Гонгора Луис де Пока руно волос твоих течет

Стр 1 из 2Следующая ⇒

Хулио Кортасар. Непрерывность парков

Перевод В. Спасской

Он начал читать роман несколько дней назад. Забросив книгу из-за

срочных дел, он вернулся к ней лишь в вагоне, на обратном пути в

усадьбу; постепенно его захватывало развитие сюжета, фигуры

персонажей. Под вечер, написав письмо своему поверенному и обсудив с

управляющим вопросы аренды, он вновь раскрыл книгу в тишине кабинета,

выходившего окнами в парк, где росли дубы. Устроившись в любимом

кресле, спиной к двери, вид которой наводил бы его на мысль о

нежеланных посетителях, и поглаживая левой рукой зеленый бархат, он

принялся читать последние главы. Его память усваивала без всякого

труда имена и характеры героев; почти сразу же он втянулся в интриги

захватывающего сюжета. С каким-то извращенным наслаждением он с каждой

строчкой отходил все дальше от привычной обстановки и в то же время

чувствовал, что его голова удобно покоится на бархате высокой спинки,

что сигареты лежат под рукой, а за окнами, среди дубов, струится

вечерний воздух. Слово за словом, поглощенный неприглядной ссорой

героев, образы которых делались все ближе и яснее, начинали двигаться

и жить, он стал свидетелем последней их встречи в горной хижине.

Первой туда осторожно вошла женщина; следом появился любовник, на лице

его алела свежая царапина: он только что наткнулся на ветку. Она

самозабвенно останавливала кровь поцелуями, но он отворачивался от

нее, он пришел сюда не затем, чтобы повторять обряды тайной связи,

укрытой от чужих глаз массой сухих листьев и лабиринтом тропинок. На

груди его грелся кинжал, а под ним билась вера в долгожданную свободу.

Тревожный диалог катился по страницам, как клубок змей, и

чувствовалось, что все давно предрешено. Даже эти ласки, опутавшие

тело любовника, как будто желая удержать и разубедить его, лишь

напоминали о ненавистных очертаниях другого тела, которое предстояло

уничтожить. Ничто не было забыто: алиби, случайности, возможные

ошибки. Начиная с этого часа, у каждого мига имелось свое, особое

назначение. Они дважды повторили весь план, и торопливый шепот

прерывался лишь движением руки, поглаживающей щеку. Начинало

смеркаться.

Уже не глядя друг на друга, накрепко связанные общим делом, они

расстались у дверей хижины. Ей следовало уйти по тропе, ведущей к

северу. Двинувшись в противоположном направлении, он на секунду

обернулся посмотреть, как она убегает прочь, как колышутся и отлетают

назад распущенные волосы. Он тоже побежал, укрываясь за деревьями и

оградами, и наконец в синеватых вечерних сумерках различил аллею,

идущую к дому. Собаки должны были молчать, и они молчали. Управляющий

не должен был встретиться в этот час, и его здесь не было. Любовник

поднялся по трем ступеням на веранду и вошел в дом. Сквозь стучавшую в

ушах кровь он слышал слова женщины: сперва голубая гостиная, потом

галерея, в глубине - лестница, покрытая ковром. Наверху две двери.

Никого в первой комнате; никого во второй. Дверь в кабинет, и тут -

кинжал в руку, свет, слабо льющийся в окна, высокая спинка кресла,

обитого зеленым бархатом и голова человека, который сидит в кресле и

читает роман.

ФаблиоСНЕЖНОЕ ДИТЯ
Я расскажу вам, не шутя,
рассказ про снежное дитя...
Жила-была на свете баба -
жена доверчивого шваба.
Был этот шваб купцом, видать.
Ему случалось покидать
пределы города Констанца.
Уедет - в доме смех да танцы.
Муж далеко. Зато жена
толпой гуляк окружена,
ватагой странствующих мимов,
шутов, вагантов, пилигримов.
Ну, словом, благородный дом
был превращен в сплошной Содом.
Не удивительно, что вскоре,
покуда муж болтался в море,
раздулось брюхо у жены
(тут объясненья не нужны),
и, как велит закон природы,
в урочный час случились роды,
явился сын на белый свет...
Затем прошло еще пять лет...
Но вот, закончивши торговлю,
под обесчещенную кровлю
из дальних странствий прибыл муж.
Глядит: ребенок! Что за чушь?!
"Откуда взялся сей мальчишка?!"
Дрожит жена: "Теперь мне крышка".
Но тут же, хитрости полна,
Затараторила она:
"Ах, обо мне не думай худо!
Случилось истинное чудо,
какого не было вовек:
сей мальчик - снежный человек!
Гуляла в Альпах я однажды,
и вдруг занемогла от жажды,
взяла кусочек снега в рот, -
и вскоре стал расти живот.
О, страх, о, ужас! Из-за льдышки
я стала матерью мальчишки.
Считай, что снег его зачал..."
Супруг послушал, помолчал,
а через два иль три годочка
с собой взял в плаванье сыночка
и, встретив первого купца,
за талер продал сорванца.
Потом вернулся он к супруге:
"Мы были с мальчиком на юге,
а там ужасный солнцепек.
Вдруг вижу: парень-то потек
и тут же превратился в лужу,
чтоб ты... не изменяла мужу!"
Сию историю должна
запомнить всякая жена.
Им, бабам, хитрости хватает,
но снег всегда на солнце тает!Джованни Боккаччо. Декамерон. Обязательны новеллы 1, 1; 4, 0 и 5, 9 (приведены внизу); 10, 10. Принцип оформления книги:Отрывок: начало 4-го дня:

ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Кончен третий день Декамерона и начинается четвертый, в котором, подпредседательством Филострато, рассуждают о тех, чья любовь имела несчастныйисход. Дражайшие дамы, как по слышанным мною изречениям мудрых людей, так и потому, что я часто видел и о чем читал, я полагал, что бурный и пожирающийвихрь зависти должен поражать лишь высокие башни и более выдающиеся вершиныдеревьев, но я вижу себя обманутым в моем мнении, ибо, избегая и всегдастремясь избегать дикий напор этого бешеного духа, я постоянно старался идтине то что полями, но и глубокими долинами. Это должно представиться яснымвсякому, кто обратит внимание на настоящие новеллы, написанные мною нетолько народным флорентийским языком, в прозе и без заглавия, но и,насколько возможно, скромным и простым стилем. Несмотря на все это, тответер не переставал жестоко потрясать меня, почти вырывать с корнем, азависть терзать меня своими уколами. Потому я очень ясно понимаю, чтоговорят мудрецы: что из всего ныне существующего одна лишь посредственностьне знает зависти. Нашлись же, разумные мои дамы, люди, которые, читая этиновеллы, говорили, что вы мне слишком нравитесь и неприлично мне находитьстолько удовольствия в том, чтобы угождать вам и утешать вас; а другиесказали еще худшее за то, что я так вас восхваляю. Иные, показывая, что онихотят говорить более обдуманно, выразились, что в мои лета уже неприличноувлекаться такими вещами, то есть беседовать о женщинах или старатьсяугодить им. Многие, обнаруживая большую заботливость о моей славе, говорят,что я поступил бы умнее, если б оставался с музами на Парнасе, а неприсосеживался к вам с этой болтовнею. Есть еще и такие, которые, выражаясьболее презрительно, чем разумно, сказали, что я поступил бы рассудительно,если б подумал о том, откуда мне достать на хлеб, чем, увлекаясь такимиглупостями, питаться ветром. А некоторые иные тщатся, в ущерб моему труду,доказать, что рассказанное мною было не так, как я сообщаю его вам. Такие-тожестокие бури, такие-то жестокие, острые зубы, обуревают, утруждают и,наконец, задевают меня за живое, пока я подвизаюсь в услужении вашем,доблестные дамы. Все это я выслушиваю и принимаю, про то ведает бог, свеселым духом, и хотя вам достоит в этом защищать меня, и тем не менее нехочу щадить своих сил, напротив того, не отвечая, как бы то следовало, яжелаю небольшим ответом устранить все это от моего слуха, и делаю это безпромедления. Ибо, если теперь уже, когда я еще не дошел до трети моеготруда, тех людей много и они много берут на себя, я предполагаю, что прежде,чем я доберусь до конца, они могут настолько умножиться, что, не получивнаперед никакого отпора, с небольшим трудом низвергнут меня, и как бы нибыли велики ваши силы, они не в состоянии будут противостать тому. Нопрежде, чем мне ответить кое-кому, я хочу рассказать в мою защиту не целуюновеллу, дабы не показалось, что я желаю примешать мои новеллы к рассказамстоль почтенного общества, какое я вам представил, а отрывок новеллы, дабыее недостаток сам по себе доказал, что она не из тех, и, обратясь к моимпротивникам, скажу: - В нашем городе, давно-таки тому назад жил гражданин, по имени ФилиппеБальдуччи, очень невысокого происхождения, но богатый, хорошо воспитанный иопытный в делах, какие требовались в его положении; у него была жена,которую он очень любил, как и она его; ведя покойную жизнь, они ни о чем такне заботились, как угодить всецело друг другу. Случилось, как случается совсеми, что добрая женщина покинула этот свет и не оставила Филиппе ничего,кроме одного рожденного от него сына, которому было, быть может, год-два. Посмерти своей жены Филиппе остался столь неутешным, как остался бы всякий.Другой, потеряв, что любил Очутившись одиноким, лишенный общества, котороебыло ему всего милее, он не захотел пребывать более в мире, а решилсяотдаться служению богу, и так же поступить и с своим сыном Вследствие этого,раздав все свое имущество во имя божие, он тотчас же ушел на гору Азинайо,поместился здесь в одной келейке с своим сыном и, живя с ним от милостыни ив молитвах, особенно остерегался говорить в его присутствии о каком бы то нибыло мирском деле, ни показывать ему что-либо подобное, дабы это неотвлекало его от такого служения; напротив, он всегда беседовал с ним ославе вечной жизни, о боге и святых, ничему иному не обучая его, как толькомолитвам; в такой жизни он продержал его много лет, никогда не выпуская егоиз кельи и никого не давая ему видеть, кроме себя. У того достойного человека было обыкновение приезжать иногда воФлоренцию, откуда, получив, согласно с своими нуждами, необходимую для нихпомощь друзей божиих, он возвращался в свою келью. Случилось, что, когдаюноше было уже восемнадцать лет и Филиппе состарился, тот спросил егооднажды, куда он отправляется. Филиппе сказал ему. На это парень заметил:"Батюшка, вы уже стары и плохо выносите усталость, почему не поведете выменя когда-нибудь во Флоренцию и не познакомите с преданными друзьями бога ивашими для того, чтобы я, как человек юный и могущий лучше, чем вы,работать, мог впоследствии ходить по нашим надобностям во Флоренцию когдавам угодно, а вы будете оставаться дома?" Почтенный человек, рассчитав, чтосын его уже взрослый и так привычен к служению богу, что мирские дела едвали могут привлечь его, сказал сам себе: "Ведь он ладно говорит!" Вследствиеэтого, когда ему пришлось идти туда, он повел его с собою. Здесь, когдаюноша увидел дворцы, дома, церкви и все другое, чем полон город и чего он,насколько хватало памяти, никогда не видел, он стал сильно дивиться и омногом спрашивать отца, что это такое и как зовется. Отец сказывал ему отом: он, выслушав, был доволен и спрашивал о другом. Пока таким образом сынспрашивал, а отец отвечал, случилось им встретить толпу красивых и разодетыхженщин, возвращавшихся со свадьбы; как увидел их парень, так и спросил отца:"Что это такое?" На это отец сказал: "Сын мой, опусти долу глаза, не глядина них, ибо это вещь худая". Тогда сын спросил "А как их звать?" Отец, дабыне возбудить в чувственных вожделениях юноши какой-нибудь плотскойсклонности и желания, не захотел назвать их настоящим именем, то естьженщинами, а сказал: "Их звать гусынями". И вот что дивно послушать: сын,никогда дотоле не видевший ни одной женщины, не заботясь ни о дворцах, ни обыке или лошади и осле, либо о деньгах и другом, что видел, тотчас сказал:"Отец мой, прошу вас, устройте так, чтобы нам получить одну из этих гусынь".- "Ахти, сын мой, - говорит отец, - замолчи: это вещи худые". - "Разве худыевещи таковы с виду?" - спросил юноша. "Да", - ответил отец. Тогда он сказал:"Не знаю, что вы такое говорите и почему эти вещи худые; что до меня, мнекажется, я ничего еще не видел столь красивого и приятного, как они. Оникрасивее, чем намалеванные ангелы, которых вы мне несколько раз показывали.Пожалуйста, коли вы любите меня, дайте поведем с собой туда наверх одну изэтих гусынь, я стану ее кормить". Отец сказал: "Я этого не желаю, ты незнаешь, чем их и кормить", - и он тут же почувствовал, что природа сильнееего разума, и раскаялся, что повел его во Флоренцию. Но довольно до сих пор рассказанного из этой новеллы, и мне желательнообратиться к тем, для кого я ее рассказал. Итак, некоторые из моих хулителейговорят, что я дурно делаю, о юные дамы, слишком стараясь понравиться вам, ичто вы слишком нравитесь мне. В этом я открыто сознаюсь, то есть, что вы мненравитесь, а я стараюсь понравиться вам; я и спрашиваю их, соображая, чтоони не только познали любовные поцелуи и утеху объятий, и наслаждениебрачных соединений, которые вы нередко им доставляете, прелестные дамы, но ихотя бы и то одно, что они видели и постоянно видят изящные нравы ипривлекательную красоту и прелестную миловидность и сверх всего вашуженственную скромность, спрашиваю, чему тут удивляться, когда человек,вскормленный, воспитанный, выросший на дикой и уединенной горе, в стенахнебольшой кельи, без всякого другого общества, кроме отца, лишь только выпоказались ему, одних вас вожделел, одних пожелал, к одним возымелсклонность? Станут ли они упрекать меня, глумиться надо мною, поносить меняза то, что я, тело которого небо устроило всецело расположенным любить вас,чья душа с юности направлена к вам, познав силу ваших взоров, нежностьмедоточивых речей и горячее пламя сострадательных вздохов, - увлекаюсь вамиили стараюсь вам нравиться, особенно, если сообразить, что вы одни пачевсего другого понравились молодому отшельнику, юноше безо всякого понятия,скорее - дикому зверю? Поистине лишь тот, кто не любит вас и не желает бытьвами любимым, лишь человек не чувствующий и не знающий удовольствия и силыприродной склонности - так порицает меня, и мне до него мало дела. Те, что издеваются над моими годами, показывают, что не знают, почему упорея головка бывает уже белая, когда стебель остается еще зеленым. Такимлюдям я, оставив в стороне шутки, отвечу, что я никогда не вменю себе в стыддо конца жизни стараться угодить тем, угождать которым считали за честь иудовольствие Гвидо Кавальканти и Данте Алигьери, уже старые, и мессер Чиноиз Пистойи, уже дряхлый. И если бы не та причина, что пришлось бы оставитьпринятый мною способ изложения, я привел бы исторические свидетельства ипоказал бы, что они полны древних и доблестных мужей, ревностно тщившихсяуже в зрелых годах угождать женщинам; коли они того не знают, пусть пойдут ипоучатся. Что мне следовало бы пребывать с музами на Парнасе - это, я утверждаю,совет хороший, но ни мы не можем постоянно быть с музами, ни они с нами, иесли случится кому с ними расстаться, то находить удовольствие в том, что наних похоже, не заслуживает порицания. Музы - женщины, и хотя женщины и нестоят того, чего стоят музы, тем не менее на первый взгляд они похожи наних, так что, если в чем другом они не нравились бы мне, должны были быпонравиться этим. Не говоря уже о том, что женщины были мне поводом сочинитьтысячу стихов, тогда как музы никогда не дали мне повода и для одного.Правда, они хорошо помогали мне, показав, как сочинить эту тысячу, и, можетбыть, и для написания этих рассказов, хотя и скромнейших, они несколько разявлялись, чтобы побыть со мною, может быть, в угоду и честь того сходства,какое с ними имеют женщины, почему, сочиняя эти рассказы, я не удаляюсь ниот Парнаса, ни от муз, как, может быть, думают многие. Но что сказать о тех, столь соболезнующих о моей славе, которыесоветуют мне озаботиться снисканием хлеба? Право, не знаю; полагаю только,сообразив, какой был бы их ответ, если бы по нужде я попросил у них хлеба,что они сказали бы: "Пойдя поищи, не найдешь ли его в баснях!" А между темпоэты находили его в своих баснях более, чем иные богачи в своих сокровищах.Многие из них, занимаясь своими баснями, прославили свой век, тогда как,наоборот, многие, искавшие хлеба более, чем им было надобно, горестнопогибли. Но к чему говорить более? Пусть эти люди прогонят меня, когда япопрошу у них хлеба: только, слава богу, пока у меня нет в том нужды, а еслибы нужда и наступила, я умею, по учению апостола, выносить и изобилие инужду; потому никто да не печется обо мне более меня самого Те же, которые говорят, что все рассказанное не так было, доставили бымне большое удовольствие, представив подлинные рассказы, и если б ониразногласили с тем, что я пишу, я признал бы их упрек справедливым ипостарался бы исправиться; но пока ничто не предъявляется, кроме слов, яоставляю их при их мнении и буду следовать своему, говоря о них, что ониговорят обо мне. Полагая, что на этот раз я ответил довольно, я заявляю, что,вооружившись помощью бога и вашей, милейшие дамы, на которых я возлагаюнадежды, и еще хорошим терпением, я пойду с ним вперед, обратив тыл к ветру,и пусть себе дует; ибо я не вижу, что другое может со мной произойти, как нето, что бывает с мелкой пылью при сильном ветре, который либо не поднимаетее с земли, либо, подняв, несет в высоту, часто над головами людей, надвенцами королей и императоров, а иногда и оставляет на высоких дворцах ивозвышенных башнях; если она упадет с них, то ниже того места, с которогобыла поднята, упасть не может. И если когда-либо я был расположен изо всехмоих сил угодить вам в чем-нибудь, теперь я расположен к тому более, чемкогда-либо, ибо знаю, что никто не может иметь основания сказать иное, кактолько то, что как другие, так и я, любящий вас, поступаем согласно сприродой. А чтобы противиться ее законам, на это надо слишком много сил, ичасто они действуют не только напрасно, но и к величайшему вреду силящегося.Таких сил, сознаюсь, у меня нет, и я не желаю обладать ими для этой цели; даесли б они и были у меня, я скорее ссудил бы ими других, чем употребил быдля себя. Потому, да умолкнут хулители, и если не в состоянии воспылать,пусть живут, замерзнув и оставаясь при своих удовольствиях или, скорее,испорченных вожделениях, пусть оставят меня, в течение этой короткоотмеренной нам жизни, при моем. Но пора вернуться, ибо мы поблуждалидовольно, прекрасные дамы, вернуться к тому, от чего мы отправились, ипродолжать заведенный порядок. Уж солнце согнало с неба все звезды, а с влажной земли ночную тень,когда Филострато, поднявшись, велел подняться и всему обществу. Отправившисьв прекрасный сад, они принялись здесь гулять, а с наступлением обеденнойпоры пообедали там же, где ужинали прошлым вечером. Отдохнув, пока солнцестояло всего выше, и встав, они обычным порядком уселись у прелестногофонтана, и Филострато приказал Фьямметте начать рассказы. Не дожидаясьдальнейшего, она игриво начала так.

НОВЕЛЛА ПЕРВАЯ………. (……….).

День 5 Новелла 9. «Сокол».Уже смолкла Филомена, когда королева, увидев, что рассказывать болеенекому, за исключением Дионео в силу его льготы, весело сказала: - Теперьмне предстоит сказывать, и я, дорогие дамы, охотно исполню это в новелле,отчасти похожей на предыдущую, и не для того только, чтобы вы познали, какуюсилу имеет ваша красота над благородными сердцами, но дабы вы уразумели, чтовам самим надлежит, где следует, быть подательницами ваших наград, не всегдапредоставляя руководство судьбе, которая расточает их не благоразумно, а,как бывает в большинстве случаев, несоразмерно. Итак, вы должны знать, что жил, а может быть, еще и живет в нашемгороде Коппо ди Боргезе Доменики, человек уважаемый и с большим влиянием внаши дни и за свои нравы и доблести, более чем по своей благородной крови,весьма почтенный и достойный вечной славы; когда он был уже в преклонныхлетах, он часто любил рассказывать своим соседям и другим о прошлых делах, аделал он это лучше и связнее и с большею памятью и красноречием, чем тоудавалось кому другому. В числе прочих прекрасных повестей он часто рассказывал, что воФлоренции проживал когда-то молодой человек, сын мессера Филиппе Альбериги,по имени Федериго, который в делах войны, и в отношении благовоспитанностисчитался выше всех других юношей Тосканы. Как то бывает с большинствомблагородных людей, он влюбился в одну знатную даму, по имени моннуДжьованну, считавшуюся в свое время одной из самых красивых и приятныхженщин, какие только были во Флоренции; и дабы заслужить ее любовь, являлсяна турнирах и военных играх, давал празднества, делал подарки и расточалсвое состояние без всякого удержа; но она, не менее честная, чем красивая,не обращала внимания ни на то, что делалось ради нее, ни на того, кто этоделал. Итак, когда Федериго тратился свыше своих средств, ничего невыгадывая, вышло, как тому легко случиться, что богатство иссякло, оночутился бедняком, и у него не осталось ничего, кроме маленького поместья,доходом с которого он едва жил, да еще сокола, но сокола из лучших в мире.Вот почему, влюбленный более, чем когда-либо, видя, что не можетсуществовать в городе так, как бы ему хотелось, он отправился в Кампи, гденаходилась его усадьба; здесь, когда представлялась возможность, он охотилсяна птиц и, не прибегая к помощи других, терпеливо переносил свою бедность. Когда Федериго уже дошел до последней крайности, случилось в одинпрекрасный день, что муж монны Джьованны заболел и, видя себя приближающимсяк смерти, сделал завещание. Будучи богатейшим человеком, он назначил в немсвоим наследником сына, уже подросшего, затем определил, чтобы моннаДжьованна, которую он очень любил, наследовала сыну, если бы случилось, чтотот умрет, не оставив законного потомства; а сам скончался. Оставшисьвдовою, монна Джьованна, по обычаю наших дам, ездила с своим сыном на лето вдеревню, в одно свое поместье, в очень близком соседстве от Федериго,вследствие чего вышло, что тот мальчик начал сближаться с Федериго,забавляясь птицами и собаками; не раз он видел, как летает сокол Федериго,он сильно ему приглянулся, и у него явилось большое желание приобрести его,но попросить о том он не решался, зная, как он был дорог хозяину. Так было дело, когда случайно мальчик заболел; это страшно опечалиломать, ибо он у нее был один и она любила его как только можно любить.Проводя около него целые дни, она не переставала утешать его и частоспрашивала, нет ли чего-нибудь, чего бы он пожелал, и просила сказать ей отом, ибо если только возможно то достать, она наверно устроит, что оно унего будет. Мальчик, часто слышавший такие предложения, сказал: "Матушка,если вы устроите, что у меня будет сокол Федериго, я уверен, что скоровыздоровлю". Мать, услыхав это, несколько задумалась и начала соображать,как ей поступить. Она знала, что Федериго долго любил ее и никогда неполучил от нее даже взгляда, вот почему она сказала себе: "Как пошлю я илипойду просить у него этого сокола, который, судя по тому, что я слышала,лучше из всех, когда-либо летавших, да кроме того его и содержит? Как буду ятак груба, чтобы у порядочного человека, у которого не осталось никакой инойутехи, захотеть отнять именно ее?" Остановленная такою мыслью, хотя и вполнеуверенная в том, что получила бы сокола, если бы попросила, не зная, чтосказать, она не отвечала сыну и при том и осталась. Наконец, любовь к сынутак превозмогла ее, что она решилась удовлетворить его и, что бы там нислучилось, не посылать, а пойти за соколом самой и принести, и она ответиласыну: "Утешься, сынок мой, и постарайся поскорее выздороветь, ибо я обещаютебе, что первой моей заботой завтра утром будет пойти за ним, и я принесуего тебе". У обрадованного этим мальчика в тот же день обнаружилосьнекоторое улучшение. На следующее утро монна Джьованна, в сопровождении одной женщины, какбы гуляя, направилась к маленькому домику Федериго и велела вызвать его. Таккак время тогда не благоприятствовало охоте, да он не ходил на нее и впрошлые дни, он был в своем огороде, занимаясь кое-какой работой. Услыхав,что монна Джьованна спрашивает его у дверей, страшно изумленный иобрадованный, он побежал туда. Та, увидя его приближающимся, всталанавстречу ему с женственной приветливостью, я когда Федериго почтительноприветствовал ее, сказала: "Здравствуй, Федериго". И она продолжала: "Япришла вознаградить тебя за те убытки, которые ты понес из-за меня, когдалюбил меня более, чем тебе следовало; и награда будет такая: я намеренавместе с этой моей спутницей пообедать у тебя сегодня по-домашнему". На чтоФедериго скромно ответил: "Мадонна, я не помню, чтобы получил от васкакой-либо ущерб, напротив, столько блага, что если я когда-либо чего стоил,то случилось это благодаря вашим достоинствам и той любви, которую я к вампитал, и я уверяю вас, ваше любезное посещение мне гораздо дороже, чем еслибы я вновь получил возможность тратить столько, сколько я прежде потратил,хотя вы и пришли в гости к бедняку". Сказав это, он, смущенный, принял ее всвоем доме, а оттуда повел ее в сад и там, не имея никого, кто бы могдоставить ей общество, сказал: "Мадонна, так как здесь нет никого, то этадобрая женщина, жена того работника, побудет с вами, пока я пойду и велюнакрыть на стол". Несмотря на то, что бедность его была крайняя, он никогда не сознавал,как бы то следовало, что без всякой меры расточил свои богатства; но в этоутро, не находя ничего, чем бы мог учествовать свою даму, из-за любви ккоторой он прежде чествовал бесконечное множество людей, он пришел ксознанию всего; безмерно тревожась, проклиная судьбу, вне себя, он металсятуда и сюда, не находя, ни денег, ни вещей, которые можно было бы заложить;но так как час был поздний и велико желание чем-нибудь угостить благороднуюдаму, а он не хотел обращаться не то что к кому другому, но даже к своемуработнику, ему бросился в глаза его дорогой сокол, которого он увидал всвоей комнатке, сидящим на насесте; вследствие чего, недолго думая, он взялего и, найдя его жирным, счел его достойной снедью для такой дамы. Итак, нераздумывая более, он свернул ему шею и велел своей служанке посадить егототчас же, ощипанного и приготовленного, на вертел в старательно изжарить;накрыв стол самыми белыми скатертями, которых у него еще осталось несколько,он с веселым лицом вернулся к даме в сад и сказал, что обед, какой только онбыл в состоянии устроить для нее, готов. Та, встав с своей спутницей, пошлак столу; не зная, что они едят, они вместе с Федериго, который радушноугощал их, съели прекрасного сокола. Когда убрали со стола и они провели с ним некоторое время в приятнойбеседе, монне Джьованне показалось, что наступило время сказать ему, зачемона пришла, я, ласково обратившись к нему, она начала говорить: "Федериго,если ты помнишь твое прошлое и мое честное отношение к тебе, которое ты,быть может, принимал за жестокость и резкость, то, я не сомневаюсь, тыизумишься моей самонадеянности, узнав причину, по которой главным образом япришла сюда. Если бы теперь или когда-либо у тебя были дети и ты позналчерез них, как велика бывает сила любви, которую к ним питают, я уверена, тыотчасти извинил бы меня. Но у тебя их нет, а я, у которой есть ребенок, немогу избежать закона, общего всем матерям; и вот, повинуясь его власти, мнеприходится, несмотря на мое нежелание и против всякого приличия ипристойности, попросить у тебя дара, который, я знаю, тебе чрезвычайнодорог, и не без причины, потому что твоя жалкая доля не оставила тебеникакого другого удовольствия, никакого развлечения, никакой утехи, и этотдар - твой сокол, которым так восхитился мой мальчик, что если я не принесуего ему, боюсь, что его болезнь настолько ухудшится, что последует нечто,вследствие чего я его утрачу. Потому прошу тебя, не во имя любви, которую тыко мне питаешь и которая ни к чему тебя не обязывает, а во имя твоегоблагородства, которое ты своею щедростью проявил более, чем кто-либо другой,подарить его мне, дабы я могла сказать, что этим даром я сохранила жизньсвоему сыну к тем обязана тебе навеки". Когда Федериго услышал, о чем просила его дама, и понял, что он неможет услужить ей, потому что подал ей сокола за обедом, принялся в ееприсутствии плакать, прежде чем был в состоянии что-либо ответить. Дама напервых порах вообразила, что происходит это скорее от горя, что ему придетсярасстаться с дорогим соколом, чем от какой-либо другой причины, и чуть несказала, что отказывается от него, но, воздержавшись, обождала, чтобы заплачем последовал ответ Федериго, который начал так: "Мадонна, с тех пор какпо милости божией я обратил на вас свою любовь, судьба представлялась мне вомногих случаях враждебной, и я сетовал на нее, но все это было легко всравнении с тем, что она учинила мне теперь, почему я никогда не примирюсь сней, когда подумаю, что вы явились в мою бедную хижину, куда, пока она былабогатой, вы не удостаивали входить; что вы просите у меня небольшого дара, асудьба так устроила, что я не могу предложить вам его; почему, об этом яскажу вам вкратце. Когда я услыхал, что вы снизошли прийти пообедать сомною, я, принимая во внимание ваши высокие достоинства и доблесть, счелприличным и подобающим учествовать вас, по возможности, более дорогимблюдом, чем какими вообще чествуют других; потому я вспомнил о соколе,которого вы у меня просите, о его качествах, и счел его достойной для васпищей, и сегодня утром он был подан вам изжаренным на блюде; я полагал, чтодостойно им распорядился; узнав теперь, что вы желали его иметь в другомвиде, я так печалюсь невозможностью услужить вам, что, кажется мне, никогдане буду иметь покоя". Так сказав, он велел в доказательство всего этогобросить перед ней перья и ноги и клюв сокола. Когда дама увидела и услыхала это, на первых порах упрекнула его за то,что он заколол такого сокола, чтобы угостить им женщину, а затем сталавосхвалять про себя его великодушие, которое не в силах была умалитьбедность. Затем, утратив надежду получить сокола, а вследствие этого полнаясомнений относительно здоровья ребенка, она, печально простившись, вернуласьк сыну, который, вследствие ли горя, что не мог получить сокола, или привелаего к тому болезнь, по прошествии немногих дней скончался к величайшейскорби матери. Пробыв некоторое время в слезах и горести, она, оставшаясябогачихой и еще молодой, несколько раз была побуждаема братьями снова выйтизамуж. Хотя она того и не желала, но видя, что к ней пристают, вспомнила одоблести Федериго и о его последней щедрости, когда он заколол, чтобыучествовать ее, такого сокола, и сказала братьям: "Если б вы на тосогласились, я охотно осталась бы так, как есть: но если уж вам угодно,чтобы я вышла замуж, я по чести не изберу никого другого, кроме Федеригодельи Альбериги". На это братья ответили, глумясь над ней: "Глупая, что тыговоришь, как хочешь ты выйти за человека, у которого нет ничего на свете?"А она на это им в ответ: "Братцы мои, я отлично знаю, что все так, как выговорите, но я предпочитаю мужчину, нуждающегося в богатстве, богатству,нуждающемуся в мужчине". Братья, узнав об ее решении и зная доблестиФедериго, хотя он был и беден, выдали ее за него со всем ее богатством, какона того желала. Получив в жены такую женщину, которую он любил, став, крометого, богачом и лучшим, чем прежде, хозяином, он в радости и веселии провелс ней остаток своих дней.

И.О. Шайтанов. Жанр новеллы

Новелла в переводе с итальянского – новость, и жанр, этим словом обозначенный, предполагает узнавание чего-то нового, неожиданного.

Разговор о жанре новеллы у Боккаччо рано или поздно возвращается к одному старому мнению. Его высказал немецкий писатель, один из первых лауреатов Нобелевской премии (1910), Пауль Хейзе. Он обратил внимание на девятую новеллу пятого дня о любви Федериго дельи Альбериги к монне Джованне, оставшейся богатой вдовой с малолетним сыном. Именно сыну отец завещал огромное состояние, но в случае его смерти оно должно перейти к матери (эти подробности сыграют свою сюжетную роль).

Федериго растрачивает все, что у него было, на празднества и подарки в честь любимой дамы, так и не завоевав ее признательности. У него остается единственная драгоценность – прекрасный сокол. Этого сокола очень полюбил и сын Джованны, который решается попросить его, лишь когда опасно заболевает. Мать, исполняя желание больного сына, вместе с подругой отправляется к Федериго, застав его врасплох, ибо в своей теперешней нищете ему нечем их даже угостить. Сокол – последний знак благополучия и достоинства (символ дворянского быта, чести), но служанке приказано посадить его на вертел. После поданного на стол угощения дама решается высказать свою запоздалую просьбу. Услышав о содеянном Федериго, Джованна "на первых порах упрекнула его за то, что он заколол такого сокола, чтобы угостить им женщину, а затем стала восхвалять про себя его великодушие, которое не в силах была умалить бедность".

Сокола уже не вернуть, как, оказывается, и не помочь больному ребенку, который умирает. Однако то, что не смогли сделать подарки и празднества, совершил сокол – дама полюбила великодушного поклонника и спустя приличествующее время вышла за него замуж, принеся немалое приданое. Так драматически состоялась благополучная развязка. Из этой истории Пауль Хейзе вывел закон новеллистического сюжета: у каждой новеллы должен быть свой сокол, т.е. та деталь, благодаря которой будет замкнуто действие, ибо "в отличие от романа, новелла рисует жизнь в замкнутом кругу, выделяя одно главное событие"^[1].

Сокол – хороший метафорический образ жанра новеллы, но, как и всякая метафора, он противится буквальному прочтению. Далеко не везде есть столь отчетливая сюжетная подробность. Иногда ее роль выполняет просто остроумная и вовремя сказанная фраза. Новелла, как и анекдот, должна иметь неожиданное завершение, замыкающее сюжет таким образом, чтобы развязка позволила как бы единым взглядом заново охватить все сюжетное пространство, представшее теперь в новом свете. Степень неожиданности и замкнутости различна в новеллах Боккаччо.

В некоторых – обилие повествовательного материала; множество эпизодов выводит их на тот жанровый предел, на котором они уже предстают "зародышем романа"^[2] или беглым изложением романного сценария (подобно предваряющим их собственное содержание кратким аннотациям). Но даже в них сюжет возвращается к своему истоку, восстанавливает прерванное течение. Так, в рассказе о судьбе Беритолы (II, 6) функция "сокола" передоверена историческим событиям, вначале разрушившим благополучие семьи, а затем его восстановившим. Еще более показательна следующая новелла – об Алатиэль, совершенно не укладывающаяся в представление о новеллистическом сюжете, состоящая из множества эпизодов, но в то же время формально замкнутая в полном соответствии с законом жанра:

"Султан Вавилонии отправляет свою дочь в замужество к королю дель Гарбо; вследствие разных случайностей она в течение четырех лет попадает в разных местах в руки к девяти мужчинам; наконец, возвращенная к отцу как девственница, отправляется, как и прежде намеревалась, в жены к королю дель Гарбо".

Из этого случая якобы и родилась поговорка: "Уста от поцелуя не умаляются, а как месяц обновляются" (пер. II. Любимова). Эту фразу можно считать в данном случае жанровым аргументом, "соколом", приведшим новеллу к благополучно замкнутому финалу. Замкнутость, разумеется, чисто формальная, но показательно желание автора не отступить от нее. Боккаччо действительно прибегает к анекдотическому способу организации сюжета, но это отнюдь не означает, что его новеллы представляют собой анекдоты. Они рассказываются не ради того, чтобы смог взлететь "сокол", но его появление знаменует обязательную для Боккаччо сюжетную стройность, законченность, хотя, даже после того как "сокол" был выпущен на свободу, новелла, в отличие от анекдота, может еще продолжаться.

Примером тому является одна из самых известных новелл "Декамерона" о Мазетто, прикинувшемся немым и дураковатым, с тем чтобы устроиться на работу в женский монастырь (III, 1). Его хитрость имела успех: он не только был допущен обрабатывать монастырский сад, но вскоре уже имел полный доступ к его обитательницам. Однако к его услугам стали прибегать так часто и столь многие, что Мазетто счел за необходимое возгласить о случившемся с ним чуде: он заговорил. Заговорил, чтобы внести на будущее разумный регламент в свою деятельность по обработке монастырских угодий. Анекдот здесь бы и закончился. Новелла же продолжается, чтобы поведать о том, как в дальнейшем устроились дела; как Мазетто стал управляющим, а под конец жизни покинул монастырь "старым отцом семейства и богачом".

Новеллистический сюжет предполагает замкнутость, но совсем не обязательно ограничивает сюжетное пространство единственным эпизодом. Напротив, он все более начинает тяготеть к тому, чтобы дать перспективу отношений, наметить судьбу человека. "Сокол" у Боккаччо взлетает там, где средневековые повествовательные формы – притча, пример, фабльо, новелла – предполагали мораль. Боккаччо обходится без морали, сделав формой своего сюжетного завершения прием преимущественно устного жанра и сохранив его при создании новой литературной формы – ренессансной новеллы.

Новелла Боккаччо передает звучание живой речи, которая становится предметом изображения литературного, письменного слова. Предваряя роман Нового времени, Боккаччо в пределах малой повествовательной формы открывает романность – художественное качество, которое Μ. М. Бахтин связал с изображением говорящего человека^[3]. В жанре Боккаччо говорящий человек предстает прежде всего как человек рассказывающий, поэтому наличие рамы, вводящей рассказчиков в поле сюжетной видимости, становится фактом жанрообразующим. Мы не только слушаем рассказ, мы присутствуем при самом моменте рассказывания, видим, как это делается, имеем возможность следить за обсуждением рассказанного и оценивать, насколько это удалось. Умение рассказывать несколько раз впрямую выносится на обсуждение и даже за пределами рамы, будучи избранным сюжетом очередного рассказа – об умении рассказывать (то, что в современной терминологии можно назвать метарассказом, или метасюжетом). С этого начинается и столь важный в плане общей композиции шестой день:

"Некий дворянин обещает мадонне Оретте рассказать ей такую новеллу, что ей покажется, будто она едет на коне, но рассказывает ее неумело и та просит его спустить с лошади".

Новая речевая природа жанра новеллы фактически обещана Боккаччо уже в названии его книги, откликающемся на глас молвы ("...прозываемая Принц Галеотто..."). И впоследствии несколько раз Боккаччо вступает в спор, объясняется с читателями. Он тоже находится в сюжетном иоле своего повествования, сам поддерживает заданный его диалогический, устный ход.

Непосредственное явление рассказывающего человека не может не наложить отпечаток на сам тон его рассказа, обострив в нем ощущение речевого звучания, колорита. Речевая структура новеллы Боккаччо была блистательно проанализирована во всем ее богатстве Эрихом Ауэрбахом^[4]. Для подробного разбора он избрал вторую новеллу четвертого дня:

"Монах Альберт уверяет одну женщину, что в нее влюбляется ангел, и в его образе несколько раз соединяется с нею; затем, убоявшись ее родственников, бросается из окна ее дома и находит убежище в доме одного бедняка, который на следующий день ведет его, переодетого дикарем, на площадь, где его признали, а братия хватает и заключает его в темницу".

Отличие ренессансной новеллы от средневекового фабльо (от лат. fabula – басня, рассказ) сказывается разнообразием жизненных и, следовательно, речевых ситуаций, в которых приходится действовать герою. Однако еще более отчетливо, как показывает Ауэрбах, это различие сказывается в тех приемах письменной гуманистической прозы, которыми широко пользуется Боккаччо при воссоздании этих ситуаций. Гуманист, обращенный к современности, даже к самой низкой современности, и пишущий на национальном языке, на вольгаре, не забывает своей классической выучки и в совершенстве владеет риторическими приемами. Однако риторика в данном случае не подавляет схоластической ученостью, "нс производит впечатления книжного языка, а сохраняет интонацию устного рассказа"^[5] и служит целям сюжетной изобразительности. Движение фразы замедляется, ускоряется, взрывается, аккомпанируя ходу действия. Словесный строй богат и разнообразен в той же мере, как реакции персонажей, в соответствии с жизненными характерами которых повествование пересыпано простонародными и даже диалектными словечками. О чем-то рассказывается подробно, что-то иронично недоговаривается, что-то превращается в речевой жест внутренней, психологической речи.

Все это уже намечено Боккаччо, создателем нового повествовательного жанра, в котором новое сознание выносит на обсуждение современную жизнь во всем разнообразии ее ситуаций и характеров. Форма создана и открыта к дальнейшему развитию, происходящему иногда под влиянием Боккаччо, а порой и независимо от него.

Аристотель, Поэтика (1457 b 6-32).

«Переносное слово (metaphora) - это несвойственное имя, перенесённое с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии. С рода на вид - под этим я имею в виду [такие случаи], как «Вон и корабль мой стоит...», ибо «стоять на якоре» есть частный случай от «стоять [вообще]». С вида на род - [это, например], «...Тысячи славных дел свершены Одиссеем», ибо «тысячи» есть [частный случаи от] «много», и поэтому [это слово] употреблено здесь вместо «много». С вида на вид - это, например, «медью вычерпнув душу» и «[воду от струй] отсекши безустальной медью»: в первом случае «вычерпнуть» сказано вместо «отсечь», во втором - «отсечь» вместо «вычерпнуть», потому что и то и другое означает «отъять». А «по аналогии» - здесь я имею в виду [тот случай], когда второе так относится к первому, как четвёртое к третьему, и поэтому [писатель] может сказать вместо второго четвёртое или вместо четвёртого второе. Иногда к этому прибавляется и то [слово], к которому относится подмененное: например, чаша так относится к Дионису, как щит к Аресу, поэтому можно назвать чашу «щитом Диониса», а щит - «чашей Ареса»; или, [например], старость так [относится] к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер «старостью дня» (или так, как у Эмпедокла), а старость - «вечером жизни» или «закатом жизни». Некоторые из соотносимых понятий не имеют постоянного имени, однако и они могут именоваться по аналогии: например, когда [сеятель] разбрасывает свои семена, то [это называется] «сеять», а когда солнце - свои лучи, то это названия не имеет, но так как [действие] это так же относится к солнцу, как сеяние к сеятелю, то и говорится «сея богоданный свет». Таким переносным оборотом можно пользоваться и по-другому: прибавив несвойственное [слово], отнять [этим] часть собственного [значения], например назвать щит не «чашею Ареса», а «[чашею] не для вина».

Б. Грасиан, Искусство остроумия или изящного ума: Остроумие состоит в изящном сочетании, в гармоническом сопоставлении двух или трех далеких понятий, связанных единым актом разума»

Э. Тезауро. Подзорная труба Аристотеля.СПб., Алетейя, 2002 (могут быть проблемы с распознаванием текста).

Стр. 7. Божественная дочь Разума многим знакома с виду, хоть мало кому ведома ее природа; однако в каждом веке и всеми людьми почитается она с восхищением, и когда через зрение или слух люди знакомятся с нею, считают за редкое чудо; и даже те, кто не разумеют ее тайн, радостно и с восхищением приветствуют ее. Она ОСТРОТОЮ зовется, Великой мате рью всякого изысканного концепта; она чистейший свет ораторского и поэтического искусства, живой дух мертвых страниц, насладительнейшая приправа к мудрой беседе; высшее из усилий ума; последний отсвет Бо жественности в человеческой душе.

С.9. Под Остротами прежде понимали Изысканные НАИМЕНОВАНИЯ, то есть Переносные и Метафорические употребления Имен; потом стали понимать также и изысканные ВЫСКАЗЫВАНИЯ, то есть Остро умные и Изящные Фразы, Описания; ныне же присовокупили и изыскан ные СУЖДЕНИЯ, они-то наибольшее основание и имеют называться Ост роумными КОНЦЕПТАМИ. Поэтому все Речи, Стихотворения, Надписи, Эпитафии, Восхваления и Эпиграммы, устроенные с помощью таких КОН ЦЕПТОВ, называть мы с тобою будем Остроумными.

С.10.

Прежде всего к таковым отнесу однословную метафору, пример кото рой наш Путеводный Автор приводит, дабы пояснить идею Аналогии: Солнце сеет богоданный свет. Здесь подразумевается, что оно рассеи вает лучи. Так, небесное Светило представлено в виде рачительного Хле бопашца, который, надеясь пожать Цветы и Злаки, рассеивает солнечные лучи и зарницы. Из этого заключим, что Остроумными можно называть и ПЕРЕНОСНЫЕ ИМЕНА

С.18-19

Через посредство ушей дается наслаждение особой живописью, чьи краски — это звуки голоса, а кисть это бьющийся в устах язык. Но отне-чаток тот всегда преднамеренно бледен, образ незавершен; и это справед ливо; пусть, когда умолкает речь, поработает догадливый Разум, и где не хватает голоса, там пусть заговорит сам концепт. Известно, что обратное опаснее: там, где высказывания слишком уж ясны, Острота теряет силу и тускнеет, подобно тому как звезды чудно сияют во мраке ночи, а с прихо дом света они гаснут. Отсюда рождается двойственное услаждение и для того, кто слагает изящный концепт, и для того, кто выслушивает его. Ибо первый услаждается, когда возбуждает разум собеседника и дает жизнь драгоценному отродью Вымысла, а другой радуется, когда способен ло вить на лету своим соображением то, что лукавый собеседник высказыва ет и в то же время прячет. Ведь для постижения требуется не меньше остромыслия, чем для сочинения забавных и причудливых высказываний.

С.24.

Жесты разнятся между собой, и подобно тому как фразы, употребля емые Ораторами, бывают Простые, а бывают и Остроумные, Метафори ческие, так и Знаки: одни естественные и простые, иные изобретатель ные, некоторые комичные, оживляемые различными переносными Смыс лами и изысканным Остромыслием. Метафорическим Жестом назову тот строгий, заметно суровый изги^ ировси горделивого Дуумвира Капу- анского, который запомнился Римскому Оратору, писавшему, что народ будто мог поверить: Эти брови, казалось, ручались за благополучие в течение всего года, и что государство обладает великой и креп кой опорой Иносказательным Жестам учил и Овидий подругу, дабы во время пир шества они на виду у всех могли говорить друг с другом молча и молчать говоря.

С.25

Из Иносказательных Метафор произросло и искусство Пантомимы. Истинно как Мартышки, передразнивают Мимы, равно и героические и низкие, непристойные жесты. Каждый знак их языка иносказателен, и по стижима их речь даже для глухих.

С.62. Из Остроумных произведений Природы назовем еще Чудовищ и Уро дов: ведь они не иное суть, как секретные Иероглифы и причудливые Во кабулы природного языка, рожденные либо шутливыми намерениями, либо стремлением к неестественному совершенству. Ибо ясно, что ни Господь, ни Природа не допускают случайности в явлениях: так, все Цели подчинены в мире иным Целям, и в конце концов все подчиняется нуждам Человека, а сам Человек требованиям Господа. Что же должен означать в таком случай лай, рвущийся из человеческой глотки, как бывает в Цент ральной Азии, где родятся люди с человечьим туловищем, однако с песьи ми головами?

С. 66. Занимаясь Метафорою, которую, как отмечали мы уже и прежде и в будущем вновь не раз докажем, следовало бы называть Великой Мате рью всякого изысканного концепта. Аристотель учит, что существу ют три причины, то сообща, то порознь оплодотворяющие человеческий ум и побуждающие оный к составлению Концептов. Эти причины суть Ос трый Разум, Энтузиазм и Упражнение, и потому имеются три разряда людей, склонных к сочинению хитрых метафор: ОСТРОУМЦЫ, ЭНТУ ЗИАСТЫ и УПРАЖНЯЮЩИЕСЯ.

Проница тельност ь усматривает самые потаенные и мельчайшие качества раз личных предметов. Сущность, Материал и Форма, Свойства, Причины, Смысл, Вид, Цели, Склонности, Сходство и Расхождение, Равноценность, Превосходство и Неполноценность, Отличительные Знаки, Имена и лю бые возможности двоякого понимания — словом, ничто не остается не изученным, незамеченным; а ведь в каждом существующем Предмете та ится нечто сокровенное, глубоко запрятанное; но об этом мы еще погово рим, когда придет время. Изворотливост ь эти подмеченные Качества мгновенно сопо ставляет, связывает их между собой или же каждое соотносит с видимым обликом Предмета, затем объединяет наблюдения либо их противопостав ляет; преуменьшает либо преувеличивает по необходимости; одно ставит ся от другого в причинную зависимость; одно замечает другое; наконец, с дивной ловкостью Фигляра одно свойство ставится в Фигуре Иносказа ния на место Другого. Так родится Метафора, Мать всей Поэзии, всех Остроумных Символов и Образов. И того можно назвать истинно Остро умным Человеком, кто способен постичь и соотнести наиболее далеко от стоящие Признаки, что и будет показано далее.

С.72. Теперь пойдет речь не о Гениальности, а об ЭНТУЗИАЗМЕ, то есть об особом поэтическом волнении крови и ума, вызванном либо Страстью, либо Вдохновением, либо безумным Возбуждением.

С.75. Безумие ; умали шенные гораздо лучше здоровых (кто бы мог поверить?!) приспособлены к созданию изощренных Метафор и остроумных Символов. Безумие по сути своей метафорично, поскольку принимает одни вещи за другие.

С.77. Остается рассказать о самой солидной опоре искусства Остроумия, об УПРАЖНЕНИИ, которое во всех человеческих трудах первая подмога Острому Разуму.

Есть несколько спо собов упражняться в сем прекраснейшем и благороднейшем искусстве, и способы эти суть: ПРАКТИКА, ЧТЕНИЕ, РАЗМЫШЛЕНИЕ, СИСТЕМА ТИЗИРОВАНИЕ и ПОДРАЖАНИЕ.

С. 81. Опишем же третий вид упражнения, Размышление , сей верней ший Точильный камень, самое тупое воображение заостряющий. Займись этим сам, в одиночестве, а лучше с единомышленником, и при всякой воз можности соотноси признаки видимых предметов с разнообразными мо ральными понятиями. Ибо известно, что уподобление родит Метафору, а она есть мать всех Остроумных концептов и всех Символических острот. Перейдем же, однако, к примерам. Осмотри 1лсны человеческого тела,' поразмыслив о х лазе, скажи cewe: я могу представить Глаз метафорой предусмотрительности. Об Ухе: пожа луй, годится для Метафоры Любопытства. Распростертая лесть — мета фора Щедрости. Сжатая Горсть — символ Скупости. Нога — это символ Устойчивости. Все Тело целиком подойдет для обозначения Государства; тогда Сердце в нем Государь, оно залог благоденствия всего Тела.

С. 83-84. А посему, друг мой Читатель, заведи же себе Тетрадь большого фор мата и обозначь в ней прозвания Разделов по числу десяти названных ка тегорий. Запиши: СУЩНОСТЬ и девять категорий свойств: ЧИСЛО, ДОСТОИНСТВО, СВЯЗЬ, ДЕЙСТВИЕ, ЧУВСТВО, МЕСТОПОЛОЖЕНИЕ, ВРЕМЯ, ОСНОВАНИЕ, ОБЫЧАЙ. Внутри каждого Раздела особо выде ли Части и каждой дай сообразное Название. А внутри каждой Части тщись исчислить все Предметы, к оной части принадлежащие; задание сие, видится мне, почитаешь ты туманным и многотрудным; берись же за работу и убедишься, сколь оно ясно, просто и полезно. В категории СУЩНОСТИ числим такие Части: Господь Всеблагим и Вездесущий (но этот предмет, заметим, впрочем, существует вне ка тегорий). Части же такие: Божества (Божественные Идеи; Мифические Боги, из них Набольшие, Срединные и Младшие; Божества Небесные, Водяные, Морские, Земные, а также Боги Ада: Плутон, Прозерпина и Фурии), Герои (то есть обожествленные Человеки), Сверхъестествен ные Существа (Ангелы, Дьяволы и Духи), Небеса со всеми их Звездами и вечными и падучими, с Небесными Знамениями и с Созвездиями, иначе Образами Восьмой Сферы; Зодиак, колесо солнцеворота, со всеми его кругами и сферами, пусть они токмо плоды воображения нашего; впиши в этот раздел также Эфир с четырьмя его Элементами, иначе простейшими Сущностями, наполняющими собой мир и первоосновой миру послужив шими. Сюда же причислены будут как Испарения, то есть холодные Пары, от природы влажные, но и нагревающиеся по случаю, так и Кон центрации, то есть холодные Пары, от природы сухие; Явления, про исходящие от нагревания, и Явления, промежуточные между элемен тарными и смешанными телами. Таковы: Огонь (Огненная Сфера, Подземные Вулканы, Искры и Метеорические Тела: Падучие Звезды, Ко меты, Светила, Молнии), Воздух (Ветер, Град, Снег, Дождь), Вода (Моря, Реки, Ручьи, Озера), Земля (Поля, Луга, Пустыни, Горы, Холмы, Утесы, Долины, Пропасти и Скалы). Сюда же запишем неодушевленные и одушевленные Смешанные Тела: Камни (Мрамор, Самоцветы, Металлы, Минералы), Растения (Травы, Цветы, Кусты, Деревья, Кораллы), Животные (Земные, Хищ ные, Водяные, Воздухоплавающие, Птицы, Чудища) и Люди (Мужчины, Женщины, Гермафродит). Добавим к тому Рукотворные Тела, т. е. произведения различных Искусств: орудия Науки (книги, перья, чернильницы), орудия Матема тики (глобус, карты, компасы и квадранты), произведения Зодчества (дворцы, храмы, хижины, башни, крепости), атрибуты Войны (орудия, щиты, мечи, барабаны, знамена, трубы, трофеи), атрибуты Живописи и Скульптуры (картины, кисти, краски, статуи, резцы и проч.), атрибуты Кузнечного Дела (металл, пилы, машины) и множество разнообразней ших еще дополнений. Кроме этих СУЩНОСТЕЙ физических существуют еще СУЩНОСТИ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ, как род, вид, различие, принад лежность, и различные общие понятия, или УНИВЕРСАЛИИ; а также пригодятся для составления метафор имена, прозвища и прочие партику лярные сведения. Однако запомни, что для метафор полезнее слова из ка-тегорий свойств, чем^ из категории сущностей. Это ты на деле поймешь. Перейдем же к СВОЙСТВАМ. Категория ЧИСЛА вмещает следующие Части: Объем и Протяжен ность (большой и малый, длинный и короткий), Численность (нисколь ко, один, два, три и в том духе: мало и много), Вес (тяжелый, легкий), Оценка (драгоценный, дрянной) и Количество (мера, соразмерность, часть от целого, совершенство и несовершенство, завершенность и бес конечность, делимость и неделимость, пропорциональность и диспропор ция, больший, меньший, равный). К категории ДОСТОИНСТВА отнесем такие Части: Достоинства Зри мые (видимый, невидимый, кажущийся, прекрасный, уродливый, белый, черный, пурпурный, зеленый и проч.), Слышимые (звук, тишь, мелодич ное звучание или гадкое), Обоняемые (аромат, зловоние), Вкушаемые (вкусный, противный) и Осязаемые (теплый, холодный, жидкий, густой, сухой, влажный), Достоинства Очертания (прямой, извилистый, круг лый, квадратный, треугольный, острый, тупой и проч.), Достоинства Обще ственного Бытия (слава, бесславие, честь, бесчестие, успех, неуспех), Достоинства Внутреннего расположения (здоровый, больной, ожив ленный, вялый), Достоинства Чувствований (радость, печаль, любовь, ненависть, надежда, страх), Достоинства Умствований (знание, невежество, мастерство, неумение), Моральные достоинства (добродетель, по рок). Категория СВЯЗИ: родство, приязнь, дружба, симпатия, вражда, антипатия. Сходство, противоположность, превосходство, неполноценность; а также Причинные Связи (творящий и творимый, материя и форма, цель и жертвования, имя и титул); Истинность и Ложность связей. В рассуждении категорий ДЕЙСТВИЯ и ЧУВСТВА Части такие: Мо гущество и беспомощность, трудность и легкость, вредоносность и польза, способствование и препятствование; Действия Естественные (расположение, кормление и проч.), Действия Политические (управление, судо производство, война и проч.), Церемонии: праздники, поминки, священ нодействия. Категория МЕСТОПОЛОЖЕНИЯ: высоко, низко, неподвижно, лежа; подвешенный, скрещенный, правый, левый, срединный, внутренний, внешний. О ВРЕМЕНИ: продолжительный, мгновенный; молодой, старый, начинающий, завершающий. Категория ОСНОВАНИЯ: крепкий, слабый, полный, пустотелый, бы стрый, медленный, прямой, косой, откуда-либо, где-либо, куда-либо. ОБЫЧАЙ: бедный, богатый; одежды, ливреи, гербы, экипировка, украшения, атрибуты. Таковы суть Части каждой КАТЕГОРИИ. Отведи же всякой Части особый Лист: туда будешь заносить все Предметы, для оного подразделе ния предназначенные. Дабы уяснил ты, какой прок извлечь возможно из подобной классификации, покажу тебе на образце любого выбранного то бой Предмета, как строятся изысканные Метафоры и презабавные Концепты. Начнем с обучения Простому Метафорическому именованию. Что выберешь? Возьми, к примеру, Карлика, или Малорослого. Вид его приведет нас к категории Числа, первой из категорий Свойств. Свойство его малость; применим же свойство малости к разным членам катего рии СУЩНОСТЕЙ, и составится список малых вещей из следующих Членов: Ангел, тело которого соразмерно точке; бесплотные Духи; бестелес ные сверхъестественные Порождения. Из веществ: огненная искра, капля воды, каменная крупинка, пес чинка, жемчужина, атом, из которых, по свидетельству Демокрита, со стоят все тела; пылинки, которые кружатся в солнечном луче, проникшем в комнату; пятый элемент, или Квинтэссенция; экстракт. Из людей: зародыш, недоносок, пигмей, карлик, ребенок; мизинец, ноготь, волосок, зрачок, родинка, мелкая косточка щиколотки. Из животных: муравей, блоха, мушиная лапка, пчелиное жало, ко мар, воробушек, рыбешка из Арно, клещ (разновидность паразитов, самый мелкий из известных животных), рыбьи чешуйки, ящеричьи яйца, бабочкины гнезда. Из растений: веточка, горчичное семя, зернышко, виноградина, мучная пыль, росток хлебной плесени, плодоножка боба, оконечность рыбьей кости. Из наук: математическая точка, оканчивающая линию; точка сопри косновения сферы с плоскостью; центр; окрайность; физическая неделимость; minimum quod sic; невообразимость, невидимость, краткость, точка над буквой i, краткий слог, извлечение, сжатое изложение, переплет в 16°, ноль, ничто, бесконечная арифметическая малость; мера в один палец (у землемеров); краткая нота (у музыкантов); сокращение, или усеченное слово, аббревиатура (у грамматиков); момент равновесия чаш весов; дра ма Спечиали. Из военных наук: гребень шлема, навершье щита, наконечник стре лы, яблочко мишени. Из Зодчества: каморка, сундучок, вершина пирамиды, модель, колон на Тосканского ордера, дверная петля. Из живописи и скульптуры: чертеж, набросок, крещенские кукол ки для детей, уменьшенный портрет, фигуры фона в перспективе. Из механики: уключина, скважина, опилки, песчинки из песочных часов, палочка для письма, пешка, ячейки решета, гильза, соломинка, фрагмент, осколок, крошка. Из ремесла шерстяников: узелок, клубок, наконечник шнурка, лос кут, обрывок, игольное ушко, кончик иглы, очески, или же сырой пух.

С.87.

Из поэтических фабул: Писикарпакс, мышиный генерал в их войне с лягушками. Мирмидоняне, рожденные муравьями. Мышь, рожденная горою. Яйцо Леды. Из истории: Калликратов муравей из слоновой кости; Мирмекидова квадрига, которую можно было прикрыть мушиным крылом; изображенные на Пирровом Агате Аполлон и девять его муз, Тиманфов Великан, втиснутый в рамки небольшой картины, Линия, проведенная Апеллесом, тоньше коей провести уже невозможно. Теперь же пытайся употребить каждый из названных предметов для составления славных Метафор или простейших Символов малой вещи: так, можешь ты в шутку назвать Малорослого человека урожденным Сундучком, Детской куколкой, Сокращенным Изложением, Человеком в абб ревиатуре; и всеми прочими именами, вошедшими в вышеприведенный перечень, можно не смущаясь называть Низкорослого. В том же духе по лезно будет составить перечень Больших вещей и, пройдя по всем разде лам СУЩНОСТЕЙ, собрать группы предметов, к разделам тех принадлежащих, из чего целые рощи отменных Метафор без труда произрастут.

«Роттердамский дневник» Иосиф Бродский

Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.
Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.
Четыре дня они бомбили город,
и города не стало. Города
не люди и не прячутся в подъезде
во время ливня. Улицы, дома
не сходят в этих случаях с ума
и, падая, не призывают к мести.

Июльский полдень. Капает из вафли
на брючину. Хор детских голосов.
Вокруг — громады новых корпусов.
У Корбюзье то общее с Люфтваффе,
что оба потрудились от души
над переменой облика Европы.
Что позабудут в ярости циклопы,
то трезво завершат карандаши.

III

Как время ни целебно, но культя,
не видя средств отличия от цели,
саднит. И тем сильней — от панацеи.
Ночь. Три десятилетия спустя
мы пьем вино при крупных летних звездах
в квартире на двадцатом этаже —
на уровне, достигнутом уже
взлетевшими здесь некогда на воздух.

Гонгора Луис де Пока руно волос твоих течет

Пока руно волос твоих течет,
Как золото в лучистой филиграни,
И не светлей хрусталь в изломе грани,
Чем нежной шеи лебединый взлет,
Пока соцветье губ твоих цветет
Благоуханнее гвоздики ранней
И тщетно снежной лилии старанье
Затмить чела чистейший снег и лед,
Спеши изведать наслажденье в силе,
Сокрытой в коже, в локоне, в устах,
Пока букет твоих гвоздик и лилий
Не только сам бесславно не зачах,
Но годы и тебя не обратили
В золу и в землю, в пепел, дым и прах.

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 637; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!