне и, прежде чем пойти к себе в кабинет, приказал слуге:
– Принеси мою парадную одежду!
Бэймин побежал ко вторым воротам и, увидев вышедшую ему навстречу старуху, сказал ей:
– Тетушка, не передадите ли служанкам второго господина Баоюя, что он у себя в кабинете и ждет, пока ему принесут парадную одежду?
– Что за ерунду ты городишь! – плюнула с досады старуха. – Баоюй теперь живет в саду, и все его служанки там, а ты примчался сюда!
– Простите, тетушка, мне мою глупость! – промолвил Бэймин и со всех ног бросился в сторону восточных ворот сада. Дежурившие там слуги в конце аллеи играли от нечего делать в мяч. Бэймин подошел к ним, передал приказание, и один из мальчиков побежал его выполнять. Вскоре он принес целый узел одежды, передал Бэймину, а тот поспешил в кабинет.
Баоюй быстро переоделся, велел подать коня и в сопровождении четырех слуг направился к дому Фэн Цзыина.
Слуга тотчас же доложил о нем, и Фэн Цзыин вышел встречать Баоюя. Кроме Сюэ Паня, который уже давно пришел, в числе гостей были актер Цзян Юйхань и певичка из дома Прекрасных благоуханий по имени Юньэр. Прислуживали мальчики-слуги.
После того как все поздоровались с Баоюем, началось чаепитие.
Принимая чашку с чаем, Баоюй с улыбкой обратился к Фэн Цзыину:
– В прошлый раз вы так и не объяснили, какое же вам «несчастье помогло», и я, признаться, с нетерпением ждал этой встречи, чтобы узнать, и, как видите, явился по первому вашему приглашению.
– До чего же вы наивны, – рассмеялся Фэн Цзыин, – ведь это был лишь предлог, чтобы затащить вас к себе на рюмку вина, если хотите, уловка. Неужели вы приняли мои слова за чистую монету?
Все разразились хохотом. Вскоре было подано вино, и гости сели за стол. Сначала вино подавали мальчики-слуги, но потом Фэн Цзыин развеселился и приказал Юньэр поднести гостям по три кубка. Захмелев, Сюэ Пань схватил Юньэр за руку и воскликнул:
– Если споешь новую песню, я готов выпить ради тебя целый кувшин вина! Согласна?
Юньэр ничего не оставалось, как согласиться, и, взяв в руки лютню, она запела:
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Их двое: скучно мне без них,
а вместе – вроде тесно,
Но если нет их, – мне одной
совсем неинтересно…
Когда хочу, чтоб этот был,
вдруг о другом мечтаю, —
Так хороши, что предпочесть
кого из них – не знаю!
Их опишу ль? Нет у меня
такой искусной кисти!
Вчера с одним у чайных роз
в ночной тиши сошлись мы.
Да, он пришел… И в тайный час
любви и страсти томной
Врасплох вдруг застигает нас
в саду другой влюбленный…
Ответчик есть, и есть истец,
к тому же есть свидетель.
Что я скажу, когда под суд
пойдем за шутки эти?
Кончив петь, девушка, смеясь, обратилась к Сюэ Паню:
– Ну что ж, пей теперь целый кувшин!
– За такую песню я и полкувшина не стану пить! – сказал Сюэ Пань. – Спой что-нибудь получше!
– Послушайте! – вмешался тут Баоюй, встав с места. – Так мы быстро опьянеем. А это неинтересно! Давайте я выпью большую чашку вина и отдам застольный приказ. Кто не выполнит, будет пить подряд десять чашек да еще наливать вино остальным.
– Верно, верно! – в один голос вскричали Фэн Цзыин и Цзя Юйхань.
Баоюй поднял чашку, единым духом осушил ее и произнес:
– Называю четыре слова: скорбь, печаль, радость, веселье. Надо сочинить на эти слова стихи и дать им толкование, но только применительно к женщинам! Кто сочинит стихи, пьет кубок вина, исполняет новую песню, снова пьет, а затем, выбрав любую вещь в этой комнате, читает написанные о ней древние стихи либо приводит цитату из «Четверокнижия» или «Пятикнижия», после чего снова пьет.
Не дав Баоюю договорить, с места вскочил Сюэ Пань и запротестовал:
– Меня не считайте, в такую игру я играть не буду. Это он придумал нарочно, чтобы надо мной посмеяться!
Тут поднялась Юньэр, усадила Сюэ Паня на место и с улыбкой сказала:
– Чего бояться? Вино ты и так каждый день пьешь! Неужели ты уступаешь мне в способностях? Ведь я тоже буду читать стихи. Не ошибешься – хорошо, ошибешься – выпьешь несколько штрафных кубков. От этого не умрешь! Или ты хочешь выпить сразу десять чашек, налить всем вина и вообще не подчиняться застольному приказу?
– Прекрасно! – Все захлопали в ладоши.
Сюэ Пань пристыженный сел.
Когда наступила тишина, Баоюй стал читать стихи:
Что значит боль скорбящей девы?
Ответ такой на это есть:
Кругом весеннее сиянье,
А ты храни уныло честь
В своей пустой и скучной спальне!
Что есть тоска печальной девы?
Ответ на это есть такой:
Лишь понукай, толкай супруга
Искать чины любой ценой,
Любви не зная и досуга!
А что такое радость девы?
Ответ такой на это есть:
Вот зеркало возьмет случайно
И видит в нем – скажу не в лесть:
Она – само очарованье!
Еще: в чем суть веселья девы?
Ответ на это есть такой:
Размах качелей, вихрь и – кстати —
Как бы надетое весной
Волнующее взоры платье!
– Прекрасно! – раздались восторженные возгласы.
Один только Сюэ Пань покачал головой и сказал:
– Плохо! За такие стихи полагается штраф!
– Почему? – удивились все.
– Потому что я ничего не понял, – ответил Сюэ Пань, – разве за это не штрафуют?
– Подумай лучше о том, что сам будешь читать, – ущипнув его, шепнула Юньэр. – А не будешь – мы тебя оштрафуем!
Она взяла в руки лютню, и под ее аккомпанемент Баоюй запел:
Слезы падают наземь… Как бобы, их роняю[248].
Все не выплакать слезы, все не скажешь в словах,
Всех цветов не раскрыла весенняя ива, —
Все равно утопает терем в пышных цветах.
За оконного шторой – ветер, дождь на закате,
Оттого беспокоен, прерывист мой сон,
И забыть невозможно ни новых печалей,
Ни печалей давнишних, из прошлых времен.
Мне сведенные брови
Расправить невмочь,
А часы так ленивы!
Долго тянется ночь!
О, тоска! Словно темные горы,
Что путь пресекли;
Как далекий поток, —
Бесконечный, шумящий вдали…
Едва Баоюй умолк, как все сразу закричали, выражая свое восхищение, а Сюэ Пань снова стал ворчать:
– Плохо, нет никакого ритма!
Баоюй, не обращая на него внимания, взял со стола грушу, вновь осушил чашку и произнес:
Обрушился дождь на раскрывшийся груши цветок,
В глубинах дворца закрываются наглухо двери.
Итак, Баоюй выполнил весь застольный приказ. Настала очередь Фэн Цзыина, и тот произнес:
Что значит радость женщины?
Ответ: при первых родах двух сынов родить.
Что есть веселье женщины?
Ответ: проникнув в сад, цикаду изловить.
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: в беде грозящей мужа с сыном жаль.
Чем объяснить ее печаль?
Ответ: прическу сделать ветер помешал…
Затем Фэн Цзыин поднял кубок вина и запел:
Ты – притягательное диво,
Ты – чувств обильных переливы,
С тобою кто из колдунов
Сравниться может в чарах страстных?
Будь хоть святой, – твоя душа
Не станет теплой и прекрасной…
Ты из всего, что я сказал,
На веру не берешь ни слова,
Так выйди к людям и спроси
О том кого-нибудь другого, —
Тогда узнаешь наконец,
Чего не знала ты дотоле:
Меня пронизывает боль,
А ты не ощущаешь боли!
Окончив петь, Фэн Цзыин осушил кубок и произнес:
Над камышовой крышей лавки
Плывет луна при первых петухах.
Итак, Фэн Цзыин тоже выполнил застольный приказ. Настала очередь Юньэр, и она прочла:
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: тем, что опоры нет на склоне лет.
– Дитя мое! – вскричал Сюэ Пань. – Тебе это не грозит, пока жив я, Сюэ Пань!
– Не мешай, помолчи! – зашикали на него, и Юньэр продолжала:
В чем женщины печаль?
Скажу в ответ:
Бранится мать! Уймется или нет?
– Третьего дня я встретил твою мать и приказал ей тебя не бить, – сказал Сюэ Пань.
Все зашумели:
– Мы тебя оштрафуем!
– Не буду, не буду! – крикнул Сюэ Пань, с силой хлопнув себя по щеке. – Если скажу еще хоть слово, штрафуйте!
Юньэр снова запела:
Что значит радость женщины?
Ответ: любимый возвратился в дом ко мне.
Что есть веселье женщины?
Ответ: уняв свирель, ударить по струне.
Закончив песню, она начала следующую:
При третьем новолунье в третий день
Цветет мускат. Везде известно это.
Но вздумалось однажды червяку
Залезть в цветок прекрасный до расцвета.
Потратил много времени червяк,
Стремясь к цветку упрямо, непреклонно,
Но в тот цветок он не сумел никак
Пробраться, – сколь ни бился исступленно.
Упал, потом опять к цветку полез,
Как на качелях, на листе качаясь.
«Ах ты, червяк! Повеса из повес! —
Сказал цветок, к упрямцу обращаясь. —
Раскрыться мне еще не выпал срок, —
Куда ж ты лезешь, глупый червячок?»
Эта песня была последней. Юньэр осушила кубок и прочитала:
Строен персик и пригож…
Застольный приказ и на сей раз оказался выполненным. Наступил черед Сюэ Паня.
– Что ж, начинаю! – сказал он. – Итак…
Женщина сердцем скорбит…
Он тянул первую строку так долго, что Фэн Цзыин не выдержал и спросил:
– Почему она скорбит? Ну, говори скорее!..
От волнения глаза Сюэ Паня стали круглыми, как колокольчики, и он повторил:
Женщина сердцем скорбит…
Кашлянул раз, другой и наконец произнес:
Скорбь женщины о чем?
Ответ гласит:
Не муж, а черепаха! Просто стыд!
Все расхохотались.
– Почему вы смеетесь? – удивился Сюэ Пань. – Разве я не прав? Неужели женщина не скорбит, если вместо красивого юноши ее мужем оказывается урод?!
– Конечно, прав! – твердили все, покатываясь со смеху. – Ну, продолжай!
Сюэ Пань таращил глаза, стараясь собраться с мыслями:
Женщине грустно бывает…
Он снова умолк, а сидевшие за столом закричали:
– Почему?
В чем женщины печаль?
В том, что нахально,
Как жеребец, мужлан к ней лезет в спальню.
Снова раздался дружный смех.
– Штрафовать его, штрафовать! – кричали все. – То, что он прочел прежде, еще куда ни шло. Ну а это совсем не годится!
Сюэ Паню хотели налить вина, но Баоюй запротестовал:
– У него очень хорошо подобраны рифмы…
– А вы придираетесь, – ухватился за его слова Сюэ Пань. – Если распорядитель одобрил, нечего шуметь!
Все тотчас же умолкли, только Юньэр, смеясь, сказала Сюэ Паню:
– Следующие две фразы, пожалуй, тебе не под силу, может быть, позволишь произнести их вместо тебя?..
– Глупости! – вскричал Сюэ Пань. – Неужели не справлюсь? Слушайте…
В чем радость женщин?
Тут ответ мой точен:
В блаженной лени после брачной ночи.
– Неплохо! – согласились все. Сюэ Пань продолжал:
Когда веселье женщин?
Стих мой лих:
Когда мужская плоть возжаждет их.
– Бессовестный! Как не стыдно! – возмутились гости. – Пой лучше песню!..
Комар назойлив:
«Хэн-хэн-хэн…» —
затянул Сюэ Пань.
– Что это ты поешь? – раздались удивленные возгласы.
Но Сюэ Пань как ни в чем не бывало продолжал:
Жужжат две мухи:
«Вэн-вэн-вэн…»
– Довольно, хватит! – закричали все хором.
– Будете вы слушать или не будете? – рассердился Сюэ Пань. – Эта песенка вся построена на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Не хотите, могу не петь, но и пить не стану!
– Ладно, не пой, не пей, только не мешай другим, – согласились гости.
Наступила очередь Цзян Юйханя. Он прочел такие стихи:
Скорбь женщины чем вызвана?
Ответ: ушел супруг, его потерян след.
Чем объяснить ее печаль?
Ответ: на масло из корицы денег нет.
Что значит радость женщины?
Ответ: нагар на свечке – значит, свадьба ждет[249].
Что есть веселье женщины?
Ответ: с супругой точно в лад супруг поет.
После стихотворения Цзян Юйхань запел песню:
Как отрадно! Она всех красавиц прелестных
воплотила в себе и, слепя красотой,
Уподобилась той, с бирюзового неба
к нам на землю сошедшей небесной святой.
Вся в расцвете весны —
молода и стройна,
Будет фениксов-птиц
жизнь, как чаша, полна!
О, высок Млечный Путь
в этом небе ночном!
Взяв серебряный в руки фонарь,
мы вдвоем
Незаметно за полог уйдем…
Окончив петь, Цзян Юйхань осушил кубок и сказал:
– Мои познания в поэзии поистине ничтожны, но, к счастью, вчера я случайно прочел и запомнил одну парную надпись. В ней как раз речь о том, что вы видите здесь на столе.
Он выпил еще вина, взял со стола цветущую коричную веточку и произнес:
В нос ударяют запахи цветов,
а это значит – будет днем тепло.
Всем понравились эти строки, и решено было, что приказ выполнен. Но тут с места вскочил Сюэ Пань.
– Никуда не годится! – закричал он. – Оштрафовать его! Оштрафовать! На столе никакой драгоценности нет, и твои стихи ни при чем!
– Какой драгоценности? – удивился Цзян Юйхань.
– Еще перечишь! – не унимался Сюэ Пань. – Повтори, что ты прочел!
Пришлось Цзян Юйханю прочесть еще раз.
– А Сижэнь разве не драгоценность?[250] – вскричал Сюэ Пань. – Кто сомневается, спросите у него!
Он указал на Баоюя. Баоюй смутился и произнес:
– Тебя за это надо как следует оштрафовать!
– Верно! Оштрафовать! – закричал Сюэ Пань, схватил со стола большой кубок и единым духом его осушил.
Фэн Цзыин и Цзян Юйхань принялись расспрашивать, в чем дело, и когда Юньэр им объяснила, Цзян Юйхань встал и принес извинения.
– Вы ведь не знали и ни в чем не виноваты, – сказали гости.
Вскоре Баоюй вышел из-за стола. Цзян Юйхань последовал за ним и на террасе еще раз извинился. Привлекательная внешность Цзян Юйханя, его изящные манеры понравились Баоюю, он пожал актеру руку и сказал:
– Приходите как-нибудь ко мне! Поговорим об актере Цигуане из вашей труппы. Слава о нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел счастья с ним встретиться.
– Да это мое детское имя! – воскликнул Цзян Юйхань.
Баоюй был и удивлен, и обрадован.
– Какое везенье, какое везенье! – восклицал он, – Недаром вы так знамениты! Наконец-то мы с вами познакомились. Что бы такое вам подарить?
Он немного подумал, вытащил из рукава веер, снял с него яшмовую подвеску и протянул актеру:
– Примите от меня в знак уважения и будущей дружбы, хотя эта вещь слишком ничтожна для такого случая.
– Право, это незаслуженная награда, – произнес Цигуань, принимая подвеску. – Но и у меня есть одна редкая вещь, я с благодарностью подарю ее вам.
Он расстегнул куртку, снял ярко-красный пояс и отдал Баоюю.
– Это подарок Бэйцзинскому вану от царицы страны Юсян, – пояснил он. – Если этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и я надел его сегодня впервые. Никому другому я бы этот пояс не отдал, но вас, второй господин, прошу принять мой подарок. А мне взамен дайте свой, а то нечем подпоясаться.
Баоюй с радостью принял подарок, снял свой пояс с узорами из сосновых шишек и отдал Цигуаню.
В это время раздался громкий возглас:
– Попались!..
К ним подскочил Сюэ Пань, схватил обоих за руки и воскликнул:
– Что же это вы? Вино не допили и убежали? Ну-ка, покажите, что у вас там?
– Ничего, – ответили оба.
Но от Сюэ Паня отделаться было не так просто. К счастью, на выручку подоспел Фэн Цзыин. Вместе они вернулись к столу. До позднего вечера продолжалось веселье.
Возвратившись домой, Баоюй переоделся и сел пить чай. Сижэнь заметила, что на веере не хватает одной подвески, и спросила:
– Ты куда девал подвеску?
– Наверное, потерял, – ответил Баоюй.
Сижэнь не придала этому никакого значения, но, когда Баоюй собрался спать, заметила на нем красный, как кровь, пояс и стала догадываться, что произошло.
– У тебя замечательный новый пояс, – сказала она, – и ты можешь мне вернуть тот, который я тебе отдала.
Только сейчас Баоюй вспомнил, что подаренный Цигуаню пояс принадлежал Сижэнь, и не следовало так легкомысленно с ним расставаться. Он раскаивался в душе, но признаться боялся и с улыбкой сказал:
– За пояс я тебя вознагражу.
– Я сразу поняла, что ты опять занимался дурными делами! – кивнув головой, со вздохом произнесла Сижэнь. – Но не надо было отдавать мою вещь этим никчемным людям! Жаль, что ты не подумал об этом!
Она хотела сказать еще что-то, но, заметив, что Баоюй пьян, не стала ему докучать, разделась и легла в постель. За ночь ничего особенного не произошло.
Утром, едва проснувшись, Сижэнь услышала возглас Баоюя:
– Ну-ка, погляди! Ночью к нам забрались воры, а ты спала как ни в чем не бывало!
Тут Сижэнь заметила на себе тот самый красный пояс, который видела у Баоюя, и поняла, что это он ночью повязал его ей.
– Не нужна мне такая дрянь! – крикнула она, снимая пояс – Забирай обратно!
Баоюй принялся ласково ее уговаривать. Наконец Сижэнь согласилась поносить пока пояс. Но как только Баоюй вышел, сняла его, бросила в пустой ящик и надела другой. Вернувшись, Баоюй ничего не заметил и принялся расспрашивать, как прошел вчерашний день.
– Вторая госпожа Фэнцзе присылала служанку за Сяохун, – ответила Сижэнь. – Хотели дождаться тебя, но я решила, что не стоит, и сама ее отпустила.
– И правильно сделала, – кивнул головой Баоюй. – Я ведь об этом знал, зачем же было меня дожидаться?
– От гуйфэй приезжал евнух Ся, привез сто двадцать лянов серебра, – продолжала Сижэнь. – Гуйфэй приказала устроить с первого по третье число «благодарственное моление о ниспослании спокойствия» в монастыре Чистейшей пустоты, совершить жертвоприношения и пригласить актеров. Государыня также желает, чтобы пожаловал туда старший господин Цзя Чжэнь вместе со всеми членами рода, воскурил благовония и поклонился Будде. Еще она прислала с евнухом подарки к празднику Начала лета.
Сижэнь позвала служанку и велела ей принести подарки: два дворцовых веера, две нити четок из красного благовонного дерева, два куска шелка с узором из хвостов феникса и циновку, сплетенную из стеблей лотоса.
– А остальные что получили? – полюбопытствовал Баоюй, не скрывая радости. – То же самое?
– Твоя бабушка получила в придачу яшмовый жезл «исполнения желаний», так же как отец, мать и тетя, еще агатовую подушечку, – рассказывала Сижэнь. – Баочай то же, что и ты. Барышня Линь Дайюй, вторая барышня Инчунь, третья барышня Таньчунь и четвертая барышня Сичунь – веер и четки. Супруга старшего господина госпожа Ю, супруга второго господина Фэнцзе – по два куска тонкого шелка, по два куска атласа и по два мешочка для благовоний, а сверх того по две лекарственные палочки.
– Как же так? – недовольно спросил Баоюй. – Почему сестра Баочай получила такие подарки, как я, а сестрица Дайюй похуже? Может быть, что-то перепутали?
– Нет, – ответила Сижэнь, – этого не могло случиться, все было подробно расписано! Твои подарки находились у бабушки, я принесла их оттуда. Бабушка велела тебе завтра с утра прийти поблагодарить.
– Непременно, – обещал Баоюй.
Он велел позвать Цзыцзюань и сказал ей:
– Отнеси эти вещицы своей барышне и передай, пусть выберет что понравится и оставит себе.
Цзыцзюань ушла, но вскоре вернулась с ответом:
– Барышня велела сказать, что тоже получила подарки и ей ничего не нужно.
Баоюй велел служанкам взять подарки обратно, а сам быстро умылся и хотел отправиться к матушке Цзя. Но тут он увидел в дверях Дайюй и с улыбкой бросился ей навстречу:
– Почему ты ничего не пожелала взять из того, что я прислал?
Дайюй давно забыла о том, что накануне сердилась на Баоюя, но все же сказала:
– Такого счастья я недостойна. Разве могу я сравниться с барышней Баочай, которую, благодаря ее золоту, судьба связала с яшмой? Ведь я всего лишь невежественная девчонка!
Услышав «золото» и «яшма»[251], Баоюй растерянно произнес:
– Это все болтовня, у меня и в мыслях ничего подобного не было! Пусть меня покарает Небо и уничтожит Земля, пусть я навсегда потеряю человеческий облик, если говорю неправду.
Дайюй догадалась, что он понял намек, и промолвила:
– К чему давать клятвы? Все эти россказни о золоте и яшме мне совершенно безразличны.
– Не знаю, как тебе объяснить, но когда-нибудь ты сама поймешь мои чувства, – сказал Баоюй. – Ведь после бабушки, отца и матери ты мне дороже всех. Ни к кому я так не привязан, клянусь!
– Не клянись, – сказала Дайюй, – я знаю, что ты думаешь только обо мне, когда я перед тобой, но стоит тебе увидеть сестру Баочай, как ты сразу обо мне забываешь!
– Это тебе так кажется, – возразил Баоюй.
– Тогда почему ты вчера не обратился ко мне, когда сестра Баочай не захотела тебя выгораживать? – спросила Дайюй. – Как бы ты поступил, будь я на ее месте?
В этот момент вошла Баочай и разговор прекратился. Но девушка, будто ничего не заметив, направилась к госпоже Ван, посидела немного и пошла к матушке Цзя. Баоюй был уже там.
Баочай вспомнила, как ее мать однажды рассказывала госпоже Ван, что в свое время какой-то монах подарил ей золотой замок и предсказал, что ее дочь выйдет замуж за обладателя яшмы. Поэтому Баочай и избегала Баоюя. А тут еще Юаньчунь прислала ей и Баоюю одинаковые подарки. Совсем неудобно. Хорошо, что Баоюй увлечен Дайюй и не придал этому никакого значения. Увидев сестру, Баоюй попросил:
– Сестра, дай-ка мне посмотреть твои четки!
Четки висели на левой руке Баочай. Рука была пухлой, и снять их сразу Баочай не смогла. Глядя на ее полные белые руки с лоснящейся кожей, Баоюй невольно подумал:
«Жаль, что у Дайюй не такие руки, как приятно было бы их погладить!»
И тут в голову ему пришла мысль о «золоте и яшме». Он взглянул на Баочай, на ее нежное, будто серебряное лицо, глаза, напоминавшие абрикос, алые губы, густые брови-стрелы, и она показалась ему красивее Дайюй. Это повергло его в смятение.
Баочай уже сняла с руки четки, но он забыл про них и стоял ошеломленный.
Баочай заметила растерянность Баоюя, и ей стало неловко. Она бросила четки и собралась уйти, но в этот момент увидела на пороге Дайюй, та, покусывая платочек, пристально смотрела на них.
– Ты ведь боишься ветра, – произнесла Баочай. – Зачем же стоишь на сквозняке?
– Я только сейчас вышла, – ответила Дайюй. – Мне показалось, что кричит дикий гусь, и я решила поглядеть.
– Где гусь? – воскликнула Баочай. – Пойду-ка и я посмотрю!
– А он уже улетел, – промолвила Дайюй.
Она взмахнула платочком и задела Баоюя по лицу.
– Ай-я, – вскрикнул Баоюй. – Что это?
Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.
Глава двадцать девятая
Счастливый юноша молит о блаженстве;
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 197; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!