Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 16 страница
великим предприятием, снял с них оковы, рек им: вы сво-
бодны!" (л. 28-28 об.).
Свою речь Воейков заканчивал призывом встретить, в
случае надобности, ради отечества смерть на эшафоте.
Обращаясь к Петру III, Воейков говорил:
"Воззри на собравшихся здесь юных россиян, оживлен-
ных пламенною лю-бовию к отечеству! И если нужна крова-
вая жертва для его счастия, вот сердца наши! Они не бо-
ятся кинжалов! Они гордятся такою смертию. Самый эшафот
есть престол славы, когда должно умереть на нем за оте-
чество!" (л. 29 об- 30).
1 Открыто тираноборческий характер имели и другие
выступления Воейкова. 8 марта 1801 г., за несколько
дней до убийства Павла I, он произнес речь "О героиз-
ме", а 11 мая 1801 г. - ровно через два месяца после
дворцового переворота - в речи "О предприимчивости" го-
ворил: "...предприимчивость свергает с престола тира-
нов, освобождает народи от рабства, обнажает хитрости
обманщиков, открывает ослепленным народам и жрецам их -
коварных тунеядцев, в богах - истуканов... Предприимчи-
вость для суеверия есть всемогущий бог, громами поража-
ющий" (л. 110- 110 об.). Более откровенный тон послед-
ней речи объясняется общим изменением политической ат-
мосферы после 11 марта 1801 г.
Подобные выступления имели настолько неприкрыто полити-
ческий характер, что Андрей Тургенев даже был вынужден
|
|
|
напомнить об осторожности. На собрании 16 февраля 1801
г. он, возможно имея в виду и неизвестные нам прения
вокруг выступления Воейкова, предостерегал: "Отчего го-
ворим мы так часто о вольности, о рабстве, как будто бы
собрались здесь для того, чтобы разбирать права челове-
ка?" (л. 41).
Однако, как выясняется из дальнейшего текста его ре-
чи, Андрей Тургенев сам призывал товарищей по Обществу
готовить себя к тому времени, "когда отечество наше,
когда страждущая, притесненная бедность будет требовать
нашей помощи" (л. 41-41 об.).
Стремление некоторых членов придать заседаниям поли-
тический, общественно-воспитательный характер встретило
противодействие. Андрей Тургенев имел все основания ут-
верждать, что споры по вопросам политики "нарушают сог-
ласие нашего собрания" (л. 41). В самом деле, часть
членов, разделявшая политико-философские воззрения Ка-
рамзина, предприняла попытку изменить характер деятель-
ности Общества.
26 января, на следующем после выступления Воейкова
заседании, произнес речь Михаил Кайсаров. Мерзляков,
|
|
|
Андрей Тургенев, Воейков в своих речах привлекали вни-
мание членов Общества к насущным вопросам окружающей
действительности, к гражданскому служению общему благу;
М. С. Кайсаров же доказывал субъективность челове-
ческих представлений, делая из этого вывод о бесцель-
ности всякого рода общественной деятельности. Считая,
что "удовольствия существенные, в сравнении с теми бла-
гами, которыми воображение заставляет нас наслаждать-
ся", не имеют никакой цены, Кайсаров отказывался приз-
навать значение общественной деятельности: "Если бы я
хотел входить в дальнейшие исследования, если бы хотел
коснуться общественных постановлений, коснуться правил
религии, тогда стал бы я утверждать систему Беркилаеву
[Беркли], который говорит, что все видимое, весь мир,
все миры и мы все - не что иное, как мечта" (л. 31,
35).
Мысли, высказанные Михаилом Кайсаровым, связаны с
широко распространившейся в дворянской литературе тех
лет тенденцией. В последние годы XVIII в., столь бога-
тые революционными событиями в России и на Западе и
сопровождавшиеся усилением правительственной реакции,
писатели карамзинского направления развивались в сторо-
|
|
|
ну умеренного консерватизма. Одной из сторон этого про-
цесса было усиление субъективистских элементов в фило-
софии, сближение с воззрениями кружка А. М. Кутузова
1780-х гг. Сближение это четко обозначилось в содержа-
нии сборника "Аглая". В дальнейшем, в годы павловского
царствования, философская позиция Карамзина окончатель-
но приобрела законченность.
Агностические рассуждения проходят через весь "Пан-
теон иностранной словесности", издававшийся Карамзиным.
Впечатления человека определяются не объективными
свойствами предметов, а субъективным состоянием наблю-
дателя: "Внутреннее расположение сердца изливается на
наружные предметы"'. В записной книжке Карамзина за те
же годы находим: "Время - это лишь последовательность
наших мыслей"2.
Из этих предпосылок следовали совершенно определен-
ные общественно-политические выводы. Их высказал Карам-
зин еще в послании "К Дмитриеву" (1794). Это - убежде-
ние в бессмысленности попыток разумного переустройства
мира и отказ от общественной деятельности. Внимание че-
ловека должно быть направлено не на объективную дейс-
|
|
|
твительность (которую Карамзин называл "китайскими те-
нями своего воображения"), а лишь на внутренние, субъ-
ективные переживания3.
Взгляды представителей карамзинской школы не могли
встретить сочувствия у людей типа Андрея Тургенева или
Мерзлякова, относившихся в это время к позиции Карамзи-
на резко отрицательно. Сторонник демократической лите-
ратуры XVIII в.. Мерзляков враждебно относился к дво-
рянской эстетике карамзинистов. В разборе "Россиады"
Хераскова он отрицательно отозвался о карамзинском нап-
равлении в литературе: "В чем же мы по сие время подви-
нулись? - конечно, во многих мелких (курсив мой. - Ю.
Л.) приятных сочинениях, вообще в чистоте и наружной
изящности слога. Отчего главное богатство новейших
произведений состоит токмо в романах, в эпиграммах, в
шутливых посланиях, в водевилях, песенках и в пиэсах,
которые совсем не знаешь, к какому отнести роду?"4 Сле-
дует указать также на антикарамзинский памфлет А. С.
Кайсарова "Свадьба Карамзина". На позиции Андрея Турге-
нева в этом вопросе мы остановимся в дальнейшем.
Тем более декларативный характер приобретало выступ-
ление Жуковского 24 февраля 1801 г., пропагандировавше-
го программные принципы Карамзина. Выступление свое Жу-
ковский начал с пространной цитаты из послания Карамзи-
на "К Дмитриеву", а затем перешел к анализу центральных
положений программного предисловия к сборнику "Аглая".
Достаточно сравнить начало обоих документов.
У Жуковского: "Мы живем в печальном мире и должны -
всякий в свою очередь - искать горести, назначенные нам
судьбою..."
У Карамзина: "Мы живем в печальном мире, но кто име-
ет друга, тот пади на колени и благодари всевышнего.
1 Ленвиль и Фанни // Пантеон иностранной словеснос-
ти. 1798. Ч. 1. С. 157.
2 Карамзин И. М. Неизданные сочинения и переписка.
СПб., 1862. С. 199 (подлинник на франц. яз.).
3 Взгляды Карамзина переживали эволюцию. В данном
случае мы имеем в виду лишь его мировоззрение конца
1790-х гг.
4 Мерзляков А. Ф. Россиада, поэма эпическая г. Хе-
раскова. (Письмо к другу) // Амфион. 1815. Янв. С. 52.
Статья, как указывал сам автор, отражала споры в Дру-
жеском литературном обществе. "Я намерен, - писал Мерз-
ляков, - изображать здесь тогдашние наши размышления о
Россиаде в память бесценных бесед наших" (с.
45-46). Отрицательное отношение Мерзлякова к Карамзину
не дает еще, конечно, основания зачислять его в сторон-
ники Шишкова. См., например, его статью "Рассуждение о
российской словесности в нынешнем ее состоянии" (Труды
Общества любителей российской словесности. 1812. Ч. 1.
С. 55-110).
Мы живем в печальном мире, где часто страдает невин-
ность, где часто гибнет добродетель..." Или:
Мы живем в печальном мире,
Всякий горе испытал,
В бедном рубище, в порфире...
Выступление Жуковского не осталось без ответа. Спор
разгорелся вокруг понятия дружбы. Жуковский с идеалис-
тических позиций, считая жертву основой морали (а за
этим стояло убеждение в исконной противоположности об-
щих и частных интересов), отказывался признать дружбой
союз, не основанный на "бескорыстном" самопожертвова-
нии. "Вы, конечно, согласитесь со мною, - обращался он
к членам Общества, - что человек соединен с человеком
некоторым внутренним чувством родства, данным ему от
природы, а может быть еще больше своими собственными
выгодами, но вы согласитесь также, что сей союз,
сколь он, впрочем, ни силен, не может называться именем
дружбы" (курсив мой. - Ю. Л.) (л. 45-45 об.).
Против Жуковского выступил Мерзляков. "Польза, - го-
ворил он, - тот магнит, который собрал с концов мира
рассеянное человечество Польза, друзья мои, то
существо, которое соединило нас здесь. Мы одевали его,
по обычаю всего света, в разные пышные одеяния, давали
ему многоразличные имена, поклонялись ему под видом
дружбы, под видом братства и проч..., может быть от то-
го самого терял он свою силу. Полно мечтать о будущем!
Перестанем искать причину нашей холодности или причину
нашей привязанности к собранию в отдаленных облаках,
рождаемых воображением нашим - что же делать? Надобно
раскрывать пользу, которую всякий из нас надеется полу-
чить от собрания" (курсив мой. - Ю. Л.) (л. 53-53 об.).
Центром борьбы сделалась оценка карамзинизма.
Выступление Андрея Тургенева (видимо, на заседании
22 марта) было направлено на развенчание Карамзина.
Борьба в Обществе усложнилась выступлениями С. Е.
Родзянко. Андрей Тургенев считал, что о религии здесь
"никогда бы упоминать не должно" (л. 41), и даже Михаил
Кайсаров выражал сомнение в бессмертии души и загробной
жизни. Родзянко же был настроен откровенно-мистически.
Об отношении к нему ведущей группы членов Общества сви-
детельствует высказывание А. С. Кайсарова в письме к
Андрею Тургеневу: "Как бы ты думал, о чем мне случилось
говорить с Родзянкою? О Боге. Он много в[рал? верил?] и
потому он не нашего поля ягода"3.
В такой кипучей, противоречивой атмосфере Общества
складывалась литературная программа Андрея Тургенева.
За свою короткую жизнь он пережил стремительную идейную
эволюцию. Масонские идеи, в кругу которых вращалось
старшее поколение тургеневского дома, очень скоро пе-
рестали
1 Аглая, 2-е изд. М., 1796. Кн. 2. [С. 5].
2 Карамзин Н. М. Веселый час // Полн. собр. стихот-
ворений. М.; Л., 1966. С. 101.
3 Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. С. 46. - Конъек-
тура В. М. Истрина.
его удовлетворять. Андрей Тургенев, бесспорно, мог бы
присоединиться к словам своего брата Александра, писав-
шего в 1810 г. Николаю: "Я не принадлежу и не буду при-
надлежать ни к одной [ложе]"1.
1790-е гг. отмечены для Андрея Тургенева влиянием
Карамзина. В этом отношении характерен черновой набро-
сок, хранящийся в архиве Жуковского. Андрей Тургенев
развивает здесь любимую мысль Карамзина о субъективнос-
ти человеческих представлений и заканчивает прямой апо-
логией Карамзину: "По большей части вещи кажутся нам
хороши или худы не потому, что они таковы в самом деле,
но по расположению души нашей истинно прекрасная вещь
может казаться нам то прекрасна, то посредственна и да-
же худа..." Далее он говорит о том, что впечатление от
литературных произведений определено субъективным сос-
тоянием читателя. В минуту счастья надо читать Карамзи-
на. "Тогда песнь "К милости" извлечет тихие, блаженные
слезы из глаз твоих, и "Цветок на гроб моего Ага-
тона" исполнит душу твою ни с чем не сравненными ощу-
щениями"2.
Однако очень скоро Карамзин перестал быть в глазах
Андрея Тургенева непререкаемым авторитетом. Эпоха пав-
ловской реакции была для него временем обострения инте-
реса к политике. Идеалом его становится не проповедь
отказа от общественной борьбы, а деятельная любовь к
отечеству.
Осознание несправедливости существующего строя соче-
талось у Андрея Тургенева с формированием всепоглощаю-
щего чувства любви к родине, которое оказало влияние
также на его младших братьев и определило известное
высказывание Николая Тургенева: "Ни о чем никогда не
думаю как о России. Я думаю, если придется когда-либо
сойти с ума, думаю, что на этом пункте и помешаюсь"3.
Андрей Тургенев, как и его брат Николай, "одну Россию в
мире" видел. Это делает его путь чрезвычайно напоминаю-
щим политическое развитие декабристов. Принимая участие
в организации Дружеского литературного общества, Андрей
Тургенев считал, что цель его - "возжигать сердца наши
священным патриотизмом в сии священные минуты
каждая мысль, каждое биение сердца в нас да будет пос-
вящено отечеству" (л. 41 об.).
Интересно, что в числе героев-патриотов, следовать
которым Тургенев призывает современников, он называет
не только Леонида и Аристида, но и убийцу тирана, рес-
публиканца Брута, и Кодра, добровольно пожертвовавшего
царским саном и жизнью ради спасения Афин и установле-
ния в них республики.
"Ах! Может быть - с восторгом произношу слова сии -
может быть, воссияет тут в сердцах наших луч того не-
бесного огня, который согревал сердца Леонидов, Кодров,
Брутов и Аристидов. Какое блаженство! друзья мои! Ожив-
лять в груди своей, в нашем тесном кругу тень оных ве-
ликих времен прошедших, когда всякий человек был рев-
ностным гражданином, сыном отечества, которое с любовью
прижимало его к своему сердцу, кото-
1 Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. С. 430.
2 РНБ. Ф. 286. On. 2. Ед. хр. 320. Л. 2-2 об.
3 Тургенев Н. И. Письма к брату С. И. Тургеневу. М.;
Л., 1936. С. 200.
рому с любовью приносил он в жертву жизнь и все бла-
женство жизни своей... Проснитесь, дышите в нас вели-
чие, бессмертные мужи! веселитесь тем, что чрез целые
тысячи лет пример ваш служит светильником на пути нашей
жизни!" (л. 42-42 об.). Высокий патриотический пафос,
"священный энтузиазм" речей Андрея Тургенева роднит их
с публицистическими выступлениями декабристов.
Все силы Андрея Тургенева были направлены на искание
истины. Патриотический пафос его в начале 1800-х гг.
приобретает свободолюбивую окраску.
В дневнике его находим строки: "Там только, где
страдает и теснится невинность, там буду я говорить
всегда громко; в таком случае девиз мой:
Ни перед кем, ни для чего!"
В том же дневнике Андрей Тургенев записал интересный
разговор с А. С. Кайсаровым. Последний рассказал ему о
случае издевательства офицера над человеческим достоин-
ством солдата, который должен был являться молчаливым
свидетелем поругания своей супружеской чести: "Если бы
он в этом терзательном, снедающем адском молчании зако-
лол его! Мог ли бы кто-нибудь, мог ли бы сам бог обви-
нить его? Молчать! Запереть весь пламень клокочущей ге-
енны в своем сердце, скрежетать зубами, как в аду,
смотреть, видеть все и - молчать! Быть мучиму побоями,
быть разжаловану по оклеветаниям этого же офицера! Дух
Карла Моора! И в этом состоянии раба, раба, удрученного
той тяжестью рабства, какое сердце, какая нежность, ка-
кие чувства}"1 В речи на торжественном заседании Дру-
жеского литературного общества Андрей Тургенев, обраща-
ясь к отечеству, подчеркнул свободолюбивый характер
своего понимания патриотизма: "Цари хотят, чтоб пред
ними пресмыкались во прахе рабы; пусть же ползают пред
ними льстецы с мертвою душою, здесь пред тобою стоят
сыны твои! Благослови все предприятия их! Внимай нашим
священным клятвам! Мы будем жить для твоего блага". Лю-
бовь к отечеству, пишет автор, "заставляет презирать
смерть, дабы или здесь соделать отечество свое благопо-
лучным, или в небесах найти другое отечество". В письме
к Жуковскому от 9 марта 1802 г. Андрей Тургенев сообщал
о своих впечатлениях от книги Архенгольца "Annalen der
britischen Geschichte": "Какая воспламенительная книга!
Что французская вольность? Что Бонапарт? A propos2:
как, брат, умаляется этот великий Бонапарте, которого я
любил, которому я удивлялся! Славны бубны за горами,
или
Когда какой герой в венце не развратился".
1 Архив братьев Тургеневых. Вып. 2. С. 80, 83.
2 Кстати (франц.).
3 Цит. по: Веселовский А. Н. В. А. Жуковский. Поэзия
чувства и "сердечного воображения". Пг., 1918. С. 53.
Увлечение Бонапартом - республиканским генералом столь
же типично, как и последующее разочарование. "Кто от
юности знакомился с героями Греции и Рима, тот был тог-
да бонапартистом", - вспоминал С. Н. Глинка (Глинка С.
Н. Записки. СПб., 1895. С. 194).
Есть основания полагать, что Андрей Тургенев не ограни-
чился критикой политического угнетения - внимание его
привлекали также вопросы социальной несправедливости и,
прежде всего, крепостного права. Следует помнить, что
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!