Ответственность за задержку выдачи заработной платы

Стр 1 из 6Следующая ⇒

Министерство внутренних дел России

Уральский юридический институт

Актуальные проблемы

Современной юридической науки

Сборник научных трудов адъюнктов и соискателей

Екатеринбург

2003

ББК 67.4

П685

П685	Правовые исследования: Актуальные проблемы современной юридической науки: Сборник научных трудов адъюнктов и соискателей.– Екатеринбург: Изд-во Уральского юридического института МВД России, 2003. – 125 с.

Редакционная коллегия:

Ляушин В. П., кандидат исторических наук, доцент, заместитель начальника института по научной работе, майор милиции;

Гладков А. П., кандидат философских наук, доцент, заместитель начальника института по учебной работе, полковник милиции;

Згогурин С. Б., кандидат юридических наук, доцент, начальник адъюнктуры, полковник милиции;

Бутина С. Л., кандидат философских наук;

Игольницына О. В., старший научный сотрудник организационно-научного и редакционно-издательского отдела, майор милиции;

Плахтий Е.В., старший преподаватель-методист адъюнктуры, майор милиции

ISBN 5-88437-080-6

Издается по решению редакционно-издательского совета УрЮИ МВД России (протокол № 1 от 20 февраля 2003 г.).

ISBN 5-88437-080-6 ББК 67.4

Уважаемые адъюнкты и соискатели!

Сегодня мы выпускаем в свет очередной сборник ваших научных трудов. По традиции в нем представлены работы адъюнктов, едва приступивших к обучению, и тех, кто уже заканчивает учебу, подготовил диссертацию, автореферат и полным ходом готовится к защите. Как и в прежние годы, наряду с адъюнктами в сборнике активно участвуют и соискатели. Им намного сложнее – приходится сочетать учебу, работу над диссертацией с основным местом службы, но и они не отстают. Качество их работ, как и раньше, на высоком уровне.

По-прежнему достаточно широка и география подготовленных работ, как и в прежние годы, в сборнике представлены работы не только жителей Екатеринбурга и Свердловской области, но и Москвы, Челябинска, Магнитогорска, Тюмени, Красноярска.

Не менее разнообразен и круг научных интересов авторов сборника – теория и история права и государства; административное, конституционное, уголовное право; уголовный процесс; криминалистика, т.е. практически все дисциплины, по которым ведется подготовка в адъюнктуре института.

Сопоставление этих позиций позволяет сделать ряд выводов.

Наука продолжает привлекать к себе не только молодежь, но и людей более старшего возраста, жизненному опыту, общественному положению. Как и прежде, гуманитарные науки, право дают благодатную почву для их все более глубокого и всестороннего изучения. Тому подтверждение – новые оригинальные идеи, прозвучавшие в работах участников сборника и не менее оригинальные пути и способы их решения, предложенные этими же авторами.

Наука не превратилась в удел столичных городов и крупных центров. Даже вдали от больших городов, в отрыве от своих учебных заведений люди находят возможность работать творчески и целеустремленно.

Обращает внимание и определенная преемственность авторов сборника – круг научных проблем, манера изложения, корректность критики, широкое использование работ других авторов. В определенном смысле это свидетельствует о формировании если не научной школы, то по крайней мере научных направлений, и это не может не радовать.

Главный вывод – сборник вполне состоялся, авторы показали свою творческую и научную состоятельность. Так держать, и счастливого плавания в жизни и в науке!

Начальник Уральского

Юридического института МВД России

Генерал-майор внутренней службы

Заслуженный юрист РФ

В.А. Демин

С.А. Бараковских, адъюнкт кафедры административного права и административной деятельности Уральского юридического института МВД России

Некоторые аспекты административного задержания
как меры принуждения

Конституция РФ, провозгласив и закрепив основные права и свободы граждан, уделяет внимание и гарантиям неприкосновенности личности.

Согласно ст. 22 Конституции РФ: “Каждый человек имеет право на свободу и личную неприкосновенность”.

Однако для обеспечения дисциплины и правопорядка данный закон предусматривает ограничения этого права.

В случаях, когда государство вынуждено прибегнуть к применению мер принуждения, в том числе и к административному задержанию, эти меры могут применяться лишь в случаях прямо предусмотрено законом.

Построение правового государства обусловило необходимость существенного изменения законодательства. При этом в основу совершенствования отраслевого законодательства положен приоритет личности, ее законных прав и интересов, и в этом смысле административное право не является исключением.

В ныне действующем КоАП РФ административное задержание законодателем отнесено, как и ранее, к мерам обеспечения по делам об административных правонарушениях, но, тем не менее, достаточно оснований для утверждения о том, что при этом имеет место принципиально новый подход.

В ст. 329 КоАП было закреплено “…в целях пресечения административных правонарушений, когда исчерпаны другие меры воздействия, установление личности, составление протокола об административном правонарушении при невозможности его составления на месте, если составление протокола является обязательным, обеспечения своевременного и правильного рассмотрения дел и исполнения постановлений по делам об административных правонарушениях, допускается административное задержание лица, личный досмотр, досмотр вещей, транспортных средств и изъятие вещей и документов”.

Юридическая природа административного задержания, равно как и иных мер, указанных выше определяется целями достижению которых оно предназначено. Исходя из содержания ст. 239 КоАП, прежде всего, административное задержание применялось с целью пресечения правонарушений (проступков), когда исчерпаны другие меры воздействия в отношении нарушителя. Следовательно, административное задержание предусматривалось, прежде всего, как мера административного пресечения.

Вместе с тем, административное задержание было призвано для реализации и иных целей, в частности:

1) установление личности;

2) составление протокола об административном правонарушении, при невозможности его составления на месте, если составление протокола является обязательным;

3) обеспечение своевременного и правильного рассмотрения дела и исполнения постановления по делам об административных правонарушениях.

Вышеизложенный перечень целей административного задержания позволяет прийти к выводу о том, что административное задержание предусматривалось и в качестве меры административно-процессуального обеспечения.

Таким образом, можно констатировать, что административное задержание выступало в двух аспектах: в качестве меры пресечения и меры административно-процессуального обеспечения.

Ст. 239 КоАП законодателем существенно изменена. В частности, если в ней было закреплено пять мер обеспечения производства по делам об административных правонарушениях: административное задержание, личный досмотр, досмотр вещей, транспортных средств и изъятие вещей и документов, то в нынешней редакции (ст. 27.1 КоАП) перечень данных мер существенно расширен.

На юридическую природу института административного задержания при этом существенно повлияло появление такой меры обеспечения производства как доставление. Понятие (определение) ее закреплено в ст. 27.2 КоАП – ''доставление, т.е. принудительное препровождение физического лица в целях составления протокола об административном правонарушении при его невозможности на месте выявления административного правонарушения, если составление протокола является обязательным''.

Исходя из данного определения, законодатель предусматривает лишь одну цель данной меры принуждения – составление протокола. Вряд ли с этим следует согласиться, поскольку, зачастую, доставление начинается с пресечения правонарушения, а лишь затем следует доставление в собственном смысле слова. На наш взгляд, в этом плане естественно преемственность, если ранее административное задержание выступало в качестве меры пресечения, то в настоящее время доставление выступает в таком качестве, поскольку согласно ст. 27.5 КоАП РФ, срок административного задержания исчисляется с момента доставления. Следовательно, целесообразно в определении (ч. 1 ст. 27.2) законодательно закрепить, что доставление допускается в целях пресечения административного правонарушения, составление протокола…

В ныне действующем КоАП РФ административному задержанию посвящена ст. 27.3 ч. 1, в которой дано определение – “административное задержание, т.е. кратковременное ограничение свободы физического лица, может быть применено в исключительных случаях, если это необходимо для обеспечения правильного и своевременного рассмотрения дела об административном правонарушении, исполнения постановления по делу административном правонарушении”.

Как видно из определения, законодатель не связывает административное задержание с пресечением правонарушений и не ставит такой цели. Это оправдано, поскольку административное задержание, как правило, следует за доставлением, то естественно, к моменту административного задержания правонарушение пресечено или окончено. Таким образом, согласно закону, в настоящее время административное задержание выступает лишь как мера административно-процессуального обеспечения.

Законодательное определение (понятие) административного задержания дано в законе (ст. 27.3 КоАП РФ) впервые, и это следует отнести к заслугам законодателя. Исходя из содержания ч. 1 ст. 27.3 КоАП РФ административное задержание – это кратковременное ограничение свободы физического лица. К сожалению, на наш взгляд, данное определение вряд ли следует признать удачным и совершенным. Ряд признаков существенно значимых законодателем не включены в определение, т.е. оно, прежде всего, излишне краткое.

Как нам представляется, в определение следовало бы включить дополнительно следующие признаки:

– указание на принудительное ограничение свободы:

– указание на факт совершенного административного правонарушения;

– указание на должностное лицо, уполномоченное на совершение административно-процессуального действия.

При этом мы исходим из следующих соображений. Основанием административного задержания является только факт совершения лицом административного правонарушения (проступка). Как мера принуждения административное задержание предполагает именно принудительное ограничение свободы. И естественно, принудительное ограничение свободы может быть осуществлено лишь уполномоченными на то должностными лицами, исчерпывающий перечень которых приведен в ст. 27.3 КоАП РФ.

Исходя из вышеизложенного административное задержание в ч. 1 ст. 27.3 КоАП следует определить как принудительное ограничение свободы физического лица, совершившего административное правонарушение, уполномоченным на то должностным лицом.

Обращает на себя внимание тот факт, что в ч. 1 ст. 27.2 КоАП не закреплено, что доставление применяется в исключительных случаях, тогда как в ч. 1 ст. 27.3 КоАП указывается “административное задержание может быть применено в исключительных случаях ”.

На наш взгляд, целесообразно, либо в ч. 1 ст. 27.2 КоАП внести дополнение, в частности, указать, что доставление может быть применено в исключительных случаях, либо из ч. 1 ст. 27.3 КоАП данное выражение исключить. При этом мы руководствуемся следующими положениями. Доставление ради доставления быть не может. Стало быть, по своей правовой природе доставление нарушителя является составной частью административного задержания.

Согласно ч. 4 ст. 27.5 КоАП административное задержание исчисляется с момента доставления, соответственно доставление оканчивается в момент входа в помещение (учреждение). Стало быть, согласно закону, лица, уполномоченные на то, во всех случаях доставления правонарушителя в помещение органов указанных в ст. 27.3 КоАП обязаны осуществлять административное задержание, т.е. составлять протокол об административном задержании, однако речь идет об исключительных случаях, исходя из ст. 27.3 КоАП.

Поскольку административное задержание является одной из мер принуждения, серьезно затрагивающая честь и достоинство гражданина, поскольку “остро сталкиваются противоречивые интересы: интерес ограничения личности от административного произвола, с одной стороны, и интерес охранения … порядка и безопасности, с другой ”1 следует согласиться с преданием данной мере исключительности.

В связи с этим, полагаем, следует признать целесообразным определение законодателем срока, в течение которого доставленный может находиться в помещении органов, указанных в ст. 27.3 КоАП без оформления протокола об административном задержании. Согласно опросу практических сотрудников ОВД (2002 г.), в ходе разбирательства по делам об административных правонарушениях примерно в 50 % случаях вообще не приходится прибегать к такой мере административного принуждения, как доставление. Лица, совершившие административное правонарушение приглашаются в учреждение либо по повестке, либо по телефону, и являются добровольно. В этих случаях, зачастую, даже не возникает вопроса об административном задержании.

Более того, согласно опросу (участковые инспектора, инспектора дежурной части) из числа доставленных, более трети также не нуждаются в административном задержании, поскольку процесс составления протокола об административных правонарушениях занимает достаточно немного времени. Из числа опрошенных сотрудников ОВД, 85 % указывают на целесообразность нахождения доставленного в ОВД в пределах 1 часа. Такого срока, как показывает практика, вполне достаточно для рассмотрения материалов и составления протокола об административном правонарушении. Исходя из вышеизложенного, целесообразно в ч. 1 ст. 27.5 КоАП закрепить, что решение о задержании принимается лицом, уполномоченным принимать такое решение не позднее одного часа с момента доставления. При этом, срок административного задержания не должен превышать 3 часов, за исключением случаев, предусмотренных ч. 2 и ч. 3 настоящей статьи. Оставить без изменения следует и ч. 4 ст. 27.5 КоАП, в которой закреплено, что срок административного задержания исчисляется с момента доставления.

Говоря в целом о таком институте как административное задержание, следует отметить, что законодателем сделано многое для того, чтобы данный институт соответствовал реалиям настоящего времени. Однако этот институт требует дальнейшего усовершенствования, поскольку соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина при применении данной меры, обязанность не только государственных органов и должностных лиц, но и самого государства как гаранта этих ценностей.

Ю.С. Белик, адъюнкт кафедры криминологии Уральского юридического института МВД России

Деятельность органов внутренних дел, связанная
с предупреждением неправомерных завладений автомобилем
или иным транспортным средством без цели их хищения
в городе Екатеринбурге

С 1992 г. по настоящее время в городе Екатеринбурге отмечается рост неправомерных завладений автомототранспортом. По данным ГУВД области за 1998 г. было совершено 130 угонов автомобилей, из них в:

Октябрьском РУВД – 28 угонов

Ленинском РУВД – 27 угонов

Кировском РУВД – 19 угонов

Орджоникидзевском РУВД – 18 угонов

Чкаловском РУВД – 17 угонов

Верх-Исетском РУВД – 11 угонов

Железнодорожном РУВД – 10 угонов1

Хотя уровень раскрываемости этих преступлений составляет 80 % от числа раннее совершённых, состояние преступности в этой области ухудшается, что требует от органов внутренних дел, а также и самих владельцев автотранспорта принятия профилактических мер, связанных с предупреждением неправомерных завладений автомобилями.

Предупреждение преступности – это целенаправленная деятельность специализированных субъектов профилактики, направленная на предотвращение, пресечение преступлений, устранение причин и условий, детерминирующих преступность. В криминологии выделяется два направления предупреждения преступности: уголовно-правовое и криминологическое.

В качестве уголовно-правового предупреждения существуют уголовные законы, применяемые на различных этапах правоохранительной деятельности, например, действующая норма о неправомерном завладении автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения (Ст. 166 Уголовного кодекса Российской Федерации), которая совершенствовалась в последнее время.

Среди мер, осуществляемых для ликвидации причин, вызывающих совершение преступлений, в том числе и угонов, важное значение имеет уголовное наказание, которое является выражением методов уголовно-правового предупреждения1. Так, в 1997 г. в Российской Федерации за совершение угонов было осуждено 17 834 человека. Из них к наказанию в виде лишения свободы было привлечено 1 247 человек; остальные были осуждены условно, либо было применено наказание в виде штрафа2. Данные уголовной статистики свидетельствуют о том, что судебными органами проводится чрезмерно либеральная политика в отношении вышеназванной категории лиц, которая не способствует действию общей и частной привенции в сознании потенциальных преступников перед неотвратимостью наказания за указанное преступное деяние.

В городе Екатеринбурге правоохранительные органы осуществляют деятельность по предупреждению неправомерных завладений автомобилями и иными транспортными средствами в соответствии с утверждённым планом-программой3, в ней в качестве профилактических мер, которые должны осуществляться в городе, названы:

Паспортизация гаражных массивов с указанием плана, номеров гаражей, фамилий владельцев в целях обнаружения бесхозных гаражей;

Осуществлять взаимодействие в оперативными аппаратами СИЗО, ИВС;

Постановка на учёт в оперативных подразделениях лиц, ранее судимых за кражи и угоны автотранспорта, их дактилоскопирование;

Внести предложение в администрацию г. Екатеринбурга об обязательном оборудовании транспортных средств минимальным количеством противоугонных систем;

Один раз в месяц проверять частные дома с крытыми дворами на фактор отстоя и разборки автотранспорта и другие меры.

Среди мер индивидуальной профилактики следует отметить работу с лицами, склонными к совершению преступных посягательств на транспортные средства и ранее судимых за совершение указанных преступлений, а также выявление лиц, готовящих совершение данных деяний.

По мнению сотрудников правоохранительных органов, проводимая органами внутренних дел работа по предупреждению, выявлению, задержанию автомобилей и преступников во многих случаях не имеет желаемого результата из-за плохого финансирования этой деятельности, мягкого отношения к угонщикам и не привлечение к уголовной ответственности лиц, не достигших 14 лет, если несовершеннолетние используются в качестве исполнителей угона.

О.Ю. Глебова, соискатель кафедры криминалистики Уральского юридического института МВД России

Использование следов рук и автоматизированных дактилоскопических идентификационных систем (АДИС)
при раскрытии и расследовании преступлений

История использования следов рук как средство установления личности и как средство доказывания при раскрытии преступлений ведет свое начало с 1877 г., когда в г. Хугли – столице одноименного округа в Индии – английский чиновник Уильям Хершел, продиктовал письмо, датированное 5 августа 1877 г., адресованное генеральному инспектору тюрем Бенгалии.

Текст письма гласил: “При этом направляю Вам работу, содержащую описание нового метода идентификации личности. Он заключается в штемпеле –подобном оттиске указательного и среднего пальцев правой руки... Я полагаю, если ввести этот метод повсеместно, то можно будет навсегда покончить с махинациями при установлении личности… В течение последних 20 лет я заполнил тысячи карточек отпечатками пальцев рук и теперь могу почти всегда идентифицировать людей на основе этих отпечатков”. Еще в 1858 г. Хершел начал дактилоскопировать людей. Он обнаружил, что отпечатки пальцев рук взятые у одного человека, никогда не совпадали с отпечатками пальцев рук другого человека: всегда линии на кончиках пальцев рук переплетались по-разному. Он научился различать узоры этих линий и узнавать людей по рисункам на их пальцах. А когда вычитал в учебнике анатомии, что такие узоры называются “папиллярными линиями”, то перенял это название”.

Независимо от Хершела, в Токио врач-шотландец Генрих Фолдс так же пришел к выводу о том, что он открыл метод доказывания, который произведет революцию в работе полиции всего мира.

Он говорил: “Основной тип пальцевого узора не изменяется на протяжении всей жизни человека и поэтому может служить лучшим способом идентификации, нежели фотографии”1.

Английский журнал “Нейчер” опубликовал письмо Г. Фолдса 28 октября 1880 года.

Однако в те времена ни письмо У. Хершела, ни письмо Г. Фолдса не заинтересовало полицию и только в 1914 г. на Международной конференции полиции в Монако было предложено в качестве международного способа идентификации использовать дактилоскопию.

С тех пор дактилоскопия прочно вошла в нашу жизнь и во многих странах дактилоскопическая регистрация является необходимым атрибутом правового государства.

Как необидно осознавать, но на данном этапе развития нашей страны, многим людям до сих пор свойственна правовая неграмотность и не каждый знает, что в России еще в июле 1998 г. вышел Федеральный закон № 128 от 25 июля “О государственной дактилоскопической регистрации в Российской Федерации”.

Настоящий Федеральный закон определяет цели, принципы и виды государственной дактилоскопической регистрации в Российской Федерации, а так же устанавливает основные требования к проведению государственной дактилоскопической регистрации, хранению и использованию дактилоскопической информации.

В этом законе говорится: “В Российской Федерации государственная дактилоскопическая регистрация проводится, и дактилоскопическая информация используется в целях идентификации личности человека”.

Существует два вида государственной дактилоскопической регистрации: добровольная и обязательная.

Добровольная дактилоскопическая регистрация проводится в соответствии со ст. 10 упомянутого выше закона: по письменному заявлению граждан органами внутренних дел по месту жительства указанных граждан.

Обязательной государственной дактилоскопической регистрации подлежат лица, указанные в ст. 9 действующего Федерального закона о государственной дактилоскопической регистрации (подробный перечень дан в выше указанной статье).

Полученная дактилоскопическая информация может быть использована в следующих целях:

– розыск пропавших без вести граждан Российской Федерации, иностранных граждан и лиц без гражданства;

– установление личности по неопознанным трупам;

– установление личности граждан Российской Федерации, иностранных граждан и лиц без гражданства, не способных по состоянию здоровья или возрасту сообщить данные о своей личности;

– подтверждение личности граждан Российской Федерации, иностранных граждан и лиц без гражданства;

– предупреждение, раскрытие и расследование преступлений, а так же предупреждение и выявление административных правонарушений1. Необходимо отметить, что предупреждение, раскрытие и расследование преступлений, а так же предупреждение и выявление административных правонарушений является основной задачей органов исполнительной власти, поэтому положения настоящего Федерального закона “О государственной дактилоскопической регистрации” являются основной правовой базой при использовании дактилоскопической информации.

Сущностью криминалистического установления личности человека по следам рук являются действия, направленные на анализ полученной дактилоскопической информации с целью последующей идентификации личности человека или трупа.

Объектами отождествления по следам рук чаще всего бывают, лица, подозреваемые в совершении конкретного вида преступления (правонарушения), могут быть установлены соучастники преступления (правонарушения), потерпевшие, свидетели и иные лица, а так же неопознанные трупы.

Субъектами отождествления выступают сотрудники органов исполнительной власти МВД, ФСБ, НСФП, ГТК и д. т. (чаще всего эксперты и специалисты).

Отождествление этими субъектами осуществляется в ходе оперативных мероприятий, а так же при установлении неопознанных трупов; при проверке по криминалистическим учетам следов рук, изъятых с мест нераскрытых преступлений, и по отпечаткам пальцев рук дактилокарт, так и в ходе следственных действий и при производстве дактилоскопических экспертиз.

При отождествлении используются различные объекты – это следы рук, изъятые при осмотре места происшествия, фотоизображение следов рук, дактилокарты, электронные варианты следов рук и дактилокарт.

На практике следы рук, изъятые в ходе следственных действий, являются одним из самых эффективных средств раскрытия, расследования и доказывания преступлений.

Необходимо сказать о том, что при взаимодействии заинтересованных подразделений: уголовного розыска, следственных и экспертно-кримина-листических служб постоянно используются специальные познания в области дактилоскопии – при производстве дактилоскопических экспертиз, носящих как идентификационный, так и не идентификационный характер, при ручной проверке следов и отпечатков по следотеке и картотеке, при проверке информации по автоматизированным базам данных, при постановке на дактилоскопический лиц, склонных к совершению преступлений (правонарушений).

Экспертно-криминалистические подразделения органов внутренних дел оснащены современными техническими средствами – базами данных, основанными на использовании компьютерной техники: а именно, автоматизированных дактилоскопических информационно-поисковых систем (АДИС). Существует несколько разновидностей таких систем: “Сонда-плюс”, “Папилон”, “ДактоПро”, “Поиск”, “Морфо”.

Что представляют из себя автоматизированные дактилоскопические информационно-поисковые системы ЭКП ОВД?

АДИС ЭКП ОВД представляют собой программно-технические комплексы, предназначенные для ведения дактилоскопических учетов и осуществления проверок следов рук, изъятых с мест нераскрытых преступлений по массивам отпечатков пальцев рук лиц, взятых исполнительными органами на учет.

АДИС служат механизмом, обеспечивающим процесс обработки значительных по объему массивов дактилоскопических учетов, что практически, по временным затратам, невозможно при ручном режиме работы. АДИС способствует идентификации лиц, оставивших следы рук на месте происшествия, и установлению фактов образования следов рук, изъятых на местах совершения нескольких преступлений, одним и тем же лицом.

АДИС ЭКП ОВД может представлять собой многоуровневую структуру:

1) Рассчитана на ЭКП горрайлинорганов с объемом массивов не менее 50 000 дактилокарт и 10 000 следов;

2) Рассчитана на ЭКП республиканского, краевого или областного уровня с объемом массивов не менее 500 000 дактилокарт и 100 000 следов. Формирование баз АДИС разного уровня может осуществляться путем полного или частичного слияния баз АДИС, подчиненных ЭКП ОВД.

База данных АДИС состоит из автоматизированной дактилоскопической картотеки и автоматизированной следотеки. Архивный массив дактилокарт и следов формируется самостоятельно.

Программное обеспечение АДИС осуществляет проведение следующих видов поиска:

– отпечатков рук (ногтевых фаланг и ладоней) проверяемых лиц по автоматизированной дактилокартотеке: режим “Дактилокарта – Дактилокарта”;

– отпечатков рук (ногтевых фаланг и ладоней) проверяемых лиц по автоматизированной следотеке: режим “Дактилокарта – След”;

– следов рук (ногтевых фаланг и ладоней), изъятых с мест нераскрытых преступлений по автоматизированной дактилокартотеке: режим “След –Дактилокарта”;

– следов рук (ногтевых фаланг и ладоней), изъятых с мест нераскрытых преступлений по автоматизированной дактилокартотеке: режим “След – След”.

Поиск по массивам АДИС осуществляется автоматически при занесении следов или отпечатков в базу данных: следов рук – по базе следов и отпечатков; отпечатков рук – по базе отпечатков и следов рук.

Результаты поисков являются рекомендательные списки кандидатов, упорядоченные по степени сходства образов папиллярных узоров (рейтингу – в степени вероятности – в %).

Допускается возможность одновременного просмотра на устройстве визуального контроля изображений искомого папиллярного узора и соответствующего ему узора из рекомендательного списка. То есть сравнительное исследование общих и частных (проиндексированных АДИС) признаков папиллярных узоров (с их разметкой) при решении идентификационных задач. Контроль совпадений и различий проводится экспертом визуально на экране монитора.

Центральные программно-технические комплексы АДИС строятся по модульному принципу и предусматривают возможность расширения состава технических средств за счет подключения дополнительных рабочих станций, вычислителей и т.п.

Состав технических средств определяется в зависимости от объема базы данных для хранения дактилоскопических изображений и сопроводительной текстовой информации, времени обработки запросов на поиск в каждом из режимов, объема дактилоскопической информации, поступающей на проверку в АДИС1.

Основными задачами эксплуатации АДИС являются:

– повышение поискового потенциала систем;

– наращивание базы следов и отпечатков массивов дактилоскопических учетов.

Экспертно-криминалистические подразделения органов внутренних дел Свердловской области оснащены дактилоскопической информационно-поисковой системой “Папилон”, в том числе и экспертно-криминалистическое отделение Ленинского РУВД.

ЭКО Ленинского РУВД г. Екатеринбурга оснащено АДИС “Папилон”, с 1995 г. за этот период база данных постоянно пополняется необходимой информацией: всего дактилокарт веденных в базу данных достигло 5 300; следов, изъятых с мест нераскрытых преступлений, введено около 700. При работе АДИС каждый день стабильно происходит минимум два раскрытия. За 4 месяца в ЭКО Ленинского РУВД по АДИС было идентифицировано около 50 человек. Полученная информация была передана в соответствующие оперативные и следственные подразделения, в результате дальнейшей работы было раскрыто преступлений на порядок выше, потому что задержанные лица, рассказали не об одном совершенным ранее ими преступлении.

Например, произошла квартирная кража, при осмотре места происшествия были выявлены и изъяты следы рук с вазы, находящейся в шкафу, которую хозяева не трогали больше полугода.

Следы рук в дежурные сутки были введены в базу данных АДИС и при сдаче дежурства эксперт доложил, что на месте совершения преступления были изъяты следы гражданина Н., ранее задерживаемого по аналогичному преступлению. Хозяева квартиры были не знакомы с данным гражданином.

При задержании гражданин Н рассказал еще о более 15 преступных эпизодов и не только в Ленинском районе.

В настоящее время АДИС “Папилон” используется не эффективно, в чем причины такого использования?

Причин несколько:

1) Крайне низкий уровень взаимодействия заинтересованных служб (ОУР, СУ, ЭКО) по формированию и ведению дактилоскопических учетов.

Неплохо было бы, если каждая служба просто выполняла свои функциональные обязанности по формированию и ведению учетов. Например, дактилокарты с отпечатками должны поступать в экспертно-криминалистические подразделения только с письменным запросом на проверку и постановку лица на дактилоскопический учет и только из оперативных подразделений, а не разрозненно из СИЗО, ИВС, дежурной части. Отпечатки рук, поступившие для проверки по учетам АДИС с письменным запросом, должны включать реквизиты в соответствии с формой: “Паспорта дактилокарты”. В запросе должны содержаться: вид проверки и ее отдельные категории; сроки постановки и снятия лица с дактилоскопического учета; подразделение и ФИО ответственного сотрудника и т.п.

2) Отсутствие квалифицированных, высоко подготовленных кадров; специфика работы не позволяет быстро обучать и подготавливать новых сотрудников для дальнейшей работы связанной с компьютерными системами и обработкой дактилоскопической информации; недостаток финансирования.

3) Неправильная организация автоматизированных дактилоскопических учетов в экспертно-криминалистических подразделениях (не использование возможности второго, третьего поиска с корректировкой признаков и т.д.).

Было бы хорошо, если в каждом районном экспертном отделе были созданы так называемые обязательные группы АДИС и опытные группы, для максимальной загрузки машин.

Задача этих групп в максимально короткий срок оперативно проверить следы, изъятые при осмотре места происшествия, по автоматизированной дактилоскопической базе и в случае положительного результата совместно с другими заинтересованными подразделениями вести дальнейшую работу по раскрытию и расследованию преступлений.

Опытная группа экспертов должна качественно полно и своевременно отрабатывать вещественные доказательства со следами рук, изъятые при осмотре места происшествия, т.е. они должны выявлять, изымать и признавать или не признавать следы пригодными для идентификации. Затем признанные пригодными следы направлять в группу АДИС для дальнейшей работы над ними.

Группа АДИС, в свою очередь, вводит следы пальцев рук и ладонных поверхностей со следоносителей. Данными следоносителями могут быть: различные предметы, изъятые при осмотре места происшествия (в базу данных вводятся при помощи специальной видеокамеры установленной на штативе); отрезки темной и светлой дактилоскопической пленки с перекопированными на них следами рук (в базу данных вводятся при помощи сканера); дискеты с дактилоскопической информацией (на ней могут быть как электронные следы рук, так и дактилокарты). Дактилокарты в базу данных водятся при помощи простого сканера, так и при помощи “живого” сканера.

Обработка веденной в дактилоскопическую базу информации длится от одного часа до одних суток.

Возможности компьютерной системы АДИС позволяют исключить “мокрый” фотографический процесс, т.е. вся работа, может производиться непосредственно со следовыми объектами. Это позволяет сократить время, которое могло быть затрачено на получение фотографических изображений и их обработки.

Однако полученный затем положительный результат мы иллюстрируем с помощью изготовления фототаблиц, но на современном этапе развития компьютерной техники необходимо более конкретно оговорить в законе какой иллюстрирующий материал мы можем использовать и с помощью какой техники и каких программ мы должны его изготавливать, чтобы избежать возможных фальсификаций в данной области. На данной этапе разрешение этой проблемы наиболее актуально.

В заключение хотелось бы отметить, что при использовании АДИС в деятельности правоохранительных органов существует немало и положительных моментов:

1) Включились в работу большие базы отпечатков рук подучетных лиц и следов из следотек нераскрытых преступлений, которые оставались нетронутыми из-за трудоемкости ручной проверки, дефицита времени на их осуществление и в связи с постоянно увеличивающейся нагрузкой “традиционного сектора” экспертно-криминалистических подразделений1.

2) Резко увеличилось число раскрытых преступлений независимо от давности их совершения.

3) Стабильность в раскрытии преступлений по дактилоскопическим учетам с использованием АДИС повысила престиж экспертно-криминалистических служб, а так же сопряженных с ними. В связи с этим во многих экспертно-криминалистических подразделениях начался процесс технического перевооружения и штатного перераспределения.

4) Стали наращиваться автоматические базы данных картотек и следотек нераскрытых преступлений, увеличилась мощность техники АДИС и количество рабочих мест операторов.

На современном этапе функционирования органов исполнительной власти идет постоянная работа по расширению автоматизированных дактилоскопических идентификационных систем и по совершенствованию их программного обеспечения, что в свою очередь приводит к более эффективному использованию АДИС, тем самым выполняется одна из основных задач органов исполнительной власти по предупреждению, раскрытию и расследованию преступлений (правонарушений).

О.А. Зеленина, адъюнкт Академии управления МВД России

Качественные и количественные аспекты термина “право”

Необходимо сразу определить, что в данной статье категория “право” рассматривается не как юридический институт, а как возможность реализации определенных притязаний человека. Институт прав и свобод является центральным в правовой системе общества, в ст. 2 Конституции Российской Федерации отражено: “Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства”.

С.С. Алексеев дал следующее определение правам человека: “права человека – это нечто предельно важное не только для личной, индивидуальной жизни. Права человека, связанные с господством права в обществе и разделением властей, – преграда для тоталитарной власти”1.

Обратимся к терминологическому значению понятия права.

В толковом словаре русского языка под ред. С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой дано определение права, как совокупности устанавливаемых и охраняемых государственной властью норм и правил, регулирующих отношения людей в обществе2. В юридической энциклопедии право определяется в двух смыслах: в объективном и в субъективном. В объективном смысле – это система общеобязательных, формально определенных норм, установленных и обеспечиваемых силой государства и направленных на регулирование поведения людей и их коллективов в соответствии с принятыми в данном обществе устоями социально-экономической, политической и духовной жизни. В субъективном смысле, право – это предусмотренная (или не запрещенная) законом либо иным правовым актом возможность лица обладать имущественным или неимущественным благом, действовать в определенной ситуации способом, установленным правовой нормой, или воздержаться от совершения соответствующего действия3.

Определений термина “право” существует очень много, но нам представляется обоснованным выделение двух смыслов термина, а именно объективного и субъективного.

Обратимся к объективному смыслу термина “право”. В юриспруденции понятия субъективное и объективное право отличны от понятий субъективного и объективного в философском понимании. В философии субъективное – это то, что существует в сознании субъекта, а объективное – это то, что существует независимо от сознания личности, в юриспруденции же субъективное право вполне объективно, оно именуется так, потому что принадлежит лицу, которое им пользуется, т.е. субъекту. Права личности, выраженные и закрепленные в законе, в нормах права, именуются в теории субъективными правами. В сфере уголовного судопроизводства к субъективным правам можно отнести, например, такое право, как право подозреваемого, обвиняемого на защиту. Содержание объективного права представлено общими нормами права. В качестве примеров можно привести такие правовые институты как конституционное право, уголовный процесс, уголовное право и т.д.

Видный ученый-процессуалист М.С. Строгович так определяет различие субъективного и объективного права: “смысл обозначения “субъективное право” заключается в том, что это есть право в смысле полномочия (или правомочия), принадлежащего лицу, субъекту, тогда как обозначение “объективное право” относится к общим, безличным правовым норам, общеобязательным правилам поведения”1.

Особую значимость имеют конституционные права, характеризующиеся следующими признаками:

– значимость этих прав и свобод для человека и общества;

– изначальный, прирожденный и неотчуждаемый характер принадлежащих человеку прав и свобод;

– верховенство конституционных (основных) прав и свобод, делающее все иные права и свободы в той или иной сфере жизни (трудовые, социальные и т.д.) производными;

– принадлежность основных прав и свобод каждому человеку и гражданину либо каждому гражданину;

– всеобщность основных прав и свобод, т.е. они равны и едины для всех без исключения, соответственно для каждого человека или для каждого гражданина;

– то, что основные права и свободы не приобретаются и не отчуждаются по воле гражданина;

– действуют на всей территории государства2.

Научно-практическая полезность данной классификации состоит в том, что она позволяет определить источники и многочисленные грани основных прав и свобод человека и гражданина, четко представить пределы свободы личности, а в уголовном судопроизводстве – выявить допустимые (дозволяемые) границы ограничения прав и свобод человека.

Права, конкретизирующие правовое положение человека в обществе, детализирующие его, предусмотрены отраслевыми законодательными актами, они представляют собой развернутые системы субъективных прав, которые соответствуют отраслям права.

Обе группы прав неотделимы друг от друга: одно и то же право в более общем виде формулируется как конституционное, основное, а в более конкретизированном, детализированном виде находит выражение в соответствующей отраслевой норме или правовом институте.

Так, ст. 52 Конституции РФ провозглашает, что права потерпевших от преступлений и злоупотреблений властью охраняются законом. Государство обеспечивает потерпевшим доступ к правосудию и компенсацию причиненного ущерба. Оно конкретизируется и детализируется в совокупности процессуальных прав потерпевшего, которые предусмотрены в уголовно-процессуальном кодексе РФ, и при помощи которых потерпевший имеет возможность участвовать в отправлении правосудия в качестве одной из сторон и требовать компенсации за причиненный ему вред.

Хочется отметить, что природа, сущность субъективных прав как основных, так и в отдельных отраслях права не изменяется.

Как было сказано выше, помимо общегражданских прав, предоставляемых государством каждому человеку и гражданину в связи с выполнением им определенной социальной роли в обществе, на него могут быть возложены права, имеющие отраслевое значение. В уголовном судопроизводстве – это такие права, как права потерпевшего, права подозреваемого, обвиняемого и др. Представляется, что вопрос о количественном соотношении прав гражданина, обладающего общегражданскими правами и гражданина, обладающего, помимо этого, и специальными отраслевыми правами носит дискуссионный характер. Казалось бы, налицо неравенство в объеме принадлежащих гражданам прав, соответственно, второй гражданин имеет большее количество прав, чем первый. Проиллюстрировать это можно следующим образом: потерпевший в уголовном судопроизводстве, воспользовавшись предоставленными ему законом правами, может совершать определенные правомочные действия в свою пользу, какие, в свою очередь, не может совершать иной участник уголовного судопроизводства либо гражданин вообще не являющийся участником процесса.

Мы полагаем, что такая точка зрения неверна в корне, не может речь идти о том, что кто-то является обладателем большего объема прав, кто-то – меньшего, любой гражданин общества является потенциальным обладателем всех возможных прав, в т.ч. и прав, принадлежащих потерпевшему. Но реализация данных прав возможна не всегда и не любым лицом, она зависит от наличия определенных условий, установленных законодательством. Так, для обладания правами, предоставленными Законом потерпевшему необходимо приобрести статус данного участника уголовного судопроизводства. В УПК РФ определены следующие условия признания лица потерпевшим: 1 – согласно ч. 1 ст. 42 УПК РФ, в качестве потерпевшего может выступать как физическое, так и юридическое лицо в случае причинения им вреда; 2 – процессуальный статус потерпевшего лицо приобретает только после оформления соответствующего постановления дознавателем, следователем, прокурором или судом.

Дискуссионный характер носит вопрос и о соотношении прав самих участников уголовного судопроизводства. Если мы обратимся к УПК РСФСР такое неравенство особенно ярко проявляется в соотношении прав потерпевшего и обвиняемого. Это и возможность обжалования действий и принимаемых решений следователем и других должностных лиц, ответственных за ведение дела (например, в ст. 46 УПК РСФСР указано, что обвиняемый вправе обжаловать в суд законность и обоснованность ареста, знакомиться с материалами, направляемыми в суд в подтверждение законности и обоснованности применения к нему заключения под стражу в качестве меры пресечения и продления срока содержания под стражей и т.д., потерпевшего данными правами закон не наделяет, хотя последний может быть заинтересован в совершении аналогичных действий), и возможность ознакомления с материалами уголовного дела в ходе предварительного расследования и по окончании его (ст. 184 – 185 УПК РСФСР обязывали обвиняемого ознакомить с постановлением о назначении экспертизы, при этом обвиняемому предоставлялся перечень вполне конкретных прав, которыми последний мог воспользоваться, у потерпевшего такая возможность отсутствовала). Следуя провозглашенному принципу состязательности сторон, законодатель в Уголовно-процессуальном кодексе РФ значительно, по сравнению с УПК РСФСР, усовершенствовал нормы, касающиеся обеспечения прав участников уголовного судопроизводства, в частности, объем прав сторон защиты и обвинения постарался привести в соответствие с понятием “равноправие“, однако насколько данные нормы закона будут обеспечивать фактическое равенство сторон в ходе процесса, покажет только временной фактор и данные практического опыта.

Вместе с тем, говоря о количественном соотношении прав сторон в уголовном судопроизводстве, следует принимать во внимание, что количественная составляющая прав обуславливается качественной характеристикой процессуального статуса участника, соответственно, каждый участник процесса имеет только свои, специфические права. Так, подсудимый имеет право на последнее слово в ходе судебного разбирательства, никто более из участников уголовного судопроизводства такого права не имеет. Поэтому дискуссия о количественном соотношении прав носит весьма, как нам представляется, условный характер.

Говоря о состязательном характере уголовного судопроизводства, мы имеем в виду равноправие участников уголовного процесса в возможности осуществления процессуальных действий, направленных на защиту интересов сторон. Понимать равноправие необходимо не буквально, т.е. не путем арифметического соотношения прав участников, а наличия а) возможности пользоваться определенным социальным благом, б) полномочия совершать определенные действия и требовать соответствующих действий от других лиц, в) свободы поведения, поступков в границах, установленных нормой права1. Возможности для осуществления данных правомочий должны носить аналогичный характер у противоположных сторон процесса, т.е. у стороны защиты и стороны обвинения; стороны не должны быть ущемлены в возможности принятия решений и осуществления действий, соответствующих представляемому стороной интересу.

О.А. Зеленина, адъюнкт Академии управления МВД России

Соотношение категорий “право”, “свободы”
и “законные интересы” в уголовном судопроизводстве

Институт прав и свобод является центральным в правовой системе общества. В ст. 2 Конституции Российской Федерации отражено: “Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и зашита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства”.

Общая концепция прав и свобод человека Конституцией РФ была воспринята из таких крупных международно-правовых актов, как Всеобщая декларация прав человека, принята на третьей сессии Генеральной Ассамблеи ООН резолюцией 217 А (III) от 10 декабря 1948 г. В 1966 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла новые важные акты – Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах и Международный пакт о гражданских и политических правах (ратифицированы СССР в 1973 г.); Конвенция о защите прав человека и основных свобод, принята членами Совета Европы в Риме, 4 ноября 1950 г., кроме того, приняты протоколы к Конвенции № 1, 2, 4, 6, 7, 11, 12 (Конвенция и Протоколы ратифицированы Российской Федерацией 30 марта 1998 г.) и др.

Обратимся к терминологическому значению понятия права.

В толковом словаре русского языка под ред. С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой дано определение права, как совокупности устанавливаемых и охраняемых государственной властью норм и правил, регулирующих отношения людей в обществе1. В юридической энциклопедии право определяется в двух смыслах: в объективном и в субъективном. В объективном смысле – это система общеобязательных, формально определенных норм, установленных и обеспечиваемых силой государства и направленных на регулирование поведения людей и их коллективов в соответствии с принятыми в данном обществе устоями социально-экономической, политической и духовной жизни. В субъективном смысле, право – это предусмотренная (или не запрещенная) законом либо иным правовым актом возможность лица обладать имущественным или неимущественным благом, действовать в определенной ситуации способом, установленным правовой нормой, или воздержаться от совершения соответствующего действия1.

Содержание объективного права представлено общими нормами права. В качестве примеров можно привести такие правовые институты как конституционное право, уголовный процесс, уголовное право и т.д.

Права личности, выраженные и закрепленные в законе, в нормах права, именуются в теории субъективными правами. В сфере уголовного судопроизводства к субъективным правам можно отнести, например, такое право, как право подозреваемого, обвиняемого на защиту.

М.С. Строгович определяет различие субъективного и объективного права: “смысл обозначения “субъективное право” заключается в том, что это есть право в смысле полномочия (или правомочия), принадлежащего лицу, субъекту, тогда как обозначение “объективное право” относится к общим, безличным правовым норам, общеобязательным правилам поведения”3.

В главе 2 Конституции РФ дана яркая картина многообразных и содержательных прав и свобод. В ней говорится о правах и свободах личности. В ч. 2, 3 ст. 17 говорится: “Основные права и свободы человека неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения. Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц”. Как мы видим, права и свободы стоят в одной иерархической нише. Но почему же они, при всей своей, на первый взгляд, одинаковой сущности, определяются не одним термином?

В юридической науке традиционен подход, в соответствии с которым в форме “права” или в форме “свободы” фиксируются те или иные возможности граждан. Причем большинство исследователей считают, что “установленные законом возможности в одних случаях традиционно именуются правами, а в других свободами. Эти понятия не всегда поддаются разграничению, поскольку одну и ту же правовую возможность можно характеризовать и как право, и как свободу”1.

М.С. Строгович предложил свое видение соотношения прав и свобод, а именно: “Не надо, по примеру некоторых авторов, – писал он, – различать права и свободы таким образом, что права – это одно, а свободы – нечто другое, отличное от прав человека. Свобода личности – это тоже право личности, вид ее прав. Каждая свобода, указанная в Конституции, есть в то же время и право личности, вид ее прав”2.

В качестве доказательства он приводит следующий пример: “Свобода слова. Что такое свобода слова? Это право гражданина свободно выражать свои мысли, мнения и убеждения”3. В данном случае трудно с ним не согласиться, ведь в Конституции РФ свобода трактуется через понятие “право”. В ч.1 ст. 22 Конституции РФ указано право человека и гражданина на свободу и личную неприкосновенность. Аналогичные положения нашли свое выражение и в статьях 28, 29, 34 и др. Конституции РФ.

Как нам представляется точку зрения М.С. Строговича можно оспорить и все же провести грань между правом и свободой, а именно, с позиции объективного права разницы между свободой и правом в субъективном смысле слова по существу нет. И то, и другое есть мера возможного, допустимого поведения, т.е. опосредованная правом возможность. Однако стилистически эти термины различаются.

Принимая во внимание одинаковую смысловую нагрузку слов “свобода” и “право”, проведем небольшой эксперимент и вместо слова “свобода” подставим слово “право” в текст ч. 1 ст. 29 Конституции РФ, которая звучит следующим образом: “Каждому гарантируется свобода мысли и слова”. В результате получится: “Каждому гарантируется право мысли и слова”. Нам представляется, что данный термин, а именно “право”, не уместен, ведь право подразумевает под собой возможность одного выбора, в отличие от свободы, которая предоставляет более широкий выбор вариантов поведения. В данном случае свобода предполагает пропаганду, агитацию, свободу информационного вещания, свободу средств массовой информации и т.д.

Здесь вновь уместно привести мнение М.С. Строговича на этот счет: “В Конституции говорится о правах и свободах не для того, чтобы противопоставлять свободы правам, а права – свободам, а для того, чтобы оттенить, подчеркнуть специфические свойства этого вида прав: право свободно совершать не запрещенные законом действия, поступки, свободно развертывать в пределах закона свою деятельность”. Если мы обратимся к высказыванию М.С. Строговича о соотношении прав и свобод, которое было приведено нами ранее в тексте, то увидим, что и сам ученый косвенно подошел к этому выводу, определив, что свобода – это вид прав личности.

Таким образом, можно сказать, что сущность понятий “право” и “свобода” одна, но данные термины различны, во-первых, по масштабу возможностей, которые имеет личность в данном конкретном случае; во-вторых, исторически сложившейся эмоциональной окраской слова (свобода слова, но право на обжалование).

К понятию “свободы”, как и к понятию “права” применима та же классификация на конституционные (или основные) свободы и отраслевые свободы.

В ч.1 ст. 55 Конституции РФ отражено, что перечисление в Конституции основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина. Принимая во внимание данное положение, мы видим, что перечень общепризнанных прав и свобод в Законе не ограничен, данную формулировку можно толковать как признание неисчерпаемости прав и свобод, их уважении, хотя они и не попадают в категорию основных.

Однако термин “свобода” употребляется не только в значении субъективной возможности совершать или не совершать какие-либо действия, но и в общем смысле, а именно, когда термин “свобода” обозначает состояние отдельного человека, которое характеризуется возможностью действовать по своему усмотрению. В этом случае термин “свобода” выполняет роль основополагающего принципа, реализуемого в Конституции РФ.

Правовое положение личности обуславливается не только правами и свободами, но и таким понятием, как “интерес”. Интерес в толковом словаре русского языка определяется как нужда, потребность,выгода, корысть1. Эти понятия связаны с мотивами, которые в психологической литературе рассматриваются как осознанные побуждения к деятельности2. Следовательно, интерес – это определенная направленность деятельности субъектов на удовлетворение их осознанной потребности3. О сущности категории “интерес” в философии и юридической литературе высказаны различные суждения: интерес – это объективная категория", субъективная категория1, сочетающая в себе как те, так и другие признаки2. Принимая во внимание то, что интерес – это субъективное отношение личности к чему-либо, но, вызванному вполне объективными причинами, считаю, что приемлемо определение интереса именно, как сочетание субъективной формы и объективного содержания.

Категория “интерес” по объему содержания гораздо шире прав и свобод. Законодательное закрепление интересов личности, обладающих качеством значимости для граждан и общества, переводит их в категорию официальных норм права. В данном случае интерес выступает причиной его законодательного признания, а права и свободы – следствием, то есть своеобразным результатом признания их обществом. Но не все права и свободы поглощают интересы, так как их диапазон очень значителен и разнообразен.

Классификация интересов очень обширна. Интересы подразделяются по следующим основаниям: по носителю (субъекту) интереса (интересы общества, интересы личности), по отражению в законе (интересы законные, интересы незаконные), по социальной значимости (интересы главные, интересы основные, интересы второстепенные), по содержанию мотива (уголовно-правовые интересы, гражданско-правовые интересы, уголовно-процессуальные интересы и т.д.), по времени действия (интересы постоянные и интересы временные), по отношению к развитию уголовного процесса (интересы прогрессивные, интересы реакционные), по соответствию природе (интересы реальные и интересы мнимые), по отношению к обвинению (интересы обвинения, интересы защиты от обвинения, интересы отказа от обвинения)3 и т.д.

Остановимся на классификации интересов по основанию отражения в законе: интересы законные и незаконные. Законные интересы – это, прежде всего те, которые соответствуют субъективным правам личности. Так, свидетель, преследуя свой частный интерес, дал в ходе допроса ложные показания. Такой интерес не охраняется законом, он прямо предусмотрен как посягающий на Закон, поэтому будет считаться незаконным интересом. Примером законного интереса в уголовном процессе может быть факт отказа от дачи показаний близкого родственника обвиняемого. Данный частный интерес взят под охрану законом.

Частные интересы, взятые под охрану уголовно-процессуальным законом, хотя и противоречат цели уголовного судопроизводства, в конечном счете, также носят общественный характер, поскольку общество признает приоритет отдельного частного права человека и берет их под охрану закона, исходя из нравственных критериев. Значит, объектом охраны, защиты и обеспечения общественных и частных интересов в уголовном судопроизводстве могут быть не только те, которые названы в законе, но и те, которые не противоречат ему1.

Р.Е. Гукасян предложил классифицировать процессуальные интересы на личные и функциональные, понимая под последними государственные, общественные интересы, вытекающие из государственных, общественных функций2. Такое наименование процессуальных интересов представляется неудачным, так как, прежде всего, интерес не вытекает из функции, а обусловливает функциональную деятельность.

На иных классификациях интересов мы останавливаемся, так как считаем, что они вполне определенны.

Резюмируя все изложенное выше, мы можем сделать следующий вполне определенный вывод: правовое положение личности в обществе во многом определяется правами, которые декларируют основные правомочия человека, гражданина в государстве. Свободы, их природа, по своей сущности, аналогична природе прав, но имеются и различия, как в стилистическом значении, так и в смысловом, однако и права и свободы берут свое начало в сфере интересов, значимых для личности и общества, в определенной направленности деятельности субъектов на удовлетворение их осознанных потребностей.

А.М. Ильина, адъюнкт кафедры уголовного процесса Уральского юридического института МВД России

Определение специальных познаний
и их роль в уголовном процессе

Проблематикой судебной экспертизы занимаются многие ученые-процес-суалисты, однако нужно обратить внимание на дефицит исследований, охватывающих вопросы использования специальных познаний в уголовном процессе.

Теоретический и практический интерес на современном этапе представляет изучение проблемы использования специальных познаний. Для понимания сущности специальных познаний обратимся к их определению. Под ними следует понимать “систему сведений, полученных в результате научной и практической деятельности в определенных отраслях, таких как медицина, бухгалтерия, автотехника и т. п., и зафиксированных в научной литературе, методических пособиях, наставлениях, инструкциях, а специальные познания – как знания, полученные соответствующими лицами в результате теоретического и практического обучения определенному виду деятельности, при котором они приобрели также необходимые навыки для ее осуществления”[1].

Закон не дает определения понятия “специальных познаний”. В ст. 58 УПК РФ раскрыто лишь назначение специалиста: “специалист – лицо, обладающее специальными знаниями, привлекаемое…”, но, собственно, о каких специальных знаниях идет речь и где они используются не сказано ничего. Что же касается УПК РСФСР, то в нем, напротив, в ст. 78 конкретно указывалось, что экспертиза назначается в случаях, когда при производстве дознания, предварительного следствия и при судебном разбирательстве необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве, ремесле.

Точно также, в ст. 2 Федерального закона “О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ”[2], речь идет о специальных познаниях в этих же областях: “Задачей государственной судебно-экспертной деятельности является оказание содействия судам, судьям, органам дознания, лицам, производящим дознание, следователям и прокурорам в установлении обстоятельств, подлежащих доказыванию по конкретному делу, посредством разрешения вопросов, требующих специальных знаний в области науки, техники, искусства или ремесла”.

Однако, непонятно почему в УПК РФ законодатель не указал области применения специальных познаний. В столь неопределенной ситуации получается, что для разрешения вопросов, возникающих в уголовном судопроизводстве, специальные познания могут быть заимствованы из абсолютно любых областей, например из парапсихологии, оккультизма и т. п. Иными словами, формально в суд могут быть приглашены в качестве специалистов, как парапсихолог, или лицо, занимающееся оккультными науками, так и священнослужитель, с уверенностью утверждающий, что Бог существует. Очевидно, это повлечет за собой ошибки в установлении истины по делу. Представляется, что практика шла по правильному пути, поскольку в законодательстве конкретизировались области использования специальных познаний.

Если проанализировать нормы ГПК РСФСР и ГПК РФ, то обнаруживается, что в ст. 74 ГПК РСФСР для разъяснения возникающих при рассмотрении дела вопросов, требующих специальных познаний в области науки, техники, искусства или ремесла, суд назначает эксперта, хотя в нем прямо не предусмотрена возможность участия специалистов. Специалисты могли участвовать в гражданском процессе в качестве экспертов.

Области использования специальных познаний регламентированы в ст. 79 нового ГПК РФ[3]. При возникновении в процессе рассмотрения дела вопросов, требующих специальных познаний в различных областях науки, техники, искусства, ремесла, суд назначает экспертизу. Но следует заметить, что в гражданском процессуальном законодательстве, как и в уголовно-процессуальном не дается определения специальных познаний.

Таким образом, проанализировав ситуацию, можно говорить о недостатках прежнего и нового законодательства.

Рассматривая особенности некоторых вопросов, касающихся использования специальных познаний в уголовном процессе, Т.М. Пучкова выделяет “три стадии развития такого рода знания: накопление эмпирического материала, систематизация знания, теоретизация и синтез нового знания”[4]. В основе большинства экспертиз используются данные “естественных” наук, кроме того, они в процессе производства экспертизы дополняются специфическими закономерностями. По сути, рождается новая научно разработанная методика, которая требует использования специальных знаний.

Исходя из этого, можно сделать вывод, что специальные знания – это систематизированные знания об объекте, предмете, их признаках, методиках исследования в области науки, техники, искусства, ремесла, которые могут быть полезны для получения доказательственной информации в уголовном процессе.

А.В. Коркин, старший преподаватель Уральского юридического института МВД России

Юридическая природа, понятие, сущность
и виды государственно-правового принуждения

Изменение российского законодательства о принудительной деятельности государственных органов происходит сегодня быстрее, чем когда бы то ни было. Однако этот процесс сопровождают многочисленные противоречия: нормативные установления одних законов бывают противоречащими другим законам; формулировки, содержащиеся в законодательстве, часто бывают нечеткими и некорректными; принимается и действует множество ведомственных, подзаконных актов (инструкции, положения и т.д.), изданных зачастую без надлежащей юридической подготовки. В таком огромном числе нормативно правовых актов трудно разобраться не то, что конкретному правоприменителю, но и юристу, занимающемуся научными исследованиями проблем принуждения. Все сказанное затрудняет процесс реализации законодательства о принудительных средствах воздействия государства на общественные отношения, и по-прежнему с главными трудностями сталкиваются практические работники указанной сферы.

Несмотря на развитие законодательства, необходимого теоретического осмысления проблем принуждения и выработки единых устоявшихся подходов к пониманию и сущности принудительных средств воздействия государства на общественные отношения до сих пор в науке не произошло.

Различные понятия и категории, характеризующие принуждение вообще, т.е. “отрицание воли подвластного и внешнее воздействие на его поведение”[5], “метод воздействия, который обеспечивает совершение действий людьми вопреки их воле, в интересах принуждающего”[6] широко используются в юридической литературе применительно к различным правовым явлениям. Авторами используются термины “принуждение”, “государственное принуждение”, “правовое принуждение” часто для обозначения сходных или одних и тех же явлений. Хотя общепризнанной дефиниции, определяющей содержание понятия “правовое принуждение”, как уже было отмечено выше, в теории государства и права, в конституционном праве да и в других отраслевых юридических науках пока еще не выработано.

По нашему мнению, в отечественной юриспруденции и отраслевых юридических науках уже имеется необходимый и достаточный материал по изучению специфических для этих отраслей видов правового принуждения, на основе которого, путем его анализа и обобщения, возможно сформулировать базовые общетеоретические позиции и представления по вопросам понятия, сущности, юридической природы, содержания и особенностей правового принуждения в целом.

Знакомясь с проблемами правового принуждения в общетеоретической и отраслевой литературе, нельзя не обратить внимания на следующие встречающиеся точки зрения: во-первых, многие авторы, обращающиеся в той или иной мере к проблемам принуждения рассматривают его наряду с убеждением в качестве метода государственного управления;[7] во-вторых, встречается рассмотрение принуждения, государственного принуждения и принуждения правового как явлений относительно самостоятельных, но, все же, связанных друг с другом более сложными отношениями, чем прямая обусловленность[8]; и, в-третьих, в последнее время, встречается понимание государственного принуждения в широком и узком смысле. “В широком смысле государственное принуждение рассматривается как метод государственного руководства обществом”, – пишет Н.В. Макарейко[9] и далее: “В узком смысле государственное принуждение представляет собой деятельность уполномоченных государственных органов и должностных лиц, выражающуюся в применении к субъектам мер принуждения, установленных нормами права”[10].

Некоторые исследователи обоснованно обращают внимание на разное содержание понятий “правовое принуждение” и “государственное принуждение”, в частности А.И. Козулин, считает: “Понятие государственного принуждения отражает одно из проявлений активной роли государства в жизни общества. Понятие правового принуждения подчеркивает активную роль права по отношению к государственным органам, осуществляющим принудительное воздействие”[11]. На наш взгляд, именно право играет ведущую роль в деятельности государства и его органов, но в настоящее время приходится констатировать, что не вся государственная деятельность, в том числе и принудительная деятельность, в полной мере опосредована правом, и, тем более, соответствует его духу и принципам. Следует отметить, что в некоторых случаях государственная деятельность отрывается от права и не имеет правового содержания, правовой основы. В качестве примеров здесь прежде всего называют не основанное на законе государственное принуждение, а также “злоупотреб-ления властных структур, некомпетентность, халатность должностных лиц, то есть, административный произвол”[12]. В результате, в настоящее время приходится говорить о самостоятельном существовании принудительной деятельности государственных органов в отрыве от права, о деятельности государства, основанной не на праве, а на чем-то другом. Конечно же, такое положение не допустимо. Тем более, что в правовом демократическом государстве, каковым является Россия согласно ее Конституции, “любое использование принудительной силы требует строгой нормативно-законодательной регламентации”[13], но в данный момент эти слова следует рассматривать лишь как руководство к действию, как призыв, а не сущностную характеристику исследуемого явления.

Государственное и правовое принуждение, на наш взгляд, конечно же, должны исследоваться на основе их взаимосвязи и взаимообусловленности. Как представляется, государственная власть во всех ее проявлениях должна быть неразрывно связана с правовым регулированием и эти явления не могут быть исследованы, а тем более поняты в отрыве друг от друга. Очевидно, что все проявления деятельности государства и его органов должны быть неразрывно связаны с правом, так как именно в нем находят свое выражение и закрепление их компетенция, формы деятельности и т. д.

То есть, правовые и государственные институты не изолированы друг от друга, несмотря на их некоторую относительную самостоятельность. Все сказанное в полной мере относится и к принудительной деятельности государственных органов, государственному принуждению, которое одновременно должно является и принуждением правовым, все меры государственного принуждения должны быть подробно регламентированы правом и осуществляются в предусмотренных правом процедурно-процессуальных формах, хотя сейчас это и не происходит. По нашему мнению, понятия “правовое принуждение” и “государственное принуждение” – хоть и не тождественны, но во многом совпадающие по объему. Таким образом, в настоящее время еще несколько преждевременны утверждения, что “…государственное принуждение выступает только как правовое принуждение”[14].

Конечно же, особенностью государственного принуждения в большинстве случаев является то, что оно связано с правом, базируется на праве и применяется для достижения государственных и политических задач, а также в целях правового регулирования. Более того, Алексеев С.С. обоснованно отмечает властность и принудительность как обязательные, непременные свойства права, называет их “…самой начальной, исходной особенностью права”[15]. Но, обратное умозаключение, о том, что правовая обоснованность всегда присуща государственному принуждению, заводит нас в логический тупик. В этой связи, вполне обоснованным выглядит деление принуждения по юридическому критерию на легальное (правовое) и нелегальное, не основанное на законе принуждение (насилие)[16].

На наш взгляд, сущность государственного принуждения, состоит в игнорировании, а часто и в подавлении воли лица, к которому оно применяется. Во властном воздействии субъектов, уполномоченных на применение принуждения на сознание, волю и поведение лица, в отношении которого используются принудительные меры с целью заставить (принудить) его поступать согласно воле принуждающего. И в этой связи оправданным является выделение морального, имущественного, организационного и физического принуждения, применяемого государством в зависимости от сферы интересов, затрагиваемых у лица, к которому применяются принудительные меры[17].

Как и любое явление, государственное принуждение может быть охарактеризовано с точки зрения свойственных ему признаков (основных черт), выявив которые на основе их обобщения, можно сформулировать понятие государственного принуждения. Учитывая изложенное, можно предложить следующие понятие государственного принуждения – это разновидность социального принуждения, осуществляемый на строго правовой основе особый вид деятельности специально уполномоченных на то субъектов, как правило, государственных органов исполнительной и судебной власти, а в случаях прямо указанных в законе и общественных формирований состоящий в непосредственном физическом, психическом, материальном или организационном воздействии на субъектов правоотношений (как индивидуальных так и коллективных), путем применения конкретных мер, негативных по своему содержанию для лица, в отношении которого они используются, применяемый в случае совершения правонарушений, а также наступления особых условий в целях предупреждения, пресечения правонарушений, а также недопущения других нежелательных для общества и государства последствий природного, социального и техногенного характера.

Государственное принуждение, единое по своей сути, в то же время предполагает деление его на виды в зависимости от отраслевой принадлежности регулирующих его норм. Это вызвано неоднородностью регулируемых правом общественных отношений, а также различными по степени своей общественной опасности посягательствами на них. В силу указанных обстоятельств и возникает необходимость использования различных видов правового (государственного) принуждения, разнообразных в своих проявлениях и отличающихся друг от друга конкретным содержанием, основаниям и порядку применения.

По сути, речь идет о классификации государственного принуждения, которое в зависимости от органа его применяющего принято делить на судебное и административное. Это дает возможность дифференцировать меры принуждения по нормативному основанию на две группы: материальные и процессуальные. Для развития этой классификацию в правовую науку вводится понятие “вид принуждения”, под которым понимается отраслевые виды принуждения – уголовное, административное, служебно-дисциплинарное, гражданско-правовое и самостоятельное процессуальное принуждение[18]. В настоящее время эта классификация воспринята практически всеми учеными.

Л.А. Кравчук, адъюнкт кафедры уголовного процесса Уральского юридического института МВД России

Принцип презумпции невиновности
на предварительном расследовании

Правовые реформы последнего десятилетия в области уголовного судо-производства во многом коснулись переосмысления классических осново-полагающих институтов, положений и принципов, которые вырабатывались на протяжении всей истории человечества, но по той или иной причине были отвергнуты советской процессуальной доктриной. Одной из наиболее значимых демократических завоеваний стал возврат к принципу презумпции невиновности, поскольку почти все беззакония в области уголовно-процессуальной деятельности, в конечном счете, оказывались связанными с нарушением этого принципа.

Конституции России 1993 г. впервые на самом высшем законодательном уровне в ч. 1 ст. 49 дала определение принципа презумпции невиновности:

“Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральном законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда”.

Основной идеей данного предписания является то, что нельзя отождествлять обвиняемого и тем более подозреваемого с преступником.

В юридической литературе существует мнение, согласно которому принцип презумпции невиновности охватывает все стадии и распространяется на все государственные органы, осуществляющие судопроизводство1.

Первая часть такого высказывания не вызывает возражений поскольку любому основному, исходному положению которое претендует на роль принципа следует иметь не только нормативно-правовое закрепление, но и изначально необходимо быть присущим уголовному процессу в целом2.

Вторая часть утверждения, согласно которому все органы предварительного расследования должны исходить в своей деятельности из принципа презумпции невиновности обосновывается ст. 20 УПК и представляется довольно спорной. Видится это в следующем.

Основной производственной функцией следователя является осуществление процессуальной деятельности по расследованию преступления (3). С этой целью он устанавливает лицо совершившего противоправное деяние и привлекает его к уголовной ответственности. Причем уголовно-процессуальный закон предписывает, чтобы такое решение следователя было обосновано. В частности, ст. 143 указывает: “при наличии достаточных доказательств, указывающих на совершение преступления определенным лицом, следователь выносит постановление о привлечении данного лица в качестве обвиняемого” (выделено нами – Л.К.). Это позволяет говорить о непредвзятости органов предварительного расследования только условно, и то лишь на первоначальном этапе, где проверяются различные версии совершения преступления. Появление же в деле обвиняемого является ключевым моментом во всех отношениях. С этого времени преступление для следователя считается раскрытым, а последующая его деятельность продолжается в одном направлении – дальнейшем собирании обвинительных доказательств, техническом оформлении и завершении дела. Иными словами следователь, орган дознания и прокурор выступают представителями стороны обвинения. Требовать же от стороны обвинения объективности так же нелепо, как требовать ее от защитника1.

Поскольку принцип презумпции невиновности направлен в первую очередь на предотвращение осуждения и наказания лиц, неправильно обвиненного в совершении преступления, то отрицать обвинительный уклон деятельности органов предварительного расследования просто невозможно. Как справедливо отмечает В.М. Савицкий, если никого ни в чем не обвиняют, то говорить о данном принципе просто бессмысленно2 .

Таким образом, следователь не только не должен, но и просто не может считать обвиняемого невиновным, поскольку обвинительный уклон его деятельности имеет объективные предпосылки. Вместе с тем, органы уголовного судопроизводства второй стадии, признавая обвиняемого виновным, делают это не окончательно, ибо данное расследование носит предварительный характер.

Несмотря на то, что следователь, прокурор и орган дознания исключаются из числа лиц, которые обязаны считать обвиняемого невиновным, их никто не может освободить от соблюдения следующих правил, вытекающих из принципа презумпции невиновности:

1. Обязанность доказывать виновность лица лежит на органах предварительного расследования, поскольку человек, изобличаемый в совершении преступления, не обязан доказывать свою невиновность.

2. Подозреваемый и обвиняемый в ходе осуществления защиты имеют право молчать либо давать ложные показания. В свою очередь, органам предварительного расследования запрещено домогаться показаний обвиняемого путем насилия, угроз и иных незаконных мер.

3. В случае выявления неустранимых сомнений виновности обвиняемого, которые всегда толкуются в его пользу, следователь и орган дознания должны прекратить уголовное преследование.

4. Поскольку до вступления в силу обвинительного приговора подозреваемый и обвиняемый еще не является преступником, то нельзя применять к ним меру пресечения в качестве наказания за совершенное деяние.

5. Пока лицо официально не признано судом виновным запрещается в каких-либо официальных документах, а также публично, через средства массовой информации, называть его преступником.

М.И. Лукиных, адъюнкт кафедры гражданско-правовых дисциплин

Уральского юридического

института МВД России

Правовое регулирование возмещения вреда, причиненного жизни
и здоровью работника при исполнении им трудовых обязанностей

Одним из распространенных оснований возникновения обязательств является причинение вреда жизни и здоровью граждан. В разное время такие отношения регулировались неодинаково. Особенно это касалось обязательств работодателей по возмещению вреда, причиненного жизни и здоровью работников при исполнении ими трудовых обязанностей. Ответственность работодателей не всегда соответствовала требованиям добросовестности, разумности и справедливости.

Значительное количество людей трудится на рабочих местах, не отвечающих требованиям безопасности или в условиях воздействия вредных для здоровья производственных факторов. С возникновением и развитием частного сектора получила широкое распространение практика заключения контрактов и гражданско-правовых договоров подряда и поручения, в которых опускаются условия безопасности и охраны труда.

Государством предпринимались и предпринимаются меры по совершенствованию правового механизма, повышающего ответственность работодателей за жизнь и здоровье своих работников. Так, начиная, с 1992 г. было принято ряд нормативных актов, касавшихся правовых гарантий работников, которым причинен вред на производстве.

Этими актами были:

· Правила возмещения работодателями вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанным с исполнением ими трудовых обязанностей, утвержденные постановлением Верховного Совета Российской Федерации от 24 декабря 1992 г. № 4214-1.

Закон “О внесении изменений и дополнений в Гражданский кодекс РСФСР”, согласно которому, в частности, была введена в ГК РСФСР новая статья 459¹, определившая круг лиц, имеющих право на возмещение вреда по случаю потери кормильца; в последующем постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 3 от 28 апреля 1994 г. “О судебной практике по делам о возмещении вреда, причиненного повреждением здоровья” было разъяснено, что эти лица имеют указанное право и в том случае, если смерть потерпевшего произошла от действий гражданина или организации, с которыми он не состоял в трудовых отношениях.

Постановление Верховного Совета Российской Федерации от 10 июня 1993 г. “О порядке применения ч. 2 ст. 11 Правил возмещения работодателями вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, ими трудовых обязанностей”.

Затем в российском обществе произошли изменения, внесшие серьезные коррективы и в этот вид обязательств.

12 декабря 1993 г. была принята новая Конституция Российской Федерации, где целый ряд ее норм непосредственно относится к затрагиваемым здесь вопросам.

С 1 января 1995 г. введена в действие часть первая Гражданского кодекса Российской Федерации, в которой восемь статей (64, 208, 307, 318, 336, 383, 414, 419) непосредственно касаются требований о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью.

18 июля 1995 г. принят Федеральный закон “О внесении изменений и дополнений в Кодекс законов о труде Российской Федерации, Основы законодательства Российской Федерации об охране труда, Кодекс РСФСР об административных правонарушениях и Уголовный кодекс РСФСР”, в котором есть нормы о материальной ответственности предприятий, учреждений и организаций за ущерб, причиненный здоровью работников.

24 ноября 1995 г. принят Федеральный закон “О внесении изменений и дополнений в законодательные акты Российской Федерации о возмещении работодателями вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанными с исполнением ими трудовых обязанностей”. Этот закон несколько улучшил материальное положение граждан, пострадавших в результате несчастного случая на производстве.

С 9 января 1996 г. введен в действие Федеральный закон “О внесении изменений и дополнений в Гражданский процессуальный кодекс РСФСР”, в котором появилась новелла о взыскании денежных сумм на основании судебного приказа, упростившая порядок рассмотрения некоторых категорий дел.

С 1 марта 1996 года введена в действие часть вторая Гражданского кодекса Российской Федерации, в которой имеется глава 59 “Обязательства вследствие причинения вреда”, содержащая ряд принципиальных новелл по возмещению вреда, причиненного жизни или здоровью граждан.

Такой блок законодательных актов потребовал переосмысления некоторых вопросов о возмещении вреда причиненного жизни или здоровью работников при выполнении ими трудовых обязанностей.

Во-первых, граждане, пострадавшие на производстве, получили возможность в необходимых случаях обращаться при защите своих прав непосредственно к конституционным нормам в силу их верховенства над всеми законами. Такую же возможность получили и суды. В Постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 8 от 31 октября 1995 года "О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия" разъяснено, что суд непосредственно применяет Конституцию в четырех случаях.

Во-вторых, потребовалось соотнести Правила возмещения работодателями вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанным с исполнением ими трудовых обязанностей (далее Правила) с нормами гражданского законодательства. Частично это было сделано уже упоминавшимся Федеральным законом от 24 ноября 1995 года, однако ряд расхождений все же осталось.

Первоначально, до принятия нового Гражданского кодекса, в соответствии со ст. 1 Правил, в которой говорится, что отношения по возмещению вреда, причиненного работникам трудовым увечьем, регулируются Гражданским кодексом РСФСР и Правилами, учитывая, что Правила - более поздний нормативный акт, нежели ГК РСФСР, в случае их расхождения применялись нормы Правил.

После принятия в 1994 году первой части Гражданского кодекса Российской Федерации, в ст. 3 которого определено, что нормы гражданского права, содержащиеся, кроме ГК РФ, в других законах, должны соответствовать этому Кодексу и, более того, что в случае противоречия Указа Президента Российской Федерации или постановления Правительства Российской Федерации этому Кодексу или иному закону применяется ГК, то при коллизии между ГК РФ и Правилами должны применяться нормы ГК. Это вытекает и из того факта, что отношения между работодателями и работниками, получившими трудовое увечье, охватываются полностью нормами обязательственного права и именно в этом аспекте они должны рассматриваться. Поэтому и нормы второй части Гражданского кодекса РФ, целиком посвященные обязательственному праву, должны иметь приоритет в случае их расхождения с Правилами. Вместе с тем Правила, имея служебную роль по отношению к нормам ГК РФ, иной раз более подробно и детально раскрывают порядок возмещения вреда пострадавшим на производстве работникам, а, следовательно, нормы и ГК РФ, и Правил взаимно дополняют друг друга и должны толковаться в пользу пострадавшего работника.

В настоящее время правовое регулирование возмещения вреда, причиненного работникам на производстве, претерпевает значительные изменения. Принят Федеральный закон Российской Федерации от 24 июля 1998 года “Об обязательном социальном страховании от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний”[19]. Данный закон установил правовые, экономические и организационные основы обязательного социального страхования от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний и определил порядок возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью работника при исполнении им обязанностей по трудовому договору (контракту).

Теперь, согласно этого Федерального закона, возмещение вреда, причиненного жизни и здоровью работника, осуществляется путем предоставления в полном объеме всех необходимых видов обеспечения по страхованию. С момента вступления его в силу утрачивают свое действие Правила возмещения работодателями вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанным с исполнением ими трудовых обязанностей. Вступление же настоящего Федерального закона в силу отложено до момента вступления в силу федерального закона, устанавливающего страховые тарифы, необходимые для формирования средств на осуществление обязательного социального страхования от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний. В соответствии с п. 5 ст. 7 Федерального закона лица, чье право на получение возмещения вреда ранее было установлено в соответствии с законодательством СССР или законодательством Российской Федерации о возмещении вреда, причиненного работникам увечьем, профессиональным заболеванием либо иным повреждением здоровья, связанными с исполнением ими трудовых обязанностей, получают право на обеспечение по страхованию.

Федеральный закон Российской Федерации “Об обязательном социальном страховании от несчастных случаев на производстве и профессиональных заболеваний” все же не охватывает все случаи возмещения вреда. Так, например, в соответствии с п. 3 ст. 8 этого закона возмещение застрахованному морального вреда, причиненного в связи с несчастным случаем на производстве или профессиональным заболеванием, а равно возмещение утраченного заработка в части оплаты труда по гражданско-правовому договору, в соответствии с которым не предусмотрена обязанность уплаты работодателем страховых взносов страховщику, а также в части выплаты авторского гонорара, на который не начислены страховые взносы, осуществляется причинителем вреда.

Таким образом, правовое регулирование возмещения вреда, причиненного жизни и здоровью работника при исполнении им трудовых обязанностей в настоящее время находится на стыке трех отраслей права: трудового права, гражданского права и права социального обеспечения, нормы которых действуют субсидиарно (дополнительно).

М.И. Лукиных, адъюнкт кафедры гражданско-правовых дисциплин

Уральского юридического

института МВД России

Ответственность за задержку выдачи заработной платы

1. Социально-экономическая реформа, проводимая в России, привела к радикальным переменам в жизни общества. Вместе с тем нынешняя ситуация на рынке труда неспокойна почти во всех регионах страны. Из-за объективных трудностей значительная часть предприятий оказались в тяжелом финансовом положении. Ухудшилась правовая защита социальных и трудовых прав и гарантий граждан. Одним из таких негативных явлений является несвоевременная выплата заработной платы, которая характерна в равной степени, как для бюджетных, так и для коммерческих организаций.

2. Наиболее действенной формой защиты прав лиц, которым несвоевременно выплачивается заработная плата, на сегодняшний день является ее взыскание в судебном порядке.

При рассмотрении в судах дел о взыскании заработной платы наиболее целесообразным является применение упрощенной процедуры их рассмотрения путем применения судебного приказа и заочного решения (ст. ст. 125² и 213¹ГПК РСФСР).

При рассмотрении дел данной категории в соответствии со ст. 81¹ КЗоТ РСФСР, оплата труда работников должна быть проиндексирована в порядке, установленном Законом РСФСР от 24.10.91 “Об индексации денежных доходов и сбережений граждан РСФСР” (в ред. Указа Президента РФ от 24.12.93 № 2288), то есть размер заработной платы должен быть увеличен на индекс роста минимального размера оплаты труда или на индекс роста потребительских цен. В силу ст. 21, 13 Закона РФ от 11.03.92 “О коллективных договорах и соглашениях” в редакции Федерального закона от 24.11.95. наряду с индексацией оплаты труда, осуществляемой в централизованном порядке, допускается возможность установления механизма регулирования оплаты труда исходя из роста цен, уровня инфляции, выполнения показателей, установленных в коллективных договорах и соглашениях. Основываясь на этом, в случаях наличия положения об индексации оплаты труда в условиях коллективных договоров и соглашений, суды применяют эти положения при удовлетворении исков.

3. Определенный интерес вызывает судебная практика, когда наряду с индексацией денежных сумм при удовлетворении иска о взыскании невыплаченной работнику в установленные сроки заработной платы истцы ставят вопрос о применении ст. 395 ГК РФ. В соответствии со ст. 395 ГК РФ за пользование чужими денежными средствами вследствие их неправомерного удержания, уклонения от их возврата, иной просрочки в их уплате либо неосновательного получения или сбережения за счет другого лица предусматривается ответственность в виде уплаты процентов на сумму этих средств. Размер процентов определяется исходя из ставки рефинансирования Центрального банка РФ на день исполнения денежного обязательства.

Однако применение ст. 395 ГК РФ в качестве ответственности за несвоевременную выплату заработной платы имеет серьезные возражения. Эти возражения основываются на том, что в соответствии со ст. 15 КЗоТ РФ отношения между работодателем и работником по поводу оплаты труда являются трудовыми. Сформулированное в ст. 15 КЗоТ РФ понятие трудового договора позволяет отграничить его от смежных гражданско-правовых договоров, реализация которых также связана с трудовой деятельностью. В отношении лиц, заключивших трудовые договоры, распространяется трудовое законодательство и нельзя нормы гражданского права применять к трудовым отношениям.

Оппонируя приведенным возражениям против применения ст. 395 ГК РФ при рассмотрении дел о взыскании заработной платы и в обоснование возможности ее применения следует привести ряд доводов.

Теория трудового права одним из элементов содержания правового статуса субъектов трудового права называет ответственность за ненадлежащее выполнение своих обязанностей. Ч. 1 ст. 96 КЗоТ РФ предусматривает общее правило, что заработная плата выплачивается не реже, чем каждые полмесяца, причем эта норма носит императивный характер. Практика несвоевременной выдачи заработной платы является несправедливой и нарушает принципы равенства и согласования общей воли сторон трудового договора, добросовестного выполнения договорных обязательств и недопустимости одностороннего необоснованного отказа от их соблюдения. Работодатель как сторона, необоснованно нарушившая условия трудового договора (контракта) путем лишения возможности работника своевременного получения вознаграждения за труд, должен в полном объеме компенсировать работнику ущерб, причиненный задержкой выплаты заработной платы, то есть на работодателя должна быть возложена ответственность в виде санкции за совершенное правонарушение.

Индексация же – это установленный государством механизм увеличения денежных доходов и сбережений граждан в связи с ростом потребительских цен. Цель индексации – поддержание покупательной способности денежных доходов и сбережений граждан. И в качестве ответственности за неисполнение обязательства индексация выступать не может.

Ответственность за задержку выплаты заработной платы непосредственно трудовым законодательством в настоящее время не урегулирована. Этот вопрос, имеющий практическое значение при рассмотрении исков данной категории, вызывает существенные трудности ввиду отсутствия нормативной базы, так как обеспечение законодательного регулирования трудовых правоотношений в данном случае отстает от потребностей практики. Здесь налицо явный пробел в праве. И наиболее подходящим для восполнения этого пробела будет являться применение именно ст. 395 ГК РФ, так как невыплата заработной платы в установленный срок является неисполнением денежного обязательства и по всем формальным признакам подпадает под диспозицию ч. 1 этой статьи.

В то же время, Пленум Верховного суда Российской Федерации в своих разъяснениях уже указывал на возможность применения норм гражданского права, регулирующих ответственность по обязательствам, когда незаконными действиями работодателя нарушаются права работника и эти отношения не урегулированы трудовым законодательством.

Так, в абзацах 2 и 3 п. 4 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 1994 г. № 10 “Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда” (Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 1995 г. № 3) указано, что отсутствие в законодательном акте прямого указания на возможность компенсации причиненных нравственных или физических страданий по конкретным правоотношениям не всегда означает, что потерпевший не имеет права на возмещение морального вреда. В регулировании трудовых правоотношений в случаях, когда эти отношения не регулируются трудовым законодательством, применяются нормы гражданского законодательства. Поскольку трудовым законодательством отношения по возмещению морального вреда не урегулированы, при решении вопроса о его возмещении следует руководствоваться ст. 151 ГК РФ.

Ситуации по регулированию ответственности за причинение морального вреда и ответственности за несвоевременную выплату заработной платы идентичны, а, следовательно, аргументация по применению ст. 151 ГК РФ к трудовым отношениям, отраженная в разъяснениях пленума Верховного Суда Российской Федерации от 20 декабря 1994 г. № 10, вполне может быть положена в обоснование возможности применения и ст. 395 ГК РФ к трудовым отношениям.

В Свердловской области сфера труда и трудовых отношений регулируется также Областным законом от 8 апреля 1997 г. “О защите трудовых прав граждан на территории Свердловской области” (Ведомости Законодательного Собрания Свердловской области. 1997 г. № 12.). Согласно ст. 30 этого Областного закона, вступившей в силу с 1 января 1998 г., нарушение установленных сроков выплаты заработной платы рассматривается как нарушение договорных и других обязательств, а также конституционных прав граждан и влечет за собой уплату работодателем пени работнику из расчета учетной ставки Центрального Банка Российской Федерации от невыплаченной в установленный срок заработной платы за каждый день просрочки. Таким образом, пробел, существующий в федеральном трудовом законодательстве в отношении ответственности за несвоевременную выплату заработной платы, в Свердловской области восполнен своим Областным законом.

Невыплата заработной платы в установленный срок, особенно длительная задержка, может повлечь за собой причинение морального вреда работнику, а также причинение морального вреда иным лицам, для которых заработная плата работника является основным источником существования. В судебной практике по-разному решался вопрос о компенсации морального вреда по трудовым правоотношениям. Нередко суды отказывали в его компенсации, считая, что компенсация морального вреда допустима только в случаях предусмотренных законодательством, а КЗоТ РФ, по их мнению, такого права работникам не предоставляет. Для того же, чтобы обязать работодателя компенсировать причиненные работнику нравственные, физические страдания в связи с задержкой выплаты заработной платы необходимо исходить из позиции, нашедшей закрепление в уже упоминавшемся п. 4 постановления Пленума Верховного суда Российской Федерации № 10 от 20 декабря 1994 г. "Некоторые вопросы применения законодательства о компенсации морального вреда", где перечень действий работодателя, нарушающего личные неимущественные права работника и другие нематериальные блага, подлежит расширительному толкованию.

Таким образом, в качестве ответственности за задержку выдачи начисленной заработной платы в отношении работодателя могут быть применены последствия, предусмотренные ст. 395 ГК РФ, которые наступают в виде уплаты процентов на сумму задолженности, а в случае причинения нравственных или физических страданий работнику и предусмотренная ст. 151 ГК РФ компенсация морального вреда. Применение данных видов ответственности хоть и носит проблемный характер, однако вполне юридически обосновано и выступает в качестве реализации общеправовых принципов справедливости и юридического равенства. На территории Свердловской области за задержку выплаты заработной платы ответственность работодателя прямо предусмотрена ст. 30 Областного закона от 19.03.97 “О защите трудовых прав граждан на территории Свердловской области” в виде уплаты пени работнику от невыплаченной в установленный срок заработной платы.

Е.В. Морозова, адъюнкт кафедры криминалистики Уральского юридического института МВД России

Понятие и классификация следственных ошибок,
их систематизация в применении криминалистических средств собирания следов и запечатлевающей съемки при осмотре места происшествия по делам, связанным с посягательством на жизнь граждан

В условиях криминализации общества, нестабильности политической и экономической ситуации в России следствие находится на переднем крае борьбы с преступностью. Это происходит в условиях, когда законы не в полной мере соответствуют изменившейся ситуации в обществе, а профессионализм криминальных элементов, их техническая оснащенность и воздействие на все сферы общества усиливается. В то же время требования к срокам и качеству расследования постоянно возрастают как со стороны прокуратуры и судов, так и со стороны общества.

В России в настоящее время совершаются убийства по найму, убийства, сопряженные с проявлением политического экстремизма, наблюдается рост убийств с целью завладения приватизированным жильем. Указанные виды преступлений и ошибки, совершенные в ходе расследования, требуют тщательного исследования в связи с тем, что вопросы борьбы с ними недостаточно изучены.

Изучение практики показало, что в деятельности следственных органов по расследованию убийств имеются серьезные недостатки. По каждому изученному делу органами следствия допускаются различные ошибки. В 1998 г. в Свердловской области было совершено 1 025 убийств, Свердловским Областным судом и районными судами было рассмотрено 1142 уголовных дела связанных с посягательством на жизнь граждан (ст. 105–110 УК РФ), из них возвращено на дополнительное расследование 207 дел (18 %), вынесены оправдательные приговоры в отношении 7 человек.

Причинами невысоких качественных показателей предварительного расследования по многим делам остается высокая нагрузка следователей, а также значительное обновление и омоложение следственных кадров, их недостаточный профессиональный уровень. Продление процессуальных сроков расследования дел зачастую связано с волокитой в расследовании, совершением комплекса следственных ошибок.

Однако необходимо учитывать, что следователи прокуратуры, в компетенцию которых входит расследование умышленных убийств, как правило, квалифицированные специалисты. Уголовный закон, обеспечивающий ответственность за посягательство на жизнь человека, достаточно совершенен, нормы УПК РФ хотя и имеют существенные пробелы, но все же обеспечивают правильность разрешения любого дела. Основные причины совершения следственных ошибок субъективны и связаны с односторонним подходом к делу, недостаточным вниманием к криминалистическим средствам, методикам и приемам расследования.

Зачастую ошибки и просчеты следователей, которые могут быть выявлены и устранены в ходе предварительного расследования, в лучшем случае, выявляются только в суде, а последствия их совершения неустранимы, особенно при расследовании умышленных убийств. В связи с вышеизложенным ясно, что для повышения эффективности расследования необходимо своевременно выявлять и устранять имеющихся следственные ошибки.

Исследование проблем следственных ошибок в криминалистике является практической необходимостью, оно призвано способствовать реализации принципа неотвратимости уголовной ответственности. Типичным следственным ошибкам и их восполнению посвящены лишь отдельные статьи и фрагменты в монографических исследованиях, т.е. рассмотрены лишь отдельные аспекты комплексной проблемы.

Целью исследования, проводимого автором, является определение и рассмотрение основных теоретических положений о природе следственных ошибок, совершаемых при расследовании умышленных убийств, их классификация и систематизация, а также разработка практических рекомендаций по их своевременному выявлению, устранению и профилактике.

Определение социально-психологической природы ошибки имеет непосредственное значение для решения практических вопросов, в частности, для понимания механизма ее возникновения в процессе расследования. При рассмотрении этого понятия необходимо исходить из философских положений об истине и заблуждении. В философской литературе недостаточно изучены вопросы гносеологии ошибок. Так, Ф.А. Селиванов противопоставлял обман ошибке, исследуя указанную проблему, опираясь на учение об истинном и ложном1. П.С. Заботин исследовал проблемы заблуждения в научном познании2.

Криминалистика рассматривает совокупность следственных ошибок как в толковании уголовного закона, так и процессуальных, основой и тех, и других, по мнению автора, являются криминалистические ошибки и индивидуальные качества лиц, производящих расследование.

Термин “ошибка” в словаре С.И. Ожегова толкуется так: “Ошибка – неправильность в действиях, мыслях. Ошибиться – сделать ошибку, поступить, оценить кого-нибудь, что-нибудь неправильно”3. Более полно это понятие дается в словаре А.П. Евгеньева: “Ошибка: 1. Неправильность в какой-либо работе, вычислении, написании и т.п. 2. Неправильное действие, ошибочный поступок”4.

Учитывая изложенное, можно дать определение следственной ошибки. Итак, следственные ошибки – это неправильные криминалистические, процессуальные или квалифицирующие действия, или бездействия следователя, которые отдельно, или в совокупности могут препятствовать установлению истины по делу.

Существует следующая классификация следственных ошибок. По нарушению требований уголовного законодательства и криминалистики:

1 класс: криминалистические ошибки – совершаются при нарушении рекомендаций криминалистической техники, криминалистической тактики и криминалистической методики.

2 класс: уголовно–процессуальные ошибки – совершаются при нарушении требований УПК РФ.

3 класс: квалификационные ошибки – совершаются при неверной квалификации состава преступления (его объективных и субъективных элементов).

По последствиям совершения: ошибки, устранимые и неустранимые в ходе предварительного расследования.

По частоте появления в ходе предварительного следствия: типичные и атипичные.

По возможности обнаружения в ходе предварительного следствия: очевидные и неочевидные.

По возможности допущения при производстве различных следственных действий: специфичные ошибки совершаются при производстве следственного действия определенного вида (осмотра, допроса, и т.п.), универсальные ошибки допускаются при проведении любого следственного действия.

По лицу, производящему предварительное расследование – в зависимости от пола, места работы, стажа работы, личных качеств следователя.

Для обеспечения полноты и логической последовательности исследования ошибок, необходима их систематизация, связанная с последовательностью расследования дела, так как возникновение одних ошибок связано с образованием других в процессе производства последующих следственных действий.

Кратко рассмотрим комплекс следственных ошибок, допущенных в применении криминалистических средств собирания следов и запечатлевающей съемки при осмотре места происшествия по делам, связанным с посягательством на жизнь человека.

Объем исследования – 30 уголовных дел, рассмотренных Свердловским Областным Судом в 1997 г, результатом рассмотрения которых явились обвинительные приговоры (82 %) и возвращение на дополнительное расследование (18 %).

Применение фотосъемки. Запечатление места происшествия с помощью криминалистических технических приемов фотографии необходимо не только для обеспечения наглядности произошедшего, но и для обеспечения возможности производства исследовательской фотографии. Так, фотосъемка места происшествия осуществлялась в 70 % осмотров. Из них 10,4 % – без указания в протоколе осмотра места происшествия типа фотоаппарата, марки объектива, фотовспышки и единиц светочувствительности пленки, что относится к уголовно-процессуальной ошибке (наименования научно-технических средств, применяемых при осмотре места происшествия, должны быть зафиксированы в протоколе осмотра места происшествия).

Видеосъемка. Целесообразна при производстве осмотра места происшествия, особенно при тех случаях, когда обнаружены части расчлененного трупа. Она производилась в 10 % дел, из них в 3 % дел в протоколе не указывается тип применяемой камеры, пленка. Например, в городе Нижняя Тура в частном доме возник пожар. При осмотре места происшествия без применения криминалистических средств собирания следов и запечатлевающей съемки был обнаружен труп хозяина дома Н. Следователь зафиксировал лишь позу трупа и признаки обгорания, не обнаружив на нем повреждений, не осмотрев ложе трупа, хотя при пожарах важно осматривать площади горения под трупом для установления решения пожарно-технических и судебно-медицинских вопросов. В результате недоброкачественного осмотра, позже были произведены два повторных, при третьем осмотре места происшествия была применена видеосъемка. В результате обвиняемым удалось избежать уголовной ответственности по ч. 2 ст.167 УК РФ (умышленное уничтожение имущества, совершенное путем поджога) в связи с тем, что пожарно-техническая экспертиза производилась на основе скудных материалов осмотра и по этой причине не могла установить причину пожара, следовательно, потерпевшей не был возмещен материальный ущерб от поджога1.

Дактилоскопия. Применение дактилоскопических средств обнаружения собирания следов на месте происшествия можно обнаружить в 60 % дел, серьезной технической ошибкой в данном случае является тот факт, что не все объекты, на которых возможно обнаружить следы преступника, вовлекаются в процесс поиска следов (40 % дел), в протоколе осмотра места происшествия не указывается какие средства дактилоскопирования применялись, что является уголовно-процессуальной ошибкой (20 % дел), обнаружены ли на орудиях преступления следы пальцев, обрабатывались ли дактилопорошками орудия преступления, причем характерным явлением является тот факт, что в дальнейшем при исследовании орудия преступления дактилоскопические исследования не проводятся. Представляется, что такие криминалистические ошибки в дальнейшем могут повлечь массу дополнительных вопросов как у адвокатов и их подзащитных, так и у суда. Было бы правильным, если бы в протоколе осмотра места происшествия следователь отмечал применяемые дактилоскопические средства, места обработки дактилоскопическими средствами и результаты, места обнаружения следов, количество обнаруженных следов, особенности их изъятия (в натуре или на дактилопленку, количество отрезков, вид дактилопленки), наличие-отсутствие следов пальцев рук на предполагаемом орудии преступления. Правильное описание применения криминалистических средств по всем указанным позициям имеет место лишь в 60 % дел.

Так, например, при осмотре места происшествия с двери в ванной и двери комнаты, где находились 2 трупа потерпевших с признаками удушения и другими телесными повреждениями следователем изымаются 6 следов пальцев рук бурого цвета, на 5 отрезков светлой дактилопленки. Из протокола осмотра не ясно расположение указанных следов на дверях квартиры, нет правильного криминалистического описания следов (след наслоения, отслоения и т.п.), а в дальнейшем по данным следам не назначено никаких исследований. Необходимость данных исследований очевидна и доказательством того послужило в дальнейшем отрицание обвиняемым Ч. в ходе предварительного расследования нанесения потерпевшей и ее малолетнему сыну телесных повреждений, а в судебном разбирательстве Ч. не признавал своей вины уже и в убийстве малолетнего Д1. Мало того, исследование указанных следов, при положительных идентификационных результатах могло повлиять в дальнейшем на квалификацию преступления (вменению п. “Д” ст.105 УК РФ – убийство, совершенное с особой жестокостью), т.к. механизм образования следов непосредственно связан со способом совершения преступления. Следовательно, можно заметить, что криминалистические ошибки, в данном случае технические и тактические, могут привести к квалификационным ошибкам.

Весьма редко при осмотрах места происшествия применяются другие криминалистические средства собирания следов (средства обнаружения микрообъектов, применение ультрафиолетового, инфракрасного излучения и т.п.), что приводит к снижению качественных и количественных характеристик осмотра.

Мы рассмотрели лишь малую часть исследований, связанных с совершением следственных ошибок. Критический подход и разбор ошибок, допускаемых следователями, не означает поддержки той точки зрения, что предварительное расследование всех дел проводится на низком профессиональном уровне. Интересы гуманизма и справедливости требуют совершенствования работы и максимального устранения тех недостатков, которые имеются.

Теоретические положения предлагаемых исследований можно широко использовать в научной работе, в частности, для анализа следственных ошибок, совершаемых при раскрытии и расследовании тяжких и особо тяжких преступлений, а также в учебной работе по подготовке специалистов в юридических высших учебных заведениях.

Д.Д. Невирко, адъюнкт кафедры конституционного права Уральского юридического института МВД России

Интернационализация прав и свобод человека:
историко-правовой анализ

Права человека как юридическая категория в современном понимании этого термина зародились в англо-саксонской правовой системе. Процесс закрепления идеи прав и свобод берет свое начало с Великой хартии вольностей 1215 г., Акта о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями 1679 г., Билля о правах 1689 г., Акта о дальнейшем ограничении Короны и лучшем обеспечении прав и вольностей подданного 1701 г. Некоторые прогрессивные документы в данной сфере были приняты и в английских колониях на американском континенте. Первая колониальная Хартия была принята в Вирджинии в 1601 г., далее последовали Массачусетский свод свобод 1641 г. Несмотря на такое обилие правовых актов, регламентирующих права и свободы человека автор склонен считать первым официальным документом в котором в позитивной форме были выражены естественно-правовые идеи в данной области Декларацию прав Вирджинии 1776 г. В данном документе впервые было провозглашено, что все люди по своей природе являются независимыми и равными и обладают определенным набором прав, которых они не могут себя лишить. (Некоторые авторы на данное место ставят конституцию Локка, составленную им для Северной Каролины, однако по утверждению Г. Еллинека “Локк санкционировал в ней рабство и крепостное право”[20]).

Данные идеи были развиты в Декларации независимости 1776 г. и в Конституции США 1787 г. и Билле о правах, который явил собой первые 10 поправок.

В Европе процесс закрепления естественно-правовых идей, касающихся прав человека произошел несколько позже. Данный процесс ознаменовался принятием во Франции в 1789 г. Декларации прав человека и гражданина, в которой говорилось: “Невежество, забвение естественных прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий” (Преамбула), “Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах” (ст. 1). На основании этого некоторые авторы считают Францию родиной прав человека. Однако этот вопрос является спорным. По мнению Б. С. Эбзеева “Декларация о независимости США оказала неоспоримое идейное и нормативно-юридическое воздействие на содержание знаменитой Французской декларации 1789 г., с которой в старом свете обычно связывают возникновение прав человека”[21], Т. Еллинек считает, что принципы 1789 г. – это на самом деле принципы 1776 г.”[22], Н.М. Коркунов полагает, что “американские декларации и послужили образцом для французской декларации прав человека и гражданин”[23]. Интересным представляется факт, что данная декларация, хоть и исходит из естественно правовых идей, все же подчеркивает необходимость их обеспечения государством: “Для гарантий прав человека и гражданина необходима государственная сила” (ст. 12).

Несмотря на то, что права человека получили свое признание в виде закрепления в конституциях и других нормативных актов государств, этого было недостаточно. Например, Д. Леон обсуждая Французскую декларацию утверждал, что “объявляя, что люди рождаются и остаются свободными и равными в правах, никогда в 1789 г. не думали утверждать принцип юридического равенства, то есть равного участия всех в политической власти”[24], говоря об экономических, социальных и культурных правах Л. Хенкин пишет, что “это целая галактика прав, неизвестных американской конституционной практике”[25].

Со временем круг государств, признавших права человека расширялся, но они довольно долго оставались в рамках национального права.

Хотя я считаю, что интернационализация прав человека, трансформация идеи конституционных прав в нескольких странах в универсальную концепцию и главный предмет международной политики и международного права – это феномен середины XX века, необходимо оговориться, что это не произошло мгновенно.

Исторически, то, как государство обращалось с гражданами на своей территории, находилось в компетенции данного государства, что полностью соответствовало понятию территориального суверенитета. Однако, международное право выработало одно исключение, когда провозгласило, что то, как государство обращается с иностранцами также является и компетенцией данного иностранного государства. Это исключение в большей степени может рассматриваться как политическое, не гуманитарное, его мотивация состоит в следующем: если гражданин государства оскорблен, то оскорблено и само государство. Данная позиция впервые получила четкое нормативное закрепление в Великой хартии вольностей, ст. 45 которой провозглашала, что “Все купцы должны иметь право свободно и безопасно выезжать из Англии и въезжать в Англию… кроме военного времени и если они бегут из земли, воюющей против нас; и если таковые окажутся в земле нашей в начале войны, они должны быть задержаны без вреда для их личности и имущества, пока не станет известно нам или главному нашему судье, как обращаются с купцами нашей земли, находящимися в это время в земле, воюющей против нас; и если наши там в безопасности, то и чужие будут в безопасности в нашей земле”. Автор убежден, что именно из этого исключения и выросла все международно-правовая система по обеспечению прав человека и долгое время она развивалась именно в данном русле. Следовательно, была широко распространена точка зрения, что несправедливость по отношению к лицу без гражданства не являлась нарушением международного права, так как интересы ни одного государства не были нарушены посредством этого, несомненно, никакое государство не вправе принимать меры в ответ на такое нарушение.

Для того, чтобы определить когда государство вправе предъявлять претензии по поводу того, что его гражданину было отказано в “справедливом отношении”, в международном праве были разработаны международные стандарты по правам человека. Стандарты по обращению с иностранными гражданами, соблюдения которых требовали их правительства и которые были приняты принимающими сторонами, были часто выше, чем стандарты, применявшиеся в данных государствах, поэтому они начали применяться и к своим гражданам. Международные стандарты по правам человека, в то время, не были универсальными и правительства, которые провозглашали или принимали их, не предлагали, чтобы они относились и к тому, как государства обращаются со своими собственными гражданами. То, как государства обращались со своими собственными гражданами, не входило в компетенцию международного права, а также не было делом других государств, и правительства редко проявляли интерес к нарушениям прав за рубежом. Хотя иногда имело место “заступничество” сверхдержав.

Международной политикой также были выработаны и другие исключения из принципа ''то, как государство обращается со своими гражданами на своей территории, относится исключительно к внутренней юрисдикции''. Начало этому было положено в XVII веке, когда католические и протестантские принцы (и другие) заключили соглашения о свободе вероисповедания и более широкой терпимости к представителям религий друг друга. Позднее, государства приняли на себя международные обязательства уважать свободы этнических меньшинств, даже тех, которые в силу закона были гражданами страны, в которой проживали. В конце XIX и в начале XX вв. международные договоры о правах меньшинств фактически были навязаны небольшим государствам в Центральной и Восточной Европе, так как существовало убеждение, что нарушение прав этнических меньшинств вело к интервенции со стороны государств, в которых данные группы составляли большинство и, таким образом, к войне. Основой для международной заинтересованности в этих вопросах была связь, иногда даже родственная связь между членами правительства и жителями других стран и заинтересованность во всеобщем мире не была заинтересованностью правительств в том, чтобы обеспечить неприкосновенность достоинства каждого человека, включая собственных граждан. Таким образом, можно сделать вывод, что интернационализация прав человека никогда не была истинно гуманитарной идеей, то есть развитии прав человека в геополитическом масштабе мы обязаны корыстной заинтересованности наиболее развитых государств. После Первой мировой войны предназначение Лиги Наций было в том, чтобы обеспечить благосостояние местного населения. Однако утверждалось, что данные положения не отражали истинной заинтересованности в правах человека, что позволило некоторым авторам назвать их только “подачкой” справедливости, чтобы не дать местному населению многие права в нарушение взятых на себя обязательств и провозглашенного принципа самоопределения наций[26]. Но, несмотря на это, были и истинные гуманитарные мотивации в развитии “гуманитарного права”. Это смягчение ужасов войны через признание незаконными определенных видов оружия, защиту больных, раненых и военнопленных, охрану гражданского населения, однако гуманитарное право, вероятно, произошло как следствие заинтересованности государств в благополучии именно своих солдат и граждан, а не всех людей в равной степени.

Менее двусмысленным примером международной заинтересованности в правах человека было движение, имевшее место в XIX в., направленное на запрет рабства и работорговли посредством международных соглашений, после того, как развитые государства запретили рабство в своих странах. Возможно рабство было столь неприемлемым, что ни одному государству не могло быть позволено считать данный вопрос своей внутренней юрисдикцией. Более того, продукты рабского труда, продаваемые за рубежом, имели преимущество перед товарами, произведенными в обществах, где рабство было запрещено. Работорговля, конечно, была не только внутренним делом, она была включена в международную торговлю и колониальное соперничество.

В общем, международные организации и сообщества до нашего времени были безразличны к условиям проживания человека внутри стран, заинтересованность в благосостоянии индивида замыкалась в пределах государства. Такая заинтересованность не могла выйти за пределы государственной границы кроме случаев, когда это согласовывалось с интересами данного государства, то есть когда государство отождествляло себя с жителями других государств по происхождению и данное отождествление угрожало международному порядку; а также когда условия проживания индивидов в одной стране мешали осуществлению экономических интересов других стран. Какими бы не были причины, “простейшие” права человека появились среди международных интересов, и семена международно-признанных прав человека были посеяны.

В конце Второй мировой войны права человека были широко признаны, это выразилось в двух формах. Права человека появились в конституциях и законах практически всех государств. Страны, победившие в войне, например, Соединенные Штаты, вписали права человека в законы оккупированных стран, таких как Германия и Япония. Позднее колониальные империи требовали от вновь появившихся государств, которые ранее были колониями, признания прав человека в качестве цены за независимость, многие новые государства внесли в свои конституции обязательства по соблюдению прав человека. Более старые государства, согласно духу времени, также придали особое значение правам человека в новых конституциях и других национальных документах.

В ходе становления идеи прав как универсальной и интернациональной концепции произошли важные изменения в ее понимании. Личные права человека, так же как и политическая идея, концептуально и исторически произошли из евро-американских идей, основанных на автономии личности и поддерживаемых концепциями народного суверенитета и общественного договора. Права, содержащиеся в данных идеях, были правами на автономию и свободу, ограничение власти, иммунитет от чрезмерного и ненужного вмешательства государственной власти. Однако в XIX веке появилось иное восприятие права, основанное на автономии не личности, а общества, добавляя братство к свободе и равенству. Идеология различных государств приняла более широкий взгляд на обязанности общества и цели государственной власти – не только обеспечивать безопасность и защищать жизнь, но также и гарантировать и, если необходимо, обеспечивать основные потребности человека. То, что началось в Европе пересекло Атлантику во время “Нового курса”. Ф. Рузвельт в своем послании “О четырех свободах” провозгласил новую концепцию, когда добавил “свободу от нужды” к свободам, провозглашенным еще в XVIII веке. Позднее, в послевоенные годы права индивида, в своем широком понимании, стали всеобщими и интернациональными. Всеобщая декларация прав человека содержит не только право на жизнь, свободу и собственность, но также и право на социальную безопасность, провозглашая, что каждый человек имеет право на реализацию “экономических, социальных и культурных прав, необходимых для обеспечения достоинства и свободного развития личности” (ст. 22). В дополнение к этому выделяются право на работу и право на отдых, согласно стандарту проживания, обеспечивающего здоровье и благосостояние человека, а также возможность получать образование.

Л. Хенкин считает, что следует различать два разных проявления всеобщей концепции прав человека. “Универсализация” принесла принятие, по крайней мере, в качестве принципов и деклараций, концепции личных прав человека всеми обществами и правительствами, что было отражено в национальных конституциях и законах. “Интернационализация” принесла соглашение, по крайней мере в качестве политико-правового принципа и декларации, о том, что личные права человека составляют “международный интерес” и являются субъектом дипломатических отношений, международных институтов и международного права1.

Зарубежные ученые полагают, что “международно-признанные права человека”, то есть, права человека, как субъект международного права и политики, необходимо отличать от прав человека, провозглашенных в национальных правовых системах, хотя и те и другие находят свое отражение праве или политике. Международная концепция принимает права человека, как права, которыми, согласно общепринятым моральным принципам, индивид должен обладать в соответствии с конституционно-правовой системой общества[27]. Однако национальная защита общепризнанных прав человека часто бывает недостаточной, поэтому, чтобы исправить данные недостатки была разработана система международных стандартов прав человека, что должно быть сделано через установление общего международного стандарта, на соответствие которому следует проверять национальные правовые системы, и убеждение государств принять на себя международные обязанности по соблюдению данного стандарта и подчинению международному механизму контроля. Нормативные акты, политика и институты, касающиеся международно-признанных прав человека, в свою очередь, не заменяют национальных законов и институтов, они обеспечивают дополнительную международную защиту прав, провозглашенных в национальном законодательстве. Международные нормативно-правовые акты по правам человека в большинстве случаев реализуются через нормы и институты национального права, международное право будет «удовлетворено», если права человека в достаточной мере будут обеспечиваться через институты национального права. Однако некоторые ученые более радикальны при рассмотрении данного вопроса. Например, М.В. Баглай считает, что неуклонное сближение международно-правового и конституционно-правового институтов прав и свобод в перспективе может сделать последний излишним, а также что “Единый всемирный правовой статус человека и гражданина, несомненно, будет чертой будущей цивилизации”[28]. Однако, если проанализировать нормативные акты, и судебную практику и правовые в данной сфере, это мнение будет довольно спорным, с момента, появления международно-признанных прав и свобод многие государства стали считать, что национально право обеспечивает лучшую защиту прав и следовательно должно иметь верховенство. Чтобы не быть голословным, рассмотрим данный факт в одной из самых гармоничных систем по обеспечению прав человека – системе права Европейского сообщества. Например, Т.К. Хартли отмечает “строгую приверженность немецких юристов концепции основного закона, особенно основных прав человека”[29]. С момента образования Сообщества немецкие юристы выражают сомнение относительно того, должно ли право сообщества иметь большую юридическую силу, чем Конституция Германии, особенно в части основных прав человека, более того, Суд ЕС практически согласился с данной позицией[30]. Более того, необходимо отметить, что наряду с ростом международной нормативной базы по правам человека, растет и количество источников национального права в данной сфере, что позволяет юристам говорить о постоянном развитии института прав и свобод как в конституционном, так и в международном праве[31].

Международные нормативные акты по правам человека немногим отличаются от национальных систем по обеспечению прав человека. При возникновении двусмысленности в понимании международно-признанных прав, данный вопрос решается (по крайней мере в первой инстанции) национальными органами власти в свете национальных стандартов. Когда обнаруживаются различия между национальными и международными стандартами, международно-признанные права дополняют национальные.

Не отрицается вероятность конфликта между концепциями прав или между конкретными правами в этих двух системах. Например, Международный пакт о гражданских и политических правах (ст. 20) требует от государств принять закон, запрещающий пропаганду войны, суды некоторых государств могут объявить данный закон неконституционным, как умаляющего свободу выражения мнения, что ставит государство в положение нарушителя международных обязательств, принятых на себя в соответствии с пактом.

Ю.А. Николева, адъюнкт кафедры криминалистики Уральского юридического института МВД России

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 110; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 5 6 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!