Что видят в коммунистах люди «со стороны» 1 страница
В ранних советских пьесах жертвенность коммунистов ассоциативно связана с жертвенностью Христа, как, например, образ распятого белыми и воскресшего полубога — большевика Донарова (Майская. «Легенда. Наше вчера и сегодня»).
Они готовы отдать собственную жизнь, чтобы людям потом жилось лучше.
Но более широкое распространение и в драме, и в прозе 1920‑х годов получает сравнение коммуниста с первым человеком на земле, породившим людской род, — Адамом. Однако {51} прежний, «ветхий» Адам тоже обновляется: большевика Панкратьева в пьесе В. Воинова и А. Чиркова «Три дня» называют «большевистским Адамом» (присутствует и реалистическая мотивировка сравнения: герою пришлось переплывать стремительную реку, отчего он появляется в деревне полуобнаженным). Критика радуется, расслышав «мелодию высокого волевого напряжения к преодолению ветхого Адама на Советской земле»[47].
В «Адаме и Еве» Адамом зовут коммуниста Красовского, одного из «организаторов человечества». Но в булгаковской пьесе, как всегда, сюжетный ход необычен и нарушает складывающийся канон: в финале жена Красовского, Ева, отказывает мужу-коммунисту в праве и чести стать первым человеком будущего, уходя к профессору Ефросимову:
«Я женщина Ева, но он не Адам мой. Адамом будешь ты».
Уже в ранних пьесах по поводу образов коммунистов и их заботы о «простом народе» звучат и скептические ноты, причем в произведениях авторов, в целом в высшей степени лояльных новой власти.
|
|
|
Голоса. «А комиссары в кожу шкуру обрядили… Что им до нас, горемык…» (Майская. «Легенда…»).
Их победу объясняют знанием русского народа, на стремлениях и чаяниях которого они сыграли: «Победу большевиков можно объяснить только тем, что они лучше нашего знали массу. В то время как мы на своих знаменах писали рыхлые и расплывчатые фразы, вроде того, что “за Русь единую и неделимую”, большевики выдвинули конкретный лозунг. “Земля — крестьянам, фабрики — рабочим”. Лозунг хищнический, но он произвел нужный эффект», — понимает Сергей, герой «Ненависти» П. Яльцева.
Персонажи пьес замечают (и обсуждают) существенные изменения общественного климата: и в городе, и в деревне нарастает агрессия, разлитая в воздухе.
Профессор Ефросимов называет Дарагана «истребителем» — метафора, означающая не только тип самолета, но и характер человека за его штурвалом (Булгаков. «Адам и Ева»).
В черновых набросках пьесы Олеши «Список благодеяний» (в развернутой сцене театрального разъезда после спектакля «Гамлет») {52} остаются сцены уличной брани, вспыхивающих оскорблений, завязывающейся драки, несутся крики: «хам», «я ему морду набью», «вот стерва», «ваш кавалер дерьмо собачье» и пр.
|
|
|
Герои пьес пытаются понять суть природы нового общества.
«Славутский. Нет, ты объясни. <…> Что это, по-твоему, — коммунизм? Это черный кабинет, где потрошат человеческую душу?
Сапожков. Не твое собачье дело» (Олеша. «Список благодеяний». Сцена в общежитии)[48].
Персонаж «Интеллигентов» Ив. Пименова, адвокат из «бывших», Людоговский, сетует: раньше «принцип регулировал поведение, давал сдерживающие начала для зверства, разнузданности, преступности. <…> А теперь одни митинги, да политика, да культ мордобоя.
Владимир. Сплошные доносы».
Принципиально меняются приоритеты: на место заботы и любви к близким (членам семьи, соседям, друзьям) у коммунистов приходят мысли «планетарных масштабов»: их волнует мировая революция, дети Германии, безработные Америки и пр. При этом их собственные дети (родители) могут быть заброшены, лишены любви.
«Александр. Брось, оставь, Олюха… Плюнь на ближнего, думай о дальнем» (Пименов. «Интеллигенты»).
Многие коммунисты чужды культуре, традиции.
В черновых набросках олешинского «Списка благодеяний» высокий покровитель театра, коммунист Филиппов, удивленно спрашивает после представления «Гамлета»: «Почему же автор не пришел на прощальный спектакль?»[49]
|
|
|
Беспартийные персонажи различают героев-коммунистов по их типу: есть «кожаные» — это недавние боевые командиры Гражданской войны, лихие конники, еще не определившиеся в мирной жизни. Есть «советчики» — коммунисты, возглавляющие разнообразные Советы (областные, сельские и пр.).
Деревенская девушка дразнит неженатого комсомольца, приехавшего из города и ревнующего ее к парню:
«А тебе завидно? Жалко? Кожаный!.. В переплете на застежках» (Д. Щеглов. «Жители советского дома»).
В «советчиках» проницательные крестьянские персонажи видят бутафорию, подмечают отсутствие самостоятельности, {53} то, что реальной власти они не имеют. «… Каждый на метлу похож, пиджаки… бабьими юбками висят. И совсем они, кажись, не телесные… И состоятельности в них никакой…» — так рассуждает о «советчиках» деревенская сваха Меропа. Крестьяне еще не забыли братоубийственную резню недавнего времени. И когда девушка Секлетея вдумчиво выбирает себе жениха, то, хотя ей и хочется «с краскомом отличаться», она уточняет: но не с красной звездой, а с голубой, потому что «от красного все кровью отдает» (Д. Чижевский. «Сиволапинская»).
|
|
|
Как бесспорная и устойчивая характеристика большевиков отмечается (причем самыми различными героями) жесткая дисциплина в их рядах.
Белогвардейский Адмирал восхищается строгостью контроля: «Попробуйте-ка теперь пролезть в партию. Попробуйте заполнить анкету, начиная с прародителей от Адама <…>. Не просто “чистят” — скребут. Регистрация хороша. Перерегистрация — еще чище. Хуже чистилища. <…> Вот у кого — дисциплина. Устои! Молодцы ребята. Не нашим чета» (Майская. «Россия № 2»).
Обыватель Гавриил Гавриилович сокрушается, что партийцы «даже обыкновенных интеллигентов через телескоп анализируют» (Евг. Яновский. «Халат»). А нэпман Карапетьян полагает даже, что «у коммунистов дисциплина хуже арестантской» (Чижевский. «Сусанна Борисовна»),
Обратной стороной дисциплинированности и прекрасной управляемости коммунистов является их безусловная зависимость, безынициативность.
«У коммунистов всегда так. Один идет, и остальные за ним, один спит, и остальные храпят… Никакой личной воли!» — смеется Женни Крайская из пьесы «Гляди в оба!» Афиногенова.
А простая фабричная работница Ольга отзывается о них так: «Вот за это я вас ненавижу, коммунистов! <…> Чисто овцы какие-то! Куда гонят, туда вы и сыплетесь» (Глебов. «Рост»).
Поэтому ими нетрудно манипулировать в своих целях, и предприимчивые герои используют их как удобное прикрытие, так как в новые времена коммунист, как правило, это человек, высоко стоящий на общественной лестнице. Все знают: «Ноне коммунисты заместо дворян» (Чижевский. «Сиволапинская»).
Крепкому мужику Парфену Жмыхову для его дел нужен «коммунистик» в дом. И Жмыхов дает согласие на свадьбу дочери с бедным работником Прокофием, которого обещают сделать {54} «красным командиром». Характерен пассивный залог: не «Прокофий станет», а «его сделают» (Чижевский. «Сиволапинская»).
В «Мандате» Н. Эрдмана простодушный герой, собираясь жениться, просит коммуниста «за Варенькой в приданое».
Молодая жена старого большевика Сорокина Таня, родом из дворян, в минуту ссоры с горечью говорит мужу: «Вы — коммунист из потомственных дворян, а я — дворянка беспартийная. Вы — вождь, а я — вошь». Вероятно, имеется в виду, что Сорокин — большевик с дореволюционным стажем, т. е. из привилегированного слоя (Завалишин. «Партбилет»),
Быстро становится известен бюрократизм новой государственной машины и иерархия большевистской структуры властных органов. Как известна людям и органическая привычка коммунистов не доверять даже друг другу: «У коммунистов кнопка [власть]. Но над ними — “кака” [комиссия] — “большевистская бонна”», — иронизирует осведомленный герой (Чижевский. «Сусанна Борисовна»). Поэтому коммунисты всегда имеют при себе «документ», бумагу, удостоверение (мандат).
«Какой же вы, Павел Сергеевич, коммунист, если у вас даже бумаг нету. Без бумаг коммунисты не бывают», — уверен сосед Гулячкина из эрдмановского «Мандата».
Эту приверженность коммунистов к «бумаге» быстро научаются использовать разнообразные авантюристы и жулики. Не склонные доверять живому человеку, его слову, коммунисты всегда готовы верить удостоверению, справке. В споре между свидетельством человека и «бумагой», как правило, предпочтение отдается бумаге. Эта особенность мышления новой бюрократии быстро становится широкоизвестной и обыгрывается во множестве произведений тех лет[50].
{55} Вор Мамай хвастается: «Все лето коллективно гастролировали. <…> Под советскую власть работаем. <…> Любую ксиву — в два счета» (Евг. Яновский. «Женщина»).
Булгаковская «Зойкина квартира» открывается репликой радостно возбужденной героини: «Есть бумажка! Я достала! Есть бумажка!» У авантюриста Аметистова (в той же пьесе) «документов-то полный карман», есть среди них у запасливого и опытного проходимца и партбилет.
Мотив всемогущей «бумаги» развивается во множестве пьес 1920‑х годов, начиная с «Мандата» Эрдмана, «Тов. Хлестакова» Дм. Смолина, «Луны слева» Билль-Белоцерковского и пр.
К непременной атрибутике коммуниста «при должности» относится портфель, авторитетное и заметное (демонстративное) вместилище для бумаг.
С приобретения портфеля начинает свою «партийную жизнь» герой Эрдмана Гулячкин.
«Варвара Сергеевна. Значит, ты теперь вроде как совсем партийный?
Гулячкин. С ног и до головы. <…> Вот я даже портфель купил…»
А управдом Аллилуя (Булгаков. «Зойкина квартира») наличием портфеля аргументирует свою магическую силу всепроникновения: «Ты видишь, я с портфелем? Значит, лицо должностное, неприкосновенное. Я всюду могу проникнуть».
В первой редакции пьесы «Блаженство» Булгаков пишет следующий выразительный диалог мужа и жены:
«Мария Павловна. Запишись в партию, халтурщик! <…> Кругом создавалась жизнь. И я думала, что ты войдешь в нее. <…>
Евгений. Кто, собственно, мешает тебе вступить в эту живую жизнь? Вступи в партию. Ходи с портфелем. Поезжай на Беломорско-Балтийский канал»[51].
Появляется даже выразительный новый глагол, означающий неплохое партийное положение. Бывший рабочий, а ныне — секретарь партколлектива Рыжов говорит о себе: «… меня тридцать лет в трубку гнули… <…> Ныне уж я, конечно, так сказать, припортфелился…» (Глебов. «Инга»).
На первых порах люди думают, что правила коммунистического поведения чрезвычайно строги и их нельзя нарушать.
{56} Бедняк Василий хочет жениться на Параньке, но боится, так как собирается вступить в партию и наивно полагает, что «коммунисту погулять нельзя… <…> Или лишние <деньги взят>ь. Или там какие удобства» (Смолин. «Сокровище»),
Но довольно быстро начинают видеть, что и коммунисты живут по-разному. Наряду с коммунистами-аскетами, пренебрегающими бытом и удобствами, немало тех, которые барствуют — живут, «как помещики», в господских хоромах, отдыхают за границей, склонны к моральному «разложению», прекрасно снабжаются из спецраспределителей и пр.
У главных персонажей пьесы «Спецы» А. Шестакова, инженера Вольского с женой, живет «по уплотнению» коммунист, который питается черным хлебом и издевается над их съестным великолепием. Но спекулянтка Митревна, регулярно обходящая дома, как бывалая маркитантка, рассказывает, что большевистский комиссар Иванов «помещиком живет. Четырех прислуг держит на семью сам-пятый».
Нэпман Карапетьян парирует реплику о «глупости» коммуниста Метелкина: он «для дела дурак, а для себя далеко не дурак» (Чижевский. «Сусанна Борисовна»),
Замечают и то, что коммунисты нередко заменяют реальную работу пустым словоговорением.
«Яковлевна (ядовито). Знамо, все трудящиеся. Только у нас-то, как говорится, ноги да руки — вот наши муки: а у вас, знамо, работа на язычке» (А. Воинова (Сант-Элли). «Акулина Петрова»).
Со временем герои пьес замечают, что по отношению к коммунистам и беспартийным действуют разные стандарты и что далеко не все, что публично утверждается, имеет место в реальности.
Красноречивый диалог двух мелких служащих, сторожа и курьера, отыскивается в пьесе Завалишина «Партбилет»:
«Курьер. Революция-то, брат, революцией, а жить-то все-таки надо… Я вот девятого сокращенья со дня на день ожидаю.
Сторож. И правильно. Ленин как ставил вопрос? Ленин ставил вопрос так, что штаты должны сокращаться. Чтоб припугивать вашего брата, советского чиновника… <…> И ответственного нынче шандарахнут, если оторвется от масс… Теперь строго…
Курьер. Это означается больше по газетам — строгость. А так — навряд ли. Высший сан партийный больше переводят на {57} другое место… Чтобы с глаз долой… А вот наш кульерский сан — прямо в шею… Остаешься безо всякого места.
Сторож. Чисто беспартийный обыватель! Никакой в нем тактики марксистского анализа. Как был кульером в империалистической судебной палате, так в том развитии и остался до двенадцатой годовщины…»
Вскоре становятся очевидными лицемерие и демагогичность новой власти — например, в разнообразных и многочисленных налогообложениях, которые именуются «добровольными».
Герой пьесы Шкваркина «Вокруг света на самом себе», очнувшись, не верит, что он жив и в России. Чтобы доказать ему это, находчивый очевидец приступает к делу:
«Оператор. Очень просто. Гражданин, вы заработали тысячу рублей. Предлагаю: на триста крестьянского займа, триста — на беспризорных, пятьсот — подоходный. Что? Сотни не хватает? Опишем обстановку!
Иван Васильевич. Родина. Чувствую!..»
Коммунисты сухи, неэмоциональны, рассудочны настолько, что героиня комедии Воиновой «Золотое дно», предприимчивая дама «из бывших», легкомысленно шутит: «Вот представьте, я никогда бы не могла влюбиться в коммуниста! Это, по-моему, третий пол! Не от Адама, не от Евы, а от Маркса! Ха‑ха‑ха! Любовь с марксистским подходом».
Жена упрекает мужа-коммуниста: «У тебя вообще нет никаких чувств. Я забыла, что ты мыслишь резолюциями. <…> Ты — сводка. <…> Ты составил себе расписание чувств» (Киршон. «Хлеб»).
Принадлежность к партии убивает эмоциональность и у женщин. Старый большевик Сорокин с горечью говорит бывшей жене-партийке: «Вы ортодоксальная ханжа. Ну разве вы поймете простые человечьи слова? Вам нужно обязательно ссылку на резолюцию, на пункт…» (Завалишин. «Партбилет»).
В свою очередь, сам Сорокин, увидев, как его молодую жену Таню обнимает комсомолец Шурка, сообщает ей: «… при первом же вашем поползновении к другому — вы механически выбываете, товарищ…» Язык героя автоматически воспроизводит устойчивую канцелярскую идиому «выбыть из рядов».
Женщина плачет из-за ссоры с мужем. Герой, видя ее заплаканные глаза, объясняет:
«Поверьте моему слову, Акулина Мефодьевна, — раз он партийный человек — так он уж не человек для жизни! Чувствий {58} у них никаких! Только одна дума: как партия? Я так полагаю, что у них — заместо души известка образовалась. <…> Партия у них идет за все: и за жену, и за мать, и за семью. Мертвые люди! Вы к ним всей душой, а у них мозги шиворот-навыворот выворочены. Плачьте, не плачьте, хоть вдрызг лопнете — жалости у них нету» (Воинова. «Акулина Петрова»).
Влюбленная женщина пытается объясниться с коммунистом Угрюмовым, но из этого ничего не выходит. Срываясь, она кричит: «Ты не человек! <…> Автомат!» (Зиновьев. «Нейтралитет»).
В ранних советских пьесах явственно видно, что герои-коммунисты, облеченные властью, обращаются с рабочими примерно так же, как прежние хозяева. К эксплуатации теперь добавляется еще и демагогия: рабочим не платят и при этом пытаются внушить, что, борясь за свои права, они вредят «рабочему классу». Во многих пьесах важным фабульным звеном становится начинающаяся рабочая забастовка — тема, вскоре ставшая невозможной для открытого обсуждения.
Коммунист Алейников (Никитин. «Линия огня») произносит речь:
«Мы любим технику не потому, что безгласную машину мы предпочитаем живому, бунтующему человеку. Нет, мы любим машину потому, что она освобождает труд и человека… А труд и человека мы любим больше, чем все машины в мире. Вот кто-то там кашлянул… Это тот, кто не согласен со мной. Это тот, который думает: врет Алейников… врет Алейников. Нет, товарищи! Алейников не врет. Правда, в жестоком бою мы часто забываем о человеке. Да и мудрено об этом помнить. Но за что мы боремся?..»
Коммунисты не прислушиваются к обычным людям, они привыкли подчинять и приказывать, а не убеждать и сотрудничать, даже в тех сферах человеческой жизни, где приказы недейственны. Ср.: «Аврора. Вы отняли у нас <…> достоинство и самоуваженье. Человеческое хотите подчинить (с усмешкой) закону чрезвычайных положений» (Майская. «Россия № 2»).
Это понимает даже бывшая беспризорница Мурка (Никитин. «Линия огня»):
«Мало вы людей уважаете».
Герой-коммунист Виктор отвечает ей: «Вздор… Мы сами себя не уважаем. Этого не принято у нас».
Пожилая работница ткацкой фабрики Лукерья требует того же: «Вы людей уважайте!» И слышит в ответ от выдвиженца — красного директора Юганцева:
{59} «Я таких, как вы, в новое время тысячами в Могилев отправлял!» (Глебов. «Рост»).
В людях персонажи-коммунисты видят лишь материал, сырье будущего:
«Ева. <…> Я слышу — война, газ, чума, человечество, построим здесь города… Мы найдем человеческий материал! А я не хочу никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего одного человека…» (Булгаков. «Адам и Ева»).
При этом человеческий «расходный материал» для большевиков ценен меньше, чем любой другой: семенной фонд, станки, инструмент, скот.
Глава колхоза Курицын на просьбу Марфы отыскать ее пропавшего мужа отвечает:
«Нам некогда бегать за твоим мужиком.
Марфа. Рожь вам дороже, чем живая душа.
Курицын. Ясное дело, рожь дороже».
«Хор» пьесы, собирательный персонаж, обозначенный драматургом как «Народ», усовещивает председателя: «Неправильно, Иван Давыдыч. <…> Искать надо. <…> Человек дороже денег» (Копков. «Слон»).
«Низовой активист», стремящийся сделать карьеру, Кулик доносит коммунисту: «… ты — директор завода. <…> Главная опасность на данном этапе — твоя жена. <…> К машинам, говорит, у нас лучше относятся, чем к людям» (Афиногенов. «Ложь». 1‑я редакция).
На ткацкой фабрике старые машины ломаются, условия труда скверные. Рабочая Лузина пытается убедить заводскую администрацию: «Машины для людей, а не мы для них» (Глебов. «Рост»).
Но это неверный подход к делу, он должен быть осужден. И новая точка зрения понемногу усваивается и людьми.
«Федор. Добро б человека заливало — человек обсохнет <…> на инструмент льет» (Киршон. «Рельсы гудят»).
Нарушить данное обещание во имя «высшей цели» — для руководителя-коммуниста обычное дело.
Крестьян окрестных деревень вербовали на стройку обещаниями одежды и обуви, а ни того ни другого нет. Выясняется, что рабочим не дают сапог второй месяц потому, что поезда гонят материалы на стройку, она важнее, чем люди, ее осуществляющие (Никитин. «Линия огня»).
{60} Коммунисты плохо подготовлены к руководству хозяйством страны, склонны к приказным методам управления производством. То, что с налаживанием производства — любого, заводского или сельского — у коммунистов дело решительно не ладится, не является тайной для самых различных персонажей, от крестьянина до профессора.
Пожилой крестьянин бывшего барского имения Корней, наблюдая действия новых хозяев, в частности их увлеченное пение хором, отзывается о них с неприязнью, комментируя: «Большие и малые шляются целый день с папироской в зубах… <…> Лодыри, тьфу, глаза бы не глядели. <…> А штоб завод заработал, понадобился барин…» (Майская. «Россия № 2»).
В пьесах высказываются крамольные мысли о некомпетентности коммунистического управления страной.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 110; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!