Б. «Студент» и мифологическое время в структурной форме хронотопа.
Рассказ начинается с описания пространства, в котором происходит действие. Важно, что художественное пространство в тексте сцеплено со временем, обладающим двоякими качествами. С одной стороны оно линейно и соответствует времени историческому, как в жизни героя, так и в его сознании, с другой – оно мифологично и связывает исторически дифференцированные фрагменты в единое метаисторическое время Евангельской истории. [34]
Главный герой возвращается домой заливным лугом, время его движения совпадает с началом сумерек, холодает, весна возвращается к зиме. Поскольку действие происходит на Страстную неделю, вероятнее всего, речь идет о начале апреля. Время суток и время года (время, проживаемое героем в личном опыте) в размышлениях героя сплетаются со временем историческим (осуществляющемся уже в сознании студента): «точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод... – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». Холодное пространство и цикличное, раз за разом в дурной бесконечности повторяющееся время, в котором человеку абсолютно неуютно, приводят студента в окончательное уныние. Личное время и время историческое равно безразличны к человеку, более того, чужды ему.
Студенту не хочется идти домой и символ бездомности, даже вне-домности, то есть абсолютного (ведь дом – это еще и семья, и мать, и отец, и приют, равный спасению от беспочвенного отчаяния) одиночества и бесприютности: вот что мы видим в тощей фигурке бредущего в темноте юноши.[35]
|
|
|
Хотя совсем недавно (вечером) Иван Великопольский присутствовал на утрени Великой Пятницы (двенадцати Евангелий), богослужение лишь усугубило его отчаяние и тоску.
Луг переходит в огороды. Невозделанная, чуждая и даже опасная для человека земля (заливные луга) сменяется освоенной человеком в процессе хозяйственной деятельности (огороды). Студент оказывается у костра. Там уже греются два человека, мать и дочь. Родная семья и дом чужды герою и не зовут его к себе, но семья простых женщин неожиданно притягивает его. Естественно, эта тяга неосознанна, и для самого Великопольского точкой притяжения становится костер. Согревающий огонь, – вот центр описываемого пространства. Именно у костра, соединившего бессмысленное холодное сегодня с вечно повторяющимся огнем Страстной ночи («точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр») происходит первое чудо. Смысловой и тепловой центры пространства совпадают, и находящиеся у костра вдруг понимают друг друга именно потому, что в их сознании не только костер на вдовьих огородах совпадает с евангельским, но и свои уныние и безверие и слабость – с предательством Петра. Если тогда Петр, предав Спасителя, сумел затем победить свою слабость, то и здесь, сегодня, в холодной и голодной Руси, это возможно, стоит лишь помнить, что Страстная седмица кончается Пасхой. У костра героев рассказа объединяет воспоминание о прошлом, но именно оно есть залог будущего.
|
|
|
Поняв других и ощутив, что понимают его: «...если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, то, о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад [здесь еще идет отсчет времени исторического – А. З.], имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям», студент обретает семью, но уже не только как родовое понятие и ощущение, семьей становится все человечество, поскольку все люди оказываются объединены во времени мифологическом – времени евангельского события.
Отойдя от костра, студент вдруг останавливается «на минуту, чтобы перевести дух»: «радость вдруг заволновалась в его душе». Эта внезапная («вдруг») и настолько сильная, что заставляет остановиться, радость после столь унылого недавнего состояния, не случайна. Время обретает смысл и пространство оказывается родным домом: «прошлое... связано с настоящим непрерывной цепью событий. И ему казалось, что он только что видел оба конца одной цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
|
|
|
План бытия исторического – история жизни студента переходит через архетип пути в план вечного бытия (евангельская история). Пространство и время в рассказе соотносятся с мифологическим центром (точкой перехода) – костром. Студент до и после разговора у костра – человек исторический (безнадежность смерти) и человек вечности (правда Воскресения). Отсюда до костра – поле, мороз, безысходность истории: было, есть и будет одинаково (цикличность и повторяемость времени), после – переход через реку в новую жизнь и восхождение на гору, стрела времени обращена в будущее: все изменится, впереди свет и счастье.
В рассказе описывается механизм чуда преображения. И подобное чудо становится возможным постольку, поскольку дисконтакт как казалось бы неизбывный закон сегодняшнего мира, оказывается преодолен. Люди услышали друг друга и поняли один другого. Важно, что люди эти, случайные по отношению друг к другу, вдруг чувствуют себя сродными именно в силу того, что их столь различные жизни обретают некий общий смысл. Победа над дисконтактом происходит одновременно с преодолением абсурда жизни. Переправа на пароме (указать на другое значение парома у пеевина) через реку, как переход из мира дурной бесконечности (мира мертвых) к новой жизни, затем подъем в гору, как восхождение, как обретение нового направления – вверх (гора эта в архетипическом смысле есть и гора Преображения Фавор, и гора Богообщения – Синай) и затем взгляд с вершины на свою дом («родную деревню») и на запад оказываются одновременно и восхождением к смыслу, и обретением смысла: «...правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому [студент уже знает о смысле, но впереди – утверждение его в собственной жизни –А. З.)], всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле».
|
|
|
Гефсиманский сад переносится на русскую гору в промозглую страстную ночь и становится настоящим и будущим, ночь накануне распятия таит в себе и ночь накануне воскресения. Там, где смерть и отчаяние могут быть побеждены, там слово обретает полноту звучания и обращается к другим с тем, чтобы быть воспринятым и понятым, там мир уже обладает и причиной, и целью.
В мире, где абсурд и дисконтакт побеждены, герой полностью преображается, у него есть надежда, его жизнь имеет цель: «невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 232; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!