Собака, человек, кошка и сокол 9 страница



Подагра говорит: «Пусть в них живет мой брат.

В деревне, от аптек подале, жить я рада;

 А то меня там станут доктора

Гонять из каждого богатого двора».

Так смолвясь, брат с сестрой пошли, явились в мире.

 В великолепнейшей квартире

 Паук владение себе отмежевал:

 По штофам пышным, расцвеченным

 И по карнизам золоченым

 Он паутину разостлал

 И мух бы вдоволь нахватал;

Но к ра́ссвету едва с работою убрался,

Пришел и щеткою всё смел слуга долой.

Паук мой терпелив: он к печке перебрался,

 Оттоле Паука метлой.

 Туда, сюда Паук, бедняжка мой!

 Но где основу ни натянет,

Иль щетка, иль крыло везде его достанет

 И всю работу изорвет,

А с нею и его частехонько сметет.

Паук в отчаяньи, и за́-город идет

 Увидеться с сестрицей.

«Чай, в селах», говорит: «живет она царицей».

Пришел – а бедная сестра у мужика

Несчастней всякого на свете Паука:

 Хозяин с ней и сено косит,

И рубит с ней дрова, и воду с нею носит:

 Примета у простых людей.

 Что чем подагру мучишь боле,

 Тем ты скорей

 Избавишься от ней.

«Нет, братец», говорит она: «не жизнь мне в поле!»

 А брат

 Тому и рад;

 Он тут же с ней уделом обменялся:

Вполз в избу к мужику, с товаром разобрался,

 И, не боясь ни щетки, ни метлы,

Заткал и потолок, и стены, и углы.

 Подагра же – тотчас в дорогу,

 Простилася с селом;

В столицу прибыла и в самый пышный дом

К Превосходительству седому села в ногу.

Подагре рай! Пошло житье у старика:

Не сходит с ним она долой с пуховика.

С тех пор с сестрою брат уж боле не видался;

 Всяк при своем у них остался,

 Доволен участью равно:

Паук по хижинам пустился неопрятным,

Подагра же пошла по богачам и знатным;

 И – оба делают умно.

 

 

Лев и лисица

 

 

 Лиса, не видя сроду Льва,

С ним встретясь, со страстей осталась чуть жива.

Вот, несколько спустя, опять ей Лев попался.

 Но уж не так ей страшен показался.

 А третий раз потом

Лиса и в разговор пустилася со Львом.

 

 

 Иного так же мы боимся,

 Поколь к нему не приглядимся.

 

 

Хмель

 

 

 Хмель выбежал на огороде

 И вкруг сухой тычинки виться стал;

А в поле близко дуб молоденький стоял.

 «Что́ в этом пользы есть уроде,

 Да и во всей его породе?»

 Так про дубок тычинке Хмель жужжал.

 «Ну, как его сравнить с тобою?

Ты барыня пред ним одной лишь прямизною.

 Хоть листьем, правда, он одет,

 Да что за жесткость, что за цвет!

 За что́ его земля питает?»

 Меж тем едва неделя протекает,

Хозяин на дрова тычинку ту сломил,

 А в огород дубок пересадил.

И труд ему с большим успехом удается:

Дубок и принялся, и отпрыски пустил;

Посмотришь, около него мой Хмель уж вьется,

И дубу от него вся честь и похвала!

 

 

Такие ж у льстеца поступки и дела:

Он на тебя несет тьму небылиц и бредней;

 И как ты хочешь, так трудись,

 Но у него в хороших быть не льстись;

 А только в случай попадись,—

 Он первый явится в передней.

 

 

Слон в случае {«Попасть в случай», т. е. сделать карьеру, понравившись царю. Мораль басни восходит к народным пословицам: «Всякая лисица // свой хвост хвалит», «Всякая харя сама себя хвалит»;(см. В. Даль, «Пословицы русского народа»).}

 

 

 Когда-то в случай Слон попал у Льва.

В минуту по лесам прошла о том молва,

 И, так как водится, пошли догадки,

 Чем в милость втерся Слон?

 Не то красив, не то забавен он;

 Что́ за прием, что́ за ухватки!

 Толкуют звери меж собой.

«Когда бы», говорит, вертя хвостом, Лисица:

 «Был у него пушистый хвост такой,

 Я не дивилась бы». – «Или, сестрица»,

 Сказал Медведь: «хотя бы по когтям

 Он сделался случайным:

 Никто того не счел бы чрезвычайным:

Да он и без когтей, то́ всем известно нам».—

 «Да не вошел ли он в случай клыками?»

 Вступился в речь их Вол:

 «Уж не сочли ли их рогами?» —

 «Так вы не знаете», – сказал Осел,

Ушами хлопая: «чем мог он полюбиться,

 И в знать добиться?

 А я так отгадал —

Без длинных бы ушей он в милость не попал».

 

 

Нередко мы, хотя того не примечаем,

 Себя в других охотно величаем.

 

 

Туча

 

 

Над изнуренною от зноя стороною

 Большая Туча пронеслась;

Ни каплею ее не освежа одною,

Она большим дождем над морем пролилась

И щедростью своей хвалилась пред Горою.

 

 

 «Что́ сделала добра

 Ты щедростью такою?»

 Сказала ей Гора:

 «И как смотреть на то не больно!

Когда бы на поля свой дождь ты пролила,

Ты б область целую от голоду спасла:

А в море без тебя, мой друг, воды довольно».

 

 

Клеветник и змея

 

 

 Напрасно про бесов болтают,

Что справедливости совсем они не знают,

А правду тож они нередко наблюдают:

 Я и пример тому здесь приведу.

 По случаю какому-то, в аду

Змея с Клеветником в торжественном ходу

Друг другу первенства оставить не хотели

 И зашумели,

Кому из них итти приличней наперед?

А в аде первенство, известно, тот берет,

 Кто ближнему наделал больше бед.

 Так в споре сем и жарком и не малом

 Перед Змеею Клеветник

 Свой выставлял язык,

А перед ним Змея своим хвалилась жалом;

Шипела, что нельзя обиды ей снести,

 И силилась его переползти.

Вот Клеветник, было, за ней уж очутился;

 Но Вельзевул не потерпел того:

 Он сам, спасибо, за него

 Вступился

 И осадил назад Змею,

Сказав: «Хоть я твои заслуги признаю,

Но первенство ему по правде отдаю:

 Ты зла, – твое смертельно жало;

 Опасна ты, когда близка;

 Кусаешь без вины (и то не мало!),

 

 

Но можешь ли язвить ты так издалека,

 Как злой язык Клеветника,

От коего нельзя спастись ни за горами,

 Ни за морями?

 Так, стало, он тебя вредней:

Ползи же ты за ним и будь вперед смирней».

С тех про клеветники в аду почетней змей.

 

 

Фортуна и нищий

 

 

 С истертою и ветхою сумой

Бедняжка-нищенький под оконьем таскался,

 И, жалуясь на жребий свой,

 Нередко удивлялся,

Что люди, живучи в богатых теремах,

По горло в золоте, в довольстве и сластях,

 Ка́к их карманы ни набиты,

 Еще не сыты!

 И даже до того,

 Что, без пути алкая

 И нового богатства добывая,

 Лишаются нередко своего

 Всего.

Вон, бывший, например, того хозяин дому

 Пошел счастливо торговать;

Расторговался в пух. Тут, чем бы перестать

И достальной свой век спокойно доживать,

 А промысел оставить свой другому.—

Он в море корабли отправил по-весне;

Ждал горы золота; но корабли разбило:

Сокровища его все море поглотило;

 Теперь они на дне,

И видел он себя богатым, как во сне.

 Другой, тот в откупа пустился

 И нажил было миллион,

Да мало: захотел его удвоить он,

Забрался по-уши и вовсе разорился.

Короче, тысячи таких примеров есть;

 И поделом: знай честь!

 Тут Нищему Фортуна вдруг предстала

 И говорит ему:

«Послушай, я помочь давно тебе желала;

 Червонцев кучу я сыскала;

 Подставь свою суму;

Ее насыплю я, да только с уговором:

Всё будет золото, в суму что́ попадет,

Но если из сумы что́ на пол упадет,

 То сделается сором.

Смотри ж, я наперед тебя остерегла:

Мне велено хранить условье наше строго,

Сума твоя ветха, не забирайся много,

 Чтоб вынести она могла».

 Едва от радости мой Нищий дышит

 И под собой земли не слышит!

Расправил свой кошель, и щедрою рукой

Тут полился в него червонцев дождь златой

 Сума становится уж тяжеленька.

«Довольно ль?» – «Нет еще». – «Не треснула б». – «Не бойсь».—

«Смотри, ты Крезом стал». – «Еще, еще маленько:

 Хоть горсточку прибрось».—

«Эй, полно! Посмотри, сума ползет уж врозь».—

«Еще щепоточку». Но тут кошель прорвался,

Рассыпалась казна и обратилась в прах,

Фортуна скрылася: одна сума в глазах,

И Нищий нищеньким попрежнему остался.

 

 

Лягушка и юпитер

 

 

 Живущая в болоте, под горой,

 Лягушка на гору весной

 Переселилась;

Нашла там тинистый в лощинке уголок

 И завела домок

Под кустиком, в тени, меж травки, как раёк.

Однако ж им она недолго веселилась.

 Настало лето, с ним жары,

И дачи Квакушки так сделалися сухи,

Что, ног не замоча, по ним бродили мухи.

«О, боги!» молится Лягушка из норы:

 «Меня вы, бедную, не погубите,

И землю вровень хоть с горою затопите:

 Чтобы в моих поместьях никогда

 Не высыхала бы вода!»

 Лягушка вопит без умолку,

 И наконец Юпитера бранит,

 Что нету в нем ни жалости, ни толку.

 «Безумная!» Юпитер говорит

 (Знать, не был он тогда сердит):

 «Как квакать попусту тебе охота!

 И чем мне для твоих затей

 Перетопить людей,

Не лучше ль вниз тебе стащиться до болота?»

 

 

На свете много мы таких людей найдем,

 Которым всё, кроме себя, постыло,

И кои думают, лишь мне бы ладно было,

 А там весь свет гори огнем.

 

 

Лиса-строитель

 

 

Какой-то Лев большой охотник был до кур;

Однако ж у него они водились худо:

 Да это и не чудо!

 К ним доступ был свободен чересчур.

 Так их то крали,

 То сами куры пропадали.

Чтоб этому помочь убытку и печали,

Построить вздумал Лев большой курятный двор,

 И так его ухитить и уладить,

 Чтобы воров совсем отвадить,

 

 

А курам было б в нем довольство и простор.

 Вот Льву доносят, что Лисица

 Большая строить мастерица —

 И дело ей поручено,

С успехом начато и кончено оно:

 Лисой к нему приложено

 Всё, и старанье и уменье.

Смотрели, видели: строенье – загляденье!

А сверх того всё есть, чего ни спросишь тут:

Корм под носом, везде натыкано насесток,

 От холоду и жару есть приют,

И укромонные местечки для наседок.

 Вся слава Лисаньке и честь!

 Богатое дано ей награжденье,

 И тотчас повеленье:

На новоселье кур не медля перевесть.

 Но есть ли польза в перемене?

 Нет: кажется, и крепок двор,

 И плотен и высок забор —

 А кур час-от-часу всё мене.

 Отколь беда, придумать не могли.

Но Лев велел стеречь. Кого ж подстерегли?

 Тое ж Лису-злодейку.

Хоть правда, что она свела строенье так,

Чтобы не ворвался в него никто, никак,

Да только для себя оставила лазейку.

 

 

Напраслина

 

 

Как часто что-нибудь мы сделавши худого,

 Кладем вину в том на другого,

 И как нередко говорят:

 «Когда б не он, и в ум бы мне не впало!»

 А ежели людей не стало,

 Так уж лукавый виноват,

 Хоть тут его совсем и не бывало.

Примеров тьма тому. Вот вам из них один.

 

 

В Восточной стороне какой-то был Брамин,

 Хоть на словах и теплой веры,

 Но не таков своим житьем

 (Есть и в Браминах лицемеры);

Да это в сторону, а дело только в том,

 Что в братстве он своем

 Один был правила такого,

 Другие ж все житья святого,

 И, что́ всего ему тошней,

 Начальник их был нраву прекрутого:

Так преступить никак устава ты не смей.

 Однако ж мой Брамин не унывает.

 Вот постный день, а он смекает,

Нельзя ли разрешить на сырное тайком?

 Достал яйцо, полуночи дождался

 И, свечку вздувши с огоньком,

 На свечке печь яйцо принялся;

Ворочает его легонько у огня,

Не сводит глаз долой и мысленно глотает,

А про начальника, смеяся, рассуждает:

 «Не уличишь же ты меня,

 Длиннобородый мой приятель!

 Яичко съем-таки я всласть».

 Ан тут тихонько шасть

 К Брамину в келью надзиратель

 И, видя грех такой,

 Ответу требует он грозно.

Улика налицо и запираться поздно!

 «Прости, отец святой,

 Прости мое ты прегрешенье!»

 Так взмолится Брамин сквозь слез:

«И сам не знаю я, как впал во искушенье;

 Ах, наустил меня проклятый бес!»

 А тут бесенок, из-за печки,

«Не стыдно ли», кричит: «всегда клепать на нас.

Я сам лишь у тебя учился сей же час,

 И, право, вижу в первый раз,

 Как яица пекут на свечке.»

 

 

Фортуна в гостях

 

 

На укоризну мы Фортуне тароваты;

 Кто не в чинах, кто не богат;

 За всё, про всё ее бранят;

 А поглядишь, так сами виноваты.

Слепое счастие, шатаясь меж людей,

Не вечно у вельмож гостит и у царей,

 Оно и в хижине твоей,

Быть может, погостить когда-нибудь пристанет:

 Лишь время не терять умей,

 Когда оно к тебе заглянет;

Минута с ним одна, кто ею дорожит,

 Терпенья годы наградит.

Когда ж ты не умел при счастьи поживиться,

То не Фортуне ты, себе за то пеняй

 И знай,

Что, может, век она к тебе не возвратится.

 

 

Домишка старенький край города стоял;

Три брата жили в нем и не могли разжиться:

 Ни в чем им как-то не спорится.

 Кто что́ из них ни затевал,

 Всё остается без успеха,

 Везде потеря иль помеха;

По их словам, вина Фортуны в том была.

Вот невидимкой к ним Фортуна забрела

 И, тронувшись их бедностью большою,

 Им помогать решилась всей душою,

Какие бы они ни начали дела,

 И прогостить у них всё лето.

 Всё лето: шутка ль это!

Пошли у бедняков дела другой статьей.

 Один из них хоть был торгаш плохой;

 А тут, что́ ни продаст, ни купит,

 Барыш на всем большой он слупит;

 Забыл совсем, что есть наклад,

 И скоро стал, как Крез, богат.

Другой в Приказ пошел: иною бы порою

Завяз он в писарях с своею головою;

 Теперь ему со всех сторон

 Удача:

 Что́ даст обед, что́ сходит на поклон,—

 Иль чин, иль место схватит он;

Посмотришь, у него деревня, дом и дача.

Теперь, вы спро́сите: что ж третий получил?

Ведь, верно, и ему Фортуна помогала?

Конечно: с ним она почти не отдыхала.

 Но третий брат всё лето мух ловил,

 И так счастливо,

 Что диво!

Не знаю, прежде он бывал ли в том горазд:

 А тут труды его не втуне.

Как ни взмахнет рукой, благодаря Фортуне,

 Ни разу промаху не даст.

Вот гостья между тем у братьев нагостилась,

 И дале в путь пустилась.

Два брата в барышах: один из них богат,

Другой еще притом в чинах; а третий брат

 Клянет судьбу, что он Фортуной злою

 Оставлен лишь с сумою.

 

 

 Читатель, будь ты сам судьею,

 Кто ж в этом виноват?

 

Книга шестая

 

Волки пастухи

 

 

 Волк, близко обходя пастуший двор

 И видя, сквозь забор,

Что́, выбрав лучшего себе барана в стаде,

Спокойно Пастухи барашка потрошат,

 А псы смирнехонько лежат,

Сам молвил про себя, прочь уходя в досаде:

«Какой бы шум вы все здесь подняли, друзья,

 Когда бы это сделал я!»

 

 

Кукушка и горлинка

 

 

Кукушка на суку печально куковала.

 «Что, кумушка, ты так грустна?»

Ей с ветки ласково Голубка ворковала:

 «Или о том, что миновала

 У нас весна

 И с ней любовь, спустилось солнце ниже,

 И что к зиме мы стали ближе?» —

 «Как, бедной, мне не горевать?»

Кукушка говорит: «Будь ты сама судьею:

Любила счастливо я нынешней весною,

 И, наконец, я стала мать;

Но дети не хотят совсем меня и знать:

 Такой ли чаяла от них я платы!

И не завидно ли, когда я погляжу,

Как увиваются вкруг матери утяты,

Как сыплют к курице дождем по зву цыпляты:

А я, как сирота, одним-одна сижу,

И что́ есть детская приветливость – не знаю».—

 «Бедняжка! о тебе сердечно я страдаю;

Меня бы нелюбовь детей могла убить,

 Хотя пример такой не редок;

Скажи ж – так-стало, ты уж вывела и деток?

 Когда же ты гнездо успела свить?

 Я этого и не видала:

 Ты всё порхала, да летала».—

 «Вот вздор, чтоб столько красных дней

 В гнезде я, сидя, растеряла:

 Уж это было бы всего глупей!

Я яица всегда в чужие гнезды клала».—

«Какой же хочешь ты и ласки от детей?»

 Ей Горлинка на то сказала.

 

 

Отцы и матери! вам басни сей урок.

Я рассказал ее не детям в извиненье:

 К родителям в них непочтенье

 И нелюбовь – всегда порок;

Но если выросли они в разлуке с вами,

И вы их вверили наемничьим рукам:

 Не вы ли виноваты сами,

Что в старости от них утехи мало вам?

 

 

Гребень

 

 

Дитяти маменька расчесывать головку

 Купила частый Гребешок.

Не выпускает вон дитя из рук обновку:

Играет иль твердит из азбуки урок;

 Свои всё кудри золотые,

 Волнистые, барашком завитые

 И мягкие, как тонкий лен,

Любуясь, Гребешком расчесывает он.

И что́ за Гребешок? Не только не теребит,

 Нигде он даже не зацепит:

 Так плавен, гладок в волосах.

Нет Гребню и цены у мальчика в глазах.

Случись, однако же, что Гребень затерялся.

 Зарезвился мой мальчик, заигрался,

 Всклокотил волосы копной.


Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 212; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!