К дешифровке одного непонятного места 3 страница
ние превратить слово в символ. Но поскольку всякий сим-
вол - не адекватное выражение его содержания, а лишь
намек на него, то рождается стремление заменить язык
высшим - музыкой: "Музыка идеально выражает символ.
Символ поэтому всегда музыкален" (Андрей Белый, "Симво-
лизм, как миропонимание"). В центре символистской кон-
цепции языка - слово. Более того, когда символист гово-
рит о языке, он мыслит о слове, которое представляет
для него язык как таковой. А само слово ценно как сим-
вол - путь, ведущий сквозь человеческую речь в засло-
весные глубины. Вяч. Иванов начал программные "Мысли о
символизме" (1912) стихотворением "Альпийский рог" из
сборника "Кормчие звезды":
И думал я: "О, гении! как сей рог,
Петь песнь земли ты должен, чтоб в сердцах
Будить иную песнь. Блажен, кто слышит".
А из-за гор звучал ответный глас:
"Природа - символ, как сей рог. Она
Звучит для отзвука. И отзвук - Бог.
Блажен, кто слышит песнь, и слышит отзвук" .
Слово "звучит для отзвука" - "блажен, кто слышит".
Поэтому язык как механизм мало интересовал символистов;
их интересовала семантика, и лишь область семантики
захватывало их языковое новаторство.
В сознании Андрея Белого шаг за шагом формируется
|
|
|
другой взгляд: он ищет не только новых значений для
старых слов и даже не новых слов - он ищет другой язык.
Слово перестает для него быть единственным носителем
языковых значений (для символиста все, что сверх слова
- сверх языка, за пределами слова, - музыка). Это при-
водит к тому, что область значений безмерно усложняет-
ся. С одной стороны, семантика выходит за пределы от-
дельного слова - она "размазывается" по всему тексту.
Текст делается большим словом, в котором отдельные сло-
ва - лишь элементы, сложно взаимодействующие в интегри-
рованном семантическом единстве текста: стиха, строфы,
стихотворения. С другой - слово распадается на элемен-
ты, и лексические значения передаются единицам низших
уровней: морфемам и фонемам.
Проиллюстрируем это примером одного текста:
БУРЯ
Безбурный царь! Как встарь, в лазури бури токи:
В лазури бури свист и ветра свист несет,
Несет, метет и вьет свинцовый прах, далекий,
Прогонит, гонит вновь; и вновь метет и вьет.
Воскрес: сквозь сень древес - я зрю - очес мерцанье:
Твоих, твоих очес сквозь чахлые кусты.
|
|
|
Твой бледный, хладный лик, твое возликованье
Мертвы для них, как мертв для них воскресший: ты.
Ответишь ветру - чем? как в тени туч свинцовых
Вскипят кусты? Ты - там: кругом - ночная ярь.
И ныне, как и встарь, восход лучей багровых.
В пустыне ныне ты: и ныне, как и встарь.
Безбурный царь! Как встарь, в лазури бури токи,
В лазури бури свист и ветра свист несет -
Несет, метет и вьет свинцовый прах, далекий:
Прогонит, гонит вновь. И вновь метет и вьет .
Стихотворение буквально "прошито" разнообразными
повторами: целых слов и словосочетаний, групп фонем,
которые образуют здесь морфемы или псев-
1 Иванов Вяч. Собр. соч. Брюссель, 1974. Т. 2. С.
605.
2 Белый А. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1966. С.
311 -312. В дальнейшем ссылки на это издание даются в
тексте с указанием страниц.
доморфемы, воспринимающиеся как морфемы, хотя таковыми
в русском языке не являющиеся, и, наконец, отдельными
повторяющимися фонемами. В первом стихе:
| безбурный - бури | бур - бур |
| безбурный - лазури | бур - зур |
| царь - встарь | ар` - ар` |
| лазури - бури | ури - ури |
Только группа согласных ест ("встяръ") осталась без
|
|
|
повтора, но зато она богато промодулирована во втором
стихе: свет ("свист"), втр ("ветра"), cm ("несе/я") и
переходит в третий: свнцв ("свинцовый"), вовлекая ц из
"царь". Повторяются флективные части слов и коренные,
чем акцентируются грамматические признаки и лексико-се-
мантические значения отдельных слов, повторяются и це-
лые слова. В результате создаются два семантических
пятна:
безбурная лазурь, царь лазури, с одной стороны, и
образ смятенной бури - с другой. Каждое из этих пятен -
"большое слово", вбирающее в себя всю колеблющуюся се-
мантику отдельных лексических единиц языка и их грамма-
тических форм. Но и антиномические "безбурность" и "бу-
ря" отчетливо воспринимаются как однокоренные - проти-
воположные и единые. Противостоя друг другу, они на бо-
лее высоком уровне сливаются как варианты некоторого
высшего инварианта смысла.
Но одновременно протекает противоположный процесс:
смысл не только интегрируется, но и дезинтегрируется:
значимой и символической становится уже отдельная фоне-
|
|
|
ма, которая, в результате многочисленных повторов, об-
ретает автономность и семантически укрупняется. Более
того, разложение аффрикат ц-тс-ст и особенно образная
значимость фонемных контрастов в построении гласных
заставляют ощущать как значимые уже не целостные фоне-
мы, а их дифференциальные признаки.
Во второй строфе на фонетическую вязь накладывается
система местоимений: "ты" и "они" закрепляют за выде-
ленными надсловесными группами статус слов. Введение же
"я", в сочетании с не нейтральностью повествования
(восклицания и вопросы), вводит третий смысловой комп-
лекс - говорящего и превращает текст в монолог.
Глубокая значимость этого монолога сочетается с про-
роческим косноязычием, "невнятицей", по выражению само-
го Белого. Далеко за пределы обычных норм поэтической
речи выходит смысловой вес интонации. Это демонстриру-
ется, например, тем, что точный повтор на лексико-син-
таксическом уровне первой строфы в конце стихотворения
создает контрастный фон для меняющейся интонации: двое-
точие в конце первого стиха заменено запятой (отменена
длительность паузы, резко удлиняется дыхание). В конце
второго стиха перечислительная интонация сменяется вы-
ражением динамической смены, третий стих получает в
конце интонацию каузальности. Но особенно важна дли-
тельная пауза в середине последнего стиха: бедный зна-
чением союз "и" в сочетании с превращением грамматичес-
ки неполного фрагмента предложения в самостоятельную и,
более того, финальную фразу создает образ непрерывности
мятежа. То, что было вначале временным возмущением из-
вечной ясности, превращено в постоянную и сосуществен-
ную лазурной ясности стихию.
Поражает обилие синонимов, которыми пользуется Белый
для определения создаваемого им языка пророческого кос-
ноязычия:
Ах, много, много "дарвалдаев" -
Невнятиц этих у меня (с. 410).
Невнятицы, дарвалдаи, но и вяк, чушь. Последнее, ча-
ще всего, - оценка пророческого косноязычия непосвящен-
ными: "Чушь, Боренька, порешь!"
"Да, мои голубчик, - ухо вянет:
Такую, право, порешь чушь!" (с. 410)
"Святые ерунды" (с. 434), "метафорические хмури",
"лазуревые дури" (с. 408) и многое другое.
Этот создаваемый Белым язык далеко выходил за грани-
цы норм символизма, приближаясь к дадаизму Хлебникова,
"простому как мычание", или языковым экспериментам К.
Чуковского. Сдвигались с места все уровни языка и исс-
ледовались на предмет того, сколько из этой руды можно
выплавить новых смыслов.
Возможность соединить в одном и том же тексте "нев-
нятицы" и "дарвалдаи" и научно-терминологическое об-
суждение их, соединить "обе полы" языка таила в себе
возможность "онегинской" иронии. И Белый использовал
эту возможность в "Первом свидании". Здесь сфера проро-
ческого косноязычия - "невнятицы" - выступает в двойном
освещении. С одной стороны, она факт истории: истории
личности Белого, его поисков адекватного языка самовы-
ражения и эпохальных поисков "безъязыким" (Маяковский)
веком средств для обретения языка. По отношению к этому
факту объективной истории повествователь выступает как
историк и анализатор, пользующийся совсем другими
средствами в собственной речи. Правда, он не только ис-
торик, но и летописец-мемуарист, широко включающий в
свое повествование свою прошлую и сейчас уже экзотичес-
кую для него речь. От вчерашнего дня собственной речи
он отстранен иронией. Но повествователь - еще и пророк.
И здесь "вдохновенное бормотание" (Пушкин) становится
его собственной речью, уже свободной ото всякой иронии:
Благонамеренные люди,
Благоразумью отданы:
Не им, не им вздыхать о чуде,
Не им - святые ерунды...
О, не летающие! К тверди
Не поднимающие глаз!
Вы - переломанные жерди:
Жалею вас - жалею вас!
1 Белый А. Между двух революций. С. 8.
Не упадет на ваши бельма
(Где жизни нет - где жизни нет!) -
Не упадет огонь Сент-Эльма
И не обдаст Дамасский свет (с. 434).
При этом не следует забывать, что выходящие за пре-
делы символистской языковой техники эксперименты Белого
не отменяют и достижений символизма, в частности смыс-
лового обогащения за счет "просвечивании" значений че-
рез значения. Строки типа:
Фантомный бес, атомный вес -
соединяют "отзвуки" Вяч. Иванова с поэтической тех-
никой и языковым чутьем Маяковского.
Смысл семантической структуры "Первого свидания"
особенно наглядно раскрывается системой употребления в
поэме собственных имен. Дело не только в том, что Майя,
Упанишады, Серапис, призыв: "Воанергес" ведут к одним
культурным ассоциациям, а Максвелл, Кюри, Бойль и
Ван-дер-Ва-альс - к другим и что для многих читателей в
строке:
Хочу восстать Анупадакой, -
последнее имя - заумное звукосочетание, свободный от
конкретных ассоциаций знак культурной традиции (в дан-
ном случае - буддийской). Важно и другое: читатель мо-
жет не знать (или не понимать) уравнений Максвелла, за-
быть закон Бойля - Мариотта. Но он знает, что это умо-
постигаемые вещи: их можно понять, есть люди, которые
их понимают. Они относятся к языку науки, языку терми-
нов (сами их имена - лишь названия формул и законов).
Второй же ряд - знаки туманных пророчеств и прозрений и
принадлежат языку "невнятиц". Это о них говорится:
Язык!.. Запрядай: тайной слов! (с. 406)
Язык таинств, эзотерический, непонятный пигмеям ("О,
не понять вам, гномы, гномы", где само слово "гномы" в
духе барочной поэзии запрятано в загадку), есть однов-
ременно и жреческий и кружковой: отсюда обилие намеков
на интимно-кружковые реалии, требующие для посторонних
комментария. Но автор одновременно и иронический исто-
рик и научный истолкователь изображаемой им эпохи.
Такая задача требовала совершенно особых решений.
Андрей Белый искал себя и "велосипед" - язык для само-
выражения. Отсюда параллельность постоянных языковых
экспериментов и в такой же мере постоянного автобиогра-
физма. Однако "поиски языка" были одновременно задачей
эпохи, и автобиографизм перерастает неуклонно в исто-
ризм. Для этой сложной задачи нужно было совершенно
особое художественное мышление. Мы видели, как поиски
Белого вели его вперед - к Хлебникову и Маяковскому. Но
они вели его еще дальше вперед - к Пушкину, к "Евгению
Онегину", языковое совершенство которого все еще оста-
ется недостигнутой целью (а не вчерашним днем!) русской
поэзии. И если русской поэзии суждено идти к Пушкину,
то "Первое свидание" - веха на этом пути.
1988
Стихотворения
Раннего Пастернака.
Некоторые вопросы
Структурного изучения текста
Изучение процесса работы автора над рукописями поэ-
тического произведения пока еще мало втянуто в орбиту
структурных исследований. Это и понятно. Первым шагом
изучения структуры произведения является выяснение
синхронных соотношений конструктивных элементов различ-
ных уровней.
На этой стадии эволюция текста выступает как та за-
темняющая сущность вопроса сложность, от которой необ-
ходимо отвлечься. Правда, в собственно текстологической
работе исследователи давно уже пользовались (иногда
стихийно) структурными моделями, рассматривая рукопись
как последовательность синхронно сбалансированных плас-
тов замысла. Именно на структурности пластов рукописи
построена методика чтения-реконструкции, широко исполь-
зуемая советскими текстологами, например пушкинистами.
Рост интереса к диахронному изучению структур акти-
визирует внимание к процессам, к движению. При этом вы-
деляются два аспекта:
историческое движение завершенных текстов в едином
комплексе культуры и текстологическое движение от за-
мысла к завершению. Если при синхронном рассмотрении
текст рассматривается как изолированный, с точки зрения
своей внутренней имманентной структуры, и подчиненный
одним и тем же правилам на всем своем протяжении, то
диахронный подход сосредоточивает внимание на отношении
между структурами и последовательном развертывании не-
которых правил (в частности, во времени). Подход к
тексту с точки зрения его порождения' позволяет раск-
рыть некоторые закономерности, остающиеся в тени при
иных методах анализа. Следует оговориться, что мы дале-
ки от намерения задавать правила порождения поэтическо-
го текста вообще или какого-либо конкретного поэтичес-
кого текста в частности. Мы преследуем значительно бо-
лее скромную задачу:
представить себе, как выглядит поэтический текст,
если взглянуть на него с точки зрения процесса порожде-
ния. Необходимо напомнить, что "процесс порождения" не
следует отождествлять с индивидуальным творческим актом
того или иного поэта. Между ними такая же разница, как
между теоретической моделью порождения фразы и реальным
говорением. Представлять себе, что процесс порождения
описывает или призван описывать ход индивидуального ху-
дожественного творчества, все равно, что полагать, буд-
то говорящий на родном языке все время сознательно сле-
дует определенным грамматическим нормам и предписаниям.
В обоих случаях речь идет о логической модели интуитив-
ного процесса и об отношении правил к их реализации2.
Полезность подхода к тексту, при котором он рассмат-
ривается с точки зрения правил порождения, становится
очевидной при сопоставлении черновых рукописей таких
поэтов, как Пушкин и Пастернак. Легко убедиться, что мы
здесь имеем дело с разными моделями порождения текста.
Рассмотрим каждую из них с этой точки зрения.
Если, описывая структуру текста как синхронно-стаби-
лизированную систему, мы можем представить ее в виде
суммы правил, ограничивающих некоторый набор возможнос-
тей, то, анализируя черновики, исследователь получает
последовательность введения тех или иных ограничений.
Анализ вариантов текста, расположенных в порядке воз-
никновения их под пером автора, также может вестись с
двух точек зрения и, соответственно, достигать двояких
результатов.
С одной точки зрения, все возникающие в ходе работы
поэта варианты будут рассматриваться как некоторая еди-
ная парадигма, из которой совершается выбор окончатель-
ного текста. С другой - варианты будут располагаться
как иерархия, а каждый "шаг" в создании текста, переход
от одного пласта к другому - как результат введения но-
вых ограничивающих правил. В первом случае, выделив
текстовые пласты и установив их последовательность, мы
можем их рассматривать как тексты одного уровня. Тогда
перед
1 "Порождение текста" можно представить себе как не-
который механизм, обеспечивающий трансформацию опреде-
ленной ядерной структуры, например замысла, в множество
"правильных", с точки зрения некоторых норм, текстов.
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 198; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!