Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 50 страница
364
но и построить более совершенную процедуру моделирования в качестве определенного приближения к действительности. Почему, изучая когнитивный процесс производства и понимания метафоры, исследователь должен ограничиваться лишь тем, что говорили до него философы, и тем, как выглядит метафора в повседневном языке или в логике? Почему бы не изучить различные подходы к исследованию метафоры, предлагавшиеся в других науках? В своем исследовании я мог бы уделить больше места литературоведческим работам по метафоре, но не стал этого делать, поскольку фокус моего внимания был намеренно сосредоточен на метафоре как на механизме познания (cognitive device). А для исследования различных теорий, касающихся познания, больше всего может дать психология. Моя приверженность формальным структурам (компьютерная метафора) заставляет искать аргументы и доказательства также и в кибернетике и математике. Новая дисциплина, которую часто называют «когитология», объединяющая философию, психологию, лингвистику и кибернетику, в наибольшей степени соответствует моему подходу.
Междисциплинарный характер данной работы необходимо означает, что мой подход часто и намеренно оказывается эклектичным. В худшем случае эклектичный подход совмещает идеи и данные, которые не согласуются друг с другом или же ведут к явным противоречиям. Надеюсь, что я избежал этой опасности, но если будущие рецензенты обнаружат в моей работе противоречия, я готов к отступлению и к модификации моей теории. Предпочитая дурной схеме схему, которая не столь плоха, но в то же время и не вполне хороша, я нахожу возможным сочетать идеи и аргументы, не имеющие непосредственного отношения друг к другу. Я считаю хорошим эклектизмом совмещение идей и данных, которые могут быть оправданы с помощью хороших теоретических аргументов, особенно (применительно к данной работе) при помощи квазиматематических структур. Я стремился, хотя, быть может, и не всегда успешно, использовать психологические и лингвистические данные (без искажения, однако иногда с некоторой переинтерпретацией) для обоснования философских аргументов в пользу рассмотрения метафоры как когнитивного процесса. Такой подход предлагался и другими исследователями в их статьях, разделах монографий и докладах на конференциях [11]. Однако мне неизвестны попытки применить к исследованию метафоры когнитивный подход в таком объеме, как это делается в данной работе. Представляется неизбежным, что некоторые ее выводы покажутся небесспорными,и я с готовностью принял бы участие в дальнейшем обсуждении природы метафоры с теми, кто серьезно интересуется данной проблемой, но, может быть, иначе подходит к ее объяснению.
|
|
|
Ради максимально возможной отчетливости выводов и конкретизации ряда абстракций в работу включены многочисленные примеры метафоры, извлеченные из двух основных источников:
|
|
|
365
(1) литература, особенно поэзия, и (2) наука. Когда же ни в том, ни в другом источнике мне не удавалось найти примеры, подходящие для иллюстрации какого-либо тезиса, я конструировал свои собственные.
В заключение, прежде чем читатель погрузится в пучину теории, позвольте мне сделать некоторые предупреждения, в частности, указать на то, какие задачи данная книга намеренно не ставит перед собой. Я делаю это на основании прежнего опыта с моей более ранней книгой о метафоре [8], имея в виду будущих рецензентов.
Отмечу сначала как положительный факт то обстоятельство, что, стремясь сохранить последовательность в моем эмпирическом подходе к исследованию как семантики, так и истинности, я сочетаю многозначную истинностную логику с комбинационной теорией истинности, включающей аспекты теории непротиворечивости и соответствия. Это может показаться читателю чем-то вроде подвига, достойного Гудини; позвольте мне заверить читателя в том, что выполнение этой задачи оказалось очень нелегким делом и что меня до сих пор беспокоит место, занимаемое в моей теории традиционным понятием противоречия.
|
|
|
Предлагать семантический анализ метафоры, игнорируя при этом перформативные функции метафоры, — значит обречь семантический анализ на неполноту. Однако подход к метафоре как к речевому акту не существен для теории, рассматривающей метафору как когнитивный процесс. Моя теория находит дополнение, прежде всего, в исследованиях речевых актов. Но если я расширяю свою теорию в данном направлении, почему бы не расширить ее в других направлениях, таких, как литературная критика, роль метафоры в мифе и отношение между метафорой и символикой? Единственное, что я могу сказать по поводу этих и других упущений, — это то, что я хотел сконцентрировать внимание на когнитивных аспектах метафоры, отложив другие темы на будущее. В послесловии я указываю на некоторые темы для будущих изысканий, связанные с обсуждаемыми в книге вопросами. А теперь я желаю читателю счастливого пути в путешествии по компьютерному и когнитивному миру метафоры.
КОМПЬЮТЕРНАЯ МЕТАФОРА
Компьютерная метафора в познании. Объяснения, лишенные метафоричности, были бы трудными, если не невозможными; ведь для того, чтобы описать неизвестное, мы должны прибегнуть к понятиям, которые мы знаем и понимаем, и, таким образом, суть метафоры состоит в необычном соположении знакомого и незнакомого. Современные исследования соприкасаются с таким изучением отношения между разумом и мозгом, которое связано с использованием базисных метафор как основания для построения теорий. Среди различных метафор, которые, как можно пред-
|
|
|
366
положить, лежат в основе взаимосвязи между разумом и мозгом, центральное положение занимает компьютерная метафора, в соответствии с которой мозг может рассматриваться как вычислительный механизм, сходный с компьютером, а разум представляет собой ряд программ, обеспечивающих функционирование мозга. Человеческое мышление едва ли сводится к функциям мозга; скорее, человеческое мышление и функции мозга составляют вместе вычислительный процесс. «Аппаратное обеспечение» мозга, подчиненное «программному обеспечению» разума, производит вычислительную работу, традиционно называемую познанием.
Зенон Пылышин так описывает сущность компьютерной метафоры:
Взгляд, согласно которому познание может быть сопоставлено с вычислительным процессом, широко распространен в современных теориях познания, даже среди тех, кто не использует компьютерные программы для моделирования когнитивных процессов. Одно из основных понятий, используемых этим подходом, которое иногда называют «обработкой информации», сводится к тому, что когнитивные процессы представляют собой формальные операции, производимые над символическими структурами; таким образом, это формалистский подход к теоретическому объяснению. Практически конкретные примеры символических структур можно представить себе как выражения, записанные с помощью определенной лексикографической нотации (как это принято в лингвистике или математике), или же они могут получить физическое воплощение в компьютере в качестве структуры данных либо выполнимой программы [13, р. 111].
Компьютерная метафора познания представляет собой наглядное свидетельство успешности интеракционального подхода к метафоре. Появление современного компьютера принесло с собой метафорическое представление о думающих машинах; кибернетики, философы и психологи, усвоившие метафорическое представление о том, что компьютеры занимаются умственной деятельностью, которая сродни человеческой, создали новую дисциплину, занимающуюся искусственным интеллектом. В интеракциональной метафоре оба члена метафоры подверглись модификациям. Когда мы употребляем метафорическое выражение «машины думают», то не только машины получают атрибуты думающих человеческих существ — так, мы задаемся вопросом, обладают ли машины намерениями и чувствами, а также способностью делать рациональные умозаключения, — но и «мыслители» (человеческие существа) получают атрибуты компьютеров. Именно это происходит в компьютерной метафоре: разум человека описывается в терминах компьютерных свойств. Мы говорим о нейронных состояниях мозга, как если бы они были подобны внутренним состояниям компьютера; мы говорим о моментальных процессах мышления, как если бы они были алгоритмичными. Компьютеры подобны разуму во многих отношениях; они могут хранить данные, запоминать их, манипулировать ими, научиться распознавать новые схемы и даже создавать новые когнитивные схемы. Мыслительная деятельность человека подобна действиям ком-
367
пьютеров; люди могут манипулировать цепочками символов в соответствии с правилами языка и математики. Хотя компьютеры производят многие операции быстрее и более эффективно, чем люди, в целом сравнение оказывается в пользу людей, поскольку они обладают эмоциями, творческой способностью и интенциональностью в отношении многих из своих действий. Те, кто отказывает компьютерам в разумности, подчеркивают уникальность этих человеческих функций, тогда как те, кто наделяет компьютеры искусственным интеллектом, преуменьшают их отличия от человека, отрицая значимость человеческих эмоций для компьютеров и утверждая, что они обладают интенциональностыо. Прежде чем продолжить обсуждение компьютерной метафоры, позвольте мне указать на первую главную проблему теории метафоры — исследование интеракциональной метафоры, воплощенной в утверждении «Человек — это компьютер».
Что заставляет говорить о сопоставлении людей с компьютерами как о метафоре, а не просто как об аналогии? Мы не понимали бы компьютерную метафору, если бы не могли осознать сходства между людьми и компьютерами. Различия не препятствуют аналогии, поскольку наиболее плодотворные аналогии не предполагают изоморфизма, то есть не требуют однозначного соответствия между всеми составными частями. Хотя метафоры предполагают аналогии между свойствами и частями своих референтов, их характерной чертой является странность соположения их референтов. Если мы утверждаем, что метафоры отличаются от аналогий, мы должны более тщательно исследовать природу этой «странности». Необходимым условием метафоры является существование определенного сходства между членами метафоры, но я постараюсь в дальнейшем показать, что аналогия ни в коей мере не является достаточным условием.
Исторические варианты компьютерной метафоры. Попытки пролить свет на природу человека с помощью механической метафоры — отнюдь не феномен двадцатого столетия, поскольку Ламетри свое произведение «Человек-машина» опубликовал еще в 1748 г. Многие из тех, кто не читал его, полагают, что Ламетри всего лишь сравнил человека с механическим устройством, подобным часам. Как видно из следующей ниже цитаты, это и в самом деле так, но он также признавал, что «человек — это такая сложная машина, что невозможно заранее составить себе сколько-нибудь ясное представление об этой машине и, следовательно, невозможно дать ей определение», так что он прибег к целому ряду разнообразных метафор [7, р. 89]. Сначала строго механическая метафора:
Человеческое тело — это часы, огромные часы, сделанные с таким искусством и изобретательностью, что если колесико, отмечающее секунды, вдруг остановится, минутное колесико будет все равно продолжать свое вращение, и точно так же четвертьчасовое колесико и все остальные будут
368
вращаться в случае выхода из строя (из-за ржавчины или по какой-либо другой причине) первых колесиков. Не по сходной ли причине закупорки некоторых кровеносных сосудов еще не достаточно для того, чтобы разрушить или уменьшить двигательную силу, заключенную в сердце как основной пружине машины: напротив, жидкость, объем которой уменьшился вследствие сокращения пути, пробегает его тем быстрее, уносимая как бы новым течением, и сердечная деятельность усиливается благодаря сопротивлению, которое она встречает в оконечностях сосудов? [7, р. 141].
Ламетри уподобляет воскрешение в памяти каких-либо идей состоянию садовника, который, зная растения, «вспоминает все стадии их роста при взгляде на них» [р. 107]. Он сравнивает возникновение в мозгу образов с «волшебным фонарем» [там же]. Даже «душа» описывается как «осветительный прибор» (enlightened machine) [p. 128]. Однако, сравнивая человеческое тело с машиной, Ламетри увлекается биологической стороной метафоры, когда утверждает, что мозг обладает мускулами для мышления и для того, чтобы лучше узнать человека, мы должны обратить взор не только к машинам, но также и к животным.
Таким образом, различные состояния души всегда соотносятся с различными состояниями тела. Но чтобы лучше показать эту зависимость во всей ее полноте и причинной обусловленности, воспользуемся сравнительной анатомией; сопоставим органы человека и животных. Как может быть познана природа человека, если нам не будет позволено пролить на нее свет путем точного сопоставления структуры человека и животного?
Вот тезис, неожиданный для тех, кто лишь понаслышке знает о метафоре Ламетри, сравнивавшей человека с машиной; «машина» Ламетри — это машина из плоти и крови, понять которую можно не только путем обращения к механическим частям устройства, но и путем сопоставления с животными. Таким образом, рядом с компьютерной метафорой стоит метафора-близнец «Человек — это животное». Быть может, наиболее захватывающей идеей Ламетри была его мысль о возможности обучить человеческому языку обезьян, что углубило бы наше знание природы человека. В основе этой идеи лежал успешный опыт обучения языку глухонемых, и небезынтересно отметить, что идея Ламетри предвосхитила опыты с Уошо и Ланой почти на 250 лет.
Но имея в виду значительное сходство между обезьяной и человеком, а также то, что ни одно из известных нам животных не напоминает человека своими внешними и внутренними органами столь разительно, как обезьяна, я был бы удивлен, если бы речь была совершенно недоступна для обезьян 17, р. 101].
Современная версия сочинения Ламетри «Человек-машина», а именно «Метафорический мозг» Майкла Арбиба, эксплицитным образом провозглашает упомянутую двойную метафору (человек как машина и как животное) в качестве основы понимания человека.
Мы хотим понять, как люди мыслят и поступают; в частности, мы хотим понять роль мозга в мышлении и поведении. В некоторых отношениях мозг человека подобен заложенному в робота компьютеру, в других он более схо-
369
ден с мозгом лягушки. Мы ставим своей целью пояснить возможное понимание мозга с помощью двух метафор: кибернетической метафоры «Люди — это машины» и эволюционной метафоры «Люди — это животные». Мы не собираемся недооценивать различия, но надеемся, что и сходства окажутся достаточно поучительными.
Таким образом, называя эту книгу «Метафорический мозг», мы не имеем в виду, что воплощенное в ней понимание мозга в каком бы то ни было смысле менее «реально», чем понимание, воплощенное в других книгах, — скорее мы просто указываем эксплицитным образом на ту помощь, которую оказывает нам эта метафора, а также хотим предотвратить недоразумение, которое возникает, когда метафору принимают за реальность [1, р. VII].
Будучи продуктами эволюции, биологические аспекты человека должны описываться с помощью любой метафоры или ряда метафор, способствующих постижению человеческой природы. Там, где Арбиб использует для объяснения биологической природы человека двойную метафору «Люди — это машины» и «Люди — это животные», Пылышин пользуется только компьютерной метафорой — «Познание имеет характер вычисления», — рассматривая животную природу человека как проявление того, что он называет «функциональной архитектоникой» разума. Пылышин говорит о «вычислении» и разуме на двух уровнях: (1) теоретические требования для вычисления (разум) и (2) биологические структуры и процессы, связанные с мозгом, которые выполняют вычисление. Это соответствует «программному обеспечению» и «аппаратному обеспечению» компьютера. Но и это разграничение не устраняет трудностей, с которыми сталкивается Пылышин при объяснении интенциональности и сознательности, проявляемых людьми при формировании осознанных целей, изменяющих их мышление.
Буквальный вариант компьютерной метафоры. Более удивительным, чем попытка Пылышина включить биологический компонент в функциональную архитектонику вычислительных механизмов мышления, является то, что он настаивает на буквальной интерпретации компьютерной метафоры.
Возможность описания вычислительной работы и познания в одних и тех же абстрактных терминах устраняет причину, которая вынуждала бы нас рассматривать соответствующее сопоставление как только метафору, в противовес его буквальному толкованию. Несмотря на широкое распространение компьютерной терминологии (например, такие термины, как «запоминающее устройство», «процесс», «операция»), большая часть такого словоупотребления связана хотя бы с некоторой метафорической окраской. Наблюдается нежелание трактовать вычислительную работу как буквальное описание мыслительной деятельности, а не просто как эвристическую метафору. Отказ от буквального толкования компьютации открыл возможность для весьма широкой трактовки разнородной деятельности под рубрикой «теории информационных процессов», что в значительной части представляет существенный отход от того, что я рассматриваю как ядро компьютерной теории мышления [13, р. 114].
Пылышин хочет, чтобы мы не только представляли себе мыслительную деятельность, как если бы она была сходна по
370
характеру с действиями компьютера, но чтобы мы определяли познавательную деятельность как счетно-вычислительную. Это не значит, что люди и компьютеры идентичны (поскольку Пылышин предусмотрел иерархическое строение своей теории, в которой вычисление представляет собой теоретический уровень, воплощающийся либо в машинах, либо в людях); это предполагает, скорее, тождественность алгоритмов для компьютеров и для человеческого разума. Такое тождество будет естественным, если мы изменим способ наших теоретических размышлений о людях и мире. В качестве аналогии он указывает на принятие в XVII в. Евклидовой геометрии как объяснения природы пространства. Лишь во времена Ньютона аксиомы Евклида были восприняты как буквальное описание мира. Это принятие «глубоко повлияло на развитие науки»; принятие компьютерной метафоры повлияет сходным образом на теорию познания — разумеется, положительно.
«Принятие системы в качестве буквального объяснения действительности поможет ученым увидеть, что одни наблюдения в дальнейшем окажутся возможными, тогда как другие — пет. Дело не ограничивается простым утверждением, что ряд вещей происходит, «как если бы» имели место некоторые ненаблюдаемые события. Такое принятие еще и связывает теоретика серьезными ограничениями, поскольку он уже не может свободно апеллировать к существованию неких неопределенных сходств между своим теоретическим объяснением и описываемыми явлениями — как это бывает, когда он пользуется метафорическим языком. Именно свобода, которая появляется у исследователя в этом последнем случае, ослабляет объяснительную силу понятия компьютации, метафорически используемого для описания определенных ментальных функций. Если мы будем рассматривать вычисление более абстрактно как знаковый процесс, трансформирующий формальные выражения, которые в свою очередь интерпретируются в терминах той или иной области репрезентации (например, в числах), мы увидим, что представление о ментальных процессах как о вычислении может пониматься так же буквально, как представление о том, что то, что делают компьютеры системы IBM, адекватно рассматривается как вычисление» [13, р. 115].
Однако Пылышин игнорирует последствия буквального толкования Евклидовой геометрии; представления Евклида об абсолютности длины были поколеблены с появлением в XX в. теории относительности. Может ли Пылышин гарантировать, что превращение компьютерной метафоры в буквальное описание путем акта веры не нанесет вреда когнитивной науке, неоправданно сузив горизонты наших размышлений над соответствующей проблемой? Метафоры могут оказаться весьма опасными, когда мы забываем, что это — метафоры; причиной того, что у нас возникает соблазн понимать метафору буквально, часто
Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 39; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!