ОСОБА, ПРИБЛИЖЕННАЯ К ИМПЕРАТОРУ

Павел Тужилкин

ЧТО ВСПОМНИЛОСЬ

Сборник стихов и прозы

 

Саров

2019

УДК 882

ББК 84 (2Рос=Рус) 6-4

       Т-81

 

 

Тужилкин П.В.

Т81 Что вспомнилось. Сборник стихов и рассказов. – Саров, 2019 – 150 с.

 

На обложке использован рисунок

 

 

В сборник включены стихи и рассказы последних лет члена Союза писателей России Павла Тужилкина. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

 

УДК 882

ББК 84 (2Рос=Рус) 6-4

 

 

На обложке книги использована работа Павла Тужилкина «Зимнее утро».

 

 

СПОНСОРЫ:

 

ã Тужилкин П.В., 2019

 

 

ВСТУПЛЕНИЕ

Что вспомнилось…

Как это?..

Откуда оно взялось?

Ну, было. Прошло. Кануло. Событие растаяло в прошлом. Но почему-то оно воспроизводится тем, что мы называем мозгом. Как? Комок серого осклизлого вещества испещренного извилинами - это же не фотопленка, которая слепо запечатлевает то, что находится перед ней. Как кусок плоти, накачанный сложным химическим раствором, может что-то помнить? Мы просто так определили для себя, что мозг может вспоминать. И не просто вспоминать, но и воспроизводить прошедшее событие в образах, словах, красках, музыке. Но на самом деле мы не понимаем этой божественной загадки.

Может, и к лучшему. Какое, оказывается, это сладкое занятие – вспоминать! Все творчество берет свое начало из наших воспоминаний. Кто-то вспомнил историю из своей жизни, рассказал тебе, ты обработал ее литературно, и вот уже готов рассказ. Увидел яркое явление, на ум пришла красивая строчка, ты записал ее, бросил в папку и забыл. Однажды, перебирая листочки, ты наткнулся на эту строчку, вспомнил свою радость или восхищение и сразу же написал стихотворение.

В этой книге три части. Первая – стихи. Вторая – рассказы. Третья – воспоминания о творческом пути. Кому что нравится. Я поделился своими воспоминаниями. Может, они будут вам интересны, а возможно, и разбудят воспоминания, хранящиеся в вашей памяти.

 

СТИХИ

ДИАЛОГ О ЛЮБВИ

 

- Что есть любовь?

Кто мне ответит?

 

- С любимой ярче солнце светит,

По-ангельски поют ветра…

Дорога к ней – Эльбрус-гора,

Ты чуешь соловья дыханье,

Ты видишь крылышек порханье,

Река – как лента серебра,

И мёдом пахнут вечера,

Блестит алмазно небо ночью,

Лунища филином хохочет,

И, вспыхнув, высветит заря,

Что ты не зря и всё не зря,

И счастлив ты, как в день рожденья,

И разум бредит с наслажденьем,

Смакуя сладкое вчера,

Любовь – как пламя от костра,

Что в мрак и холод согревает…

 

- Да разве ж правда так бывает?

А может, это чушь, мура?

Придумал кто-нибудь с утра,

Видать, его всю ночь поили…

 

-Вы что-то в жизни упустили.

 

2016

 

СКРИПКА И РОЯЛЬ

 

Словно робкая улыбка

Сквозь тревогу и печаль –

На эстраде пела скрипка…

Ей поддакивал рояль.

 

- Слышишь, как тоскуют сосны,

Как волнуется вода,

Как бурлят на сердце вёсны?

- Да, да, да…конечно, да…

 

- Видишь, как трепещут крылья

У певучих малых птах,

В небе пляшущих кадрили?

- Может быть… наверно… ах…

 

- Чуешь, пахнет счастьем воздух?

Как он голову кружит!

И духов не надо модных…

- Да… заметил… чудный вид…

 

Зазвенела нервом скрипка!

Засмущался тут рояль:

-Извиняюсь за ошибку…

Ты прости… Мне очень жаль…

 

Я ведь тоже понимаю –

Небо… птички там… духи…

Хочешь, даже почитаю

Эти… как его… стихи…

 

Скрипка:

-Боже! Как я рада!

Вместе песню мы споём!

А рояль:

-Моя отрада!

Я люблю тебя!

Пойдём!

 

2017

 

ОСЕННЯЯ ЭЛЕГИЯ

 

Листва умирает красиво,

Рубином и златом горя,

Под небом лазорево-синим

В сиянье лучей октября.

 

Всё было – и юная зелень,

И птиц торжествующий гам!

Но срок преходящий измерен –

Листва опадает к ногам.

 

Судьбы своей смысла не вызнать,

Природа секреты хранит.

Но славен, кто осенью жизни

Рубином и златом горит!

 

2017

 

 

ОСЕНЬ ЖИЗНИ

 

Осень – пёстрая корова –

По лугам пустым идёт,

Дней печальных, дней суровых

Жвачку медленно жуёт.

 

Осень – мокрая собака –

Побрела куда-то вдаль

Сквозь дожди, ветра и слякоть.

Мне её, бродягу, жаль.

 

Осень – рыбка золотая.

Чешуя огнём горит!

Я желанье загадаю –

Может, счастьем озарит.

 

То картины я рисую,

То я образы шепчу.

Осень жизни сердцем чуя,

Душу рифмами лечу.

 

2013

 

ОПЯТЬ ОСЕНЬ

 

Опять в кадык вцепилась осень,

Опять змеюкой обвила

И, как с годами повелось уж,

Как листьев, хворей нагребла.

 

Раздумья, полные печали,

Туманом ум заволокли –

Про то, что дни весны умчали,

Растаяв в голубой дали.

 

Про то, что всё горят обиды,

Хоть им давно пора б сгореть,

Что я, ещё румяный с виду,

Стал неожиданно стареть.

 

Что гаснут страсти и желанья,

Тускнеет яркость бытия,

Что в вечном круге мирозданья

Промчалась быстро жизнь моя.

 

2013

 

ОТЦОВСКАЯ ГАРМОШКА

 

Отец гармошку в руки брал,

И та от счастья пела.

И вместе с песней за Байкал

Душа моя летела.

 

Я видел сопки и тайгу,

И бедного бродягу.

Всю жизнь я в сердце берегу

И горечь… и отвагу…

 

Меня учила сострадать

Отцовская гармошка.

Мечтал и я на ней играть.

Хоть как-то! Хоть немножко!

 

Увы, я выучить не смог

Ни баса и ни лада.

Никто не даст уже урок.

Да мне уж и не надо.

 

2017

 

ПРИМИРЕНИЕ

 

Нас помирила смерть с отцом.

Судьба играть умеет:

Окатит холодом, потом

Вдруг памятью согреет.

 

Газетный простенький рассказ

Мне помнится немножко.

И помню пальцев перепляс

По кнопочкам гармошки.

 

Туман рассветный на реке,

Рыбацкую удачу:

Плотвичка пляшет на песке –

От счастья чуть не плачу.

 

Читает он мои стихи

И радостно кивает...

Ох, сколько разной чепухи

Из прошлого всплывает.

 

Я помню наших ссор озноб,

Мы, как ослы, упрямы.

Густое время, как сироп,

Заравнивает ямы.

 

Хоть это странно, но теплом

Из прошлого мне веет.

Нас помирила смерть с отцом.

Она мирить умеет.

 

2018

 

 

СОН О ДОРОГЕ

 

Мне снится трудная дорога –

Иду к деревне я родной.

Шумят берёзоньки в тревоге

И тучи вьются надо мной.

 

Ручьи, овраги да болота

Мешают к цели мне идти.

И всё бормочет жуткий кто-то,
Что ждёт беда меня в пути.

 

Вперёд упорно пробираюсь

Сквозь чащу, через бурелом.

От страшной мысли задыхаюсь,

Что не найду мой старый дом.

 

В полях с годами сгнили вехи.

Я наугад бреду без сил.

Видать, далёко я уехал,

Дорогу к детству позабыл.

 

2018

 

ЗИМОЙ

 

Словно медведи, сугробы лежат,

Белые шкуры алмазно горят.

В сахарной пудре косички берёз,

Силой и свежестью поит мороз.

Синие тени рисуют узор,

Выткало солнце персидский ковёр.

С крыши граблями сосульки висят,

И на свистульках синички свистят.

Слепит лазурью глаза небосвод.

Щурится, будто смеётся, народ.

Сочно зима под ногами хрустит.

Галка на ветке торговкой сидит:

-Семечки! Семечки! Ну, налетай!..

…Вот вам и счастье.

Вот вам и рай.

 

2019

ТРИДЦАТЬ ГРАДУСОВ

 

Тридцать градусов мороза –

Не апрельская капель.

Стынут в ужасе берёзы,

Не дыша застыла ель.

 

На пригорке встала дыбом

Поседевшая полынь.

Зябко в белых шалях избам –

Проклинают злую стынь.

 

Строгим утренним дозором

В океане голубом

С горьким стоном дикий ворон

Одиноко бьёт крылом.

 

Блеск хрустального гламура

Всех на улицу манит.

Кот, на волю выйдя сдуру,

Как шальной, домой летит.

 

Жмёт морозец бесноватый,

Как на дальней Колыме.

Мужичок большой лопатой

Ковыряет нос зиме.

 

2018

 

ПРОХОЖИЙ

 

Шёл по улице прохожий

И на улицу смотрел.

На монаха грач похожий

Аллилуя хрипло пел.

 

Пёс бродячий дружелюбно

Улыбнулся во дворе.

Дятел, словно в кожу бубна,

Барабанил по коре.

 

-Головы тебе не жалко?

-Есть захочешь, застучишь!

-Здравствуй, друг, - кричали галки

И вороны с талых крыш.

 

Ну а сплетницы синицы

Щебетали парню вслед:

-Не пора ли, брат, влюбиться!?

Без любви и счастья нет!

 

Шёл по улице прохожий,

С ним болтал весь белый свет.

Молодец!

Не каждый может

Видеть то, чего и нет.

 

2018

 

АПРЕЛЬ

 

На сердце снег густым покровом

Уже пять месяцев лежит.

А я утешусь добрым словом:

«Как хорошо на свете жить!»

 

Хотя прохладно до озноба,

И птицы звонко не поют.

Но слёзы старого сугроба

Ручьём по улице бегут.

 

Зиме вердикт выносят строго,

Как судьи, важные грачи.

И грязь развозят по дорогам

Апреля дерзкого лучи.

 

2018

 

ВЕСНА В ЖАНРЕ СЮР

 

На небо кто-то синьки вылил,

Ручьи вдруг ринулись в галоп,

Синицы шьют кусты навылет,

И солнце жадно жрёт сугроб.

 

Ботинки смачно лижет лужа,

Беззубо чавкая губой.

И город хлюпает, простужен,

Огромной дымною трубой.

 

2018

 

В ЛУГАХ

 

Река под солнышком бликует,

И рябь – как рыбья чешуя.

В лазури ласточки ликуют.

И, как хмельной, ликую я.

 

Шмелиной песне подпеваю,

Любуюсь лётом мотылька.

И, восхищаюсь, познавая

Архитектуру у цветка.

 

Кузнечики играют в прятки,

Комар мне пикой метит в лоб.

Я воздух пью – густой и сладкий,

Как будто ягодный сироп.

 

2018

 

ЗЕМНЫЕ РАДОСТИ

 

 

Сижу тихонько на рыбалке,

Любуюсь небом и рекой.

Кукушка – щедрая гадалка –

Надежду дарит и покой.

 

Вот поплавок пришёл в движенье,

И оживились комары…

Гляжу в речные отраженья,

Как в параллельные миры.

 

Там я игрив, и свеж, и молод,
И полон счастья и огня.

И в сердце тысячи иголок

Ещё не ранили меня.

 

Река легко проносит листья

Моих давно прожитых дней.

А солнце в волнах веселится!

А небо - синего синей!

 

Неспешно утка пролетела

И села тихо в камыши.

Господь ещё мне шлёт умело

Земные радости души.

 

2018

 

ЖАЛОБА

 

Я пожаловался маме,

Что немного приболел,

Что запутался с делами,

И не сделал, что хотел,

Что проблемы бытовые

Замотали (чёрт возьми!),

Что повсюду люди злые,

Что поссорился с детьми…

 

Поболтал - и стало легче.

Я уснул, забыв дела.

 

… Слово лечит и калечит –

Мать всю ночку не спала.

 

2018

 

ПЕТУХИ

(Вроде басни)

 

Петух, как смелый, грозный рыцарь,

Зовёт соперников на бой:

-Ну, кто готов со мной сразиться?

Повержен будет враг любой!

 

Ему в ответ через дорогу

-Ку-ка-ре-ку! – кричит другой.

А там ещё трубят тревогу

По всей деревне вразнобой.

 

И вот уж воздух пахнет битвой,

Того гляди – прольётся кровь!

А куры квокают сердито

Про мир, и дружбу, и любовь.

 

Зачем сдалась им эта драка?

К чему им смертные грехи?

Но рвутся бешено в атаку,

Как черти, злые петухи!

 

2018

 

СОРОКА И КУКУШКА

(Басня)

 

Вдвоём сорока и кукушка

Сидят на веточке рядком,

Две закадычные подружки

Болтают громко обо всём.

 

-Нет, посмотрите: куры-дуры

От петуха-то ни на шаг,

А он, красавчик, шуры-муры

Водить с гусыней жирной рад.

 

-А пёс-то – грязный и небритый!

Ему бы только побрехать.

-А свиньи знают лишь корыто,

На остальное им плевать!

 

-А эта толстая корова

Ни бе, ни ме, всё му да му!

А у телёночка родного

Рога не лезут почему?

 

…Они о мире судят ловко,

Всерьёз, со злобой, не шутя.

Одна – бесстыжая воровка,

Другая – бросила дитя.

 

2019

 

ПО-НАД ПОЛЕМ

 

Чёрный ворон, ой, кружится

По-над полем, над землёй.

Хочет кровушки напиться,

Ратной битвы демон злой.

 

Ой, да ждёт, да не дождётся:

Протрубят – и грянет бой!

Снова кровушка прольётся,

То-то будет пир горой.

 

Улетай подальше ворон,

Не кружися над страной.

Знаю, что жестокий ворог

Притаился за спиной.

 

По-над полем кружит ворон,

Громко ворога зовёт.

Он, как ночь глухая, чёрен.

Страшен мне его полёт.

 

2018

 

ХМУРИТСЯ ДЕНЬ

 

Хмурится день, словно строгий учитель:

Снова уроки я сделал не так.

Вы за оплошность и леность простите –

Я не такой уж в науках мастак.

 

Катится время, как мячик под гору.

Сделать задания снова спешу.

Выдали мне невеликую фору –

Важное что-то никак не решу.

 

Тратил я годы легко и бездумно

В странной и очень забавной игре.

Жизнь проскакала азартно и шумно,

Как перемена на школьном дворе.

 

Хмурый наставник чуть-чуть прослезился –

Видно, я правильно сделал урок.

Рад, что к победам я устремился.

Поздно, учитель, –

                    уж скоро звонок.

 

2018

 

 

НОЯБРЬ

 

Зима и осень – две девицы

Друг перед дружкою форсят.

Готовы в волосы вцепиться,

Чтоб оценили их наряд.

 

Рябины алые рубины

На шее осени горят.

Надев ажурные лосины,

Выходят сосны на парад.

 

Зима пленяет красотою –

Наряды ладит ей мороз.

Она белейшею фатою

Укрыла головы берез.

 

Сияет стразами под солнцем

От инея мохнатый лес.

А осень тоже не сдаётся –

Лазурью плещет в даль небес.

 

Девиц понятно поведенье:

Решают – быть или не быть!

А мы, напившись вдохновенья,

Готовы жить, дерзать, любить!

 

2018

 

 

КОНЕЦ ФЕВРАЛЯ

Сырые ветры душу студят,

Ветрам сырам ведь всё равно,

Что путь земной и так уж труден,

Что в жизни бед и так полно.

 

Что горько от былых ошибок,

Что не достиг того, что мог,

Что не срослось… не совершилось…

Что многое – не в лад… не впрок…

 

Но злости я ветрам не вылью,

Моя душа любви полна.

Летит, летит на мокрых крыльях

Ещё одна моя весна.

 

2019

ФЕВРАЛЬ В СОЧИ

 

Море бормочет облизанной галькой,

Пеной исходит прибой.

Чайки цветут на воде, как фиалки.

Бродим по пляжу с тобой.

 

Небу щекотят живот кипарисы,

Зелено в Сочи зимой.

Синие дали и синие выси.

Бродим по лету с тобой.

 

Где-то от злости сугробы звереют,

Город продуло пургой.

Здесь олеандры вокруг зеленеют.

Тихо гуляем с тобой.

 

Рыком пугая, ревут самолеты

Прямо по-над головой.

В памяти плавает важное что-то,

Что пережили с тобой.

 

Души цветущие нам освещает

Свет неземной голубой.

Видно Всевышний грехи нам прощает -

И до сих пор мы с тобой.

 

2019

 

ЗАГАДКИ

 

Я всё в фантазиях витаю,

Я книжки старые листаю,

В страницы вдумчиво гляжу,

Но толку там не нахожу.

 

Всё больше тайны да секреты,

Одни загадки без ответа.

А мне б вселенную понять

И на судьбу бы не пенять.

 

Всё так прекрасно было, мило,

Да быстро всё куда-то сплыло.

Зачем я был? Куда иду?

В каком неведомо году…

 

Зачем неведомо родился…

Зачем всю жизнь, как вол, трудился?

Зачем творил, зачем дышал?

Зачем молитвы я читал?

 

Я всё в фантазиях витаю

И ничего не понимаю.

Одно лишь радует – про то

Не разгадал еще никто.

 

2019

 

МЕСЯЦ

 

Жёлтый месяц зацепился

Острым носом за трубу.

Видно, крепко притомился –

Сел на ветхую избу.

 

Отдышался, огляделся…

Мать моя! Какой разор!

Огород травой оделся,

На земле гниет забор.

 

Не мычит в хлеву корова

И не хрюкает свинья.

Месяц грустно молвит слово:

-Где же шумная семья?

 

Где хозяйка удалая,

Ребятишек визг и крик?

Завелась беда ли злая?

Или ворог в Русь проник?..

 

Вышла сгорбленная бабка

На крылечко в три доски.

В старых тапках, в серых тряпках

И с подпоркой из клюки.

 

Шаг шагнула, посмотрела

Вверх на месяц золотой.

-Что, касатик, постарела?

Не узнать меня такой?

 

Было время – всё кипело

Вдоль по улице родной.

А теперь – такое дело:

Доживать мне век одной.

 

Две подружки лет под сотню

На другом конце живут.

Заберёт когда Господь нас,

Зарастёт репьями тут.

 

Не сломать порядок древний,

Жизнь жестока и груба.

Вот и кончилась деревня…

Вот и кончилась судьба…

 

Жёлтый месяц прослезился,

Со щеки стекла звезда.

От трубы он отцепился

И уплыл, не знай куда…

 

2019

КТО ПРИДУМАЛ?

 

Кто придумал тебя, закат?

Как ребёнок, тебе я рад.

Ты, как будто атлант, велик,

И прекрасен твой светлый лик.

 

Ты растрёпан, лохмат и рыж,

Ты на крыльях огня паришь.

Взор твой пламенный из-за туч

Посылает прощальный луч.

 

Ты пришёл из других миров.

Лоб твой синь и слегка лилов.

Ты, как юноша, свеж и ал.

Кто тебя так поцеловал?

 

На излёте судьбы и дня

Растревожил ты, брат, меня.

Ты – посланник былых утрат.

Кто придумал тебя, закат?

 

Ты погаснешь, но образ твой

Будет в сердце гореть свечой.

Ты уйдёшь, никого не виня…

Кто придумал, закат, меня?

 

2019

 

СИРЕНЬ ОТЦВЕЛА

 

Сирень отцвела,

и божественный запах

Растаял, как винный дурман.

И лето крадется

на кошачьих лапах,

И стелется к ночи туман.

 

Сгорели под ветром

лиловые свечи,

Как память о прожитых днях.

Всё ярко и живо!

И всё быстротечно.

И росы блестят на глазах.

 

Цветы облетели,

и только остался

Сиреневый след в облаках.

Кто крепко любил,

и прощал, и прощался

Прощения  ждёт в небесах.

 

Бежит в непонятное завтра

                                          дорога,

И в сердце колышется страх.

Всё просит и просит

прощенья у Бога

Кукушечка на проводах.

 

2019

 

 

КУКУШКИНА ДУДА

 

Раскорячилась лягушка

На поверхности пруда,

И дудит в дуду кукушка,

Лабуда её дуда.

 

Ни мелодии, ни смысла,

Ни восторга для души.

Скучно, нудно, глупо, кисло.

Не позорься, не смеши!

 

Ну, кому нужна ты, дура?

Научись сперва играть.

Веселее квохчут куры,

Так что силы зря не трать.

 

Всё дудит в дуду кукушка,

Счёты щёлкают года…

Чутко слушает лягушка

На поверхности пруда.

 

2019

 

ЗВУКИ ДЕРЕВНИ

 

Оттопырив кошкой ушко,
Слушал кустик лопуха

Пятистопный ямб кукушки,

Амфибрахий петуха,

Песню чистую синицы,

Ариозо кулика,

Как грохочет колесница,

Гром неся издалека,

И как сплетничает ветер

В посиделках у берёз,

И в хлеву вздыхает вечер,

Что в деревню Бог принёс.

 

2019

 

ШМЕЛИ

 

Как монеты золотые,

Одуванчика цветы.

Вот шмели, как черти, злые

Налетели с высоты.

 

Кто смелее, кто быстрее –

Всё почти как у людей.

Кто хитрее и жаднее,

Тот считается умней.

 

Кто без совести – жирует,

Кто без чести – тот богат,

Королевишну целует

И чертям – и сват, и брат.

 

Ой, чего-йто я надумал?

Не по делу осерчал.

Померещилось в бреду ли

Иль от «телика» устал?

 

В пёстрых праздничных рубашках,

Луговины короли,

Пьют нектар в цветочных чашках

Беззаботные шмели.

 

Я учусь у них терпенью,

Трудолюбию учусь.

От плохого настроенья

Без таблеток я лечусь.

 

2019

 

БЕРЁЗЫ

 

Берёзы-коротышки

Страдают на юру.

Серёжки, как штанишки,

Трепещут на ветру.

 

Ветвей густые косы

Склоняются к траве.

И глупые вопросы

Шевелятся в листве.

 

-Зачем на свет родились?

Живём мы здесь зачем?

Как здесь мы очутились?

Куда уйдём затем?

 

Зачем приносит ветер

Страдания в судьбе?

…Никто вам не ответит.

Я знаю по себе.

 

2019

 

РОЗА

 

Роза алого бархата

В глиняной вазе стоит.

Словно бы дверь распахнута

В мир, где вулкан бурлит.

 

В чаше – огня изящество…

Алый застывший взрыв.

В вазе – Творца чудачество,

Дерзкой мечты порыв.

 

В розе – дыхание искуса.

Чтоб описать – нет слов.

Через неё Он высказал

Людям свою любовь.

 

2019

 

 

СКАЗИТЕЛЬ

 

Как Боян, сказитель древний,

Возродив былинный дух,

Про мордовскую деревню

Песню мне пропел петух.

 

Там, как ветки на берёзе,

Жили мокша и эрзя.

Там страдания и слёзы

И нелёгкая стезя.

 

Там набеги кочевые,

И пожары, и разор.

Там победы боевые

И пленения позор.

 

Там кольчуги и шеломы,

Луки, стрелы и мечи,

Князя Пургаса хоромы

И костры… костры в ночи.

 

Дева плачет – нет милОго,

Кто вернёт ей жениха?

 

…Нам осталась от былого

Только песня петуха.

 

2019

 

 

НА РЫБАЛКУ

 

Я собираюсь на рыбалку,

Моя волнуется душа.

Спешу, как к деве на свиданку.

Ох, зорька будет хороша!

 

Там соловьями плачут ивы,

Порхают мыслями стрижи,

Самоубийцами с обрыва

Они уходят в виражи.

 

Там жизнь прошедшую покажет

Живое зеркало реки,

Про жизнь небесную расскажут

Мне тенорами кулики.

 

Двуглазо солнце на рассвете

Окатит золотым огнём,

И, ото сна очнувшись, ветер

Споёт мне утренний псалом.

 

Я там, как грешник в дивном храме,

От счастья – юн, от счастья – нем,

Умоюсь чистыми слезами…

А рыба?

Рыбу я не ем.

 

2019

ДЛЯ ЧЕГО-ТО

 

Для чего-то я родился,

Для чего-то долго жил,

Для чего-то я влюбился

И любовью дорожил.

 

Для чего-то брал я кручи,

Из низов я лез в верхи,

Для чего-то прозу мучил

И выдумывал стихи.

 

Для чего-то в битвах бился,

Правду храбро защищал,

Для чего-то я молился

И врагов своих прощал.

 

Вот сижу я под берёзой

На скамеечке простой.

И теряет листьев слёзы

День осенний золотой.

 

2019

 

РАССКАЗЫ

 

 

В ГИПСЕ

 

Поворот был некрутой, поэтому, когда на встречном подъеме появился «Камаз» Артем не заволновался. Приняв правее, он даже не сбавил скорости – места для его маленького юркого «Хёндая-гетца» было предостаточно, чтобы разминуться с махиной грузовика. Но, войдя в поворот, Артем увидел, что на него надвигается прицеп «Камаза», который юзом скользил по ледяному склону. Еще мгновение, и дубина прицепа выбросит крохотную машинку с поля, как палка городошника выбивает с кона легкую фигуру. Сергей крутанул руль, и крохотная коробчонка «гетца» запрыгала на мерзлых кочках обочины. Хрусь! – переднее колесо проломило ледяную корку лужи, и «гетц» нырнул в глубокий кювет, ткнулся в сугроб, сделал стойку на носу, дважды кувыркнулся и снова встал на колеса.

-Что это было? – с заднего сиденья спросила дрожащим голосом теща.

-Мне кажется, мы перевернулись, Людмила Николаевна, – хрипло ответил Артем.

-Ну, ты и Шумахер! - сказал сидящий рядом тесть.

-Все живы? – спросил Артем.

-А с кем же ты тогда сейчас разговариваешь? – вопросом на вопрос ответил тесть.

-Я коленки отшибла и щекой об дверку стукнулась, – жалобно поведала теща.

-А я башкой об лобовое стекло треснулся, - сообщил тесть. – Но калган вроде выдержал, не треснул. А ты как, зятёк?

Артем вдруг понял, что у него болит всё. Не было в его организме живого местечка, где что-нибудь не ныло бы. Мало того, что он тоже крепко приложился к лобовому стеклу, он еще оббил колени, рулевое колесо сильно помяло грудь. Болел позвоночник, ныло сердце и гудело в голове, как после удара многопудового колокола. Радовало только то, что мозги немного соображали да и руки, ноги, кажется, шевелились.

-Пора отсюда вылезать, – сказал Артем.

Кое-как выбравшись из мятого салона, благо все дверки при ударе открылись настежь, участники аварии поднялись на дорогу. «Камаз» уехал – видать, у водителя не было желания принимать участие в аварийных разборках с полицией.

Артем смотрел на то, что осталось от его машины, и удивлялся, что они все оказались живы – ремнями безопасности не удосужился пристегнуться никто, а машина больше походила на скомканный комок красного картона. Поездка на дачу окончилась катастрофой. Дачу, что находилась в пятидесяти километрах от города на берегу чистейшей речки, протекавшей среди лесов и лугов, любили все. Там праздновали семейные дни рождения и организовали пикники с друзьями, проводили отпуска и выходные, устраивали грибные и ягодные набеги по живописным окрестностям. На этот раз Борис Григорьевич, тесть Артема, бывший строитель и вообще рукастый мужик, заложил камин, чтобы продлить дачный сезон и на холодный период. Теща, Людмила Николаевна, крепкая и домовитая хозяйка, как всегда, руководила работой. Артем выполнял функцию подсобного рабочего. Мечтали о том, как скоро будут любоваться огоньком, весело пляшущим по березовым полешкам в черной пасти камина. Мечты разбил прицеп «Камаза».

 Домой их отвез друг и напарник по бизнесу Юрий, которого Артем вызвал по сотовому телефону.

В больнице его обследовали несколько врачей и вынесли неутешительный диагноз – смещение четвертого позвонка.

Пять дней Артем лежал на вытяжке. На лицо надели кожаную паутину из ремней, напоминавшую киношную маску для пойманных злодеев. К ремням через блок привесили груз, чтобы позвонки постоянно вытягивались. Грудь и правую руку заковали в гипс.

Это было не столько больно или тяжело, сколько унизительно. Самое поганое – проблемы с естественными отправлениями. Никогда еще Артем не оказывался таким беспомощным. Кормили с ложечки, поили через трубочку, утку подсовывали под одеяло симпатичные медсестрички. Стыдно, хоть плачь. 

Он был статен и красив. Привык к пристальным взглядам девушек. Умело пользовался своим обаянием, чтобы заводить знакомства. Глубокий ум, эрудиция в обширных областях и легкий нрав делали его душой любой компании. Он растворялся в людях, со всеми находил общий язык, хотя любил споры и умел отстаивать свою точку зрения. Он был общественным существом. И вот – одиночество, полная недвижимость, беспомощность, унизительное ухаживание потенциальных объектов интимного знакомства, отсутствие бурного кипения жизни вокруг него.

Появилась уйма времени, чтобы поразмыслить. А поразмышлять было о чем. За семейной суетой, вечными цейтнотами на работе, шумными и бурными встречами с друзьями, общением с книгами и долгими сидениями перед телевизором времени на размышления не оставалось вовсе. И тут – на вот тебе: думай, сколько хочешь.

О чем?

Выяснилось, что большая часть жизни уже прожита. В пятьдесят семь все оказалось позади: вздохи на скамейке, безумные страсти первой любви, потрясение от обладания женщиной, дети, внуки, покорение вершин науки, звания, должности. И вот теперь он, умный, обеспеченный, уверенный в себе бизнесмен среднего пошиба, привыкший идти впереди событий, умеющий ставить цели и добиваться, презирающий нытиков и неврастеников, вдруг размяк и расклеился. На его жизненном пути было много развилок. Он выбирал правильную дорогу интуитивно, но смело и решительно, никогда о том не жалея. А сейчас каждая из этих развилок всплывала в памяти, и одолевали сомнения… А если бы вот так? Может, было бы лучше? Оказалось, что прошлое - это кладбище упущенных возможностей. Сам себя убеждал, что сомнения его глупы и беспочвенны. Все равно бы стукнули эти проклятые пятьдесят семь, какой бы дорогой ни шел. Хандра от возраста, а не от жизненных ошибок. Главное, есть дети, которые любят и уважают. Ты им нужен. С женой тоже все ровно, без всплесков, но и без нервов. Жилье приличное. Машина… Ах, да… Черт с ней, купим другую. Все равно для бизнесмена «гетц» не по рангу, мелковат.

Так что же?

Хандра так плотно взяла Артема за горло, что и после выписки из больницы тяжкие размышления не оставили его.

Закованный в корсет, Артем был лишен главного – все делать самому. Правая рука была монолитно прикована к гипсовому корсету, который, словно кокон, обволакивал грудь и спину. Только левой рукой удавалось поднести ко рту стакан с водой или кое-как покормить себя супом. Из развлечений – только телевизор, с его идиотскими ток-шоу, примитивными фарсовыми комедиями и мордастыми самодовольными политиками и чиновниками, которые уверены, что народ России процветает и ни в чем не нуждается. После просмотра новостей Артем все больше убеждался, что миром правят сумасшедшие. Черное называлось белым; войны развязывались во имя справедливости, которую каждый понимал по-своему; ложь, наглая и бесстыжая, стала главным правилом политики. Вместо успокоения Артем от этого «черного квадрата» получал дополнительный раздражитель, который только ухудшал и без того поганое душевное состояние. Жизнь казалась скучным абсурдом, в котором не было места его пытливому сознанию, мечтам о гармонии и всеобщем благе, его мыслящему эго, по воле случая появившемуся в данной точке пространства и времени. Прожитые годы вспоминались суетливыми, хлопотными, однообразными, скучными, а главное, лишенными какого-либо смысла.

Всегда любимое чтение тоже почему-то стало раздражать. Артем понял, что все уже прочитано. Ничего нового в книгах он не находил да и ничего от них не ждал и не желал. Замкнутый в четырех стенах и предоставленный самому себе (жена Нина, которая была на десять лет его моложе, учительствовала), он целыми днями сидел на диване и тупо смотрел на глиняную фигурку леопарда, подаренную ему сослуживцами на пятидесятилетие.

Размышления причиняли почти физическую боль.

Те усилия, которые он прилагал, те битвы, которые он выигрывал, те препятствия, что он старательно и упорно преодолевал – для чего все это было? Он вырабатывал стратегию жизни, тщательно продумывал тактику поведения, зачастую чем-то очень важным для себя жертвуя, наступая своим мечтам на горло… И что? Это скоро кончится, он станет прахом, пеплом, землей. А куда денутся его ум, его знания, его логика, его возлюбленное эго?

Мысль о смерти, которую в общей житейской суете удавалось игнорировать, запихивая в самые невостребованные уголки души, вдруг вылезла на божий свет, развалилась на диване во всю свою длину и полноту и стала хозяйкой в доме Артема.

Разве это справедливо? Ему дали разум, помогающий осознать весь окружающий мир и по своему усмотрению менять его. Он сделал все возможное, чтобы отточить его, наполнить огромным грузом знаний, выстроить мировоззрение, охватывающее тайны и нюансы существования всего живого на земле. И все это должно куда-то исчезнуть? Без следа и смысла? Он знает тонкости и побудительные мотивы человеческого общения, умеет просчитывать поведение окружающих, как опытный кукловод, манипулирует собеседниками, добиваясь нужного результата. Зачем? Чтобы сидеть, тупо глядя на глиняную безделушку, и вспоминать, каким ты был молодцом?

Зачем нужны эти воспоминания? Что от них толку? Только бередят открывшуюся рану, соблазняя уже остывшими страстями и теперь недосягаемыми прошлыми подвигами. Да и что такое прошлое? Его, Артема, там уже нет, а значит, оно эфемерно, как пролетевшее по небу облако. А будущего еще нет. Оно существует только в воображении, оно нематериально. Поэтому Артема там тоже нет. Он есть только здесь и сейчас. Вот в эту самую секунду, которая непостижимым образом длится, словно вечность. А если он только здесь и сейчас, то все, чего он добивался, действительно не имело смысла.

Преодолев вновь приобретенное отвращение к чтению, Артем решил посоветоваться с философами прошлых веков, которых когда-то так любил и уважал.

-Смерть – гений-вдохновитель философии, - мудро и спокойно сказал ему Шопенгауэр.

-Нашел чем утешить, - скептически отозвался Артем.

-Не было бы смерти, люди не стали бы философствовать, - не сдавался философ. – Только животные проводят свою жизнь, не зная собственной смерти.

-Я тоже хочу стать животным, - горько пожелал Артем.

-Если бы одни умирали, а другие нет, умирать было бы крайне досадно, - ехидно сумничал Лабрюйер.

-Мне все равно досадно, а до других мне нет дела, - не принял иронического тона Артем.

-Лучше смерть, чем усталость, - вздохнул Леонардо да Винчи.

-Я готов уставать каждый день до обморока, лишь бы жить, - возразил Артем.

-Философия это наука умирать. Поскольку мы не знаем, что такое смерть, бояться ее нелогично, - ввернул Сократ.

-Нелогично говорить людям одно, а мыслить совсем по-другому, - упрекнул философа Артем.

-Если хотите суметь вынести жизнь, готовьтесь к смерти, - припечатал Фрэйд.

-Да пошел ты… - буркнул Артем.

Пытался его утешить и Юрий, который иногда заезжал проведать друга и компаньона.

-К этой проблеме надо относиться спокойно, - убеждал он Артема. – Здесь мы гости, а наша основная жизнь находится за пределами земного существования.

-Тебе легче, - возражал Артем. – Ты верующий. Тебе кажется, что тебя после смерти ждут в раю серафимы и ангелы. Но это самообман.

-Вспомни, что говорил Гете, - настаивал Юрий. – Всякий, кто не верит в будущую жизнь, мертв и для этой.

-То, что мы меньше всего знаем, лучше всего годится для обожествления. Так говорил Монтень, - отбивал доводы друга Артем.

-Хорошо, а как тебе высказывание маркиза де Сада: «Смерть – это изменение формы, переход одного существа в другое»?

-Кто такой де Сад? Что он понимал в жизни и смерти? Тоже мне авторитета нашел.

-Ладно, а вот нобелевский лауреат Роберт Хорвиц говорил, что смерть включена в программу жизни. Если бы не было смерти, не было бы и жизни.

-И за такую чушню ему дали Нобелевскую премию? - горько рассмеялся Артем. – Брось, Юра, меня не переубедишь. Менять мировоззрение мне уже поздно. По мнению Шопенгауэра, религия на земле появилась, потому что у человека вместе с разумом неизбежно возникла и ужасающая уверенность в смерти. Утешение страдающего человека является главной целью всех религий. А меня этим утешить, к сожалению, невозможно.

Артем отвергал доводы Юрия, но разговоры с ним как-то скрашивали беспросветную тоску, давали толчок к размышлениям, выводя из тупого ничегонеделания.

Они были хорошими приятелями. В конце девяностых, оставив грошовую преподавательскую деятельность, Артем по совету Юрия основал фирму «Бюро по трудоустройству». Будучи кандидатом наук по психологии, он решил направить свои знания и опыт на подготовку кадров для городских фирм, предприятий и учреждений. Первоначальным капиталом обеспечил Юрий, который уже имел опыт самостоятельного плавания в бурном море русского капитализма. Став компаньоном, он помогал Артему ориентироваться в мире бизнеса, налаживать контакты с крупными заказчиками, вести бухгалтерию. Юрий, добродушный крепыш, умный, начитанный и жизнерадостный, преподававший когда-то марксистско-ленинскую философию, быстрее Артема понял, что новые времена требуют новых людей. Он начал с торговли, потом развернул строительный бизнес, хорошо поднялся, начал расширять сферы деятельности. Так что бюро по трудоустройству для него было что-то вроде легкого каприза.

Артем обеспечивал подбор персонала, составлял программы обучения, проводил психологические тренинги. Они прекрасно дополняли друг друга, понимая с полуслова, чувствуя настроение партнера, умея использовать чужие таланты в мозговом штурме при решении сложных задач. До этой поры у них никогда не было разногласий, стычек и непонимания.

-Так, бросай хандрить и берись за ум, - сказал в очередной приезд Юрий. - Все беды у мужиков от безделья. Сразу дурные мысли в голове появляются. В таком состоянии или спиваются, или о суициде задумываться начинают. Давай я тебя буду привозить на работу. Начнешь проводить тренинги дистанционно: сформируешь аудиторию, разошлешь программу и методички, а потом примешь по электронной почте экзамены.

-Куда я в таком виде!? – раздраженно ответил Артем. – Предлагаешь меня как восковую фигуру напоказ выставить? Да я к тому же сам ни одеться не смогу, ни обуться.

-Ну, из дома попробуй. Компьютер хороший я привезу. Все у тебя получится.

-Не хочу. Если мое безделье тебя не устраивает, забирай бизнес себе, я не обижусь.

-Так, давай только без истерик. Завтра суббота, я еду на дачу. В восемь утра будь готов, тебе пора на природу.

На даче Артем немного оттаял. После бутылки коньяку, он даже разговорился с былым азартом. Выпившие мужики обычно всегда обсуждают женщин. Как, в прочем, и выпившие женщины – мужчин.

-Мне кажется, Чехов правильно презирал женщин, - сказал Артем.

-С чего ты взял, что он их презирал? – удивился Юрий. – Он, скорее, их жалел, очень тонко понимая и чувствуя женскую сущность.

-Вот именно, он очень хорошо их понимал. Женщины в его рассказах – взбалмошные, лживые, капризные, развратные и ужасно ленивые, потому всегда приносят мужчинам одни разочарования, страдания и душевный раздрай.

-Это ты к чему сейчас сказал?

-Да разведусь я, наверное, с Нинкой.

-Сдурел?

-Я серьезно.

-И чем же она тебе не угодила? Кормит, поит, ухаживает, как за малым дитем.

-Вот именно - обращается со мной как с ребенком. Давай помогу, я сейчас принесу, я подам, съешь котлетку, выпей компотику, попробуй салатику. Эти уменьшительные суффиксы вырабатывают во мне ощущение неполноценности. Понимаешь, я привык быть хозяином жизни, главой семьи, мужчиной, вождем, фундаментом. А сейчас – что? Сю-сю-сю! Я что - инвалид или дряхлый старик? А что будет лет через десять, когда я действительно ослабею и стану старой мебелью, что ставят в угол и раз в неделю протирают от пыли. А она ведь меня на десять лет моложе. 

-Дурак ты. Это она от любви большой так о тебе заботится. Мою вот не заставишь сюсюкать, только и знает – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Можно сказать, живу как в сказке.

-Да какая там любовь? Чужая она. Живет какими-то своими школьными проблемами: проверки, уроки, нерадивые ученики, злые завучи… А сюсюканье это – чтобы показать, какая она правильная жена. Меня в ее мире нет.

-А она в твоем есть?

-В смысле?

-Ты когда ее последний раз куда-нибудь вывозил? В дом отдыха, например, в санаторий, просто на экскурсию в Москву, в Питер или в Сочи.

-При чем тут Сочи?

-Да Сочи тут действительно не при чем. Ты при чем. Тяжелый случай.

-Не вешай на меня всех собак. Я ее каждый выходной в деревню на дачу вывозил.

-А ей это нравится?

-А почему ей не должно это нравится? Мне-то нравится.

-Но она - не ты. У нее могут быть другие потребности, интересы, мечты. Вот о чем она мечтает?

-Понятия не имею.

-Да у тебя и правда гипс.

-При чем тут мой гипс?

-А при том. Гипс у тебя на твоих мозгах. Ничего не видишь и ничего не слышишь, кроме себя родимого. Забыл главную заповедь – возлюби ближнего своего…

-Ну уж, если быть точным, то в библии написано – как самого себя. То есть я должен сначала возлюбить самого себя. А потом уже и ближних.

-Понятно теперь, в чем твои проблемы. Увлекся ты сам собой. Возлюбил себя без меры. Отсюда и беды твои, и хандра, и раздражение. Ты не на жену сердишься, а на самого себя. Только это впервые с тобой, вот ты и не разобрал сразу-то. Внове для тебя такое. Сними гипс с мозгов и погляди вокруг. Порадуйся солнышку, сосулькам на крыше, ветру сырому – весна скоро, все к жизни возвращается. Вот и ты возвращайся.

Возвращение шло медленно. Артем постоянно сердился и бурчал на всех. Пребывая в раздраженном состоянии, поссорился с дочерями. Они жили в других городах и поддерживали с родителями связь по телефону. Артему это казалось мало. Ему было обидно, что в его, как ему казалось, беспомощном состоянии не было всеобщего внимания, утешений (которых он терпеть не мог, но в тайне души ожидал), не было понимания его душевных страданий. И он обвинил дочерей в черствости, бездушии и еще, черт пойми, в каких грехах.

С женой он почти не разговаривал, его теперь раздражало в ней все – от фанатичной тщательности, с которой та расставляла по полкам безделушки или приборы на столе, до привычки морщить лоб в минуты задумчивости и нервного подергивания за мочку уха во время беспокойства или недовольства окружающим беспорядком. Женщина делает так, как лучше, а мужчина – как проще. Так говорила Нина, и это его бесило. Тоже мне – доморощенный философ.  Он вспоминал их прошлую жизнь и удивлялся, как раньше не замечал, что она примитивно ограничена бытовыми проблемами и суетливыми служебными страстями. Ни глубины ума, ни женского шарма, ни склонности к творчеству – как он мог полюбить это существо? Да и любил ли? Может, злую шутку с ним сыграли в свое время гормоны, а она просто подыграла своим восхищением: ах, какой ты умный, какой талантливый? Но тогда вся жизнь вообще летит к чертям собачьим. В науке – ноль, в семейной жизни – крах, в работе – пустая суета, а в душе… А что в душе? Чужие умные мысли, разложенные по полочкам и пылящиеся без дела, кавардак в мировоззрении, устроенный социальными потрясениями последних десятилетий, полный штиль в чувствах, которые заморозило ледяное дыхание старости. Ох, как же все это тяжело!

Почему люди кончают жизнь самоубийством? Разве жизнь может быть хуже смерти? Или суицид это следствие минутной слабости, когда разум тонет в трясине безнадежности, тоски, отчаяния и жалости к самому себе? Но ведь одна из причин его хандры – как раз мысль о самой смерти. Артем слышал историю, как одна восьмидесятилетняя бабка так боялась смерти, гнобя домашних своими страхами, что, в конце концов, вскрыла вены и умерла. Убить себя, чтобы не бояться смерти? Это и жутко, и слишком сложно. Нет, суицид не выход. А что выход?

-Арик, ты будешь ужинать? – спросила жена, вытаскивая его из гадюшного клубка мыслей.

-Отстань! – сердито буркнул Артем, не оборачиваясь.

-Ты не хочешь со мной поговорить?

-О чем? - сердито засопел Артем, все также тупо глядя на глиняного китайского леопарда.

-О нас. Ты в последнее время отдалился, стал чужим. Что-то случилось?

-А что со мной могло случиться? - не выдержал Артем, и, с трудом поднявшись из кресла, всем туловищем повернулся к жене, демонстрируя оттопыренную в гипсе руку. – Со мной все прекрасно! Я молод и силен, я быстр, как лось, подвижен, как белка, красив, как Бельведерский Аполлон! Что мне еще нужно? А чужими мы стали, по-моему, давно! Тебе так не кажется?

-Ты хочешь уйти от меня? - тихо спросила Нина.

-Я думаю, нам лучше развестись, - сказал Артем и ушел в другую комнату.

На работу он тоже так и не вышел.

Он вдруг понял, что терпеть не может людей. Он ими пресытился. Умение все анализировать, просчитывать чужие поступки, докапываться до сути поведения и легко читать человеческие характеры сыграло с ним злую шутку – люди перестали быть для него таинственными, загадочными и интересными явлениями. Пустые взоры, бессмысленные разговоры, глупые примитивные желания – все это, оказывается, давно стало его раздражать, и только сейчас он осознал это и оказался в пустыне.

-Я бы сейчас легко смог жить на необитаемом острове, - сказал он Юрию, который не оставлял попытки вывести друга из хандры.

-Ты бы удавился на нем через неделю, - не согласился компаньон. – Тебе же всегда нужна аудитория. Кому ты будешь там рассказывать об ошибках Фрейда и заблуждениях Шопенгауэра? Попугаю? Человек – общественное животное.

-Я не животное. Потому что я знаю, что умру.

-Не об этом надо думать.

-А о чем?

-Господь дал тебе сегодня еще один день, чтобы ты восхитился этим миром, возрадовался его совершенству и гармонии и возблагодарил судьбу, что у тебя еще есть такое счастье – созерцать! Каждое мгновение твоей жизни уникально, бесценно и восхитительно. Не понимать этого преступно по отношению к самому себе. Ты своей скукой и ленью торопишь тот самый день, которого так боишься. Время умеет уникальную способность замедляться и ускоряться в зависимости от нашего поведения. Пробегая мимо чудес природы, не замечая красот мира, непостижимой целесообразности всего земного, ты ускоряешь темп жизни. Интуитивно понимая это, ты начинаешь спешить, чтобы успеть как можно больше сделать в единицу времени. И еще сильнее не успеваешь, потому что забываешь главное – всё видеть и всё осмыслять. Времени катастрофически не хватает. И твоя хандра именно оттуда – ты понял, что просуетился большую часть жизни, забывая смаковать ее по капельке, по крупинке. Кажется, Лабрюйер говорил, что мы всю жизнь неразумно тратим время, а когда понимаем это, то не можем измениться, потому что жить по-другому уже не умеем. Так вот - научись жить по-другому, чтобы оставшееся время не потратить на суету. И к Нине своей меняй отношение. Представь себе, что ее завтра не стало. Я не о разводе. После развода она все равно останется где-то рядом. А ты представь, что ее нет совсем. Нет прикосновений ее теплой руки, запаха волос после душа, тонкого аромата духов, внимательного понимающего взгляда зеленых глаз, заботливого слова после трудного дня… Ее нет, и ты понимаешь, что не успел ей сказать что-то важное, не успел поблагодарить ее за те радостные мгновения, что она дарила тебе, за ее заботу, за детей, за ощущение покоя и равновесия, ведь она - как причал после девятого вала страстей, что тебе преподносила жизнь. Любовь проверяется не в присутствии человека, когда умиротворение, комфорт, забота, ласка, а в отсутствии, когда одиночество и тоска. А ты – разведусь… разведусь. С кем? С самим собой? Как называется процесс проникновения молекул одного металла в другой, помнишь?

-Диффузия.

-Вот и у вас уже давно произошла диффузия душ. Так что разделить их безболезненно не получится - кровью истечешь.

 

…Артем приходил в себя медленно. Его, конечно же, еще раздражала бытовая беспомощность, тяготило безделье, но мыслительная работа, стимулированная компаньоном, шла постоянно, пробивая бреши в цитадели хандры. Отчаяние понемногу стало отпускать. Возможно, помогала ему в этом и природа, которая оживала от зимы, стряхивая с себя холод, сугробы, сор и грязь, как мокрая собака встряхивается после грязной лужи.

Через три месяца у него сняли гипс.

Он шел по городу и радовался теплому майскому ветерку, ласково трепавшему его седую отросшую за время болезни бороду, запахам свежей травы, легко втекавшим через ноздри в самую глубину души, неправдоподобно зеленым листочкам на ожившей от спячки березе, на пухлые, будто ангелочки, облака…

Проходя мимо парикмахерской, он заглянул в нее. Шансов постричься без предварительной записи было мало, но ему вдруг очень захотелось освободить лицо от густой седой поросли, которая, словно корсетный гипс, мешала ему дышать. Судьба оказалась благосклонной. Миленькая пухленькая блондинка, сидевшая в кресле и сочно вгрызавшаяся жемчужными зубками в яблоко, поднялась навстречу клиенту и, улыбнувшись, сказала:

-Вы стричься? А у меня как раз клиент по записи не пришел.

Усевшись в кресло, Артем критически осмотрел себя. Вурдалак какой-то, а не человек.

-Вы можете меня сделать молодым и красивым? - сказал он шутливым тоном, с каким обычно завязывал знакомства с понравившимися ему женщинами.

-Запросто, - заулыбалась блондинка. – Бороду ликвидируем?

-Как вражеский класс, - согласился Артем.

Через полчаса из зеркала на него смотрел импозантный мужчина в полном расцвете сил с легкой благородной сединой и блаженной улыбкой.

-Хоть сейчас на свиданье, - засмеялась мастерица, снимая с плеч клиента накидку.

-А вы бы пошли со мной на свиданку? – полушутя, полусерьезно спросил Артем.

-Побежала бы, только пригласите, - захохотала блондинка. – Только такой видный мужчина не может быть одиноким. Вон колечко-то обручальное светится.

Артем понял, что он снова может кому-то нравиться, и это взбодрило его, тронув душу легким ароматом хмеля, какой бывает после первого бокала виноградного вина. Эпизод был пустяшным, ничего особенно не значащим, мало ли мы ерунды говорим друг другу просто так… Но откуда из глубины душевной памяти всплыло ощущение собственной значимости, уверенности в своих силах, чувство хозяина жизни, творца своей судьбы. Хандра, заморозившая поток любви к самому себе, к окружающему миру, к своим близким, растаяла, как грязный сугроб под весенним солнцем.

Он вышел на волю, вдохнул пахнущий свежестью  воздух, расправил наливавшиеся силой плечи и шагнул в поток людей, спешащий по своим суетливым делам.

Ему вдруг захотелось домой, где его ждала незаслуженно обиженная им женщина, с которой он прожил большую и интересную жизнь. Артему стало стыдно за свою холодность, грубость и высокомерие, с каким он разговаривал с Ниной последние месяцы. Он ощутил прикосновение солнечного лучика на бритой щеке и заскучал о теплой ладони любимой женщины, которая может без слов понимать его душевное состояние и одним касанием пальцев, словно экстрасенс, снимать усталость и злость, накопленную в течение бестолкового и трудного дня.

От непривычной ходьбы он быстро устал и решил остаток пути доехать на автобусе. Сидя на остановке, он с неожиданным для себя интересом стал наблюдать за воробьями, которые оккупировали колючий куст шиповника рядом с дорогой. Они весело чирикали, легко перепархивая с ветки на ветку, задирали друг друга, поправляли перышки, вертели туда-сюда миленькими головками. Их суетливое шумное мельтешение было похоже на молодежную тусовку, когда всем весело и радостно от ощущения своих молодых сил, от общения, сопричастности к коллективу… Он обратил внимание на взъерошенного, нахохлившего воробьишку, не принимавшего участие в общем шалмане. Тот сидел на ветке в стороне от остальных собратьев и угрюмо смотрел на Артема. Он будто замер в глубоком раздумье или позировал сердитому художнику. Что-то тоскливое и жалкое было в его позе, сосредоточенность и неподвижность наводили на мысль о болезни маленького изгоя. Артем искренне пожалел серый пушистый комочек и даже улыбнулся ему, словно давнему приятелю.

-Держись, брат. Может, не все потеряно.

Он вдруг понял, как важен и дорог ему самому этот миг, в котором он сейчас существует, как это здорово быть на белом свете, как это восхитительно дышать полной грудью, как радостно видеть голубое небо и ощущать на лице легкое дуновение ветерка...

На унылого воробьишку налетела пара шустрых, задиристых собратьев, спихнула его с ветки, и тот, сердито чирикнув, нырнул в стайку бузотеров, уже ничем не отличаясь от них.

Артем улыбнулся, глубоко вздохнул, как будто вынырнув с большой глубины, и поднялся навстречу подъезжавшему автобусу.

Придя домой, он чмокнул жену в щеку, и та от неожиданности застыла, тревожно глядя в его глаза.

-А давай съездим к морю, - предложил Артем, обнимая дорогую, единственную и незаменимую женщину.

-Ты выздоровел? – спросила она с надеждой в голосе, уткнувшись в его широкое мускулистое плечо.

Он понял, что она имела в виду.

-Да. Окончательно.

 

2019

ОДНОКЛАССНИКИ

 

Алексея пригласили на двадцатипятилетие школьного выпуска. Он приехал, не раздумывая. С годами воспоминания стали занимать в его жизни все большее место. Школьные годы – исток всех побед и начало чувств. Первая любовь, первая ненависть, первые встречи с подлостью и предательством, первые битвы за справедливость… Утихли боли и забылись страдания. А вот восторг от общения со сверстниками, от познания мира, от осознания себя личностью остался на всю жизнь.

Он приехал на встречу со своим детством и ранней юностью. Радостные ожидания волновали душу.

Действительность несколько поубавила его пыл: одноклассники сильно изменились и как-то поблекли. Нет-нет, все так же была неотразима красавица Светка Куприянова, в которую были влюблены все пацаны из класса, да и, пожалуй, из всей школы. Все так же эмоционально и живо трещала веселушка и хохотушка Верка Степанова, все так же величественно держала точеную головку Танька Водянова. Но у большинства девчонок под макияжем угадывались морщинки, в ранее невинных ангелочках, щеголявших в белых бантиках, появилось что-то бабское. Некоторые вообще расплылись, как на дрожжах, и Алексей с трудом узнавал одноклассниц в этих могучих накрашенных созданиях, что степенно обсуждали меню сегодняшнего торжества. С парнями тоже произошли немалые метаморфозы. Они заматерели, омужичились. Некоторые даже умудрились завести на висках седину, на их лицах крупными буквами были написаны и неумеренные гулянки, и увлечение спиртным, и неустроенный быт и тяжелый физический труд.

Маленький городок полудеревенского типа, откуда Алексей был родом, хоть и принарядился за последние четверть века (побольше стало асфальта, появились современные магазины и кафе), но по своей сути остался таким же провинциальным захолустьем с деревянными серыми избами и плохими – щербатыми, грязными и пыльными - тротуарами, с огуречными и луковыми грядками перед серыми фасадами двухэтажных коммунальных домов, с помойками на задворках и неистребимой скукой, от которой так зевается, что сводит челюсти. 

Бывший отличник Витька Ледяев был небрит и явно страдал с бодуна. Ему не терпелось сесть за стол и полечить страждущую душу. До Алексея ему не было никакого дела. Он общался с маленьким, юрким Васькой Мальцевым, бывшим хоккеистом и драчуном. Тот тоже был в смурном состоянии, и лицо его говорило о том, что со спиртным он в больших друзьях.

Первые впечатления об одноклассниках оказались верными – Никита Добрынин, с которым Алексей лет пять сидел на одной парте, по-дружески нашептывал ему обо всех остальных.

-Ледяев-то? Он алкоголик. С утра ко мне за самогонкой прибегал. И на сегодняшний банкет денег занял.

-А кем он работает?

- Да со мной на стройке каменщиком.

-Так он же отличником был!

-Ну и что? В институт не поступил, вот и пьет теперь. А Мальцев тоже попивает крепко, каждый год завязать пытается. А потом развязывает. Вот сейчас опять в развязке.

-А Юрка Федоров? Он таким чистеньким кажется.

-О, тот ментом стал.

-Да ты что? Он же самым отъявленным хулиганом на всю школу был. Я думал по тюрьмам пойдет.

-Сумел остановиться, сейчас капитан милиции, не хухры-мухры. А вот Аксенов, всеобщий бабский любимчик, из тюрем не вылезал. То кража, то грабеж. А в прошлом году на мужика с ножом попер, а тот за лезвие схватился и всю ладонь порезал, но ножик отнять сумел. Вот Аксенов опять и залетел. Но видно на зону идти в очередной раз не захотел – повесился в камере.

-А почему Сеньки Каторова нет? Он уехал из города?

-Да тут он ошивается, сантехником работает. Просто его жена на пьянку не отпускает. Тоже пока в завязке.

-Тебя послушать – все пьют.

-Так оно и есть.

-А ты?

-И я тоже выпиваю. Я ведь на стройке работаю, а не, как ты, в теплом кабинетике бумажки прекладываешь. После такой работы на свежем воздухе и выпить не грех. Норму только надо знать.

-И какая у тебя норма, если не секрет?

- Литр.

 -И не болеешь потом?

-Болею.

-И чем лечишься? Пивом?

-А чем же? И еще бабой. Люблю спохмела оттянуться. Больше лекарства пока не придумали. Или просто врачи в этом деле не подкованы.

-Ты или к врачам обращался?

-Ага, ходил вчера.

-Зачем?

-Таблеток просил.

-Каких?

-Да любых, лишь бы голова не болела.

-И что?

-Да ну ее эту врачиху, глупая какая-то. Я говорю, выпишите таблетки от головной боли, а она мне – а когда у вас голова болит?

-Я говорю – послезавтра будет болеть. А она – а почему вы решили, что послезавтра болеть будет? Так, говорю, завтра встреча с одноклассниками. Значит, послезавтра голова и заболит. Я себя знаю. А она удивляется – так это вы с похмелья будете болеть? Конечно, говорю, не от телевизора же. А она интересуется – а сколько вы выпиваете? Я говорю, две бутылки. А она мне - вина? Нет, говорю, водки. Не может быть, говорит, это смертельная доза. Тогда, говорю, я каждый выходной помираю. А в понедельник на работу шлепаю. Как Кощей Бесмертный. Только башка трещит. В общем, ушел я от нее. Нет, слаба еще у нас медицина, если с похмелья таблеток не придумали.

Девчонки наконец решили финансовые и закусочные проблемы, и одноклассники дружно тронулись к ближайшему кафе. Набралось их пятнадцать человек, но большого шума они не производили. Выяснилось, что почти все они так и живут в родном городке. Из приезжих, кроме Алексея, оказалось две одноклассницы. Вокруг этих девчонок и шли оживленные разговоры типа: ну как ты?.. а семья?.. а работа?.. а с деньгами как?.. На Алексея только с любопытством поглядывали, особо не теребя, он и в школе-то был на задворках, не привлекал общего внимания особыми талантами или буйным поведением.

После первых тостов одноклассники сильно оживились, начались воспоминания о школьных проказах и влюбленностях, об учителях и отсутствующих друзьях и подругах. Выяснилось, что уже двое отправились в мир иной. Кроме повесившегося в КПЗ Аксенова, погибла тихая и застенчивая Ирина Васечкина – попала с мужем-офицером в автомобильную аварию. Выпили и за них. Потом стали рассказывать о себе – супруги, дети, учеба, работа… Узнав, что Алексей возглавляет солидную строительную фирму, позавидовали.

-Вас там, в областном городе, наверно, неплохо кормят, ты моложе всех выглядишь. Упитанный, гладенький, ни морщинки, ни сединки.

Это было сказано, как показалось, без подвоха и иронии, а как-то одобрительно и душевно, поэтому Алексей воспринял это замечание как комплимент. Атмосфера вечера была веселой, шумной и заразительной. Привыкнув к новым образам одноклассников, Алексей растворился в родном коллективе, шутил и смеялся, радовался и упивался разговорами о прошлом. Детство, юность и зрелость перемешались на сегодняшнем вечере, и этот необычный коктейль пьянил сильнее алкоголя.

-Верк, а помнишь, мы в первом классе за одной партой с тобой сидели? – спрашивал он Степанову.

-Помню, конечно. И я тебя все время дразнила, - смеялась та.

-Точно! Если я пятерку получал, ты ехидно так говорила: «А-а-а, хвалишься, хвалишься». А если двойку – «Что, двоешник, дохвалился?» Так почему-то обидно было.

-В детстве всё сильнее воспринималось – и обиды и радости. Это сейчас мы уравновешенными стали. И радоваться боимся – как бы хуже не стало, и обижаться не торопимся, а то на нас обидятся. Кстати, а ты почему не пьешь?

-Так я же за рулем.

-Надо было на автобусе приехать. Повеселился бы, как все.

-Да мне и так весело. Я только сейчас ощутил, что мое детство - это не волшебный сон, а волнующая реальность. Так что спасибо вам за приглашение. Мне этого не хватало. Работа, семья, тревоги, переживания… А тут вы…

Вокруг были приятные знакомые лица, звучал смех, лихо отплясывали помолодевшие на двадцать пять лет одноклассники, в компании с которыми начиналась его сознательная жизнь.

Но в какой-то момент Алексей ощутил перемену в общем настрое и интонациях разговоров. Сильно подвыпившие мужики стали что-то друг другу доказывать, почти не слушая собеседников, высказывая, старые, но не школьные, обиды: кто-то кого-то не взял на работу, кто-то не дал в долг, кто-то не поддержал в разборках с чужаками… По всей видимости, привычные к таким проявлениям девчонки умело утихомиривали буянов, тормошили их, тащили танцевать, а те упирались и по-бараньи наклоняли головы, чтобы высказать накипевшее.

Девчоночьи разговоры тоже не отличались разнообразием. Кто с кем, кто кого, у кого сколько, как трудно живется, какие мужья бестолочи и лентяи, какие непослушные дети, как тяжело на работе, что растет на огороде. Было видно, что это занимало все их сознательное пространство душ. На подсознательном – желание чего-то нового, светлого, яркого. Поэтому сегодня и собрались – попытка за счет воспоминаний детства вырваться из рутинного круга нудных обязанностей, хлопотной и тревожной суеты. Нужен был праздник. Но он не очень получался. В разговорах всплыли семейные болячки, которых у каждой – воз и маленькая тележка. Они высказывали наболевшее, и им казалось, что сочувствие подруг лечит им сердца. Вполуха прислушиваясь, Алексей понял, что у большинства мужья крепко поддают, перебиваются случайными заработками, выживают семьи только благодаря беспросветным трудам хозяек да за счет огородов и десяти соток картошки. Кто живет в деревенских домах – держит скотину, кто в квартирах - пытаются в сараях выращивать поросят. Радуются, что дети вырвались «из этой дыры» и живут в городе.

Когда сидели за школьными партами, то были все одинаковы: радовались хорошим отметкам, огорчались, получив плохие, играли в общие игры, мечтали о взрослой жизни, где была интересная работа, дружная и счастливая семья, достаток и благополучие в доме, уважение и почет среди окружающих. Жизнь развела всех по своим каморкам, где рутина и хлопоты о хлебе насущном, скандалы и непонимание близких, тревоги о завтрашнем дне и отчаяние, болезни и потери родных, беспросветная скука и лишения, бедность и дела, дела, дела… Где вы, мечты о лучшей жизни и честолюбивые желания, головокружение от красоты душевных порывов и восхищение гармонией мира? Это главное несчастье человеческого рода: после светлой радости детства, восторга и кипящих страстей юности, азарта свершений зрелости вдруг получить разочарование и скуку суетливой повседневности. А они-то ждали, что все самое лучшее будет впереди!

Мужики все больше пьянели.

Праздник превращался в бытовую гулянку с привычными «Ты меня уважаешь?» и «Давить всех надо!»

Вниманием Алексея полностью овладел школьный товарищ Никита Добрынин. Его не зря прозвали в классе Добрыней. Он и в школьные-то годы отличался крупной комплекцией, напоминая былинного Добрыню Никитича. А теперь это сходство еще больше усилилось. Сильно раздавшись в плечах, огрубев и без того, словно вырубленным в граните, обветренным лицом, он заматерел в своей былинности, стал грузен и могуч. Большая доза выпитого спиртного сделала его болтливым и немного назойливым. Он склонял свою гранитную башку к лицу Алексея и рассказывал ему эпизоды из прошлого, громко, по-богатырски, смеясь и нещадно матерясь.

-А ты помнишь, я тебя в четвертом классе подговорил написать девчонкам любовные записки от имени Аксенова?

-Помню, было дело. Меня потом пацаны задразнили ревнивцем и потешались недели две. Ходили по пятам и орали на ухо: «Ревнуешь! Ревнуешь!» Я толком-то и не понимал, что это такое, хотя догадывался, что нечто плохое. Я потом в школу даже боялся идти, так стыдно было. И как только они узнали, что это я записку подбросил?

-Так это я им сказал.

-Ты? – удивился Алексей и отстранился от разящей спиртным пасти школьного товарища.

-Конечно я, блин! А кто же еще-то? Мы с тобой только вдвоем об этом знали. А ты и не догадался?

-Нет. А свою-то записку ты куда дел?

-Так выкинул на хрен.

-А зачем тогда ты меня-то на этот подбил?

-А я на тебя обиделся тогда.

-За что?

-Тебя в детской библиотеке признали лучшим читателем года. А мы с тобой одинаковое количество книг прочитали. Я может, даже и больше.

-И из-за этой ерунды ты меня подставил?

-Ну, какая же это ерунда? Тебя, хилятика, лучшим признали, а я - вроде как худший. Вот и получил. Да ладно ты, не куксись. Давно это было. Кстати, в институте я тебе тоже немножко подговнял.

После окончания школы Алексей и Никита, будучи друзьями, решили вместе поступать в строительный институт. Конкурс был высокий, поэтому не очень усердный и способный Никита попал в него только по протекции – брат матери был знаком с секретарем обкома партии. Алексей же поступил довольно легко. Как одному из лучших абитуриентов, ему вручали студенческий билет в торжественной обстановке. В общежитии они жили в одной комнате. Вместе варили супы из пакетов, голодали, но выпивали, вместе бегали по девчонкам. Через год Никиту отчислили за неуспеваемость, и он вернулся в родной городок, где и устроился каменщиком в местное СМУ. Так разошлись их пути.

Тот совместный студенческий год был драматичным и бурным. Первые сложнейшие экзамены и тяжелейшие лабораторные работы, многочасовые сидения в читальном зале и ночные студенческие гулянья со спиртным и веселыми девчонками. Перед летней сессией Алексея вызвали в отдел КГБ и зачитали донесение некого агента, который доводил до сведения органов, что первокурсник Алексей Ропотов рассказывает политические анекдоты.

Времена были суровые – неугомонные правозащитники маялись в лагерях, инакомыслие приравнивалось к сумасшествию, известных ученых отправляли в ссылки. За политические анекдоты можно было вылететь из института. Алексей ушел в несознанку, стоял на том, что его оклеветали, свидетельство одного человека не может служить основанием…. и так далее.

Анекдоты, конечно, рассказывали. Они с Никитой были большими мастаками по этой части. Могли часами травить эти забавные короткие истории из советской действительности, доводя смешливых слушателей до икоты и слез. Особенно ценилась политическая тематика. В эпоху официального ура-патриотизма, громких коммунистических побед и безуспешного загнивания капитализма едкие запретные миниатюры вызывали восторг у окружающих. Рассказчикам щекотала нервы их собственная смелость противостояния социалистической пропаганде; грели их сердца восхищенные взоры девчонок; серый, суровый студенческий быт раскрашивался цветной палитрой. Но не всем сходила с рук политическая смелость: вылетел из института четверокурсник, изображавший в подпитом состоянии немецкого фюрера Гитлера, кричавший что-то на псевдонемецком языке и вскидывавший в фашистском приветствии руку; завалили на выпускном экзамене отличника за хранение и распространение произведений Солженицына; трепали нервы артистам студенческого театра миниатюр, ляпнувшим что-то аполитичное со сцены.

-Так это ты на меня «телегу» в КГБ накатал? - спросил Алексей.

-Не, это сосед по комнате Шлыков, на меня он тоже донес.

-И что?

-Ну, меня и тягали комитетчики раз пять. Даже уже после института. Один раз домой в Первомайск приезжали. Взяли на глазах у матери и в черной «Волге» к себе увезли. Мать чуть с ума не сошла.

-Чего хотели-то?

-А хрен их знает. Может, анекдоты мои понравились.

-Так ты им анекдоты, что ли, рассказывал?

-Ага, - согласился Добрыня и громко заржал, заглушая даже музыку.

-И какие?

-А помнишь – Ленин домой вернулся ночью и стучится в дверь: «Надежда Константиновна, откройте! Ну, Наденька, открывай же! Ну, Феликс Эдмундович, хотя бы вы откройте»

-И ты это комитетчикам рассказывал?

-А что? Пусть поржут.

-Ржали?

-Не… Чувство юмора у них на нуле.

-А еще какие?

-Да разные… Всех и не упомнишь. Они каждый раз по часу меня слушали.

-А потом?

-А потом заставляли вспомнить, кто какой анекдот рассказывал. И кто больше всего смеялся.

-И ты им про меня говорил.

-Ну, а чо? Это же правда.

-Понятно. То-то я думаю, почему комитетчики так уверены были, что я институт не закончу. А я назло им удержался. Правда, с анекдотами пришлось завязать. Да и доверительных разговоров я ни с кем больше не вел. На всякий случай. Ведь они мне имя стукача так и не назвали. Выходит, это Шлыков стучал?

-И не один он.

-Ты и других знаешь?

-Конечно. Собратья по разуму, так сказать.

Добрыня оглушительно заржал, роняя с толстых масляных губ квашеную капусту.

Алексей, конечно, немного расстроился из-за откровений школьного друга. Они долгое время сидели за одной партой, жили в соседних домах, играли в одни уличные игры, вместе рисовали и ходили в кино. Телевизор в то время был редкостью. Но у Добрыниных имелся. И все соседи собирались в их маленькой квартирке, когда наши играли в хоккей либо со шведами, либо с канадцами. И когда наши забивали гол, болельщики орали так, что сыпалась побелка с потолка и кошка с перепугу забивалась под шкаф. Вместе со взрослыми из-под стола смотрела телевизор и ребятня. Тогда еще маленький и щупленький Алешка в те минуты так любил своего друга Никиту за то, что тот позволил ему прикоснуться к великому хоккейному событию! И он тоже звонко кричал «Го-о-ол!» И обнимался с Никитой и колотил пятками по деревянному полу. А потом не знал, как благодарить друга и отдавал тому все, что попросит. Да, впрочем, и отдавать-то было особо нечего. Что у него было своего? Пугач, который громко бухал от воспламенения серных головок со спичек, рогатку, перочинный ножик? Так для друга ничего не жалко. Дружба на свете самое главное. Выше ее ничего нет.

Периоды дружбы вспоминались с большой теплотой. Они читали одни и те же книги. По субботам ходили в библиотеку, и им выдавали по три книжки (больше не разрешалось). До следующей субботы друзья успевали прочитать все шесть книжек, а потом делились эмоциями от прочитанного. Они были в восторге от Зверобоя, честного и неустрашимого друга индейцев, одинаково восхищались романтичными и отважными гриновскими героями, сострадали бедным и униженным изгоям Диккенса, гордились комбригом Чапаевым, разведчиком Кузнецовым и летчиком Маресьевым, вместе завидовали человеку-амфибии. А уж когда этих героев видели в кино, то восторгу их не было предела. Ходили по многу раз, если находили пятак – столько стоил билет. Однажды попались на «левых» билетах, привезенных сестрой Никиты из деревенского клуба. Потом всю жизнь смеялись над своим жалобным писком и нелепыми оправданиями, когда суровый контролер, отобрав фальшивые билеты, стал их допрашивать. Но сеструху Никиты они не сдали. Вывернувшись ужакой, бежали с поля боя. А как весело было в мальчишечьих играх! В футбол прекращали играть в сумерках, когда мяча не было видно. В клёк гоняли водящего по два километра. В лапту лупили по мячу, пока руки не преставали держать биту. А какой замечательной парой были Алексей и Никита в игре в конницу! Алексей залезал на плечи Никите, и они с воинственным кличем наскакивали на другую «конную» пару. Сравняться с ними на близлежащих улицах не мог никто. Добрыня был вынослив и крепок, а Алеша – легок, цепок и увертлив. Они хорошо дополняли друг и друга, и дружба их только крепла с годами. 

Конечно, были и периоды охлаждения. Из-за какого-нибудь пустяка они ссорились и долгое время, по полгода, не разговаривали. Сидя за одной партой, это было непросто. Еще сложнее было на улице. С Никитой, как с самым крепким пацаном и признанным лидером, водились все соседские мальчишки. Как-то автоматически все они раздруживались с Алексеем, и он вынужден был долгое время мучиться одиночеством. Спасали только книги, которые он любил и ценил больше всего на свете. Ссоры всегда заканчивались по инициативе Никиты. Тот приходил к нему домой и говорил, как ни в чем не бывало:

-Пойдем в футбол играть. Нам вратарь нужен.

И Алексей, еле скрывая свою радость, скоренько надевал потрепанные китайские кеды и кепку козырьком назад и бежал за влиятельным другом на улицу. Почему происходили раздоры и примирения, Алексей не знал, да особо и не задумывался. Он принимал жизнь, такой, какой ему дарила судьба. Он сразу же прощал Никите все и, не тая обид, охотно становился верным оруженосцем богатыря Добрыни.

Добрыня все больше пьянел, наливалась фиолетовым цветом его богатырская физиономия, на лбу летней росой блестели крупные капли пота. Он упивался разговором. Из его пьяной болтовни Алексей узнавал все больше гадостей, совершенных школьным другом в отношении его.

-И вообще, мне мамка запрещала с тобой водиться.

-Почему? - удивился Алексей.

-Она говорила, что у тебя отец пьяница. Значит, и ты тоже им станешь.

-Так ты поэтому со мной часто ссорился?

-Ага.

- А мирился тогда почему?

-А с тобой весело было. Ты всегда чего-то новенькое придумывал. То в тимуровцев играть, то в индейцев, то в Фантомаса, то в парашютистов.

-Каких еще парашютистов?

-А помнишь, мы на стройке из окон второго этажа на кучи песка прыгали?

-Помню.

-Ну, это ты придумал. Мы тогда кино посмотрели про парашютистов, вот и прыгали, как они. Правда, когда мамка узнала, меня ремнем отпороли.

-И ты опять со мной перестал разговаривать.

-Ага.

-И всех соседских пацанов отговорил со мной общаться.

-Точно. Я им говорил, что морду набью каждому, кто с тобой играть будет.

-Слушай, Никит, а ты сейчас мне для чего все это рассказываешь?

-А чтобы не зазнавался. Приехал тут чистенький, богатенький, на «фольксвагене» новеньком. Денег, поди, куры не клюют.

-На жизнь хватает.

А ты больно-то нос не задирай. Я тоже живу в свое удовольствие. Крутой тачки, конечно, нет. А мне и не надо. До работы нас на автобусе возят, а на рыбалку я и на велике доеду. Зато у меня дома все есть, жена готовит – пальчики оближешь. А еще любовница имеется да такая, что закачаешься. Тебе и не снилось. Не поверишь – за ночь по шесть раз отрываюсь.

-А жена знает??

-А то! Она меня дома запирает, когда я выпью – понимает, что к Люське убегу.

-Ну и как, помогает?

-Чего?

-Запирание-то?

-Фигушки. Она только за дверь, я прыг с балкона, как парашютистом в детстве, – и к Люське.

-А потом?

-А чего, потом-то? Прихожу домой, говорю – жрать давай.

-Ну, ты – животное.

-Чего?! Да я сейчас твою морду в комок, как газету, сомну.

Никита потянулся огромной пятерней к лицу Алексея. Тот брезгливо отодвинулся, поднялся и вышел на воздух. Никто не заметил его отсутствия. Как, впрочем, и Никита, который уже облапил другого одноклассника и орал ему в ухо, перекрикивая ритмично и громко бухающую музыку:

-Чо, ментяра, бухнем по стаканчику?

Алексей ехал по разбитой пыльной дороге и грустил. И дело было не в старом школьном друге Никите, который после душевного стриптиза выглядел неприглядно. Грустно было оттого, что его восторженное настроение от ожидания встречи с детством было испорчено. Унылая, примитивная, скучная жизнь родного маленького городка искалечила знакомых ему людей, которых он в своих воспоминаниях любил. Скука и бедность безжалостно перемалывают человеческий материал, лепя из него черт те что. Если бы он остался здесь, то тоже бы, наверно, мало чем отличался от них. Пойдя по стопам отца, бухал бы по выходным, гонял толстуху-жену и шкодливых детей, ссорился с такими же забулдыгами-соседями, матерился перед телевизором, глядя на сытые рожи политиков, и страдал от нереализованности, несостоятельности и отсутствия вкуса к жизни.

Алексею стало искренне жаль своих одноклассников, к которым судьба оказалась не столь благосклонной, как к нему. Их неустроенность, тяготы полунищего серого быта, безуспешные попытки борьбы с самым распространенным русским пороком – пьянством, их невысказанная, но таящаяся в глазах тоска от отсутствия будущего, их эфемерная вера в то, что не очень-то счастливое и удачное прошлое может быть опорой в жизни, вызывали в нем сочувствие, но никак не презрение и не чувство превосходства. Да, конечно, увидев воочию свою гипотетическую и, к счастью, несостоявшуюся судьбу, Алексей понял, как ему несказанно повезло в жизни. Он нашел свое место в мироздании, он счастлив в семейном союзе, где жена – и друг, и помощник, и умный, интересный собеседник, и опора, и надежда, где дети уважительно и любяще без лишних слов и показных поступков проявляют заботу. Достаток в доме и уважение окружающих крепили его высокую самооценку. Работа, ставшая делом его жизни, вселяла уверенность, что всё не зря и не напрасно. И всё это, вроде бы, без каких-либо героических усилий с его стороны. Просто жил и жил. Честно, трудолюбиво, ответственно и терпеливо… Кто и за что ему определил такую судьбу, он не знал. Но был благодарен всем, кто его окружал. Он мог легко прощать, умел не помнить зла, никогда не злорадствовал, и сейчас даже малейшего чувства досады на школьного товарища Добрыню у него не было. Он сожалел только, что нечаянно оказался разрушенным волшебный образ лучезарного, веселого и шумного школьного детства. Но в этом он виноват сам – забыл древнюю мудрость: два раза в одну реку не войти.

... На тридцатилетие выпуска Алексей не поехал. От Верки Степановой, взявшей на себя обязанность приглашать одноклассников, он узнал, что Добрыня год назад пропал без вести. Целую неделю до этого он бродил сильно пьяным по забегаловкам, а потом исчез. Может, в пьяном виде утонул в речке, может, повстречал лихих людей, и те не стерпели его грубого нахальства и закопали где-нибудь в посадках, может, уехал куда-нибудь на проходящем товарняке и сгинул уже на чужбине.

 

 

2019

 

ОСОБА, ПРИБЛИЖЕННАЯ К ИМПЕРАТОРУ

 

Он всегда опаздывал. В школу пошел в восемь лет, когда его ровесники уже освоили грамоту и вступили в октябрята. На торжественную церемонию приема в пионеры он опоздал, зачитавшись книжкой о похождениях Гулливера. В результате красный пионерский галстук ему повязали только через два года. Комсомольцем он стал только в студенчестве, когда в деканате с ужасом обнаружили, что приняли в педагогический институт не члена ВЛКСМ. За такой прокол предполагалось серьезное взыскание тем, кто такое допустил. Как такое могло произойти, никто не знал. И его срочным порядком, хотя и с большим опозданием, но все-таки приняли в стройные ряды строителей коммунизма.

Опаздывал он и в быту.

Опоздание стало его привычной натурой. Он опаздывал на поезда, автобусы, спектакли, собрания, экзамены и киносеансы. Ему всегда не хватало пяти минут. Казалось, ну что бы выйти пораньше! Сократить время одевания или умывания, протиснуться в битком набитый автобус, а не ждать следующего, полупустого, который приползет через полчаса. Нет, всегда получалось одно и то же. Он опоздал даже на торжественное вручение диплома об окончании педагогического института, и документ ему отдала секретарша в приемной ректора, заставив расписаться нерадивого выпускника в получении.

Странная особенность поведения напрягала и его самого. Он стал подозревать себя в том, что опаздывал сознательно, точнее подсознательно. Он так любил покой и равновесие, что любое дело, связанное с движением, нервными усилиями, хлопотами и заботами вызывало в нем внутренне противодействие. И в самый решающий момент, перед выходом из дома обязательно происходило что-то такое, что останавливало его. Либо кто-то о чем-то просил и почему-то нельзя было отказать, либо рвались шнурки, либо выяснялось, что нет ни одной глаженой рубашки. И все задержки казались объективными, не зависимыми от его воли. Ну не сам же он, в самом деле, нарочно рвал эти шнурки? Но подозрение о подсознательном противодействии при необходимости нарушить состояния покоя в нем все-таки не умирало. Хотя поставленный диагноз никак не влиял на результат.

Опаздывал он и в психологическом развитии.

В шестнадцать лет он плакал, как в десять, если его обманывали. В тридцать он боялся приблизиться к девушке, как шестнадцатилетний подросток. В сорок он все еще верил в справедливость и полагал, что от каждого человека в этой жизни что-то зависит. В пятьдесят он думал, что все еще впереди. Выйдя на пенсию, он понял, что опоздал.

Он никогда не был женат, у него не было детей, не было друзей, не было квартиры, не было машины и ярких воспоминаний. Хотя были шансы…

Когда ему стукнуло тридцать три, он влюбился. Это была пионервожатая, живая, миловидная, пухленькая девушка по имени Света, которая умела так заразительно смеяться, что вокруг улыбались все. Он тоже.

Его звали Атлант Спиридонович Колайдопуло, чем он несказанно гордился. Такое звучное имя всегда вызывало интерес окружающих. Светочка не была исключением.

-Ах, Атлант Спиридонович, какое у вас романтическое имя! Ваши предки случайно не из Атлантиды? – смеялась пионервожатая.

-Почти угадали, - с улыбкой отвечал он. – Мои предки – выходцы из Греции. Но они давно обрусели и на протяжении многих веков верно служили Российской империи. Среди них были и композиторы, и вице-адмиралы, и генералы и даже особы, приближенные к императору.

-Ой, как в фильме «Двенадцать стульев».

- Светочка, извините, но проходимцев среди моих предков не было.

-Простите, Антлант Спиридонович, я не хотела вас обидеть. А вы мне расскажете о ваших знаменитых родственниках?

-Конечно, Светочка, с большим удовольствием.

Светлана имела приятное личико, а ямочки на румяных щечках были так забавны и восхитительны, что от умиления наворачивались слезы и хотелось схватить это милое создание и нести через всю жизнь на руках. Ее глаза так сияли, когда она смеялась, что казались двумя солнышками, выглядывавшими из-за свинцовых туч действительности, освещая весь мир радостью и счастьем.

После занятий Атлант Спиридонович, который о ту пору еще был стройным, как южный пирамидальный тополь, и имел довольно сносную шевелюру, водил свою возлюбленную в кафе «Снежинка» и угощал ее сливочным мороженым. На большее он не претендовал. Он считал, что если поцелует избранницу своего сердца, то немедленно доложен будет на ней жениться.

А о какой женитьбе могла идти речь? Он жил в общежитии, где соседом по комнате был штукатур-плиточник, часто употребляющий спиртные напитки, шумный и веселый, надоедливый и безграмотный. Даже в гости нельзя было пригласить к себе милую интеллигентную девушку.

А в случае женитьбы можно было претендовать только на отдельную комнату в том же общежитии, да и то не сразу. У него не хватало духу предложить такую, мягко сказать, незавидную перспективу для любимой девушки. Но, по правде, не только это удерживало его от порыва любовного признания. Он примерял на себя семейную жизнь, какую ему приходилось наблюдать в общежитских коридорах, и его бросало в дрожь. Общая кухня на десять комнат, общая же прачечная и сушилка, дети, бегающие по коридорам и вопящие, как «вожди краснокожих», бессонные ночи под неумолкаемый плач больного младенца, неприбранная и злая от неустроенности быта жена, бросающая его вещи где попало и диктующая ему правило его личной неприкасаемой жизни…

Они все так же ходили в кафе «Снежинка», все так же ели сливочное мороженое, но Света все меньше смеялась и все реже просила рассказать Атланта Спиридоновича о его греческих корнях.

А он все размышлял и размышлял, представляя себе в разных вариациях сцену признания в любви. Но ни разу не позволил воплотиться какому-либо варианту наяву. Вся школа знала об их влюбленности и только гадали, когда же состоится свадьба. А время шло, и однажды произошло то, что должно было произойти. Коллектив в один из теплых майских дней собрался на пикник за город по случаю окончания учебного года. Закупили продукты и спиртное, распределили, кто берет с собой бадминтонные ракетки, волейбольный и футбольные мячи, подстилки и клеенки, посуду и вилки. Атланту Спиридоновичу достались шампуры. Дома, естественно, у него такого добра не оказалось, и он побежал с утра в магазин. Но все магазины открывались после девяти, и поэтому он, так ничего и не купив, опоздал на автобус, который ровно в девять уже отправился от ворот школы.

На пикнике под влиянием выпитого вина, пионервожатая Света неожиданно для себя оказалась в объятиях физрука Сережи, который был мил и ласков, заразительно весел и обаятелен, а к тому же восхитительно целовался.

С той поры Света ходила в кафе с физруком, а на Атланта Спиридоновича поглядывала с виноватой улыбкой, впрочем нисколько не жалея, так как наконец-то обрела в своей жизни настоящего мужчину.

Но Атлант Спиридонович не сразу понял, что поезд ушел, и все еще переживал по поводу предстоящего признания, обустройства семейного быта и решения проблем, связанных с женитьбой. И однажды, он все-таки собрался с духом и, встретив в коридоре Светлану, сказал:

-Светочка, я готов к семейной жизни.

Та улыбнулась, сочувственно погладила его по руке и ответила:

-Вы опоздали, Атлант Спиридонович, я уже выхожу замуж за Сережу.

Это было тяжелым ударом по самолюбию Атланта Спиридоновича. Несколько лет он не мог оправиться от потрясения. Душа его пребывала в смятении. Он еще больше замкнулся в собственном мире и еще сильнее стал ценить и оберегать душевное равновесие. С тех пор он смотрел на женщин, как смотрят на школьную доску или классный журнал – как на вспомогательные элементы в рабочем процессе.

А поскольку без участия этих лживых и неблагодарных существ нельзя было произвести потомство, Атлант Спиридонович так и остался одиноким.

У него умер отец, проживший до восьмидесяти лет и оставивший ему однокомнатную квартиру. Он наконец-то переехал из общежитской комнаты в отдельное жилье. Квартиру получить он тоже опоздал – Советский Союз развалился. Растаял, словно льдинка в кипятке, развитой социализм, а с ним и надежды на доброе государство, которое чего-то должно было своим нищим гражданам. Листочек с очередью, в хвосте которой он долгое время числился, еще долго пылился на стенде объявлений, пока кто-то решительный не сорвал его и не выбросил в рядом стоящую урну. Страна изменилась, все стало продаваться и покупаться. Но учительской зарплаты ему хватало только на пропитание и на редкие покупки одежды, чтобы выглядеть на уроках более или менее прилично. Поэтому, как это ни прискорбно говорить, смерть не очень обожаемого и не очень заботливого отца порадовала Атланта Спиридоновича – отпала необходимость присмотра за дряхлым, немощным человеком да и появился свой собственный угол, на который посягнуть никто не имел права.

Наличие собственного жизненного пространства еще более укоренило его в желании тщательного обустройства своего необитаемого острова, на котором только он был хозяином. Все лежало и стояло на своих местах, везде царили порядок и гармония.

К шестидесяти годам он утратил большую часть своих волос, приобрел солидность в районе живота и разучился что-либо понимать в окружающей действительности. Он не понимал, почему добрые и душевные фильмы о любви, долге, чести, достоинстве пропали, а их место заняли боевики с ужасным количеством трупов и сцен жестокости, почему женщины перестали стесняться и оголились перед всем миром, показушно изнывая от страсти в объятиях таких же голых мужчин. Героями нации стали веселые и обаятельные авантюристы и добродушные убийцы. Его любимое дело – учительство – превратилось в услугу, словно он работал в прачечной. Вместо комплекса знаний стали требовать умения угадывать ответы в тестах, сработанных на заокеанский лад. В каком платье Анна Каренина была на балу? Синем, красном, черном? Угадал – пять. Не угадал – угадаешь в следующий раз.

Он перестал понимать, кого он должен был воспитывать. Кровожадных монстров без стыда и совести? Пустоголовых болванчиков, готовых за минутное удовольствие продать мать родную? Пошлых и похотливых попрыгунчиков, ненавидящих любой труд?

А что за государство строили нынешние вожди? Страну жадных, вечно жрущих и орущих от удовольствия бездельников?

А кто будет строить и лечить, учить и делать открытия, летать в космос и покорять океаны? «Кто, если не ты?», - спрашивал когда-то своих современников писатель Юрий Герман. И те откликались – мы! И строили, летали, опускались в океанские глубины и рисковали своей жизнью, чтобы спасти других.

Такие пафосные мысли приходили в его седеющую и лысеющую голову, и он сокрушался, что мир изменился далеко не в лучшую сторону. Если бы была его воля, то он бы…

Дальше этого мысль не шла, потому что он не привык заниматься изменением мира. Его душевного порыва хватало только на протест внутри себя и возмущение, изредка высказываемое в гладкую глянцевую морду телевизора. Своих мыслей, «как нам обустроить Россию», у него не рождалось. Он никому не высказывал своего протеста, понимая, что это ничего не изменит, и его недавняя вера во всеобщую высшую справедливость была ошибочной.

Да, конечно, у него был момент изменить свою жизнь и попробовать изменить окружающий его мир. Кто если не ты? Он тоже принял этот вопрос всерьез и всерьез задумывался о своем месте в преобразовании общества.

Однажды его вызвала к себе Альбина Сергеевна, директор школы, где он работал, и сказала:

-Атлант Спиридонович, вы мне нравитесь, как учитель. Вы собраны и авторитетны, вас уважают коллеги и ученики. Вы серьезны и хорошо организованы. Я думаю предложить вам административную должность. Завуч, Анна Валерьевна, собралась на пенсию, и я ищу ей достойную замену. Не хотели бы вы попробовать свои силы на новом поприще? Хотя какое же оно для вас новое? Весь учебный процесс для вас ясен и понятен. Немного подучитесь и станете хорошим завучем. А завучи автоматически включаются в городской резерв на директоров. Если в какой-либо школе освободится директорское место, то сможете претендовать. А там и до заведующего гороно рукой подать. Как вы на это смотрите?

Атлант Спиридонович от неожиданности засмущался, он был ошарашен открывающимися огромными перспективами, у него перехватило дух. Но привычное благоразумие быстро привело вышедший из равновесия организм в состояние покоя. А сердце вдруг похолодело от ощущения опасности перед новизной. Ему хватило разума не сразу ответить отказом.

-Вы разрешите мне подумать, Альбина Сергеевна?

-Думайте, Атлант Спиридонович. Только не очень долго.

Он взвешивал все за и против, посматривал на себя со стороны и видел сурового администратора, который отчитывает опоздавшего на планерку учителя либо делает нелицеприятный разбор урока не очень умелого коллеги. Или с трибуны общегородской конференции клеймит позором ретроградов и лентяев, предлагая передовые реформы, назревшие в народном образовании. Кто, если не ты?

Но…. А какое он имел право судить методику преподавания своих коллег? Он что – семи пядей во лбу? Или его диплом чем-то лучше, чем у остальных? А если, побывав на чужом уроке, он не выскажет ни одного замечания, все сочтут, что он - полный дурак. Да к тому же сразу в коллективе появятся тайные и явные враги. Все, без исключения, педагоги недовольны расписанием, которое составляет завуч. И его расписание тоже будет осуждаться и высмеиваться.

А уж о директорской должности и говорить не приходится. Начальство не любят все. Лабрюйер писал, что французский народ слепо предрасположен к вельможам, он так повсеместно восхищается их жестами, выражением лица, тоном и манерами, что боготворил бы этих людей, будь они хоть немного добрее.

У русских все наоборот. Народ ненавидит начальство только за то, что оно находится выше массы и всегда навязывает ему свою волю. А если он, Атлант Спиридонович Колайдопуло, дорастет до должности заведующего гороно, то количество врагов возрастет до угрожающих размеров. Людям нравятся не пророки, а памятники. Атлант Спиридонович не любил, когда к нему относились плохо. Он старался быть хорошим для всех. Став начальником, он изменил бы самому себе.

Процесс обдумывания затянулся. Однажды на утренней планерке директор представила новую коллегу:

-Знакомьтесь, это наш новый завуч.

По внешнему виду дамочки было видно, что той не свойственны сомнения. По ее узкому волосатому лбу, маленькому безгубому роточку, прямоугольной, без изгибов и выпуклостей, фигуре и короткой, словно обрубленной саблей, прическе было ясно, что она имеет право судить о его учительской методике, и она будет судить, резко и нелицеприятно, а может, даже грубо и оскорбительно. По-настоящему страшны только дураки, у которых есть власть. А власть всегда бесчеловечна, иначе она не сможет существовать.

Заныло под ложечкой. Надо было соглашаться сразу.

Атлант Спиридонович опять опоздал.

Думая об этом, он вдруг понял, что опоздал даже с рождением. Он должен был родиться где-нибудь в девятнадцатом веке и стать, например, особой приближенной к императору.

 Там жили люди, для которых слово «честь» являлось ключевым. Иначе – пуля в лоб или честная дуэль. Женщины были эмоциональны, но стыдливы. Их богатый внутренний мир был так блестяще и волнующе описан Толстым и Пушкиным, Чеховым и Тургеневым!

Атлант Спиридонович, понял, что отдал бы все на свете, чтобы пройтись по вечернему бульвару с утонченной барышней, одетой в длинную широкую юбку и обтягивающий жакет, делавший стройную, изящную девушку богиней. Вот она плывет мимо пролеток и важно вышагивающих офицеров, украшенных блестящими эполетами и пышными бакенбардами, мимо булочных и парикмахерских, мимо высоких тополей и величественных храмов. Ее прямая спина, гордо посаженная головка, витиеватая шляпка, возлежащая на аккуратно уложенной прическе, создают неземной образ ожившей статуи великого Творца. Это неземное создание идет рядом, слегка касаясь твоего локтя тоненькой ладошкой, затянутой в черную ажурную перчатку, и задумчивым голосом говорит о таинственном и возрождающем чувстве любви и о совершенстве мира.

И ты сам становишься чистым и возвышенным, разумным и великодушным, милосердным и справедливым.

Колайдопуло опоздал стать именно таким. Он стал толстым, обрюзгшим, лысым, никому не нужным стариком. Жизнь прошла в суете за мизерную зарплату, в борьбе за маленькие удовольствия и прихоти, в ожидании чего-то лучшего, значительного и имеющего смысл.

Смысла не было. Пятнадцать лет он упорно учился, потом с не меньшим упорством осваивал профессию, затем передавал свои знания чужим детям. А результат? Что он получил взамен своего самозабвенного труда? Учителем, по мнению многих, он был неплохим. Вручали какие-то грамоты, помещали его портрет на доску почета, присвоили престижное звание, отмечали в праздничных речах.

Но, выйдя на пенсию, он остался один. Никто из коллег не поздравлял его с праздниками, не приглашал на профессиональные сборища, бывшие ученики не радовали подарками по случаю дня рождения или наступления Нового года, а те, кто его хвалил с высоких трибун, хвалят теперь других. Все быстротечно.

Тоска, серость и пустота.

Откуда это?

Ах, да. Именно это чувствовали чеховские героини, жаждавшие яркой, чистой, восторженной, незабываемой любви. И не получали ее.

А случись такое, чтобы он вдруг попал в тот утонченный, благородный и восхитительный век? Что было бы тогда?

Надо быть честным. Он бы тоже не смог предложить им этого счастья и не смог бы стать особой, приближенной к императору, потому что всегда медлил. Всегда опаздывал.

 

2018

 

ФИЗИОНОМИСТ

 

Петр Иванович Бухалов, сорокалетний упитанный и гладенький чиновник местной администрации, прочитал новую книжку. Занятие это он любил, поэтому и на этот раз читал с удовольствием. Но, помимо удовольствия, он после прочтения получил очень важные знания, которые сразу же изменили его жизнь. Книга называлась «Физиогномика». В ней описывалось, как по внешнему виду человека определить его характер, привычки, пристрастия и, в конечном счете, судьбу.

Если раньше для Петра все люди были загадкой, характеры - неразрешимым ребусом, поступки – непредсказуемыми, закрытыми от его разума Великой китайской стеной, то сейчас всех окружающих он видел насквозь, будто в его распоряжении появился рентгеновский аппарат. Его любимым занятием стало составлять психологические портреты знакомых, сослуживцев и просто прохожих. Своими знаниями он охотно делился с приятелями.

-Вот как ты думаешь, Степаныч, - спрашивал он сослуживца, тощеватого клерка с редкими серенькими волосиками на яйцевидной голове, - что за кент нарисовался у нас в администрации?

-Да кто же его знает, - пожимал плечами приятель. - Мужик как мужик.

-А-а нет, - ухмылялся Бухалов. - Судя по квадратной голове, этот человек суров и мужествен; похоже, что жесток и упрям; по всей видимости, бесспорный лидер; наверное, работает юристом. Если судья – снисхождения не дождешься. Укатает по полной. Если адвокат – проедется катком, душу вынет, а своего добьется.

-Ну, не знаю, - нерешительно возражал Степаныч. - Квадратная голова - она у многих. А ты сразу – юрист. У нас вон у дворника тоже башка - как чугун. Какой же он юрист?

-Так тут в сочетании с другими приметами надо смотреть. Видишь, у него подбородок раздвоенный?

-Ну, вижу, и чего?

-Это говорит о непостоянстве и влюбчивости. Значит, перед нами адвокат-бабник, - завершал спор физиономист.

-А что ты про нашего начальника скажешь? - спрашивал шепотом Степаныч.

-Да про него и так все понятно – дурак дураком. Думает, самый умный, а на самом деле – ни в зуб ногой. А посмотри на его подбородочек.

-А чего с ним?

-Ну, вяленький такой, слабо очерченный. Это - робость и нерешительность. Трусоват, значит. А такие вдвойне опаснее. Трусы – они самые злые на людей.

-А что ты думаешь вон про того чистенького? – уже заинтересованно спрашивал Степаныч.

-Это ты про лобастого? – уточнял Петр Иванович, скептически оценивая высокого, худого, с огромным, гладким, как мраморным, лбом и далеко ползущими залысинами очкарика. - Судя по лбу, интеллектуал. Любит уважение, почести, считает себя выше других. А к тому же глазки у лобанчика ма-а-ленькие – значит, ревнив, злопамятен, и упрям, как баран.

- А что ты скажешь об этой дамочке из финансового отдела?

-Людка-то? Думаю, неплохая бабенка, но сильно ленива. Это видно по трапециевидному лицу. От такой в жизни никакого проку не добьешься. Хотя, судя по красному цвету лица, она баба с внутренним огоньком, а людям стихии огня свойственны смелость и упорство.

-Да это от румян у нее щеки-то красные, - возражал Степаныч, войдя во вкус физиогномики.

-А и правда, - соглашался Бухалов. - На запястьях-то у нее кожа цвета воды, значит, интеллектуалка. То есть бездельница. Что и требовалось доказать.

Бухалов порой удивлялся, почему же физиогномику не преподают в школе. Это должен быть самый главный предмет в обществоведении. А в семейном деле вообще наипервейшая вещь. Во-первых, зная эту науку, человек уже на раннем этапе ухаживания за противоположным полом просчитывает его характер и гарантирует себя от неожиданностей. А зачастую в браке слишком поздно выясняется, что супруг или супруга совсем не те, за кого себя выдавали. Сколько бы сломанных судеб и разрушенных браков можно было спасти! Ошибки в физиогномике, в конечном счете, калечат появившихся в браке ни в чем не повинных детей.

Да и на производстве не помешало бы иметь специалистов по такой важной науке. В отделы кадров нужно брать только людей, сдавших физиогномику на пятерку. Тогда им сразу же видно будет, как поведет себя тот или иной человек на работе.

 Бухалов, например, сразу же стал применять приобретенные знания на службе. Работал он инженером по технике безопасности в муниципалитете. В его обязанности входил контроль за техникой безопасности в муниципальных предприятиях и учреждениях. Работа ему нравилась. Ему льстило, когда при его появлении расплывались в улыбке директора и начинали заискивающе предлагать чайку или кофейку. Оно и понятно – от выводов Бухалова зависело получит директор премию или нет. Но сквозь показное радушие и приклеенные улыбки Бухалов легко разгадывал характеры руководителей. У этого – слишком низкие скулы, значит перестраховщик. У второго – глаза узенькие: пунктуален, скрупулезен, но самолюбив и ревнив. У третьего – покатый лоб, горбинка на носу, тонкая спинка носа: неуравновешенный человек, плохо контролирующий вспышки гнева, психопат. Какой из него руководитель? Дали бы Петру волю – ни за что бы такого не назначил директором.

А скольких бы ошибок можно было избежать на выборах депутатов, губернаторов, а то и самого президента. Взглянул на овал лица, лоб, глаза, цвет кожи – и определил: да действительно этот человек искренне желает помочь стране и, главное, сумеет это сделать. А тех, кто не прошел фейсконтроль, гнать поганой метлой. Насколько была бы легче и лучше обустроена жизнь в государстве, если бы физиогномика стала обязательной наукой везде, начиная с начальной школы.

Из подъезда вышел молодой мужчина в оранжевом жилете, в каких дорожные рабочие целыми днями вкалывают на свежем воздухе. Плетется потихоньку, а за ним так же нехотя бредут два пацаненка лет четырех-пяти. Да, жалко детишек. Папашка за свою жизнь, видать, ничего нажить не сумел. Много ли заработаешь, подметая улицы? Хорошо, если не голодают. А уж о сладостях да игрушках дорогих и думать не приходится. Жаль, жаль. Вот так с самого раннего детства расслоение общества и начинается. Кому-то особняки да яхты, Кембриджи да Майями, а кому-то грязные дороги да нищета, заморенные сопливые детишки да серая, неухоженная супруга. Сочувствие шевельнулось в душе Бухалова.

-Таким заморышам нужно запрещать иметь потомство, - сказал Петр Иванович соседу Ивану Кузьмичу, живущему этажом выше. Они вместе вышли из подъезда и, покуривая, направлялись к парковке.

 -Почему? – удивился Кузьмич.

- Да нищий он, - пренебрежительно ответил Бухалов. – Это невооруженным глазом видно. И детей таких же нищих наплодил. Зачем спрашивается? Из таких вот неблагоустроенных семей преступные элементы и вырастают. Они потом вместе с нашими детьми за партами сидят и портят их.

-А с чего ты взял, что этот мужик – нищий? – удивился сосед.

- А много ли ты на уборке улиц заработаешь? – хмыкнул Петр Иванович. – Да и характер у него, по всей видимости, препротивный. Посмотри - у него треугольное лицо, что говорит о его склонности к подлости, предательству, фальши. Такие особи стоят особняком от других – из-за своего неумения быть социально активными и полезными обществу. Они никогда не добиваются успеха, они завистливы и лживы, мстительны и злобны. У этого типа узкий лоб с большими надбровными дугами, что характерно для индивидуалистов, привыкших доминировать, навязывать свое мнение другим. Похоже, что этот папашка-то у себя в семье Наполеоном хорохорится.

-Выдумываешь ты всё, - не согласился Иван Кузьмич, явно не читавший книгу по физиогномике.

-Ха! Ты еще не веришь! Физиогномика никогда не ошибается. Судя по выпирающему вперед подбородку, его владелец жесток, хитер и упрям, как сто ослов. И жена, поди, у него тощая, как клюка, сгорбленная, забитая, невзрачная и бесцветная.

Даже по сравнению с Бухаловым мужичонка казался совсем обездоленным. У Петра, например, и машиненка есть. Пусть неказистая, не «крутая», но послушная и работящая. Свою «семерочку» Бухалов берег и лелеял. Потому, хоть уже двенадцать лет ей, а летает, как ласточка. Квартирка двухкомнатная, телевизор плазменный, чего еще нужно для уюта и благополучия? Да и в семье мир да лад, жена работящая и хозяйственная, сынишка послушный, учится хорошо. Жизнь удалась, что там говорить. А вот не всем такая удача выпадает. Вон «оранжевый жилет», поди, на съемной квартирке мается, в одной комнате с убогонькой женушкой и шумными, вечно дерущимися отпрысками. Хорошо, коли еще не в коммуналке теснятся. И такое бывает. Наплодил потомство, а о благополучии для него не подумал.

«Оранжевый жилет» прошел мимо, изредка оглядываясь на своих отпрысков. Бухалов остановился и стал смотреть вслед унылой троице, все еще их жалея и развивая свои социологические идеи. Иван Кузьмич тоже остановился с соседом, почему-то ухмыляясь в густые пшеничные усы.

Противно пропищала автомобильная сигнализация. Моргнув несколько раз фарами, хозяина поприветствовала машина, припаркованная под английским кленом.

Бухалов открыл рот и не смог его закрыть – свело челюсти. «Оранжевый жилет» со своими чадами забирался в «Ленд-Крузер», похожий по размерам на автобус «пазик».

Бухалов задышал, словно карась, попавший из озера прямо на сковородку. Как же так? Он, опытный физиономист, посочувствовал этому нищему унылому субьекту! А тот оказался богатым и успешным. Да какой он имел право надевать оранжевый жилет и вводить в заблуждение честных людей?!

Ребятишки, забравшись в «крутую тачку» весело закричали:

-Мама, давай быстрее, мы на зарядку опаздываем.

-Не волнуйтесь, успеете! - раздалось за спиной Бухалова.

Он обернулся и обалдел окончательно.

Длинноногая и длинноволосая брюнетка, одетая, как звезда кино и эстрады, цокала каблучками-гвоздиками по асфальту и улыбалась целому свету. И было отчего - она была так красива, что слезы наворачивались.

У Бухалова в горле образовалась воздушная пробка, он никак не мог вздохнуть в полную силу, понимая, что вот-вот грохнется в обморок. А то и помрет совсем.

Богиня экрана прошуршала мимо «шелками и туманами», благоухая неземными ароматами и впорхнула в салон «Ленд Крузера». «Оранжевый жилет» нажал на газ, и автомобиль стоимостью в несколько миллионов рублей умчался вдаль, оставив Бухалова глотать горький, удушливый дым из выхлопной трубы.

-Похоже, облажался ты, Иваныч, - засмеялся сосед.

-Давить таких надо, - процедил сквозь зубы Бухалов.

-Да за что же его давить-то? – удивился Иван Кузьмич. – Я его знаю – хороший мужик. Главным инженером на стройке работает. Совсем недавно он в соседнем доме четырехкомнатную квартиру купил.

-А зачем же он оранжевый жилет напялил? – прошипел Бухалов.

-Так стройка же – грязь, он целыми днями по объектам шастает. Зачем чистый костюм пачкать? Это жена его в чистоте работает. Она держит салон красоты. Такой красавице как раз такое под стать.

-Ненавижу! – зло прошептал отошедший от обморока Петр Иванович.

-За что? - недоуменно спросил сосед.

-За всё! И выродков ихних к нашим деткам нельзя на пушечный выстрел подпускать, - брызгал слюной Бухалов. – Нечево блазнить побрякушками. От этого у хороших деток глаза застит. Нормальные дети насмотрятся на их богатство и станут мечтать только о деньгах. А где им такие деньги взять честным родителям? Если все жуликами заделаются, что со страной станет?

-Что? – спросил сосед.

-Кирдык придет! – раздраженно буркнул Петр Иванович. - Я бы таких детей в отдельных школах в резервациях обучал, чтобы заразу среди людей не разносили. Это же – как грипп, один заболел и все вокруг бациллами заражаются. Не успел оглянуться – вокруг одни больные: всем подавай баксы, виллы, «Ленд Крузеры», яхты и икру черную. Тьфу! Я бы вообще таким буржуям запретил детей иметь. Сам жируй – а моральных уродов плодить не смей!

-Эк, хватил! – хмыкнул Иван Кузьмич.

Бухалов плюнул вслед уехавшим буржуям и, проклиная авторов учебника по физиогномике, поплелся к своей старенькой «семерке».

 

2019

 

БУНТ

 

В первый раз Володька Морозов взбунтовался на четвертом, выпускном, курсе института. Вроде и причин-то особенных не было. Терпел же четыре года и ничего. Да особо и терпеть-то было не надо. Живи и живи. Все так жили. Ну, да, голодали чуть-чуть, денег, конечно, не хватало. А у кого их тогда много-то было? Это теперь олигархов развелось, как блох у кошки Мурки. Ну, трудно было гранит науки грызть, это вам не навоз по полю разбрасывать, тут терпение и усидчивость нужны. Так ведь тяжело в учении - легко в бою. Имеется в виду в школе, так как институт был педагогический, и все выпускники готовились влиться в стройные ряды педагогов Союза Советских Социалистических Республик. Короче, по пьяни Володька взбунтовался. Сдал предпоследний госэкзамен и загудел. А в пьяном виде орал, что он в гробу видел эти выборы в Верховный Совет, что это всё липа и профанация, что их за дураков держат, а коммунизм – это утопия.

Вот и утопили Володьку на последнем экзамене. В институте стукачей хватало – донесли сразу же куда надо, а оттуда позвонили ректору, ну и понеслось. Вызвали на экстренное заседание ученого совета, выяснили подробности и… Короче, завалил он самый несерьезный экзамен – педагогику. Педагогическая система Макаренко оказалась Володьке не по зубам. Так что диплом народного учителя он не получил. Помыкался по деревенским школам, преподавая физкультуру и труд, а потом плюнул и уехал в родной захудалый Первомайск, где стал работать на стройке. Со временем стал неплохим штукатуром. Денег зашибал поболе, чем учителя.

С тех пор Володька вел себя тихо. На выборы ходил добросовестно, речей хульных не произносил, при исполнении гимна в публичном месте замирал, как памятник самому себе. Правда, галочку ставил в графе «Против всех». А когда эту графу ликвидировали, стал сознательно портить бюллетени, чтобы никому хорошо не было. Тихий бунт Володьки никто не замечал, потому это сходило ему с рук довольно продолжительное время. Но однажды его снова прорвало, как лавина воды прорывает хлипкую плотину после хорошего ливня. Он уже был на пенсии, а потому вел тихую, мирную, хотя и не очень богатую жизнь. Не голодал, но и позволить себе мог только один раз в неделю поездку на рыбалку. Старенькая «ладушка», надрывно гудя и то и дело клюя длинным носом в кочки и неровности грунтовых российских дорог, довозила его до реки, и там Володька, сидя под ивовым кусточком, предавался единственному оставшемуся удовольствию. Поплевав на червячка, он закидывал снасть в омуточек и терпеливо ждал, когда ленивый подлещик или быстрый голавлик, соблазнившись наживкой, потянут красный пенопластовый поплавок на дно. Ррраз! – подсечка! - и начинается азартная игра – кто кого: или рыбак, преодолев живое волнующее сопротивление добычи, вытащит отчаянно трепыхающуюся рыбеху на берег, или кто-то сильный и стремительный наградив рыбака порцией адреналина, сойдет у самого берега, и удерет в глубины реки, решив для себя больше ни разу не приближаться к этому опасному месту.

Володька мог часами болтать о своих рыбацких победах с соседом Мишкой Вилковым, тоже азартным рыбаком, а заодно и приятным собутыльником.

-Я, значит, живца насаживаю на удочку, под кусточек – бульк! И жду. А сам в это время плотвичек таскаю. И вдруг вижу – удочка живцовая как хлыстанет по воде! Ого, думаю! Шасть к ней! Цап! Тащу, чую – хороший кто-то влетел. Туда-сюда, гляжу - всплывет сом кила на два.

-Врешь, - лениво высказывает сомнение Мишка, закусывая соленым огурчиком. – В прошлый раз на кило был.

-Ну, на кило, - легко соглашается Володька и продолжает волнующий рассказ про хорошую рыбацкую добычу.

А взбунтовался Володька не сам по себе. Довели его, можно сказать. Приехал он на свое любимое местечко с омуточком, расположился, сидит, балдеет, покуривает. А тут машина какая-то подъезжает. Двери – хлоп, хлоп! Ногами кто-то топает. «Ну, сволочи, всю рыбу сейчас распугают», - подосадовал Володька.

-Занято тут! - не оборачиваясь, крикнул рыбак, когда за спиной затихли тяжелые шаги.

-Здравствуйте, документы предъявите, пожалуйста, - прозвучало в ответ.

Володьке оглянулся. Сзади стояли два крепких мужика строгой наружности, одетые по-рыбацки.

-Шутить изволите? – ухмыльнулся Володька.

-Да какие уж тут шутки, - сказал один из мужиков, усатый и мордастый.

-Мы – рыбнадзор, - густо прогудел его напарник – бритый и с бородавками у увесистого свекольного носа.

-И что теперь? - ехидно удивился Володька. – Руки вам целовать?

-Документы предъявите, - еще раз потребовал усатый.

-С какой стати? – возмутился рыбак. – Я что-нибудь нарушаю?

-Нарушаете, - прогудел носатый. – Согласно правилам рыболовства автомобиль необходимо ставить не ближе двухсот метров от реки. А у вас машина стоит у самого берега. За это нарушение предусматривается штраф три с половиной тысячи рублей.

-Сколько?! - поразился Володя. – Где я вам такие деньги возьму? У меня пенсия всего двенадцать тысяч. А еще за квартиру, за свет, за бензин, да и пожрать чего-то хочется. Не может быть таких законов. Вы чего выдумываете?

-Не знание законов не освобождает от ответственности, - солидно пояснил усатый.

-Улов свой покажите, - потребовал носатый.

-Вон, смотрите, - зло сказал Морозов. – Может, осетра там обнаружите.

В садке, вынутом из воды, трепыхались несколько густерок и пара голавлишек.

-Та-а-ак, - зловещим тоном протянул усатый. – За незаконный лов подлещика и голавлей тоже положен штраф. По полторы тысячи за голову.

-Офигели? - поразился Володя. – И вообще где вы увидели подлещиков? Это густера.

-Ошибаетесь, любезный, - возразил носатый. Это подлещики, у них рот снизу и нос горбатый.

-Ты на свой нос посмотри! – обозлился Морозов. – С таким шнобелем на стройке надо вваливать, а ты на речке прохлаждаешься.

-А за оскорбление при исполнении можно и еще штраф добавить, – обиделся носатый.

-А я чо? Я не чо, - пошел на попятную Володька. - И какую еще рыбу нельзя ловить? Окуней-то хоть можно?

-Окуней можно, - ответил усатый. - А вот щуку только больше тридцати двух сантиметров.

-А если тридцать один?

-Штраф полторы тысячи.

-Я почему-то даже не удивился. Ну ладно в реке, а ведь в озерах щурки больше тридцати сантиметров и не вырастают! При разливе щука в озерце отнерестится, щурки к осени до пятисот граммов еле дотягивают, а это сантиметров двадцать пять. То есть, если я его поймаю, меня оштрафуют?

-Конечно.

-А зимой вся рыба в озере задыхается. Вы слышали про заморы? По весне дно в озерах на полметра покрыто дохлой рыбой. Вот бы где свои силы применяли. Приезжали бы раз в неделю да проруби делали в озерах. Вам, значит, можно тонны рыбы губить, а я пару килограммов поймаю – меня на расстрел!?

Володька потерял над собой контроль, вышел из себя и наговорил кучу гадостей рыбоохранным инспекторам. Поэтому его оштрафовали по максимуму. В общем, оставили без пенсии.

А тут как раз агитаторы принесли приглашение на выборы. У депутатов смена караулов наметилась.

-Ха! – орал Володька так, что его слышно было на улице. - Выборы им надо! Я им покажу выборы! Фиг вам, а не мой голос. Я еще и весь Первомайск уговорю на выборы не ходить. Вы еще узнаете, на что Морозов способен! Да я при советской власти никого не боялся. А теперь я вам покажу, мать вашу, демократию!

Первым делом он пошел к соседу.

-Миша, пойдем со мной на демонстрацию.

-Куда? - удивился сосед. – На первомайскую, что ли? Так июнь на дворе.

-Какая, к черту, первомайская! Пойдем за свои права бороться.

-Как это?

-А так – напишем плакаты и к мэрии пойдем. И прессу подключим. Мы им не позволим нас рыбалки лишать. Все уже отняли – и землю, и золото, и нефть, и газ. А теперь еще и рыбалку.

-Какое золото? Ты чего несешь?

-Народные богатства у нас с тобой отняли? Отняли. Ты же сам говорил.

-Ну, говорил. Хотя, если честно, у нас их и не было никогда.

-Вот именно! – согласился Морозов, а потом закончил совсем нелогично: - Значит, завтра пойдем протестовать.

-Нет уж, уволь! – возразил Вилков. - Полицаи по почкам надают и нос на бок своротят - вот и вся демонстрация.

-Да ты что, телевизор не смотришь? Там такие демонстрации люди устраивают - и ничего.

-Вот именно, что я смотрю телик-то. Так этим демонстрантам таких звездюлей отвешивают, что, поди, потом не рады, что ввязались. Хочешь – иди. А я лучше футбол посмотрю.

-Аполитичный ты человек, Миша, – в сердцах сказал Володька и вышел, громыхнув дверью.

-А будешь обзываться, я с тобой больше выпивать не буду, – пригрозился вдогонку сосед.

Сколотить группу единомышленников у Морозова не получилось. Все рыбаки, с которыми общался бунтарь, возмущались новыми законами, посылали по матушке президента, правительство и депутатов, но идти демонстрировать свое негативное отношение к власти отказывались.

-И что за страна такая? - сокрушался Володька, сидя дома у телевизора. - Все недовольны и ни один публично не возмутится. В какой-то занюханной Франции на пару копеек на солярку накинут, так у них рыбаки автомобильные трассы сразу перекрывают, а фермеры жидкий навоз на Елисейские поля выливают. Вот это демократия! А у нас - как в старом советском анекдоте: в магазинах ничего нет, а у всех всё есть; у всех всё есть, а все недовольны; все недовольны, а голосуют «за».

-А ты бы тоже угомонился, - успокаивала Володьку жена, мирная пухлая домохозяйка, которую Володька называл Репкой за полное отсутствие шеи. – А то еще и тебе наваляют, и детям гадостей устроят.

-Мы живем в демократической стране, дорогая. Это чтоб ты знала! – назидательно сказал Морозов. - И у нас критика власти не преследуется по закону. Это тебе не прежние времена, когда за анекдот политический сажали.

-Ну-ну, сходи, подемонстрируй свою глупость. Потом попомнишь меня.

Ни на какую демонстрацию Морозов, конечно, не пошёл. Какая уж демонстрация из одного человека? Смех один. Но есть ведь современные способы донесения информации до населения. Володька был продвинутым пользователем компьютера, поэтому имел свою страничку в Инстаграм. Записав видеобращение к рыбакам, он выложил его в Интернет.

-Братья-рыбаки! – энергично взывал Морозов к невидимой аудитории. – Это что же такое получается?! Всю страну развалили, ограбили, теперь за нас взялись! Мы уже к речке и подъехать ближе двухсот метров не можем! А если я, к примеру, инвалид! Мне что – ползком к речке добираться? А если я сердечник какой-нибудь, и мне вдруг плохо станет; пока до машины бреду - три раза сдохнуть успею. А если просто старый человек – как со всеми снастями, стульчиком, одеждой запасной, каном, ведром с прикормкой, с топориком и лопатой до речки добраться? А если чего забыл в машине – опять назад прись? Голавля вонючего с осетром сравняли: не дай бог поймать – разорят к чертовой матери! А сантиметры эти хреновы! Теперь каждую рыбешку линейкой надо мерить, а то - как бы непоправимый ущерб природе не нанести! А сами какой ущерб людям приносят, они не понимают? Уроды они все! Мужики, пора за вилы браться, а у кого есть и «калаши» вынимайте. Перестрелять этих законников надо, чтобы неповадно было рыбаков обижать! Они хотели, чтобы мы их ненавидели, пусть получат по заслугам!

Неожиданно для Володьки ролик стал пользоваться популярностью. За два дня он набрал больше трех тысяч просмотров. Значит, задело мужиков! Да и разве могла не задеть кого-то пламенная речь умного, образованного человека, каким считал себя Морозов? Но радость Володькина длилась недолго. Его вызвали в полицию и уведомили, что против него возбуждено уголовное дело. И зачитали статью уголовного кодекса номер двести восемьдесят. Согласно второй части этой статьи за публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности с использованием телекоммуникационных сетей, в том числе сети Интернет, ему светили принудительные работы на срок до пяти лет либо лишение свободы на такой же срок. 

Вот это влип!

-Что я тебе говорила!? – рычала на него Репка. – Вот посидишь лет пяток на нарах – враз про свою рыбалку думать перестанешь. Тоже мне, законник нашелся. Хозяйством бы лучше занялся. В сарае хламу – черт ногу сломит, а ты на речке прохлаждаешься.

К обидным словам Репки Володька отнесся спокойно – привык к ее пустой ругани, как к вороньему карканью. Даже облегчение от ее слов какое-то получил: Репка вроде как сочувствие к нему проявила. Сам-то он уж себя и вдоль, и поперек исказнил.

-Вот дурак! Опять с государством силами мериться надумал. Мало было одного раза – всю жизнь поломали, вместо чистенькой учительской работы в грязи сорок лет проковырялся.

За моральной поддержкой, взяв литру водки, он завалился как-то под вечер к Михаилу.

Вилков после второй рюмки посочувствовал:

-Да, круто тебя менты в оборот взяли.

-Правильно их в полицаи переименовали. Полицаи - они и есть полицаи! – в сердцах сказал Володька и оглянулся на дверь – не слышит ли кто.

-Ну и ты тоже хорош – на государство замахнулся. Государство – это танк. А ты на него с перочинным ножиком полез, - упрекнул Михаил (он в армии был танкистом, поэтому все с танками сравнивал). - Задавит тебя эта махина и даже не заметит, чего это под гусеницами чавкнуло.

-Нет, ты погоди с танком-то, - не сдавался Володька. – У нас демократия?

-Ну, вроде бы… - неуверенно сказал Михаил.

-Не вроде бы, а демократия! А что это значит?

-Что?

-Значит, каждый может высказывать свое мнение свободно.

-Ну, вот ты высказал, - хмыкнул сосед. – Легче стало?

-Нет, тяжелее, – вздохнул Володька. – И что у нас за страна такая?

-А страна-то тут причем?

-Ну как же? Вот, к примеру, Украина. Не понравилось им руководство, они вышли на площадь и давай прыгать.

-Вот и допрыгались, - засмеялся Михаил. – Неудачный ты пример привел. Ничего хорошего из этого прыганья не вышло. А если нравится прыгать – поезжай сам на эту самую Украину.

-Не «на», а «в».

-Дак ведь у нас что « на», что «в» – все равно в одном направлении пойдешь.

-Отсталый ты человек, Миша. Ну ладно, допустим с Украиной я маху дал. А вот возьми в Грузии: сел наш депутат в кресло их спикера – и сразу народ на улицы вышел. Вот это я понимаю демократия, вот это политическая сознательность. А у нас какая к черту сознательность? Что нужно такого сделать, чтобы людей на митинг протеста вытащить? Из танков по избам лупить? Вот, может, тогда и повозмущаются – чего это вы, мол, без предупреждения да прямой наводкой. Нет, русский мужик труслив.

-Это кто труслив? Я труслив? – обиделся Михаил и схватил Володьку за грудки.

-Да я не про тебя, я в общем, - стушевался Морозов, выдирая рубашку из толстых пальцев соседа. – Вот классик писал, что русский бунт там, бессмысленный и беспощадный… А где он, этот русский бунт? Вот бы приняли эти ёкарные депутаты плохой закон про рыбалку, ать – на утро уже все с вилами и с топорами у мэрии дежурят. Вот это я понимаю по-русски. Измельчал народ с веками.

-А тебе обязательно бунт нужен?

-А что? Ведь скучно живем же, а? Надо встряхнуться, свежую водицу в мутную реку пустить.

-Ага, свежую кровь ты пустишь, а не водицу. Мало тебе революции семнадцатого года и Гражданской войны? Сколько народу погубили? Еще хочешь?

-Дак не обязательно стрелять, нужно цивилизованно вопросы решать, путем митингов и демонстраций. Надо публично высказать свое несогласие с политикой власти.

-Ну, хорошо, вот, говоришь, митинги. А ты вспомни девяностые. Уж орали да орали с этих трибун. А что толку? Жрать нечего, заводы позакрывались, колхозы развалились, работы нет, целыми семьями на бабкины пенсии жили. Тебе этого надо? Не-ет, русский народ умный, если его разок мордой в грязь сунули, он во второй раз нескоро туда полезет. Это вроде как прививка от кори: поболел немного и все – зараза больше не пристанет.

-То есть ты считаешь, что закон по рыбалке правильный приняли? - вернулся к своим баранам Морозов.

-Да причем тут закон? - отмахнулся Михаил.

-А притом. Это ведь почему он его приняли?

-Почему?

-Да потому что денег в казне нету – всё профукали на Сирию да на Крым. А еще больше – разворовали. Вон каждый день по телику показывают, какое безобразие в стране творится: крадут уже не миллионами а миллиардами. А где эти денежки теперь взять? Ах, да - у нас еще миллионов тридцать рыбаков имеется. Вот мы их сейчас родименьких и потрясем. Леща поймал – тыщу гони, ельца или голавля – пятьсот, подуста – опять пятьсот, судака – три тыщи, стерлядку – четыре с половиной тыщи. Да еще за машину, если она у речки стоит. С каждого по десять тыщ сдерут, это сколько же денежек поучится?

-Сколько?

-Аж триста миллиардов! Воруйте дальше на здоровье! А народ будет платить. И не вякать. У него же прививка. А следующий на очереди, знаешь, кто?

-Кто?

-Грибник!

-Не гони.

-А запросто. Установят лимит – не больше пяти литров на человека. Белый гриб брать только больше двадцати сантиметров, подосиновик тоже. Подберезовик – только трухлявый. А маслят и сыроежек вообще в Красную книгу занесут. Сорвешь – и на Колыму прямым ходом.

-Ну, уж ты загнул.

-Да все к этому идет. В одной сказке вот про такое же государство говорится. Там министры придумали налог на дождь, на гром и на молнию. Скоро и мы будем за это платить и молчать в тряпочку.

-Заврался ты совсем.

-Ты еще наших депутатов не знаешь! Скоро за воздух будем платить. Вздохнул поглубже – штраф, чихнул – вдвойне, бздюкнул – уголовная ответственность.

Михаил зашелся в хриплом хохоте. Насмеявшись, он вытер глаза, опрокинул очередную рюмку, зажевал огурчиком и спросил:

-Ну и чо ты предлагаешь?

-Народ поднимать! Только по-умному. Не как я…

-Вовец, вот ты все по-умному хочешь сказать, а я тебе по простому – ну на кой хрен мне на рожон лезть, ежели я знаю, что все равно будет по-ихнему? Я чо – дурак?

-Обыватель ты, Мишка, - горестно сказал Морозов и тоже опрокинул в себя дозу спиртного.

Мишка обиделся.

-А в морду хошь?

-Нет, - чистосердечно признался Володька. – Открывай лучше вторую бутылку. Я думаю, в ней мы найдем наш консенсус.

-Чо?

-Не заморачивайся. Это я по пьяни…

 

Получил Володька Морозов три года условно. И еще рад был – легко отделался. На выборы он не пошел. И друзей всех своих отговорил. Так что в Первомайске теперь ни один уважающий себя рыбак в выборах депутатов не участвует.

Но от этого никому и не жарко, и не холодно.

 

2019

 

СВИДЕТЕЛЬ

 

-Коля, ты будешь свидетелем! – зло сказала Эмма Худоложкина, матёрая, стервозного вида бабища, тяжело поднимаясь с мраморных ступенек крыльца банка.

-Так я уже, вроде, согласился, - растерянно ответил Николай Кукушкин.

-Ты согласился быть поручителем, а теперь будешь еще и свидетелем!

-Свидетелем чего?

-Ты же видел, я поскользнулась и упала!

-Видел, конечно… Это самое… Извини, я не успел подхватить. Ты как-то… это самое… сразу, без подготовки.

-А ты хотел, чтобы я тебя еще заранее предупредила, что сейчас грохнусь?

-Ну, не заранее… а это самое… как-то немножко бы посопротивлялась, что ли, руками помахала бы… Я бы и среагировал.

-Реакция у тебя плохая, Какушкин!

-Я – Кукушкин.

-А какая разница? Главное – будь моим свидетелем в суде.

-Где?!

-Где-где… Сказала бы я тебе, не будь ты моим соседом. В суд я пойду. Если выиграю – бутылку поставлю.

-Да я как-то…

-Не пыхти… Мы их точно забодаем.

-А чего я в суде-то должен делать? Я ведь… это самое… там ни разу не был.

-Тебя спросят, ушибала ли гражданка Худоложкина задницу на ступеньках банка?

 Ты и скажешь – ушибала. Вот и всё. И за это я тебе покупаю бутылку водки. Усёк?

-Усёк.

-Вот и молоток!

-Эмма…

-А?

-Это самое… А тебе-то это зачем?

-Что?

-Ну, по судам-то ходить. Поди… это самое… не больно приятно…

-Дурак ты, Коля. Одно слово – Какушкин! У этого банка бабок не меряно. Вот я и отщипну от их пирожка кусманчик. Теперь понятно?

-Угу.

-Вот тебе и угу. Ладно, с этим пока покончим. Пойдем кредит оформлять. А про суд я тебе потом еще напомню.

Перед судом Николай помыл голову и надел новые носки. Всю дорогу до суда соседка Худоложкина наставляла его, как себя вести, что говорить. Николай угукал и переживал. Предстоящая незнакомая процедура пугала его и вгоняла в пот. Он не был робкого десятка. Высокий, жилистый, немного сутулый, с грубыми чертами лица, на котором жизнь прорезала глубокие морщины, свойственные людям физического труда, он мог быть решительным и грубым. Но только в привычной обстановке таких же решительных и грубых работяг. Вот там он мог постоять за себя. Но, попадая в чистый и непонятный ему мир интеллектуалов, он терялся и превращался в заикающегося подростка.

Сидя на жесткой судейской скамейке, он с тоской глядел по сторонам, желая только одного – чтобы всё это побыстрее закончилось. Наконец, их пригласили в зал заседания. Потом пришла судья, интеллигентная дамочка с усталым лицом. Рыжая девчушка, сидящая сбоку, сказала:

-Суд идет, прошу всех встать!

Николай вскочил, уронив шапку, нагнулся, задом толкнул скамейку, та громыхнула, чуть не упав. Николай залился краской. Девчушка строго посмотрела на Николая и сказала:

-Прошу садиться.

Судья оглядела присутствующих. Кроме Худоложкиной, Кукушкина и рыжей девчушки, в зале сидел какой-то самоуверенный молодой человек, одетый как на свадьбу. Выяснилось, что это юрист банка.

-Итак, слушается дело по иску гражданки Худоложкиной к «Коммерцбанку». Гражданка Худоложкина!

-Эмма торжественно подняла свои телеса.

-Я.

-Назовите свою фамилию, имя, отчество, год рождения, место работы и адрес.

Пока соседка отвечала, Кукушкин судорожно вспоминал, когда он родился и где прописан. К счастью, это удалось сделать до того, как его спросили то же, что и Худоложкину.

-Гражданка Худоложкина, поясните суть дела.

-Суть дела простая, - энергично и громко заговорила Эмма. – Вот у этого банка (тычок пальцем в сторону «жениха»), крыльцо мраморное. В плохую погоду там так скользко, что пройти невозможно. Я входила в банк, поскользнулась и упала. В результате падения я ушибла копчик. Поэтому требую, чтобы банк мне выплатил три миллиона рублей в качестве компенсации за моральный и физический ущерб.

-Поясните, в чем выразился этот ущерб.

-Я же и говорю – копчик ушибла.

-У вас есть медицинское освидетельствование?

-Чего?

-Документ есть, что вы копчик ушибли?

-Откуда?

-От врача.

-А как он определит, что у меня копчик болит?

-Это их дело, как определять, рентген, визуальный осмотр…

-Так рентген нужен, если перелом, а у меня перелома нету. А визуальный осмотр… По кой он ляд нужен? Чего этот врач в моей заднице понимает? На ней ведь не написано что ей больно.

-Гражданка Худоложкина, я вас сейчас оштрафую за неуважение к суду.

-Как это? Это вон их надо штрафовать (опять тычок в сторону «жениха»). Это из-за них я получила увечье.

-Чтобы их штрафовать, нужны доказательства вашего увечья.

-А у меня есть доказательства.

-Так предъявите их.

-Вот! – Худоложкина указала на съежившегося на скамейке Кукушкина.

-Хорошо. Свидетель Ка… - судья заглянула в бумажки, - Кукушкин.

-Я это, - вяло ответил Николай, вставая со скамьи.

-Что вы можете пояснить по данному делу?

-По данному делу? – переспросил потный Кукушкин. – Да я… это самое… ничего…

-Как ничего? Да ты что? – взорвалась Худоложкина. – Ты же видел, что я шлепнулась задницей на этих чертовых ступеньках?

-Ну… это самое… видел…

-А чего тогда плетешь? Говори, гад, правду!

-Да я чё… Это самое… я говорю… Она действительно… это самое… на ступеньки… того… Я думал крыльцо проломится.

-Во! – обрадовалась Худоложкина. – Видите – подтверждает! Я так загремела, что, наверно, в Москве было слышно. А вы говорите доказательств нету.

-Гражданин Кукушкин, вы подтверждаете, что Худоложкина получила травму?

-Чё? – не понял Николай.

-Ну, травму! Увечье! Вы подтверждаете?

-А я … это самое… у нее не видел… Да она и не покажет… У нее… это самое… свой хахаль есть.

-Ишь раскатал губёнки, - опять вклинилась Худоложкина.

-Истица, вас пока не спрашивают. Гражданин Кукушкин, что еще можете сказать?

-Про чё?

-Так, садитесь, всё понятно.

-Чего понятно? Чего понятно? – забеспокоилась Худоложкина. - Ежели я ему свою голую «барыню» не показала, так ему уже и веры что ли нету?

-Гражданка Худоложкина делаю вам второе замечание! – постучала авторучкой по столу судья. – Ответчик, у вас есть вопросы к истице?

-Есть, - резво вскочил «жених». – Эмма Ивановна, раз вы не могли представить суду подтверждение физического увечья, поясните, в чем заключается моральный ущерб?

-Моральный ущерб у меня очень большой! – прокричала в сторону «жениха» Худоложкина. – Мне было больно, я полчаса с пола не могла подняться! И вообще, я потом две недели не могла заниматься сексом!

Рыжая девчушка прыснула в кулачок, судья едва заметно улыбнулась, «жених» оскалился в злорадной улыбке, а Николай залился краской. Кукушкина словно кипятком ошпарили слова соседки. Вот бабы бесстыжие! Ну как же такое вслух при людях говорить-то можно? Ведь тут такое дело… это самое… Николаю стало стыдно, что он поддался на уговоры и приперся с горластой соседкой в серьезное государственное учреждение да еще защищает эту, в общем-то, мерзкую бабу перед хорошими людьми. Он вздохнул и поднял руку, как школьник.

-Что у вас? – спросила судья.

-Можно выйти? – жалобно сказал Кукушкин.

-Я тебе выйду! – гаркнула Худоложкина и погрозила пудовым кулаком.

-Извините, - пискнул Николай и, сокрушенно вздохнув, сел.

-Ваша честь, - опять оскалился «жених», - я могу задать еще вопрос?

-Задавайте, - кивнула судья.

-Эмма Ивановна, а как часто вы занимаетесь сексом?

-А твое какое дело!? – грубо ответила Худоложкина.

-Ну как же? Нам хочется понять, во сколько миллионов вы оцениваете каждый пропущенный, прошу прощения, акт. Может, вы завысили расценки.

Судья спряталась за скрещенными ладонями, у рыжей девчушки задрожали губы и навернулись слезы, видно было, что она вот-вот расхохочется в голос. Николай от стыда был готов провалиться. Одно дело говорить про это самое с мужиками за бутылкой водки, а другое выслушивать это в присутствии незнакомых женщин да еще в такой официальной обстановке. Только страх перед судом удерживал его от панического бегства.

-Каждый день! – нервно ответила Худоложкина и зло посмотрела на жениха.

-А вы замужем?

-Нет. Но у меня есть молодой любовник.

-Ваша честь, можно ли задать вопрос свидетелю? - спросил представитель банка.

Судья, не поднимая лица, махнула рукой.

-Уважаемый Иван Михайлович, ответьте, пожалуйста, суду, знаете ли вы любовника гражданки Худоложкиной?

Николай поднялся на ватных ногах, помял шапку, с тоской взглянул на смеющуюся физиономию рыжей девчушки и кивнул.

-Вслух, пожалуйста, - попросил «жених».

-Да, – хрипло подтвердил Николай, еле разлепив запекшиеся губы.

-Как его зовут?

-Это самое…Васька…

-Сколько лет этому Ваське?

-Да я чё… я это самое…

-Ну, приблизительно.

-Лет пятьдесят, наверно.

-И как часто этот пятидесятилетний Васька приходит к вашей соседке Худоложкиной?

-По выходным…

-А как вы узнаёте, что он пришел в гости к соседке?

-Ну… это самое… у него машина красная. Он ее под моим окном ставит. Я ему… это самое… говорю, не ставь, а он… это самое… всё равно…

-А приезжал ли Васька на красной машине в выходные после того, как ваша соседка упала на крыльце банка?

Худоложкина, почуяв неладное, агрессивно включилась в разговор:

-Ну, приезжал! И что с того? У нас с ним ничего не было! Я же говорю – я вся больная была из-за ваших мраморных ступенек! А этот алкоголик, – Эмма ткнула в сторону Кукушкина, - вам такого наплетет, только слушайте. Он что – в замочную скважину подсматривал?

-А что вы горячитесь, Эмма Ивановна? – спокойно сказал представитель банка. – Я уже все выяснил.

-Что выяснил? Что выяснил? - запричитала Худоложкина. - Гражданка судья… Тьфу… как вас… черт…

Судья, вынырнув из-за ладоней и сделав строгое лицо, опять постучала авторучкой по столу.

-Гражданка Худоложкина, у вас есть еще доказательства физических и моральных страданий?

-Какие еще доказательства?! Вам чё, видеосъёмка из спальной нужна? Или фотография копчика?

-Так, всё понятно. Суд удаляется на совещание.

 

Выйдя из здания суда Худоложкина начала материться. Дело она проиграла. Николай, выслушав трехэтажные, забористые тирады, хмыкнул и сказал:

-Это самое… плакали твои три лимона, Эмка.

Зря он это сказал.

В следующие пять минут он узнал много нового о себе и о своих родственниках.

Николай бывал стеснителен и трусоват только в незнакомой обстановке, но, если начинали говорить на его привычном языке, то…

В общем, битва прошла на равных.

В конце откровенной беседы Худоложкина пообещала, что больше ни копейки не даст в долг пьянице и забулдыге Кукушкину, а Кукушкин уведомил соседку, что сегодня же заберет из банка свое опрометчиво выданное поручительство на кредит для дуры и склочницы Худоложкиной.

2008

 

 

ЦЕЛУЮ РУЧКИ, МАДАМ

 

Валерия, или просто Лерочка, как ее, любя, называли все окружающие, наконец-то нашла хорошую работу. Конечно, нашла не сама. Кто же в наше время может сам отыскать достойное рабочее место? Просто однажды ее отец случайно пересекся со старым приятелем, а тот замолвил пару слов перед своим начальником. И вот уже Лерочка сидит в мягком кожаном кресле секретаря директора большой и богатой строительной фирмы «Строймонтажсервис», резво стучит по клавишам компьютера, ловко управляется с факсом и ксероксом и весело чирикает в настырные и вечно кричащие телефоны.

Зарплату установили приличную, не сравнишь с недавними крохами, которые выдавали в детсадике за работу нянечкой или в торговом павильоне у жадной и злой хозяйки.

Лерочка имела высшее образование – только что закончила Академию государственной службы, специализировалась на связях с общественностью. Но после получения диплома выяснилось, что родное государство в ней особо не нуждается. Во всех госучреждениях и без нее был полный боекомплект. Как говорил незабвенный Райкин, пуговицы пришиты намертво – не оторвешь. Помыкавшись абы где, новую должность Лерочка восприняла как великий подарок судьбы и всеми силами пыталась оправдать оказанное доверие. Приобретенные в Академии знания и врожденные твердость характера и общительность быстро помогли ей наладить систему взаимоотношений с крикливыми и настырными посетителями, которые жить не могли без ее уважаемого и любимого начальника. Вскоре все грубые и нахальные крикуны попрятали в карманы собственные амбиции и заискивающе просили у командира приемной напомнить директору об их презренном существовании.

Директора Лерочка обожала. Он был громадным, шумным и веселым. Когда эта подвижная, излучающая ядерную энергию туша вкатывалась в приемную, душа Лерочки начинала трепетать.

-Доброе утро, Василий Иванович! - жизнерадостно и неестественно широко улыбаясь, щебетала Лера.

-Целую ручки, мадам! - громыхал директор и, как таран, вламывался в свой кабинет.

Почему он ее так называл, Лерочка не понимала. Поначалу она как-то пискнула, что она – мадмуазель, но, натолкнувшись на решительный взор начальника, похожий на парализующий волю взгляд двустволки, поперхнулась и замолчала. Мадам – так мадам. Какая разница? А уж насчет «целую ручки», так и вовсе приятно. Ручки ей никто в жизни не целовал, так хотя бы на словах ощутить подобное волшебство и то неплохо.

Лерочка работала уже третий месяц, и у нее всё получалось. Жизнь была прекрасной и удивительной, а впереди у нее были еще долгие и восхитительные годы молодого задора и волнующего ожидания новых подарков судьбы. Хотя временами в душу закрадывался страх: что-то подозрительно всё было хорошо. Как бы чего не вышло… Ведь не бывает же так на свете, чтобы всегда всё было прекрасно. Приобретенный опыт и мудрые советы предков говорили ей, что где-то рядом всегда прячется ложка дёгтя.

Когда ожидаешь неприятности, то она переносится легче, чем та, которая сваливается, как снег на голову. Лера заранее готовила себя к испытаниям, но то, что обрушилось на нее однажды… Ложка оказалась слишком большой.

Утро не задалось сразу же. Лерочка проспала, поэтому прискакала на работу раскрасневшаяся, не накрашенная и растрепанная. Сразу же привести себя в порядок не удалось. Мрачным утесом торчала у ее стола Мария Игнатьевна, главная бухгалтерша, - ей, видите ли, приспичило размножать какой-то многолистовой отчет. Могла бы и сама постоять несколько минут у ксерокса. Нет ведь! – без Леры все становятся безрукими. Ладно, переживем. Лерочка споро множила листы, спиной ощущая холодное молчание утеса. И тут, как назло, заело ксерокс. Скомканная бумага застряла в зеве чертовой машины, нагло и злорадно заморгали зеленые и красные лампочки.

-Мария Игнатьевна, можно я сама вам принесу? - предложила Лера.

-Нельзя! - гавкнуло над ухом. - Отчет мне нужен срочно!

Зло сжав губы, Лера разбирала капризную машину. Наконец, с отчетом было покончено, и утес грузно пошлепал сапогами сорок пятого размера по линолеуму коридора.

 Трррр! – трещали телефоны.

Лерочка быстро расправилась с ними и подскочила к зеркалу – без боевой раскраски выдержать битву с нетерпеливыми ордами посетителей было невозможно.

Лера уже заканчивала малярные работы, когда в приемной послышались первые такты волшебной мелодии Лунной сонаты.

Сотовый!

Кому это она понадобилась спозаранку? Ой, директор!

-Здравствуйте, Василий Иванович! Слушаю вас!

-Лера, зайди ко мне в комнату отдыха! – прогромыхало в распахнутое ухо.

-Уже бегу! – услужливо ответила Лера, распахнула дверь и впорхнула в начальственный кабинет. – Что нужно сделать?

-Спусти там воду в туалете!

-Что?! - Лера застыла на пороге комнаты отдыха, в конце которой белела дверь в туалет.

-Воду в туалете спусти! – раздраженно крикнул директор.

-Как это?

-Ты что, не умеешь пользоваться сливным бачком? – из трубки слышалось уже рычание.

-У-у… умею, – дрожащим голосом ответила Лера.

-Вот и покажи свое умение!

-Я… я не понимаю…

-Вот черт! Сверху сливного бачка есть кнопочка, нажми на нее, вода и польется! Поняла!

-Ва…Василий Иванович, это вы?

-Нет! Это Барак Обама тебя беспокоит!

-Барак? – Лерочка готова была расплакаться.

-Послушай, мадам! Я долго тебя буду ждать?

-Ва… Ва… Вы шутите?

-Какие к черту шутки! Я что – похож на шута? Сливай воду, я сказал!

Директор отключился.

Удар был так силен, что Лерочка оглохла и ослепла. Как сомнамбула, она вышла в приемную и села в кресло. Кто-то заходил, что-то спрашивал, надрывались телефоны – Лера не реагировала ни на что. Она пребывала в состоянии анабиоза. Сколько прошло времени, Лера не знала.

Реальный мир стал возвращаться урывками. Сначала она увидела мерцающий экран компьютера с яркой – с красными розами – заставкой. Потом очнулся слух – трезвон телефонов, что-то побуждал делать, но мозг пока не способен был заставить Леру как-то на это реагировать. Потом сердце ощутило боль. И сразу же включилось сознание.

Лучше бы оно не включалось.

Ох, Боже! Да за что же такие тяжкие испытания ты посылаешь хрупким, хрустальным душам?

Да разве Лерочка могла когда-нибудь даже представить, что ее ввергнут в такую пучину унижения? Она-то представляла себя утонченной, высокоинтеллектуальной, полной самоуважения Личностью, способной вобрать в себя все красоты мира, всё величие Вселенной! Она – уважаемый член общества, вершина божественного творчества, ценнейший сосуд знаний, разума, культуры, эстетики и морали! И вдруг – ей уготована роль безграмотной уборщицы, смывающей в унитазе продукты жизнедеятельности другого человека. Слишком хорошо всё начиналось. Слишком гладко катилась жизнь. Черный ангел позавидовал ее счастью и ткнул носом в… Ой, мамочка!

Из глаз Леры полились слезы, размывая только что аккуратно нанесенные тени. Горе было таким страшным, что даже редкие утренние посетители, заглядывавшие в приемную, пугались и быстро ретировались.

Наплакавшись вдоволь, Лера попыталась взять себя в руки. Стоп! Хватит реветь. Что, в сущности, произошло? Ничего страшного. Она что – не знала, что жизнь состоит не только из роз, восхитительных комплиментов и запаха французских духов?! В жизни есть место всему. Значит, надо к этому привыкать.

Да, она хотела, чтобы ее называли принцессой, целовали ручки и носили на руках. Ведь именно об этом повествует высокое искусство, создавая идеальные женские образы. Разве не об этом говорят подтексты и глубинные пласты, спрятанные в великих произведениях? Ведь кто-то же их сочинил. И для чего? Для кого? Или все это глупые выдумки, сказки?

Лерочке было уже двадцать четыре, и она успела познать разочарование в людях и в первую очередь в мужчинах. Она ждала принца, жадно вглядываясь в улыбающиеся самодовольные лица современников, надеясь рассмотреть в них неземные черты благородства и достоинства. Но - увы. Большей частью мужчины оказывались самовлюбленными, капризными и похотливо настроенными животными, которым не было никакого дела до ее хрустальной души.

Может, и нет на свете этих принцев, дарующих женщине неземную любовь и волнующий полет? Может, зря романтические фантазеры придумывали книги и снимали волшебное кино? Или это были расчетливые и хитрые вруны, которые, потешаясь над восторженными и наивными девушками, жаждали только прибыли от своих лживых гениальных книг и фильмов. И лживые актеры, ловко маскируя свою животную низменную сущность, умело притворялись добрыми, нежными и неземными. Выходит, всё ложь и жесткий прагматизм? А такие дуры, как Лера, воспитанные на этой лжи, безнадежно оторваны от реальности и обречены на страшно одиночество, страдания и, в конечном счете, вымирание.

Ладно, надо перестать себя жалеть. Что мы имеем? Мы имеем хамское отношение начальника к никчемной глупенькой секретарше. Есть ли у нас выбор? Выбор есть всегда. Можно уволиться. А можно пойти и смыть в туалете. Потом вернуться в приемную и работать, как ни в чем не бывало. И перестать себя уважать. И стать ничтожеством, мразью, навозом, мусором, падалью в своих глазах. Но кто это увидит? Это же – раз! и всё. И больше не повторится.

А вот обманывать себя не надо. Повторится. Принцев на земле нет. На ее родной планете живут гнусные, злые, хитрые, грубые монстры, готовые в любой момент напасть на нее и растерзать, смачно причмокивая и рыча от удовольствия. Поэтому всё, конечно же, повторится. Может быть не так, но в другом, более изощренном виде. Красивых женщин принято использовать еще и для других целей. Это только на словах похотливые самцы целуют женщинам ручки, а на самом деле они их и в грош не ставят, кроме физиологии им ничего не надо.

Лере стало жарко. Кровь прилила к щекам, опять затряслись губы. Нет! Такое унижение терпеть нельзя. Никогда! Лучше смерть! Впрочем, зачем смерть? Есть варианты полегче. Например, увольнение по собственному желанию. А как она посмотрит в глаза отцу, который рад несказанно, что устроил свою любимую доченьку на прекрасное место? Что она скажет маме? Да и потом что? Опять за прилавок на продуваемый всеми ветрами рынок? Или снова выносить и мыть вонючие горшки из-под чужих детей? Ну что ж, раз так, значит это ее судьба.

Лера взяла чистый лист бумаги и стала писать: «Директору ООО «Строймонтажсервис» Дыбову В.И. … заявление…»

В приемную ворвался директор.

-Целую ручки, мадам! – злобно проорал он. – Я сколько могу ждать?!

Лерочка вскочила. Ее только что приобретенное мужество улетучилось в один миг. Она задрожала всем телом. Руки судорожно мяли заявление, губы тряслись. Она попыталась что-то произнести, но из горла вырвался только какой-то жалкий писк. Лера даже не могла заплакать – лицо было как замороженное.

Дикий раненный вепрь, забежавший в кабинет, произвел бы на нее меньшее впечатление, чем вид рассерженного директора, орущего на нее – хрупкую и беззащитную…

-Лера! Ты что – умерла?! – уже потише произнес директор, разглядев жалкий вид секретарши с красным, перемазанным тушью лицом и трясущимися губами. – У тебя что-то случилось?

-Да… Вот… - чуть слышно сказала Лера и протянула начальнику листок с недописанным заявлением.

Дыбов машинально взял листок и стал читать. Подняв глаза на Леру, он опять спросил:

-У тебя какое-то горе?

Лера, кусая губы, чтобы не расплакаться, сначала кивнула утвердительно, потом отрицательно.

-Ладно, потом разберемся, ты потерпи пока, - сказал директор. – Михалыч, - обратился он к вошедшему мастеру, - у нас в подвале труба канализационная протекает. Надо найти трещину. Я сейчас спущусь в подвал, а ты через три-четыре минуты спусти воду у меня в туалете: вода потечет, и мы поймем, где лопнула труба.

-Понял! - сказал Михалыч и скрылся за дверью директорского кабинета.

Дыбов еще раз сочувственно взглянул на Лерочку, что-то хотел сказать, махнул рукой – мол, потом – бросил ее заявление на стол и вышел.

Лера обессилено рухнула в кресло. Посидев немного с открытым ртом и широко распахнутыми глазами, она стала сотрясаться в беззвучном смехе, который мало отличался от недавнего плача.

Трагедия обернулась фарсом. Изощренные, унизительные фантазии, которыми она распаляла себе душу, оказались беспочвенным бредом, глупостью, никчемной выдумкой глупой девчонки. Вечно она придумывает разные нелепости и сама же в них верит! Богатое воображение в очередной раз сыграло с ней дурную шутку.

Жизнь была полна здравого смысла, справедливости, радости, удовольствия и света. Снова засияло солнце, легко втекая в широкие окна, снова заискрились фиолетовые глаза фиалок, растущих на подоконнике, и снова деловито зазвонили телефоны, возвращая секретаршу к деловым будням.

Что ж, жизнь продолжается. Может, даже и сказочные принцы ходят где-то рядом по коридору. Может, до полного счастья осталось всего десять минут? Или пять?

Взглянув на заявление об уходе по собственному желанию, Лерочка сложилась пополам и стала хохотать весело и громко, словно серебристый колокольчик в руках ребенка. Насмеявшись до икоты, она порвала мятый листок и вдруг поняла, что сегодня она совершила что-то важное в своей жизни.

2012

 

ПОБОЧНЫЕ ДЕЙСТВИЯ*

 

У меня заболел зуб, и я отправился к врачу.

Врач, старая толстая бабища, залезла мне в рот пальцами, похожими на сардельки, поцокала языком, горестно повздыхала и сделала укол в десну. Щека онемела, и я вполне сносно пережил экзекуцию с отбойным молотком, называемым бормашиной.

Радовался я недолго, потому что отошедшая от заморозки щека к вечеру покраснела. Потом алым соком налился нос, румянец расселился по всей физиономии и появились прыщи. Я стал похож на пятнистого Деда Мороза.

-Э-э, батенька,  - сказал здоровенный, как бизон, дерматолог, - это у тебя аллергия. Побочное действие лекарства. Поосторожнее надо с анестезией.

-Я умру? – обреченно спросил я.

-Ну что ты! – захохотал бизон. – Полежишь полгодика в венерологическом отделении, пообщаешься с собратьями по несчастью и поймешь, что твои прыщи – пустяк по сравнению с их заболеваниями.

Видя, что я приготовился упасть в обморок, бизон захохотал еще громче.

-Ну-ну, батенька, какой ты нервный. Я же пошутил. Вот тебе рецепт, купишь лечебный шампунь, спрей и мазь – через недельку будешь как огурчик.

Через недельку по всему телу пошла сыпь. Кожа зудела так, что я чесался самым зверским образом, будто хотел ее содрать и посмотреть внутренности.

-Надо же! – удивился бизон. – Первый раз вижу такую реакцию. Поздравляю, тебя, батенька, ты – уникум: только у одного процента испытуемых отмечались подобные изменения. Я тебе выпишу таблеточек. Попьешь их - и все как рукой снимет.

Через неделю я приобрел естественный цвет и перестал чесаться, но у меня заболел желудок.

-Срочно на гастроскопию! – заволновалась симпатичная чернявенькая девушка, со всей серьезностью изображавшая мудрого и опытного терапевта.

-Глотай, я говорю, глотай! - орал тощий сволочной парень с волосатыми руками, пихающий мне в рот резиновую кишку.

Я давился, брыкался, пытаясь руками и ногами достать экзекутора и сделать ему так же больно, как было и мне. Но тот ловко уворачивался от моих болтающихся конечностей и с наслаждением садиста впихивал шланг в пищевод. В конце концов, я обессилел и затих. Садист ангельски улыбнулся и ласково, как расшалившемуся ребенку, сказал:

-Ну вот, а ты боялся. У тебя даже язвочки не обнаружено. Всего-то навсего гастритик. Иди к гастроэнтерологу, он тебе выпишет таблеточек.

Таблеточек мне выписали целую горсть, которая стоила половину моей месячной зарплаты. Я их глотал утром, в обед и вечером. И через две недели у меня заболела печень.

-Да вы что, с ума сошли – столько таблеток жрать? – прорычала мужеподобная врачиха с умной мордой лошади Пржевальского. – Тут никакой печени не хватит. Вот вам другие таблетки, пейте только их, а остальные выбросьте в помойное ведро.

Мне было жалко ползарплаты, поэтому я стал пить все выписанные мне таблетки.

-О! Это уже серьезно! – обнадежила меня старая и худая, будто чехонь, заведующая терапевтическим отделением. – Поджелудочная железа не лечится. Ну, рассказывайте, как вы ее посадили? Пьете?

-Только по праздникам, - смущаясь, пискнул я.

-Та-ак, понятно. Если учесть, что у нас с учетом государственных, православных и семейных в стране больше трехсот праздников, то вы хлещете водку каждый день.

-Не… робко возразил я. – Сейчас я пью только таблетки.

-А-а… Ну, это еще хуже. Не знаю уж, чем вам и помочь. Разве что новыми таблетками.

Ежедневная доза увеличилась еще на горсть таблеток. Я вошел во вкус и даже стал получать удовольствие, ставя галочки в огромном графике приема лекарств.

Но лучше мне не стало.

Спал урывками, так как по ночам ко мне приходила бессонница и, сидя на краешке кровати, злорадно считала мне баранов. А если я все-таки задремывал, то начинал кричать и метаться из-за жутких кошмаров. Днем у меня кружилась голова, мучила тошнота, мерещились глюки. Я стал всего бояться, теряя сознание даже от собачьего лая. Запоры и геморрой превратили жизнь в нескончаемые мучения. Немели конечности, предвещая скорую кончину. Я стал терять слух и зрение. В моей распухшей, как от водянки, медицинской карте появились новые записи: тахикардия, брадикардия, бронхоспазмы, плоский лишай, острое нарушение функции почек, аллергический ринит и тому подобные ужасы, о которых я раньше даже не слышал.

-Послушайте, да вы совсем развалина! – обрадовал меня очередной врач.

-Доктор, а отчего это?

-Вы читать умеете?

-Умею, - неуверенно сказал я.

-В каждой упаковке таблеток есть инструкция. Вам нужно обратить внимание на раздел «Побочные действия». Вы настолько уникальны, что реагируете на лекарства именно так, как написано в этом разделе.

Дома я вытащил изо всех упаковок инструкции и стал их с интересом читать. Выяснилось, что впереди меня ждали онемение языка, конъюнктивит, диарея, судороги мышц, рвота, кровохаркание, желудочное кровотечение, лихорадка, метеоризм, спутанность сознания, пневмония, отек легких, нарушение потенции. Предрекался мне и скорый летальный исход. Прочитав это, я умер.

Апостола Петра я узнал сразу, хотя он сильно отличался от своих иконописных портретов. Вместо кудрявого благообразного еврея я увидел крепкого, могучего, головастого русского мужика, увенчанного ореолом густой белой гривы. За спиной апостола виднелась каменная стена с железными глухими воротами, на которых искусный кузнец изобразил порхающих пташек и мирно возлежащих зверей.

-Здравствуйте, - робко произнес я и низко поклонился хозяину райских врат, предчувствуя, что моя дальнейшая судьба полностью находится в руках этого седого мудреца.

-Добро пожаловать домой, - ответил Петр густым сочным басом.

-А вы по-русски тоже говорите? - удивился я.

-А ты думал, что я с тобой на древнееврейском буду общаться? – засмеялся апостол.

Я стушевался.

-Простите, глупость сказал.

-Ничего, ты еще достойно себя ведешь. Другие, поняв, что земной путь закончен, впадают либо в ступор, либо в истерику.

-Так я насовсем сюда?

-Сюда – это куда?

-В рай, конечно.

-Вот здесь ты не оригинален. Я еще ни одного не встречал, чтобы в ад просились.

-Так вы меня пропустите туда? – я кивнул в сторону ворот.

-Может быть. Сначала надо чистилище пройти.

-Где это?

-Позади тебя.

Я обернулся и увидел обычное, ничем не примечательное кирпичное здание с колоннами, похожее на сельский клуб.

-Это и есть чистилище? – удивился я.

-А ты каким его себе представлял?

-Ну… какое-нибудь такое… Вроде современного аэровокзала.

-Не о том думаешь. Главное, пройти достойно очищение и вернуться опять к этим воротам.

-А что мне для этого нужно делать?

-Да ничего особенного. Тебе покажут всю твою жизнь. Ты должен правильно оценить свои грехи и искренне раскаяться в них.

-А если не раскаюсь?

-Тогда тебя ждет геенна огненная. Я надеюсь, ты не жаждешь веки вечные гореть в огне?

-Не хотелось бы.

-Тогда придется раскаиваться. Только по-настоящему, искренне.

-А если искренне не получится?

-Придется ждать, когда искренность появится.

-И сколько у меня на это есть времени?

-Бесконечность. Все будет зависеть от твоего стремления к раскаянию. Некоторые и по двести, и по триста лет собираются с духом, чтобы признать, что жили неправедно.

-Я готов признаваться сразу же.

-Похвально.

-А какие грехи могут помешать мне попасть в рай?

-Их много. В твоем случае – самоубийство.

-Как это? Я сам себя не убивал. Это меня таблетки довели.

-Но таблетки-то ты добровольно принимал.

-Так я же не знал, что у них побочные действия имеются.

-Читать-то умеешь?

-Умею.

-Надо сначала читать, что принимаешь. Может, тебе там яду насыпали.

-Ну, уж яду… Чай, врачи такого не допустят.

-Но ты же помер.

-Но не по своей вине. Так что самоубийство мне не пришьете.

-Это Высший Суд будет решать.

-А нельзя как-то поправить ситуацию?

-Что ты предлагаешь?

-Ну… отправьте меня опять домой, и я там своей смертью помру.

-Что ж, твоя воля…

Я сидел за столом, на котором огромной кучей лежали лекарства. Собрав их в два пакета, я выбросил все в мусоропровод.

После этого меня оставили галлюцинации и кошмары, мой организм заработал бесшумно и без сбоев, как мотор у мерседеса. Я забыл, в каком месте у меня находятся печень и поджелудочная железа. Кожа приобрела розовый, как у младенца, оттенок. Я спал, как убитый, ел за троих, слышал, как кошка, чуял, как собака, видел, будто орел. Я даже стал обращать внимание, что вокруг много красивых девушек.

Когда у меня снова заболел зуб, я пошел в поликлинику и попросил выдрать его немедленно.

От анестезии я отказался категорически.

 

*Заболевания лирического героя взяты из раздела «Побочные действия» инструкций к лекарствам, которые автор вынужден употреблять в пищу в силу своего преклонного возраста.

2017

 

 

ХИТРОЖОПЫЙ РОМЕО

 

Дед Артимон крепок телом и духом. Когда его могучая фигура появляется на огороде, даже пчелы перестают суетиться и жужжать. Сельские собаки обходят стороной, а соседи всегда здороваются первыми. Единственный, кто не боится деда Артимона и плевать хочет на его солидность и величавость, жена Евдокия, маленькая крепкая старушка, которая умеет усмирить иногда не в меру расходившегося хозяина одним взглядом. Дед Артимон сразу тускнеет, становится меньше ростом и норовит улизнуть с глаз долой и схватиться за первое попавшееся дело. Кстати сказать, дела у него всегда имеются в большом количестве. Он содержит вишнево-яблоневый сад, бережно ухаживая за ним и получая неплохие урожаи. Яблоки и вишню он пускает в оборот – делает из них вино, которое ценится не только по всему селу Верхние Бугры, но и по деревенской округе.

Живут Артимон и Евдокия в своем каменном двухэтажном доме, который им достался от предков – еще в девятнадцатом веке два брата Кривозубова, вернувшись с турецкой войны и получив от батюшки-царя хорошее жалованье (да и сами не с пустыми руками были), построили эту хоромину из красного кирпича на радость себе и потомкам.

 Из выживших Кривозубовых в кровавой мясорубке под названием российская история остался только Артимон. Ну да два его сына – такие же крепкие и могучие, как батя. Старший Григорий давно уехал из села, устремился за хорошей жизнью в областной город: работает там слесарем на автомобильном заводе, в родное село наезжает нечасто: все, говорит, семейные дела мешают. Но Артимон комнату Григория на первом этаже правого крыла бережет. Так и пустует она, оживляясь только в редкие приезды сына с семейством – две дочки да тощая, как вобла, жененка.

Младший сын Федор живет в левом крыле. Он и жена Валентина занимают комнату наверху, а дети, Ромка и Светка, хозяйничают на первом этаже, где довольно просторная комната разделена деревянной перегородкой на две части. Они погодки, поэтому живут не очень мирно – все время соревнуются, спорят, доказывают, кто из них ловчее, умнее и лучше. Да и старшие Кривозубовы пошуметь любят.

-Дуся! – кричит Артимон из сарая, что притулился на краю сада.

-Чего тебе? – откликается Евдокия от курятника.

-Ты опрыскиватель мой не видала?

-А я знаю, что это такое?

-Ну, цилиндр такой медный, большой, похожий на газовый баллон.

-По кой черт он тебе понадобился?

-Гусениц развелось в саду полно, надо бы потравить.

-Ну да – ты еще заразой нас попотчуй. Гусеницы твои выживут, потому как они миллион лет живут, и ни черта им не делается, а вот мы отравимся. Да еще яблок твоих опрысканных наедимся, тогда сразу всем семейством на кладбище и отправимся.

-Чего выдумываешь? Все садоводы вредителей ядами опрыскивают – и ничего. Помнишь, колхозные поля с «кукурузника» дустом опыляли?

-Ну, помню, и что?

-Не померла же?

-А ты хочешь, чтобы я поскорее окочурилась?

-Да тьфу на тебя! Не знаешь, так и скажи – не видела опрыскивателя. Ладно, пойду еще в подвале поищу.

Дед Артимон занимается поисками полдня. Опрыскиватель как сквозь землю провалился. Федор, приехавший с работы на обед, тоже ничем помочь не может.

-Да ты же уже лет двадцать, наверно, этим опрыскивателем ничего не делал, а тут вдруг вспомнил.

-Вспомнил вот. Пришла нужда и вспомнил. Признавайся, твоих рук дело? Ты отдал, чай, кому-нето, а то и пропил.

-Скажешь тоже… Чай, я в ПМК зарабатываю неплохо, да и выпиваю только по праздникам. Мне зачем эта рухлядь твоя?

-Рухлядь... Всё вам рухлядь. Потому и в доме ничего нет, что всё выбрасываете вечно. Один раз попользуются – и на свалку.

-Это чего я на свалку-то выбросил? Ржавый велосипед без колес? Вспомнил тоже.

-Отремонтировать еще можно было.

-Ага… Отремонтируешь эту развалину. Да и кому он нужен-то? Тебе, что ли? Я чего-то не помню, чтобы ты на велосипед хоть раз садился. Ты его раздавишь в один миг.

-Так, хватит языками молоть, – прикрикивает Евдокия, которая вместе со снохой Валентиной подает на стол. – Вон у Ромки лучше спросите, он на прошлой неделе, чего-то в этом сарае шевырялся.

-А где этот Ромка-то? – спрашивает дед.

-Да кто его знает? Школу закончил, вот и хлыщет целыми днями, - бурчит недовольно Федор.

-Вот именно – хлыщет. Пора бы уже на работу устроиться, раз дальше учиться не хочет.

-Наработается еще, - отмахивается Федор, - вся жизнь впереди. А сейчас пусть погуляет.

-От безделья того и гляди чего-нето учудит, - не унимается Артимон.

-Не учудит, он у нас смирный, - поддерживает мужа Валентина.

-Видали мы таких смирных, - продолжает ворчать дед.

-Да он, поди, у своей зазнобы воркует, - со смехом говорит Светка.

-У какой еще зазнобы? - настораживается Артимон.

Валентина тычет дочь в бок и отмахивается.

-Да так… Он ведь с Люськой Егоровой дружит. Вот и пошел, наверно, к ней.

-Во-во, я и говорю, - распаляется Артимон, - того гляди, обрюхатит девку да под суд пойдет – ей, поди, лет четырнадцать всего.

-Пятнадцать, - опять вмешивается Светка и снова получает тычок от матери.

-Рано ему еще про такие дела думать, - сердито говорит Валентина, - сначала пусть армию отслужит, а потом уж и все остальное…

-Послушает он вас, - ерепенится Артимон и, перехватив гневный взгляд Евдокии, тушуется. - А-а… делайте, что хотите.

Хлопает дверь, и в комнату заходит Ромка.

-О! Все в сборе! – громко и радостно кричит он. – Как раз то, что нужно!

Дед Артимон молча хлебает суп, демонстративно хлюпая и чавкая. Остальные смотрят на вошедшего.

-И для чего это мы, сынонька, все тебе понадобились? – насмешливо интересуется Федор.

-Я женюсь! – гордо и с вызовом произносит Ромка.

Все замирают и смотрят на младшего Кривозубова, как на невиданную диковину. Будто вместо долговязого, тощего, веснушчатого и белобрысого пацана посреди комнаты объявился бегемот. Или батька Махно вместе со своей бандой. Один дед хлюпает и чавкает, будто его все это не касается. Но Ромка обращается именно к нему.

-Дед Артимон, ты чо на это скажешь?

Дед чавкает.

-Ты сдурел!? – грозно спрашивает Федор и, распрямившись во весь свой огромный рост, нависает над сыном, как коршун над желторотым цыпленком.

Но тот не из робкого десятка. Вытянувшись в струнку, он с вызовом смотрит в глаза отцу и громко, по слогам, повторяет фразу, введшую в ступор семейство Кривозубовых:

-Я же-нюсь! Чего не ясно?

-Да я тебя, щенок! – замахивается Федор.

-Федя! - кричит Валентина. – Не смей!

Федор замирает с поднятой рукой, потом машет ей, будто полено колет, садится за стол и тоже начинает хлюпать и чавкать.

-И к кому же мы сватов будем засылать? – ехидно, еле сдерживая гнев, спрашивает Евдокия.

-Баб Дусь, да ты же знаешь Люську-то. Чего ты притворяешься?

-Так ей же всего пятнадцать лет! Я думала ты постарше кого нашел.

-Не надо мне никого! Я Люську люблю! – упрямо твердит Ромка.

-Да кто же в пятнадцать лет распишет-то? Дубина ты стоеросовая!

-Ей уже скоро шестнадцать стукнет. А мне восемнадцать. Вот и распишемся. Чтобы она меня из армии ждала. А так мало ли чего, всяко бывает. А я ее очень-очень люблю. Как Ромео Джульетту.

-Кто это? – поднимает голову от миски Федор.

-Пап, да это из пьесы английского писателя Шекспира, - поясняет Светка. – Там такая любовь, такая любовь. Они даже отравились, чтобы вместе быть.

-А отравились-то зачем? – не понимает Федор.

-Ну, ихние родители против свадьбы были, вот они и отравились.

-Они что – тоже несовершеннолетние были?

-Да вроде того.

-Ну, тогда понятно, почему родители против. Мы тоже против. Ты как, Валюха?

-Сынок, - Валентина поднимается из-за стола, подходит к Ромке и, обняв его, всхлипывает. – Может, подождешь маленько?

Ромка отстраняется и твердо говорит:

-Готовьтесь сватать. Или мы, как Ромео с Джульеттой, отравимся.

Валентина воет в голос.

-Я тебе отравлюсь! – вскакивает Федор. - Я тебе, матьтвою, башку оторву!

-Сядь! – машет рукой Евдокия. Федор послушно плюхается на стул. – Ромочка, а что родители Люськины по этому поводу говорят?

-Еще не знаю. Мы с Люськой сговорились сегодня родителей проинформировать.

-Ага… Вот оно как… То есть, твоя зазноба сейчас своих родителей радует неожиданным и долгожданным известием. Слушай, а она, случаем, не в положении?

Ромка вспыхивает.

-Ну, ты скажешь тоже. Дядя Ваня, ее папка, когда увидел, что мы по вечерам гуляем, предупредил, чтобы я это… А то грозился оторвать все с корнем. Мы с Люськой решили, что только после свадьбы…

-Ну, это уже лучше…

Бросив на стол ложку, дед Артимон выпрямляется и зло смотрит на жениха.

-Так это ты, внучек, мой опрыскиватель кому-то продал?

-Ну, я, - легко соглашается Ромка, чувствуя некоторое облегчение, что разговор на острую тему немножко виляет в сторону.

-И зачем, если не секрет?

-Мы решили на свадьбу деньги копить, - сообщает Ромка.

-А кто тебе позволил продавать мое имущество? – грозно вопрошает дед Артимон, стараясь не смотреть в сторону жены, которая испепеляет его взглядом.

-Да я это… Ты же им все равно давно уже не пользуешься. Ну, я и решил, что можно.

-Ну, продай тогда бабку Дусю свою! – кричит дед и еще раз швыряет ложку, которая прыгает по столу, как лягушка, звякая о тесно стоящие тарелки.

-А баба Дуся-то тут причем? - недоумевает Ромка.

-Так я ей тоже давно не пользуюсь уже! Вот и продай! Зачем она нужна?

Дед тут же получает полотенцем по физиономии от разъяренной жены. Грохнув упавшим стулом, он грузно топает к выходу. Под ним стонут и пищат половицы. У Федора из глаз капают слезы – он с великим трудом пытается сдержать рвущийся наружу хохот.

Семейный совет постановил, что никакой свадьбы не будет, пока Ромка не отслужит армию и его невеста, соответственно не станет совершеннолетней.

Униженный и расстроенный, Ромка вечером крутился вокруг люськиного дома, боясь приблизиться. Он подозревал, и не без основания, что у Люськи беседа с родителями прошла в таком же нервном ключе. Только когда стемнело, ему удалось пробраться в палисадник и поскребыкать в окно Люськиной комнаты. Створки распахнулись, и возлюбленная выпрыгнула прямо в объятия Ромки. Ромкина Джульетта по-деревенски крепка и мясиста, поэтому она чуть не раздавила возлюбленного, свалив его в крапиву.

Выбравшись за пределы опасной зоны, они уселись на крылечке заброшенного дома под развесистыми березами и стали предаваться унынию.

Люська рассказала, что мать ее таскала за волосы, а отец пару раз опоясал ремнем. Орали так, будто атомная война началась. Ни о какой свадьбе не могло быть и речи. Возлюбленные это поняли сразу, никаких надежд не питая, не строя непродуктивных иллюзий и не надеясь, что по щучьему велению родители сжалятся и благословят союз двух любящих сердец.

-Выхода нет, - тяжело вздохнул Ромка. – Я без тебя жить не смогу, а женитьба нам не светит. По крайней мере года два. Я не знаю, чо делать.

-Есть выход, - решительно сказала Люська. - Я все придумала.

-И что? – с надеждой спросил Ромка, по устоявшейся в веках мужской привычке перекладывая ответственность за решение сложных проблем на хрупкие женские плечи.

-Вот, - ответила Люська и положила в руку возлюбленного пузырек.

-Что это? - не понял Ромка,

-Таблетки. Мы с тобой, как Ромео и Джульетта, отравимся, потому что черствые и бездушные родители нам никогда не дадут жить в счастье и радости. А без тебя мне и жизнь не мила.

-Ты чо, сдурела? – ужаснулся Ромка. – Это же в книжке, а тут наяву.

-И что? - возмутилась Люська. – Ты меня не любишь, что ли?

-Люблю. Очень-очень.

-Тогда не трусь!

-Я трушу? Да я…

Ромка представил, как их находят поутру бездыханных на ветхом крылечке, как ревут в голос мать, Светка и баба Дуся, как тайком утирают слезы осознавшие свою неправоту дед и отец. Картина, возникшая в его возбужденном мозгу, грела душу: что – не послушали меня? Вот так вам и надо. Разве можно разлучать любимых? Вам же еще Шекспир об этом написал. Читать надо книжки-то.

-На вот, я и воды захватила, - Люська протянула пластиковую бутылку.

-Зачем? – не понял Ромка.

-А как ты таблетки собираешься глотать? Насухую не пойдут. А глотать надо много – тебе полпузырька и мне тоже.

-Слушай, Люськ, а может, как-нибудь обойдемся без таблеток? – смалодушничал Ромка.

-А как? Удушиться на веревке я не могу – страшно и, наверно, больно. Да и язык, говорят, потом изо рта вываливается. Брр, противно. В речке тоже утопиться трудно – я плавать умею. Как хлебать начну – сразу же руками забарахтаю и выплыву. А с таблетками – в самый раз. Во-первых, Ромео и Джульетта тоже травились, а во-вторых, хода назад уже не будет, выпил – и сиди жди, когда помрешь. На, пей.

-Чего-то не хочется, - протянул Ромка. – Да и родители горевать будут.

-Мои тоже. Ну, так им и надо. Так будешь или нет?

-Буду, – не очень уверенно, ответил Ромка.

Люська сыпанула ему в ладонь половину пузырька, а потом высыпала остатки себе в рот. Запив из бутылки, она сказала:

– Ну, вот и всё. Поцелуй меня.

Ромка прикоснулся губами к устам Джульетты и напился головокружительного аромата страсти.

Оторвавшись от возлюбленного, Люська спросила:

-А ты выпил?

-Ага, - ответил Ромка и незаметно высыпал таблетки в лопухи.

И понял, что его теперь обвинят в умышленном убийстве любимой девушки. Помирать, как она, он не хотел. Ему вдруг так захотелось жить, что слезы потекли ручьем. Он помрет, а вот эти березы будут все так же склонять ветви к возлюбленным, что схоронятся от посторонних глаз на старом крылечке. Все так же будет пахнуть травой и земляникой. Все так же будут тоненько ныть комары и все так же будет светить яркая белобокая луна. А его, Ромки Кривозубова, больше никогда не будет. Останется только глиняный холмик на сельском кладбище, а возле него время от времени будет выть безнадежно и страшно его мамка.

Люська обмякла в его руках.

Трясущимися руками, он достал мобильник и вызвал скорую.

Люську откачали. Полежав пару дней в больнице, она вернулась домой. Но про любовь свою к Ромке забыла напрочь. Она была сражена его коварством. И потому даже слышать Ромкино имя не хотела. А ей и не напоминали, увидев, что дурь из башки, к счастью, выветрилась. Поняв, какие страсти бушуют в сердце дочери, родители стали относиться к ней с особой заботой и вниманием.

В семье Кривозубовых к происшествию отнеслись попроще. Федор отвесил Ромке такую оплеуху, что у него звенело в ушах до самого вечера. Но он почему-то даже не обиделся. Даже рад был. Принял это как искупление греха.

А дед Артимон, сердито взглянув утром на внука, буркнул:

-Ну что, Ромео хитрожопый, одумался?

С легкой руки Артимона Ромку все село стало звать Хитрожопым Ромео. А у нас уж если какая кличка прилепится, ее до самой смерти носить придется.

2019

 

---

Дата добавления: 2020-12-12; просмотров: 116; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!