Историческая психология 14 страница
Первобытное сознание создает свои символы не в спокойной обстановке, но в постоянной фрустрации. Знаки (угрожающие или благоприятные, не нейтральные) как бы выталкиваются из мотивированного нутра первобытной жизни в виде причудливо связанных цепей ассоциаций. Когнитивный и эмоциональный компоненты потреб-Психологическая история эпох и психических процессов
ностей здесь нерасторжимы. Первобытные мифы быстро поднимаются на горячей опаре первобытных эмоций. И это для магико-мифологического сознания не побочно, это - его суть.
Первобытная картина мира представляет все природные явления результатом чьих-то действий. Каждый человек может вызвать ужасный катаклизм по неведению или злонамеренному умыслу. Ведь природа состоит не из причин и следствий, но из персонажей, с которыми люди находятся в свойстве. Даже умерев, человек не перестает с ними общаться. Мертвецы остаются в компании людей и духов как покровители, вампиры, оборотни, демоны.
Мифология - мировоззрение общества непосредственного общения. Там, где опыт ограничен личными контактами, а цель - выживание родственного коллектива, все одушевлено и наделяется человеческими стремлениями. Различия между социальным и природным воспринимаются слабо, и весь мир - большая община родичей и соседей.
ДОПИСЬМЕННОСТЬ КАК ИНФОРМАЦИОННО-КУЛЬТУРНАЯ СИСТЕМА ПЕРВОБЫТНОСТИ (ОБЗОР ИССЛЕДОВАНИЙ). Хотя для современной психологии очевидно, что человеческая психика есть оперирование знаковыми орудиями (Л.С. Выготский), а человек - существо, производящее символы (Э. Кассирер), психологические различия двух основных типов знаковой организации - устной речи и письменности - далеко не ясны. Является ли письменность механической надстройкой над живым языком, его паразитом (де Соссюр), или грамотный и неграмотный человек различаются как два вида рода Человека символического? Располагает ли дописьменная культура средствами произвольного запоминания и логического мышления или полагается на механическую память и практический опыт?
|
|
|
Вклад психологии в изучение дописьменности и письменности как двух исторических этапов организации че-208
Ментальность исторических эпох и периодов
ловеческого опыта до сих пор выражался преимущественно в сравнительно-экспериментальных исследованиях познавательных процессов представителей так называемых традиционных и современных культур.
Неграмотность в современном обществе - начальный этап интеллектуального развития ребенка, отсутствие образования - социальный и психологический дефект взрослого человека. Установки высокописьменной культуры, естественно, не могут не сказаться в научных выводах. На фоне современных навыков действия с оценочными шкалами оценки и самооценки неграмотных испытуемых выглядят примитивными и не достигающими уровня формальных операций. Иногда исследователь указывает, правда, на адекватность такой психологической организации определенным социально-экономическим условиям. Такое разъяснение, однако, не добавляет теоретической стройности выводам, так как требуется объяснить несоответствие между психофизиологической, социальной устойчивостью личности и <хаосом> ее представлений о себе. Исследуя представителей дописьменных культур, психолог сталкивается с необходимостью установить собственную семантику своих испытуемых, а шире - сформировавшую их дописьменную социально-семиотическую систему. Эта задача выходит за рамки профессиональной компетенции психолога-экспериментатора. Аналогов подобной системе в его обществе нет. Остается искать помощи у культурологии, но и здесь понимание дописьменных обществ было долгое время окрашено европоцентризмом и <текстоцентризмом>". Существенные изменения происходят в последние десятилетия.
|
|
|
|
|
|
На Западе интерес к диаде <дописьменность - письменность> был в значительной степени стимулирован броскими обобщениями канадского социолога М. Маклюэна (1911-1980), который в 60-е гг. привлек внимание к общественным и психологическим последствиям развитя коммуникации [см. McLuhan, 1962].
М. Маклюэн считал, что форма коммуникации определяет исторический тип культуры и личности. В целом
Психологическая история эпох и психических процессов
его точка зрения принята большой группой зарубежных (в основном американских) исследователей дописьмен-ных и раннеписьменных культур, хотя со значительными поправками. Прежде всего они исследуют весь комплекс коммуникативной организации опыта, в том числе применительно к сознанию и деятельности человека, а также исторический характер этой организации.
В исследованиях 1970-1990-х гг. объединяются этнографы и филологи-античники, историки и социологи, фольклористы и психологи, специалисты по массовой коммуникации и философы. Подъем в изучении устной традиции и ее отношения к письменности сопровождается переходом от специально этнографических, этнопсихологических, фольклористических, лингвистических разработок материала к своего рода комплексному культурно-историческому подходу, выходящему за узкодисциплинарные рамки. Термины <orality> (оральность, т. е. устно-слуховая организация информации) и <literacy> (грамотность, т. е. визуально-графическая организация информации) становятся обозначениями психосоциальных, психосемиотичес-ких, социологических механизмов духовной культуры, а иногда и синонимами двух исторических типов общества.
|
|
|
Внимание, которое проявляют исследователи к психике и личности носителей знания, не в последнюю очередь связано с тем, что дописьменная традиция, в отличие от письменной, поддерживается живыми, действующими людьми, а не фиксированными знаковыми системами.
<Переоткрытие оральности> (так иногда именуют суть инноваций 1990-х гг.) сводится не только к расширению эмпирической базы старых теорий, но и к перестановке акцентов в понимании целей и характера исследований.
В русле послеструктуралистского этапа развития обществоведения на Западе осуждается перенос моделей письменного знания надописьменное. Фактологическую основу наших представлений о народной культуре и ее пред-Ментальность исторических эпох и периодов
ставителях теоретики нового подхода рассматривают как продукты обработки <графическим рассудком> (в том числе историей, этнографией, психологией) стихии устной речи. Письменность весьма агрессивна, и процедуры записи, грамматической нормализации, классификации разрушают ткань знания, не знающего логико-дискурсивного упорядочения, и создают нечто иное. Научно-концептуальное видение иных культур отражает тенденцию высокописьменной цивилизации строить устную речь в соответствии с законами письменной системы, а не наоборот. <Мы - читатели книг, и в качестве таковых столь образованны, что с большим трудом воспринимаем устный универсум коммуникации или мысли иначе, чем вариант литературного универсума>, - резюмирует У. Онг [Ong, 1982, р. 2]. Структурализм К. Леви-Строса, отождествившего законы психики со структурами письменного текста, стал для нового подхода символом жесткого логицизиро-вания. В противовес строятся исследования оральности, которые исходят из того, что в дописьменных обществах нет анархии устной стихии, а есть свои закономерности передачи и хранения информации.
ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯДОПИСЬМЕН-НОГО ОБЩЕСТВА. Пресловутый вопрос <Был ли первобытный человек личностью?> вызывается, как правило, <несобранностью> биологических, социальных, духовно-психологических характеристик представителя архаики в единстве самопереживания и самосознания.
Исследователь, привыкший к четким логическим критериям и самоопределениям личности, должен или признать, что в обществе, где эти измерения едва намечены, личность не существует, или искать иные способы (в том числе неписьменные) выражения личности в культуре.
Серьезная попытка описать структуру психики личности в качестве элемента дописьменной технологии знаний принадлежит американскому филологу У. Хэйвлоку. Ана-Психологическая история эпох и психических процессов
лиз дописьменной организации начинается с выяснения в общих чертах способа поддержания стабильности общества, находящегося на первоначальных стадиях исторического развития.
Человек первобытного общества формируется в единстве практических, познавательных, коммуникативных задач культуры, в которой отсутствуют опосредованные (письменные) способы передачи опыта и познание погружено в общение. Знание неотделимо от непосредственной коммуникации, несущей в себе эмоциональное, познавательное, социально-властное, воспитательное воздействие.
Точность в передаче знаний без помощи письменности поддерживается контролем за сообщением на трех уровнях:
1. Внутренней синтаксической связью языка.
2. Внешним (смысловым и ситуативным) надзором за употреблением речи.
3. Ритмизированными приемами индивидуального запоминания и усвоения речи [см. Havelock, 1978].
<Единственно возможной вербальной технологией, способной гарантировать сохранение и закрепление передачи, было ритмическое слово, умело организованное в вербальные и метрические модели, которые были достаточно надежны, чтобы сохранять свою форму> [Havelock, 1963, р. 43].
Общество непосредственной коммуникации создает надежные и гибкие способы закрепления социального опыта, опирающегося на слово и память. Строение индивидуальной психики и соответствующих ей знаковых систем культуры обусловлено задачей надежного запоминания. Культура является мнемонизированной (так же как при рассмотрении с других позиций она может быть названа моторно-слуховой, коммуникативной, аффективной и т. д.).
Психологическая организация личности с этой точки зрения является результирующей мнемонической задачи
Ментальность исторических эпох и периодов
и средств запоминания. Первобытная память, как и логическая, иногда требует высокой точности запоминания, и тогда она превращается в эйдетическую память, стоящую на границе с восприятием.
Но гораздо чаще степень точности воспроизводимого материала не очень велика. В традиционных обществах передача трудовых навыков происходит не теоретически, а непосредственно. Роль относительно простых, заученных до автоматизма операций велика. В этих обстоятельствах роль опосредованного запоминания, как можно судить по современным межкультурным исследованиям в психологии, менее велика, чем у современного человека. Но память, помимо функций закрепления элементов трудовой деятельности, играет еще важную роль в связывании человека с его общностью, в создании образа <Я>. В этом качестве современная и первобытная память действуют по-разному. Мнемоническая функция первобытного человека принимает форму мифологической памяти, пронизанной фантастическими образами, со своей специфической системой опосредования и знаковыми средствами закрепления информации. Отсюда - путь к выделению двух типов мнемонизации, логического и образно-фантастического, которые в первобытности слабо расчленены.
Заметим, что представление об особой роли фантастических образов для запоминания в дописьменных культурах разделяется многими этнографами и психологами. В первобытном сознании, как и в первобытном мифе, все связано многозначными связями, сложность которых основывается на фундаменте очень простой, нерасчлененной жизнедеятельности.
Так, семья (шире - кровнородственное объединение) - первичное звено по переработке чувственного материала в символы и стереотипы. В семейной среде можно проследить всю последовательность семиогенеза - от неоформленных детских впечатлений к знакам и символам.
Необходимо подчеркнуть, что <семейная память> организует семейные воспоминания и своими, <горячими спо-213
Психологическая история эпох и психических процессов
собами>, отличными от <холодной>, массовой коммуникации. Для традиционной семьи выработанные ею самой мнемотехники являются преобладающими. Отсчет наших первых впечатлений происходит в рамках фамильных преданий, самые нижние слои памяти неизбежно домашние по характеру и содержанию. Эта <нулевая линия> психической организации у современного человека нащупывается психоанализом под слоем <вторичного> материала, но вполне отчетлива у человека архаики.
Обратим внимание на еще одно обстоятельство. Коллективная память дописьменного периода представляет собой сумму знаний, хранящихся в памяти живых людей, поэтому она нуждается в непрерывном повторении и зау-чивании фактов, составляющих ее содержание. Необходимость точности воспроизведения приводит к созданию укрупненных, постоянно повторяющихся смысловых блоков (магические формулы, сказочные зачины, стереотипные характеристики и т. д.), которые ритмически организованы в ансамбли, называемые Хэйвлоком племенными энциклопедиями (пример - поэмы Гомера). Как можно достичь максимальной эффективности заучивания и воспроизведения материала, когда источником информации является речь (часто ритмизированная и эмоционально окрашенная), когда знания существуют в виде истории богов и героев, а не в понятийной форме? Только путем идентификации с персонажами сюжета и соучастия в действиях рассказчика.
Психологические механизмы первобытной технологии знаний представляют собой состояние полной эмоциональной включенности в события, о которых повествуют и которые требуется запомнить. <Идентифицироваться с исполнением, как актер идентифицирует себя со своей ролью, - единственный способ добиться того, что нужно> [Havelock, 1963, р. 45].
Рассказ первобытного сказителя несет в себе гипнотический эффект. Воспроизведение же материала в этом случае неотделимо от импровизации, оно сопровождается
Ментальность исторических эпох и периодов
психомоторной активностью (пением, пантомимой или танцем) и мобилизацией всей энергии. <Эпос должен быть рассмотрен не как акт творчества, но как акт воспроизведения и пересказа. Его покровительница - Мнемозима, в которой символизируется не только память, рассматриваемая как духовный феномен, но, в большей степени, общее действие воспоминания, пересказа, запоминания, которое происходит в эпической поэзии> [Havelock, 1963, р. 45].
С энергетической точки зрения подобный тип запоминания и воспроизведения неэкономен, но это и служит залогом надежности сохранения материала, который <впечатан> в личность и организм, а не подан каким-либо фрагментом информации.
Постоянная идентификация с рассказчиком ради запоминания предполагает сильно развитые навыки имитации телесных движений собственника. На полюсе социальных отношений первобытное воспоминание-исполнение-сопереживание предусматривает повышенную конформность, авторитет для первобытного человека - это всегда звучащий и воспроизводимый авторитет.
И наконец, указанная форма психики исключает высокое развитие индивидуального самосознания и рефлексии. Четко очерченное <Я>, сопротивляющееся резким изменениям, уничтожает основу эмоциональной идентификации, которая очень важна при обучении в дописьменной культуре. Выделение рефлексивного <Я> означает конец культуры непосредственного общения. <...Сама субстанция культуры, ритма, синтаксиса, сюжета эпоса предполагает ситуацию, где <Я> не существует. Это обеспечивает технику самоидентификации, магию речи, гипноз длительности. <Я> прекращает мою абсорбцию в эпосе, <Я> означает конец эпоса. Его структура должна измениться и уступить место языку, способному выражать не действие и сопереживание, но то, что спокойно наблюдают и о чем размышляют...> [Havelock, 1963, р. 217].
Личные воспоминания вовлекают человека в общественную жизнь, его сознание через сеть ассоциаций вхо-215
Психологическая история эпох и психических процессов
дит в коллективную память рода. В первобытном сознании грани между прошлым, настоящим и будущим, различия между общим и единичным смутны.
Писатель Т. Манн тонко описывает ассоциативный узор такой памяти: <Это была склонность связывать мысли, настолько подчинившая себе внутреннюю его жизнь, что стала прямо-таки ее формой, и его мышление почти совсем ушло в такие ассоциации. На каждом шагу душу его поражали и далеко увлекали соответствия и аналогии, сливавшие в одно мгновение прошлое и обещанное и придававшие взгляду его как раз ту расплывчатость и туманность, которая появляется в минуты раздумья. Это был род недуга, но недуг этот не был его личным уделом. Он был, хотя и в разной степени, очень широко распространен...> [Манн, 1968, с. 108]
Доистория противостоит истории как непосредственность человеческих связей - их отделению от человека, естественность - искусственности, мифологизм - рациональности, коллективность - индивидуализированности, цикличность - линейности, непрерывность - дискретности.
Письменность (уже - литература) создает биографию личности, мифология - коллективную память. Уникальность индивидуальной жизни находится вне разрешающих возможностей коллективного опыта.
<Сообщения этого рода рассчитаны были на мгновенное восприятие, закреплять их в памяти коллектива не было надобности. Однако в случае, если возникла потребность запомнить, закрепить в сознании поколений память о каком-либо исключительно важном эксцессе - подвиге или преступлении, - естественно было обратиться к аппарату коллективной памяти, разработанному механизму мифологических текстов> [Лотман, Минц, 1981, с. 40]. Хотя жизнь доисторического человека переполнена незатейливыми хлопотами и простыми эмоциями, наука уделяет им должное разве что в путевых заметках и в ностальгических трактатах о золотом
Ментальность исторических эпох и периодов
веке на лоне природы. Сама первобытность неукоснительно поставляет потомкам психомоторные схемы живого тела и символы питания и размножения.
Смысл жизни при попытке его выразить разбивается на слова, образы, на последовательности отдельных историй. Это уже не просто коллективная эмоция, которой достаточно наглядного (и безъязыкого) проявления в жесте, выкрике, пантомиме. Словесное выражение должно переложить эффект в рассказ. Но, как отмечалось выше, первобытный рассказ - это не чисто словесный текст, но непосредственное общение-заражение. Соучастие как непременный элемент ритуальной коммуникации вытекает из непосредственного, жестово-мимического характера действия. Мифологический знак-жест воспринимается со священным трепетом, идущим от эмоциональных глубин личности. Миф нельзя до конца осмыслить, его жизненный смысл надо постигать всем существом. Выработка рационального отношения к мифу означает почти полное обездвиживание тела. В первобытной культуре рациональное начало борется с мифологическим, но никогда не может победить вследствие непосредственного характера отношений в этой культуре. Явление опосредования означает отсечение индивида от стихии непосредственного внушения. Он становится индивидуальной единицей, способной противостоять психическому заражению со стороны своих ближних. Человек очерчивается как индивидуальная история. Аффективный комплекс первобытности загоняется в подполье истории, но не исчезает.
Психологические основы античности
ОТ ДОИСТОРИИ К ИСТОРИИ. Первобытную эпоху называют доисторией. Собственно история начинается в наиболее развитых частях ойкумены (долины Нила, Тигра и Евфрата, Инда, Хуанхэ) около 5 тыс. лет назад (третье тысячелетие до нашей эры). Приметы новой эпохи обще-Психологическая история эпох и психических процессов
известны: земледелие и скотоводство, металлы, города, государство, письменность. В XIX в. американский этнограф Л.Г. Морган определял наступление истории (<цивилизации>) по выплавке железа и появлению буквенного письма. Ф. Энгельс в <Происхождении семьи, частной собственности и государства> (в связи с исследованиями Лью-иса Г. Моргана) присоединил к моргановскому списку классы, частную собственность и государство. К. Ясперс ведет историю от появления письменных свидетельств: <К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности. Лишь словесные данные позволяют нам ощутить человека, его внутренний мир, настроение, импульсы. Письменные источники нигде не датируются ранее 3000 г. до н. э., следовательно, история длится около 5000 лет> [Ясперс, 1991, с. 55-56].
В представлении историков ментальностей указанные достижения связаны с городом. Город зажигает в крестьянском окружении очаги новой жизни. Урбанистический уклад разворачивается в цивилизацию, которая врастает в деревенский мир, трансформирует его, но не сливается с ним. Город грабил деревню, за ее счет он воздвигал свои каменные башни и храмы, школы и театры, кормил своих чиновников и люмпенов. Деревня откупалась и жертвовала необходимым, но сохраняла ядро своего существования: натуральное хозяйство, большую крестьянскую семью, простой быт, непосредственные отношения между людьми, сезонный ритм жизни, традиционные верования и крестьянскую ментальность. Деревня была неграмотна, но прекрасно передавала опыт от поколения к поколению через живой пример, устное предание и ритуал. Крестьянская цивилизация исчезает, когда ручной труд на полях заменяется машинами, а тесная соседская общность и древний быт - независимой и комфортабельной жизнью фер-Ментальность исторических эпох и периодов
меров (в СССР на обломках разрушенного коллективизацией крестьянского мира воцарилось смешение городского и деревенского укладов).
Сила истории ментальностей состоит в объяснении глубинной розни между культурными укладами. Город и деревня действительно относятся к разным временам, т. е. имеют собственные ритмы существования.
Современные языки определяют внезапность и неповторимость словом <событие>. Городская цивилизация со-бытийна, она нуждается в жизненном разнообразии и политических новостях. Быструю, событийную расчлененность жизни можно назвать коротким временем. <...Короткое время является наиболее капризной, наиболее обманчивой из длительностей> [Braudel, 1958, р. 46]. Стремительные и плохо объяснимые колебания событий, перемежаемые скандалами, кризисами и прочими явлениями политической взрывчатости, составляют среду индивидуализированной личности. Место (точнее, время) обитания традиционного крестьянства иное, и найти общий язык с нервными потребителями политических сенсаций человеку крестьянской цивилизации крайне трудно.
ИСТОРИЯ И ПИСЬМЕННОСТЬ. В перечне достижений, обозначающих рубеж между историей и доисторией, чаще других фигурирует письменность. Это объясняется тем, что, во-первых, исторические науки (в том числе историческая психология) основываются прежде всего на письменных свидетельствах, поэтому предмет <история> в основном совпадает с границами массива писанных документов (археология, этнография для традиционной историографии - <вспомогательные дисциплины>); во-вторых, письменность обозначает водораздел двух культурных и человеческих складов, лучше и универсальнее чем технологические, экологические, социальные предметы. Например, древнеегипетское государство возникло и долгое время существовало в каменном веке, этнографы
Психологическая история эпох и психических процессов
обнаруживают у первобытных народов подобия классов и т. д. Письменность же расчленяет жизнь на события и факты, она более приспособлена для передачи индивидуального и уникального, чем устная традиция.
В общераспространенном значении слова письменность - это запись и передача информации, в менее распространенном - форма существования книжного, <образованного> человека, во всяком случае, его интеллектуально- духовного <Я>. Письменный труд не просто обеспечивает средствами к жизни, но в некоторых случаях сам является особой жизнью. Можно говорить о самостоятельной скриптосфере (сфере письменности) и характерной для нее ментальности. Скриптура" многослойна. Графическая запись дает начало техническому употреблению письма (административно-канцелярскому, образовательному, бытовому). Техническое письмо начинает отпочковывать-ся от искусства и магии, возможно, еще в палеолите и уже на наших глазах дает жизнь языкам ЭВМ. Последние обслуживают деятельность, но могут рассматриваться и как конденсированные мыслеабстракции, предельно отдаленные от чувственности и человека. Между тем сущностью письменной цивилизации является посредничество между мыслью и действием. Жизнь, отраженная в зеркале письменности, становится особой, вербальной жизнью.
Несомненно, что гуманитарные науки входят в письменную ментальность вместе с мифологией, религией, литературой, искусством, философией, хотя не так <горячо>, как миф, религия, искусство, и не так обобщенно, как философия. Перечисленные формы общественного сознания - разновидности письменной технологии знания, инструменты создания книжного <Я>. Они разделены на два больших класса границей, которая проходит между литературой и гуманитарными науками, - смежными, но <разноподданными> подвидами двух письменных <держав>; в одной личный опыт принимается достаточно прямо, в другой - очень опосредованно, через жесткие ограничения <субъективизма>.
Ментальность исторических эпох и периодов
Сила самовыражения жизни от горячих магико-мифо-логических текстов, <написанных> телодвижениями, органическими отправлениями, возгласами, до автоматических информационных систем затухает. Между двумя указанными полюсами находится собственно письменность как скриптоцивилизация, т. е. искусство отраженной жизни. Воспроизведение и моделирование предметных реальностей входит здесь в работу по созданию <как бы реальности> для пребывающего в тексте <Я>. Графическая запись не просто обеспечивает сохранность наблюдения и мысли, она создает реальность такой же достоверности и наглядности, как и природа. Мир, извлекаемый из букв алфавита, обладает своей чувственной фактурой. Литература демонстрирует, как из значков можно создавать целые миры.
СОЦИАЛЬНЫЕ И КУЛЬТУРНЫЕ РАЗЛИЧИЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ И ОПОСРЕДОВАННОЙ КОММУНИКАЦИИ. Вот как описывают многочисленные социальные и психологические различия между дописьменностью и письменностью английские исследователи Дж. Гуди и И. Уотт: <В дописьменных обществах культурная традиция передается почти полностью непосредственной коммуникацией, и изменения в ее содержании сопровождаются гомеостатическим процессом забывания или трансформации тех частей традиции, которые перестают быть необходимыми или соответствующими. Письменные общества, с другой стороны, не могут отбросить, абсорбировать или изменить прошлое таким способом. Вместо этого его члены сталкиваются с постоянно записываемыми версиями их прошлого и верований; и потому прошлое отделяется от настоящего. Становится возможным историческое исследование. Это в свою очередь вдохновляет скептицизм, и скептицизм не только к легендарному прошлому, но к идеям, касающимся космоса как целого. Следующая ступень - построить и проверить альтернативные объяснения. И из всего этого выра-Психологическая история эпох и психических процессов
стает тип логической специализированной и кумулятивной традиции Ионии VI в. до н. э. Тип анализа, заключенный в силлогизме и в других формах логической процедуры, явно зависит от письменности> [Goody, Watt, 1963, р. 344-345].
Социолого-культурологические различия дописьменной и письменной систем передачи информации можно суммировать как ряд дихотомий [приводится по кн.: Ong, 1982, р. 14-15].
1. Аддитивность - субординация. Устное изложение как тип организации материала, в отличие от письменного, лишено четкого синтаксического соподчинения членов предложения. Постоянные повторы устной речи создают замкнутую концентрическую структуру, тогда как письменность - упорядоченно-линейную.
2. Накопление - аналитичность. Опора на формулы, т. е. использование экспрессивных и ритмических средств-клише служит воспроизведению некоторого опыта, а не исследовательски-познавательному движению авторской мысли, как в научном тексте.
3. Избыточность - точность. Однозначность, точность, экономичность языковых средств порождены письменным языком. Избыточность сообщения неизбежна при хранении опыта в живой памяти и его устной передаче от поколения к поколению.
4. Консерватизм - новаторство. Включение в устную традицию принципиально новых формул и фактов затруднено приверженностью к прошлому опыту. Явной ориентации на будущее дописьменное сознание, в отличие от письменного, не знает.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!