Поэзия У.Х. Одена 1930-х годов в контексте англоязычного модернизма 9 страница
Корр. — Я заметил, что в ваших ранних работах, кажется, есть враждебность к Англии. Есть ощущение того, Вы в состоянии войны с тем, где Вы живете и что этого мало в поэмах, которые Вы написали здесь в Соединенных Штатах, как будто здесь более комфортно.
Оден — Да, весьма. Я уверен, что это — частично вопрос возраста. Вы знаете, каждый изменяется. Это ужасно важно для автора совпадать со своим возрастом, не быть моложе или старше, чем он есть. Можно спросить: " Что я должен писать в 64 года", но никогда, — "Что я буду писать в 1940'". Это — всегда проблема, я думаю.
Корр. — Есть определенный возраст, когда автор — в разгаре своего таланта?
Оден — Некоторые поэты, как Вордсворт, прекращают довольно рано. Другие, как Йейтс, создали свои лучшие произведения в последние годы жизни. Все относительно. Старение имеет свои проблемы, но они должны решаться без суеты.
Корр. — Что заставило Вас выбрать США как дом?
Оден — Ну, трудность в Англии — культурная жизнь — это было конечно тускло, и я подозреваю, что это все еще так. В некотором смысле это — та же самая трудность, как иногда бывает в семейной жизни. Я люблю мою семью очень нежно, но я не хочу с ними жить.
Корр. — Вы видите границу между языком, который Вы испольуете сейчас, так как Вы приехали в Америку, и языком, который Вы использовали в Англии?
Оден — Нет, не особенно. Понятно, Вы видите небольшие различия, особенно при написании прозы: очень незначительные различия. Есть определенные рифмы, которые не могут быть приняты в Англии. Вы будете рифмовать" clerk" и "work" здесь, что невозможно в Англии. Но здесь редко говорят "twenty of" вместо" twenty to" или "aside from" вместо "apart from."
|
|
|
Корр. — Как долго Вы живете в этой квартире, и где в Америке прежде Вы снимали жилье?
Оден — В этой квартире я с 1952. А приехал я в Америку в 1939. Я жил сначала на Бруклинских Высотах, затем преподавал некоторое время в Анн-Арборе, затем в Swarthmore. Я выполнял урочную работу в армии, готовя американский Стратегический Обзор бомбардировки. Армия не любила наше сообщение вообще, потому что мы доказали, что, несмотря на всю нашу бомбежку Германии, их производство оружия не снижалось, пока они не проиграли войну. Это — то же самое в Северном Вьетнаме — бомбежка дает отрицательный результат. Но Вы же знаете военных. Они не любят слушать то, что не совпадает с их мнением.
Корр. — Вы близко общались с людьми из мира политики и в правительстве?
Оден — Я очень мало общался с такого сорта людьми. Конечно, я знал некоторых однокашников по Оксфорду, которые, в конечном счете, добились этого — Хью Гэйтскелл [350], Кроссман [351], и т. д. Я думаю, нам было бы очень лучше без политических деятелей. Наши лидеры должны быть выбраны партией. Эти люди могут голосовать своей совестью, а компьютеры смогут позаботиться об остальном.
|
|
|
Корр. — Как Вам руководители из пишуших? Йейтс, например, занимал пост.
Оден — И это было ужасно! Из писателей редко получаются хорошие начальники. Они работают не по найму, с одной стороны, и у них очень небольшой контакт с своими клиентами. Писатель легко может потерять чувство реальной действительности. У меня не пропал интерес к политикам, но, приехав сюда, я понял, что в случае социальной или политическая несправедливости, только две вещи эффективны: политическое действие и четкая журналистская подача фактов. Искусство не может ничего сделать. Общественная и политическая история Европы ничуть не изменилась бы, если бы Данте, Шекспир, Микеланджело, Моцарт, и др., никогда бы не жили. Поэт, в качестве поэта, имеет только одну политическую обязанность, а именно, в своем собственном сочинении показывать пример правильного использования своего родного языка, который постоянно развращается. Когда слова теряют свое значение, физическая сила захватывает власть. Во что бы то ни стало, позвольте поэту, если он хочет написать то, что теперь называют "заказанной" поэмой, пока он отдает себе отчет, кто извлечет из этого выгоду. Это увеличивает его литературную репутацию среди тех, кто чувствует то же самое, что он творит.
|
|
|
Корр. — Это текущее ухудшение и разложение языка, неточность мысли, и т. д. пугают Вас — или это — только декадентская пора?
Оден — Меня это бесит. Я пытаюсь моим личным примером бороться с этим; поскольку я считаю, что роль поэта сохранять святость языка.
Корр. — Вы думаете, что настоящее состояние нашей цивилизации повторится в будущем, если случится такой же как довоенный экономический кризис?
Оден — Нет, я не думаю, что это имеет какое-либо отношение к факту начала новой мировой войны. Но в древности люди понимали значение слова, безотносительно диапазона их словаря. Теперь люди слышат и повторяют радио и телевизионный словарь, на тридцать процентов больше, чем они понимают его смысл. Самое возмутительное использование слов, которые я когда-либо испытывал, случилось, когда я был гостем на телевизионной программе Дэвида Сасскинда. В течение перерыва он должен был сделать рекламу для инвестиционной фирмы, и он объявил, что эти люди "находятся во власти честности"! Я не мог поверить своим ушам!
|
|
|
Корр. — Вы сказали, что низкопробное искусство низкопробно с современной точки зрения.
Оден — Да. Конечно, о вкусах не спорят. Вкус и суждение могут отличаться. Но каждый должен быть лояльным к себе и доверять собственному вкусу. Я могу, например, наслаждаться хорошим, выжимающим слезу, кино, где, о, старую мать опускают в могилу, — хотя я знаю, что это стыдно, слезы бегут по моим щекам. Я не думаю, что хорошая работа вызывает только плач. Хоусман рассказывал, что получал любопытное физическое ощущение от хорошей поэзии — Я никогда ничего не получал. Посмотрев в одиночестве Короля Лира, — не заплачешь. Один здесь лишний.
Корр. — Вы рассказывали, что история вашего святого покровителя, Вистана, была подобно истории Гамлета. Действительно ли Вы — поэт Гамлета?
Оден — Нет, я не мог быть меньше. Я считаю, что самое большое влияние Шекспира произошло благодаря использованию им большого словаря. Что делает английский язык настолько изумительным для поэзии, — его большой диапазон и факт, что он является грамматически неизменяемым языком. Можно превратить глаголы в существительные и наоборот, поскольку Шекспир это делал. Этого нельзя сделать с флективными языками, типа немецкого, французского и итальянского.
Корр. — В начале тридцатых, Вы писали, обращаясь к аудитории, что Вы хотели бы достичь понимания?
Оден — Нет, теперь я всего лишь пытаюсь сочинить стих, в надежде, что кто-то его прочтет. Если меня кто-нибудь спрашивает: "Для кого Вы пишете?" Я отвечаю: "Вы читаете меня?" Если они говорят, "Да", я говорю, "Вам это нравится?" Если они говорят, "Нет", тогда я говорю, "я пишу не для Вас".
Корр. — Вы учитываете специфику аудитории, при написании конкретных стихов?
Оден — Это невозможно объяснить. Если Вы имеете кого-то в виду… хорошо, большинство из них вероятно мертвы. Вы задаетесь вопросом, одобрят ли они или нет, и затем Вы надеетесь — что кто-то даже прочитает Вас после смерти.
Корр . — Вы всегда были формалистом. Сегодняшние поэты, кажется, предпочитают свободный стих. Вы считаете, что это из-за отвращение к дисциплине?
Оден — К сожалению это слишком часто случается. Но я не могу понять — из-за гедонистического представления — как можно любить писать без формы вообще. Если Вы играете в игру, каждый нуждается в правилах, иначе нет никакого интереса. Самая вычурная поэма должна иметь устойчивое основание в обычном смысле, и это, я думаю, является преимуществом формального стиха. Кроме очевидных корректирующих преимуществ, формальный стих освобождает сознание от оков эго. Здесь я люблю цитировать Валерии [352], который сказал, тот человек — поэт, если его воображение стимулируется трудностями присущими его искусству и непоэт, если его воображение — притупляется ими. Я думаю, что очень мало людей могут управлять свободным стихом — нужен абсолютный слух, как у Дэвида Лоренса [353], чтобы определить, где вовремя остановиться.
Корр. — Есть ли поэты, которые Вам кажутся родственными по духу? Мне сразу на ум приходит Кэмпион [354], вместе с которым Вы разделяете большое влечение к метрике.
Оден — Да, у меня действительно есть несколько любимцев, и Кэмпион — конечно среди них. Также Джордж Герберт [355] и Уильям Барнес [356], конечно, все разделили определенный интерес в метрике. Они — те поэты, которых я люблю как близких друзей. Такие же великие поэты как Данте, хотя у меня нет ни малейшего желания познакомиться с ним лично. Он был ужасной примадонной.
Корр. — Вы можете рассказать подробнее о предвосхищении стихов? Что прибывает сначала?
Оден — Всегда в данный момент у меня в уме две вещи: тема, которая интересует меня и проблема глагольной формы, метра, дикции, и т. д. Тема ищет правильную форму; форма ищет правильную тему. Когда они объединяются, я в состоянии начать писать.
Корр. — Вы начинаете ваши поэмы сначала?
Оден — Обычно, конечно, каждый начинается сначала и работает до конца. Иногда, тем не менее, все начинается с определенной строчки в памяти, возможно, даже с последней. Каждый стих начинается, я думаю, с определенной идеи относительно тематической организации, но это обычно изменяется в процессе написания.
Корр. — У вас есть какие-нибудь стимуляторы для вдохновения?
Оден — Я никогда не пишу будучи пьян. Зачем нужны стимуляторы? Муза — мужественная девочка, которая не любит, когда за ней жестоко и грубо ухаживают. И она не любит рабскую преданность на ложе.
Корр. — И сочиняет "полную чушь, как эрудированный фальшивомонетчик", так Вы сказали в одном из ваших "Буколик".
Оден — Весьма. Поэзия не самовыражение. Каждый из нас, конечно, имеет уникальную информацию, которую мы надеемся сообщить. Мы надеемся, что кто-то, читая это, скажет: "Конечно, я знал об этом все время, просто не успел об этом рассказать". В целом я соглашаюсь здесь с Честертоном, "артистический характер — болезнь, которая заражает любителей".
Корр. — Многие поэты — ночные работники, безумцы, имеющие дурные привычки.
Оден — Прости, мой дорогой, одинокий волк не должен быть представителем богемы!
Корр. — Почему Вы относитесь неодобрительно к недавней публикации "Бесплодной Земли" Элиота?
Оден — Поскольку там нет ни одной совершенной строки, поэтому он не публиковал их. Я думаю, что такой сорт стихов поощряет любителей думать: "О, посмотрите — я, могу написать не хуже". Я думаю это позор, когда люди черновик выдают за законченную поэму. Валери Элиот не любила публиковать черновики, но обнаружив их, она знала, что они должны быть в конечном счете изданы — таким образом она сделала это сознательно, гарантируя, что это было написано так хорошо, как возможно.
Корр. — Но не есть ли некоторая правда в том, что поэт действительно очень буквально начинает в "грязном тряпье и с обнаженным сердцем?"
Оден — Это может быть необходимым для него так начинать, но нет никакой причины для других, вознаграждать за это. Мне нравится цитата Валери: когда людям нечего сказать, они раздеваются.
Корр. — В вашей Банальной Книге Вы написали: труды по Бихевиоризму [357] —так мучают.
Оден — Это действительно работает. И я уверен, если бы я взял Профессора Б. Ф. Скиннера [358] и снабженный надлежащими наркотиками и приборами, я мог бы уже через неделю рассказывать публично Афанасьевский символ веры [359]. Проблема с бихевиористами состоит в том, что они всегда умеют исключить себя из своих теорий. Если все наши действия — обусловленное поведение, естественно, наши теории, тоже.
Корр. — Вы видите какую-нибудь духовность во всех тех хиппи на площади Святого Марка? Вы ведь жили среди них в течение некоторого времени.
Оден — Я не знаю никого из них, так что я могу сообщить? Что мне действительно в них нравится — они попробовали восстановить дух карнавала, кое-что, что заметно недоставало нашей культуре. Но я боюсь, что, когда они полностью отказываются от работы, забава становится уродством.
Корр. — Ваша новая поэма "Цирцея" говорит как раз об этом:
Она не ожесточает своих жертв
(животные могли укусить или гвоздь). Она приравнивает их к цветам,
сидячие фаталисты, которые не возражают и только
могут говорить с собой.
Видимо, Вы знаете, что поколение лучше, чем Вы думаете.
Оден — Я должен сказать, что восхищаюсь теми, кто не участвует в крысиной гонке, кто отказывается от денег и мирских товаров. Я не могу этого сделать, я — слишком мирской.
Корр. — У вас есть какие-нибудь кредитные карточки?
Оден — Одна. Я никогда ею не пользуюсь, если интересно, я использовал ее только однажды, в Израиле, оплатив счет гостиницы. Я был воспитан в духе, что не должен покупать того, за что не могу заплатить наличными. Мысль о долге тревожит меня. Я предполагаю, что наша экономика разрушилась бы, если бы каждый придерживался моего мнения.
Корр. — Вы — хороший бизнесмен: Вы ведете переговоры, заключаете сделку, и т. д?
Оден — Нет. Это не предмет для моих рассуждений.
Корр. — Но Вы получаете то, что в Ваших силах за свою поэзию. Я был удивлен на днях, увидев вашу поэму в Поэзии — где платят лишь пятьдесят центов за строчку.
Оден — Конечно, я получаю то, что могу — кто же еще? Мне кажется, что получив на днях от них свой чек, я использовал его прежде, чем заметил, что я его получил.
Корр . — Вы — гурман?
Оден — Я очень люблю поесть. Везет, когда я в Австрии, потому что мой друг г. Коллман — опытный повар, таким образом становлюсь очень избалованным за лето. Это отличается от одинокой жизни здесь. Иногда, когда кто-то один готовит для себя, то получает от этого сумасшедшее удовольствие. Однажды я получал громадное наслаждение от турнепса. Но один не люблю долго есть и просто проглатываю быстро пищу. Конечно, мне нравится хорошее вино, но не делаю из этого проблему. Есть красное столовое вино, Valpolicella, который я люблю выпить, когда я в Австрии или когда я здесь. Это катит намного лучше, чем Кьянти, которое, когда Вы пьете его здесь, на вкус всегда, как красные чернила.
Корр. — Бывает, что Вы забываете поесть в процессе сочинения стихов?
Оден — Нет. Я живу, когда пишу. Я не знаю голода, когда пишу!
Корр. — Какие худшие строчки вы знаете, желательно великого поэта?
Оден — Мне на ум приходят строчки из "Династий" Томаса Харди, где Наполеон пытается сбежать с Эльбы. Есть там такое четверостишие:
Прибудь корвет
Со стареющим шотландским полковником,
Побег был бы отложен. Вечная задержка.
С этим трудно бороться!
Корр. — Вот из Йейтса: "Валера съел Парнелла сердце " или Элиот: " Зачем лишь в старости размах орла огромных крыльев?"
Оден — Те не являются плохими нам самом деле, а лишь неумышленно комичными. Оба послужили бы замечательными заголовками для мультфильма Тербера [360]. Будучи новичком, в Оксфорде я придумал тот: "Изабель со своими прыгающими грудями преследовала меня в течение лета…"
Думаю, что изумительный мультфильм Тербер мог бы сделать к этому! И-и-и-го-го! И-и-и-го-го! И-и-и-го-го!
Корр. — Какова ваша наименее одобренная поэма Оденом?
Оден — "1 сентября, 1939'". Хотя, боюсь, что она вошла в наибольшее количество антологий.
Корр. — А какой поэмой Вы наиболее гордитесь?
Оден — Это отмечено в моем комментарии к "Буре" Шекспира, поэма, написанная в прозе, подделка под покойного Генри Джеймса "Речь Калибана к Аудитории."
Корр. — Вы когда-нибудь дочитывали до конца книгу, которая Вам не нравилась?
Оден — Нет, я пропускал… фактически я сделал однажды. Я прочитал весь Mein Kampf, потому что мне было необходимо узнать мысли Гитлера. Но читал без удовольствия.
Корр. — Вы писали рецензию на неинтересную для Вас книгу?
Оден — Очень редко, за исключением регулярного рецензента, или рассматривая справочник, где указаны ошибочные факты, тогда это — обязанность предупредить публику о пролитом молоке. Написание противных рецензий может быть развлечением, но я не считаю, что подобная практика не портит характер.
Корр. — Какой самый лучший поэтический комплимент, который Вы когда-либо получали?
Оден — Это случилось самым необычным образом. Моя подруга, Дороти Дей, был посажена в женскую тюрьму, что на Шестой Авеню, на 8-ой Улице за участие в протесте. Раз в неделю в субботу, девочки шли мыться. Группа проходила в душ, когда одна шлюха громко объявила: "Сотни жили без любви, Но ни одного без воды…" Строчка из моей поэмы, которая только что появилась в "The New Yorker". Когда я услышал это, я понял, что не писал напрасно!
Корр. — Вы читали какие-нибудь книги по феминизму?
Оден — Я немного озадачен этим вопросом. Конечно они должны ругать такие вещи, как нижнее женское белье, и т. д.
Корр. — Есть ли между мужской и женской поэзией какие-нибудь существенные различия?
Оден — Мужчины и женщины преследуют противоположные цели при написании стихов. Для человека трудно не быть эстетом, трудно не сообщать информацию, не потому что она правдива, а потому что — поэтически эффективна. Для женщины трудно отойти подальше от эмоций. Женщина не может быть эстетом. Женщина не в силах написать абсурдных стихов. Мужчины — плэйбои, женщины — реалисты. Если Вы просто так расскажете забавный случай, то женщина всегда спросит: "это действительно случалось?" Я думаю, узнай мужчины все, что женщины говорят друг другу о них, человеческий род вымрет.
Корр. — Вы думаете, что было бы лучше, если бы женщины управляли человеческим родом?
Оден — Я думаю, что внешняя политика должна быть в женских руках. Мужчины должны продолжать делать машины, но женщины должны решить, какие машины должны быть сделаны. В женщинах гораздо больше здравого смысла. Они никогда не стали бы производить внутренний двигатель сгорания или любую из злых машин. Большинство кухонных машин, например, хороши; они не стирают другие навыки. Или других людей. Очень часто наши лидеры как два маленького мальчика, говорящий один другому, "Мой отец может поколотить твоего отца." В настоящее время подобные забавы стали слишком опасными.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 226; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!