Ken Bruen. The Guards, 2001. 3 страница
Каттер во власти
отчаяния
цинизма.
Роберт Стоун написал «Боевые псы» в 1973 году. Карел Рейс снял по нему фильм в 1978-м.
И снова проклятая троица.
Мардж, помешанная на лекарствах. Ее муж Джон Конверс, военный корреспондент, и Хикс, который ввозит наркотики в США. Джон Конверс продает своего друга Агентству по борьбе с наркотиками и понимает, что ему необходимо постоянно испытывать страх. Психологически страх — основа его жизни. Я боюсь — значит, я существую.
Хикс, преследуемый бандитами и агентами, умирает в пещере, где живут хиппи. Там на стене написано:
МЕТАФОР НЕ БЫВАЕТ.
Я смотрел эти фильмы по многу раз и чувствовал себя так, как чувствовал всю жизнь... да пошло оно все...
За одной из дверей, мимо которой
я проходил, я увидел мужчину,
полностью одетого в старинное
платье, в высоком белом цилиндре.
Когда я проходил, мы посмотрели
друг на друга, как две осторожные
ящерицы, ползущие по голому камню.
Уолтер Мосли. «Белая бабочка»
Одиннадцать утра; я сижу на скамейке на Эйр-сквер. Ветер лениво шевелит мусор, оставшийся после воскресенья. В четыре утра, перед самым рассветом, это место было зоной военных действий. В это время клубы и забегаловки выбрасывают на улицу своих посетителей.
Начинаются драки, разгул хулиганства.
В центре площади стоит памятник Патрику О'Коннеру. Ему отрубили голову. Два года назад толпа подожгла тут детскую коляску.
|
|
|
Подальше, около общественного туалета, убили юношу.
Город хищников.
Прогресс, твою мать!
У меня в кармане лежит потрепанный экземпляр романа Ричарда Фарины «Был внизу так долго, что уже стало казаться, что наверху». Зеленая такая книжка, на ладан дышит. Ричард Фарина был зятем Джоан Баез. Наверняка написал бы много хороших книг, если бы его не прикончили наркотики. Я в уме составляю список:
Джарелл
Павезе
Плат.
Джарелл бросился в воду с теплохода в Карибском море
и Густав Флобер (1849).
Пока тело мое продолжает свой путь, мысли мои все возвращаются назад и хоронят себя в прошедших днях.
Вслух я пробормотал по-ирландски:
— Och, Ochon!
Подошла еще одна путешественница во времени и села на другой конец скамейки. Я пью капучино из бумажного стаканчика.
Никаких шоколадных крошек. Терпеть это не могу.
Путешественнице лет двадцать пять, с ног до головы в браслетах. Сказала:
— Кофеин тебя убьет, парень.
Я решил, что ответа не требуется.
Она продолжила:
— Слышишь меня, эй?
— Слышу, ну и что?
Она подвинулась поближе:
— Что с твоими негативными волнами?
Меня обволокло облаком пачули. Я решил перестать притворяться хиппи и сказал:
— Вали отсюда.
— Эй, парень, ты излучаешь мощную враждебность.
|
|
|
Мой кофе остыл, я поставил стаканчик на скамейку.
— Когда ты был ребенком, у вас в доме были красные ковры?
— Что?
— Фэн-шуй говорит, что тогда дети вырастают агрессивными.
— У нас был линолеум, рвотного цвета. Мы вместе с ним дом купили.
— Вот как?!
Я встал и ушел. Оглянулся и увидел, что она взяла мой кофе и, запрокинув голову, пьет из стаканчика.
Мне ужасно хотелось отлить, я даже боялся, как бы не пришлось нарушить общественный порядок. На площади в это время собралась толпа юных пьянчуг. Это место приобрело дурную репутацию после того, как сюда повадились педофилы. Главный пьянчуга крикнул:
— Выпить хочешь?
Будто бывает, что я не хочу выпить. Тем не менее я ответил:
— Нет, но все равно большое спасибо.
В Зеленой гвардии мне назначили на полпервого, так что времени еще оставалось уйма. Мельком заметил себя в зеркале: волосы торчат во все стороны. Удаляясь, я произнес:
— Будьте осторожны.
Подростки ответили хором:
— Да благословит вас Господь, сэр.
На углу Ки-стрит я заметил старую парикмахерскую. Взглянул на часы, прикинул... и направился туда.
Клиентов не было. Парень лет тридцати отложил в сторону журнал «Сан» и спросил:
— Как делишки?
|
|
|
— Неплохо, спасибо.
Я немедленно определил английский акцент и спросил:
— Разве это заведение раньше не называлось «У Хейли»?
— Чего хотите?
Он не сказал «хочете», но оно как бы повисло в воздухе, готовое появиться в любую минуту.
— Забыл номер, — сказал я, — но, думается, я хочу номер три.
— Уверены?
— Ну, у Бекхэма номер один, а я определенно хочу немного подняться.
Он жестом показал на кресло, и я уселся. Спросил:
— Из Лондона?
— Хайбери.
Мне так и хотелось сказать: «Хайбери с его дерьмовым акцентом», но я сдержался и заметил:
— Замечательная погода.
Музыка играла слишком громко, поэтому парень сказал:
— «Джой дивижн»... 1979-й... «Незнакомые удовольствия».
Мне вообще-то нравилось. Некая перекрученная смесь изящества и грубости, она действовала на мою подусохшую чувствительность. Я сказал:
— Годится.
— Ну да, приятель, это клево. Знаете, уже двадцать лет прошло с того дня, как Ян Куртис выпил бутылку виски, посмотрел фильм Вернера Герцога по телевизору, поставил альбом «Студжес» и...
Он замолчал. Пришла пора произнести заключительную часть фразы. Она явно не обещала ничего хорошего. Я не стал портить ему представление и спросил:
— И что?
— Пошел на кухню и повесился на вешалке для одежды.
|
|
|
— Господи!
Парень перестал стричь мои волосы и опустил голову. Я спросил:
— Почему?
— Не знаю. Он запутался: с одной стороны, разваливающийся брак, с другой — любовник. Здоровье он сам погубил — не вынес успеха группы... гель?
— А вы как думаете?
— На вашем месте я бы не возражал.
— Тогда валяйте.
Он послушался.
Уходя, я дал ему приличные чаевые.
— Эй, спасибо большое.
— Нет, это вам спасибо.
В охранную фирму я позвонил с утра пораньше. Назвался вымышленным именем и сказал, что ищу работу. Меня спросили:
— Опыт есть?
— Служил в полиции.
— Отлично.
Мне хотелось понять, узнает ли меня кто-нибудь из их сотрудников. Дальше собирался действовать по обстановке. В худшем варианте я мог даже получить работу.
По дороге зашел в музыкальный магазин «Живаго». Менеджер, Деклин, был представителем одного из редчайших видов — коренной житель Голуэя. Он спросил:
— Как дела?
— Нормально.
— Господи, что с твоими волосами?
— Это стрижка номер три.
— Это настоящий позор, черт возьми. Что там торчит?
— Это гель.
— Видел тебя в лучшем виде.
— Хотел купить пластинку, так, может, закончим обмен любезностями?
— Какой чувствительный! Чего ищешь?
— «Джой дивижн».
Он громко расхохотался:
— Ты?..
— Слушай, хочешь продать мне пластинку или нет?
— Альбом компиляций... Вот он.
— Ладно.
Он сбросил несколько фунтов, так что я решил, что он заработал право шутить. Выйдя из магазина, я глубоко вздохнул и сказал:
— Пора начинать представление.
Линда положила ладонь ему на руку:
— Знаешь, тебе не обязательно
это делать.
Он немного удивился
и повернулся к ней:
— Мы же хотим узнать,
что будет дальше, да?
— Я забыла, — сказала Линда. — Ведь
ты меня используешь.
Я — твоя идея для кино.
Чили сказал:
— Мы все используем друг друга.
Элмор Леонард. «Держись»
Офис охранной фирмы находился на Лоуер-Эббигейт-стрит. Я вошел, и секретарша попросила меня подождать:
— Мистер Рейнольдс примет вас через минуту.
Я и сесть не успел, как она меня окликнула. Стоило мне войти в кабинет, как сидящий за столом человек вздрогнул. Я взглянул на его руки. Костяшки пальцев ободраны и в синяках. Мы так и стояли, уставившись друг на друга. Потом я сказал:
— Сюрприз!
Он был крупный мужик, сплошные мускулы.
— У нас нет мест, — объявил он.
— Жалко. Я мог бы пригодиться, если надо кого-нибудь избить.
— О чем это вы?
Я поднял забинтованную руку:
— Заняться тем же, что и вы.
Он рванулся, собираясь выйти из-за стола, но я остановил его:
— Не беспокойтесь, я сам найду выход.
Секретарша робко мне улыбнулась и спросила:
— Получили работу?
— Свою работу я сделал, это точно.
Выйдя на улицу, я перевел дыхание. Итак, я доказал, что есть связь, но что это мне дало? Позвонил Саттону, все ему рассказал.
Он заметил:
— Ну, мы на верном пути.
— Только куда?
— В ад, так я думаю.
— По крайней мере, знакомое местечко.
Вернувшись домой в тот вечер, я не торопясь разделывался с шестью банками пива. Зазвенел дверной звонок. Появилась Линда — соседка сверху, она работает в банке.
— Милостивый Боже, что с тобой?
— Просто царапина.
— Напился небось?
— Тебе что-то надо?
— У меня сегодня вечеринка, так, несколько друзей.
— Ты меня приглашаешь?
— Ну приглашаю, но у меня есть несколько основных правил.
— Я приду. — И закрыл дверь.
Только открыл очередную банку, как снова звонок. Решив, что вечеринка отменяется, открыл дверь. На пороге стояла Энн Хендерсон.
— Надо же... — Только и сказал.
— Вы ждали кого-то другого?
— Нет, что вы... входите.
Она держала несколько сумок. Сказала:
— Я решила, что вам не помешает плотный ужин. Но сначала мне нужна колада.
— Пино колада?
Она с презрением посмотрела на меня и сказала:
— Это самая крепкая смесь кофеина и сахара в одном стакане.
— А виски не подойдет?
Еще один многозначительный взгляд.
Она быстро нашла кухню. Не такая уж сложная задача, если кроме кухни в квартире всего две комнаты. Я слышал, как Энн охнула:
— Ой... милостивый Боже!
— Простите, не успел убраться.
— Идите сюда. Я открываю вино.
Я послушался.
Она уже разбирала сумки, разглядывала кастрюли-сковородки. Спросила:
— Спагетти любите?
— А я должен?
— Это на ужин.
— Обожаю.
Разлив вино, она велела мне свалить. Я уселся в гостиной приканчивать пиво. Мне не очень хотелось пить еще и вино, но потом я подумал: «А пошло оно все к черту». Укороченная версия молитвы во славу безмятежности.
Через полчаса мы сидели за столом перед грудой еды. Она спросила:
— Хотите помолиться?
— Не помешает.
— Благодарю тебя, Боже, за эту еду и питье.
Я кивнул.
Старался есть, соблюдая приличия.
Она покачала головой:
— Джек, невозможно выглядеть пристойно, когда ешь спагетти. Пусть капает соус, ешьте, как итальянцы.
Стыдно признаться, но мне нравилось, как она произносит мое имя. Отбросив осторожность, я принялся за макароны от души.
Она долго смотрела на меня, потом сказала:
— Я уже забыла, как это приятно — смотреть, как ест мужчина.
Даже вино оказалось совсем неплохим. Я спросил:
— В гости хотите?
— Простите?
— Там, наверху... моя соседка... меня она не одобряет, но, думаю, вы ее удивите.
— Почему?
— Ну, потому что вы удивительная женщина.
Она встала:
— Десерт?
— Нет... я наелся как бегемот.
На мне была серая рубашка с надписью AYLON. Буква W давно состиралась. Поношенные черные брюки и мокасины от «Ду Барри». Я выглядел как реклама древностей.
На Энн была красная рубашка. Никаких надписей. Бледно-голубые джинсы и кроссовки «Рибок». Мы вполне сошли бы для рекламного ролика об ипотеке. Но я промолчал.
Она сказала:
— В таком виде нехорошо идти в гости.
— Но нам удобно так? Они решат, что мы пожилая пара и для нас главное — удобство.
Она погрустнела. Я сделал то, что обычно делают в таких случаях. Предложил:
— Еще выпить?
— Зачем вы столько пьете, Джек?
Я подошел к книжной полке, снял один том, полистал его, нашел отмеченный кусок и протянул книгу ей:
— Прочтите.
Она послушалась.
Все всегда одинаково. Когда приходишь в себя и оглядываешься, то из-за ран, которые наносишь людям, хорошо к тебе относящимся, страдаешь больше, чем от ран, нанесенных самому себе. Я не сожалею и не угрызаюсь по поводу почти всего, что я сделал, но если есть уголок, где прячутся эти чувства, то он там, откуда приходит это сознание. Этого должно быть достаточно, чтобы остановить меня, не дать вернуться, но такое происходит редко.
Энтони Ллойд. «Моя война позади.
Я так по ней скучаю»
Я пошел в ванную и присмотрелся к своему номеру три. Гель застыл комками. Я подумал, не вымыть ли быстро голову, но решил: «А пошло оно все...»
Когда я вернулся, Энн уже отложила книгу в сторону.
— Как печально, — заметила она.
— Что-нибудь прояснилось?
— Не знаю.
Я не хотел слишком глубоко в это вдаваться, поэтому сказал:
— Пошли в гости.
— Не надо ли что-нибудь с собой захватить?
— Вина не осталось?
— Да, верно.
Мы поднялись по лестнице в неуютном молчании. Из квартиры Линды доносилась музыка. Похоже, Джеймс Тейлор. Господи, какой дурной знак. Постучали.
Линда открыла дверь. На ней было длинное, струящееся платье. Я сказал:
— Я привел подругу.
Линда одну секунду поколебалась, потом улыбнулась:
— Замечательно. Входите.
Мы вошли.
Все были одеты как на бал. Женщины в длинных платьях, мужчины в костюмах. Мы были похожи на прислугу. Энн вздохнула.
Я представил ее Линде. Они оценивающе посмотрели друг на друга. Линда поинтересовалась:
— Чем занимаетесь, Энн?
— Убираю офисы.
— Понятно.
Но ей ничего не было понятно.
Бар устроили вдоль одной стены. Даже бармен имелся. В жилетке и с бабочкой. Я взял Энн за руку, сказал Линде:
— Увидимся позже.
— Добрый вечер, друзья, — приветствовал нас бармен. — Что вам налить?
Энн заказала белое вино. Я сделал вид, что размышляю, потом сказал:
— Налей-ка мне двойную текилу.
Энн вздохнула. Мне показалось, что и бармен тоже, но не уверен. Он спросил:
— Лимон и соль?
— Не-а, пропусти всю эту дребедень.
Большой, тяжелый стакан. Я порадовался, разглядев на донышке намертво приклеенный ценник. На нем было написано:
«Роше»
$ 4.99.
Тип в костюме подошел к Энн, начал оттачивать свои светские манеры. Я приблизился, как раз когда он говорил:
— Когда я уходил, в новостях передавали, что в северо-западном Лондоне нашли распятого человека.
— О Господи!
Мужик позволил себе легонько положить ладонь на руку Энн.
— Не волнуйтесь, сказали, что его раны не опасны для жизни.
— Хотя вряд ли способствуют долголетию, — вставил я.
К нам подошла Линда с высоким парнем:
— Джек, познакомься с моим женихом Иоганном.
— Очень приятно, поздравляю.
Иоганн внимательно вгляделся в меня и спросил:
— Чем вы занимаетесь, Жак?
— Джек. Я безработный.
Линда натянуто улыбнулась и сообщила:
— Иоганн из Роттердама. Он программист.
— Здорово. У меня как раз телик мигает.
Зло с привкусом Голуэя...
Энн пила уже третий бокал вина. Да-да, я считал. Чужие бокалы считать куда проще, чем свои. А я все пил текилу. Джон Уейн утверждал, что у него от нее спина болит. Каждый раз, когда он ее пил, то падал со стула.
Подошла Линда:
— Можно с тобой поговорить?
— Валяй.
— Наедине.
Музыка стала громче. Звучала подозрительно похоже на техно Гари Ньюмена. Это ужасно. Линда провела меня в спальню. Закрыла дверь.
Я сказал:
— Крест на моей репутации.
Она не обратила на мои слова внимания и села на кровать. Комната была вся забита плюшевыми и меховыми зверями:
розовыми медведями
розовыми лягушками
розовыми тиграми.
Во всяком случае, мне они показались розовыми. Я не собирался уточнять.
Линда сказала:
— Хочу тебе сообщить, что у меня в банке дела идут очень хорошо.
— Здорово...
— Конечно. Мне даже обещают помочь купить дом.
— Ну ты даешь, Линда!
— Этот дом.
— Вот как?!
— Я хочу сделать капитальный ремонт.
— А, не беспокойся. Меня целыми днями нет дома.
— Джек... Боюсь, мне придется попросить тебя освободить помещение.
На какой-то дикий момент мне показалось, что она имеет в виду спальню. Затем я сообразил и попытался возразить:
— Я — подсадной жилец.
На манер подсадной утки.
Неприятно, когда тебя выгоняют. Рассудок начинает метаться из стороны в сторону в поисках выхода. Я подумал о пистолетах. Вернее, о пистолете. И сказал:
— Ты знаешь, специальным полицейским частям выдают новые пистолеты. И не какие-нибудь, а настоящие «роллс-ройсы» в области пушек.
— Прости?
— Ах да. Членам подразделения быстрого реагирования выдали «Сиг-сауеры Р-226».
— О чем ты, черт побери?
— Сделано в Швеции. Точность невероятная. Понимаешь, эта их постоянная нейтральная позиция дает им время делать настоящее оружие. Как ты думаешь, какая отсюда мораль?
— Джек... Я серьезно. Тебе придется искать новую квартиру.
— Ясное дело, раз ты работаешь в банке, то не можешь скептически относиться к шведам.
Она встала и сказала:
— Я должна вернуться к гостям.
— Они стоят семьсот фунтов штука. Вряд ли их можно будет выиграть в лотерею.
Она уже стояла в дверях:
— Пошли, Джек.
— Нет, я останусь здесь, буду сидеть и думать о пистолетах.
Она ушла.
В «Скефф» к Саттону переехать я не могу. Наверное, пора перебираться в Лондон.
Кто-то постучал в дверь.
— Да, — отозвался я.
Вошла Энн:
— Что ты делаешь, Джек?
— Разговариваю с розовым медведем.
— Плохой признак.
— Конечно, только для кого — для меня или мишки?
— У Линды был очень грозный вид, когда она вышла отсюда. Что случилось?
— Мы говорили о пистолетах.
— Пистолетах?
Когда мы вернулись ко мне в квартиру, Энн сказала:
— А я опьянела.
— Хочешь растянуть удовольствие?
— Господи, нет.
Неловкое молчание. Я не знал, как мне себя вести. Тогда она сказала:
— Хочешь меня поцеловать?
Я поцеловал, не слишком, правда, удачно.
Она хмыкнула:
— Первый блин комом, попробуй снова. Я несколько улучшил свое выступление.
Затем мы оказались в постели, и все было чудесно. Медленно, странно, тревожно. Потом она сказала:
— У меня так давно никого не было.
— У меня тоже.
— Правда?
— Ну да.
Голос ее дрожал, когда она промолвила:
— Я не говорила о Саре весь вечер.
— И не надо. Она постоянно в твоих глазах.
Она теснее прижалась ко мне:
— Я рада, что ты это сказал.
Мне даже не хотелось вспоминать, когда последний раз мне было так хорошо. Потом она спросила:
— Ты когда-нибудь влюблялся?
— Была одна женщина... Я тогда еще служил в полиции. Когда я был с ней, мне казалось, что я лучше, чем есть на самом деле.
— Это приятное ощущение.
— Но я все испортил.
— Почему?
— Это у меня лучше всего получается.
— Это не ответ.
— Я мог бы сказать, что дело в выпивке, но это не так. Просто у меня внутри есть кнопка для самоуничтожения. Я постоянно о ней помню.
— Ты можешь измениться.
— Не уверен, что мне этого хочется.
На этой печальной ноте мы заснули.
Когда я проснулся, ее уже не было. На подушке лежала записка.
Дорогой Джек!
Ты очень мил. Пожалуйста, не нажимай на ту кнопку.
Я этого не вынесу.
Энн.
«Во что это я вляпался?» — подумал я.
Сознание, полное чужих снов...
Я не собирался его убивать. Привычное выражение «вышло случайно» затаскано до невозможности. С его помощью можно оправдать все:
от
избиения жены
до
вождения в пьяном виде.
Вот и со мной «вышло случайно». То, что началось как попытка унизить, кончилось убийством. Вот как все вышло.
После рандеву с Энн, на следующий день, я встретился с Саттоном. Хорошее слово «рандеву», от него так и несет культурой. Итак, я чувствовал себя отлично, сильным и готовым действовать. Мы договорились, что Саттон заедет за мной к «Сипойнту», огромному танцевальному залу.
Здесь в конце шестидесятых я учился танцевать под музыку эстрадных оркестров.
И каких оркестров!
Брендана Боуера
«Индейцев»
«Первокурсников»!
Эти ребята выходили на сцену в девять и играли без остановки несколько часов. И здорово играли. Душу вкладывали во все:
от
«Подозрительного умишки»
до
«У меня нет ни цента...».
Если это и не было временем невинности, то уж точно — эрой энтузиазма.
Пока я сидел на набережной, в уме крутился мотив «Города призраков» группы «Спешиалз». В 1981-м песня стала хитом номер один и точно вызвала народные волнения в Лондоне.
Подъехал Саттон на «вольво». Машина была здорово побита.
Я сел и спросил:
— Где ты нашел эту рухлядь?
Машина оказалась с автоматической передачей, так что мы ровненько тронулись с места.
— Купил у одного шведа в Клифдене. — Потом взглянул на меня: — Как-то ты изменился.
— Изменился?
— Ага, у тебя на морде такая самодовольная ухмылка.
— У меня?
— Ну да, как у кота, сожравшего сметану. — Тут он хлопнул по рулю ладонью и воскликнул: — Понял... тебя трахнули... Ты, грязный пес, так ведь, признавайся?
— Мне повезло.
— Нет, ну надо же! Вот дает старина Тейлор. Кто это был, эта рок-певица, как же ее, Кэти Б.?
— Нет.
— Не заставляй меня долго отгадывать. Или подцепил шлюху?
— Энн Хендерсон.
— Мать погибшей девочки?
— Да.
— Господи, Тейлор, ну ты даешь!
Кэти Б. нашла адрес Форда. Когда я сообщил об этом Саттону, он спросил:
— Парень холостой?
— Да.
— Тогда давай заглянем в его нору, посмотрим, чем там пахнет.
Мы поставили машину у Черного камня. Башни Солтхилла нависали над нами.
— Какой этаж? — спросил Саттон.
— Первый.
Проникнуть в квартиру оказалось проще простого — замок был ерундовый. Мы вошли в богато обставленную просторную гостиную. Кстати, опрятную. На длинном журнальном столике лежала открытая книга — и больше ничего. Я посмотрел на корешок: «Поминки по Финнегану».
Саттон заметил:
— Ну конечно, будто кто-то это читает. Мы тщательно все обыскали, но ничего не нашли. — А потом спросил: — Ты уверен, что здесь кто-нибудь живет?
— В шкафу одежда, в холодильнике — продукты.
Саттон прислонился к стене в гостиной и сказал:
— Видишь этот ковер?
— Наверняка дорогой.
— Видишь, пол неровный? Вон там, у торшера, немного выше, чем тут.
— И что?
— Так давай эту дрянь скатаем.
Убрав ковер, мы обнаружили шатающиеся половицы. Саттон наклонился, отодвинул их и начал доставать из-под пола видеокассеты. Еще пачку журналов. Один взгляд на обложку — и сразу стало ясно: детская порнография.
— Положи эту гадость на стол, — велел Саттон.
Я послушался.
Мы проверили пару кассет. То же самое.
— Что теперь? — спросил Саттон.
— Подождем хозяина.
Мы совершили набег на холодильник, нашли очень симпатичные стейки, пожарили их. Примерно в половине седьмого — только я слегка задремал — мы услышали, как кто-то открывает ключом дверь. Саттон спокойно стоял. Форд вошел в гостиную и лишь тогда заметил нас. Саттон перекрыл путь к двери. Форд взглянул на стол, на лежащие там журналы и кассеты. Если он и запаниковал, то ловко скрыл. Только спросил:
— Что вам нужно?
— Информацию.
— Вот как.
— Расскажи мне про Сару Хендерсон и других девушек.
Форд сел, взглянул на Саттона и промолвил:
— Еще один бывший полицейский.
— Это важно?
— Нет, думаю, что нет.
— Тогда, мистер Форд, выкладывайте все.
— Да нечего выкладывать. Мистер Плантер любит молоденьких девушек. Иногда ситуация выходит из-под контроля, они начинают угрожать. Ну что я могу сказать? Они впадают в депрессию, слишком далеко заплывают.
До этого я сохранял спокойствие. Но что-то меня достало — самодовольное выражение, презрение в голосе. Я встал и ударил его по лицу. Схватил за грудки и поставил на ноги. Он плюнул в меня. Я оттолкнул его, он покачнулся, упал и ударился головой о журнальный столик. Остался лежать неподвижно.
Саттон пощупал пульс:
— Сдох гад.
— Что?
— Он умер.
— Господи!
— Нам лучше поскорее отсюда убраться. Давай-ка все приберем.
Мы даже положили кассеты на место. Уходя, Саттон протер все дверные ручки и сказал:
— Давай надеяться, что они подумают, будто он упал нечаянно.
Мрачная связь
Саттон довез меня до дома. По дороге мы не разговаривали. Теперь он спросил:
— Мне зайти?
— Нет.
— С тобой все будет в порядке?
— Понятия не имею.
— Слушай, Джек... Это был несчастный случай. К тому же велика ли потеря? Этот парень — настоящее дерьмо, воздух без него станет чище.
— Да. Увидимся.
Не успел я открыть входную дверь, как появилась Линда и сказала:
— Привет, Джек.
Я не ответил, протиснулся мимо. Слышал, как она возмутилась:
— Это надо же!
Да плевал я на нее! Прежде всего я принял душ. Так тер кожу, что стало больно. Все еще ощущал слюну Форда на своем лице. Как ожог. Зазвонил телефон, я снял трубку и проворчал:
— Что надо?
— Джек, это Энн.
— Да... так в чем дело?
— Ты в порядке?
— Черт. Перестаньте вы все задавать мне этот дурацкий вопрос. — Я швырнул трубку.
Надел рубашку большого размера с надписью:
ДАЙ ЕМУ ПИНКА!
Напялил древние штаны. Еще одной стирки они не выдержат. Обычно в этом облачении я мерзну.
Но не на этот раз.
Достал бутылку коньяка. Я человек простой, коньяк ненавижу. Похмелье после него зверское. Сломал печать. Прошел в кухню и вымыл стакан. Тот самый. На донышке все еще можно было прочитать: «Роше», $ 4.99. Вымыл тщательно, чтобы не пахло текилой. Вернулся в гостиную. Бифштекс, который я съел у Форда, лежал в желудке, как кусок свинца.
Попытался вспомнить все, что думал насчет коньяка. Особенно, что говорил О'Нил по поводу того, что он отбирает у тебя тот самый воздух, который дает.
Вслух сказал:
— Да-да... Да. Да. Да. — И сделал первый глоток
Нормально.
Даже неплохо. Более того: легко пошел.
Налил еще.
В «Анонимных алкоголиках» предупреждают о приступах жалости к себе. Мол, бедный я, бедный, налью-ка еще. Впрочем, я уже приложился.
Верно!
Разумеется, меньше всего я испытывал чувство жалости.
Жаль, конечно, что чертов говнюк разбил голову о журнальный столик. Или журнальный столик разбил ему голову? Я постарался выкинуть из головы эту картину.
Большая ли это потеря? Извращенец, портящий молодых девчонок
И все же я не находил себе оправдания.
Зазвонил телефон.
Снял трубку:
— Слушаю.
— Джек, это Саттон.
— Понял.
— Как ты там?
— Нормально.
— Небось пьешь?
— С чего ты взял?
— По твоей речи сужу.
— Ты кто? Моя мать?
— Слушай, брось этот тон. Я просто хотел сказать, что ты не один, приятель. Я заскочу, закажем большую пиццу, видак посмотрим.
— Прямо как свидание.
— Господи, Джек. Не знаю, что ты там пьешь, но на тебя это не похоже.
— На тебя тоже. — И я повесил трубку.
Теперь я принялся расхаживать и приговаривать:
— Кому ты нужен, мне на фиг не нужен. И пусть никто не звонит.
Я вырвал из стены телефонный шнур. Включил радио, нечаянно попал на лирику. Передавали «Элизе». Мне ужасно нравится, подумал я, завтра первым делом пойду и куплю. Спустя некоторое время, после того как я покрутил диск и попал на четыре разные станции, я уже собирался купить на следующий день:
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 11; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!