СОВРЕМЕННОЕ ЗВУЧАНИЕ РОМАНА М. А. БУЛГАКОВА 4 страница

Нейтральность Юрия Живаго в Гражданской войне деклариро­вана его профессией: он военврач, то есть лицо официально нейтра­льное по всем международным конвенциям.

Прямая противоположность Живаго — жестокий Антипов-Стре-льников, активно вмешивающийся в революцию на стороне крас­ных. Стрельников — воплощение воли, воплощение стремления ак­тивно действовать. Его бронепоезд движется со всей доступной ему скоростью, беспощадно подавляя всякое сопротивление революции. Но и он также бессилен ускорить или замедлить торжество собы­тий. В этом смысле Стрельников безволен так же, как и Живаго. Однако Живаго и Стрельников не только противопоставлены, но и сопоставлены, они, как говорится в романе, «в книге рока на одной строке».

Что такое Россия для Живаго? Это весь окружающий его мир. Россия тоже создана из противоречий, полна двойственности. Жи-

26

ваго воспринимает ее с любовью, которая вызывает в нем высшее страдание. В одиночестве Живаго оказывается в Юрятине. И вот его чрезвычайно важные размышления-чувства: «...весенний вечер на дворе. Воздух весь размечен звуками. Голоса-играющих детей разбросаны в местах разной дальности как бы в знак того, что про­странство насквозь живое. И эта даль — Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величествен­ными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предви­деть! О, как сладко существовать! Как сладко жить на свете и лю­бить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, са­мому существованию, сказать это им самим в лицо! То ли это слова Пастернака, то ли Живаго, но они слиты с образом последнего и как бы подводят итог всем его блужданиям между двумя лагерями. Итог этих блужданий и заблуждений (вольных и невольных) — лю­бовь к России, любовь к жизни, очистительное сознание неизбеж­ности совершающегося.

Вдумывается ли Пастернак в смысл исторических событий, ко­торым он является свидетелем и описателем в романе? Что они означают, чем вызваны? Безусловно. И в то же время он восприни­мает их как нечто независимое от воли человека, подобно явлени­ям природы. Чувствует, слышит, но не осмысливает, логически не хочет осмыслить, они для него как природная данность. Ведь ни­кто и никогда не стремился этически оценить явления природы — дождь, грозу, метель, весенний лес, — никто и никогда не стремил­ся повернуть по-своему эти явления, личными усилиями отвратить их от нас. Во всяком случае, без участия воли и техники мы не мо­жем вмешиваться в дела природы, как не можем просто стать на сторону некой «контрприроды».

В этом отношении очень важно следующее рассуждение о созна­нии: «...Что такое сознание? Рассмотрим. Сознательно желать уснуть — верная бессонница, сознательная попытка вчувствоваться в работу собственного пищеварения — верное расстройство его ин­нервации. Сознание — яд, средство самоотравления для субъекта, применяющего его на самом себе. Сознание — свет, бьющий нару­жу, сознание освещает перед нами дорогу, чтобы не споткнуться. Сознание — это зажженные фары впереди идущего паровоза. Обра­тите его светом внутрь, и случится катастрофа!»

В другом месте Пастернак устами Лары высказывает свою не­любовь к голым объяснениям: «Я не люблю сочинений, посвящен­ных целиком философии. По-моему, философия должна быть ску­пою приправою к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен».

Пастернак строго следует этому правилу: в своем романе он не объясняет, а только показывает, и объяснения событий в устах Живаго — Пастернака действительно только «приправа». В целом же Пастернак принимает жизнь и историю такими, какие они есть.

В этом отношении очень важно рассуждение Живаго — Пастер­нака об истории: «За этим плачем по Ларе он также домарывал до конца свою мазню разных времен о всякой всячине, о природе, об обиходном. Как всегда с ним бывало и прежде, множество мыслей

27

о жизни личной и жизни общества налетало на него за этой рабо­той одновременно и попутно.

Он снова думал, что историю, то, что называется ходом исто­рии, он представляет себе совсем не так, как принято, ему она ри­суется наподобие жизни растительного царства. Зимою под снегом оголенные прутья лиственного леса тощи и жалки, как волоски на старческой бородавке. Весной в несколько дней лес преображается, подымается до облаков, в его покрытых листьями дебрях можно заблудиться, спрятаться. Это превращение достигается движением, по стремительности превосходящим движение животных, потому что животное не растет так быстро, как растение, и которого ни­когда нельзя подсмотреть. Лес не передвигается, мы не можем его накрыть, подстеречь за переменою мест. Мы всегда застаем его в неподвижности. И в такой же неподвижности застигаем мы вечно растущую, вечно меняющуюся, неуследимого в своих превращени­ях жизнь общества — историю.

Толстой не довел своей мысли до конца, когда отрицал роль за­чинателей за Наполеоном, правителями, полководцами. Он думал именно то же самое, но не договорил этого со всею ясностью. Исто­рии никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как растет трава. Войны, революции, цари, Робеспьеры — это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действительные односторонние фанатики, гении самоорганизова-ния. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый поря­док. Перевороты длятся недели, много — годы, а потом десятиле­тиями, веками поклоняются духу ограниченности, приведшей к пе­ревороту, как святыне».

Перед нами философия истории, помогающая не только осмыс­лить события, но и построить живую ткань романа: романа-эпопеи, романа — лирического стихотворения, показывающего все, что происходит вокруг, через призму высокой интеллектуальности.

Да, бесспорно, «Доктор Живаго» — величайшее произведение. Недаром оно признано шедевром мировой литературы.

«Я ВЕСЬ МИР ЗАСТАВИЛ ПЛАКАТЬ

НАД СУДЬБОЙ СТРАНЫ МОЕЙ»

(Размышления над страницами романа «Доктор Живаго»)

Я пропал, как зверь в загоне, Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу хода нет...

Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

Б. Пастернак

Что же за «пакость» сделал своей стране этот человек? Почему за ним «шум погони»? Оказывается, он посмел опубликовать за ру­бежом давно написанный роман «Доктор Живаго», который на Ро­дине никто не хотел печатать. Чиновники от литературы боялись, что он расшатает устои Советского государства.

28

О чем же этот «крамольный роман»? О судьбе личности, захва­ченной бурей, вихрем, метелью революционных лет:

Мело, мело по всей земле Во все пределы...

Как похоже на блоковское «ветер, ветер на всем белом свете...». Революционные события предстают в романе во всей их обнажен­ной сложности. Они не укладываются в голые хрестоматийные схе­мы общепринятых описаний в учебнике истории.

В центре романа образ Юрия Андреевича Живаго — лирическо­го героя Б. Пастернака, который в прозе остается лириком. Многие страницы «Доктора Живаго» автобиографичны, особенно те, что посвящены поэтическому творчеству, ведь врач Юрий Живаго — тоже поэт. «Перед нами вовсе не роман, а род автобиографии само­го Пастернака... Это духовная автобиография Пастернака», — утверждает Д. С. Лихачев. И с этим трудно не согласиться. За стра­ницами, описывающими Юрия Живаго, встает собирательный об­раз русской интеллигенции, которая не без колебаний и духовных потерь приняла революцию. Трагедия Живаго — в постоянных со­мнениях и колебаниях, однако в нем есть решимость духа не под­даваться соблазну однозначных и непродуманных решений. Он сто­ит как бы «над схваткой», ощущая громадность совершающихся помимо его воли, несущих его событий, «метущих по всей земле». Его восприятие революционных лет, как мне кажется, очень со­звучно восприятию волошинского лирического героя из стихотво­рения «Гражданская война»:

А я стою один меж них В ревущем пламени и дыме И всеми силами своими Молюсь за тех и за других.

Жена Живаго Тоня, любящая своего мужа, само его существо, все в нем — «все особенное... все выгодное и невыгодное... облаго­роженное внутренним содержанием», — лучше других угадывает суть его личности, личности созданной, чтобы пропускать через се­бя эпоху, нисколько в нее не вмешиваясь.

События Октябрьской революции входят в Живаго, как входит в него сама природа, он их чувствует, слышит, но не осмысляет ло­гически, не хочет осмыслять, он воспринимает их как природный катаклизм, историческую трагедию России: «Так было уже не­сколько раз в истории. Задуманное идеально, возвышенно — грубе­ло, овеществлялось. Так Греция стала Римом, так русское просве­щение стало русской революцией».

Что такое Россия для интеллигента Юрия Живаго, который ги­бельно заблудился в революции и оказался между двух лагерей, точно так же, как он метался между двумя женщинами — Ларой и Тоней, — каждую из которых он любил своей особой любовью? Россия — это, прежде всего, для него живое чудо Природы. Она то­же соткана из противоречий, полна двойственности. Живаго любит Россию, и эта любовь вызывает в нем беспредельное страдание: «...Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая

29

родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготво­римая, с вечно величественными и гибельными выходками, кото­рых никак нельзя предвидеть!..» Поразительная по точности ха­рактеристика, в которой слились воедино и боль и любовь. И опять вспоминается волошинское: «горькая детоубийца — Русь!» И уди­вительно совпадает мироощущение пастернаковского и волошин-ского героев. Юрий Живаго после слов «никогда нельзя предви­деть» пишет: «О, как сладко существовать! Как сладко жить на свете и любить жизнь! О, как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию...» А у Волошина:

Может быть, такой же жребий выну,

Горькая детоубийца — Русь!

И на дне твоих подвалов сгину,

Иль в кровавой луже поскользнусь,

Но твоей Голгофы не покину,

От твоих могил не отрекусь.

Доконает голод или злоба,

Но судьбы не изберу иной:

Умирать, так умирать с тобой

И с тобой, как Лазарь, встать из гроба!

«На дне преисподней», 1922 г.

Интересно также появление библейских образов у обоих авто­ров, которым революция виделась как всемирная, вселенская ката­строфа, сопоставимая с распятием Иисуса Христа.

В восприятии исторического процесса, судя по роману, Б. Пас­тернак был последователем Л. Н. Толстого, отрицавшего роль лич­ности в истории, и во многом фаталистически воспринимавшего ее ход. Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидать, как трава растет, все происходит помимо воли человека — таково убеж­дение Б. Пастернака. В этом отношении характерно сопоставление в романе судеб Антипова-Стрельникова и Живаго. То, что они оба связаны с Ларой, вовсе не случайно. Из классической литературы нам известно, что некоторые женские образы как бы олицетворяют собой Россию. Например, Татьяна Ларина — у А. С. Пушкина, Та­тьяна Марковна Бережкова — в «Обрыве» А. И. Гончарова, рус­ские женщины Некрасова, тургеневские девушки и т. д. Можно сказать, что Лара — это тоже Россия, сама жизнь. «...Чистейшая, как хрусталь сверкающая, как камни ее свадебного ожерелья — Лара Гишар. Очень Вам удался портрет ее, портрет чистоты, кото­рую никакая грязь... не очернит и не запачкает... Она живая в ро­мане. Она знает что-то более высокое, чем все другие герои романа, включая Живаго, что-то более настоящее и важное...» — писал об этой героине Варлам Шаламов. Следовательно, в противопоставле­нии Живаго — Стрельников ощущается символический смысл. Жестокий, волевой Стрельников воюет на стороне красных. Тон­кая, наблюдательная Лара отмечает, что от этого «...живое челове­ческое лицо его стало олицетворением, принципом, изображением идеи». Его бронепоезд беспощадно подавляет всякое сопротивление революции, но он бессилен ускорить или замедлить ход событий. И

30

в итоге судьба военспеца Антипова-Стрельникова, выброшенного из жизни, и судьба Юрия Живаго почти одинакова:

Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути...

Продуман за них кем-то Другим, они оба втянуты а водоворот жизни.

Об этом философские размышления в стихах Юрия Живаго — Бориса Пастернака, помещенных после эпилога романа. И все-та­ки, вопреки всему, они полны веры в подлинную ценность силы ду­ха и «тайной свободы» человека, всюду остающегося самим собой. В них отразилось понимание Б. Л. Пастернака истории как части природы, в которой человек участвует помимо своей воли.

В стихах отразилось также пастернаковское определение твор­чества: символический образ зажженной свечи.

И все терялось в снежной мгле,

Седой и белой.

Свеча горела на столе,

Свеча горела.. .

«Свеча горела* было одним из первоначальных названий рома­на «Доктор Живаго*. Через все перипетии века светит нам эта све­ча... Огонь этой свечи проникал и проникает в души тех, кому пас­тернаковское творчество освещало жизненный путь, был Варлам Тихонович Шаламов, человек трагической и, увы, типичной для советских людей судьбы. В трудные для Б. Пастернака годы всеоб­щей травли он написал ему следующее: «...Вы — совесть нашей эпохи... Вы — честь времени. Вы в нем жили». Закончить свои размышления о романе Б. Пастернака, писателя-гуманиста, хочет­ся его стихами:

Верю я, придет пора — Силу подлости и злобы Одолеет дух добра!

А. П. ПЛАТОНОВ

ПРОБЛЕМАТИКА ПОВЕСТИ А. П. ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН*

Андрей Платонов стал известен широкому кругу читателей только в последнее время, хотя самый активный период его творче­ства пришелся на двадцатые годы нашего столетия. Платонов, как и множество других писателей, противопоставивших свою точку зрения официальной позиции советского правительства, долго был запрещен. Среди самых значительных его работ можно выделить роман «Чевенгур», повести «Впрок» и «Усомнившийся Макар*.

Я бы хотел остановить свое внимание на повести «Котлован». В этом произведении автор ставит несколько проблем. Центральная проблема сформулирована в самом названии повести. Образ котло­вана — это ответ, который давала советская действительность на вечный вопрос о смысле жизни. Рабочие роют яму для закладки

31

фундамента «общепролетарского дома», в котором потом должно счастливо жить новое поколение. Но в процессе работы выясняет­ся, что запланированный дом будет недостаточно вместителен. Кот­лован уже выдавил все жизненные соки из рабочих: «Все спящие были худы, как умершие, тесное место меж кожей и костями у каждого было занято жилами, и по толщине жил было видно, как много крови они должны пропускать во время напряжения труда». Однако план требовал расширения котлована. Тут мы понимаем, что потребности в этом «доме счастья» будут огромны. Котлован будет бесконечно глубок и широк, и в него будут уходить силы, здоровье и труд множества людей. В то же время работа не прино­сит этим людям никакой радости: «Вощев всмотрелся в лицо безот­ветного спящего — не выражает ли оно безответного счастья удов­летворенного человека. Но спящий лежал замертво, глубоко и пе­чально скрылись его глаза».

Таким образом, автор развенчивает миф о «светлом будущем», показывая, что рабочие эти живут не ради счастья, а ради котлова­на. Отсюда понятно, что по жанру «Котлован» — антиутопия. Ужасные картины советской жизни противопоставляются идеоло­гии и целям, провозглашенным коммунистами, и при этом показы­вается, что человек превратился из разумного существа в придаток пропагандистской машины.

Другая важная проблема этого произведения ближе к реальной жизни тех лет. Платонов отмечает, что в угоду индустриализации страны были принесены в жертву тысячи крестьян. В повести это очень хорошо видно, когда рабочие натыкаются на крестьянские гробы. Сами крестьяне объясняют, что они заранее готовят эти гро­бы, так как предчувствуют скорую гибель. Продразверстка отняла у них все, не оставив средств к существованию. Эта сцена очень символична, так как Платонов показывает, что новая жизнь стро­ится на мертвых телах крестьян и их детей.

Особо автор останавливается на роли коллективизации. В описа­нии «организационного двора» он указывает, что людей арестовы­вали и отправляли на перевоспитание даже за то, что они «впали в сомнение» или «плакали во время обобществления». «Обучение масс» на этом дворе производили бедняки, то есть власть получили наиболее ленивые и бездарные крестьяне, которые не смогли вести нормальное хозяйство. Платонов подчеркивает, что коллективиза­ция ударила по опоре сельского хозяйства, которой являлись дере­венские середняки и зажиточные крестьяне. При их описании ав­тор не только исторически реалистичен, но и выступает своеобраз­ным психологом. Просьба крестьян о небольшой отсрочке перед принятием в совхоз, чтобы осмыслить предстоящие перемены, по­казывает, что в деревне не могли даже свыкнуться с мыслью об от­сутствии собственного надела земли, скота, имущества. Пейзаж со­ответствует мрачной картине обобществления: «Ночь покрыла весь деревенский масштаб, снег сделал воздух непроницаемым и тес­ным, в котором задыхалась грудь. Мирный покров застелил на сон грядущий всю видимую землю, только вокруг хлевов снег растаял и земля была черна, потому что теплая кровь коров и овец вышла из-под огорож наружу».

32

Образ Вощева отражает сознание обыкновенного человека, кото­рый пытается понять и осмыслить новые законы и устои. У него и в мыслях нет противопоставлять себя остальным. Но он начал ду­мать, и поэтому его уволили. Такие люди опасны существующему режиму. Они нужны только для того, чтобы рыть котлован. Здесь автор указывает на тоталитарность государственного аппарата и от­ сутствие подлинной демократии в СССР.

Особое место в повести занимает образ девочки. Философия Платонова здесь проста: критерием социальной гармонии общества является судьба ребенка. А судьба Насти страшная. Девочка не знала имени матери, но зато знала, что есть Ленин. Мир этого ре­бенка изуродован, ведь для того, чтобы спасти дочку, мать внушает ей скрывать свое непролетарское происхождение. Пропагандист­ская машина уже внедрилась в ее сознание. Читатель ужасается, узнавая, что она советует Сафронову убить крестьян за дело рево­люции. В кого же вырастет ребенок, у которого игрушки хранятся в гробу? В конце повести девочка погибает, а вместе с ней погибает и луч надежды для Вощева и других рабочих. В своеобразном про­тивостоянии котлована и Насти побеждает котлован, и в основание будущего дома ложится ее мертвое тело.

Повесть «Котлован» пророческая. Ее главной задачей не было показать ужасы коллективизации, раскулачивания и тяжесть жиз­ни тех лет, хотя писатель сделал это мастерски. Автор верно опре­делил направление, в котором пойдет общество. Котлован стал на­шим идеалом и главной целью. Заслуга Платонова в том, что он указал нам источник бед и несчастий на многие годы. Страна наша до сих пор барахтается в этом котловане, и если жизненные прин­ципы и мировоззрение людей не изменятся, в котлован по-прежне­му будут уходить все силы и средства.

---

Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!