Глава вторая. Сократ.

Жизнь Сократа

Сократ (469 – 399 гг. до н. э.) – первый афинянин, ставший знаменитым философом. Ко времени жизни Сократа Афины превратились в политический и культурный центр Древней Греции. В этот город съезжались со всех концов греческого мира лучшие умы и величайшие таланты. Неудивительно, что очень скоро, благодаря этому, Афины прославились и своими, «местными» талантами.

«В это время в Афинах жило необычайно большое количество гениальных людей. Три великих драматурга – Эсхил, Софокл и Еврипид – все принадлежали к V веку до н. э. Эсхил участвовал в битве при Марафоне и видел сражение при Саламине. Софокл был еще ортодоксален в религиозном отношении. Но Еврипид находился под влиянием Протагора и духа свободомыслия своего времени; его истолкование мифов было скептическим и разрушительным. Аристофан, писавший комедии поэт, высмеивал Сократа, софистов и философов вообще, но, несмотря на это, принадлежал к их кругу. В «Пире» Платон представляет его находящимся в весьма дружеских отношениях с Сократом. Скульптор Фидий… принадлежал к кругу Перикла. В этот период превосходство Афин было скорее художественным, чем интеллектуальным. За исключением Сократа, никто из великих математиков и философов V века до н. э. не был уроженцем Афин». (19, с. 121)

Поскольку общественная и духовная жизнь древних греков имела публичный характер[6], к высшим достижениям греческого духа оказывались приобщены и простые граждане. К их числу принадлежал и Сократ. Происхождение Сократа было весьма скромным. Его родители – скульптор Софрониск и повивальная бабка Фенарета. С юности Сократ промышлял ремеслом камнетеса, и некоторые в древности даже уверяли, что «одетые Хариты»[7] на Акрополе принадлежат его резцу. Но вскоре он увлекся философией и со временем стал знаменитейшим афинским философом.

Сократ первым наиболее полно реализовал идеалы своей философии в собственной жизни.

Это большое достижение, поскольку философы, как правило, грешат тем, что говорят одно, а делают совершенно другое. Наиболее прославился этим несоответствием, пожалуй, Артур Шопенгауэр. Он полагал, что человеческая жизнь полна страдания, отчаяния и лишена смысла. Но сам Шопенгауер, призывая к аскезе и любви к ближнему, вкушал различные удовольствия, имел любовницу и отличался злобным и мизантропическим нравом. Так, однажды, в припадке гнева он спустил с лестницы швею, которая в результате падения повредила руку и более не могла зарабатывать себе на жизнь. С величайшим неудовольствием Шопенгауэр принужден был выплачивать ей пожизненную пенсию. Когда бедная женщина скончалась, Шопенгауэр с облегчением написал в своем дневнике: «Старуха умерла, бремя спало». Сам философ не обошел молчанием столь разительный контраст между своим учением и своей жизнью. Он заявлял, что философу совершенно необязательно реализовывать в жизни ту философию, которую он проповедует. У философа все силы ушли на то, чтобы создать эту философию, и, потому, у него уже нет сил ей следовать. Следовать же его доктрине должны другие, те, кто не растратил свои силы на величайшие философские открытия.

В этом заочном споре двух жизней - Сократа и Шопенгауэра – я, безусловно, на стороне Сократа. Как профессиональный и, надеюсь, хороший философ, я совершенно не доверяю той болтовне, которой любят заниматься мои собратья по цеху. Я знаю цену хорошей философии – и эта цена велика. Но большинство философов – дешевый товар. Профессиональные болтуны, транслирующие весьма сомнительные идеи! Еще Декарт писал, что чем нелепее идеи, выдуманные философом, тем более тот гордится ими. В этом отношении, личное следование на практике собственной доктрине – главнейшее средство проверки истинности и верности философии. Если философ опровергает собственной жизнью самого себя, то не стоит и другим серьезно относиться к его идеям.

Многие современники Сократа отмечали благородство и мужество его поступков. «Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае он участвовал в походе под Амфиполь, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее (поход был морской, потому что пеший путь закрыла война); это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, целую ночь (погруженный в интеллектуальное созерцание – С. Ч.), и это там он получил награду за доблесть, но уступил ее Алкивиаду – с Алкивиадом он находился даже в любовных отношениях, говорит Аристипп в IV книге «О роскоши древних»». (11, с. 100)

«Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи. Он отличался также достоинством и независимостью. Однажды Алкивиад…предложил ему большой участок земли, чтобы выстроить дом; Сократ ответил: «Если бы мне нужны были сандалии, а ты предложил бы мне для них целую бычью кожу, разве не смешон бы я стал с таким подарком?». Часто он говаривал, глядя на множество рыночных товаров: «Сколько же есть вещей, без которых можно жить!»… И он держался настолько здорового образа жизни, что, когда Афины охватила чума, он один остался невредим». (11, с. 100)

Комментарии: «Критий с товарищами» - тридцать тиранов, захвативших власть в Афинах после того, как город проиграл Пелопонесскую войну Спарте. Печально прославились кровавыми репрессиями.

«Десять стратегов». Во время Пелопонесской войны афиняне проиграли несколько морских сражений. Город был близок к гибели, но вдруг десять стратегов (военачальников), возглавлявших афинский флот, одерживают победу. Политические противники партии, к которой эти стратеги принадлежали, опасаясь резкого усиления ее влияния, предали их суду. Стратегов обвинили в том, что они после сражения не погребли погибших. Все знали, что они не смогли это сделать, поскольку тотчас после сражения разразилась сильная буря. Но это обстоятельство не было принято во внимание. Стратеги были казнены. Следующее морское сражение афинянами было проиграно. То, что Сократ один голосовал против казни, не только свидетельствует о его честности, но и о его мужестве, поскольку в ситуации политической истерии могли осудить на казнь и самого философа.

«Думали, что он помогает писать Еврипиду; поэтому Мнесилох говорит так:

«Фригийцы» - имя драме Еврипидовой,

Сократовыми фигами откормленной

И в другом месте:

Гвоздем Сократа Еврипид сколоченный

Каллий пишет в «Пленниках»:

- Скажи, с какой ты стати так заважничал?

- Причина есть; Сократ - ее название!

И Аристофан в «Облаках»:

- Для Еврипида пишет он трагедии,

В которых столько болтовни и мудрости».

(11, с. 98)

«В самом деле, он был силен и в риторике…, а Тридцать тираннов даже запретили ему обучать словесному искусству…; и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной». (11, с. 98)

В молодости Сократ обучался натурфилософии (физике) у Анаксагора, но затем потерял интерес к природе и обратился к делам человеческим. Сам Сократ говорил, что деревья и облака ему ничего не говорят, а люди говорят о многом. Весь свой интерес он сосредоточил на проблемах человека и общества.

Поиск истины для Сократа был неизмеримо важнее ее обретения. Он любил говорить, что он знает лишь то, что он ничего не знает. И, похоже, Сократ не преследовал цель создать целостную философскую систему. Больше всего он любил разговаривать с различными людьми, помогая им в процессе этого разговора обнаружить собственное незнание и способствовать им в обретении знания подлинного. При этом для Сократа было неважно, что обретенное другим человеком знание отличается от его собственных взглядов. Лишь этим можно объяснить, что так много его учеников впоследствии создали свои философские школы, которые отсылали к идеям Сократа, но достаточно сильно отличались друг от друга, иногда вплоть до антагонизма.

Своих учеников и своих философских противников Сократ обретал на улицах и площадях Афин. В дискуссии его отличали сарказм и скрытое ехидство, а многочисленные интеллектуальные ловушки, расставляемые Сократом, часто делали его оппонентов всеобщим посмешищем. Неудивительно, что очень многие его ненавидели. Иной раз Сократа и били. Диоген Лаэртский по этому поводу пишет так: «Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?»». (11, с. 99)

В конце жизни Сократ был обвинен «в том, что не чтит богов, которых чтит город, а вводит новые божества, и повинен в том, что развращает юношество; а наказание за то – смерть». (11, с. 105)

«Потому Сократ и был осужден большинством в 281 голос. Судьи стали определять ему кару или пеню; Сократ предложил уплатить двадцать пять драхм…. Судьи зашумели, а он сказал: «По заслугам моим я бы себе назначил вместо всякого наказания обед в Пританее». Его приговорили к смерти, и теперь за осуждение было подано еще на 80 голосов больше. И через несколько дней в тюрьме он выпил цикуту… Так расстался он с людьми. Но очень скоро афиняне раскаялись…»(11, с. 105 - 106)

Комментарии: Обвинения в развращении юношества следует понимать не в сексуальном смысле – вряд ли за это Сократа подвергли бы суду, а в том смысле, в каком обвиняли софистов – учит вещам, противным традиционной морали и обычаям.

Суд состоял из пятисот человек – обычных афинских граждан. Обед в Претанее – почесть, которой удостаивались заслуженные граждане и победители олимпийских игр. Они имели право пожизненно питаться в государственной столовой за государственный счет. Очевидно, что подобным предложением Сократ еще больше настроил судей против себя: ему угрожает смерть, а он требует в качестве наказания общественных почестей. Цикута – растительный яд.

Хорошо будет упомянуть и о жене Сократа – Ксантиппе. Она якобы славилась злобным и сварливым нравом. «Однажды Ксантиппа сперва разругала его, а потом окатила водой. «Так я и говорил, - промолвил он, - у Ксантиппы сперва гром, а потом дождь». Алкивиад твердил ему, что ругань Ксантиппы непереносима; он ответил: «А я к ней привык, как к вечному скрипу колеса. Переносишь ведь ты гнусный гогот?» - «Но от гусей я получаю яйца и птенцов к столу», - сказал Алкивиад. «А Ксантиппа рожает мне детей», - отвечал Сократ. Однажды среди рынка она стала рвать на нем плащ; друзья советовали ему защищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? Чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: «Так ее, Сократ! так его, Ксантиппа!»?» Он говорил, что сварливая жена – то же, что норовистые кони для наездников: «Как они, одолев норовистых, легко справляются с остальными, так и я на Ксантиппе учусь обхождению с другими людьми»». (11, с. 104)

Неудивительно, что человеку, «который спросил, жениться ему или не жениться, он ответил: «Делай, что хочешь, - все равно раскаешься»». (11, с. 103)

Имя «Ксантиппа» стало нарицательным. Им обозначают злобных, сварливых жен, особенно если те не в состоянии оценить и понять духовное величие своего гениального мужа. Но, думаю, история отнеслась к Ксантиппе крайне несправедливо. Особенно отличаются различные биографы, восхищенные и обвороженные предметом своего биографического текста. Они крайне строго осуждают современников гения, которые не смогли понять и оценить его уникальность. И им вторят читатели, которые возмущенно думают о мелких злобных людях, не потрудившихся осознать величие находящегося рядом с ними гения. Самые экзальтированные из читателей восклицают: «Ах, если бы я мог(ла) оказаться рядом с этим человеком! Сама возможность прикоснуться к его плащу или услужить ему уникальна. Лишь оказавшись рядом с этим человеком, я смог(ла) бы остаться в истории!».

Не стоит творить кумира из людей, даже если они гениальны, и фетиши из идей и образов, даже если они сверхсовершенны. Желание преклонить колени перед фетишем свидетельствует о зомбированности сознания. Продавцы всегда расхваливают свой товар. Продавцам вещей и услуг не удается скооперироваться и полностью завладеть сознанием людей. Но продавцам «духовности» это удалось. При всем различии предлагаемых ими «духовностей», все они заинтересованы в поддержании высокого статуса их категории товара. Поскольку интеллектуалы и их «коммивояжеры» - интеллигенты – обладают монополией на идеологию, им удается внушить должное почтение и к своему товару и к себе самим. В итоге, они имеют неплохую прибыль – деньги, славу, власть над умами. Воспринимайте всех проповедников идей как продавцов товара, и вы не ошибетесь! К ним необходимо относиться с осторожностью, так же как и ко всем остальным торговцам, уж мне ли - профессиональному изготовителю и продавцу духовного продукта – этого не знать!

Если после покупки вещи вы обнаруживаете, что она вредна - вы ее выбрасываете. То же и с идеями. Если вы чувствуете, что ваши жизнь и счастье умаляются при следовании какой-либо идее, то, не задумываясь, избавляйтесь от нее! Особенно же бойтесь продавцов-проповедников, уверяющих, что жизнь и счастье не должны быть для вас главными критериями. Они подобны тем торговцам, которые заявили бы, что опасность ухудшения вашего физического и психического здоровья не должна быть главным критерием при пользовании вещью, которую они вам продают.

Что же касается Ксантиппы, то дело будет выглядеть совершенно иначе, если мы взглянем на ситуацию ее глазами. По греческим понятиям добродетельный муж должен содержать жену и заботиться о ней. Сократ же только тем и занимался, что таскался по площадям и улицам и вел философские беседы. Он нарожал детей, но не обеспечил их материально. И это при том, что Сократ мог бы жить весьма богато. Он - лучший среди софистов, и многие предлагают ему щедрую плату за то, чтобы он взял их в ученики. Сократ же от платы отказывается и даром обучает лишь тех, кто ему приятен и интересен. Да, при этом, еще и таскает домой друзей обедать, в то время как семья живет не очень сытно. Есть от чего взъяриться и стать сварливой!

По этому поводу не откажу себе в удовольствии привести мой любимый анекдот из Диогена Лаэртского. «Однажды он позвал к обеду богатых гостей, и Ксантиппе было стыдно за свой обед. «Не бойся, - сказал он, - если они люди порядочные, то останутся довольны, а если пустые, то нам до них дела нет»». (11, с. 103).

Так и я, когда вижу, что домашние обеспокоены предстоящим визитом гостей и пытаются чрезмерно хлопотать по случаю этого визита, говорю им: «Расслабьтесь! Если они - люди порядочные, то придут не за тем, чтобы проверить порядок в квартире или качество моего стола. Если же нет, то это люди вздорные, и мне до них и дела нет!»

В заключение биографии Сократа приведу еще несколько сюжетов, почерпнутых мной из незабвенного Диогена Лаэртского.

«Он говорил, что это удивительно: всякий человек без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, скольких он имеет друзей, - настолько они не в цене». (11, с.102).

«Уже стариком он учился играть на лире: разве неприлично, говорил он, узнавать то, чего не знал?» (11, с. 102).

«А молодым людям советовал он почаще смотреть в зеркало: красивым – чтобы не срамить своей красоты, безобразным – чтобы воспитанием скрасить безобразие». (11, с. 103).

«Он говаривал, что сам он ест, чтобы жить, а другие живут, чтобы есть. Нестоящую чернь он сравнивал с человеком, который одну поддельную монету отвергнет, а груду их примет за настоящие». (11, с. 103).

««Ты умираешь безвинно», - говорила ему жена; он возразил: «А ты бы хотела, чтобы заслуженно?»» (11, с. 103).

«Он уже собирался пить цикуту, когда Аполлодор предложил ему прекрасный плащ, чтобы в нем умереть. «Неужели мой собственный плащ годился, чтобы в нем жить, и не годится, чтобы в нем умереть?» - сказал Сократ. Ему сообщили, что кто-то говорит о нем дурно. «Это потому, что его не научили говорить хорошо», - сказал он в ответ. Когда Антисфен[8] повернулся так, чтобы выставить напоказ дыры в плаще, он сказал Антисфену: «Сквозь этот плащ мне видно твое тщеславие»». (11, с. 104).

Философия Сократа

Излагать философию Сократа чрезвычайно трудно. Эта трудность проистекает не из ее сложности. Напротив, философия Сократа представляется достаточно простой и понятной. Проблема лишь в том, что мы о его философии, в строгом смысле этого слова, почти ничего не знаем.

Дело в том, что сам Сократ не оставил письменных сочинений. Он сознательно отказался от фиксации своей философии в виде письменного текста. Тому есть три причины.

Во-первых, Сократ считал, что у него нет никакой особой философии, а есть лишь любознательность и хорошо разработанный метод поиска истины. В этом отношении, Сократ оказывается чрезвычайно близок софистам, которые также не особенно стремились к содержательным суждениям, а предпочитали развивать само искусство суждения и познания.

Кроме того, похоже, Сократ был слишком скромен для того, чтобы развивать собственную философию. Вместо этого он предпочитал помогать другим развить их философии. Может быть, именно этим обстоятельством объясняется такое разнообразие, и даже взаимное противоречие философских систем, созданных учениками Сократа.

Кажется, он был блестящим учителем. Сократ не подавлял развитие собственных учеников, не пытался скроить их по своему образу и подобию, но каждому предоставлял следовать своим путем. В итоге, многие из них создали свою оригинальную философию, которая, как им казалось, восходила к идеям и взглядам Сократа, но которая чрезвычайно отличалась от философий других его учеников. И это отличие постоянно порождало яростные споры между учениками Сократа, поскольку каждый из них полагал, что только он правильно понял учителя, остальные же лишь извратили учение.

Во-вторых, Сократ недолюбливал книги. Он считал, что истина рождается в дискуссии, в споре. Истина столь сложна, что нуждается в постоянном уточнении и прояснении. Диалог как раз и предоставляет такую возможность спросить, уточнить, прояснить и возразить. Книга же такой возможности не предоставляет. Сократ часто говорил, что с книгой невозможно спорить - сколько бы ты ей не возражал и сколько бы ты ее не вопрошал, она всегда отвечает тебе одно и то же. Было бы странно, если бы Сократ при таком скептическом отношении к письменному тексту сам создал некоторое количество книг.

Возможно, в своем отношении к книгам Сократ находился под влиянием Гераклита и его учеников. Согласно гераклитовскому учению мир находится в непрерывном движении. Следовательно, Сократ мог полагать, что и знание об этом мире также должно пребывать в движении. Письменный текст фиксирует, «останавливает» истину и превращает ее в заблуждение. Лишь живая полемика способна поспеть за ее вечно меняющимся предметом.

Я не столь категоричен в своем отношении к книгам. Но мой опыт показывает мне, что множество людей понимают письменные тексты превратно. Самое неприятное – то, что опровергающие их позицию аргументы они просто игнорируют. Отделавшись восклицанием: «Вздор!», - эти люди закрывают книгу, воображая, что по-прежнему обладают истиной.

В этом отношении, личная полемика куда более предпочтительна. В дискуссии человеку труднее увильнуть от аргумента или отделаться ничего не значащими словами. Желание участвовать в дискуссии почти безошибочно свидетельствует о том, с кем вы имеете дело. Если человек избегает дискуссий, это, скорее всего, означает, что его интересует не столько истина, сколько почетное место среди ищущих истину. Он желает не быть ученым, а казаться таковым.

В-третьих, философия Сократа являлась не столько совокупностью теоретических взглядов, сколько определенным образом жизни. Его философия – это искусство человеческой жизни. А такую философию более уместно запечатлеть в виде реальной человеческой жизни, чем в виде отвлеченных философских текстов.

Отсутствие текстов, принадлежащих перу Сократа, порождает почти неразрешимую проблему реконструкции его философии. О взглядах Сократа мы знаем благодаря сочинениям его учеников и отрывочным упоминаниям современников. С современниками дело обстоит особенно плохо. Эти упоминания столь поверхностны и незначительны, что их трудно использовать как надежный источник. Либо же они чрезвычайно искажают философию Сократа. Пример тому – «Облака» Аристофана. В этой комедии Сократ предстает в виде типичного софиста. Он сидит в каком-то помещение наверху, которое называет «мыслильней», и обучает юношей не почитать старших и законы старины. Комедия завершается тем, что отец развращенного Сократом юноши сжигает мыслильню вместе с негодным философом и тем воздает ему по заслугам. Здесь мы видим скорее реализацию фантазий и представлений толпы о философе, чем реального Сократа.

С текстами учеников Сократа также не все гладко. В большинстве своем эти тексты не дошли до нас. Прекрасно сохранились лишь книги Ксенофонта и Платона. Но Ксенофонт был профессиональным солдатом, и, кажется, не смог уловить оригинальности сократовой философии. У него Сократ предстает столь простым, что многие современные исследователи задаются вопросом: как у столь простого философа могло обнаружиться такое количество блестящих последователей и почему его философия будоражит умы до сих пор? Кроме того, желая оправдать казненного философа, Ксенофонт чрезмерно идеализирует его. Невольно возникает вопрос: до какого же озверения докатились афиняне, коль они расправились с таким безобидным и прекрасным человеком?!

С текстами Платона дело обстоит значительно лучше. Казалось бы…

Современное российское издание сочинений Платона составляет четыре внушительных тома. И в подавляющем большинстве произведений, включенных в эти тома, главным действующим лицом является Сократ, излагающий превосходнейшие, глубочайшие, изощреннейшие философские взгляды. Что может быть лучше? Бери эти тексты и восстанавливай подлинную философию Сократа. До недавнего времени большинство историков философии так и поступало. Хотя они знали, что в этих текстах надо оставить еще и некоторое количество мыслей, которые следует отнести к Платону. Обычно делали так – то, что посложнее, приписывали Платону, а то, что попроще, - Сократу. Но современные исследователи поступать столь наивно уже не могут. Платоновские диалоги – это произведения, где идеи Платона вложены в уста Сократа. Вычленить в них идеи самого Сократа крайне сложно, а, чаще всего, и невозможно.

Некоторые сторонники «старой» школы по-прежнему стремятся использовать тексты Платона как главный источник по философии Сократа. Они заявляют, что делают это потому, что Платон – лучший ученик Сократа, наиболее полно и последовательно развивший идеи учителя. В качестве доказательства этого тезиса они выставляют философию Сократа, сконструированную на основании все тех же текстов Платона.

С этой позицией трудно согласиться, поскольку, в противном случае, нам придется отказать остальным ученикам Сократа в том, что они поняли учителя, а это было бы слишком опрометчиво. И если Платон действительно правильно передал суть философии Сократа, то совершенно непонятно, как у такого философа, как Сократ, могли оказаться в учениках будущий основатель кинизма Антисфен и гедонизма - Аристипп.

Кроме того, уже древние отмечали - реальный Сократ отличается от Сократа, представленного Платоном: «Сам Сократ, говорят, послушав, как Платон читал «Лисия», воскликнул: «Клянусь Гераклом! сколько же навыдумал на меня этот юнец!» - ибо Платон написал много такого, чего Сократ вовсе не говорил». (11, с. 146)

Таким образом, любое изложение философии Сократа по определению оказывается реконструкцией. И в этой ситуации можно лишь дискутировать о том, насколько та или иная реконструкция наиболее близка к ее предмету. Соответственно, мое изложение Сократа есть так же реконструкция, которая представляется мне достаточно удачной, но не более того.

Софисты осуществили разворот философии к проблемам человека и общества. Сократ завершает эту революцию.

В своем классическом виде античная философия предполагала три составных элемента: диалектика (логика), физика, этика. Эта триада сложилась не сразу. Наутрфилософы привнесли в нее физику. С Зенона Элейского и софистов начинает свое существование диалектика. Сократ же, фактически, создает этику. В Античности этика в широком значении этого слова означает учение об искусстве человеческой жизни. В узком же значении – учение о добродетели. Впрочем, одно не противоречит другому, поскольку искусная, хорошая человеческая жизнь с необходимостью предполагает жизнь добродетельную.

Понятие «добродетель» в Древней Греции имело несколько иной смысл, чем сейчас. В наше время это понятие неразрывно связано с моралью и даже с моралистичностью. В Античности же добродетель понималась скорее в значении доброго качества, прекрасной способности. В этом отношении, грек вполне мог рассуждать о добродетельном инструменте или добродетельной собаке. Добродетельный инструмент – это инструмент, который превосходно служит тому предназначению, для которого создан. Сократ, размышляющий о добродетели, ищет не столько моральную истину, сколько способы достижения прекрасной, хорошей человеческой жизни.

Это замечание справедливо для большинства античных «этиков». Исключением здесь будет, прежде всего, Платон, который усиленно задает именно моралистический характер понимания добродетели. Это хорошо видно на примере проблемы воздаяния. Для большинства античных философов добродетель хороша тем, что она делает жизнь человека прекрасной, гармоничной, счастливой. В этой ситуации вопрос о награде за добродетельную жизнь оказывается в сущности бессмысленным. Если ты прожил прекрасную, гармоничную, счастливую жизнь, то нелепо за это рассчитывать на награду. Платон же усиленно настаивает на том, что добродетельный человек будет награжден после смерти, а порочный – наказан. Естественно, что наличие награды и наказания автоматически указывает на малую привлекательность добродетели самой по себе.

Сократ первым попытался последовательно развить учение об искусстве человеческой жизни.

В течение своей жизни люди обучаются различным искусствам: кузнечному искусству, искусству игры на музыкальном инструменте, искусству владения иностранным языком, искусству плавания и т. д. Но странно, что никому не приходит в голову обучиться искусству самой жизни. Обучаясь чему-либо, мы полагаем, что сознательное приложение усилий в этой области, укрепленное определенным теоретическим знанием, только поспособствует нашему обучению. Лишь искусству жизни мы учимся стихийно и неосознанно. Оттого и результат нашего обучения в этом деле часто оказывается весьма сомнительным.

Впервые на это обстоятельство обратили внимание софисты. Но Сократ развил эту идею последовательно и окончательно, и с блеском применил ее в своей жизни. Именно поэтому жизнь Сократа столь важна для его философии. Сократ не просто философствовал об искусстве человеческой жизни, но демонстрировал это искусство на собственном примере. Философия и жизнь у Сократа слились в неразрывное целое и, благодаря этому, его философия была услышана, а его жизнь воспринята как пример для подражания.

Размышляя о том, как следует человеку хорошо и правильно устроить свою жизнь, Сократ полагает, что сначала необходимо ответить на вопрос: а что есть человек? И отвечая на этот вопрос, он говорит: человек есть душа. При всей простоте этого ответа он достаточно оригинален и нов. Конечно, и до Сократа философы, да и обычные люди, выделяли в человеке душу и тело. Но о первенстве души перед телом, пожалуй, никто не заявил так явно и последовательно как Сократ.

Для Сократа человеческая душа есть главное в человеке. Именно благодаря душе, мы являемся тем, что мы есть. Думаю, с Сократом можно согласиться. Каждый из нас за свою жизнь имеет несколько тел. Но мы не теряем себя в этих телах, поскольку всякий раз помним о том единстве, которое задает наша душа. Мы можем в старости, разглядывая свои детские фотографии или фотографии времен нашей молодости, видеть, что наше нынешнее тело почти во всем отлично от того, которое мы видим на фотографиях. Но мы знаем, что это мы, благодаря тому, что, эти телесные состояния объединяет одна душа.

Но если душа - это то главное, что есть в нас, тогда, полагает Сократ, большинство людей подобны безумцам – они тратят время и силы на второстепенное и совсем не заботятся о главном.

Поясняя эту мысль Сократа, во время лекции я обычно привожу такой пример. Представьте, что у меня есть алмаз величайшей ценности. И этот алмаз хранится в прекрасном футляре. Все свои усилия я направляю на украшение и заботу о футляре, оставляя сам алмаз в небрежении. Более того, желая похвастаться, я приношу свое сокровище на лекцию, достаю алмаз, бросаю его на стол, он скатывается на пол и теряется где-то в углу, я же с энтузиазмом демонстрирую вам футляр и предлагаю восхититься его бесподобной красотой и ценностью. Пожалуй, окружающие сочли бы меня безумным или, на худой конец, крайне невежественным человеком, который не понимает истинных ценностей. В подобном же положении, по мнению Сократа, оказывается большинство людей. Все свои силы, все свои труды они тратят на ублажение и украшение тела и совершенно не задумываются о совершенствовании своей души.

Безусловно, не стоит воспринимать учение Сократа в духе христианского аскетизма. Сократ, как античный философ, не склонен отрицать значение телесности и призывать к пренебрежению телом. О теле разумно заботится с тем, чтобы оно верно и надежно служило нам в нашей жизни. Но все же, человек – это, прежде всего, душа, а не тело. И именно о душе мы должны заботиться в первую очередь.

Но в чем должна состоять эта забота? Или, иными словами, что способствует расцвету и совершенствованию души, и что ее губит? Наилучшим режимом для души Сократ полагает добродетель, наихудшим же – порок. Прежде всего, добродетель предполагает победу человека над собственными страстями. Добродетельная душа – это душа уравновешенная и гармоничная. Важнейшей характеристикой здесь является мера. Еще мудрецы до Сократа говорили: «ничего сверх меры»; и «меру во всем соблюдай». Сократ поддерживает эту традицию. Умеренность во всем – надежнейший путь к добродетели.

Другой важнейшей характеристикой добродетельного человека является ориентация на ценности души (мы бы сейчас сказали: на духовные ценности. Но это уже модернизация). Добродетельный человек стремится стать скорее умным, чем сильным, скорее знающим, чем властным и знаменитым, скорее щедрым, чем богатым, скорее мужественным, чем защищенным и т. д. Ценности, на которые он ориентируется, обогащают скорее его душу, нежели его тело.

В итоге, такой человек становится во многом самодостаточным по отношению к обществу. Его невозможно обездолить, лишив имущества, поскольку он предпочитает знание и ум богатству. Его невозможно купить, поскольку он справедливость ценит больше, чем деньги. Его невозможно запугать, ибо он больше боится ущерба своей душе, чем своему телу и имуществу. Его невозможно соблазнить, ибо он довольствуется необходимым и малым. Порочный мир не имеет средств к управлению таким человеком. Хозяином такого человека является не общество, не окружающие люди, но он сам. Этот человек самодостаточен. Иными словами, добродетельный человек стремится уподобиться богу, поскольку одна из главных характеристик бога – самодостаточность (автаркия).

Добродетельная жизнь и вытекающая из нее самодостаточность мудреца являются основой для разрешения проблемы смерти.

Я глубоко убежден, что проблема жизни заключена в проблеме смерти. Человек, который разрешил проблему смерти, получает шанс разрешить и проблему жизни. Если мы сможем внимательно отрефлексировать собственную жизнь, то обнаружим, что очень многое делается нами под бичом страха. Например.

Поскольку эта книга задумана как учебное пособие, то вероятность того, что Вы, уважаемый читатель, читаете этот текст с тем, чтобы подготовиться к экзамену, весьма велика. Если это так, то подозреваю, что Вам почти не удалось насладиться глубиной и достоинствами этого текста. Я задумывал эту книгу как книгу, которая должна пробудить в человеке интерес к философии. Допустим, мне это удалось. Так отчего же читающий ее накануне экзамена студент не замечает ее достоинств? Это проистекает из страха и необходимости - они отравляют и убивают любое удовольствие.

Студенты часто говорят мне, что тот или иной предмет вызывает у них большой интерес, и они с удовольствием почитали бы некоторое количество книг относительно его. Но странное дело! Как только им приходится читать эти книги для того, чтобы подготовиться к экзамену, интерес и удовольствие от чтения пропадают. Эта ситуация знакома и мне.

Интерес и удовольствие проявляются лучше всего в ситуации свободы. Под прессом же страха и необходимости они увядают. Необходимость здесь – это необходимость сдать экзамен. Страх же проистекает из предвидения тех печальных последствий, которые возникнут в случае неудачи. Но чего стоит один несданный экзамен? Действительно, это не такое уж большое бедствие. Но возведенное в принцип оно означает отчисление из учебного заведения. Это отчисление в свою очередь порождает еще некоторое количество печальных последствий и т. д. В итоге, мы предвидим неудавшуюся жизнь. В конце же ее маячит смерть, поскольку смерть – это великий уравнитель и поглотитель всех человеческих бед и страданий. Это хорошо видно, если вы попытаетесь разрешить следующую дилемму: с одной стороны уравнения - ваше небытие, то есть смерть, с другой - переменная, в которую Вы можете подставлять любые несчастья и беды, которые с Вами могут случиться. Решая эту дилемму, Вы обнаружите, что в большинстве случаев все эти беды и несчастья куда более предпочтительны для Вас, нежели Ваше небытие, Ваша смерть.

Таким образом, решение вопроса о смерти есть ключ к решению загадки жизни. Если вы перестаете бояться смерти, то вы уже наполовину победили все остальные свои страхи. И эта победа означает, что у вас появляется шанс вернуть свою жизнь в собственное распоряжение. Ваши страхи уже не будут отравлять ваше существование, и вы сможете отказаться от очень многого, что вам ненужно и неприятно и приобрести очень многое, что сделает жизнь интереснее, богаче и ярче.

Добродетельная жизнь и вытекающая из нее самодостаточность мудрого человека являются основой для разрешения проблемы смерти. Эта жизнь наполняется таким качеством и такой гармонией, что человеку уже не страшно умирать. Добродетельный человек, согласно Сократу, столь совершенен, что способен принять смерть как нечто должное и необходимое.

Платон в своей «Апологии Сократа» рассказывает о том, как Сократ на суде заявил, что уже стар, и не боится смерти, которая есть или переход в небытие, или жизнь в Аиде, где он встретится с Гомером и другими выдающимися людьми. Более того, «правильная» смерть есть необходимая заключительная точка правильной жизни. Вот почему Сократ не мог и не хотел воспользоваться предложением своих учеников, организовавших ему побег из тюрьмы. Ученикам он сказал, что законы, хороши они или нет, следует соблюдать. На момент казни Сократу было семьдесят лет, и его бегство на чужбину под давлением страха смерти означало бы полный провал и его философии, и его жизни. Своей смертью Сократ подвел окончательную черту под своей жизнью как философией, реализованной в действии.

Таков путь добродетели.

Порок же делает человека слабым, изнеженным, уязвимым извне и, в конечном итоге, ведет к гибели. Порочный человек не может быть самодостаточным. Он не является хозяином самого себя. Преследуя различные блага и сокровища, он постоянно вынужден играть не в свои игры, и иметь дело с теми людьми, с которыми он по своей воле общаться не стал бы.[9] Такой человек подобен марионетке, нити от которой находятся в руках других людей. И даже если он достиг такого положения, когда другие люди оказываются зависимыми от его воли, даже в этом случае он несчастен, поскольку обречен на одиночество и снедаем постоянным страхом лишиться своего господствующего положения.

В воспоминаниях Джиласа (югославский коммунист, порвавший впоследствии с коммунистическим режимом Б.Тито) о Сталине я прочел о том, что в последние годы своей жизни Сталин на досуге вырезал портреты маленьких детей из журналов и обклеивал им стены своей комнаты. Это тем более странно, что у него не было теплых отношений ни со своими детьми, ни с внуками. Я долго недоумевал, чтобы это могло значить, пока одна моя знакомая не предложила следующее объяснение. Маленький ребенок является символом чистоты намерений и искренней любви. Маленькие дети еще не умеют по-настоящему лукавить, и им трудно изобразить любовь и привязанность там, где ее нет. Всесильный деспот, убивший всех, кого он любил, и отдалившийся от всех, кто любил его, из страха довериться им, оказался в таком эмоциональном вакууме, в котором портреты маленьких детей, наклеенные на стену, оказывались единственным мостиком к тому человеку, что умер в глубине его.

Но если добродетель столь хороша, а порок столь ужасен, и если добродетель столь выгодна, а порок столь убыточен, то почему большинство людей сторонятся добродетели и влекутся к пороку?

Здесь мы подходим к весьма оригинальной сократовской идее, которая впоследствии получила название «этический интеллектуализм Сократа». Сократ полагает, что люди избегают добродетели и охотно практикуют порок вследствие своего незнания. Они не знают, сколь прекрасна добродетель, и они не знают, сколь опасен и пагубен порок. И самое главное, они не знают о той пользе, которую им принесла бы добродетель и о том вреде, который причиняет им порок. Люди порочны по незнанию.

Для иллюстрации этой мысли я обычно прибегаю к следующему примеру.

Представьте, что я являюсь владельцем роскошного и дорогого автомобиля. Собираясь уехать куда-нибудь на пару лет, я задумываюсь о том, как лучше сохранить свой автомобиль. Оставить в гараже – его могут похитить. Доверить друзьям или родственникам – они могут прельститься им, ездить на нем и повредить его. И вот я понимаю, что если погрузить автомобиль на дно моря, то там он будет пребывать в полной безопасности. Я начинаю приводить свой план в исполнение, как вдруг товарищ объясняет мне, что мой план безумен – морская вода и соль уничтожат автомобиль столь быстро, что по возвращении мне не стоит даже трудиться с извлечением его на поверхность. Я желаю себе не зла, но блага. Но я чуть не причинил себе зло в силу своего незнания. Обнаружив же, что причиняю себе зло, я тотчас отказываюсь от опасных намерений.

Так и с пороком. Если человек поймет, какой вред он причиняет себе пороком, то не будет следовать этим путем, поскольку ни один человек не является себе врагом и каждый желает себе блага, но не зла. Таким образом, знание оказывается для Сократа необходимым условием правильной, хорошей жизни. Причем, под знанием здесь, похоже, следует понимать две вещи. Это и знание о том, что есть добродетель, и знание вообще, поскольку интеллектуальные занятия, поиск истины оказываются наилучшим способом развития и укрепления «мускулов» души. Именно с Сократа в античной философской традиции окончательно закрепляется отождествление знания и добродетели. И именно на этой основе впоследствии Платон сформулирует свое знаменитое триединство Истина-Добро-Красота.

Сегодня концепция Сократа представляется большинству философов достаточно наивной. Говоря о Сократе, они тотчас вспоминают Аристотеля – ученика его ученика, - который говорил, что одного знания добродетели недостаточно, ибо мы видим, что часто люди знают, сколь полезна добродетель и сколь опасен порок, но при этом все же следуют путем порока. Аристотель полагает, что знание добродетели должно подкрепляться воспитанием и привычкой, порождаемой этим воспитанием.

Но критикам Сократа можно возразить: скорее всего, Сократ под знанием добродетели подразумевал не внешнее механическое знание, но знание глубинное, экзистенциальное, преобразующее всю душу.

Спор этот может длиться бесконечно, так что выбирайте ту точку зрения, которая вам кажется более правильной. От себя же замечу, что рассуждения Сократа об опасности порока справедливы лишь отчасти. Образно говоря, я разделил бы всех людей на две неравные по количеству группы. Есть люди, которые по своей душевной организации подобны «швейцарским часам». Для таких людей порок (в сократовском смысле слова) действительно подобен все разъедающей ржавчине. Если такой человек займется продажей самого себя, то он не сможет насладиться теми благами, которые он получит от продажи. Ничто не будет радовать его, и он начнет деградировать и разрушаться. Есть же люди, которые своей душевной организацией подобны металлической болванке или кувалде. Их примитивная душевная организация делает их нечувствительными к пороку. Такой человек продаст себя и будет наслаждаться тем, что он важно едет с роскошной виллы в дорогой ресторан на великолепной машине. Этого ему вполне достаточно. Я не собираюсь судить кого-либо. Люди разные, различны и их пути.

Но есть и доля истины в сократовском увязывании знания и добродетели. Такая взаимосвязь существует, но она не жесткая и непрямолинейная. Продвижение в знании, как правило, способствует развитию души и располагает к добродетели, а то и делает последнюю необходимой. Пример тому – проект Просвещения. По прошествии пары сотен лет, минувших с того момента, когда просветители возвестили этот проект, мы видим, что в целом он оказался весьма успешным. Просвещение значительно улучшило нравы человечества.

Соответственно выглядит и философская деятельность Сократа. После того, как Сократ обрел себя на пути добродетели, он считает своим долгом объяснить окружающим, как опасны пути порока, по которым они следуют, и как прекрасна, и полезна добродетель. Этой «просветительской» деятельности была посвящена вся его жизнь.

Большую часть своего времени Сократ посвящал тому, что бродил по площадям и улицам Афин и вступал в дискуссии с различными людьми. Условно этих людей можно подразделить на две группы. Первые – это люди, которые, по мнению Сократа, были достойны его усилий, поскольку они чреваты прекрасной, добродетельной душой. Этим людям стоило помочь. Их следовало освободить от груза невежества и заблуждений и направить на путь познания, который с неизбежностью приведет к обретению добродетели.

Общение с этими людьми у Сократа осуществлялось не хаотически, но методически. В арсенале Сократа имелся метод, именуемый им «майевтика» (дословно, повивальное искусство). Сократ неоднократно говорил, что его мать была повивальной бабкой (в современных терминах – акушерка). Он наследовал ее искусство. С той лишь разницей, что его мать помогала рождению детей, а он способствует рождению прекрасной, добродетельной души. Искусство майевтики предполагало несколько инструментов.

Первый из них – диалектика. Это искусство Сократ позаимствовал у софистов, но несколько преобразовал его сообразно ситуации. По отношению к людям, недостойным подлинного знания, Сократ использовал агрессивную сторону диалектики. И здесь он действовал как настоящий софист. В отношении же к людям достойным диалектика реализовывалась, прежде всего, в виде наводящих вопросов, долженствующих помочь человеку самому обрести знание. Напомню, Сократ полагал, что сам он не обладает знанием, но владеет искусством помощи другим людям в их стремлении к знанию.

Важнейший метод в этом искусстве – индукция (восхождение от частного к общему). Сократ в беседе с человеком рассматривал частные случаи проявления добродетели, мужества, справедливости, красоты, истины и т. д. и пытался вместе с ним взойти к пониманию того, что есть добродетель вообще, мужество вообще, справедливость вообще, красота, истина и т. д.

Например, когда ему говорили, что красота – это красивый юноша, то Сократ спрашивал: нельзя ли, говоря о красоте, вспомнить о красивом коне, или прекрасной статуе. В итоге, собеседники приходили к общему понятию красоты – лишь приобщаясь к этому понятию, отдельные предметы и феномены становились прекрасными.

Так же и с мужеством. Если ему говорили, что мужество проявляется воином в битве, то Сократ вспоминал моряков во время бури или граждан, противостоящих несправедливостям тирана. В итоге, собеседники приходили к общему понятию того, что есть мужество. Знание этих вещей является, согласно Сократу, необходимым условием добродетели.

Другим методом, составляющим суть сократовой майевтики, являлась ирония. «Иро́ния (от др.-греч. εἰρωνεία — «притворство») — троп (оборот – С. Ч.), в котором истинный смысл скрыт или противоречит (противопоставляется) смыслу явному. Ирония создаёт ощущение, что предмет обсуждения не таков, каким он кажется.

По определению Аристотеля, ирония есть «высказывание, содержащее насмешку над тем, кто так действительно думает»» (Википедия)

Ироничность помогала Сократу разрушать бастионы невежества его собеседников.

Была и другая группа людей, с которыми он беседовал. Эта группа состояла из людей, как полагал Сократ, крайне зловредных. Эти зловредные люди своим напыщенным невежеством и пороком, облаченным в одеяния добродетели, смущали и уводили в никуда людей, достойных лучшей доли. Имея дело с такими персонажами, Сократ использовал свою диалектику и свою иронию в качестве грозного оружия, разоблачающего их пустоту и невежество. В этом случае ирония Сократа становилась чрезвычайно злой и жалящей.

Ирония сама по себе предполагает либо некий контекст, либо некий подтекст, а иногда и то, и другое. Если ирония добрая, то ее исходная посылка подразумевает, что собеседник в курсе этого контекста и этого подтекста. Если это так, то собеседнику как бы предлагается разделить выражаемую иронию. Если же ирония злая, то исходная посылка предполагает, что собеседник не в курсе контекста и подтекста. И если это так, то тогда ирония оказывается направленной на собеседника. Особенно злой она становится тогда, когда есть третьи лица, которые в курсе контекста и подтекста. Правда, есть и еще один вариант. Собеседник знает о контексте и подтексте, но не хочет о нем говорить. В этом случае ирония, отсылающая к этому контексту и подтексту, оказывается тождественной насмешке. Только эта насмешка оказывается скрытой, неявной.

Чем более продвинутым, более совершенным оказывается человек, тем искуснее он пользуется иронией и тем более устойчив по отношению к иронии, направленной на него. Такой человек с легкостью принимает удар, поскольку сам готов в любой момент иронизировать над собой.

Чтобы проиллюстрировать сущность иронии, я рискну рассказать анекдот из моей жизни.

В молодости я был серьезным и занудным персонажем. Но в определенный момент течение жизни подвело меня к необходимости экзистенциальных перемен. Я не буду вдаваться в детали, лишь отошлю вас к книге Белхова С.Н. «До различения добра и зла. Теория выживания неприспособленных форм» (М.: Пробел 2006 г.) Эти перемены коснулись в том числе и моего отношения к сексу. От пуританских взглядов я эволюционировал к взглядам достаточно широким и свободным. Но эволюция эта свершилась не в один день.

И вот где-то посередине этой эволюции мне довелось принять участие в большой интеллектуальной тусовке, собравшейся на одной туристической базе. В момент представления группа из трех девушек и одного молодого человека назвала себя «шведской семьей». Собравшиеся не поняли - шутка это или нет, но с этого момента за этой группой закрепилось наименование «шведская семья». Однажды меня пригласили к ним в гости. Я шел полный пафоса, ибо в тот момент эволюционировал от пуританского неприятия девушки в мини-юбке (и моего неосознанного вожделения к ней), к полному одобрению и энтузиазму. Более свободный взгляд на сексуальность я исповедовал с абсолютистским пафосом.

Естественно, в гостях у «шведской семьи» я привел разговор к их сексуальному эксперименту и с интересом стал расспрашивать о нем. Мне охотно рассказали об обычаях этой семьи, чем довели мой пафос до предела. В частности, на мой вопрос о том, как три девушки делят одного мужчину, мне ответили: «Эта проблема легко решается. В свое время турецкий султан бросал яблоко в бассейн и отдавал ночь той наложнице, которая в борьбе с другими это яблоко добывала. У нас нет бассейна, да и бороться мы не хотим, поэтому ночь достается той, кто лучше выполняет свои обязанности. Например, кто лучше помоет посуду или приготовит вкусный обед». Я бурно выразил свою поддержку их экзистенциальным смелости и мужеству, с которыми они противостоят косной и агрессивной среде. В порыве энтузиазма я чуть было не принялся читать им лекцию о сексуальных культурах мира или как-нибудь еще не выразил свою безмерное одобрение.

По дороге я размышлял о смелости и решительности этих людей и ставил их себе в пример. Придя к себе, я поделился впечатлениями со своим товарищем, который знал этих людей очень давно. После первых же моих восторженных слов его сразил гомерический хохот. Он хохотал долго и неистово, и постепенно до меня доходило, что это - всего лишь шутка. Как только я это понял, меня охватил жуткий гнев, ибо я представил, сколь глупо выглядел, общаясь с этими людьми. После чего я сделал самое худшее, что можно было сделать в этой ситуации. Я ринулся назад, ворвался в их домик и высказал им все, что о них думал. Основная мысль этой филиппики была в том, что издеваться над серьезными людьми - крайне бессовестно и некрасиво.

По мере развертывания моей гневной речи лица их вытягивались от удивления и грустнели. В конце же окончательно загрустившая девушка горько посетовала: «Сергей, как неудачно ты зашел! После твоего ухода мы пили чай и говорили друг другу о том, какой умный, проницательный человек нас посетил. Как тонко он понял наш стеб (жаргонное обозначение иронии) и как искусно он подыграл нам на более глубоком уровне. И в этот момент вбегаешь ты и кричишь об издевательствах и глумлении».

Этот эпизод окончательно уяснил мне сущность иронии. В самом деле, ирония здесь осуществлялась с добрыми намерениями, поскольку иронизирующие полагали, что я в курсе подтекста – никакой шведской семьей они не являются. Но в той мере, в какой я оказался не в курсе подтекста, ирония невольно стала злой. Если бы у этой ситуации были посторонние свидетели, то положение мое оказалось бы еще хуже, поскольку знание свидетелей о подтексте и аппеляция иронизирующих к этому знанию были бы контекстом к данной иронии.

Но, впрочем, вернемся к Сократу.

Беседа с человеком зловредным начиналась с того, что Сократ заявлял о собственном невежестве и выражал восхищение умом и знаниями собеседника. После чего он смиренно просил собеседника разрешить его сомнения относительного того или иного предмета. Собеседник с важностью соглашался и начинал свою «лекцию». Ирония Сократа состояла здесь в том, что он изначально знал, что его собеседник глупее и невежественнее его. И собравшиеся вокруг люди – ученики Сократа и просто прохожие – заранее знали, что Сократ вовсе не местный дурачок, а весьма опасный диалектик, который уже «съел» не одного «мудреца». И эти собравшиеся заранее предвкушали забавное зрелище интеллектуального банкротства напыщенного псевдомудреца, но виду не подавали.

Наш «мудрец» важно отвечал на вопросы Сократа, тот восхищался, говорил, что он в жизни никогда не слышал ничего более глубокого и умного, но просил разъяснить ему некоторые детали. Ободренный похвалой, «мудрец» разъяснял, после чего обнаруживал, что он противоречит сам себе. Стремясь выскользнуть из этих противоречий, он, ободряемый похвалами Сократа, впадал в еще худшие противоречия. Барахтаясь же в них, он доходил до нелепиц и абсурда. Все вокруг уже хохотали над ним, но Сократ оставался серьезным и преисполненным почтительного уважения к собеседнику. В какой-то момент тот начинал подозревать, что Сократ просто издевается над ним. Но обвинить в этом Сократа ему было трудно. Правда, иной раз, поверженный «мудрец» уже не мог сдержать своего гнева и кидался на Сократа с кулаками. Иной же раз он просто удалялся посрамленный и озлобленный под всеобщий хохот толпы и напутствуемый восхищенными эпитетами Сократа. Неудивительно, что у Сократа было так много врагов.

В одном из диалогов Платона собеседник Сократа восклицает: «Я, Сократ, еще до встречи с тобой слыхал, будто ты только и делаешь, что сам путаешься и людей путаешь. И сейчас, по-моему, ты меня заколдовал и зачаровал и до того заговорил, что в голове у меня полная путаница… Ведь я тысячу раз говорил о добродетели на все лады разным людям, и очень хорошо, как мне казалось, а сейчас я даже не могу сказать, что она вообще такое». (18, т. 1, с. 382 – 383.)

Сократ – это, безусловно, один из наиболее блестящих «героев» философии. Он вызывает искреннее восхищение у подавляющего большинства историков философии. Они солидаризируются с этой блестящей личностью и выдают ему всевозможные индульгенции: люди, посрамленные и опровергнутые Сократом, посрамлены и опровергнуты самой философией. О них не стоит жалеть. Так же как не стоит жалеть о прибитой назойливой мухе.

Восхищен Сократом и я. Но справедливости ради, должно взглянуть на ситуацию и глазами оппонентов Сократа. Афины – блестящий город, куда стекаются лучшие умы и самые выдающиеся таланты. Любой греческий мудрец знает об этом и мечтает занять достойное место среди них. Годами он шлифует свои способности и знания, оттачивает свое искусство риторики и диалектики, прозябает в малозначительных греческих городах и вот, наконец, он в Афинах. Публика в восторге, ученики стекаются со всех сторон, и самое время насладиться достигнутым. Но на свою беду наш заезжий мудрец встречает на улице местного уродца[10]… Час беседы с ним, и ему ничего не остается, как опозоренным и осмеянным вновь удалиться в провинциальную глушь. Возможно, наш мудрец не был близок к добродетели и истине, как был близок к ним Сократ. Но от этого его жизненный крах не перестает быть человеческой трагедией.

По своей сути Сократ, безусловно, - просветитель, и мне не за что упрекнуть его. Просветительский дух раззадоривает и меня. И мне трудно противостоять ему. Я убежден, что область истины – это не богадельня, в которой могут найти пристанище и покой инвалиды от интеллекта. Область истины – это ристалище, где сражаются блестящие и могущественные рыцари познания, и горе тем, кто проиграл схватку. Они должны удалиться, ибо истина не нуждается в них - она умрет в их расслабляющих объятьях. Все это так.

Но иногда меня охватывает сомнение в человеческой правоте просветительства. И хотя я убежден, что истина однозначно лучше заблуждения, время от времени я спрашиваю себя – имею ли я право по собственному разумению отнимать любимые заблуждения у других людей. Ведь люди в большинстве своем могут жить, лишь пребывая в заблуждении, в то время как истина, скорее всего, окажется для них невыносимым бременем. Обнаружение истины дает этим людям шанс стать сильнее, совершеннее и счастливее, но этим шансом смогут воспользоваться лишь немногие. Так был ли прав Сократ, который столь безжалостно сокрушал тех, кто противостоял, по его мнению, добродетели и истине?

Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 109; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!