Nel mezzo del cammin di nostra vita 1 страница
[10]
Дни близ Неаполя в апреле,
Когда так холоден и сыр,
Так сладок сердцу Божий мир…
Сады в долинах розовели,
В них голубой стоял туман,
Селенья черные молчали,
Ракиты серые торчали,
Вдыхая в полусне дурман
Земли разрытой и навоза…
Таилась хмурая угроза
В дымящемся густом руне,
Каким в горах спускались тучи
На их синеющие кручи…
Дни, вечно памятные мне!
1947
Венки
Был праздник в честь мою, и был увенчан я
Венком лавровым, изумрудным:
Он мне студил чело, холодный, как змея,
В чертоге пирном, знойном, людном.
Жду нового венка — и помню, что сплетен
Из мирта темного он будет:
В чертоге гробовом, где вечный мрак и сон,
Он навсегда чело мое остудит.
1950(?)
Ночь
Ледяная ночь, мистраль
(Он еще не стих).
Вижу в окна блеск и даль
Гор, холмов нагих.
Золотой недвижный свет
До постели лег.
Никого в подлунной нет,
Только я да Бог.
Знает только Он мою
Мертвую печаль,
Ту, что я от всех таю…
Холод, блеск, мистраль.
1952
Тэффи
Перед картой России
В чужой стране, в чужом старом доме
На стене повешен ее портрет,
Ее, умершей, как нищенка, на соломе,
В муках, которым имени нет.
Но здесь на портрете она вся, как прежде,
Она богата, она молода,
Она в своей пышной зеленой одежде,
В какой рисовали ее всегда.
На лик твой смотрю я, как на икону…
«Да святится имя твое, убиенная Русь!»
|
|
|
Одежду твою рукой тихо трону
И этой рукою перекрещусь.
«Красные верблюды — зори мои, зори…»
Красные верблюды — зори мои, зори —
По небу далекой чередой идут…
Четками мелькают в вечернем моем взоре —
За красным верблюдом красный верблюд…
Ах, недолго ждать мне с тоскою покорной,
Ждать, чтобы последний зарею потух.
Палицей огромной, чрез все небо, черной
Гонит их, торопит страшный пастух.
На небо наплыли óблаки-утесы…
Близок, близок отдых. Спешите скорей!
Там, в садах Аллаха надзвездные росы,
Там каждый получит по жажде своей.
«Хочу, вечерняя аллея…»
Хочу, вечерняя аллея,
В твоих объятьях холодея,
Шаги последние пройти,
Но меж ветвей твоих сплетенных,
Нездешней силою согбенных,
Нет ни возврата, ни пути.
Уже полнеба ночь объяла,
Но чрез сквозное покрывало
Твоей игольчатой хвои
Зловеще огнь заката пышет
И ветр не благостный колышет
Вершины черные твои.
Край мой
1. «Вот завела я песенку…»
Вот завела я песенку,
А спеть ее нет сил!
Полез горбун на лесенку
И солнце погасил!..
По темным переулочкам
Ходил вчера Христос.
Он всех о ком-то спрашивал,
Кому-то что-то нес…
В окно взглянуть не смела я:
|
|
|
Увидят — забранят!
Я черноносых, лапчатых
Качаю горбунят…
Цветут тюльпаны синие
В лазоревом краю…
Там кто-нибудь на дудочке
Доплачет песнь мою!
2. «На острове моих воспоминаний…»
На острове моих воспоминаний
Есть серый дом. В окне цветы герани,
Ведут три каменных ступени на крыльцо…
В тяжелой двери медное кольцо.
Над дверью барельеф — меч и головка лани,
А рядом шнур, ведущий к фонарю…
На острове моих воспоминаний
Я никогда ту дверь не отворю!
Письмо в Америку
Доплыла я до тихого берега
Через черный и злой океан,
И моя голубая Америка
Лучше ваших коммерческих стран.
Вот придут ко мне Ангелы гордые
И святых осуждающий клир
И найдут, что побила рекорды я
Всех грехов, оскверняющих мир.
Я заплачу: «Не вор я, не пьяница,
Я томиться в аду не хочу».
И мохнатая лапа протянется
И погладит меня по плечу.
«Ты не бойся засилья бесовского, —
Тихо голос глухой прорычит, —
Я медведь Серафима Саровского,
Я навечный и верный твой щит.
С нами зайчик Франциска Ассизского
И святого Губерта олень,
И мы все, как родного и близкого,
Отстоим твою грешную тень.
Оттого что ты душу звериную
На святую взнесла высоту,
|
|
|
Что последнюю ножку куриную
Отдавала чужому коту,
Позовет тебя Мурка покойная,
Твой любимый оплаканный зверь,
И войдешь ты, раба недостойная,
Как царица, в предрайскую дверь».
Вот какие бывают истории.
Я теперь навсегда замолчу.
От друзей вот такой категории
Я вернуться назад не хочу.
«Когда я была ребенком…»
Когда я была ребенком,
Так, девочкой лет шести,
Я во сне подружилась с тигренком —
Он помог мне косичку плести.
И так заботился мило
Пушистый, тепленький зверь,
Что всю жизнь я его не забыла,
Вот — помню даже теперь.
А потом, усталой и хмурой, —
Было лет мне под пятьдесят, —
Любоваться тигриной шкурой
Я пошла в Зоологический сад.
И там огромный зверище,
Раскрыв зловонную пасть,
Так дохнул перегнившей пищей,
Что в обморок можно упасть.
Но я, в глаза ему глядя,
Сказала: «Мы те же теперь,
Я — все та же девочка Надя,
А вы — мне приснившийся зверь.
Все, что было и будет с нами,
Сновиденья, и жизнь, и смерть,
Слито все золотыми звездами
В Божью вечность, в недвижную твердь».
И ответил мне зверь не словами,
А ушами, глазами, хвостом:
«Это все мы узнаем сами
Вместе с вами. Скоро. Потом».
Лидия Бердяева
|
|
|
Спутник
Со ступени на ступень…
А за мною — тень,
Кто-то в сером капюшоне,
Серой надушённый…
Прыгнул, руку протянул,
По стене скользнул,
За перила вдруг упал,
В черной тьме пропал.
Со ступени на ступень,
Вот и у порога…
А за мною — тень,
На стене — два рога.
Встреча
Месяц рогатый
Над хатой горбатой
Обгорелой, осиротелой.
Воет у хаты
Пес бесприютный,
Осиротелый…
Слышит месяц рогатый:
«Встаньте, родные! Вставайте!
Сына, солдата, встречайте!
В жарком бою убитого,
В поле зарытого».
Видит месяц рогатый:
Семь мертвецов,
Один за другим,
Выходят из хаты
Встречать солдата.
Скрылся за гору
Месяц рогатый.
Воет, воет у хаты
Пес бесприютный,
Лохматый…
Ноябрь 1943
Сова
На дубе старом
Я ночую.
Не спится мне,
Беду я чую.
Не спится мне.
Я полечу.
Лечу, лечу,
А ветер воет.
Чу! Голос ведьмы…
— Ау, ау! Кума, сюда!
К тебе есть дельце.
За лесом знаешь старый дом?
Невеста ждет там жениха,
А он умрет! Ха-ха! Ха-ха!
Лечу, лечу.
Вот сад, вот дом
Старинный, над прудом.
К окну лечу, крылом стучу…
— Умрет, умрет, умрет, —
Кричу.
Лето в Париже
Шестиэтажный дом…
В раскрытых окнах
Плечи, руки, лица
Над улицей повисли.
Дом веселится.
Шарманка воет у ворот,
В четвертом стонет Тино Росси,
В третьем вальс Шопена
Кружится с джаз-бандом.
Визжит певица.
Дом веселится,
И лишь один, там, на шестом,
От чахлой музыки,
От пошлости людской изнемогает…
Вдруг… окно он распахнул.
Взмахнула крыльями душа,
А тело шлепнулось о мостовую.
Март 1938
«Холодно, голодно, скучно…»
Холодно, голодно, скучно…
Шлепает дождь однозвучно…
Съежились души,
Тела ослабели,
Тащится жизнь еле-еле…
Что мне холод и голод земной?
Радость моя — со мной.
Я на земном берегу
Радость мою берегу.
Декабрь 1944
Сон
Мне снилась русская зима,
Сугробы снега в переулках.
Полозьев хруст морозно-гулкий,
Москва, укутанная в снег.
И я иду и вспоминаю
Былые зимы, былые дни,
А хлопья снега завевают
Мои шаги…
Вот Кремль! Вот башни вековые,
Часовни Иверской уж нет,
Но золотом развалины сияют.
Вся в золотом снегу
Иду и вижу:
Косматая клячонка, сани,
Ванька в шапке меховой
Кнутом мне машет:
«Барыня? А, барыня!
Садись! Куда везти велишь?»
Куда? Пока — в Париж!
Сентябрь 1939
Александр Кондратьев
Из цикла «Славянские боги»
Сварог
[11]
Над небом и землей и адом властелин,
С повязкой на устах и на очах златою,
Стою в безмолвии. Не жди. Не удостою
Я прорицанием. Мне ваших десятин,
Елея, петухов — не нужно. Я один
Из сонмища богов даров не жду. Струею
Курений жреческих и тихою мольбою
Довольствуюсь. Сварог уж длинный ряд годин
Не смотрит на грехи людские. Пусть другие
Карают вас. А мне наскучило карать,
Давать вам знаменья, благословлять на рать…
Земля постыла мне. Люблю небес круги я.
В них плаваю, блажен, и не хочу взирать,
Как корчатся тела закланные нагие.
Волос
[12]
Я — Волос, бог певцов и покровитель стад.
Все мне принадлежит, что волосом одето.
В дни светло-знойные, когда богиня Лето
И Дажбог благостно Земле тепло дарят,
Я вместе с тварью всей лучам небесным рад,
Целящим горести. Их ласкою согрета,
Поет свирель моя. Увы, не жду ответа
От той, что прежде мне дарила жгучий взгляд.
Я позабыт давно, но сам забыть не в силах.
Лежу на холмике, ничком, к земле припав;
Пью аромат цветов и благовонных трав;
Мечтаю в сумраке о ласках Лета милых,
И песен отзвукам русалочьих унылых
Я внемлю, от реки летящим из дубрав.
Перун
Я — князь богов, Перун. Престол мой выше туч;
Далеко молнией разит моя десница;
Грохочет по небу, сверкая, колесница,
Когда я мчусь на ней, ужасен и могуч…
Люблю листву дубов, люблю гремучий ключ;
Кабан[13] мне посвящен как зверь, орел — как птица.
Имею много жен. Из дочерей — Зарница
Моя любимая… От синеморских круч
До балтских хладных вод лежит моя держава,
От скал Биармии до царственных Карпат.
Повсюду властвую и насаждаю право;
Везде мои дубы священные шумят;
Везде приемлю дань, и, после войн, кровавый
Заколотых мне жертв впиваю аромат…
Мокошь
[14]
Я — Мокошь, Палия, Паликопа, Моланья.
Мне служат в Пятницу. Перунова жена,
Я Матерью громов и молний названа.
Мои увенчаны короной изваянья,
Дубовою листвой расшиты одеянья,
И с мужем трон делю на небе я одна.
К своим соперницам презрения полна,
Гляжу я на Зарю и Лето без вниманья.
Смущается Земля от блеска глаз моих,
И звезды прячутся в небесные чертоги.
С почтеньем предо мной склоняются все боги.
Сам грозный мой супруг всегда со мною тих.
А люди молят нив не трогать спелых их,
С тревогой тайною на лик мой глядя строгий.
Пробуждение Ярила
[15]
Стрибожьи вороны из-зá моря несут
С живой и мертвою водою два кувшина[16].
На потемневший труп Земли скорбящей сына
Посланцы вылили тот и другой сосуд.
Под влагою небес все раны зарастут.
Сон смертный отлетел от тела исполина.
Растаяли снега, и сочная ярина
Из вспаханной земли поднялась там и тут.
Ярило ожил вдруг. Его дыханья пар
В весеннем воздухе колеблется нагретом…
Очнулся юный бог. Мечтает он, как летом
Дыханьем этим он зажжет страстей пожар.
Заслышал пение… — И парнем разодетым
Вмешался в хоровод людских счастливых пар.
Светлый витязь
[17]
Белый конь по снеговым полянам
Где ни ступит, там земля видна.
Пробудить природу ото сна
Едет витязь под плащом багряным.
Всюду чтится по славянским странам
Светлый бог. Рука его сильна,
И Марену[18] копием она
Поразит, одетую туманом…
Золота червонного перчатки
Крепко держат конскую узду.
Под венцом трясутся на ходу
Жемчуга подвесок в беспорядке.
Кто ты, бог, стремящийся для схватки
По снегам и тающему льду?
Похищение весны
[19]
Кто только не желал назвать меня своей,
Кто не ловил меня, любовь мне предлагая!
Ах, не ко всем богам равно была строга я!..
Ярило и Дажбог… Не помню, кто милей.
Но счастья моего немного было дней.
Однажды с девами земными, вся нагая,
На берегу реки резвилась я. Пылая,
Большой костер горел из хвороста и пней…
В честь Солнца и Воды был праздник. Друг за другом
Скакали девушки через огонь. Подругам
Я крикнула: «Бегу! Глядите на меня!»
И прыгнула. Но тут внезапно бог огня,
Меня схватив, унес. Очнулась я с испугом
Царицей недр земных, где глаз не знает дня.
Плач Лады
[20]
Над погибшим божичем Ярилой
Плакала тоскующая Лада:
«Ты куда ушел, моя услада?!
Оживи, вернись, мой божич милый!
Не хочу, чтоб взят ты был могилой,
Чтоб тебе была Марена рада.
Ах, очнись! Сказать мне что-то надо…
Пробудись! Услышь мой стон унылый!..
Пусть любила не одна тебя я,
Пусть тобой любимо было много,
— Все мы стонем, все у Чернобога
Просим, слезы на песок роняя,
Чтоб тебя от смертного порога
Нам вернула Мать Земля Сырая…»
Чаша Чернобога
[21]
Как туча черная, мой темен грозный лик,
Глядящий на тебя со дна священной чаши.
Ты счастлив, что теперь не могут лица наши
Иначе встретиться — под грозный бранный клик,
В кипящей кровию живых и мертвых каше.
Узнал бы ты тогда, как Чернобог велик,
Какой бы ни был твой народ или язык,
Как ни были б крепки бойцы и копья ваши!
Теперь я только тень былых победных дней,
Лишь слабые черты воинственного бога
На тусклом серебре. Вина на них возлей
До вытертых краев. Зови меня и пей
Из кубка моего. И ночью у порога
Сереброусого ты узришь Чернобога.
Ретрский Радегаст
[22]
На ложе пурпурном, в доспехах золотых
И шлеме блещущем с простершей крылья птицей,
Сижу задумчиво с секирою в деснице.
Сень пестрая знамен и вражьих и своих
Колеблется вверху. Везут отвсюду их,
Чтоб поместить в моей таинственной божнице,
На славный ретрский холм у редарей в столице[23]…
Отсюда властвую, то яростен, то тих…
Щит с бычьей мордою и черной и рогатой
Мне украшает грудь — победы давней знак.
Из четырех голов лишь три унес мой враг…
С тех пор к моим ногам, в мой храм девятивратный[24],
Влекутся пленные, мне в жертву, супостаты,
И обезглавленным объемлет очи мрак.
Ругевит
[25]
От любопытных глаз в святилище укрыт
Багряно-алою завесой, семиликий,
Испачкан птицами, но грозный и великий,
С мечом, подъятым ввысь, застыл я, Ругевит.
Семь запасных мечей на поясе висит
Вокруг дубовых чресл руянского владыки.
Но мне уже давно не слышны браней клики.
Страна вкушает мир, и бог войны забыт…
Забыт, но все же бог! И, вещей думы полный,
Как будто слышу там, где в берег плещут волны,
Размерный весел шум… Я знаю: час пробьет,
И, полный викингов, пристанет датский флот…
Короткий, жаркий бой… И улыбнусь безмолвно
Секире вражеской, что у колен блеснет…
Полевые боги
Нас много есть в полях. Мы сторожим межи,
В канавах прячемся, оберегаем нивы…
Кто помнит имена богини Севы, Жнивы,
Олены-Скирдницы, Овсяницы?.. Скажи,
Ты видел ли когда зеленчуков[26] во ржи,
По-человечески кричащих шаловливо?
А Деда Житного, бредущего лениво?..
В полдневный летний зной выйдь в поле и лежи
В кустах меж нивами, борясь с дремотой сонной.
И ты увидишь, как тропинкой потаенной,
Склонясь опасливо, колосьями шурша,
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 89; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!