Проблема бытия. Честь и достоинство 11 страница

Перевод с франц. Е.Лопырева.

================

Случай, описаннный в новелле, настолько поражает и ужасает нас, что даже не сразу понимаем своего настоящего отношения к нему. Непостижимым является «правосудие» отца, без колебания казнившего сына за предательство законов родовой чести, долгожданного сына, надежду рода и своей старости. Наше отношение к поступку Маттео Фальконе зависит не от выбора в пользу одной или другой точки зрения, а от осознания сути конфликта. В этом заключается особенность новеллы: в основу сюжета положен трагический случай, который и порождает конфликт произведения. Поэтому главным в новелле становится понимание происшествия, то есть наблюдение самой действительности.

Несокрушимому решению Маттео Фальконе противостоит твердое несогласие автора, подробно и с точностью рассказывающего о расстреле ребенка без всякого сочувствия к герою. Однако важно понимать, что казнь сына в самой судьбе Маттео Фальконе уже ничего не решает, жизнь его разрушена еще до нее, потому что в его понимании поступок Фортунато уничтожил честь рода, составлявшую для героя смысл жизни. Мужская линия рода Фальконе прервалась навсегда. В этом проявляется одна сторона конфликта: честь человека, чистота души должны быть цельными и без ущерба. С другой же стороны, никто не может посягать на человеческую жизнь – высшую ценность бытия.

Повесть написана в 1829 году, в эпоху, когда в прошлое уходили прямые, бесхитростные характеры, простые и грубые нравы. Вместе с ними утрачивалась и ясность взглядов: современный человек, каким был Проспер Мериме, должен теперь совершать свой выбор в новых исторических условиях, опираясь на совесть, сострадание и любовь. Иная грань конфликта времен представлена в героической повести Гоголя «Тарас Бульба» (1835), в ней старый полковник, изображенный как эпический герой, убивает своего сына Андрия, предавшего Родину.

1. Каким изображен Матео Фальконе в этой новелле? Каково отношение автора к герою? Как вы относитесь к этому персонажу?

2. Перечитайте пейзаж маки. Как эти картины соотносятся с событиями и героями новеллы?

3. Можно ли утверждать, что Фортунато совершил предательство из трусости? Обоснуйте свою позицию, опираясь на текст новеллы.

4. Какую сюжетную и аллегорическую роль играют в новелле серебряные часы?

5. Почему Матео убил сына? Мог ли он отказаться от своего намерения?

Как вы думаете, в чем главный конфликт произведений Мериме? Почему героями его новелл часто становятся бродяги и преступники?

Проведите самостоятельный сопоставительный анализ новеллы «Матео Фальконе» и повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба». Сравните сюжет, тему, идею, главных героев произведений. Сделайте выводы из проведенного сопоставления.

Лев Николаевич Толстой

Портрет

(1828-1910)

Перед чтением текста вспомните, фрагмент из какого произведения Л.Н. Толстого вы уже прочитали в 7 классе. Что было главным для автора в изображении героя и ситуации, в которой он оказался?

Первые произведения Толстого поразили современников глубоким вниманием молодого писателя к внутренней жизни своих героев. Такова трилогия писателя «Детство», «Отрочество», «Юность» (1852-1856), в которой Толстой анализирует чувства и мысли главного героя – Николеньки Иртеньева, в военных рассказах (1853-1855) и «Севастопольских рассказах» (1855-1856) передается психологическое состояние людей на войне. Литератор и критик Н.Г. Чернышевский в своей статье о первых книгах Толстого назвал психологический метод писателя «диалектикой души», имея в виду, что в своих произведениях Толстой показывает, как развиваются чувства человека и как изменяется он сам.

Процесс самонаблюдения с особенной яркостью отражен в дневниках молодости Толстого, охватывавших большой период его жизни 1850-х годов: службу в армии на Кавказе и участие в Крымской войне (1851-1855), последующие годы жизни в Петербурге и заграничные поездки. Метод «диалектики души» Толстой развил в романе «Война и мир» (1863-1869), в котором он создал образы героев, ставших для читателей как будто живыми, близкими людьми: князя Андрея Болконского, Пьера Безухова, Николая Ростова, Наташи Ростовой и княжны Марьи. В 1874 году Толстой пишет роман «Анна Каренина», изобразивший драматическую любовь и судьбу светской женщины, печальную историю ее души.

Особенностью писательской манеры Толстого является то, что при описании человека и его поступков писатель изображает его уникальную личность, индивидуальность. Герои Толстого делают выбор, поступают так или иначе не только под влиянием жизненных обстоятельств, но главным образом в зависимости от своей натуры, личностных качеств и душевных наклонностей. Например, любимая героиня Толстого в романе «Война и мир» в сцене отъезда из Москвы перед занятием города французскими войсками Наполеона требует у родителей выгрузить из подвод домашний скарб, чтобы разместить в них раненых русских солдат и офицеров. Решение Наташи Ростовой было не результатом размышления, а мгновенным и страстным движением души настоящего человека.

Творческий метод, при котором социальное поведение человека, его поступки и отношения с другими людьми, определяется внутренним выбором, душой, Толстой развивал до конца своего творчества, до самой смерти, последовавшей в 1910 году, когда 82-летний писатель покинул родовое имение Ясная поляна и отправился в странствие по России в поисках правды и смысла жизни. Странствие длилось недолго: Толстой заболел и умер на железнодорожной станции Астахово.

1. Как следует понимать слова «диалектика души» в произведениях Толстого?

2. Найдите в прочитанном тексте ответ на вопрос: в чем особенность писательской манеры Толстого.

Рассказ Л.Н. Толстого «После бала»

Рассказ «После бала» написан в 1903 году. Он написан уже в XX-ом веке и отличается от предыдущих произведений Толстого тем, что в нем описан случай, происшествие в жизни человека, не сопровождаемый авторскими комментариями и размышлениями. Толстой изображает в рассказе саму действительность, передавая ощущения героя во время бала и утренней сцены после бала с такой четкостью и выразительностью, словно живописец или кинематографист. Благодаря этому читатель воспримает происходящее так, как будто сам был свидетелем этих сцен.

В рассказе «После бала» Толстой обращается к актуальной теме: общество и человек. Эта тема приобрела особое значение в начале XX-го века, когда в России нарастало революционное движение и обострились отношения людей в обществе: сострадание к человеку, близость между людьми уступали место ненависти и классовой вражде. Толстой в рассказе поднимает самый важный вопрос современности: люди должны увидеть в другом человеке самого себя. Гуманные отношения людей в обществе, по мысли Толстого, – основа человеческого общежития и личного счастья.

=============

После бала

Рассказ

Читая текст, разделите его на две смысловые части и озаглавьте их.

– Вот вы говорите, что человек не может сам по себе понять, что хорошо, что дурно, что все дело в среде, что среда заедает. А я думаю, что все дело в случае. Я вот про себя скажу.

Так заговорил всеми уважаемый Иван Васильевич после разговора, шедшего между нами, о том, что для личного совершенствования необходимо прежде изменить условия, среди которых живут люди. Никто, собственно, не говорил, что нельзя самому понять, что хорошо, что дурно, но у Ивана Васильевича была такая манера отвечать на свои собственные, возникающие вследствие разговора мысли и по случаю этих мыслей рассказывать эпизоды из своей жизни. Часто он совершенно забывал повод, по которому он рассказывал, увлекаясь рассказом, тем более что рассказывал он очень искренно и правдиво.

Так он сделал и теперь.

– Я про себя скажу. Вся моя жизнь сложилась так, а не иначе, не от среды, а совсем от другого.

– От чего же? – спросили мы.

– Да это длинная история. Чтобы понять, надо много рассказывать.

– Вот вы и расскажите.

Иван Васильевич задумался, покачал головой.

– Да, – сказал он. – Вся жизнь переменилась от одной ночи, или скорее утра.

– Да что же было?

– А было то, что был я сильно влюблен. Влюблялся я много раз, но это была самая моя сильная любовь. Дело прошлое; у нее уже дочери замужем. Это была Б..., да, Варенька Б..., – Иван Васильевич назвал фамилию. – Она и в пятьдесят лет была замечательная красавица. Но в молодости, восемнадцати лет, была прелестна: высокая, стройная, грациозная и величественная, именно величественная. Держалась она. всегда необыкновенно прямо, как будто не могла иначе, откинув немного назад голову, и это давало ей, с ее красотой и высоким ростом, несмотря на ее худобу, даже костлявость, какой-то царственный вид, который отпугивал бы от нее, если бы не ласковая, всегда веселая улыбка и рта, и прелестных, блестящих глаз, и всего ее милого, молодого существа,

– Каково Иван Васильевич расписывает.

– Да как ни расписывай, расписать нельзя так, чтобы вы поняли, какая она была. Но не в том дело: то, что я хочу рассказать, было в сороковых годах. Был я в то время студентом в провинциальном университете. Не знаю, хорошо ли это или дурно, но не было у нас в то время в нашем университете никаких кружков, никаких теорий, а были мы просто молоды и жили, как свойственно молодости: учились и веселились. Был я очень веселый и бойкий малый, да еще и богатый. Был у меня иноходец лихой, катался с гор с барышнями (коньки еще не были в моде), кутил с товарищами (в то время мы ничего, кроме шампанского, не пили; не было денег – ничего не пили, но не пили, как теперь, водку). Главное же мое удовольствие составляли вечера и балы. Танцевал я хорошо и был не безобразен.

– Ну, нечего скромничать, – перебила его одна из собеседниц. – Мы ведь знаем ваш еще дагерротипный портрет. Не то что не безобразен, а вы были красавец.

– Красавец так красавец, да не в том дело. А дело в том, что во время этой моей самой сильной любви к ней был я в последний день масленицы на бале у губернского предводителя, добродушного старичка, богача-хлебосола и камергера. Принимала такая же добродушная, как и он, жена его в бархатном пюсовом платье, в брильянтовой фероньерке на голове и с открытыми старыми, пухлыми, белыми плечами и грудью, как портреты Елизаветы Петровны, Бал был чудесный: зала прекрасная, с хорами, музыканты – знаменитые в то время крепостные помещика-любителя, буфет великолепный и разливанное море шампанского. Хоть я и охотник был до шампанского, но не пил, потому что без вина был пьян любовью, но зато танцевал до упаду – танцевал и кадрили, и вальсы, и польки, разумеется, насколько возможно было, всё с Варенькой. Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках. Мазурку отбили у меня: препротивный инженер Анисимов – я до сих пор не могу простить это ему – пригласил ее, только что она вошла, а я заезжал к парикмахеру и за перчатками и опоздал. Так что мазурку я танцевал не с ней, а с одной немочкой, за которой я немножко ухаживал прежде. Но, боюсь, в этот вечер был очень неучтив с ней, не смотрел на нее, а видел только высокую стройную фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза. Не я один, все смотрели на нее и любовались ею, любовались и мужчины, и женщины, несмотря на то, что она затмила их всех. Нельзя было не любоваться.

По закону, так сказать, мазурку я танцевал не с нею, но в действительности танцевал я почти все время с ней. Она, не смущаясь, через всю залу шла прямо ко мне, и я вскакивал, не дожидаясь приглашения, и она улыбкой благодарила меня за мою догадливость. Когда нас подводили к ней и она не угадывала моего качества, она, подавая руку не мне, пожимала худыми плечами и, в знак сожаления и утешения, улыбалась мне. Когда делали фигуры мазурки вальсом, я подолгу вальсировал с нею, и она, часто дыша, улыбалась и говорила мне: «Encore»[17]. И я вальсировал еще и еще и не чувствовал своего тела.

– Ну, как же не чувствовали, я думаю, очень чувствовали, когда обнимали ее за талию, не только свое, но и ее тело, – сказал один из гостей.

Иван Васильевич вдруг покраснел и сердито закричал почти:

– Да, вот это вы, нынешняя молодежь. Вы, кроме тела, ничего не видите. В наше время было не так. Чем сильнее я был влюблен, тем бестелеснее становилась для меня она. Вы теперь видите ноги, щиколки и еще что-то, вы раздеваете женщин, в которых влюблены, для меня же, как говорил Alphonse Karr[18], хороший был писатель, – на предмете моей любви были всегда бронзовые одежды. Мы не то что раздевали, а старались прикрыть наготу, как добрый сын Ноя. Ну, да вы не поймете...

– Не слушайте его. Дальше что? – сказал один из нас.

– Да. Так вот танцевал я больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали все тот же мотив мазурки, из гостиных поднялись уже от карточных столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи чаще забегали, пронося что-то. Был третий час. Надо было пользоваться последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль залы.

– Так после ужина кадриль моя? – сказал я ей, отводя ее к месту.

– Разумеется, если меня не увезут, – сказала она, улыбаясь.

– Я не дам, – сказал я.

– Дайте же веер, – сказала она.

– Жалко отдавать, – сказал я, подавая ей белый дешевенький веер.

– Так вот вам, чтоб вы не жалели, – сказала она, оторвала перышко от веера и дала мне.

Я взял перышко и только взглядом мог выразить весь свой восторг и благодарность. Я был не только весел и доволен, я был счастлив, блажен, я был добр, я был не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро. Я спрятал перышко в перчатку и стоял, не в силах отойти от нее.

– Смотрите, папа просят танцевать, – сказала она мне, указывая на высокую статную фигуру ее отца, полковника с серебряными эполетами, стоявшего в дверях с хозяйкой и другими дамами.

– Варенька, подите сюда, – услышали мы громкий голос хозяйки в брильянтовой фероньерке и с елисаветинскими плечами.

Варенька подошла к двери, и я за ней.

– Уговорите, ma chère[19], отца пройтись с вами. Ну, пожалуйста, Петр Владиславич, – обратилась хозяйка к полковнику.

Отец Вареньки был очень красивый, статный, высокий и свежий старик. Лицо у него было очень румяное, с белыми à la Nicolas I[20] подвитыми усами, белыми же, подведенными к усам бакенбардами и с зачесанными вперед височками, и та же ласковая, радостная улыбка, как и у дочери, была в его блестящих глазах и губах. Сложен он был прекрасно, с широкой, небогато украшенной орденами, выпячивающейся по-военному грудью, с сильными плечами и длинными стройными ногами. Он был воинский начальник типа старого служаки николаевской выправки.

Когда мы подошли к дверям, полковник отказывался, говоря, что он разучился танцевать, но все-таки, улыбаясь, закинув на левую сторону руку, вынул шпагу из портупеи, отдал ее услужливому молодому человеку и, натянув замшевую перчатку на правую руку, – «надо всё по закону», – улыбаясь, сказал он, взял руку дочери и стал в четверть оборота, выжидая такт.

Дождавшись начала мазурочного мотива, он бойко топнул одной ногой, выкинул другую, и высокая, грузная фигура его то тихо и плавно, то шумно и бурно, с топотом подошв и ноги об ногу, задвигалась вокруг залы. Грациозная фигура Вареньки плыла около него, незаметно, вовремя укорачивая или удлиняя шаги своих маленьких белых атласных ножек. Вся зала следила за каждым движением пары. Я же не только любовался, но с восторженным умилением смотрел на них. Особенно умилили меня его сапоги, обтянутые штрипками, – хорошие опойковые сапоги, но не модные, с острыми, а старинные, с четвероугольными носками и без каблуков, Очевидно, сапоги были построены батальонным сапожником. «Чтобы вывозить и одевать любимую дочь, он не покупает модных сапог, а носит домодельные», – думал я, и эти четвероугольные носки сапог особенно умиляли меня. Видно было, что он когда-то танцевал прекрасно, но теперь был грузен, и ноги уже не были достаточно упруги для всех тех красивых и быстрых па, которые он старался выделывать. Но он все-таки ловко прошел два круга. Когда же он, быстро расставив ноги, опять соединил их и, хотя и несколько тяжело, упал на одно колено, а она, улыбаясь и поправляя юбку, которую он зацепил, плавно прошла вокруг него, все громко зааплодировали. С некоторым усилием приподнявшись, он нежно, мило обхватил дочь руками за уши и, поцеловав в лоб, подвел ее ко мне, думая, что я танцую с ней. Я сказал, что не я ее кавалер.

– Ну, все равно, пройдитесь теперь вы с ней, – сказал он, ласково улыбаясь и вдевая шпагу в портупею.

Как бывает, что вслед за одной вылившейся из бутылки каплей содержимое ее выливается большими струями, так и в моей душе любовь к Вареньке освободила всю скрытую в моей душе способность любви. Я обнимал в то время весь мир своей любовью. Я любил и хозяйку в фероньерке, с ее елисаветинским бюстом, и ее мужа, и ее гостей, и ее лакеев, и даже дувшегося на меня инженера Анисимова. К отцу же ее, с его домашними сапогами и ласковой, похожей на нее, улыбкой, я испытывал в то время какое-то восторженно-нежное чувство.

Мазурка кончилась, хозяева просили гостей к ужину, но полковник Б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с хозяевами. Я было испугался, что и ее увезут, но она осталась с матерью.

После ужина я танцевал с нею обещанную кадриль, и, несмотря на то, что был, казалось, бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло. Мы ничего не говорили о любви. Я не спрашивал ни ее, ни себя даже о том, любит ли она меня. Мне достаточно было того, что я любил ее. И я боялся только одного, чтобы что-нибудь не испортило моего счастья.

Когда я приехал домой, разделся и подумал о сне, я увидал, что это совершенно невозможно. У меня в руке было перышко от ее веера и целая ее перчатка, которую она дала мне, уезжая, когда садилась в карету и я подсаживал ее мать и потом ее. Я смотрел на эти вещи и, не закрывая глаз, видел ее перед собой то в ту минуту, когда она, выбирая из двух кавалеров, угадывает мое качество, и слышу ее милый голос, когда говорит: «Гордость? да?» – и радостно подает мне руку или когда за ужином пригубливает бокал шампанского и исподлобья смотрит на меня ласкающими глазами. Но больше всего я вижу ее в паре с отцом, когда она плавно двигается около него и с гордостью и радостью и за себя и за него взглядывает на любующихся зрителей. И я невольно соединяю его и ее в одном нежном, умиленном чувстве.

Жили мы тогда одни с покойным братом. Брат и вообще не любил света и не ездил на балы, теперь же готовился к кандидатскому экзамену и вел самую правильную жизнь. Он спал. Я посмотрел на его уткнутую в подушку и закрытую до половины фланелевым одеялом голову, и мне стало любовно жалко его, жалко за то, что он не знал и не разделял того счастья, которое я испытывал. Крепостной наш лакей Петруша встретил меня со свечой и хотел помочь мне раздеваться, но я отпустил его. Вид его заспанного лица с спутанными волосами показался мне умилительно трогательным. Стараясь не шуметь, я на цыпочках прошел в свою комнату и сел на постель. Нет, я был слишком счастлив, я не мог спать. Притом мне жарко было в натопленных комнатах, и я, не снимая мундира, потихоньку вышел в переднюю, надел шинель, отворил наружную дверь и вышел на улицу.

С бала я уехал в пятом часу, пока доехал домой, посидел дома, прошло еще часа два, так что, когда я вышел, уже было светло. Была самая масленичная погода, был туман, насыщенный водою снег таял на дорогах, и со всех крыш капало. Жили Б. тогда на конце города, подле большого поля, на одном конце которого было гулянье, а на другом – девический институт. Я прошел наш пустынный переулок и вышел на большую улицу, где стали встречаться и пешеходы, и ломовые с дровами на санях, достававших полозьями до мостовой. И лошади, равномерно покачивающие под глянцевитыми дугами мокрыми головами, и покрытые рогожками извозчики, шлепавшие в огромных сапогах подле возов, и дома улицы, казавшиеся в тумане очень высокими, – все было мне особенно мило и значительно.

Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 463; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!