Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 48 страница
Коэн рассматривает другой пример:
(4) I beg you to get well
'Я прошу вас быть здоровым',
в котором иллокуция также не является актом просьбы, хотя мы имеем здесь перформативный глагол beg 'просить, умолять'. По поводу (4) Коэн пишет: «Произнести фразу I beg you to get well не значит просить о чем-либо именно потому, что перлокутивные эффекты, ассоциируемые с актом прошения, в данном случае просто неуместны» [там же, с. 683]. По-видимому, аналогичным доводом можно воспользоваться для объяснения того,
349
почему в (2) и (3) иллокутивная сила обещания не реализуется. Мы могли бы сказать, что ассоциированная с обещанием перлокуция есть ожидание его будущего выполнения. В (2) эта перлокуция отменяется самим высказыванием, а в (3) — нашим знанием условий, регулирующих жизнь.
Анализ примеров (2) и (3) у Коэна показывает, что высказывания могут употребляться таким способом, который делает их аномальными. Предложение может выражать обещание или просьбу, но обстоятельства его употребления могут быть таковы, что оно понимается как осуществление чего-то совсем другого. Коэн называет такие речевые акты фигуральными (figurative), поскольку для получения их действительного смысла требуется особое истолкование. Поскольку это истолкование предполагает обращение к признакам, лежащим вне пределов высказывания, и поскольку эти признаки связаны со способом употребления высказывания, мы можем говорить в подобных случаях о прагматической метафоре.
|
|
|
2.1.2. Индексные отклонения. Использованная Коэном аргументация может быть применена, mutatis mutandis, и в другой сфере прагматики — сфере индексных выражений. И с этой точки зрения высказывание может быть употреблено таким способом, который делает его аномальным. Более того, и здесь выделяются два типа отклонений — в зависимости от того, является ли отклонение, включающее индексное выражение, функцией самого высказывания или же обусловливается также экстралингвистическими факторами.
Как было указано выше, индексное выражение — это такое выражение, смысл которого определяется внеязыковым контекстом. Другой способ трактовки индексов — это трактовка их как знаков, смысл которых меняется в зависимости от временной или пространственной ориентации их употребления (таковы глагольные времена и некоторые наречия) или в зависимости от объектов, положений дел, имеющих место в обстановке их употребления (таковы личные и указательные местоимения)4.
Индексы составляют менее однородный класс, чем класс констант речевого акта. Это объясняется следующим образом: хотя всем индексам присуще одно общее свойство, состоящее в соотнесении высказывания с определенными внеязыковыми параметрами, эти параметры отличаются большим разнообразием, а индексы варьируют соответствующим образом. По этой причине и в особенности ввиду того, что наша цель состоит в экспликации отклонений, любые нормы, вводимые нами для стандартного употребления индексов, будут действительны не для всего класса в целом, а для отдельных подтипов. Для наших целей будут достаточны две такие нормы:
|
|
|
(f) Если в высказывании встречается временное наречие, оно должно быть согласовано с временем глагола.
350
(g) Если сказуемое сочетается с индексом, референт индекса должен удовлетворять всей предикации.
Рассмотрим теперь следующее высказывание, с которым обращается начальник к своему секретарю:
(5) (If you like your job) you'll finish these reports yesterday
'(Если вам нравится ваша работа) вы закончите эти отчеты вчера'.
В (5) время глагола помещает подлежащее выполнению задание в будущее. Тем самым создается противоречие между временем, указываемым в глаголе, и временем, определяемым наречием yesterday 'вчера'. Норма (f) здесь нарушена, что делает (5) аномальным. Коль скоро отклонение затрагивает значение индекса, то это прагматическое отклонение. Истолкование, вынуждаемое высказыванием (5), состоит в необходимости скорейшего выполнения задания. Более того, аномальность высказывания (5) сходна с аномальностью примера Коэна (2) I promised that I was in Chicago yesterday 'Я обещал, что вчера был в Чикаго' в том отношении, что она вычитывается из самого высказывания, без привлечения экстралингвистических знаний. Различие между этими двумя случаями состоит в том, что в (2) один из двух рассогласованных членов представлен иллокутивной силой, а в (5) соответствующий член представлен индексом (другой член в обоих случаях — глагольное время)5.
|
|
|
Рассмотрим теперь примеры:
lot of hot air
(6) That s a pile of garbage
просто пустая болтовня
' Это (букв.: масса горячего воздуха)'.
ерунда (букв.: куча мусора)'.
(7) You give me a pain in the neck.
'Вы меня раздражаете (букв.: причиняете мне боль в шее)'.
В случае (6) лицо А обращается к лицу В после того, как В изложил А некоторые свои мысли, а высказывание (7) направлено к лицу, чье поведение невыносимо для говорящего. В (6), если и есть препятствие для понимания, оно не присуще высказыванию как таковому; препятствие состоит скорее в том, что «объект», обозначаемый местоимением that, не является на самом деле hot air 'горячим воздухом' или garbage 'мусором' [имеется в виду буквальное прочтение этих примеров]. Аналогично для (7): некто в принципе может причинить другому боль в шее, но референт, обозначенный you, реально этого не делает. В (6) и (7) норма (g) нарушена. Более того, (6) и (7) сходны с примером Коэна (3) I promise to live past 1992 'Я обещаю жить после 1992 года' — в том отношении, что несогласованность в этих примерах не
|
|
|
351
проистекает исключительно из значений слов, но должна быть реконструирована по соображениям, выходящим за пределы высказывания. Истолкование высказываний (6) и (7) должно строиться не просто с учетом значений слов, но с учетом этих значений в соотнесении их с объектами, на которые указывают дейктические слова. Разумеется, экстралингвистические соображения, используемые для истолкования примеров (6) и (7), отличаются от соображений, требуемых для истолкования примера Коэна (3), однако это различие является следствием разных прагматических признаков, существенных для этих случаев.
2.2. Застывшие прагматические отклонения. Как и в любом метафорическом процессе, прагматические метафоры могут застывать. Коэн [3, р. 682] предполагает, что для некоторых носителей британского и американского вариантов английского языка предложение
(8) I promise that p is true
'Я обещаю, что р истинно'
является вполне нормальным предложением, таким, в котором некто обещает нечто. Коль скоро (8) содержит тот же вид иллокутивной несогласованности, который присущ двум примерам Коэна (2) и (3), тот факт, что (8) не предполагает никакого особого истолкования (для соответствующих носителей языка), требует объяснения. Объяснение Коэна состоит в том, что (8) — это застывшая (или «окаменевшая», для некоторых других носителей языка) метафора. А вопрос о стертых и о застывших метафорах требует для своего правильного понимания исследования определенных языковых процессов> в связи с чем встает вопрос о лингвистической диахронии. Здесь мы не будем предпринимать такого исследования, однако можем предположить, что многие случаи употребления индексных выражений, которые мы сегодня не без удивления воспринимаем как стандартные, в действительности могли сложиться в результате исторических языковых процессов; иными словами, в свое время подобные употребления были аномальными и требовали особого истолкования, но впоследствии они стали застывшими и теперь предстают перед нами совершенно шаблонными способами выражения. Рассмотрим, например., индексы, выделенные в следующих предложениях:
(9) Here is what should be done
'Вот то (букв. Здесь есть то), что следует делать'.
(10) There's a fly on the wall
'На стене муха' (букв. 'Там есть муха на стене').
(11) This is what I'd like you to do
'Вот (букв. Это есть то,) что мне хотелось бы от вас'.
(12) That's not a good argument
Это не убедительный довод'.
Если исходить из предположения, что смыслы (функции) выде-
352
ленных слов в (9 — 12) в действительности представляют собой застывшие метафоры (это предположение мы здесь делаем в целях удобства аргументации), то во всех этих смыслах мы можем обнаружить одну интересную общую черту. В каждом примере индексная функция смещена от указания объекта, находящегося вне речи, к указанию объекта, находящегося в пределах речи. Так, в (9) наречие here 'здесь' указывает, что описание того, что надлежит делать, будет содержаться в следующем предложении или предложениях. В (10) there указывает, что локализация упоминаемого объекта (а именно мухи) будет дана в конечной частя данного предложения. В (11) this указывает на нечто в последующей речи, а именно на то, что говорящий хотел бы видеть сделанным. В (12) that указывает на нечто в предшествующей речи, а именно на то, что характеризуется как слабый довод.
Приведенные выше объяснения носят совершенно неформальный характер, и, конечно, функции индексов в этих употреблениях (которые, как мы предполагаем, подвержены изменениям) гораздо более разнообразны и сложны, чем то, что иллюстрируется в примерах (9 — 12). Общей чертой для всех этих случаев является, однако, смещение дейктической функции от указания объекта, находящегося вне речи, во внеязыковом окружении, к указанию объекта, находящегося в пределах речи. Употребления дейктических слов в (9 — 12) все являются анафорическими или катафорическими, и наше предположение состоит в том, что все такие «форические» употребления исторически восходят к аномальному употреблению индексов. Разумеется, тот же аргумент может быть применен для объяснения анафорического употребления личных местоимений.
Исходя из нашего допущения того, что исходные значения выделенных слов в (9 — 12) — это значения «чистых» индексов (то есть указателей того, что находится вне речи), мы можем утверждать, что их функция в этих и аналогичных предложениях представляет расширение или модификацию исходного значения. Восстанавливая эту модификацию, мы определяем стадию, на которой (9 — 12) были аномальны в том отношении, что значение наречия here и других выделенных слов было рассогласовано с речевой ситуацией их употребления или компрометировалось ею. В случаях подобных отклонений говорящие были вынуждены прибегать к специальным истолкованиям ad hoc; продолжавшиеся употребления такого рода приводили к превращению подобных истолкований в стандартные значения индексов в этих и аналогичных контекстах.
2.3. Теория импликатур речевого общения П. Грайса. В качестве последнего примера теории, входящей в компетенцию прагматики, мы рассмотрим теорию импликатур речевого общения (conversational implicature) П. Грайса [4]. Подобно рассмотренным ранее теориям, теория Грайса содержит
353
набор норм, нарушение которых может приводить к отклонениям. В теории Грайса подлежащие соблюдению нормы вытекают из Принципа Кооперации (Сотрудничества), который, как полагает Грайс, действует в обычном разговоре. Эти нормы имеют вид четырех постулатов языкового поведения, соблюдение которых требуется для выполнения основного принципа. Если не входить в детали (ср. подпостулаты Грайса) и одновременно не допускать чрезмерных упрощений, постулаты Грайса можно представить следующим образом:
(h) Постулат Количества: Старайся сделать свой коммуникативный вклад возможно более информативным.
(i) Постулат Качества: Старайся сделать свой коммуникативный вклад истинным.
(j) Постулат Отношения: Старайся сделать свой коммуникативный вклад релевантным.
(к) Постулат Способа: Старайся сделать свой коммуникативный вклад ясным.
В нормальной ситуации разговора эти постулаты соблюдаются. Допустимо, однако, использование их нормативного характера в разнообразных целях. Так, в нормальных условиях подразумеваемое у участников разговора взаимное знание этих постулатов действует как своего рода коэффициент избыточности, обеспечивающий возможность неполной точности в наших высказываниях и передачи некоторой дополнительной информации, что основано на доверии к соответствующей импликатуре речевого общения. Если лицо А задает лицу В вопрос типа Are you going to the party tonight? 'Собираетесь ли вы сегодня на вечеринку?', а В отвечает: I'm not feeling very well 'Я не вполне хорошо себя чувствую', то реплика В предполагает отрицательный ответ на вопрос A, хотя и не выражает его явным образом. Действующая в данном случае импликатура определяется Принципом Кооперации и общим пониманием у лиц А и В того, что В осведомлен о Постулате Количества (а также о Постулате Отношения), что В знает, что А знает, что В осведомлен об этом постулате, и что А понимает, что, нарушая этот постулат, В рассчитывает на то, что А извлечет нужную импликатуру из его высказывания.
Существует, однако, и другой возможный способ использования нормативности приведенных постулатов — такой способ, при котором задача вывода или восстановления нужной импликатуры носит менее шаблонный характер. В отличие от последнего примера, в котором вывод в большей или меньшей степени зависим от той избыточной роли, которую играет в речевом общении импликатура, вывод в некоторых других типах речевых актов проистекает из более сложного использования нормативности постулатов.
Приступая к обсуждению этих типов, Грайс ссылается на
354
примеры, требующие для их понимания особой процедуры, посредством которой происходит отмена некоторого постулата с целью введения некоторой импликатуры речевого общения с помощью некоторого приема типа фигуры речи [4, р. 52]. Грайс далее обращается к конкретным примерам, в которых каждый постулат нарушается отдельно от других. Наше основное внимание сосредоточено на случаях нарушения Постулата Качества, когда то, что А говорит В, очевидным образом не является истинным, нооба участника речевого общения знают, что соответствующее утверждение А ложно, и на основе допущения, что Принцип Кооперации нарушается, В вырабатывает импликатуру (подразумеваемую участником А), которая не является очевидным образом ложной. Один из таких типов использования нормативности постулатов приводит к метафоре. Грайс приводит следующий пример:
(13) You are the cream in my coffee букв.
'Ты — сливки в моем кофе'.
В соответствующей речевой ситуации предложение (13) интерпретируется в смысле 'Ты моя гордость и радость' [4, р. 52].
Легко видеть, что (13) представляет собой случай, сходный с примерами (6) и (7), рассмотренными в 2.1.2. Фактически норма (i), нарушаемая в случае (13), в соответствии с объяснением Грайса, сходна с нормой (g), которая, по нашему предположению, нарушалась в случаях (6) и (7). Указанное сходство носит, однако, довольно случайный характер. Теория Грайса не сводится к индексам. Для обоснования положения, иллюстрируемого с помощью (13), Грайсу вполне хорошо послужило бы предложение типа (14):
(14) The woman who lives next door is the cream in my coffee
'Женщина, которая живет в соседней комнате, — моя гордость и радость'.
В (14) противоречие проистекает из соотнесения предикации со смыслом именной группы, стоящей в позиции подлежащего, а в (13) — из соотнесения предикации с референтом подлежащего. Аномальность предложения (14) не является результатом ни иллокутивных, ни индексных факторов. В то же время в контексте теории Грайса оно считается прагматически аномальным, так как мотивировка для его истолкования и общая схема, в которой осуществляется это истолкование, основаны на допущениях, регулирующих употребление языка.
3. ВЫВОДЫ
Как было показано выше, три исследованных основания прагматического отклонения высказываний проистекают из нарушений норм, регулирующих способ употребления языка. Нормы, вовлеченные в правильное исполнение речевых актов, правильное
355
функционирование индексов и правильное ведение речевого общения, как было показано выше, проявляются в отклонениях такого рода. Наша цель при рассмотрении прагматических отклонений состояла в отделении этого класса отклонений от класса отклонений чисто семантических. Разумеется, поскольку назначение живого языка реализуется только в его употреблении, может показаться, что разделять семантические и прагматические отклонения или вообще говорить о любом другом типе отклонений, отличном от прагматического, — дело совершенно произвольное и пустое. Нам следует, однако, помнить, что одно дело — говорить, что язык неизбежным образом употребляется, а другое дело — предпринимать исследование его употребления. Выделение различных аспектов языка оправдывается именно с точки зрения его исследования. Таким образом, рассмотренные выше три способа анализа представляют собой способы исследования употребления (употреблений) языка, а не просто случаи употребления языка в тривиальном смысле данного словосочетания. По аналогичным причинам, если мы беремся анализировать семантические отклонения и роль семантической аномальности в порождении метафор, то из этого не следует, что мы наделяем предложение таким смыслом, который существует отдельно от способа употребления этих предложений; мы считаем, что семантический аспект предложений и, тем самым, языка можно исследовать на независимых основаниях.
Как упоминалось в 2.1.1, Коэн указывает, что типы отклонений, которые есть функции исключительно значений слов в высказывании, то есть принадлежат к тому типу, который мы могли бы рассматривать как семантический, охватываются его нормами (а — е). Обсуждая в 2.3 теорию импликатур речевого общения Грайса, мы указывали, что его теория объясняла случаи типа (14), где отклонение может показаться простой функцией значений, то есть семантическим по своей природе. Эти и другие факты могут навести на мысль, что семантическая теория языковых отклонений и та роль, которую она играет в экспликации метафор, в принципе сводимы к прагматической теории отклонений. Такое сведение, быть может, вполне осуществимо. Но даже если и стоит пойти по этому пути, то все равно содержание и детали семантической теории неизбежно будут нуждаться в уточнении.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. [2, р. 69, 126 и сл.]. Проводя указанное разграничение, мы, конечно, предполагаем, что такие теоретические требования, как полнота, последовательность (непротиворечивость) и простота, выполняются равным образом во всех теориях. Мы можем предполагать это для наших целей, хотя реально часто наблюдается обратное соотношение между концептуальным богатством некоего представления относительно природы языка и возможностью развития на его основе эффективной теории.
356
2 Возможно, следует упомянуть в данной связи, что в качестве одного из факторов, действующих как искусственные ограничения на суждения о том, какие аспекты коммуникативной функции следует приписывать языку, выступает теоретическое требование, в соответствии с которым любой такой аспект должен был бы анализироваться с целью включения его элементов в лингвистическое описание.
Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 29; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!