Разгадать тайну внутренней жизни

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 22Следующая ⇒

Писатель Юрий Бондарев назвал чтение художественной литературы «великим переселением из мира внешнего в мир внутренний». В этой метафоре заключена суть восприятия литературных произведений, тысячи страниц которой заполнены отображением души человека. О чем бы ни рассказывало талантливое произведение, оно открывает субъективную сторону сознания, лежащую за пределами как непосредственного взгляда, так и научных исследований. Крупнейший ученый Н.А.Рубакин писал: «Изучение человеческой души и ее переживаний должно быть сделано центральным пунктом в деле изучения содержания литературных произведений, и первый вопрос, который нельзя не предъявить к такому произведению, заключается в следующем: что даешь ты для понимания человека, человеческой души, всех ее переживаний и в ней самой, и в ее отношениях к психике других людей, с какими ей приходится в данной обстановке и при данных условиях соприкасаться». По мнению известного психолога В. Зинченко, художественная литература на сотню лет опередила науку в познании внутренней жизни людей – их мыслей, чувств, радостей и печалей.

Надо сказать, что в открытии читателем «психологической двери» (выражение Л.Толстого) в сокровенный мир человека, содержится огромная возможность духовно-нравственного облагораживания личности, и прежде всего детей. Открытие ее ведет к положительному ответу на вопросы, поставленные в свое время В.Сухомлинским: «Умеет ли воспитанник, встретившись с человеком, почувствовать, что у того неспокойно на сердце, что тот переживает глубокое затаенное горе? Умеет ли прочитать подросток в людских глазах горе, отчаяние?». Необходимость развития в детях этого умения в нынешней ситуации общего ожесточения нравов неизмеримо возросла.

Существует мнение, что познание внутреннего мира человека доступно взрослым, а не детям. А между тем интерес юного читателя к собственному и чужому внутреннему миру нисколько не меньше, а может быть даже больше, чем у взрослых. Не имея реального жизненного опыта, в том числе опыта самопознания, ребенок стремится возместить его косвенным, полученным из литературы. И этот опыт бесценен, ибо очерчен проникновенным взглядом художника и мыслителя. Особенно это важно для подростков при решении актуального для них вопроса «Я и Другие». Исследование, проведенное в Петербурге в рамках программы «Чтение юных петербуржцев и культура» выявило, что среди изучаемых предметов старшеклассникам очень не хватает предмета «Психология». Около 70% процентов учащихся заявили о своем желании включить его в школьное расписание. Не умаляя достоинств научной психологии, подчеркнем, что она изучает общие закономерности психики человека, а индивидуальную, субъективную сторону в ее образной конкретике раскрывает литература. Психологические знания, заложенные в художественной литературе – это, по словам И.Тургенева, «тайная психология», которую читателю надо суметь разгадать.

К сожалению, изучив в школе лучшие образцы классической литературы с ее признанным психологизмом, выпускники в большинстве своем прошли мимо Человека, не попытавшись разгадать его тайн. Да и учебный предмет «литература» не ставит такой цели. Восполнить существующий пробел как раз и можно во внешкольной работе. И начать надо с малышей. Они обладают определенным преимуществом перед старшими детьми. Прежде всего, им свойственна более повышенная эмоциональность восприятия. Второе – чуткость к слову, к художественной детали. Третье – дети способны жить в образе, им присущ «эффект присутствия».

Юрий Коваль, один из лучших детских писателей, чьи произведения отличаются тонким психологизмом, отметил у детей способность к восприятию определенной диалектики души: к сложности внутреннего мира людей, его подвижности, изменчивости. Они улавливают «переходы» одного чувства в другое, одной мысли в другую. Вот, к примеру, Дениска Виктора Драгунского. Рассказ «Друг детства» показывает нам героя в его разных состояниях. Вначале он очень хотел стать боксером и иметь боксерскую грушу, а в конце – признается, что не хочет быть боксером и иметь боксерскую грушу. Почему? Что изменило его намерения? В какие моменты мы чувствуем переход от одного настроения в другое, порой диаметрально противоположное? Какие внешние признаки скрываемых переживаний выдают их? Что служит толчком для перемен? Такие или подобные вопросы органичны, если мы хотим ориентировать детей на то, чтобы они следили за развитием образа в рамках одного или нескольких произведений. Можно, например, провести целое исследование того, как взрослеет Дениска, начиная с дошкольного возраста («Тайное становится явным») и до того момента, когда он становится второклассником («Девочка на шаре»). Как постепенно меняется его внутренний мир, как он, оставаясь самим собой, становится другим.

Классический материал для наблюдения за сложной внутренней жизнью персонажа дает повесть «Детство Темы» Гарина- Михайловского. Открыв первую же страницу, читатель сразу оказывается «внутри» Темы, в переходах от одной его мысли в другую, одного чувства – в противоположное: от радости – к отчаянию, от воодушевления – к апатии, от нежных чувств – к ненависти. Только что перед нами был один мальчик, но вот он нечаянно сломал любимый цветок отца… и уже совсем другой. Первый счастливый, довольный, умный; второй – трусливый, несчастный, настороженный. Всего лишь миг – и бездна отделила одного от другого. Этот миг как бы взорвал внутренний мир ребенка и вызвал шквал разнообразных по характеру мыслей и чувств. Если представить себе, что читающий ребенок этого не заметил, значит, чтение повести прошло впустую. И дело не только в том, чтобы заметить, но и в том, чтобы пережить страдания и радости героя, как свои собственные, поставить себя на его место. Только тогда Тема войдет в плоть и в кровь личности ребенка и запечатлится в нем навсегда. И если «великое переселение» – на этот раз из книги во внутренний мир читателя – произойдет, то можно надеяться, что доброе чувство не только к Теме, но и к другим детям поселится в сердце ребенка.

Нацеливая подростка на восприятие сложности внутреннего мира человека, важно дать ему понять, чем она обусловлена, где ее импульсы. Чаще всего надо искать в тех условиях, в какие поставлен человек. Как-то мне пришлось разговаривать с пятиклассником, прочитавшим «Хамелеона» Чехова. Я спросила, как он думает, почему Очумелов так по разному называет собаку: то она «черт знает что», «ни шерсти, ни вида», «подлость одна только», то она «ничего себе», «шустрая такая», «цуцик этакий». И получила ответ «просто так». Этот ответ характерен для тех, кто не задумывается о поведении человека, не улавливает мотивов поведения, не подставляет себя в их ситуации.

Человек в литературе, как и в жизни, не только сложен, изменчив, но и противоречив. Порой, он может думать одно, а говорить другое. С таким явлением, например, ребенок сталкивается в сказках Андерсена («Новое платье короля»), а еще раньше в русских сказках про хитрую лису. И опять встает вопрос «Почему? Чем объяснить это расхождение мысли и реальности? Каков мотив лжи, лести, хитрости у данного персонажа в данной ситуации?» Не попытавшись ответить на эти вопросы, многое в поведении человека останется для ребенка случайным и странным.

Говоря с детьми о внутреннем мире человека, в частности о несоответствии его внешним проявлениям, мы выходим на понятие «подтекст», хотя и не называем этого слова. Человек, не всегда – «душа на распашку». Он часто прячет свои настоящие чувства, маскирует желания. Подтекст – это раскрытие того, что таится за словами и действиями персонажа, что составляет подлинные мотивы поведения, которые по тем или иным соображениям пытается скрыть. Писатель Евгений Богат в своем эссе «Узнавание», признался, что для него было откровением, когда в свои 12 лет, читая Лермонтова, он впервые осознал, что человек неоднозначен, что он может смеяться, когда у него печаль на душе, шутить, и в то же время решать в уме какую-то сердечную задачу, от которой зависит его судьба. Чем сложнее образ, чем противоречивее характер человека, тем острее необходимость нахождения самого потаенного в нем, что открывается только при перечитывании. В этом отношении пристального прочтения требуют от читателя описания рук, лица, поз, жестов, интонаций голоса, походки, то есть языка тела. Особого внимания заслуживает молчание героев. Для конкретизации роли языка тела показателен наказ Дон Кихота Санчо Пансе, которого он посылает к Дульсинее. Вот, на что он просит слугу обратить внимание: изменится ли в лице, встревожится ли, услышав его имя, откинется ли на подушки, не повторит ли ответ дважды или трижды, не превратится ли из ласковой в суровую, или наоборот, поднимет ли руку, чтобы оправить волосы. Одним словом, наблюдать за всеми действиями и движениями, ибо они гонцы, которые доставляют вести из тайников души. На эти «гонцы» и нам, руководителям чтения, надо обращать внимание детей, беседуя о прочитанном. Чем тоньше воспримет читатель внутренний мир персонажа, тем больше гарантий, что все это он распознает в себе и в окружающих людях. В этом и состоит значение литературных произведений, называемых классикой. Возьмем для примера отрывок из повести В.Короленко «Дети подземелья». «При упоминании о яблоках Валек быстро повернулся ко мне, как будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал, а только посмотрел на меня странным взглядом». Что кроется за этим взглядом? Почему Валек ничего не сказал? Что утаил он? Разумеется, такое чтение не может быть быстрым. Оно требует полного погружения в текст, сосредоточенного внимания.

И еще одно звено, связанное с проблемой «переселения», которое руководителю чтения нельзя опустить. Оно обосновано и раскрыто в книге А.М.Левидова «Автор-образ-читатель» и названо им «живость и богатство действия». Под живостью он понимает динамику событий, смену ситуаций, активность внешних действий персонажей. Под богатством действия – движение внутреннее, связанное со сменой мыслей, идей, различных состояний, приводящее к глубокому раскрытию сложной внутренней жизни человека (персонажей). Если подойти с этих позиций к детской литературе, то, например, большинство повестей Николая Носова отличает живость, а произведения Р.Погодина – богатство действия. В поведении Буратино, Карлсона преобладает внешняя активность при минимальной внутренней, а у героев повети Тендрякова «Весенние перевертыши», или «Уроков французского» Распутина, «Конь с розовой гривой» В.Астафьева – мы видим обратную картину. Взрослым в работе с детьми и выборе произведений надо уметь различать эти критерии при оценке литературы, воспринимать их в сочетании, когда решение первой задачи подчинено второй. Важно учитывать, что чем менее развит читатель, тем важнее для него живость действия героев.

Если суммировать сказанное, то можно обозначить определенные педагогические задачи, входящие в программу воспитания у детей умения читать художественную литературу. А именно: воспитание вкуса и пробуждение интереса у читателей к произведениям, наполненным психологическим содержанием, развития внимания к противоречивой внутренней жизни персонажей, света и тени каждого из них; нацеливание читателей на разгадку тайн их внутренней жизни, понимание языка тела, энергию молчания.

Решая намеченные задачи, целесообразно определить вопросы и задания, предлагаемые ребенку, читающему художественную литературу. Назовем некоторые из них:

· Одинаков ли персонаж на протяжении произведения? Если нет, то какие изменения в нем произошли?

· Почему герой действует так, а не иначе, какими соображениями он руководствуется?

· Почему он испытывает такое состояние? Как его объяснить?

· В чем причина возникновения у персонажа таких мыслей, а не других?

· Нет ли противоречий между его словами, делами и помыслами? Если есть, то чем их объяснить?

· Что скрывается за молчанием персонажа в конкретной ситуации?

· Нет ли сходства внутренней жизни и поведения героя с твоей собственной?

Известно, что театральные деятели, воплощая образы на сцене, предварительно тщательно исследуют их, ставя перед собой сходные задачи и вопросы. Вспомним в этой связи слова Г.Товстоногова: «Я пытаюсь представить себе жизнь героев пьесы как жизнь реального человека, что они делали между актами. Важно знать, что они думали… Больше всего мне хочется понять даже не то, что они говорят и думают, а чего они не говорят, чего не думают, но хотели бы сделать». Так в творческом чтении познаются характеры людей, психология в образах. Так открывается читателю мир человечности, рушатся преграды между людьми.

Искать в чужой строке себя

У Бунина есть рассказ, герой которого, идущий ночью по бульвару, вспоминает стихи:

В одной знакомой улице

Я помню старый дом

С высокой темной лестницей,

С завешанным окном.

Чудесные стихи, думал он. И как удивительно, что все это было когда-то и у меня. Москва, Пресня, глухие снежные улицы, деревянный мещанский домишко – и я студент…

Там огонек таинственный

До полночи светил…

И там светил. И мела метель, и ветер сдувал с деревянных крыш снег, дымом развевал его и светилось вверху, в мезонине, за красной ситцевой занавеской… И читая мысленно следующие строки стихотворения, герой находил, что они совпадают с его когда-то виденным и пережитым. И он вспоминал, вспоминал. И отрадно было от всплывших образов прошлого и оживления пережитого.

Писатель воспроизвел в рассказе ту сторону восприятия художественного текста, которая связана с так называемой идентификацией – частичным или полным отождествлением читателя с героем или автором литературного произведения. А оно, в свою очередь, основано на ассоциативном мышлении, на работе памяти, на способности к сопереживанию и рефлексии. Выманенные со дна души читателя забытые события, факты, состояния, образы становятся по воле писателя живыми, активными, возбуждающими желание читать.

Иногда бывает достаточно одного конкретного совпадения, чтобы интерес к чтению был возбужден. Подтвердим это примером. Михал Ляндрес в статье «Поворот на Расстанную» (Нева, 2002, №4) вспоминает, как в Ленинграде разрушали Греческую церковь и как неожиданно упоминание об этом факте он встретил в стихотворении И. Бродского. Сходство ощущений и зрительных образов было для него потрясающим. Процитируем его мысль, возникшую в этой связи. «Когда в бесконечности сходящихся, как рельсы, строчек, нежданно-негаданно я обнаруживаю подобные узелки общности заключенного в них смысла с моей личной судьбой, то помимо почти детского восторга, растущего внутри, неизменно испытываю чувство умилительной близости, едва ли не соавторства с тем, кто их написал, а мое тающее в прошлом существование, единственным надежным свидетелем коего я остался, оживая под чужим пером, получает еще одно, неоспоримое подтверждение в достоверности, своего рода печать: «с подлинным верно».

Как видим, оживление личностно значимого события «под чужим пером» способно вызвать не только детский восторг, но и более важную для читательского развития реакцию – чувство соавторства с писателем и доверие к тексту. Что же касается детского восторга, то автор приведенных строк прав: для ребенка узнавание себя в герое, в его поступках и характере, едва ли не самый важный аргумент в пользу чтения и факт подтверждения ценности книги. Свидетельство тому – детские отзывы о прочитанном. Рассказывая о своих впечатлениях, о том или ином понравившемся произведении, дети стараются подчеркнуть, что нечто подобное, происшедшее с героем, бывало и с ними. Неслучайно они любят читать о сверстниках – в них они больше находят «узелков общности». Надо заметить, что идентификация дает возможность читателю не только пережить пережитое, но и, что особенно важно для ребенка, пережить непережитое. В этом и состоит, пожалуй, главная способность искусства. Читатель узнает себя в героях не только вчерашнего, но и себя сегодняшнего, и даже проецирует себя завтрашнего. Это объясняется тем, что подлинный писатель, как говорил Салтыков-Щедрин, «дает то, чем болеет в данную пору всякое честное сердце». Писателю удается лишь выразить читателю его же мысли и чувства, воплощая их в живом образе или в точно найденном слове. Интересный пример такого рода дан в повести В. Тендрякова «Весенние перевертыши». Дюшка Тягунов – тринадцатилетний подросток, питающий неясное чувство к однокласснице Римке Бретеневой и неспособный разобраться в нем, читая стихи Пушкина, натолкнулся на слова: «Тебя мне ниспослал, тебя, моя мадонна». Они обожгли его открытием: стихи, обращенные к Наталье Гончаровой, выразили то, чем наполнено было его собственное сердце, но не находило словесного выражения. «Чужое перо» нашло слова, упорядочивающие смутные порывы и стремления подростка. (Заметим и другое: тут-то и возник первый внутренний толчок у Дюшки к чтению поэзии Пушкина).

Примеряя роль литературного героя на себе, как и себя представляя в роли персонажа, читатель усилиями души извлекает из своего сознания новый мир неведомых ему доселе мыслей и чувств, совершает открытие в себе тех внутренних ресурсов, о которых и не подозревал. Иначе говоря, открывая книгу, читатель открывает и себя. На важность этого момента обратил внимание известный критик и философ Ю.Карякин: «Пока ученик относится к литературе как свидетельству того, что происходит с другими, а не с ним самим, пока в чужом не узнает свое… пока не обожжется этим открытием – до той поры нет и самовыделки, нет и потребности в ней». Добавим – нет и желания читать. Вымышленные герои, открывая читателю его собственный душевный мир, одновременно стимулируют интерес к чтению, а порой решают читательскую (и не только) участь человека. Вот, например, что рассказал о своем пути к чтению в отрочестве известный французский актер Жерар Департье в одном из своих интервью: «В первой книге, которую я осилил, рассказывалось об одиноком человеке, жившем в деревеньке на юге Франции. Он бродил по окрестностям, изучал природу. Я стал отождествлять себя с этим героем. Тогда-то и появилась страсть к книгам. Ведь передо мной открылся неведомый мир, и он стал моим. Я начал читать запоем, проглатывая все книги, попавшиеся мне в руки. Вот почему я говорю, что меня спасло чтение».

Однако отождествление с героем, о чем говорит Департье, нельзя понимать буквально. Книга – не фотопортрет читателя. Можно предположить, что актер вкладывал в это слово «узелок общности» более глубокий, чем сходство жизненных обстоятельств. Здесь речь идет о поиске читателем в герое или авторе родственной души, внутреннего созвучия, близости мироощущения.

Говоря об отождествлении, как элементе читательского творчества, надо сказать и о противоположном процессе – разотождествлении. Эти процессы неразделимы. Как известно, всегда найдутся черты, отличающие читателя и героя друг от друга. Художественный пример такого рода «сходства-различия» мы обнаружили в повети Николая Крыщука «Начало». Его юный герой, будущий филолог, размышляя об одном из персонажей классического произведения, приходит к парадоксальному выводу, касающемуся его самого: «Я такой же… Нет – я другой». Этот вывод говорит о сложности процесса самосознания читателя под влиянием художественного произведения, в котором смешиваются все «за» и «против». Взаимоисключение здесь диалектическое: читатель находит сходство с литературным героем в одном отношении и различие – в другом.

Как уже говорилось, идентифицируя себя с персонажем литературного произведения, читатель может не только вспомнить свое прошлое, задуматься о себе настоящем, но и выстроить «я» будущее. Художественная литература, как и любое подлинное искусство, формирует идеал человека. И в этом плане становится пространством для развития личности, для формирования в себе лучших человеческих качеств. Данная сторона влияния книги особенно важна для детей. Ролан Быков, известный актер и режиссер детских фильмов, говорил по этому поводу: «Рыцари без страха и упрека» приходят к нам в ранней юности с первыми прочитанными книгами как наше личное открытие. И здесь, в столкновении с новыми временами и поколениями, ностальгия по ушедшему и как будто безвозвратно утерянному, становится тоской по будущему, болевой точкой души, рождающей мечту о прекрасном, о благородстве и справедливости». Эту мысль режиссер высказал в связи с его фильмом «Чучело». Неслучайно, именно этот фильм с его Леной Бессольцевой, как и одноименная книга В.Железникова, вызвала многочисленные отклики детей, в которых они высказали стремление стать чище, добрее, сердечнее.

В идентификации, как можно заметить, есть две стороны – внешняя и внутренняя. Чем выше читательская культура человека, тем важнее для него внутренняя сторона – духовная связь с героями и авторами. Найти сходство, усмотреть взаимосвязь там, где, казалось бы, ее никто не видит, может только талантливый читатель. Такую возможность предоставляет человеку классическая литература, раскрывающая в индивидуальных образах то, что свойственно любому человеку, независимо в известном смысле от пола, возраста, национальности, социальной принадлежности, обстоятельств жизни. Неслучайно, многие герои классической литературы становятся нарицательными именами, которыми люди пользуются для характеристики реальных людей. Что касается детей, то они чаще всего находят и довольствуются внешним сходством с персонажами.

Интересный пример того, как жизнь меняет характер отождествления читателей с литературными героями, мы встретили в рассказе Юрия Нагибина «Нас было четверо». Речь в рассказе идет о четырех друзьях подростках, влюбленных в героев романа А.Дюма «Три мушкетера». Прочитав роман и распределив между собой «роли», они старались быть похожими на своих героев внешне: надевали на себя шляпы, вооружались самодельными шпагами, носили накидки в виде плащей. Это была игра, имитирующая поведение героев. Но вот мальчики выросли, жизнь им уготовила побывать на войне, мужественные и закаленные невзгодами, они встретились вновь и опять называли себя именами героев Дюма. Но теперь им уже не нужен был внешний антураж и не надо было разыгрывать роли храбрых мушкетеров, они по-существу и стали такими, сохранив детскую дружбу, взаимовыручку и осуществив на деле девиз «один за всех и все за одного».

От характера отождествления зависит часто и сила влияния художественных произведений на читающего ребенка. Чем связи глубже, тем и влияние значительнее и тяга к чтению полноценной литературы сильнее. «Если идентификация узка, - пишет известный психолог детского чтения Оксана Кабачек, - если читатель признает родственными, сходными лишь буквально совпадающие обстоятельства, жизненные ситуации, возраст, пол, национальность, социальное положение, профессию и многое другое, то возможность обогащения своего внутреннего мира с помощью чужого опыта и осознание отношения автора к этому опыту, этой судьбе ограничены». Ограниченной оказывается и степень облагораживающего влияния книги на читателя.

Многое зависит от жизненного опыта читателя, его эмоционального багажа. Показательна в этом плане повесть немецкого писателя Плецдорфа «Страдание молодого В.», где главный герой Эдгар о романе Гете «Страдания юного Вертера» говорит сначала: «Чушь одна». Но тот же юноша, когда оказался в ситуации, схожей с Вертером, протянул руку к роману Гете. И хотя внешне он и Вертер несовместимы, их чувства оказались на одном камертоне. И произведение о далеком прошлом рассказало герою о нем – сегодняшнем. Опыт схожих переживаний сблизил их.

Но не только жизненный опыт сближает читателя с литературными героями и их создателями, определяет глубину и масштаб идентификации. Эффект узнавания во многом зависит от воспитания. Мы убедились, что довольно глубокие ассоциации могут быть сформированы уже у дошкольников, если поставлена такая задача. Интересен в этом отношении опыт воспитателя детского сада № 144 города Архангельска

В.О. Ишениной, знакомящей детей с мифами Древней Греции. Раскрывая детям образы греческих богов, воспитательница увязывает их с теми или иными поступками людей, развивает способность за внешним видеть внутреннее. Проникнув внутрь образа того или иного героя, дети без труда находят «узелки общности» их с реальными людьми. Того, кто затевает драку, сравнивают с кровожадным Аресом, а ту, кто улаживает конфликты – мудрой Афиной. В трудолюбивых узнают Гефеста, а в самом сильном – Геракла. Индивидуализация характеров богов, на которую обратил внимание педагог, открыла детям путь к индивидуализации окружающих людей, к осознанию собственных черт. Интересные педагогические находки такого рода руководители чтения найдут в энциклопедии И.Н.Тимофеевой «Что и как читать вашим детям от года до десяти» (СПб, 2000).

Очертим круг задач, содействующих этой цели:

· Раскрывать детям ценность идентификации как элемента творческого чтения, ведущего к самопознанию и саморазвитию.

· Помогать включать читаемое произведение в контекст жизни ребенка: в прошлом, настоящем и будущем.

· Учить переносить черты персонажа целиком или частично на людей, знакомых ребенку по жизни или на него самого. Стимулировать при этом поиски не только сходства, но и различия.

· Вести детей от идентификации внешних черт человека к идентификации внутреннего мира, побуждать за видимостью искать сущность.

Решать данные задачи помогут вопросы типа:

Нет ли в прочитанном произведении кого-либо, в ком вы узнали себя или своих близких?

В чем схожесть: в чертах характера, в жизненных обстоятельствах, в поведении, или в чем-то еще?

Не случалось ли вам оказываться в ситуации, в какой оказался герой? Разделяете ли вы его поведение? Как бы вы поступили на его месте?

Хотелось ли вам быть похожими на кого-нибудь из этого произведения?

Ставя перед детьми такого рода вопросы, мы открываем путь книги к их сердцу, превращаем чтение в личностно значимую деятельность, побуждаем к творчеству.

Мы рассмотрели лишь несколько черт творческого чтения художественной литературы. Эти и иные черты детского читательского творчества можно проследить на примерах, представленных в следующей главе. Хотелось бы обратить внимание руководителей чтения на слагаемые читательского творчества, которые дал К.Станиславский в книге «Работа актера над собой»: «Мы пересоздаем произведения... Мы вскрываем в них то, что скрыто под словами, мы вкладываем в чужой текст свой подтекст, устанавливаем свое отношение к людям и условиям их жизни, мы пропускаем через себя весь материал, полученный от автора, мы вновь перерабатываем его в себе, оживляем и дополняем своим воображением». То, что великий режиссер отнес к актерскому прочтению художественного произведения, можно отнести и к ребенку, ибо природа чтения едина. Разница может быть только в том, что творческое чтение актера или режиссера из-за необходимости перевоплощения на сцене выражено ярче и потому может служить образцом для всякого любящего литературу.

Хотелось ли вам быть похожими на кого-нибудь из этого произведения?

В результате творческого чтения возникает новая культура – так называемый метатекст (приставка «мета» означает «после», «за рамками», «превращение», «изменение»). Скрытая в мертвых буквах и словах жизнь, силой творчества читателя «реанимируется». Она одновременно и та и не та, что у писателя. Та, ибо строится на материале произведения, и не та, ибо создается из ткани сознания читателя и содержит «нечто сверх того» (Л. Выготский), что есть в тексте. В актерской деятельности метатекст реализуется в спектакле, а в читательской – чаще всего остается лишь в памяти в виде впечатлений. В педагогическом процессе общения с детьми эти впечатления можно обнаружить в отзывах, сочинениях, дневниковых записях, в суждениях. Многие выдающиеся деятели культуры оставили след о своем детском восприятии художественных произведений в автобиографиях. Отдельные писатели изобразили восприятие ребенком книги в своих литературных произведениях. Об этом и пойдет речь в следующем разделе.

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 248; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!