Ю.О. Домбровский. «Факультет ненужных вещей»
Как работал тот губительный механизм? Шаламов считал, что погибали случайно выбранные. Солженицын — что гибли лучшие. Писатель Юрий Домбровский, пожалуй, ближе к Шаламову. Он написал известный роман «Факультет ненужных вещей» — так его герои называли советскую юриспруденцию. Зачем изучать право в государстве, где человека могут мгновенно лишить всех прав, намеренно или случайно? Вот и юридический факультет становится факультетом никому не нужных вещей. Этот роман выделяется из лагерной прозы прежде всего оптимистичным жизнерадостным героем. Зыбин был на грани того, чтобы попасть между жерновами адского лагерного механизма, но вроде бы удачно выходит из казавшегося безвыходным положения. Алмаатинский процесс, по которому он должен был проходить обвиняемым (не зная за собой никакой вины), закрылся не открывшись. Что-то не сработало в Москве. Вновь непредсказуемо задули ветры истории, и это спасло жизнь Зыбину. Однако потери Зыбина может оценить только он сам. Зыбин лишился любимой женщины. Вся жизнь его теперь стала иной, вместе с любимой женщиной исчезли из жизни цвета, краски, милые звуки...
В «Хранителе древностей» (в первом романе дилогии Домбровского, который предшествовал «Факультету ненужных вещей») постепенно, от главы к главе сгущается атмосфера страха и угнетения, недоверия и подозрительности. Люди начинают исчезать один за другим. Количество участвующих в действии персонажей на протяжении рассказа остаётся примерно одинаковым. Новые персонажи лишь замещают выбывших. Наиболее стойкими и долговечными оказываются... древности. Разве может человек сравниться с цветком акации, которому три тысячи лет, или с глиняными черепками — свидетелями тамерлановского нашествия? Люди могут лишь судорожно цепляться за жизнь и уповать на судьбу.
|
|
|
Кажется, что история, археология являются для Зыбина единственным средством закрепиться в вечности или хотя бы прикоснуться к ней. Одно из главных его занятий в музее — надписывание текстовок над экспонатами. Он даёт имена этим безмолвным свидетельствам прошлого. Он, и только он, получает право продлевать жизнь экспонатам. Манипуляции историей — это занятие директора музея и массовички, которые противопоставлены Зыбину и по моральным критериям, и профессионально.
В конечном счёте отношение к истории становится моральным критерием:«Всех неустойчивых, сомневающихся, связанных с той стороной, готовящихся к измене, врагов настоящих и будущих, всю эту нечисть мы заранее уничтожаем. Понял? Заранее!
Понять-то понял, — сказал я, — чего ж тут не понять... Но разве можно казнить за преступление до преступления? Это значит — карать не за что-то, а во имя чего-то. Так ведь эдак жертву Молоху приносят, а не государство укрепляют. Молоху-то что? Он бронзовый! А вот Советскому-то государству не поздоровится от такой защиты.
|
|
|
А мы вот уничтожаем во имя нашей революции, — негромко крикнул директор и топнул сапогом. — И будем уничтожать. Поэтому не спрашивай другой раз, почему».
В отличие от Солженицына, который видел свою задачу в яростном разоблачении и обличении коммунистической системы, Домбровский рассматривает коммунистическую систему как частный случай исторической несправедливости и неправедности земного суда. Это подчёркивается у Домбровского библейским контекстом. Мы с вами помним, что тема эта была поднята на трагическую высоту в романах Достоевского и Толстого.
История, на фоне которой развиваются события, расписывается подробно и поэтично. Получая право на интерпретацию современности, вожди на этом не останавливаются. Их задача — распространить своё абсолютное право в том числе и на прошлое. Они не только строят будущее, не только переделывают настоящее. Они подчиняют своей безусловной власти и историю. Так история для них теряет сакральный смысл и нравственную неприкосновенность. Хранитель пытается снять конфликт между историей и вечностью. А ведь этот конфликт в романе сквозной. «Я говорил ему о той вулканической почве, на которой возникло это молодое, поразительно сильное и живучее течение, о том, что когда в начале нашей эры республика превратилась в монархию, а вождь её — сначала в императора, а потом — в бога, для обнажённой, мятущейся человеческой мысли не осталось ничего иного, как отвернуться от такого бога и провозгласить единственным носителем всех ценностей мира человека».
|
|
|
В архиве Домбровского хранится авторское послесловие к книге «Факультет ненужных вещей», названное «К историку». В нём, в частности, сказано:«Не написать её я никак не мог. Мне была дана жизнью возможность — я стал одним из сейчас (1975 год) уж не больно частых свидетелей величайшей трагедии нашей христианской эры. Как же я могу отойти в сторону и скрыть то, что видел, что знаю, то, что передумал? Идёт суд. Я обязан выступить в нём. А об ответственности, будьте уверены, я давно уже предупреждён».
«Факультет ненужных вещей» начинается с того, что у одного из профессоров арестован брат, усомнившийся на лекции перед студентами в том, что падение Римской империи — это следствие восстания рабов. «Не знаю, что имел в виду Иосиф Виссарионович, но факт тот, что после спартаковского восстания Рим просуществовал ещё пятьсот пятьдесят лет и сделался мировой империей», — фраза, произнесённая в аудитории и стоившая ему свободы. Директор музея поясняет, что истина — не то, что было, а то, что сказал Сталин. В пример он демагогически приводит бригадира Потапова, у которого арестовали брата и который якобы говорит:
|
|
|
«...разве говорит „не верю, не может быть, не правы органы? Нет, он говорит: „Раз взяли Петьку, значит, было за что взять? Вот так думает простой мужик-колхозник про свою родную советскую власть. А мы, интеллигенция, хитрая да лукавая... не обижайтесь, я сам из того же теста, поэтому так и говорю...»
Характерна логика, которой он руководствуется. Что же страшного в той «ошибке», которую якобы допустил брат профессора? «Ведь если у вождя ошибка здесь, то могут быть ошибки и дальше? Значит, он говорит не подумав, ведь так? Ну, или говорит не зная? Это тоже не лучше. Но ведь как же тогда можно считать вождём человека, который... Нет, нет, это совершенно немыслимо! Это вы, я, он, она могут ошибаться, а вождь — нет! Он не может. Он — вождь! Он должен вести, и он ведёт нас. „От победы к победе? как это написано на стене вашего института. Он мудрый, великий, гениальный, всезнающий, и если мы все будем думать про него так, то мы победим.
Ваш брат арестован потому, что он поставил все эти истины под сомнение, хотя бы в одном отдельном пункте. А это уже преступление, за него судят. Вот и всё».
Директор — фанатичный атеист, но он же — убеждённый богостроитель. Он представитель поколения, которое отказалось от Бога в душе ради идолов, ради бога во плоти. В этой апологии культа личности примитивные размышления становятся основой существования могущественной цивилизации.
Буквально через несколько страниц Зыбин подвергает всё это сомнению. Сомнение здесь — лучшее средство сохранения личности. Арест становится аналогом рока, судьбы. Он столь же неожидан и непредсказуем. Это и есть гнев или благоволение небес. Разгадка ареста, его причин — это разгадка тайны мироздания, и здесь нет преувеличения.
Фабула «Факультета ненужных вещей» проста: Зыбина арестовывают за пропавшее золото, желая сфабриковать в Алма-Ате большое судебное дело о вредителях — подобно московскому делу. Доказательства здесь не имеют никакого значения. Следователь прямо говорит, что юридический факультет — это «факультет ненужных вещей», подразумевая под ненужными вещами излишние процедуры доказательства вины и т. п. Этому циничному насилию, которое называет себя «поиском истины», личность может противопоставить только одно — волю к жизни. Зыбин держится за жизнь, пытается дискредитировать следствие, оттянуть развязку. И вот — везение: в системе НКВД что-то не срабатывает, и Зыбин, нашедший в себе силы сопротивляться и не признаваться в преступлении, которого он не совершал, выходит на свободу. Следователи, мучившие его, остаются без работы и под угрозой ареста. Произведение стало романом, когда писатель вписал эту фабулу в библейский контекст, раскрыл психологию героев, обратив особое внимание на психологию предателей и «информаторов».
Зыбин — ровесник директора — одухотворяет прошлое. Зыбин словно воочию видит перед собой драмы, разыгрывавшиеся много веков назад. Но ему трудно рационально воспринимать те драмы, которые разворачиваются у него на глазах.
«Зачем? Почему? За что? Да разве я мог задавать себе такие вопросы? Только дурак сейчас спрашивает: за что? Умному они и в голову не придут. Берут, и всё. Это как закон природы, — говорит Зыбин своей возлюбленной Лине. — Только я не могу уже больше переживать это унижение, этот проклятый страх, что сидит у меня где-то под кожей. Чего мне не хватает? Меня самого мне не хватает».
Правота Лины или правота сомневающегося и страдающего человека? Лина — это сама плоть и сама пошлость, обычная осторожность легко прячущейся рептилии. «Пошлость-то всегда права», — говорит Зыбин.
Первая часть «Факультета ненужных вещей» заканчивается арестом Георгия Николаевича Зыбина. Формально отсюда только начинается его тюремная история. Однако всё, что предшествовало этой части (включая «Хранителя древностей»), — лишь великолепное, величественное предуведомление, без которого роман не стал бы романом.
«...Став Великими, империи почему-то всегда начинают голодать», — ехидно размышляет Зыбин. Подобные размышления дорого обходятся ему, превращаясь в знаменитое оруэлловское «двоемыслие» и прорываясь время от времени наружу.
В сцене, где рассказывается о беседе Зыбина с директором городского музея, вдруг «между ними... возникает некто — человек секретный, фигуры не имеющий. Он рождается прямо из воздуха этого года — плотного, чреватого страхами — и идёт третьим, вслушивается в каждое их слово, запоминает их всех и молчит, молчит. Но он не только запоминает. Он ещё и перетолковывает услышанное. И перетолковывает по-своему, то есть по самому страшному, не совместимому с жизнью. Потому что он самый страшный человек из всех, кто ходит по этому побережью, из тех, кого сейчас несут суда, машины и самолёты. Он непостижим, бессмыслен и смертоносен, как мина замедленного действия.
Позже выяснится, что он ещё и очень, смертно несчастен.
Он навеки замкнут в себе. Потому что эти двое носят его в себе, всегда — третьего».
Трудно представить себе Зыбина унывающим, отчаявшимся человеком. Конечно, здесь присутствует элемент идеализации. Однако изящный, лёгкий стиль изложения резко контрастирует с патетикой лагерной прозы. Можно сказать — выгодно отличается, раздвигает её рамки, расширяет возможности.
Все современные коллизии размыкаются у Домбровского в вечный спор, начавшийся ещё в начале нашей эры: кем был Иисус Христос? Праведным ли был суд над ним? Художественная задача этих страниц очевидна: даже на фоне признанного историей неправедным суда те «следственные действия», которые ведутся в отношении сегодняшних заключённых, кажутся героям романа подлинным адом.
Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 33; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!