Собака, человек, кошка и сокол 5 страница



 По кладовым и день и ночь дозор;

И всё бы хорошо, да сделалась причина:

 В дозорных появился вор.

У кошек, как у нас (кто этого не знает?),

 Не без греха в надсмотрщиках бывает.

 Тут, чем бы вора подстеречь

И наказать его, а правых поберечь,

Хозяин мой велел всех кошек пересечь.

Услыша приговор такой замысловатый,

 И правый тут, и виноватый

 Скорей с двора долой.

 Без кошек стал Купчина мой.

А Мыши лишь того и ждали, и хотели:

 Лишь кошки вон, они – в анбар,

 И в две иль три недели

 Поели весь товар.

 

 

Слон и моська

 

 

 По улицам Слона водили,

 Как видно напоказ —

Известно, что Слоны в диковинку у нас —

 Так за Слоном толпы зевак ходили.

Отколе ни возьмись, навстречу Моська им.

Увидевши Слона, ну на него метаться,

 И лаять, и визжать, и рваться,

 Ну, так и лезет в драку с ним.

 «Соседка, перестань срамиться»,

Ей шавка говорит: «тебе ль с Слоном возиться?

Смотри, уж ты хрипишь, а он себе идет

 Вперед

И лаю твоего совсем не примечает».—

 «Эх, эх!» ей Моська отвечает:

 «Вот то-то мне и духу придает,

 Что я, совсем без драки,

 Могу попасть в большие забияки.

 

 

 Пускай же говорят собаки:

 «Ай, Моська! знать она сильна,

 Что лает на Слона!»

 

 

Волк и волченок

 

 

Волченка Волк, начав помалу приучать

 Отцовским промыслом питаться,

 Послал его опушкой прогуляться;

А между тем велел прилежней примечать,

 Нельзя ль где счастья им отведать,

 Хоть, захватя греха,

 На счет бы пастуха

 Позавтракать иль пообедать!

 Приходит ученик домой

 И говорит: «Пойдем скорей со мной!

Обед готов; ничто не может быть вернее:

 Там под горой

 Пасут овец, одна другой жирнее;

 Любую стоит лишь унесть

 И съесть;

А стадо таково, что трудно перечесть».—

«Постой-ка», Волк сказал: «сперва мне ведать надо,

 Каков пастух у стада?» —

 «Хоть говорят, что он

 Не плох, заботлив и умен,

Однако стадо я обшел со всех сторон

И высмотрел собак: они совсем не жирны,

 И плохи, кажется, и смирны».—

 «Меня так этот слух»,

Волк старый говорит: «не очень к стаду манит;

 Коль подлинно не плох пастух,

 Так он плохих собак держать не станет.

 Тут тотчас попадешь в беду!

Пойдем-ка, я тебя на стадо наведу,

 Где сбережем верней мы наши шкуры:

Хотя при стаде том и множество собак,

 Да сам пастух дурак;

А где пастух дурак, там и собаки дуры».

 

 

Обезьяна

 

 

 Как хочешь ты трудись;

 Но приобресть не льстись

 Ни благодарности, ни славы,

Коль нет в твоих трудах ни пользы, ни забавы.

 

 

 Крестьянин на заре с сохой

 Над полосой своей трудился;

 Трудился так крестьянин мой,

 Что градом пот с него катился:

 Мужик работник был прямой.

 Зато, кто мимо ни проходит,

 От всех ему: спасибо, исполать!

 Мартышку это в зависть вводит.

Хвалы приманчивы, – как их не пожелать!

 Мартышка вздумала трудиться:

 Нашла чурбан, и ну над ним возиться!

 Хлопот

 Мартышке полон рот:

 Чурбан она то понесет,

 То так, то сяк его обхватит,

 То поволочет, то покатит;

 Рекой с бедняжки льется пот;

И наконец она, пыхтя, насилу дышит:

А всё ни от кого похвал себе не слышит.

 И не диковинка, мой свет!

Трудишься много ты, да пользы в этом нет.

 

 

Мешок

 

 

 В прихожей на полу,

 В углу,

 Пустой мешок валялся.

 У самых низких слуг

Он на обтирку ног нередко помыкался;

 Как вдруг

 Мешок наш в честь попался

 И весь червонцами набит,

В окованном ларце в сохранности лежит.

 Хозяин сам его лелеет,

 И бережет Мешок он так,

 Что на него никак

Ни ветер не пахнет, ни муха сесть не смеет;

 А сверх того с Мешком

 Весь город стал знаком.

 Приятель ли к хозяину приходит:

Охотно о Мешке речь ласкову заводит;

 А ежели Мешок открыт,

То всякий на него умильно так глядит;

 Когда же кто к нему подсядет,

То верно уж его потреплет иль погладит.

Увидя, что у всех он стал в такой чести,

 Мешок завеличался,

 Заумничал, зазнался,

Мешок заговорил и начал вздор нести;

 О всем и рядит он и судит:

 И то не так,

 И тот дурак,

 И из того-то худо будет.

Все только слушают его, разинув рот;

 Хоть он такую дичь несет,

 Что уши вянут:

 Но у людей, к несчастью, тот порок,

 Что им с червонцами Мешок

 Что ни скажи, всему дивиться станут.

Но долго ль был Мешок в чести и слыл с умом,

 И долго ли его ласкали?

Пока все из него червонцы потаскали;

А там он выброшен, и слуху нет о нем.

 

 

Мы басней никого обидеть не хотели:

 Но сколько есть таких Мешков

 Между откупщиков,

Которы некогда в подносчиках сидели;

 Иль между игроков,

Которы у себя за редкость рубль видали,

А ныне, пополам с грехом, богаты стали;

С которыми теперь и графы и князья —

 Друзья;

 Которые теперь с вельможей,

У коего они не смели сесть в прихожей,

 Играют за́просто в бостон?

 Велико дело – миллион!

Однако же, друзья, вы столько не гордитесь!

 Сказать ли правду вам тишком?

 Не дай бог, если разоритесь:

И с вами точно так поступят, как с Мешком.

 

 

Кот и повар

 

 

 Какой-то Повар, грамотей,

 С поварни побежал своей

 В кабак (он набожных был правил

 И в этот день по куме тризну правил),

А дома стеречи съестное от мышей

 Кота оставил.

Но что́ же, возвратясь, он видит? На полу

Объедки пирога; а Васька-Кот в углу,

 Припав за уксусным бочёнком,

Мурлыча и ворча, трудится над курчёнком.

 «Ах, ты, обжора! ах, злодей!»

 Тут Ваську Повар укоряет:

«Не стыдно ль стен тебе, не только что людей?

(А Васька всё-таки курченка убирает.)

 Как! быв честным Котом до этих пор,

Бывало, за пример тебя смиренства кажут,—

 А ты… ахти, какой позор!

 Теперя все соседи скажут:

 «Кот-Васька плут! Кот-Васька вор!

 И Ваську-де, не только что в поварню,

 Пускать не надо и на двор,

 Как волка жадного в овчарню:

Он порча, он чума, он язва здешних мест!»

 (А Васька слушает, да ест.)

 Тут ритор мой, дав волю слов теченью,

 Не находил конца нравоученью.

 Но что ж? Пока его он пел,

 Кот-Васька всё жаркое съел.

 

 

 А я бы повару иному

 Велел на стенке зарубить:

 Чтоб там речей не тратить попустому,

 Где нужно власть употребить.

 

 

Лев и комар

 

 

 Бессильному не смейся

 И слабого обидеть не моги!

Мстят сильно иногда бессильные враги:

Так слишком на свою ты силу не надейся!

 Послушай басню здесь о том,

Как больно Лев за спесь наказан Комаром.

 Вот что о том я слышал стороною:

Сухое к Комару явил презренье Лев;

Зло взяло Комара: обиды не стерпев,

Собрался, поднялся Комар на Льва войною.

Сам ратник, сам трубач пищит во всю гортань

И вызывает Льва на смертоносну брань.

 Льву смех, но наш Комар не шутит:

То с тылу, то в глаза, то в уши Льву он трубит!

И, место высмотрев и время улуча,

 Орлом на Льва спустился

 И Льву в крестец всем жалом впился.

Лев дрогнул и взмахнул хвостом на трубача.

Увертлив наш Комар, да он же и не трусит!

Льву сел на самый лоб и Львину кровь сосет.

 

 

Лев голову крутит, Лев гривою трясет;

 Но наш герой свое несет:

То в нос забьется Льву, то в ухо Льва укусит.

 Вздурился Лев,

 Престрашный поднял рев,

 Скрежещет в ярости зубами

 И землю он дерет когтями.

От рыка грозного окружный лес дрожит.

Страх обнял всех зверей; всё кроется, бежит:

 Отколь у всех взялися ноги,

Как будто бы пришел потоп или пожар!

 И кто ж? Комар

 Наделал столько всем тревоги!

Рвался, метался Лев и, выбившись из сил,

О землю грянулся и миру запросил.

Насытил злость Комар; Льва жалует он миром:

Из Ахиллеса вдруг становится Омиром, {Из Ахиллеса вдруг становится Омиром , то есть из героя Троянской войны Ахиллеса становится певцом победы – Гомером (Омиром), автором «Илиады».}

 И сам

Летит трубить свою победу по лесам.

 

 

Огородник и философ

 

 

Весной в своих грядах так рылся Огородник,

 Как будто бы хотел он вырыть клад:

 Мужик ретивый был работник,

 И дюж, и свеж на взгляд;

Под огурцы одни он взрыл с полсотни гряд.

 Двор обо двор с ним жил охотник

 До огородов и садов,

Великий краснобай, названный друг природы,

 Недоученный Филосо́ф,

Который лишь из книг болтал про огороды.

Однако ж, за своим он вздумал сам ходить

 И тоже огурцы садить;

 А между тем смеялся так соседу:

 «Сосед, как хочешь ты потей,

 А я с работою моей

 Далеко от тебя уеду,

 

 

 И огород твой при моем

 Казаться будет пустырем.

Да, правду говорить, я и тому дивился,

Что огородишко твой кое-как идет.

 Как ты еще не разорился?

Ты, чай, ведь никаким наукам не учился?»

 «И некогда», соседа был ответ.

 «Прилежность, навык, руки:

 Вот все мои тут и науки;

 Мне бог и с ними хлеб дает».—

«Невежа! восставать против наук ты смеешь?» —

«Нет, барин, не толкуй моих так криво слов:

 Коль ты что́ путное затеешь,

 Я перенять всегда готов».—

«А вот, увидишь ты, лишь лета б нам дождаться…» —

«Но, барин, не пора ль за дело приниматься?

 Уж я кой-что посеял, посадил;

 А ты и гряд еще не взрыл».—

 «Да, я не взрыл, за недосугом:

 Я всё читал

 И вычитал,

Чем лучше: заступом их взрыть, сохой иль плугом.

 Но время еще не уйдет».—

 «Как вас, а нас оно не очень ждет»,

Последний отвечал, – и тут же с ним расстался,

 Взяв заступ свой;

 А Филосо́ф пошел домой.

 Читал, выписывал, справлялся,

 И в книгах рылся и в грядах,

 С утра до вечера в трудах.

 Едва с одной работой сладит,

 Чуть на грядах лишь что взойдет.

 В журналах новость он найдет —

 Всё перероет, пересадит

 На новый лад и образец.

 Какой же вылился конец?

У Огородника взошло всё и поспело:

 Он с прибылью, и в шляпе дело;

 А Филосо́ф —

 Без огурцов.

 

 

Крестьянин и лисица

 

 

«Скажи мне, кумушка, что у тебя за страсть

 Кур красть?»

Крестьянин говорил Лисице, встретясь с нею,

 «Я, право, о тебе жалею!

 Послушай, мы теперь вдвоем,

Я правду всю скажу: ведь в ремесле твоем

 Ни на волос добра не видно.

Не говоря уже, что красть и грех и стыдно,

 И что бранит тебя весь свет;

 Да дня такого нет,

Чтоб не боялась ты за ужин иль обед

 В курятнике оставить шкуры!

 Ну, стоют ли того все куры?» —

 «Кому такая жизнь сносна?»

 Лисица отвечает:

 «Меня так всё в ней столько огорчает,

 Что даже мне и пища не вкусна.

 Когда б ты знал, как я в душе честна!

 Да что же делать? Нужда, дети;

 Притом же иногда, голубчик-кум,

 И то приходит в ум,

Что я ли воровством одна живу на свете?

Хоть этот промысел мне точно острый нож».—

 «Ну, что ж?»

Крестьянин говорит: «коль вправду ты не лжешь,

 Я от греха тебя избавлю

 И честный хлеб тебе доставлю;

Наймись курятник мой от лис ты охранять:

Кому, как не Лисе, все лисьи плутни знать?

 Зато ни в чем не будешь ты нуждаться

И станешь у меня как в масле сыр кататься».

 Торг слажен; и с того ж часа́

 Вступила в караул Лиса.

Пошло у мужика житье Лисе привольно;

 Мужик богат, всего Лисе довольно;

 Лисица стала и сытей,

 Лисица стала и жирней,

 Но всё не сделалась честней:

Некраденый кусок приелся скоро ей;.

 И кумушка тем службу повершила,

 Что, выбрав ночку потемней,

 У куманька всех кур передушила.

 

 

 В ком есть и совесть, и закон,

 Тот не украдет, не обманет,

 В какой бы нужде ни был он;

 А вору дай хоть миллион —

 Он воровать не перестанет.

 

 

Воспитание льва

 

 

Льву, Кесарю лесов, бог сына даровал.

 Звериную вы знаете природу:

У них, не как у нас – у нас ребенок году,

Хотя б он царский был, и глуп, и слаб, и мал;

 А годовалый Львенок

 Давно уж вышел из пеленок.

Так к году Лев-отец не шуткой думать стал,

 Чтобы сынка невежей не оставить,

 В нем царску честь не уронить,

И чтоб, когда сынку придется царством править,

Не стал бы за сынка народ отца бранить.

Кого ж бы попросить, нанять или заставить

Царевича Царем на-выучку поставить?

 Отдать его Лисе – Лиса умна,

Да лгать великая охотница она;

 А со лжецом во всяком деле мука.—

Так это, думал Царь, не царская наука.

 Отдать Кроту: о нем молва была,

 Что он во всем большой порядок любит:

 Без ощупи шага́ не ступит

И всякое зерно для своего стола

 Он сам и чистит, сам и лупит;

 И словом, слава шла,

Что Крот великий зверь на малые дела:

Беда лишь, под носом глаза Кротовы зорки,

 Да вдаль не видят ничего;

Порядок же Кротов хорош, да для него;

А царство Львиное гораздо больше норки.

Не взять ли Барса? Барс отважен и силён,

 А сверх того, великий тактик он;

 Да Барс политики не знает:

 Гражданских прав совсем не понимает,

Какие ж царствовать уроки он подаст!

 Царь должен быть судья, министр и воин;

 А Барс лишь резаться горазд:

Так и детей учить он царских недостоин.

Короче: звери все, и даже самый Слон,

 Который был в лесах почтён,

 Как в Греции Платон,

 Льву всё еще казался не умен,

 И не учен.

По счастью, или нет (увидим это вскоре),

 Услышав про царево горе,

 Такой же царь, пернатых царь, Орел,

 Который вел

 Со Львом приязнь и дружбу,

Для друга сослужить большую взялся службу

 И вызвался сам Львенка воспитать.

 У Льва как гору с плеч свалило.

И подлинно: чего, казалось, лучше было

Царевичу царя в учители сыскать?

 Вот Львенка снарядили

 И отпустили

 Учиться царствовать к Орлу.

Проходит год и два; меж тем, кого ни спросят,

О Львенке ото всех лишь слышат похвалу:

Все птицы чудеса о нем в лесах разносят.

 И наконец приходит срочный год,

 Царь-Лев за сыном шлёт.

Явился сын; тут царь сбирает весь народ,

 И малых и больших сзывает;

 Сынка целует, обнимает,

И говорит ему он так: «Любезный сын,

 По мне наследник ты один;

Я в гроб уже гляжу, а ты лишь в свет вступаешь:

 Так я тебе охотно царство сдам.

 Скажи теперь при всех лишь нам,

 Чему учен ты, что ты знаешь,

И как ты свой народ счастливым сделать чаешь?» —

«Папа́», ответствовал сынок: «я знаю то,

 Чего не знает здесь никто:

 И от Орла до Перепёлки,

 Какой где птице боле вод,

 Какая чем из них живет,

 Какие яица несет,

И птичьи нужды все сочту вам до иголки.

Вот от учителей тебе мой аттестат:

 У птиц недаром говорят,

 Что я хватаю с неба звезды;

Когда ж намерен ты правленье мне вручить,

 То я тотчас начну зверей учить

 Вить гнезды».

 Тут ахнул царь и весь звериный свет;

 Повесил головы Совет,

 А Лев-старик поздненько спохватился,

 Что Львенок пустякам учился

 И не добро он говорит;

Что пользы нет большой тому знать птичий быт,

Кого зверьми владеть поставила природа,

И что важнейшая наука для царей:

 Знать свойство своего народа

 И выгоды земли своей.

 

 

Старик и трое молодых

 

 

 Старик садить сбирался деревцо.

«Уж пусть бы строиться; да как садить в те лета,

 Когда уж смотришь вон из света!»

 

 

 Так, Старику смеясь в лицо,

Три взрослых юноши соседних рассуждали.

«Чтоб плод тебе твои труды желанный дали,

 То надобно, чтоб ты два века жил.

Неужли будешь ты второй Мафусаил?

 Оставь, старинушка, свои работы:

Тебе ли затевать толь дальние расчеты?

Едва ли для тебя текущий верен час?

Такие замыслы простительны для нас:

Мы молоды, цветем и крепостью и силой,

А старику пора знакомиться с могилой».—

«Друзья!» смиренно им ответствует Старик:

 «Издетства я к трудам привык;

А если от того, что делать начинаю,

Не мне лишь одному я пользы ожидаю:

 То, признаюсь,

За труд такой еще охотнее берусь.

 Кто добр, не всё лишь для себя трудится.

Сажая деревцо, и тем я веселюсь,

Что если от него сам тени не дождусь,

То внук мой некогда сей тенью насладится,

 И это для меня уж плод.

Да можно ль и за то ручаться наперед,

 Кто здесь из нас кого переживет?

 Смерть смотрит ли на молодость, на силу,

 Или на прелесть лиц?

Ах, в старости моей прекраснейших девиц

И крепких юношей я провожал в могилу!

Кто знает: может быть, что ваш и ближе час,

И что сыра земля покроет прежде вас».

Как им сказал Старик, так после то и было.

Один из них в торги пошел на кораблях;

Надеждой счастие сперва ему польстило;.

 Но бурею корабль разбило;

Надежду и пловца – всё море поглотило.

 Другой в чужих землях,

 Предавшися порока власти.

 За роскошь, негу и за страсти

Здоровьем, а потом и жизнью заплатил,

А третий – в жаркий день холодного испил

 


Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 198; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!