В дружный круг у елки встанем 30 страница
В борьбе за новую литературу он опирался на авторитет А. М. Горького, которому он безгранично доверял, не имея возможности самому вплотную заниматься всеми делами культуры. Вернувшись из Италии, Горький стал негласным «наркомом» советской культуры. К нему в Горки часто приезжал посоветоваться Сталин – всегда один, без охраны. Во время лечения Горького на юге он постоянно интересовался его здоровьем. Советовал написать статью в защиту молодого композитора Дмитрия Шостаковича, по которому «ударила» тогда «Правда».
26 октября 1932 года, на квартире у Горького собираются члены ЦК и около 50 писателей. Троцкий уже изгнан из страны, Гитлер еще не пришел к власти в Германии. Но в литературе все настойчивее стремятся консолидироваться антисталинские силы. Однако «погода» в литературе меняется. Сталину очень нужны правдивые реалистические произведения о строительстве социализма, – они помогут мобилизовать силы народа, помогут ему сплотиться для новых свершений. Для Сталина важно, на какой основе произойдет это сплочение. Он предлагает создать союз писателей, объединяющий их на принципах социалистического реализма. На этой встрече он называет писателей «инженерами человеческих душ» и поясняет, как литература может содействовать совершенствованию человека и общества: «Художник должен правдиво показать жизнь. А если он будет правдиво показывать нашу жизнь, то в ней он не может не заметить, не показать того, что ведёт её к социализму. Это и будет социалистический реализм» [64, с. 167].
|
|
|
Эти процессы благотворно сказались на литературной судьбе писателей патриотического направления. После отстранения вражеских сил от руководства литературным процессом кончилась травля М. А. Булгакова. Из дневника его жены Е. С. Булгаковой видно, что она воспринимала аресты врагов народа как справедливое возмездие. Вот ее записи в апреле 1937-го: «В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды и о предании его следствию за совершенные им преступления уголовного характера. Отрадно думать, что есть Немезида и для таких людей» [53, с. 139]. «Слухи о том, что с Киршоном и Афиногеновым что-то неладное. Говорят, что арестован Авербах. Неужели пришла судьба и для них?» [53, с. 142]. «Шли по газетному. Догоняет Олеша. Уговаривает М. А. пойти на собрание московских драматургов, которое открывается сегодня и на котором будут расправляться с Киршоном. Уговаривал выступить и сказать, что Киршон был главным организатором травли М. А. Это-то правда. Но М. А. и не подумает выступать с таким заявлением и вообще не пойдет. Ведь раздирать на части Киршона будут главным образом те, что еще несколько дней назад подхалимствовали перед ним» [53, с. 143]. Заметим попутно, что это уже – о моральном уровне «антибулгаковской» публики…
|
|
|
Сталин высоко ценил талант Шолохова, но для него на переднем плане всегда стоял вопрос: работает ли этот талант на интересы народа, страны, государства, или льет воду на мельницу врага? Человек, противопоставивший себя народу, не может быть честным, – оспаривает, как мы видели, Сталин шолоховскую оценку генерала Корнилова. И в Шолохове ему надо было увидеть прежде всего единомышленника, исповедующего те же ценности, что и он сам. Все творчество Шолохова – о том, как народ приспосабливал марксистскую классовую идею к национально-цивилизационным пластам русской жизни и чаяниям русской души. Убедившись в этом единомыслии, Сталин берет его под свою надежную защиту.
Во всей своей государственной деятельности Сталин опирался на русский народ, понимая его объединительную роль в истории России: задача укрепления единой державы может быть решена лишь в том случае, если русский народ будет ощущать духовный подъем, если будут освобождены его духовные силы, если будут созданы условия для его действия в русле культурных традиций. Тогда он способен горы сдвинуть, а за ним и другие народы пойдут. Сталинская политика окрыляла русский народ, вселяла уверенность в себе, вдохновляла на труд и на подвиги. Заметим попутно, что сегодня русский народ духовно угнетен, потому и не тянутся к нему те, кто веками жил вместе с ним.
|
|
|
Настойчиво подчеркивает он историческую роль русского национального характера. В 1939 г., в беседе с А. М. Коллонтай он говорит: «Русский народ – это добрый народ. У русского народа – ясный ум. Он как бы рожден помогать другим нациям. Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него – стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду» [23, с. 609].
Эту оценку он потом воспроизведет уже в иной обстановке. В своем выступлении на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 года он провозгласит знаменитый тост «за здоровье русского народа» и подчеркнет, что ему, русскому народу, принадлежит роль руководящей силы в стране, ибо он является «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза», ибо «у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение» [172, с. 196]. И на легендарном Параде Победы оркестр будет играть «Славься» М. И. Глинки в честь русского народа. Маршал А. Е. Голованов отмечал: «Я не встречал в своей жизни человека, который бы так болел за русский народ, как Сталин» [201, с. 229].
|
|
|
Видя общие черты, присущие советским народам, он видел и то, что в образе жизни и культуре русского народа заключены наиболее глубокие корни советской цивилизации. Очевидцы передают его слова, в которых содержится и прямое указание на это: «Я сказал как-то Ленину: самый лучший народ – русский народ, самая советская нация». Утверждают, что еще в июле 1933 года, т. е. задолго до знаменитого банкета в Кремле он провозгласил тост: «Выпьем за советскую нацию, за прекрасный русский народ» (Независимая газета. – 1998. – 4 июля).
Таким образом, на протяжении 1930–1934 гг. окончательно определился курс на превращение СССР в государство советских патриотов. «Новый советский патриотизм, – писал тогда Г. П. Федотов, – есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России» [198, с. 124]. Русский народ был признан в качестве силы, призванной собирать другие народы теперь уже на социалистической основе. По сталинским замыслам, русские должны были стать силой, цементирующей единство советского народа и руководящей превращением его в наднациональную общность людей.
Результат всей этой напряженной борьбы, занявшей два послеоктябрьских десятилетия и особенно обострившейся после 1929 г., был поистине благотворным: им стало возвращение к исконным традициям российской жизни, обогащенным новым содержанием. Сама власть приобретала все более ярко выраженные национально-цивилизационные черты. Социализм при Сталине стал понятен народу и был принят им как его собственное дело. Воссоздание в новых формах традиций народной жизни, сложившихся в стране на протяжении тысячелетия стало решающим фактором возникновения новой общественной ситуации. Во второй половине 30-х эти традиции уже были восстановлены едва ли не во всех сферах общества – в хозяйственном укладе, в отношениях между социальными группами, в политическом устройстве, в культурной жизни страны.
Параллельно менялось отношение государства к религии. Уважение к национальным чувствам народов России предполагало отказ от воинствующего атеизма, который проникал в образованные слои русского общества с 40-х годов XIX века и был доведен до абсурда в послереволюционные годы. Сталин, вопреки религиозно-духовному воспитанию, стал материалистом по своим философским взглядам и, следовательно, атеистом. Значит ли это, что он сводил динамику человеческого бытия к материальным факторам, и не видел в духовных его основаниях самостоятельную силу, не понимал глубинной исторической связи между русской духовностью и православием? Есть все основания считать, что он вполне отдавал себе отчет в том, насколько ценен духовный ресурс народной жизни, заключенный в православной вере и религиозных чувствах людей, и многое делал для того, чтобы динамизировать его.
Политика троцкистов в отношении церкви была направлена на ее скорейший разгром и уничтожение. Но уже 16 августа 1923 года Сталин подписывает и рассылает под грифом «Строго секретно» всем губкомам, обкомам, крайкомам, республиканским ЦК партии циркулярное письмо ЦК РКП(б) «Об отношении к религиозным организациям», в котором указывается на многочисленные факты необоснованного закрытия церквей, преследования верующих и священнослужителей, допущенных партийными органами на местах, и содержится требование «воспретить закрытие церквей, молитвенных помещений и синагог по мотивам неисполнения административных распоряжений о регистрации, а где таковое закрытие имело место – отменить немедля», «воспретить аресты «религиозного характера», поскольку они не связаны с явно контрреволюционными деяниями «служителей церкви» и верующих» [10, с. 414–417].
Умудренный опытом тяжелейшей борьбы, Сталин все больше искал опору в духовных (в том числе – религиозных) традициях народа. Верующих он понимал и препятствий их вере не чинил никогда. Елизавета Федоровна, мать будущего Маршала Советского Союза В. И. Чуйкова, была старостой церковной двадцатки в селе Серебряные Пруды Московской губернии. По рассказу А. В. Чуйкова, сына маршала, она прославилась тем, что дважды ездила в Москву (один раз была на приеме у самого Сталина). Первый раз – за тем, чтобы спасти от взрыва местный храм, который был уменьшенной копией столичного Храма Христа Спасителя, второй раз – добивалась, чтобы открыли церковь для прихожан и разрешили проводить службу (Советская Россия. – 2000. – 12 февраля).
После появления в «Правде» знаменитой статьи «Головокружение от успехов», в которой Сталин саркастически отозвался о ррреволюционерах, сбрасывающих церковные колокола, было принято Постановление ЦК «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении». В нем ЦК потребовал от партийных организаций всех уровней: «Решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. Допускать закрытие церквей лишь в случае действительного желания подавляющего большинства крестьян и не иначе, как с утверждения постановлений сходов областными исполкомами. За издевательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности» [69, с. 670–671].
В 1933 г. Политбюро ЦК приняло постановление, запрещающее проектирование застроек за счет разрушения церковных строений. В постановлении было отмечено, что только в Москве и прилегающих районах уничтожено 150 храмов и 300 переоборудованы в заводские клубы, общежития, тюрьмы и колонии для беспризорников, а планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 оставшихся храмов и церквей. Поскольку церковные здания являются памятниками древнерусского зодчества, органам советской власти вменялось в обязанность принимать меры по их охране.
Впрочем, на местах, где были сильны «революционные» настроения троцкистского замеса, далеко не всегда считались с указаниями сталинского Политбюро, и только после поражения оппозиции в 1937–1938 гг., когда в стране окончательно утверждается державная идеология и политика, Сталин решительно отказывается от всех введенных в прошлом ограничений церковной деятельности и преследования священнослужителей.
11 ноября 1939 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение: «Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года за № 13666-2 «О борьбе с попами и религией», адресованное пред. ВЧК товарищу Дзержинскому, и все соответствующие инструкции ВЧК–ОГПУ–НКВД, касающиеся преследования служителей русской православной церкви и православно верующих, – отменить». НКВД было поручено «произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанным с богослужительской деятельностью, освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти» (Оба постановления Политбюро опубликованы в печати православным священником Дмитрием Дудко: Наш современник. – 1999. – № 12. – С. 223).
Уже через месяц НКВД сообщал Сталину, что освобождено из заключения 12 860 и из-под стражи – 11 223 человека, что продолжают отбывать наказание свыше 50 000 человек, деятельность которых нанесла существенный вред советской власти, но предполагается освободить еще около 15 000. Многие были освобождены и в годы войны.
Вскоре было закрыто Общество воинствующих безбожников вместе с газетой «Безбожник». В свою очередь, отношение отцов православной церкви к социализму и советской власти по мере их укрепления становилось все более благожелательным. Многие из них полагали, что идеология большевизма не противоречит православной вере. В страну стали возвращаться даже священнослужители, связавшие после революции свою судьбу с белым движением, но в дальнейшем осознавшие, что ошиблись, и увидевшие подлинно православную Россию в Советском государстве. Один из наиболее ярких примеров – митрополит Вениамин (Федченков), убежденный монархист, в гражданскую войну возглавивший военное духовенство белой армии и после ее разгрома эмигрировавший вместе с войсками барона Врангеля. Но спустя годы, увидев, как далеки от русского народного духа врангелевские и прочие эмигранты, он вернулся на Родину и стал одним из самых горячих защитников Советского государства. В своих дневниковых записях он отмечает, что сила советской власти именно в ее народном характере (Молодая гвардия. – 2000. – № 3. – С. 94).
Все эти тенденции нашли свое выражение и в армейском строительстве. К концу 30-х армия стала главной заботой Сталина. Он полагал, что она должна стать прежде оплотом патриотизма, а уж потом – орудием решения интернациональных задач пролетариата. Поэтому он стремился сделать армию русской по идеологии, по организационным принципам, по символике. Особое внимание обращалось на восстановление традиций военной доблести, воинских уставов и ритуалов. Так, еще в те времена, когда Троцкий был во власти, Сталин выступал против политики отторжения казачества и за восстановление казаков в гражданских правах. В апреле 1936 года было принято постановление ЦИК СССР о реабилитации казачества, десять кавалерийских дивизий были переименованы в казачьи с возвращением им традиционной формы одежды. Сам Сталин принимает предложение о присвоении ему звания почетного донского казака.
В армию возвращались те, кто волею судьбы оказался «отлученным» от нее, но честно служил все эти годы своему народу. Они с изумлением и радостью увидели, как легко и органично соединились здесь традиции российской державности с новациями, порожденными революционным духом Октября. Об этом замечательно сказано в мемуарах А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Граф, полковник царской армии, он в 1917-м переходит на сторону революционного правительства и два десятилетия представляет интересы нашей страны в Париже, все время мечтая возвратиться на военную службу в ряды Красной Армии. Наконец, в апреле 1937 года его отзывают в Москву в распоряжение Наркомата Обороны. Здесь он попросил пропуск на первомайский парад и был немало удивлен тем, что ему вручили пригласительный билет с надписью: «Для высшего комсостава». И вот он на площадке у самого Мавзолея:
«Не успела часовая стрелка на Спасской башне дойти до десяти, как на трибунах раздались громкие долго не смолкавшие рукоплескания. Десятки тысяч глаз устремились на мавзолей. То подымался по ступеням мавзолея нескорым, размеренным и в то же время легким шагом Иосиф Виссарионович Сталин.
Я не спускал глаз с легко протянутой полусогнутой руки великого вождя. В этом жесте – и скромно выраженная благодарность за проявленные чувства, и полная спокойствия уверенность, что окрыляет наш труд.
Этот сталинский жест вселял в холодные ноябрьские дни 1941 года в проходившие перед мавзолеем ряды бойцов веру в победу, поднявшую дух всего нашего народа на потрясшую весь мир высоту!» [65, с. 444–445].
Старый русский офицер восхищен военным парадом – безупречным построением войск, белоногим конем, на котором коротким галопом выехал из Спасских ворот К. Е. Ворошилов, слаженностью движений всех участников парада, барабанной дробью и мощью оркестра. В радостный трепет приводит его то, что сохранены все традиции русских военных парадов. Но вот и новое: артиллерия, танки, авиация – символы технической мощи армии. А вслед за военным парадом на площади – колонны ликующего народа, вдохновляющие плакаты, звуки гармоник и народных оркестров, – все отражает радость жизни. Таков восторженный взгляд человека, увидевшего любимую Родину обновленной, могучей, красивой.
Советский патриотизм пронизывал все пласты общественной жизни. На его воспитание были нацелены все виды искусства. Миллионы советских людей пели песню «Если завтра война», в которой говорилось:
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет,
Как один человек весь советский народ
За свободную Родину встанет.
В песне была выражена непоколебимая уверенность в том, что Сталин и его соратники ведут по пути, на котором, в случае нападения врага, не может быть иного исхода, кроме победы:
В целом мире нигде нету силы такой,
Чтобы нашу страну сокрушила.
С нами Сталин родной и железной рукой
Нас к победе ведет Ворошилов.
Набиравшая мощь Красная Армия стала своеобразным символом и вместе с тем – оплотом свободы и величия страны. О ней пели песни, ее прославляли в кинофильмах («Трактористы», «Истребители», «Чапаев»). Создавались новые рода войск: танковые, воздушно-десантные, инженерные, войска связи и другие. «Осоавиахим» готовил молодежь к армейской службе. Проводились крупные общевойсковые учения. Промышленность страны переходила на выпуск все более новых видов вооружения: автомат ППШ, танк Т-34, самолеты Ильюшина, Яковлева, реактивный миномет «катюша».
Современный писатель Сергей Харламов, хорошо знавший Леонида Леонова в последние его годы, сообщает: «Сталин напугал Россию еще лет на триста вперед», – говорил он, но при этом никогда не мазал его одной черной краской, говоря, что это фигура трагическая, поистине шекспировского масштаба» (Завтра. – 1999. – № 21). Что ж, спасибо и на том, что «одной черной» не мазал, и спорить не будем: кого-то наверняка напугал. Только не Россию… Народ Сталина не боялся. Я разговаривал на эти темы с разными людьми, – никто из них не испытывал тогда никакого страха, а некоторые говорили, что до хрущевских времен вообще ничего не слышали ни о каких «массовых» репрессиях.
Напугал творческую интеллигенцию? Но давайте поразмыслим хотя бы над таким фактом: в начале июня 1937 года (этого «страшного» 37-го!) в СССР из эмиграции возвратился потомок бедного чиновника и родовитой княжны, бывший офицер императорской армии, выдающийся русский писатель Александр Иванович Куприн. Уж не потому ли, что до Парижа ощущение страха перед «тираном» не доходило? А может быть, почувствовал Александр Иванович: наконец-то, «тиран» очистил Россию от скверны троцкизма, пора и домой…
Да разве он один? Видя это благотворное очищение и поверив в него, в разные годы так поступили Максим Горький, Алексей Толстой, Марина Цветаева, Сергей Прокофьев, Александр Вертинский, Сергей Коненков. Только внезапная смерть помешала это сделать Сергею Рахманинову. Успехами своей страны жил в эмиграции Иван Бунин; в войну тяжело переживал наши неудачи, радовался победам. После войны думал о возвращении, да лета уже клонились к восьмидесяти, – не решился, не успел. Благосклонно смотрел на события в сталинской России Н. А. Бердяев, и тоже подумывал о возвращении.
Эти гении русской культуры бежали прочь от Троцкого и его приспешников – «рыцарей мировой революции», – к Сталину они возвращались. И. А. Бунин в дневнике военных лет с легкой иронией пишет о своих чувствах: «Нет, вы подумайте, до чего дошло – Сталин летит в Персию, а я дрожу, чтобы с ним, не дай Бог, чего в дороге не случилось» [89, с. 398]. (Советская Россия. – 2002. – 12 марта). К. М. Симонов, встречавшийся с И. А. Буниным в Париже, писал: «…Сталин был для него после победы над немцами национальным героем России, отстоявшим ее от немцев во всей ее единости и неделимости» [135, с. 353].
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!