Мать. Мне трудно сказать, кто это начинает, Поль. Я только знаю, что ты часто их толкаешь и дразнишь. Может быть, если бы ты не делал этого, Кэти тоже не делала бы так.
Я прошу мать рассказать Полю на картинке о том, каким бы она хотела видеть время обеда.
Мать. Когда мы собираемся вместе, я хочу послушать каждого, узнать, как дела. Я хочу спокойно побыть с вами. Мне редко удается побыть с вами в последние дни (начинает всхлипывать).
Я. Расскажите детям на картинке о своих слезах.
Мать. Мне самой плохо, оттого что нет времени побыть с вами. Я беспокоюсь о тебе, Поль. Я знаю, что иногда ты толкаешься потому, что я не уделяю тебе достаточного внимания, но я так устала сейчас. (Мать Поля громко рыдает. Поль подходит к матери, и она берет его на руки.)
Поль. Мамочка, ты сказала, что когда кончишь учиться, ты будешь с нами больше времени.
Мать. Ну, конечно!
Они сели и обняли друг друга. Мы поговорили еще немного. Позднее мать Поля сказала мне, что напряжение, которое возникало во время обеда, заметно уменьшилось. Поль взял на себя роль лидера по отношению к брату и сестре и требовал, чтобы они слушались мать, которая так много работает.
Дети удивительно охотно откликаются на предложение поговорить о картинках. Четырехлетний мальчик нарисовал фигуру с открытым ртом, которую он назвал «Кричащая мама». Я попросила его побыть в роли этой фигуры и покричать. Он начал кричать на воображаемого мальчика, т. е. на самого себя. В другой раз я попросила его нарисовать свой дом и рядом с домом человека. Он нарисовал свой дом, рядом — большое лицо человека. Уголки рта на рисунке были опущены. От имени этого человека он рассказал о том, что происходит в доме, выражая отрицательные эмоции.
|
|
|
Я часто сама рисую на бумаге, мелом на доске или «волшебной палочкой» то, что дети рассказывают мне. Иногда я рисую большой портрет ребенка, когда он описывает себя (нередко поглядывая в зеркало). Иногда я прикрепляю к мишеням для стрел картинки. Маленький мальчик, который не скрывал раздражения и отвергал даже самую мысль о том, чтобы приходить ко мне, стал моим другом, когда я нарисовала свой портрет, прикрепила к мишени и сказала: «Если ты так сердишься на меня, почему бы тебе не бросить в меня стрелу».
Когда матери приводят ко мне маленьких детей, я прошу их вместе с ребенком участвовать в первой встрече, чтобы поговорить о том, как обстоят дела дома. Обычно в этой беседе мать поднимает вопросы, затрагивающие ребенка, которые впоследствии можно прорабатывать во время игры.
Я наблюдала Кенни (5 лет), у которого нарушения поведения проявлялись вспышками гнева, драками с другими детьми, стычками с окружающими. После трех месяцев занятий раз в неделю (в некоторых встречах участвовали родители и сиблинги). Я попросила мать Кенни принять участие в начале занятия и обсудить возможность завершения терапии. Мать сказала, что она довольна поведением Кенни, изменением ситуации в семье. Она считала, однако, что еще рано кончать занятия, потому что теперь она начала понимать ряд вещей, которых не замечала раньше. Ее беспокоило то, что мальчик как-будто испытывал необоснованные страхи, которых она раньше не замечала за маской его агрессивного поведения. Кенни, слушая всё это, бессмысленно чертил на бумаге фломастером. Хотя он ничего не сказал, мы обращались с ним как с участником беседы, а не как с объектом, о котором идет речь.
|
|
|
Когда мать вышла из комнаты, Поль тотчас же пересел к песочнице с влажным песком. Он сделал большой холм из песка и посадил динозавров на холм и в воду. На сухом песке он поместил танки, джипы и вооруженных людей. Он разыграл сражение между военными и динозаврами, в котором военные захватили в плен одного очень большого динозавра, окружив его со всех сторон. Затем он подвел к динозавру индейца и сказал мне, что индеец—это единственный человек, который динозавра не боится. Я попросила его побыть в роли этого индейца и поговорить о своем бесстрашии. Он сказал: «Я не боюсь тебя, хотя ты такой большой». Я спросила: «Не кажется ли тебе временами мир слишком большим, Кенни?». Он широко раскрыл глаза и закивал головой. Мы поговорили с ним об этом ощущении — быть маленьким в этом ошеломляющем мире. Раньше он испытывал потребность доказывать всем, какой он большой. Это занятие проложило путь для плодотворной работы со страхами Кенни. Через месяц он был подготовлен к постепенному завершению наших встреч.
|
|
|
Семья
Меня часто спрашивают, как я могу осуществлять терапию в тех случаях, когда работаю только с ребенком и не имею возможности вовлечь в психотерапевтический процесс семью. Иногда мы воспринимаем детей так, как будто они — просто придаток своих родителей. Ребенок часто служит козлом отпущения в неблагополучной семье, но от этого он не перестает быть человеком, обладающим собственными правами. Иногда родители указывают на ребенка, отличающегося от других, как на источник проблем, потому что он чем-то нарушает комфорт их жизни. Я никогда не отказываюсь работать с таким ребенком, даже если его родители нуждаются в психологической помощи, но отказываются от нее. Ребенок выражает протест своим поведением, и это заставляет родителей обращаться за помощью. Такому ребенку важно чувствовать, что он может получить поддержку и может установить отношения с кем-нибудь, кто рассматривает его как самостоятельную личность и уважает его право на независимое развитие.
|
|
|
Мой контакт с семьей (после беседы по телефону с одним из родителей) устанавливается на первой сессии. Редко кто-нибудь из членов семьи говорит: «В нашей семье у всех есть трудности и всем нужна терапия». Большинство психотерапевтов согласится с тем, что взрослые люди в семье выделяют одного человека, с которым связывают все проблемы. Во время первого занятия (в которое обычно не включаются сиблинги, если только специфические отношения межцу ними не являются существом проблемы) я встречаюсь только с ребенком и родителями. Поскольку я часто имею дело с неполными семьями, на этом занятии может присутствовать только мать. Первая встреча очень важна. Она дает мне первое впечатление о ребенке. Она позволяет увидеть проблему — источник беспокойства. Ребенку становится ясно — иногда впервые,— что беспокоит его родителей. Он получает возможность познакомиться со мной, оценить меня и то, что я делаю. Кроме того, я могу получить представление о динамике отношений между ребенком и родителями. Часто на этом первом занятии я решаю, с какой методики начать терапию.
Я делаю предварительное заключение об участии в терапии одного ребенка, его матери или отца, их обоих вместе с ребенком или, если в семье есть другие дети, другие члены семьи (в частности, такие значимые лица, как дедушки и бабушки), то и всей семьи.
Если я ошибаюсь в своих первоначальных заключениях, это быстро выясняется. Я продвигаюсь туда, куда меня ведут наблюдения и интуиция, готовая в любой момент изменить направление.
Даже если очевидно, что ребенок служит козлом отпущения в хаотичной и разлаженной семье, на первом этапе терапии я часто предпочитаю работать только с ребенком. Сам факт, что ребенок рассматривается как источник проблем и его поведение вызывает озабоченность, указывает на то, что ребенок нуждается в поддержке.
После нескольких занятий начинает более ясно просматриваться перспектива. В этот момент я могу решить, что пора пригласить на прием семью. Уже тогда может быть ясно, что если мы не изменим существующей в семье системы отношений, мы не сумеем добиться многого, не сможем ослабить причиняющие беспокойство симптомы или изменить нежелательное поведение. Или я чувствую, что мне нужно добиться более ясного представления об отношениях в семье, прежде чем продолжить работу с ребенком.
Когда я осознаю, что настало время пригласить семью на занятия, я обсуждаю это с ребенком. Иногда он категорически отказывается от общей встречи, сообщая при этом дополнительные сведения о семейной динамике. Если он поступает таким образом, мы обсуждаем его возражения, поскольку я понимаю, что постановка и решение этого вопроса дают важную возможность для развития. Иногда ребенок настолько боится совместных занятий с семьей, что оказывается необходимым Продолжить индивидуальную работу до тех пор, пока он не сможет преодолеть свой страх. Впрочем, ребенок нередко принимает эту идею, иногда даже с удовольствием.
Я наблюдала девятилетнего мальчика по имени Дан в течение месяца, пока готовилась к семейному занятию. Когда они пришли — его мать, отец, старший брат, младшая сестра,—Дан спросил, можно ли ему войти в комнату первым. Он вошел и немедленно начал наводить в ней порядок! Он суетился, приводил в порядок полки, расставлял стулья, взбивал подушки. Потом он объявил, что всё готово. Когда его семья вошла в комнату, он указал каждому его место, представил меня своему брату и своей сестре (с родителями я встречалась на первом занятии). Семья, непривычная к такому директивному, организованному поведению мальчика, кротко следовала его указаниям. Когда мы все расселись (его место было рядом со мной), он широко улыбнулся мне, как бы говоря: «Теперь вы можете начать».
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 182; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!