Новая жилищная политика и реакции на нее горожан (1921 – 1926)
Нэп ненадолго вернул рыночные принципы в сферу производства и распределения. В этот период возродились ценности частной жизни (фигурирующие под названием «мещанство»). Восстановились такие социальные группы, как средняя и мелкая буржуазия (нэпманы), кустари, лица свободных профессий. Экономический капитал вновь стал доминирующим для социальной стратификации.
В общем направлении изменений, принесенных новой экономической политикой, постановление НКВД от 8 августа 1921 г. устанавливает «новую жилищную политику», которая «требует ... предоставления коллективам жильцов, арендаторам и домовладельцам определенную самостоятельность в эксплуатации помещений, ...освобождения населения от излишних стеснений и регламентаций в занятии жилищ».[54] Это означало переориентацию жилищной политики на разнообразные методы управления жилищным фондом, восстановление частной собственности и аренды на квартиры, ослабление контроля по нормированию и распределению жилищ.[55] Однако власть воспринимала нэп как необходимую уступку и продолжала по мере возможности проводить в жизнь идеи привилегированности рабочего класса, коллективизации быта, подконтрольности дома граждан и их частной жизни государству.
К середине 20-х годов население Ленинграда не только восстановилось на довоенном уровне, но и стало стремительно расти за счет миграции из провинциальных городов и деревень. Нового жилищного строительства не велось, все «дикие» дома были уже заняты, жилищный кризис обострялся, и росла очередь на жилье. Поэтому наряду с рыночными принципами и механизмами жилищной системы, продолжалось укрепление концепции жилплощади, уменьшалась санитарная норма для достижения большего уплотнения, активизировалась пропаганда экономичного строительства коллективных жилищ. Жилищная политика того времени, как и в целом нэп, была политикой компромиссов тактик и стратегий. Усиление стратегических ходов власти в жилищной сфере началось в 1927 – 28 годах, и хотя по исторической рубрикации эти годы еще относятся к нэпу, мы рассмотрим их в следующей части, посвященной периоду ускоренной индустриализации.
|
|
|
Компромиссы власти и концепция жилища как места воспитания масс
Первым компромиссом было введение различных типов владения и администрирования жилым фондом (в рамках «многоукладности экономики»). Часть жилого фонда осталась в распоряжении местных советов, часть была возвращена в частную аренду и собственность, часть – отдана в аренду кооперативным товариществам жильцов.
Дома, которые были остались в распоряжении Коммунотделов, а не арендовались товариществами или единоличниками, получили название «коммунальных». Во время нэпа фонд коммунальных домов пополнялся за счет обязательной сдачи в него 10 % жилой площади в ЖАКТах. Комнаты, принадлежащие Тресту коммунальных домов, предоставлялись только местными советами, и для получения жилплощади нужно было встать на очередь. Во главе коммунального дома стоял назначаемый управдом. Коммунальные дома являлись небольшим сегментом жилфонда, который распределялся и контролировался государством, и соответственно могла быть уплотнена принудительно. К 1927 году в распоряжении Треста коммунальных домов находилось 301 здание с населением 47 тысяч человек.[56]
|
|
|
Тогда «коммунальная площадь» оценивалась и властями, и жильцами как самая худшая форма жилья. Практически все квартиры, принадлежавшие Тресту, были заселены несколькими семьями. Описания этих квартир обязательно включают такие констатации: постоянные ссоры соседей, вечная грязь, сломанное оборудование, в этих квартирах «запах пирога заменяется запахом уборной».[57] Состояние коммунальных квартир характеризуется как «неудовлетворительное», и делается вывод, что «опыт коммунальных квартир показал всю жизненную нецелесообразность их сохранения».[58]
|
|
|
Тактической мерой государства, направленной на предотвращение дальнейшего разрушения жилого фонда в Петрограде, было возвращение к институту квартирохозяев (нанимателей): часть квартир была отдана в единоличную аренду (найм) или пожизненную собственность бывших хозяев и купивших квартиры с торгов. Квартирохозяева занимали в квартирах одну или несколько комнат, а остальные сдавали. Они несли ответственность за порядок в квартире и вносили квартплату в домоуправление в зависимости от установленных местными властями ставок квартирной платы, соответствующих статусам жильцов. Плата за сдаваемые комнаты могла превышать установленные ставки, и разница составляла доход хозяев. Такая система действовала подобно доходным домам дореволюционного Петербурга. В 1926 году в эти отношения было вовлечено более половины населения Ленинграда.[59] По обследованиям жилищного хозяйства, именно хозяйские квартиры содержались лучше всего.
Сочетание классового принципа и коллективизма, с одной стороны, и ориентации на самоуправление, самоокупаемость, самофинансирование, с другой, содержится в учреждении жилищных товариществ. По декрету 1925 года «О жилищной кооперации» образуются три вида кооперативных объединений: жилищно-арендные кооперативные товарищества (ЖАКТ), рабочие жилищно-строительные кооперативные товарищества (РЖСКТ) и общегражданские жилищно-строительные кооперативные товарищества.[60] Особые льготы устанавливаются для РЖСКТ, входить в которые могут только рабочие и служащие государственных, профессиональных, партийных и кооперативных предприятий и учреждений, работающие по найму и безработные. Среди льгот – возможность превышать при строительстве санитарные нормы.[61]
|
|
|
В Ленинграде одной семьей занимались 48,4 % квартир.[62] Число таких квартир было больше в рабочих районах, потому что квартиры там были малометражные и вполне соответствовали большим семьям рабочих. В 1926 году число семей, обладающих отдельной квартирой, снизилось до 23,81 %.[63] Квартиры, где жили несколько семей, могли находиться в собственности Коммунотдела («коммунальные»), ЖАКТа («ЖАКТовские») или в частной собственности или аренде («хозяйские»). При этом «хозяйские» или «коммунальные» квартиры могли находиться в «ЖАКТовском» доме.
В середине 20-х годов в ленинградской периодике и повседневной речи термин «коммунальная квартира» начинает использоваться для обозначение квартир, в которых нет квартирохозяина, т. е. владельца или единоличного арендатора квартиры, который имел право сдавать комнаты по своему усмотрению и вносил плату за всех жильцов квартиры, определяемой по социальному положению жильцов. В коммунальных квартирах обязанность общего наблюдения за квартирой была возложена на назначаемого домоуправлением квартирного уполномоченного, а в ЖАКТовских (если не было частной субаренды) – на избираемого уполномоченного. Жилплощадь распределялась в первом случае местными советами, а во втором – управлением ЖАКТа.
Несмотря на то, что жилтоварищества должны были представлять саморегулирующиеся и самостоятельные в отношении распределения жилья коллективы, право на самоуплотнение начинает действовать в отношении свободных комнат и квартир в масштабах жилтовариществ. В инструкции 1925 г. говорится о том, что «в случае обнаружения свободных квартир или свободных непроходных комнат, жилищные органы... предъявляют правлению жилтоварищества письменное требование о заселении свободной площади в течении двухнедельного срока... По истечении срока заселение свободной площади может быть произведено по усмотрению жилищных органов». Свободными (излишками) комнаты считались, когда число комнат в квартире превышало число жильцов, принимая во внимание, что за каждой супружеской парой и каждыми двумя детьми до 7 лет признавалась только одна комната.[64] Таким образом, даже при кооперативном управлении продолжала осуществляться политика уплотнения. Результатом было уменьшение к 1928 г. средней жилобеспеченности до 8,5 кв. м, а к 1931 г. – до 6,7 кв. м.[65]
Вынужденное обращение к рыночным механизмам хозяйствования корректировалось политикой предоставления льгот трудящимся и повышенных платежей – для нэпманов. Для реализации стратегии «социальной справедливости» власти использовали экономические механизмы – за «излишки» нужно было платить в двукратном размере, вновь введенная квартплата дифференцировалась в зависимости от дохода, рабочие обладали значительными льготами при строительстве кооперативов.
ЖАКТы очень скоро разделились на «бедные» и «богатые», объединявшие жильцов с разным достатком. Приписывание властью ЖАКТу статуса «богатого» основывалось не только на факте наличия экономического капитала у его жильцов. Как правило, в такие ЖАКТы входили многие «бывшие», обладающие большими навыками управления и практиками содержания жилого фонда в хорошем состоянии. В правлении этих ЖАКТов было больше лиц свободных профессий, нэпманов, советских служащих (под категорией которых часто скрывались люди со стигматизируемым происхождением). Это давало повод властям для обвинений «богатых ЖАКТов» в прикрытии «нетрудовых элементов», антигосударственной политике, закрытости ЖАКТа для рабочих.
Тем самым провоцировалось недовольство представителей привилегированного политически класса, но на время лишенного доступа к экономическим ресурсам. Как писали «пролетарии» в газеты, «буржуйчики» занимают по четыре комнаты на человека, а «пролетариев» селят в подвалах и проходных комнатах по несколько человек.[66] Представители нового привилегированного класса старались использовать стратегии власти, декларированные на предыдущем этапе, – распределения жилья по классовому признаку» и «уплотнения», чтобы аргументировать свои претензии на жилье. Но в этот период власть не имела возможностей переломить тактику квартирохозяев и «богатых» ЖАКТов, которые стремились к сегрегации.
Кроме экономических механизмов, у власти была символическая власть нормирования, через которое также утверждалось государственное структурирование социального пространства. Уплотнение, например, должно было проходить в следующей очередности: лица с нетрудовыми доходами, свободных профессий, кустари и ремесленники, трудящиеся, живущие на зарплату.[67]
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 231; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!