Твердь земная, волны и небеса 31 страница
В 1819 г. в Мангейме ужасно прогрессивный и свободомыслящий немецкий студент Карл Занд убил ножом известного писателя и историка Коцебу. Кое-где до сих пор попадается утверждение, что благородный юноша таким образом покарал «русского шпиона», - но на самом деле Коцебу не имел ничего общего со шпионажем, то есть кражей государственных и военных тайн. Он просто-напросто регулярно составлял для Санкт-Петербурга своеобразные сводки о новинках немецкой литературы и настроениях в обществе - совершенно открыто, о чем каждая собака знала…
Дело в том, что Коцебу считался «реакционером» - он даже написал имевшую успех у публики комедию, высмеивающую всех этих революционеров, «прогрессистов» и прочих путаников. За что и поплатился. Сначала, в 1817 г., «революционное студенчество» устроило костер из книг «реакционеров», в том числе и трудов Коцебу (а вы что же, полагали, что это только при Гитлере немцы додумались сжигать «неправильные» книги?), а потом, как чертик из коробочки, выскочил восторженный юноша с ножиком в кармане…
Немецкая полиция отчего-то полагала, что за этим убийством стоит разветвленный заговор двух экстремистских организаций - «Черные» и «Безусловные». Как удалось установить, каждый член этих милых кружков по интересам обязан был носить под одеждой «освященный клятвой» кинжал, а планы у них были грандиозные: от провозглашения республики до убийства русского императора Александра I…
|
|
|
Радикалов тогда же основательно прижали и принялись гонять по всем германским государствам, отчего на четверть века воцарилось спокойствие. К чему я это упомянул? Да дело в том, что главарь «Черных» и «Безусловных» Карл Фоллен, без кинжала и по нужде не ходивший, сбежал в США, где вскоре обнаружился среди самых рьяных аболов…
В федеральной армии было немало немцев, бывших участников германских революций 1848 г., причем они не в атаку с винтовочкой ходили - Карл Шурц дослужился до генерал-майора, его приятель Виллих - до бригадного генерала, а их собрат по революции Вейдемейер, большой друг Маркса, командовал военным округом. (Вейдемейер и заправлял «Союзом коммунистов», предшественником Марксова «Интернационала»). Их коллегу Зигеля «отдельные реакционеры» долго и упорно обвиняли в том, что он, будучи генералом северян, массово расстреливал пленных южан. Учитывая, с каким великолепным презрением революционеры относились к идейным противникам, которых и за людей не считали, в этих обвинениях не видится никакой клеветы…
Перечислить всех «бешеных» иностранцев, вставших под федеральные знамена, попросту невозможно - столько их было. Немцы, поляки, венгры, итальянцы, по которым у них дома веревка плакала…
|
|
|
Пытался было повоевать под знаменами Севера и знаменитый Джузеппе Гарибальди, у которого к тому времени было за спиной двадцать лет войн в Аргентине и Бразилии и участие в объединении Италии. Однако северянам скрепя сердце пришлось все же отказаться от услуг столь крупного специалиста: синьор Джузеппе, надо отдать ему должное, был невероятным романтиком-идеалистом и всерьез полагал, что вся каша заварилась из-за «стенающих негров». Очень уж известный был человек - и весьма строптивый, поди пойми, как он себя поведет, когда обнаружит, что война против Юга что-то очень уж не похожа на благородную. Так что госсекретарь Сьюард отписал ему открытым текстом: «Вопрос об единстве Союза не связан с вопросом об уничтожении невольничества», - и в Штаты не пустил. Рядовых гарибальдийцев, правда, как людей обстрелянных и опытных, на службу зачисляли - но держали под присмотром.
В рядах северян браво разъезжал и француз Клюзере, личность чрезвычайно мутная и путаная. Сначала он, будучи в рядах французской армии, подавлял парижское восстание 1848 г., за что получил крест. Отвоевав Крымскую кампанию, подался в США, где воевал на стороне федералов, потом связался с Гарибальди, в Ирландии пытался возглавить движение тамошних революционеров, но не преуспел. Во времена Парижской Коммуны занимал там видное положение, но потом был уличен в тайных переговорах с версальским правительством и из Парижа бежал (что интересно, версальцы тоже не стали его кормить пряниками, а заочно приговорили к расстрелу - намутил, надо полагать, немало…).
|
|
|
Одним словом, иностранных экстремистов, сбежавшихся со всей Европы, в рядах северян было столько, что российский посланник Стекль тогда же отписал в Петербург не самые приятные для Вашингтона слова: «Весь командный состав, не исключая окружения главнокомандующего, состоит из революционеров и авантюристов, которым здесь, кажется, назначено свидание со всех уголков земли» (62). Возможно, он и преувеличивал, но определенно немного…
Без наших соотечественников стройные ряды благородных северян тоже не обошлись…
Иван Васильевич Турчанинов
До генерал-майора у федералов дослужился Джон Турчин, он же Иван Васильевич Турчанинов - быть может, самая загадочная фигура Гражданской войны. Практически у всех ее участников можно отыскать мотивы, толкнувшие их к «синим» северянам или «серым» южанам: идеи и убеждения, деньги, наконец, мобилизация, против которой переть трудновато. В случае Джона Турчина все окутано совершеннейшим туманом. Абсолютно невозможно установить, за каким чертом его на эту войну понесло…
|
|
|
И. В. Турчанинов родился в области Войска Донского, в семье офицера. Потомственный дворянин, профессиональный офицер, закончил Николаевскую Академию Генерального штаба, потом служил в гвардии, дослужился до полковника. На Крымской войне не был. Служака аккуратный, исправный, но ничем не примечательный, ничем не отличившийся. Честно говоря, посредственность.
В 1856 г. гвардии полковник Турчанинов, как описывали советские историки, «бежал из царской России, будучи противником самодержавно-крепостнического строя», - а потом якобы в Лондоне встретился с Герценом и получил от того духовное напутствие: мол, на бой кровавый, святой и правый…
Все это выдумки чистейшей воды, вызванные желанием отыскать еще одного «борца»: тут вам и диссертации, и книги, и материальные блага… На самом деле, как выяснилось позже, в отечественных архивах не разыскано ни словечка, ни полстрочки о каких бы то ни было симпатиях полковника к революционерам, демократам и прочей подобной публике. Да и достоверных свидетельств его встречи с Герценом пока отыскать не удалось.
И наконец, Турчанинов из России вовсе не «бежал» - он уехал за границу официальнейшим образом, согласно прошению об отпуске для лечения. Другое дело, что в положенный срок он в Россию не вернулся и, согласно строгим военным уставам, был «исключен из службы за долговременное неприбытие из отпуска с дальнейшим преданием военному суду после розыска». Что опять-таки ничего общего с «преследованием за диссидентство» не имеет - таковы уж были суровые статьи тогдашних уставов…
В Штатах Турчанинов несколько лет работал инженером-топографом в управлении Иллинойской центральной железной дороги, помаленьку фермерствовал - а потом закрутило: через два месяца после начала военных действий он уже командир полка волонтеров, потом командир бригады, дивизии, кавалерийского корпуса. В 1864 г. ушел в отставку по болезни, работал в Патентном бюро Чикаго, вновь инженером-топографом…
Зачем? Решительно непонятно, почему благополучный полковник (ну не мог же он знать заранее, за пять лет, что грянет война!) стал «невозвращенцем»? Почему он пошел на войну, еще более-менее понятно: быть может, просто не навоевался (он участвовал в венгерском походе 1848-го, но в Крымской кампании не воевал и, возможно, получил некий комплекс неполноценности?). Загадка на загадке…
Кстати, благодарный Север поступил с Турчаниновым, как и со многими другими энтузиастами, немало сделавшими для победы «северного дела»: военную пенсию, которую Джон Турчин годами выпрашивал у военного ведомства, ему назначили только за полгода до смерти (последовавшей в государственной больнице для душевнобольных) (120).
Гораздо больше определенности с другим русским эмигрантом, воевавшим у северян, Струве. Стекль в одном из сообщений называет его российским подданным, «который в 1848 г. участвовал в германской революции». Еще один пламенный революционер…
Вообще считается, что на стороне северян воевали в Гражданскую около сотни русских - но скуднейшие сведения имеются только о девяти. О русских в рядах южан я пока сведениями не располагаю.
Не зря говорится: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Так вот, рубите мне голову, но очень уж многозначительным симптомом является то, что среди симпатизирующих северянам столько откровенной сволочи. Дело не во флагах и лозунгах, а в людях, которые под этим флагом собираются и эти лозунги подхватывают. В том-то и беда, что публика из числа сторонников северян буквально через одного состоит из субъектов… как бы это поделикатнее выразиться… очень уж специфических.
Вышеназванными дело не ограничивается. Вот вам еще один симпатизант Севера - отец международного анархизма Михаил Бакунин. Фигура, безусловно, жутковатая, теоретик, оказавший, увы, нешуточное влияние на будущих экстремистов всех мастей и расцветок…
Вот взгляды Бакунина в кратком изложении - почерпнутые из весьма расположенного к нему источника (45).
Главное зло на этом свете - от эксплуататорского государства. Поэтому восставший народ обязан в сжатые сроки разрушить до основания всё , что составляет понятие «государство»: не только армию, полицию, тюрьмы, но и церковь, парламент и прочие муниципалитеты, суды, банки, учебные заведения, сколько их ни есть, а также государственные учреждения, сверху донизу, от совета министров до захудалой почтовой конторы. Дочиста, одним словом. Архивы - все до единой бумажки - следует истребить, конфисковать все государственное имущество, а также имущество всех «реакционеров» (кто будет определять степень реакционности данного индивидуума, у Бакунина выписано достаточно невнятно).
После этого, по Бакунину, и начнется райская жизнь: освобожденный народ добровольно и с песнями собьется в некие «общины», а чтобы воцарилась полная демократия, абсолютно всех чиновников, всех госслужащих, от министра до последнего почтмейстера, полагается выбирать всеобщим, равным и тайным голосованием. Тогда-то уж точно не будет ни бюрократии, ни угнетения человека человеком…
Бакунин прекрасно понимал: если каким-то чудом где-нибудь такая община и возникнет, то ее, погрузившуюся в хаос, быстренько раздербанят соседи, и поэтому выдвинул достаточно стройную, надо сказать, программу мировой революции: всякая община будет распространять революцию за свои пределы, пока не охватит весь земной шар, за исключением Антарктиды…
Прежняя семья, между прочим, упраздняется: всякий свободный мужик без бюрократических проволочек может спать с любой свободной бабой - а детей, буде народятся, изымает общество и воспитывает настоящими революционерами.
Это была, конечно, абсолютно нежизнеспособная утопия, которую невозможно провести в жизнь, - но она привлекла немало народу. Еще и оттого, что Маркс возлагал все надежды на пролетариат (а крестьянство полагал едва ли не стадом животных), а Бакунин, наоборот, к пролетариату относился не особенно и душевно, считая его элементом для революции потерянным: у кого-то домишко, у кого-то - денежки в чулке, у кого-то - обеденный сервиз, комод с занавесочками и самогонный аппарат. Обросших барахлишком пролетариев трудновато будет уговорить все развалить. По Бакунину, самым что ни на есть революционным элементом были как раз всевозможнейшие уголовники, маргиналы, безработные и конокрады: во-первых, этим-то терять абсолютно уж нечего, а во-вторых, у многих из них есть бесценный для мировой революции опыт резать глотки и отрывать руки-ноги… В общем, тому, кто вздумает познакомиться с этим кровавым бредом поближе, ничего не стоит разыскать объемистый том Бакунина, изданный совсем недавно (10).
Один характерный пример из Бакунина: поскольку свобода все же высшая ценность, то всякий, осужденный по новым законам революционной общины, имеет право этому наказанию не подчиниться, если заявит, что он не признает ни общины, ни ее законов. Правда, община в случае рецидива имеет право прикончить осужденного, как собаку - свобода, полная и законченная.
Во что превратится человечество, руководимое такими законами, читателю предоставляется судить самому.
Но как бы там ни было, идеи Бакунина привлекли многих - и по всему миру загрохотали бомбы, загремели выстрелы, полилась кровь. Идеи Бакунина в той или иной степени стали всплывать в программах самых разных революционных партий, по всем континентам. Скажем, большевики, когда рвались «превратить империалистическую войну в гражданскую» и выступали за поражение России в войнах с внешним противником, руководствовались как раз почерпнутым у Бакунина тезисом: революционер, или «интернациональной брат», как выражался Бакунин, «не должен быть патриотом, а если его отечество выступит против свободы и справедливости, обязан выступить против своего отечества». Даже сегодня по всему миру немало «фронтов» и «религий», которые своим пророком считают как раз Бакунина…
Так вот, именно этот субъект с большим воодушевлением выступал сторонником «прогрессивного Севера». В чем был отнюдь не оригинален. Просматривается четкая закономерность: все революционеры, нигилисты, анархисты, радикалы, коммунисты, бунтари и просто «прогрессивная публика» были горячими сторонниками Севера. Как говорится, «всякий интеллигентный человек обязан…» В данном случае - обязан поддерживать прогрессивный Север и клеймить позором «реакционный Юг»…
Север тоже не оставался в долгу: кукушка хвалит петуха… Точно так же и американские радикалы, «бешеные», социалисты, экстремисты, в свою очередь, разражались восторженными аплодисментами по адресу любой европейской кровавой заварушки, если она была «прогрессивной». Один из виднейших аболиционистов-пуритан Уэнделл Филлипс писал: «Люди, возглавляющие Коммуну (речь идет о Парижской Коммуне. - А. Б. ), являлись самыми выдающимися, самыми чистыми и благородными патриотами Франции». «Я глубоко чту Париж как авангард Интернационала всего мира» (257).
Ему вторил довольно крупный ученый Льюис Генри Морган, этнограф, археолог и историк (по совместительству - один их духовных отцов «борьбы с реакционным Югом»): «Я нисколько не сомневаюсь в том, что Коммуна, принципы, цели, действия, составляющие ее историю, были несправедливо осуждены, потому что не были правильно поняты… Они были, в основном, честными людьми, имевшими патриотические цели, насколько я мог понять их движение. Версальскому собранию следовало бы сделать уступки такой многочисленной и сильной организации французов, какой показала себя Коммуна».
Словеса-то каковы! А что на деле? А на деле все выглядело следующим образом: парижская чернь, состоявшая главным образом из всевозможных уголовников, под руководством кучки патологических садистов (и примкнувших к ним «революционеров» чуть ли не со всей Европы) захватила столицу Франции и ухитрилась продержаться семьдесят два дня. За это время они перебили массу ни в чем не повинных людей, разрушили множество исторических зданий, вообще развалили все, до чего смогли дотянуться. У всей остальной Франции эта сомнительная инициатива не нашла поддержки (если не считать кратковременного бунта марсельской портовой шпаны, который быстро придушили), обосновавшееся в Версале правительство никаких «уступок» делать, естественно, не собиралось. Оно просто-напросто подняло армию - и французские крестьяне в солдатских шинелях достаточно быстро с парижской гангреной покончили…
Но и тут, повторяю, вовсю грохотало братание: американские «прогрессисты» с Севера восторгались Парижской Коммуной, а вожди последней немало приятных слов говорили о «заокеанском форпосте свободы и демократии».
Угодно несколько портретов главарей Коммуны?
Жюль Алликс, журналист и педагог (!). После разгрома Коммуны отправлен в психиатрическую больницу, где проторчал пять лет. Учитывая, что при подавлении мятежа победители стреляли мятежников, как бешеных собак, особого гуманизма не проявляя (а зачем?!), товарищ Алликс должен был быть и в самом деле редкостным шизофреником, раз его не поставили к стенке, а отправили в клинику…
Станислас Бланше (псевдоним, настоящая фамилия - то ли Паниль, то ли Пуриль). Бывший монах ордена капуцинов, потом бизнесмен и злостный банкрот, потом полицейский чиновничек и, наконец - активный деятель Коммуны. В конце концов самими же коммунарами за что-то посажен на нары, но ухитрился смыться и от революционного правосудия, и от взявших Париж правительственных войск.
Эмиль Клеман, сапожник. Член всевозможных тайных революционных обществ с двадцатилетним стажем, активный деятель Коммуны - вот только потом обнаружились полицейские документы, из которых следовало, что «коммунар» все эти годы был стукачом.
Жарль-Жозеф Ледруа. Бывший каторжник с приличным уголовным стажем…
Рауль Риго, «прокурор» Коммуны. Арестовывал и расстреливал священников как «реакционеров», брал в заложники родственников и даже друзей «версальцев». Крайне возмущался торжественным уничтожением на площади гильотины, считая, что этот инструмент Коммуне необходим, как воздух…
И наконец, Гюстав Флуранс, личность выдающаяся даже на фоне этого зверинца. Сын видного ученого-физиолога. В 1863 г. поехал было воевать за «свободу Польши», но чем-то ему польские повстанцы не приглянулись, и пришлось вернуться в Париж. Потом объявился в Стамбуле, где издавал газету, защищавшую греческих повстанцев[2](а заодно пропагандировал самый оголтелый атеизм). «Зверообразные» турки отчего-то ограничились исключительно тем, что газету прикрыли, а французского посла вежливо попросили убрать своего соотечественника куда-нибудь подальше.
Флуранс перебрался в Грецию, где так надоел своими политическими речами, что греки посадили его в тюрьму. Потом, правда, выпустили, и наш герой подался на Крит, где толкал пылкие речи партизанам. Потом он снова сидел в тюрьме в Афинах.
Вернувшись во Францию, совершенно серьезно пытался в одиночку свергнуть императора Наполеона III. Именно так и было: ворвавшись в редакцию некоей газеты, выхватив револьвер и обнажив «длинную саблю, которую всегда носил при себе» (хороши же были порядочки в тогдашнем Париже, если всякий интеллигент мог шляться с саблей на боку!), объявил, что «революция началась», а правительство «низвергнуто».
Французы - это французы. Диагноз такой. Вместо того чтобы надеть крикуну рубашечку с рукавами на спине, редакционный коллектив повалил на улицу следом за Флурансом, и революция началась. «Восставшему народу» удалось обезоружить аж двух солдат и арестовать одного полицейского комиссара, но дальше дело застопорилось: мятежную толпу разогнали даже не регулярные армейские части, а муниципальные гвардейцы (нечто вроде наших дружинников, только вооруженные еще и ружьями).
Флуранс бежал в Лондон, где подружился с Карлом Марксом. Последний был невысокого мнения о французских политэмигрантах, которых ласково именовал «вся здешняя французская революционная челядь», но для Флуранса сделал исключение. Тем более что Флуранс был большим приятелем дочки Маркса Женни (которую, как говорят романтики, учил журналистскому делу, а циники, по своему обыкновению, уверяют, что этим учеба не ограничивалась).
В тихом филистерском Лондоне было скучно, и Флуранс подался назад во Францию, где снова попытался свергнуть императора, собираясь, как он сам писал: «В одну из ночей овладеть дворцом Тюильри с помощью некоторых знакомых людей в самом дворце; мощными взрывчатыми приборами, предоставленными наукой в распоряжение угнетенных, раздавить бонапартистов в случае их попытки сопротивляться; смелым набегом парализовать всех вооруженных защитников тирана - и с помощью нескольких человек, обладающих необычайной энергией, освободить от цепей великий народ».
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 95; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!