В дружный круг у елки встанем 35 страница
Именно тогда, в первые два месяца войны – в огне жестоких оборонительных боев, в прорывах из окружения, в отчаянных контратаках были созданы решающие предпосылки грядущей Победы. Срыв гитлеровского плана «молниеносной войны» явился прологомВеликой Победы, – в этом и состоит главная правда грозового лета 1941-го.
…Нет, что ни говори, а не напрасно погибли два моих дяди. Не напрасным было сиротство моего двоюродного брата. Не напрасно до конца дней своих ждала сына с войны моя бабушка, потому что в «похоронной» значилось: «пропал без вести». Знали, за что шли на самопожертвование защитники Бреста и многие-многие, нередко безымянные, герои первых, дышавших смертельным зноем летних сражений. Это они сделали возможной нашу Победу в 45-м. Честь им и слава!
Москва
Сегодня можно считать неопровержимым фактом, что гитлеровская стратегия «молниеносной войны» была авантюрной, построенной на уверенности в том, что Советский Союз до объявления всеобщей мобилизации расположит свои кадровые воинские части вдоль новых западных границ. Вместо этого сталинское правительство пошло по единственно правильному пути создания глубоко эшелонированной обороны: войска были рассредоточены на обширной территории до 4,5 тыс. километров по фронту и свыше 400 км в глубину. В результате немецко-фашистские войска не смогли рассечь нашу регулярную армию танковыми клиньями, окружить и уничтожить ее части у западных границ СССР. Нам удалось, проведя всеобщую мобилизацию, организовать активную стратегическую оборону и ликвидировать превосходство гитлеровцев в самолетах и танках. Так был сорван амбициозный «план Барбаросса», что и позволило в дальнейшем захватить стратегическую инициативу и разгромить врага.
|
|
|
К концу августа в немецких штабах стали пересматривать планы «блицкрига», ибо их наступление к тому времени замедлилось на всех направлениях. Однако наш успех был временным: несмотря на мобилизацию всех наличных войсковых резервов, мы не могли остановить врага. Впереди была битва за Москву.
В начале октября немецкие войска группы армий «Центр» находились на отдельных направлениях не далее 80–100 километров от нашей столицы. Наступление гитлеровцев сдерживали войска Западного, Калининского и Брянского фронтов, были созданы дивизии народного ополчения, вооружены сотни боевых дружин, групп истребителей вражеских танков. Но силы по-прежнему были неравны… Верховное командование вермахта по-прежнему не сомневалось в успехе. Гитлер потребовал полностью разрушить город артиллерией и воздушными налетами, а уцелевшее население уничтожить. Спасти Москву мог только гений, поэтому Сталин и оборона Москвы – предмет особого разговора.
|
|
|
Сегодня обычным приемом фальсификации военной истории стало противопоставление Сталину маршала Г. К. Жукова. Так, в словаре биографий действующих лиц сталинской эпохи говорится: «Сталин полководческим талантом не обладал», поэтому «в руках Жукова было сосредоточено руководство всей армией» [63, с. 169–170]. Впрочем, с подобных изданий спрос, конечно, невелик, – они насквозь лживы. Но вот книга о Жукове, по преимуществу, мемуарная, под характерным названием «Маршал Победы».Автор вступительной статьи подчеркивает: главный маршал Победы – это Жуков [93, с. 13]. И не ищите там имя Сталина среди ее творцов – не найдете… Цель здесь вполне ясна: если замолчать победу сталинской России в войне невозможно, то надо оторвать ее от имени Сталина, заменив его именем Жукова. Ведь Жуков – сугубо военный деятель, и с ним не связываются ни замысел, ни процесс создания великой Советской державы, сокрушившей коричневого монстра. Фигура Жукова предстает в этом отношении вполне «нейтральной» и потому приемлемой и для «либералов», и для «стыдливых патриотов», стесняющихся произносить имя Сталина.
У меня нет никакого желания противопоставлять, в свою очередь, Сталина Жукову, – они вместе делали в годы войны общее великое дело. Но, как говорится, «отдайте кесарево – кесарю, а божье – богу». Иначе все становится с ног на голову: победу одержали не под руководством Верховного Главнокомандующего, а вопреки его бездарному командованию. Именно так выходит, когда «спасителем» Москвы изображается Жуков, а Сталин, дескать, сомневался по поводу того, стоит ли отстаивать столицу, и только по настоянию Жукова решился ее защищать. Иногда так поступают даже авторы, непосредственно участвовавшие в организации обороны Москвы.
|
|
|
Что ж, попробуем воспроизвести ход событий. 18 октября немецкие войска захватили Можайск – последний город перед Москвой на этом направлении. Враг вторгся в западные районы Московской области. Правительство, дипломатический корпус и генштаб были срочно эвакуированы из столицы. В городе возникла паника, поток беженцев устремился на восток… Возникает вопрос: значило ли это, что Сталин готов был оставить Москву?
Вспоминает В. П. Пронин,тогда – председатель исполкома Московского городского Совета депутатов трудящихся. 19 октября его и А. С. Щербакова пригласили в Кремль на заседание Государственного Комитета Обороны. Из здания правительства вместе с членами ГКО шли по темной кремлевской площади в резиденцию Сталина. Молотов был единственным, кто говорил о необходимости защиты Москвы, – остальные угрюмо молчали. Вошли в кабинет Сталина. Он озабоченно ходил по кабинету со своей неизменной трубкой.
|
|
|
После некоторого молчания, обращаясь к присутствующим, сказал: «Положение на фронте всем известно. Будем ли защищать Москву?»
Наступило тягостное молчание. Через несколько секунд он повторил свой вопрос. И снова молчание. Не дождавшись ответа, он обратился с этим вопросом к рядом сидящему Молотову. Тот ответил: «Да, надо защищать Москву». Затем с таким же вопросом он обратился к каждому из присутствовавших. <….>
Получив от всех утвердительный ответ, Сталин предложил мне (видимо, как самому молодому из присутствовавших) записать продиктованное им постановление «О введении осадного положения в Москве и прилегающих к ней районах». Этим постановлением устанавливался двойной эшелон обороны Москвы. На дальних подступах защита столицы возлагалась на войска Западного фронта, которым командовал Г. К. Жуков. На ближайших подступах оборона столицы возлагалась на генерала П. А. Артемьева. В нее входили все части войск противовоздушной обороны, военные академии и училища, вновь созданные из добровольцев рабочие батальоны и полки и батальоны МПВО.
Позднее мы узнали, что Сталин предварительно советовался о защите Москвы с командующим Западного фронта Г. К. Жуковым – решающее слово о защите Москвы сказал Георгий Константинович Жуков.
После принятия этого постановления Верховный Главнокомандующий сразу же стал соединяться по телефону с командующими военных округов восточных районов и отдал приказ о направлении на защиту Москвы дополнительных дивизий. Он называл некоторые дивизии по памяти, иногда заглядывал в небольшую записную книжку» (Молодая гвардия. – 1995. – № 4. – С. 124–125).
Мы знаем, что Сталин никогда не принимал важные решения единолично, не посоветовавшись с компетентными людьми. Так он поступил и на этот раз. Но все дальнейшее, рассказанное В. П. Прониным, говорит о том, что Сталин был готов только к одному решению: защищать столицу до последней возможности. Он был готов к тому, что бои будут идти в самом городе, поэтому была предпринята масштабная эвакуация.
20 октября Государственный Комитет Обороны ввел в Москве и прилегающих районах осадное положение. Паника прекратилась в считанные дни. Командующий Дальневосточным фронтом генерал армии И. Р. Апанасенко по просьбе Сталина организовал сверхсрочную переброску под Москву 18 дивизий с запасами вооружения. Начало оборонительных сражений стало фактом, и решающее слово здесь, как утверждает непосредственный участник событий, сказал Г. К. Жуков.
Я никоим образом не хочу бросить тень на В. П. Пронина, – он, безусловно, честный человек и добросовестный мемуарист, – но его замечание о том, что «решающее слово» по обсуждавшемуся вопросу уже сказал Жуков, основано на недоразумении. Известен разговор Сталина с командующим Западным фронтом, состоявшийся в один из напряженных моментов обороны столицы. Содержание его излагает сам Г. К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления»:
«Не помню точно какого числа – это было вскоре после тактического прорыва немцев на участке 30-й армии Калининского фронта – мне позвонил И. В. Сталин и спросил:
– Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
– Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
– Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем» [58, с. 28].
Жуков воспроизводил этот разговор многократно, не только в книге, но и в других публикациях, а также в устных рассказах, и никогда не сомневался в том, что его содержание было именно таким. На нем и основывают некоторые мемуаристы и историки свои умозаключения о сомнениях Сталина относительно обороны Москвы: Жуков, мол, настоял на защите столицы, убедил Сталина в том, что ее необходимо защищать.
Однако Сталин, как видно из приведенного разговора, спрашивал Жукова совсем не об этом. Вопрос «защищать ли Москву?» не относился к компетенции командующего фронтом, – это был вопрос общей политической и военной стратегии, и для Сталина было важно мнение членов высшего государственного руководства страны. Что же касается В. П. Пронина, то его подвела очевидная аберрация памяти: разговор Сталина с Жуковым состоялся около 19 ноября, т. е. через месяц после того, как было принято решение ГКО о защите Москвы. Какие-либо иные советы Сталина с Жуковым на подобную тему не известны. Кстати, ошибка бывшего председателя Моссовета легко объяснима: для жителей Москвы самыми тревожными были дни 18–20 октября, между тем как для военных – руководителей обороны города – те же дни, но в ноябре.
А смысл разговора можно истолковать совершенно однозначно: в самый напряженный момент битвы за столицу Сталину было очень важно знать, уверен ли в том, что войска Западного фронта выстоят, сам его командующий. Лишь об этом он его и спрашивал, а когда Жуков ответил, Сталин не стал выяснять, на чем основана его уверенность (вот это действительно свидетельствовало бы о каких-то его сомнениях), и только выразил свою удовлетворенность по поводу того, что она у командующего фронтом имеется. Дальше следовали распоряжения, свидетельствующие о том, что Сталин энергично работает над укреплением обороны столицы. Как видно из рассказа В. П. Пронина, еще в октябре, к моменту принятия решения ГКО все неотложные меры по обороне Москвы были им продуманы и сразу же продиктованы в качестве соответствующего постановления, незамедлительно были отданы и другие конкретные распоряжения.
Более того, Сталин держал все действия Западного фронта под личным контролем и, по-видимому, был готов в любой момент взять командование главным фронтом обороны Москвы непосредственно на себя. Вот несколько характерных штрихов. Когда он приказывает Жукову покинуть командный пункт, чтобы ехать в войска, Жуков вполне резонно интересуется: а как же штаб фронта? Сталин отвечает: «Ничего, мы как-нибудь тут справимся». Маршал К. К. Рокоссовский приводит случаи, когда Сталину приходилось самому санкционировать его инициативные решения, поскольку Жуков отказывался их поддержать. Когда же, по свидетельству генерала П. А. Артемьева, у Жукова однажды «сдали нервы», и он «попросил у Верховного перевести свой штаб из Перхушково на Белорусский вокзал, Сталин ему ответил: «Если вы попятитесь до Белорусского вокзала, я займу ваше место». – Больше Жуков у Верховного уже ничего не просил». [137, с. 308].
В конце октября, понимая самое главное, что может спасти положение, он, всегда тонко чувствовавший потаенное звучание камертона народной души, принимает неожиданное и «нестандартное», поистине сталинское решение…
Снова свидетельствует П. А. Артемьев:
«Как командующему военным округом и Московской зоной обороны, мне каждый день приходилось докладывать Верховному Главнокомандующему оперативную обстановку. Обычно это делалось около четырех часов утра. Так было и в ночь с 31 октября на первое ноября. Выслушав мой доклад, И. В. Сталин спросил, собираемся ли мы организовывать парад войск Московского гарнизона в ознаменование 24-й годовщины Великого Октября. Для меня это был неожиданный вопрос. Сославшись на обстановку, я высказал сомнение в целесообразности проведения этого парада. Кроме того, участвовать в параде могла только пехота, так как артиллерийские части стояли на огневых позициях, а танков вообще не было в гарнизоне» (Труд. – 1975. – 26 апреля).
Но решение было принято: парад провести. Сталин считал, что проведение парада в прифронтовой Москве по политической важности будет равнозначно выигранной фронтовой операции. П. А. Артемьеву, назначенному командующим парадом, было поручено предусмотреть мероприятия на случай налета на Москву вражеской авиации.
И вот 7 ноября. На всей Красной площади от Москворецкого моста до здания Исторического музея стоят войска в полном боевом снаряжении. Недвижны прямоугольники рот и батальонов. Свирепый ветер поднимает в воздух морозную пыль. 8 часов утра. Из ворот Спасской башни на коне выезжает заместитель народного комиссара обороны СССР Маршал Советского Союза С. М. Буденный. Приняв рапорт командующего парадом, он объезжает войска и здоровается с ними. Затем к участникам парада с вдохновляющей речью обратился Верховный Главнокомандующий. Начался торжественный марш частей. Мимо Мавзолея проходили курсанты, моторизованная пехота, стрелковые подразделения, батальоны моряков, отряды вооруженных рабочих Москвы. Завершая марш войск, Красную площадь заняли танки. Парад продолжался чуть больше часа. Прямо с Красной площади многие воинские части отправлялись на фронт.
Несомненно, центральным моментом, вызвавшим всеобщий духовный подъем и веру в нашу победу стала речь Сталина. Обращаясь к красноармейцам, он нашел слова, всколыхнувшие душу каждого воина и единую душу всего многомиллионного народа: «На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойны этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!» Вряд ли после таких слов у солдата было сомнение в том, подниматься ли в атаку, когда прозвучит команда: «За Родину, за Сталина! Вперед!»
Свидетельствует П. А. Палладин, тогда – ответственный работник Ленинградского радио: «…7 ноября, ведя трансляцию из Москвы, вдруг узнали, что микрофоны установлены на Мавзолее Ленина: на Красной площади столицы идет военный парад, и перед уходящими на фронт частями Красной Армии выступает Сталин. Это вызвало огромный прилив сил: Москва живет, в Москве традиционный военный парад» [109, с. 67].
Маршал И. Х. Баграмян, воевавший в те дни на Юго-Западном направлении, констатирует: «Выступления И. В. Сталина на торжественном заседании Моссовета и на Красной площади вызвали огромное воодушевление. В этот день войска с особым упорством контратаковали противника» [13, с. 238].
Г. М. Димитров говорил в беседе с М. Джиласом: «Когда немцы находились у Москвы, возникли всеобщая неопределенность и замешательство. Советское правительство переехало в Куйбышев. Но Сталин оставался в Москве. Я был с ним в то время в Кремле. Из Кремля изымали архивы. <…> Вскоре после этого мне пришлось покинуть Москву. Сталин не уехал; он был полон решимости защищать ее. И в этот самый драматический момент он устроил парад на Красной площади по случаю годовщины Октябрьской революции. Проходившие перед ним дивизии отправлялись на фронт. Невозможно выразить словами, какое это имело моральное значение, когда люди узнали, что Сталин находится в Москве, когда они услышали его слова. Это восстановило их веру, подняло уверенность, а это стоило больше, чем хороших размеров армия» [51, с. 45].
Противник между тем продолжал теснить наши войска не только на московском, но и на других направлениях. Мы несли большие потери в живой силе. Значительное количество вооружения – танков самолетов, артиллерии, боеприпасов и горючего – было утрачено в оборонительных боях и при отступлении. Обширные территории были захвачены врагом, военные заводы находились на колесах в процессе эвакуации. Производство вооружения резко сократилось. Положение осложнялось с каждым днем. 30 ноября немцы захватили поселок Красная Поляна, расположенный в 27 километрах от Москвы. Из деревни Акулово на Можайском шоссе они видели кремлевские звезды. Один батальон немецкой разведки даже прорвался в Химки и вышел в северо-западные пригороды Москвы.
Но силы врага стремительно таяли. Только в ноябрьском наступлении на Москву немцы потеряли свыше ста тысяч личного состава. Именно тогда Ф. Гальдер отметил в дневнике, что полками стали командовать обер-лейтенанты, а батальонами – младшие офицеры. К началу декабря почти половина самолетов из 4 980, которые они имели 22 июня на нашем фронте, и свыше трети танков были потеряны. Чувствовалось, вспоминал маршал Г. К. Жуков, что натиск немцев вот-вот выдохнется, поэтому мы старались выиграть время, изматывая врага, перебрасывая силы с одного направления на другое. Мы не теряли уверенности в том, что разобьем врага на подступах к столице.
Командующий немецкими войсками на московском направлении фельдмаршал Ф. фон Бок, по словам Ф. Гальдера, говорил 18 ноября, что оба противника сражаются на пределе своих возможностей, а потому «верх возьмет тот, кто проявит большее упорство». В этот момент напряженного противоборства сталинская воля, помноженная на его веру в свои войска, оказалась сильнее. Продолжались тяжелые оборонительные бои, враг все еще шел вперед, а мы готовили контрудар. Важно было точно выбрать момент и без паузы перейти в наступление.
Обдумыванием плана контрнаступления были заняты Б. М. Шапошников и А. М. Василевский. Сталин взвешивал все обстоятельства. Надо было, создавая ударный кулак, безошибочно уловить переход противника в кризисное состояние, чтобы, не имея решающего превосходства в силе, успешно атаковать его. К концу ноября стало ясно, что для дальнейшего наступления у врага нет сил. Сталин считал, что наше время еще не пришло, но, получив сообщение о доставке немцами в район Красной Поляны огромных осадных орудий для прямого обстрела Москвы, решил: откладывать больше нельзя. 30 ноября он утвердил план контрнаступления всех трех фронтов.
Утром 6 декабря войска Западного фронта перешли в наступление севернее и южнее Москвы. Под Калинином и Ельцом двинулись вперед войска Калининского и Юго-Западного фронтов. Развернулось грандиозное сражение, которое закончилось нашей блестящей победой. Враг был разгромлен и отброшен от столицы. Немецкий историк К. Рейнгардт позднее констатировал: «Момент для проведения контрнаступления был выбран русскими очень удачно. Армии и танковые группы, входившие в состав группы армий «Центр», только что прекратили наступательные действия и еще не успели занять позиции для обороны. <…> Немецкое командование было застигнуто врасплох» [118, с. 242–243].
Наш противник имел значительное превосходство в живой силе, артиллерии и танках, и в этих условиях успех контрнаступления целиком обеспечивался такими факторами, как высокий боевой дух, мастерство и самоотверженность войск, решительность и точность действий командования, его способность принимать смелые и – в то же время – глубоко взвешенные, оптимальные решения. Именно эти факторы были мобилизованы умом и волей Сталина. На протяжении всего двухмесячного сражения его не покидают спокойствие и уверенность в победе. Таким он остается даже в критические дни октября, когда немцы прорвали нашу оборону в районе Можайска. Авиаконструктор А. С. Яковлев вспоминал:
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 136; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!