Беседы с Альфредом Шнитке
Происхождение. - Семья. - Жизнь в Энгельсе и в Вене. -Обучение музыке. - Литературные впечатления. -Борис Пастернак. - Отношение к русской, немецкой, еврейской культуре. - Религия и церковь
А.Ш. Я все время вижу висящий передо мной вопрос. Ищу ответ на него,но пока не нашел. И вопрос этот связан с тем,что,не будучи русским по крови,я связан с Россией,прожив здесь всю жизнь.
С другой стороны,многое из того,что я написал,как-то связано с немецкой музыкой и с идущей из немецкого- логикой,хотя я специально и не хотел этого.
- Не напоминает ли тебе это ситуацию Владимира Набокова,его двуязычие? Впрочем,как он сказал в одном из интервью,“национальная принадлежность стоящего писателя - дело второстепенное”*. Известно,кстати,что первым языком Набокова в детстве был английский,а не русский.
А.Ш. Я тоже начал говорить не по-русски,а по-немецки,хотя и на том искаженном немецком,на котором говорят немцы Поволжья. Родители мои говорили меж собой по-немецки. Причем мать-немка говорила хуже,чем еврей-отец,потому что отец родился во Франкфурте. А мать была из немцев Поволжья и говорила на диалекте. Правда,она была учительницей немецкого языка,словарный запас и грамматика были правильными,но акцент все-таки был. Интересно,что с отцом дома я говорил по-русски,а с матерью - по-немецки. Я стеснялся говорить по-немецки с отцом,потому что он говорил правильно,а с матерью мы говорили “на равных”. Бабушка,которая нас воспитывала,вообще не знала русского языка.
|
|
|
- Бабушка с чьей стороны?
А.Ш. С маминой. Бабушка по линии отца знала немецкий,они с дедом говорили по-немецки. Но это был гораздо более правильный,интеллигентный немецкий язык,хотя они и не были немцами. Они ведь - из-под Риги,
_____________
* Интервью,данное Альфреду Аппелю// Вопросы литературы.- 1988. -№ 10. -С. 163.
из Либавы. Прибалтийские евреи из ремесленных кругов,они стали интеллигентами по образу жизни. Говорили на немецком,а не на еврейском. Ведь идиш - это язык не всех евреев. В частности,прибалтийские евреи были больше “направлены” в немецкую сторону.
- А как они оказались в Поволжье?
А.Ш. В начале века,не знаю,по каким причинам,родители отца выехали из Либавы в Германию,жили в Берлине и во Франкфурте-на-Майне. А после революции,в 1926 году,приехали в Москву.
- Зачем?
А.Ш. Так как Либава и Рига стали к тому времени частями самостоятельного государства,они вернулись в ту Россию,которая была им тогда доступна (по-моему,все это время,включая первую мировую войну,они оставались гражданами России). Дедушка был коммунист. Тогда это был как бы внутренне “обязательный” коммунизм по убеждению: мой отец тоже очень рано вступил в партию. Это ведь была совсем другая жизнь и другое понимание коммунизма. Они были атеистами,хотя все в детстве были крещены или обрезаны - то есть формально приобщены к какой-то вере. Но практически ни мои родители,ни их родители ни во что не верили. И это -история,которая,в общем,уже закончилась. Потому что неверящее человечество - закончилось.
|
|
|
Мои немецкие предки по материнской линии выехали из Германии двести лет назад. Они были крестьянами,как и большинство немцев,приехавших в Россию во времена Екатерины II. Другое дело - те немцы,которые жили в Немецкой слободе до Петра I или беспрерывно приезжали при Петре и жили в Петербурге и Москве. Мои-то предки жили в деревнях.
- В деревнях на Волге?
А.Ш. В разных местах. Были какие-то деревни в Крыму,на Украине,в Поволжье,около Оренбурга,на Кавказе. У тех,кто жил в Поволжье,была какая-то постоянная связь с Германией; они посылали туда детей учиться на священников,врачей или учителей. Учителя,священники и врачи,научившись в Германии,возвращались обратно. Но во всем остальном они были от Германии оторваны. Они говорили на странном немецком языке -это был тот немецкий,который они когда-то привезли с собой,с добавлением слов и понятий,возникших позднее,в том числе и русских.
|
|
|
- Когда познакомились твои родители? И не было ли для них болезненным,что они поженились,будучи евреем и немкой?
А.Ш. В 1932 году,в Энгельсе. Отец приехал туда в 1930 году. Вообще,ты говоришь как человек,родившийся в послевоенное время. Дело в том,что для родившегося в довоенное время национальный вопрос как бы не существовал. В книгах и фильмах,возникших в то время,ты с легкостью встречал каких-нибудь Авербахов,действующих совершенно равноправно с Ивановыми. Все это казалось как бы навсегда решенным. Но это
“навсегда” было только до 1941 года. Потом все воскресло.
- И никого из твоих родственников не коснулись репрессии?
А.Ш. Родственников по материнской линии практически почти не коснулись (за исключением тети Паулины,у которой посадили мужа),они были не из интеллигентских кругов. А отца - в какой-то степени - да. Отец не был арестован,не сидел,не преследовался. Но - как многие,которые приехали в Энгельс (в частности,и те,кто приехал с Запада,спасаясь от фашистов),он подозревался. Был на грани ареста. Было время,когда отец и мать остались без работы.
- Какого года рождения был твой отец? Он был переводчиком?
|
|
|
А.Ш. Отец был четырнадцатого года рождения. А мать десятого. У отца никакого образования не было. В возрасте шестнадцати лет он уехал из Москвы в Энгельс,не окончив десятого класса школы. Он решил поехать в республику немцев Поволжья,работать в немецкой газете. Когда началась война,он хотел идти на фронт. Его дважды возвращали. Вроде забирали в армию,а потом присылали обратно,как бы не доверяя. И он работал политруком в каком-то ремесленном училище,пока все-таки не добился,
чтобы его взяли в армию и отправили на фронт. Это было в 1943 году.
Уже после войны он закончил десятый класс экстерном,некоторое время учился в Институте иностранных языков,но диплома так и не получил. Сразу же после войны,в Вене,он работал журналистом. Потом в Москве - переводчиком,в немецкой редакции журнала Новое время. Писал также статьи - политического характера,путевые заметки. Кое-что опубликовано и в ГДР. Но в основном он все-таки был переводчиком. Он умер в 1975 году.
- У матери тоже не было какой-то определенной специальности?
А.Ш. Нет,она училась в Энгельсе в педагогическом институте на историческом факультете,но не смогла закончить,потому что в какой-то момент у нее обнаружилось нервное истощение,и пришлось учебу прервать. Это было перед войной. А потом уже не стало ни этого института,ни исторического факультета. Больше она не училась. Она преподавала немецкий язык в школах во время и после войны. Работала в газете Neues Leben,которая выходила на немецком языке в Москве,в отделе писем. Только наше поколение - я,моя сестра и брат - учились нормально. Бабушка,
которая всю жизнь работала в издательстве иностранной литературы (теперь Прогресс) и редактировала все учебники немецкого языка,которые здесь выходили,в течение лет тридцати,-она тоже не имела никакого законченного образования. Дед лет под пятьдесят где-то закончил экстерном технический вуз,он был инженером (это дед по линии отца). Так что это немножко в крови...
- Твой брат - Виктор Шнитке - известен как переводчик и писатель,поэт. Я читал его стихи и рассказы,опубликованные здесь. Он -профессиональный переводчик? Я помню,что книга лекций и писем Веберна,изданная в СССР под редакцией Михаила Друскина и Альфреда Шнитке,была переведена Виктором Шнитке. Наконец,не так давно появились твои Три стихотворения Виктора Шнитке. Помнится,ты говорил о том,что мечтаешь,чтобы эти миниатюры спел Петер Шрайер или,во всяком случае,немецкий певец,врожденно чувствующий язык...
А.Ш. Да,кроме немецкого,брат прекрасно знает английский язык,работает переводчиком-журналистом.
- А сестра?
А.Ш. Сестра моложе брата. Она закончила Институт иностранных языков,много лет работала в школе,преподавала немецкий язык. Потом - в той же газете,что и мама.
В 1941 году нас должны были выселить из Энгельса,как выселяли всех немцев,потому что отец родился в Германии. Но он сумел доказать,что он еврей,хотя и родился в Германии. Нас оставили - в том числе мать и бабушку,которые были немки. Мы остались в Энгельсе,а все немцы выехали. Вообще,выезд немцев - это была страшная история.
- Куда их выселяли?
А.Ш. Всех выселили примерно за 4-5 дней в августе 1941 года. Как обычно,это была очередная сталинская хитрость. Вроде бы никто немцев не выселял,все было нормально и хорошо. И даже какие-то демонстративные шаги были в защиту этих немцев.
Моя мать работала в Энгельсе корректором немецкой газеты. Газету она видела последней. Как-то вечером она подписала номер к печати,
поздно вернулась домой (выпуск газеты - дело позднее) и легла спать. А утром к ней пришла бабушка и сказала: “Вот,я тебе всегда говорила!” Оказалось,что в газете - Указ о высылке немцев. “Как,- сказала мама,-не может быть,я же подписала газету”. И тут же вспомнила,что редактор еще оставалась в редакции. Значит,в этот последний момент,уже после окончания корректуры,туда вставили Указ. Таким образом,она узнала,что уволена - это был последний номер газеты. Немцев высылали за Урал. Большая часть моих родственников была выслана в Сибирь и живет там до сих пор.
- И кто же там живет?
А.Ш. Двое дядей и две тети. Одна тетя живет в Аягузе,это в Казахстане. Другая - в Сибири*. Дяди живут в Оренбургской и Кемеровской областях.
- Кто они по профессии?
А.Ш. Они все живут в селах. Один из них,тот,который в Оренбурге,был школьный учитель,сейчас на пенсии,а другой - закончил сельскохозяйственный институт,был агрономом. Тетя в Аягузе была учительницей немецкого языка,а другая тетя не имеет высшего образования,она проработала в совхозе сорок лет.
- Все они учились уже на выселках?
А.Ш. Нет,они успели получить образование до того.
- Ты все время подчеркиваешь,что ты - еврей.
А.Ш. Нет,я не подчеркиваю. Это для меня очень сложный и больной вопрос,который меня всю жизнь мучил.
Я начал чувствовать себя евреем с начала войны. Вернее,как только началась война,я себя сразу почувствовал одновременно и евреем,и немцем. Антисемитизм возродился у нас с началом войны. Я не помню,чтобы меня раньше обзывали евреем на улице. Впервые это случилось осенью 1941 года. Странная,иррациональная вещь!
Реальность поместила меня,не имеющего ни капли русской крови,но говорящего и мыслящего по-русски,жить здесь. Половина моей крови по-настоящему и не проросла во мне. Я не знаю еврейского языка. И я,испытав в связи с моей физиономией и рядом других признаков все неудобства,связанные с этим,никаких преимуществ не ощутил.
Причины антисемитизма в России разнообразны. Тут есть древние причины - ну,чужой,да еще еврей,да еще распявший Христа,да еще устроивший революцию... Ведь революцию-то “провернул” Троцкий! Именно он был здесь с самого начала революции.
Один мой коллега,с которым я вместе учился,обосновывая свой антисемитизм (как-то у меня был с ним многочасовой разговор на эту тему),ссылался на протоколы сионских мудрецов,о которых я,честно говоря,и до сих пор имею самое смутное представление. Во всяком
________________
* Тетя Лиза умерла в 1969 году. (Примечание А. Шнитке.)
случае,это что-то такое,на что все антисемиты ссылались и ссылаются,их главный козырь. Я читал,что это - фальшивка,появившаяся где-то на рубеже прошлого и нашего века. Такая черносотенная фальшивка,которая тут же и была изобличена как фальшивка. И тем не менее этим до сих пор козыряют как доказанным. Протокол сионских мудрецов якобы изобличает евреев в заговоре против человечества.
Война - как бы вопреки прямой логике - разбудила всего,что народ подсознательно из себя изгонял,в частности,антисемитизм. А для меня война определила ощущение двойной неугодности: я был неугоден как еврей,и я же был неугоден как немец. Причем я не ощутил больших неудобств оттого,что я имел немецкую фамилию и мог считаться немцем,-чем оттого,что я был евреем. Война шла с немцами,но почему-то не приводила к дикой антинемецкости! Вот это - иррационально!
Я стал ощущать двойную чужеродность - как полунемец и как полуеврей. Внешне это выражалось в том,что я - жид,каждый мальчишка на улице видел,что я - жид. Но я бывал и немцем в этих уличных ситуациях. Когда война закончилась,я в общем-то немцем вроде бы перестал быть,но евреем продолжал оставаться. И это не прошло,а сильно развилось,несмотря на отсутствие официального антисемитизма.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет,это было в 1950 году,надо было получать паспорт. Я сам должен был решать,кем мне назваться. И тогда,помню,мама была обижена,что я назвался не немцем,а евреем. Но я не мог поступить иначе. Назваться немцем,чтобы “отмыться” от своего еврейства,я считал позором. И с тех пор я числюсь евреем - по отцу.
Странная вещь,но я испытываю чувство половинного контакта и половинного неконтакта с евреями. Потому что я многое понимаю,но многого не принимаю. В частности,среди того,чего я не принимаю в евреях,- легкость в контактах,легкость одного,второго,третьего,четвертого поворота,восприятия. Легкость восприятия новой идеи,мгновенное понимание всякой новой мысли,внимание ко всему новому,что появляется. Все это для меня неприемлемо. И не из-за моральных соображений. Просто есть что-то,что продолжает сохранять незыблемо свое качество,а что-то,что никогда его не обретает. В то время как в евреях я вижу начальное расположение ко всему новому,что появляется,- я имею в виду интеллектуалов,конечно.
- Чувствуешь ли ты еврейское в своей музыке?
А.Ш. Чувствую,но мало. В одном сочинении,в Четвертой симфонии,я с этим соприкоснулся. В кино - в фильме Комиссар. А больше,пожалуй,ни разу. Но я считаю недостойным отмежевываться от этого,доказывая,что я не еврей.
- Многие считают,что eвpeйcкие черты в твоей музыкe cвязaны с обостренным нервом - с тем,что можно найти у Малера. Думал ли ты когда-нибудь об этом?
А.Ш. Я нахожу нечто родственное еврейскому в выразительности Малера,
в остроте. Это как бы сломанная фигура... Но вместе с тем,это имеет и не только еврейское обоснование. В этом - и предрасположенность ко всему новому,немецкому. Именно немецкому,а не французскому или итальянскому.
- Немецкое - оно ведь проявлялось с самого твоего детства - и,наверное,не только в виде разговорного языка?
А.Ш. Да,конечно,было много немецких книг,некоторые у нас до сих пор - оттуда. Большая часть осталась у сестры.
- А какие это были книги: поэзия или немецкая классическая философия? Какие книги читались?
А.Ш. В основном,поэзия. У меня есть четыре тома Гейне довоенного времени,это оттуда. Гёте - тоже,правда,более позднее издание.
- Значит,связь с немецкой поэзией,скажем,с Гёте - идет с детства?
А.Ш. Я читал много по-немецки во время войны. Какой-то ограниченный немецкий язык в нашей семье сохранялся всегда. И когда сразу после войны мы поехали в Вену,куда отец был направлен в качестве журналиста,это не было такой уж неожиданностью. Все логично следовало одно за другим. Постоянная “немецкость” - и в работе отца с матерью,и в пребывании в Вене - конечно,наложила отпечаток на то,что мы делали дома.
- А Фауста Гёте ты прочел в детстве?
А.Ш. Первую часть Фауста я читал. Но не читал тогда всего дальнейшего.
- По-немецки?
А.Ш. Да.
- А по-русски читал?
А.Ш. Да,я пастернаковский перевод Фауста читал еще и потому,что были планы писать оперу по Фаусту с Юрием Петровичем Любимовым в качестве режиссера. И тогда имелся в виду пастернаковский перевод.
Короче говоря,немецкое- это целый круг,который всю жизнь существовал и продолжает существовать.
- Значит,немецкое превалировало?
А.Ш. Нет,этого нельзя сказать. Конечно,превалировало русское. Но все же,это было второе по значению,и нечто не просто литературное,но живо ощущавшееся.
- Ты начал говорить по-немецки - и тут же сразу по-русски?
А.Ш. Конечно,сразу. Это было и то,и другое. Причем какой это был немецкий,мне сейчас судить трудно,наверняка очень примитивный. Это был немецкий язык,в литературной речи не встречающийся,и я думал,что выражения происходят от немцев Поволжья. Но когда я читал письма Моцарта,я вдруг встретил одно или два таких выражения. Он из т о г о немецкого,а не из местного.
- А сказки в детстве были русские или немецкие?
А.Ш. И те,и другие. Из немецких были сказки Гауфа,очень подробно. Я читал их сам. А из русских - сборник Афанасьева,неполный,конечно.
- А религиозные тексты - знал ли ты какие-нибудь в детстве?
А.Ш. Никаких я не знал. Единственное,но важное для меня соприкоснове-
ние с религией в детстве - оставшееся важным до сих пор - это разговоры с бабушкой,совершавшей смертный грех,читая Библию. Это сейчас стало разрешено. А в 1942 году,да еще и в 1960 году католику н е л ь з я было читать Библию! Библия существовала только в святом исходном виде,на латинском. А перевод ее - немецкий,лютеровский - был возможен только для протестантов. И бабушка совершала этот смертный грех,потому что она была абсолютно лишена религиозной среды и церкви,и единственной для нее возможностью эту среду иллюзорно создать - было чтение Библии.
- Это бабушка со стороны матери?
А.Ш. Да. Все мои интересы к религиозной литературе - более поздние. Они начались тогда,когда я прочитал Доктора Живаго Пастернака в 1965 году. Это был год,когда родился Андрей,и мы летом жили в Раздорах. Я тогда прочитал напечатанного на машинке Живаго,выписал оттуда стихи,и до сих пор собираюсь писать вокальный цикл.
- Да,я,перебирая ноты здесь,увидел Магдалину...
А.Ш. Да,ту самую,первое исполнение которой я отменил ил в день концерта. Как я понимаю,оттого,что не достиг того уровня,которого достиг при жизни Пастернак,того уровня,перед которым я могу всатать на колени,но который ещё не могу адекватно музыкально пережить.
- А когда это было написано?
А.Ш. Я начал думать об этом в то лето... У меня есть одна Песня Магдалины...
- У людей пред праздником уборка?
А.Ш. Да,вот эта. Потом есть набросок к одной из песен про судьбу Христа Когда на последней неделе (Дурные дни),есть наброски к первому и к последнему стихотворениям из Живаго. И я довольно много думал об этом.
- Какое у тебя отношение к роману,перечитывал ли ты его недавно?
- А.Ш. Я перечитываю его. Как роман он меня не убеждает окончательно,потому что остается как бы в кругу очень наивных интеллигентских пастернаковских представлений. А стихи - совсем из другого круга.
- А раньше тебе не так казалось?
А.Ш. Раньше так же казалось,только сейчас - еще сильней. Та простота,которой достиг Пастернак,превосходит простоту,достигнутую Анной Ахматовой. Это просто высшее,что дала русская поэзия в этом веке. Не только стихи из Живаго,но и многие другие стихи позднего Пастернака. Но особенно - эти. Это как бы та награда,которую он получил,обратившись к этой теме. Тема сама уже содержит и путь к награде,и немедленное воздаяние.
- Ну,уж если мы говорим о стихах из Живаго - не кажется ли тебе странным,что там есть и откровенно евангельские стихи,и стихи,затрагивающие какие-то на первый взгляд будничные стороны жизни?
А.Ш. Я думаю,что наши традиционные представления о разобщенности
этих двух миров - во многом условны,эти миры неизбежно взаимодействуют. Как происходит это взаимодействие,мы представляем себе традиционно консервативно. А когда мы их,казалось бы,дерзко смешиваем,-может быть,получается то,что надо. Нужно только,чтобы это делалось по „естественному побуждению.
- А почему вообще возникло желание сделать из этого вокальный цикл,так же,как из Фауста - оперу?
А.Ш. Я это начинаю слышать. Я слышу,что это надо петь - и все. Беда только,что я,к сожалению,еще не услышал,как надо петь Пастернака. И я,конечно,со страхом жду,что неизбежно появится кто-то,кто напишет это раньше меня. Но и это не должно заставлять меня торопиться.
- Какое у тебя сейчас отношение к Фаусту Гёте - иное,чем в детстве?
А.Ш. В детстве это отношение было гораздо более заинтересованным. Теперь - менее заинтересованное.
- Какое-то разочарование?
А.Ш. Нет,это нельзя назвать разочарованием. Для меня весь этот круг немецкого сейчас ушел в литературу,а тогда был не только в литературе. Немецкое для меня было внутренне уничтожено и сведено к литературе,когда я увидел,что сама Германия - уже другая.
В меньшей степени я это почувствовал в Австрии. Мне показалось,что Австрия имеет,во всяком случае имела в 1946 году (когда мы там жили) что-то от то т о й Германии,несмотря на то,что в Австрии вроде бы более легкомысленные люди. Австрия в большей степени была направлена в то старое время.
Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 33; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!