Неразрушенное время. Александр Самойленко 8 страница
Впрочем, было ещё маленькое продолжение. Я приехал к ней этим же вечером. Она долго не выходила, потом вышла. Лицо заплаканное. Тётка е пилила весь день за нашу целомудренную ночь и собиралась отправлять назад, в Иркутск. Ольга, конечно, со мной никуда не пошла, и мы расстались.
Одну секунду – долгую-долгую, может быть, растянувшуюся на целую жизнь, мы смотрели друг другу в глаза, в эти чувствительнейшие объективы мозга.
«Прощай навсегда. Не увидимся больше. Я ещё не готов к тому, что завещала тебе мама. У меня нет ничего – ни квартиры, ни денег, ни приличной профессии. Прощай, я запомнил тебя!» – Сказали ей мои глаза.
А в её я подсмотрел одиночество и тоску, как будто проглядывающую через многотерпеливнй слой будущих лет. Я уходил от неё, словно от давно любимого человека, предчувствуя, что теряю безвозвратно, может быть, то, что могло бы стать безмерно дорогим.
Наши судьбы щёлкнули бильярдными шарами и раскатились в разные стороны в противоположные лузы.
Было тошно и муторно. Я зашёл куда-то, чуть ли не в тот же самый вчерашний буфетик, и залил ядовитой дрянью, выпускавшейся тогда, как, впрочем, и сейчас, в изобилии, – и необратимость данного момента, и непонятность своей растрёпанной, устремлённой чёрт знает куда души.
Я поехал к кому-то в тот вечер, к какой-то нелюбимой, очередной раз упав, унизив в себе высокое, ещё не умея переживать его наедине с собой...
М о л о д о с т ь – э т о к о м е д и я, н а д к о т о р о й в с т а р о с т и х о ч е т с я п л а к а т ь.
|
|
|
... Ё за хратантэ иссоари..., «газель», вдохновленная музыкой, плавно двигается по кругу, соизмеряя свои движения о мелодией. За ней, в таком же мгновенном порыве, скользит эскорт мальчишек...
– Позвольте? Я не помешаю? – на Сергея смотрят голубые старческие глаза, сильно увеличенные линзами очков.
«Поднёс тебя черт. Всё настроение сломал. Джентльмен...»
– Да что... Чего... Скамейка не моя, государственная... – кое-как расклеивая губы, отвечает Сергей. Говорить совсем не хочется. «Старикану от одиночества не терпится почесать язык».
... Ё за хратантэ иссоари...
– Ах, «Арабское танго»!
«Так и есть. Встать и уйти? Неудобно. Пять минут посижу, потом. Ноги остыли, пора размяться».
– Да, «Арабское танго»... Помню, его первый раз услышал лет двадцать назад. Или тридцать. С возрастом, знаете ли, плюс-минус десять лет ничего не значат. Иногда думаешь – вот это было двадцать лет назад. А оказывается, на самом деле это было сорок лет назад. Да-а, время... Оно придумано для всех разное… – Старик уселся уютно и, видимо, надолго.
– «Арабскому танго» двадцать семь лет. Во всяком случае, столько лет пластинке. Это я знаю точно. Мне было тогда почти одиннадцать, когда она ышла. – «Вот так тебе, динозавр. Чтоб не вздумал обзывать меня «молодым человеком». Одиннадцать и двадцать семь – тридцать восемь. Посчитаешь».
– О, молодой человек! Вам всего лишь тридцать восемь? Впрочем, выглядите вы значительно моложе.
«У-ух! Старый...»
– Ну, вы тоже хорошо сохранились. Вам больше семидесяти не
дашь. – «Получи!»
– Не-ет, я в последние годы сдал, – заскромничал старикан, однако тень самодовольной улыбочки, как показалось Сергею, промелькнула в его немногочисленных морщинах. В действительности, ему можно было дать, пожалуй, не более шестидесяти пяти. Впрочем, это другие, неведомые фазы и превращения, можно ошибиться.
– Но спасибо за комплимент. Мне, вообще-то, девяносто два года. – Его голубые увеличенные глаза настороженно зыркнули: торжество и грусть, и страшная жуткость в них блеснули. Как будто они, эти глаза, не только регистрировали чужой мгновенный шок – привычный и неприятный, но сами поражались: «мне – девяносто два года?!?»
– Де-вя-но-сто-два-го-да?! - спрашивает Сергей. «Цари, революции, войны, радио, телевидение, авиация, космос, астрономия, физика, сотни миллионов смертей, чьи-то взлёты и падения, чья-то слава и её полное забвение, рождение и гибель государств, политики, аферисты, террористы... и что еще? Всё в нём, вот под этим старым зимним пальто с серым каракулем. Под этой кроличьей шапкой голова, в которой несколько эпох».
|
|
|
|
|
|
– Де-вя-но-сто-два-го-да?! – спрашивает Сергей. «Или он пуст и там, под старым зимним пальто с каракулем и кроличьей шапкой только девяностодвухлетняя трухлятина?»
«Старик как старик. Самый обыкновенный. В толпе не заметишь. Толпа. Стадо. А здесь – скамейка. Необитаемый остров, интересно. Девяносто два года, где я его видел? Где-то я его видел...»
... Ё за хратантэ иссоари... Те у ю суп, те у ю суп...
– Вы из породы долгожителей? Вы вегетарианец? Свои секреты? Определённый образ жизни? – Сергей сыпанул несолидно горсть вопросов. «Впрочем, суета. Больное сердце... Смешно. Я не младше его. Знаю, что такое смерть. Всегда со мной».
– «Арабское танго»... это было... Вы говорите, двадцать семь дет назад? Да, мне тогда всего шестьдесят пять... и чувствовал себя прекрасно. Жена ещё была жива... А я влюбился, знаете, как мальчишка. В последний раз. И это «Арабское танго»... А с женой мы уже не любили друг друга. Я, знаете ли, был трижды женат. Ох, первая была негодница, предательница. Изменщица. Я её оставил.
А две другие умерли. А я, знаете, влюбился, и «Арабское танго», а третья жена была ещё жива, но уже болела... У меня память хорошая, но вот дочерей – у меня только дочери... Так, от Валентины у меня была Катя и Оля. Нет, это у меня от Клавы. Вы знаете, дочерей я путаю – от какой жены какие. Любовь, знаете ли, ну, вы ещё молодой человек. А с возрастом понимаешь – что это сладкий обман. Гормоны, надпочечники, адреналин и что-то ещё, а всё-таки... Это прекрасно, хотя и недолго, кратковременно, всё кончается. Но это замечательно, что можешь не только о себе и себя... А потом всё кончается. Идёшь, знаете ли, с работы, по морозу за двадцать километров, уставший... А она только и спросит: «Сколько получил?» Женщины... мы их для себя выдумываем.
|
|
|
Л ю б о в ь д е л а е т с т а р и к а ю н о ш е й, ю н о ш у – м у ж ч и н о й, м у ж ч и н у – р е б ё н к о м, р е б ё н к а – м у д р е ц о м а м у д р е ц а – д у р а к о м...
– Ха-ха, может быть.
– Вы мясо совсем не ели?
– Мясо? Какое мясо? Ах, мясо! Нет, не ел. На гражданской когда воевал, ел дохлую конину. У меня прадедушка прожил сто тридцать лет. Я у него в любимых правнуках ходил. Вот он меня с детства и учил – как жить долго.
– А-а, так вы всё-таки из породы долгожителей, – разочарованно протягивает Сергей, на несколько секунд забыв про больное сердце и поверив в существование рецепта долголетия – лишь стоит поподробнее распросить вот это чудо-юдо, если оно, конечно, не врёт. Смешно...»
– Да нет, молодой человек, нет...
– Меня зовут Сергеем.
– Очень приятно, будем знакомы, – старик расцвел улыбкой. – А
меня – Аверьян Спиридонович. Так знаете ли, всё обстоит совсем иначе, иначе... Есть, конечно, природа, порода, но... Вот у меня шесть братьев. Они все умерли в шестьдесят-семьдесят лет.
– Они не следовали советам вашего прадеда? – «Где-то я его всё-таки видел?»
– Да, не следовали. Вы спрашивали о питании. Я вам расскажу. Пожалуйста. Никаких секретов у меня нет. Пожалуйста. Мясо почти до тридцати не пробовал. Молочные продукты, яйца – тоже не употреблял. Категорически! Каши, хлеб, овощи, фрукты. Яблоки. Яблоки – это главное! Нет свежих – ем сушёные. И никаких жиров! Только растительные масла. Вот, горох. С вечера ставлю размачивать, а утром варю девяносто минут. Вкусно, полезно. Морковь тоже.
– Да, но осуществимо ли? Для всех? Рабочий у станка? Шахтёр? И так далее. Без калорий, без мяса?
– Да-да! Всё много сложнее... и если концептуально, вот здесь и рождается вопрос вопросов – что такое человек? Машина? Робот? Разумная машина? И насколько она разумна? Почему люди работают во вредных условиях? И в смертельно опасных для здоровья и жизни? Ведь в большинстве случаев есть выбор – уволиться, уйти, сменить профессию. Или это долг, совесть, зарплата? Не-ет, сложнее, всё сложнее.
Я очень много думал над этими вопросами. Но вот вы говорите – без мяса? Но я прожил. И две войны, и революция на моей памяти. И не гулял, знаете ли, работал, да ещё как... На второй уже не воевал, правда. Я радиоспециалистом был. Делали радиостанции. Тяжело работали. И умственно, и физически. И голодать приходилось. Но знаете, голод я много легче выдерживал, чем те, кто тяжелую пищу кушал. Да, много легче.
– А с женщинами? Без мяса...
– Мера, во всём мера. Нужно жить по средствам. По средствам своего здоровья. Особенно в молодости. Ведь большинство черпает в молодости. Берут в кредит у предстоящих лет. А отдавать-то потом нечем...
– Я тоже трижды женат. Был. И первая тоже шлюшонка попалась, –Сергея как-то нечаянно вынесло на откровенность, может быть, в ответ на доверительность старика.
– Шлюшонка? Мы вс-таки к ним несправедливы. Женщины обходятся с нами так, как обходимся с ними мы. Впрочем, конечно, е с т ь ж е н щ и ны, з а б ы т ь к о т орых н е в о з м о ж н о – т а к и е к о ш м а р ы н е з а б ы в а ю т с я...
«О, недурно, старик!» – А как же быть всё-таки с шахтами, с радиацией и загрязнёнными цехами? Вы говорите – выбор? А я вот работал когда-то. Цех, в нём электропогрузчики заряжаются. И никакой вентиляции. Газ плотный висит – кислота, щёлочь, свинец. Из глаз слёзы текут, лёгкие колет, кашляешь, а работаешь. У меня уже в то время сердце болело. Ну, выскочишь на улицу, во двор – подышать, а там полный двор грузовиков с работающими моторами. И никакого выбора. Негде мне было в то время работать. Какое уж здесь долгожительство...
– Вот я и говорю – так ли мы разумны? Или это просто издержки несовершенства прогресса и в будущем, когда будут работать автоматы...
Б у д у щ е е в с е г д а п р е к р а с н о – х о т я б ы п о т о м у,
ч то т а м н е б у д е т н а с...
Сергей уже почти не слушал старика, а смотрел на «газель». Та, под новую музыку – рок, пыталась выделывать модерновые фигуры. "Красивые ноги. Что молодым эти дурацкие философствования? Они принимают жизнь такой, какова она есть, и этот изменившийся состав воздуха, и отравленную воду – они считают первозданными. Им нужно торопиться, «жить не по средствам», чтобы успеть размножиться. Нельзя же предположить, что в подобной «окружающей среде» можно прожить – если дышать этим ядом с грудного возраста, – хотя бы до пятидесяти? Неугомонный старичок...»
... – И вот он написал статью, что в нашем заливе селёдка больна белокровием, а в камбале – хлорные и цианистые соединения. Рыбу есть категорически нельзя! И что вы думаете? Власть запретила публиковать статью. Рыбу ловят и продают, травят людей. Прячем по-страусиному головы в песок, как будто...
– Я недавно купил два килограмма свежей селёдки. Поел – по телу сыпь страшнейшая пошла, как от радиации, – нехотя говорит Сергей. Он ожидал от долгожителя чего-то большего, а тот скатился на общеизвестные банальности. «Но в старике есть что-то, есть. Не доверяет мне, считает глупым и молодым. Ну, погоди, я ж тебя раскручу...»
– Значит, вы полагаете, что мы – роботы? – Спросил Сергей в упор.
– Ну-у... Я... Не совсем. А в общем-то, все мы автоматы, все! Наши стремления, потребления, вкусы, моды – разве это не автоматизм? А наши профессии? И два общества на земле было – разве случайно? Для соревнования и развития. Нам необходимо развиваться. Скоро, наверное, начнется соревнование с дальним космосом. И жить научатся долго-долго – потому что летать далеко будут. Всё обусловлено, изобретения приходят строго в своё время. Кому-то это нужно, кто-то нас программирует...
– Вы верите в бога? – «Ага, попался старичок».
- А как вы считаете, Сергей, верил в бога Лев Толстой?
– Ну, судя по тому, что церковь предала его анафеме...
– А он всё-таки верил... «Ну, что, мальчишка! Он и дневников-то его не читал, молодые... Не понять им. Только в старости приходит награда – озарения. За всё-за всё! За одиночество – без самых близких. Все умерли. Давно-давно. Что я ему и всем им? Марсианин. Не с кем говорить. Не понимают. Но есть награда – озарения. Лежишь и думаешь, думаешь. Все поступки, мысли – свои, чужие... И уходишь, уходишь далеко, за край, о чём не пишут. Да они не знают этого! Озарения. Всё понимаешь, обо всём догадываешься..."
0 с о б е н н о м н о го в ж и з н и н у ж н о у ч и т ь с я т о м у, ч е м у н и г д е н е у ч а т...
– Вы, Сережа, не читали тайный дневник Толстого?
– Читал. Он верил, что после смерти перейдет в некое высшее духовное состояние, которое и есть настоящее бытие. Так, кажется?
– Да-да, это и был его Бог! И ещё... В старости, понимаете, существует нечто... Ну как бы вам понятнее... Такое состояние... Как будто находишься в таком месте, откуда всё видишь и понимаешь. Озарения... В молодости это недоступно, – старик лихо зыркнул на Сергея, как бы подчеркивая свое превосходство.
«Ай да старичок! «Озарение»! У меня «благодать», а у него «озарение»! Мы говорим об одном и том же! Что это?! Единственное, к чему можно прийти? Озарение, благодать... И дальше – ничего? Ещё одна иллюзия, как любовь и здоровье... Взамен их».
– Всё уже было. Всё написано. Ваши «озарения» /и моя «благодать» – хотел прибавить Сергей, но не прибавил. Долго объяснять, да и всё равно старик не поверит/ - это буддизм. Даже, дзэн-буддизм.
– Вы думаете, я не знаю, что такое дзэн-буддизм? Что такое «мгновенное просветление» или «дао»? Э-э, молодой человек, я это читал ещё задолго до вашего рождения! – Старик психанул.
– Я так не думаю, Сидор Спиридонович...
– Аверьян Спиридонович.
– Извините, Аверьян Спиридонович. Я так не думаю. Я хотел лишь сказать, что все философии возникли из недостатка научной информации. А многие из них вообще отрицали науку. Тот же буддизм. Они черпали из самого человека, из субъективных ощущений. Но человек изменчив, текуч, как говорил лев Толстой.
Возрастные кризы – переходы из возраста в возраст, щёлкают реле, меняются кассеты с программами. Меняются законы и нашей планеты – научные, общественные, социальные, а мы пытаемся ухватиться за догмы-философии. Нам так проще: спокойнее и надежней.
Вот то же сатори – «мгновенное просветление»? Эти «всезнания» и «всеобъемлимость» – не природная ли, генетическая компенсация за старость и... смерть?
Старик выдернул ладонь из толстой овчинной рукавицы и протянул Сергею для пожатия. Тот принял её с некоторым смущением и даже робостью. Ладонь, которой девяносто два года...
– Вот... Вот правильно. Так-так, редко... в ваши годы... Представляете, вот здесь, на этом самом месте, каких-то семьдесят лет назад была совершенно дикая тайга! Я это хорошо помню, я бывал здесь. Сюда нужно было добираться сутки! На телеге, на лошадях. И сколько опасностей! Тигры, медведи, рыси, змеи. А вон островок, Коврижка. На нём нашли поселение древних. Десять тысяч лет. И всё здесь, на одном и том же месте! Понимаете, что я хочу сказать? Мы как будто на каком-то экране. Экран висит себе один и тот же, а на нём действие идёт: одни приходят, другие уходят...
– Ну... Вы знаете, может это нетактично, вы извините, но... вот вы прожили такую долгую жизнь и... «Зря. Обидится. Они к этому слишком чувствительны». И... ну не странно ли, что всё это останется, а... То есть, я хочу спросить, вы верите, как, например, Толстой? – «Чёрт меня дёрнул про смерть!»
– Да, конечно, о ч е н ь с т р а н н о. Уйти – и всё оставить... Землю, людей, близких... Иногда х о ч е т с я верить. В Высший Разум. В переход собственной души на вершину какого-то вселенского энергетического в с е о б щ е г о бытия. Да, как Толстой. Вы когда-нибудь копали могилы на кладбище?
– Н-нет, не приходилось. Да что это у нас за тема! - Сергей попытался прекратить этот разговор.
– А я многих хоронил. Несколько раз мы нечаянно раскапывали заброшенные могилы и... Остаются одна-две кости, берцовые, они почему-то дольше сохраняются, иссине-чёрные. Наступишь случайно – рассыпаются. И всё. Весь дух. Все философии и мировозрения. Может быть, наши веры – от страха смерти, от одиночества, от жалости к себе? И, может быть, нет ни-че-го... – Старик сказал и глянул, словно туда, в чёрную, уже готовую яму. – А впрочем, если верить «Новому Завету» и современной физике, то вполне возможна жизнь после жизни – в энергетическом виде, где-то там, где находится Высший разум или, если угодно, Бог. Может быть, мы, каждый из нас, Его какая-то крохотная часть? Ведь наш мозг – фантастическая машина, которая вполне может передавать с м г н о в е н н о й скоростью нашу энергию на б е с к о н е ч н о е расстояние. Зарегистрированные случаи дальней, на тысячи километров, телепатии, в какой-то мере подтверждают эту гипотезу. А математики давно вычислили такую «элементарную» частицу – тахион, она передвигается с бесконечной скоростью... Но у меня к вам вопрос – выращивали вы когда-нибудь цыплят инкубаторских?
– Хм, нет, я человек городской.
– Делается просто. Берётся электролампа помощнее и подвешивается низко над полом. Цыплята под ней греются и растут. И если они хоть чуть-чуть мыслят, то принимают лампу за что-то естественное. А скорее всего – живут себе и живут. Как будто так и надо. Посмотрите вон туда. – Старик куда-то кивнул головой. Сергей посмотрел, но ничего особенного не увидел.
– Вон туда, туда, на солнце.
Сергей посмотрел на солнечный шар. Висит себе и висит. Пригревает. Плавится в дымчатой белесой зимней мари.
– Вы, наверное, имеете в виду солнечное идолопоклонство? Или эту гипотезу, что Солнце разумно? Читал-читал. Загадочное строение, зернистая поверхность, циклы пятен, устойчивые многомесячные протуберанцы и вообще – мы дети Солнца. Едим, пьём, спим, растём – всё по его воле... Это, конечно, так. Солнце – в триста тридцать тысяч раз больше Земли и так далее. Значит, вы считаете, что богом может быть Солнце? Но идея очень не новая.
– Молодежь всё знает, всё понимает и ничему не верит. – Старик усмехнулся. – У вас замёрзли ноги? Не торопитесь? Давайте пройдёмся?
Сергей взглянул на часы. Электричка его ушла. Заговорился. До следующей тридцать минут.
Они встали. Дед запакован был основательно и не замёрз. Только сейчас, на ходу, чувствовалось, как он стар. Каждый шаг старик делал расчётливо, осторожно и экономно, приволакивая тяжёлые войлочные валенки. Его пальто и шапка как будто давили на него, заставляя его слегка приседать.
«И всё-таки, где-то я его видел», – Опять попытался вспомнить Сергей.
Они медленными шагами пошли к ёлке.
– Я вам не буду говорить пока про Солнце. Вот вы, Серёжа, спрашивали, как прожить долго? Я вам рассказывал о питании – не есть сало, мясо, яйца, молоко. Да. Я худой. И в молодости, когда все здоровые, а я худой... Думаете, не хотелось тоже мышцы иметь? Или сала кусочек? А? Но – воля. Нет и нет! Воля. А потом уж и привычка.
Отсюда – пойдем дальше. Вы говорите – сердце у вас? В ваши-то годы? А я вам скажу – это у вас от чувств. От неуправляемости чувствами. У меня много всякого было. Голод, холод, смерти, женские измены... Но распуститься, разнюниться – это всё равно, что съесть кусочек сала. Понимаете? Мне грустно, плохо, тяжело, а я беру балалайку и частушки наигрываю. Да-а. Или гимнастику делаю. Воля. Запрещаю себе и всё. Но вообще-то, когда был молодым, я сильно не раздумывал. Эти самокопания, самоковыряния – я считал слабостью и глупостью. Дело, действие – вот была моя жизнь!
А как начал стареть, после семидесяти, да, тогда я, знаете, Серёжа, стал о мно-огом задумываться. И представьте, увлекся фантастической литературой! А раньше её никогда не читал.
«Вот! Я его видел в центральной библиотеке! В прошлом году. На встрече с редакцией журнала «Тишина». Выдал он им! И насчёт прозы, и насчёт фантастики. Да ведь он сам, кажется, пишет что-то. Ай да старичок!"
– И если вы хотите знать, во что и как я верю, я вкратце расскажу вам один рассказ. Фантастический. Он в какой-то степени и выражает... Вы не возражаете?
– Пожалуйста. Я тоже люблю хорошую фантастику. «Небось, сам накатал. Облёк свою философию в фантастический фантик. У каждого своя мистика...»
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 130; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!