Власть (авторитаризм и тоталитаризм). 20 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 23Следующая ⇒

новую стадию: после того, как «союзные» республики стали независимыми

государствами, автономные республики внутри РСФСР должны были превратиться как

бы в «союзные». Таким образом, хотя страна вдвое уменьшилась в размерах, принцип

«Союза» не умирает, а переносится на РСФСР. Еще в начале 1990 г. Верховный Совет

РСФСР был сделан двухпалатным — с Палатой национальностей по образцу союзного, в

полном соответствии с идеей сделать из РСФСР после распада СССР его уменьшенное

подобие. Никого тогда не смутило, что из союзных республик РСФСР

(«многонациональность» которой стала аксиомой) как раз самая мононациональная

(за исключением Армении): доля русских здесь выше, чем литовцев в Литве, грузин

в Грузии и т.д. (где не принято говорить о «многонациональном народе»), а

двухпалатные парламенты не создаются даже там, где доля «нетитульного» населения

составляет половину и даже больше. При этом для того, чтобы избрать одного

депутата в палату Национальностей, оказалось необходимо: 17 тыс. голосов

тувинцев, 80 тыс. голосов калмыков, 216 тыс. голосов адыгейцев, 260 тыс. голосов

бурятов, 450 тыс. голосов жителей Дагестана, тогда как, скажем, от Свердловской

области нужен 1 млн. 572 тыс. голосов, от Тамбовской — 1 320 тыс., от Ростовской

— 2 154 тыс. голосов и т.д.

Вскоре автономные республики стали провозглашать суверенитет, а осенью 1991 —

весной 1992 гг. процесс вступил в русло практического осуществления с тенденцией

пройти этапы, недавно пройденные при отделении союзных республик от СССР: 1)

разговор о возрождении национальной культуры, 2) уверения в том, что кроме

хозяйственной самостоятельности ничего не нужно, 3) законы о языке с целью

вытеснения русского населения, 4) суверенитет «в составе» с верховенством

республиканских законов, 5) суверенитет с собственными силовыми структурами и

без упоминания в конституции вышестоящего «суверенитета», 6) провозглашение

полной независимости. Подписанный весной 1992 г. «Федеративный договор»

окончательно превратил это образование в подобие СССР, причем начались те же

разговоры, что процесс «национально-освободительного движения» бывших

автономных, а ныне суверенных республик необратим, и надо идти им на любые

уступки, «а то они уйдут», и снова была пущена в ход логика, согласно которой

для того, чтобы предотвратить распад государства, следует побыстрее сделать это

самим.

Хотя тенденция к территориальному распаду РФ де-юре после многочисленных жертв и

унижений (чего стоит договор, подписанный Ельциным с Чечней в 1996 г.) была

приостановлена, но внутреннее её устройство осталось рыхлым и при благоприятных

обстоятельствах к распаду готовым. Основным принципом её существования (в

конституции он закреплен как незыблемый) был провозглашен федерализм (чего,

однако ещё и кажется мало: то и дело раздаются голоса с требованием «реального»,

«подлинного» и т.п. федерализма). Когда РСФСР стала «независимой» объектами

«федерализма» стали уже и чисто русские области. Под предлогом «уравнения в

правах» национальных республик и русских областей (при том, что республики все

равно остались «равнее») Россия была искусственно раздроблена на десятки

удельных княжеств. Одно время речь даже шла не о «конституционной», а о

«договорной» федерации. То есть существующей только потому, что «субъекты» якобы

пожелали добровольно объединиться (а могли, по смыслу такого подхода, и не

пожелать) и «создали» Российскую Федерацию. Никакой России раньше как бы и не

было, её как бы создали десятки непонятно откуда взявшихся «суверений». Несмотря

на то, что своеволие региональных «баронов» и фактическая независимость

вкрапленных в тело страны «этнократий» создавали очевидные неудобства в плане

управляемости страны и дееспособности государственной власти, считается нужным

делать вид, что такое «устроение» для России не только естественно, но и

единственно возможно. Насколько большое значение придается этому фактору заметно

по тому вниманию, с которым «мировое сообщество» относится ко всякому «нарушению

принципов федерализма» в РФ, тогда как от любого другого осколка СССР

федеративного устройства не только не требуется, но, напротив, пресекаются любые

попытки поднять этот вопрос (хотя оснований, казалось бы, в других случаях,

например на Украине и в Грузии, гораздо больше).

Федерации имеют смысл и реально существуют только в случае объединения ранее

действительно самостоятельных государств. А дробление на таковые изначально

единого государства есть его феодализация. Ничего не изменила в этом смысле

якобы восстановленная при Путине «вертикаль власти» (сведшаяся лишь к

возможности президента предлагать кандидатуру областного губернатора). В стране,

состоящей из 90 государств никакой вертикали быть не может. Она предполагает,

как минимум, однородность структуры власти, тогда как в стране вообще

отсутствует единая система государственной службы. Государственная служба

субъекта федерации представляет собой совершенно отдельную от федеральной

службу, организация которой находится в исключительном ведении самого субъекта

(нанимателем провинциального чиновника является по закону не российское

государство, а местный «барон»); субъекты вправе учреждать органы управления и

устанавливать их штаты по своему усмотрению (представьте себе 90 эмиссионных

центров), определять свой порядок поступления, обеспечения, исчисления стажа и

т.д. (наряду с действительными государственными советниками РФ существуют

действительные государственные советники Саратовской области, которые плодятся

по усмотрению самой области и соотношение коих с федеральной лестницей чинов

никак не регламентировано). Разница между Ельциным и Путиным — это разница между

слабым и сильным правителем феодального государства. При Путине была лишь

обеспечена внешняя лояльность региональных «баронов» (которые Ельцина вовсе не

боялись, так как тот вообще ничего не мог им сделать, а Путин может в случае

чего и «не рекомендовать») — вот и вся вертикаль. Сохраняя же лояльность,

«бароны» (права и полномочия которых никак не пострадали) в своих пределах

вполне самостоятельны и практически несменяемы (наиболее сильные и склонные к

своеволию из них так и просидели бессменно два десятилетия).

На деле за годы своего осуществления в РФ «федерализм» свелся к произволу

областного начальства и бесконтрольному размножению чиновников. В 90-е сфера

государственного контроля над экономикой сузилась, но число госслужащих не

уменьшилось, а вскоре стало и расти. Надо сказать, что в оппозиционной

путинскому режиму печати рост этот обычно сильно преувеличивался, вплоть до

утверждений, что численность чиновничества в РФ по сравнению с СССР выросла

втрое, а по отношению к численности населения чуть ли не в 8 раз, что, конечно,

далеко от действительности: в подобных построениях сравнивалась численность всех

чиновников РФ (в т.ч. «клерков») с числом советской номенклатуры (то есть только

ответработников — 400 тыс.), тогда как только в пределах РСФСР к 1990 г. в

аппарате органов управления было занято 1,8 млн. чел. Однако гипертрофированный

рост численности аппарата действительно имел место. Только теперь источником его

был не тотальный госконтроль, а федерализм — бесконтрольное со стороны центра

размножение чиновников на местах. Численность центрального аппарата как раз была

относительно невелика — порядка 40 тыс. чел. (причем в 2000–2004 гг. она была в

среднем даже несколько меньше, чем в 1995–1999), а все чиновники федеральных

органов составляли менее половины общего числа. Бурный всплеск с самого начала

90-х был достигнут за счет областных правительств и подчиненных им структур. И

если центральная власть пыталась временами ограничивать число госслужащих (и на

некоторое время штаты федеральных ведомств действительно сокращались), то такие

сокращения более чем компенсировались безудержным ростом служащих в субъектах

федерации.

Любопытно, что сохранение территориальной раздробленности почиталось делом

настолько важным, что даже в либеральных кругах, озабоченных развитием

предпринимательства и прекрасно сознающих, что всевластие и произвол местных

правителей есть главное препятствие в деле развития настоящего

предпринимательства и создания свободной экономики, лишение региональных

«баронов» свободно избираться было встречено крайне враждебно. «Бароны»,

казалось бы, никак не более воплощающие «демократию», чем центральная власть, и

прекрасно умеющие обеспечивать себе многократные переизбрания, тем не менее

считались носителями более светлого начала — по одному тому, что противостояли

этой власти. Сочетание советской традиции с «демократическим началом» обеспечило

местным властям идеально комфортные условия. Для минимизации коррупции высокие

чиновники вообще-то должны перемещаться возможно чаще (многовековая китайская

традиция выработала формулу — 3 года), а пребывание их во главе регионов больше

2–3-х лет неизбежно влечет за собой их «врастание в почву», обрастание

экономическими интересами, кланами и т.д. (то есть образование небольшого

собственного государства). В РФ же в силу советской традиции губернатор

продолжал пониматься как «крепкий хозяйственник», которому нужно время, чтобы

освоиться. Но с либеральной точки зрения чиновник и хозяйственник — вещи

несовместные: очевидно, что хозяином должен быть не губернатор, а десятки тысяч

его подопечных, если же хозяйствовать будет региональный «барон», то никаких

других хозяев, кроме его приближенных (да ещё бандитов) в области не будет. Тем

не менее эти соображения роли не сыграли, и «назначаемость губернаторов» была

представлена едва ли не как главный грех путинской власти.

Следует также отметить, что в условиях реализации «федерализма» «национальные»

образования, несмотря на положение о равенстве субъектов федерации, по-прежнему

имели более высокий статус (их главы именуются «президентами») и управлялись

администрацией в основном «титульной» национальности. Между тем, в трех

четвертях из них так называемое «коренное» население, именем которого названо

образование, составляло меньшинство. При этом в шести из них оно насчитывало

менее половины (Калмыцкая республика — 45,3%, Марийская — 43,3%, Татарская —

48,5%, Якутская — 33,4%, Карачаево-Черкесская — 41,0%, Усть-Ордынский бурятский

округ 36,0%), в трех — менее трети (Мордовская — 32,5%, Удмуртская — 30,9%,

Горно-Алтайская — 30,9%), а в четырнадцати — даже менее четверти населения

(Башкирская — 21,9%, Бурятская — 24,0%, Карельская — 10,0%, Коми — 23,3%,

Адыгейская — 22,0%, Хакасская — 11,1%, Еврейская область — 4,2%, Корякский округ

— 17,5%, Ненецкий — 11,1%, Таймырский — 12,5%, Ханты-Мансийский — 1,4%,

Чукотский — 7,5%, Эвенкийский — 12,0%, Ямало-Ненецкий — 4,2%). В четырех

национальных образованиях перевес «коренного» населения был невелик:

Кабардино-Балкария 57,6%, Северная Осетия — 53,0%, Агинский бурятский округ

54,5% и Коми-Пермяцкий 59,0%. Существенное большинство (более двух третей) оно

составляло только в Дагестане, Чечено-Ингушетии и Чувашии, да ещё в Туве

(64,1%). Если ещё учесть, что некоторая часть коренного населения полностью

принадлежала к сфере русской культуры, а доля лиц, считающих родным языком язык

своей национальности, ещё ниже, чем процент этой национальности в населении

республик (в Башкирии считают родным языком язык «титульной» нации лишь 16,4%

населения, в Бурятии — 21,5%, в Татарии — 46,8%, в Якутии — 31,7%, в Чувашии —

57,6%, Удмуртии — 23,4%, в Коми — 17,3%, в Карелии — 5,2% и т.д.), говорить о

них как «национальных государствах» никаких оснований не было. Однако тенденции

к установлению в них этнократических режимов были совершенно очевидны:

руководящие посты и большинство управленческих должностей были заняты именно

представителями «титульных» национальностей, а кое-где это было даже закреплено

юридически (например, в Адыгее, где адыги составляют 1/5 населения, им отведена

половина мест в парламенте). Одно время пробивалась даже идея создания на

Черноморском побережье национально-государственного образования шапсугов (4%

региона). При этом русское и русскоязычное население в ряде случаев составляло в

«национальных» образованиях свыше трех четвертей (Карелия — 89,1%, Хакасия —

86,1%, Еврейская область — 94,4%, а также в шести из десяти автономных округов —

от 77,5% в Ханты-Мансийском до 82,5% в Корякском); свыше двух третей (Бурятия —

72,5%. Коми 73,0%, Удмуртия — 68,9%, Адыгея — 72,5%, Ямало-Ненецкий округ —

70,9%) или более половины (Марийская — 54,5%, Мордовская — 65,4%, Якутская —

59,0%, Горно-Алтайская — 65,3%, Усть-Ордынский округ — 62,5%). В ряде случаев

русские составляли крупнейшую этническую группу из всех живущих в данном регионе

(Башкирия — 45,0%, Карачаево-Черкесия — 44,6% (против 41,0% карачаевцев и

черкесов вместе взятых). В Татарии число лиц, считающих родным языком русский

(46,7%) было равно числу считающих таковым татарский 46,8%). Еще в семи

образованиях русские составляли более трети населения (Кабардино-Балкария —

35,2%, Калмыкия — 61,8%, Осетия — 33,7%, Тува — 54,0%, Чувашия — 38,2%, Агинский

округ — 42,9%, Коми-Пермяцкий — 49,4%). Только в двух регионах доля русского

населения была значительно ниже: в Чечено-Ингушетии (24,6%) и Дагестане (10,4%).

Понятно, что при такой ситуации ко времени образования Российской Федерации как

«независимого государства», сохранение в ней установленного большевиками

национально-территориального деления не только не вызывалось никакой

необходимостью, но совершенно не отвечало национально-демографическим реалиям и

было продиктовано исключительно традициями «ленинской национальной политики»,

которая в новых условиях получила дальнейшее развитие: статус всех (кроме

выглядящей нелепым анахронизмом Еврейской) автономных областей был повышен: они

были преобразованы в республики и выведены из состава русских областей,

составив, как и национальные округа, самостоятельные «субъекты федерации». В

течение последующего времени, впрочем, демографическая ситуация изменилась в

сторону уменьшения доли русского населения как в стране в целом, так и внутри

национальных образований, а из Чечни в ходе известных событий русское население

было полностью (а из Ингушетии и Дагестана в значительной степени) изгнано.

Вовсе за пределами России оказались огромные территории, в том числе земли её

исторического ядра и даже обширные области, компактно заселенные русским

населением, причем в условиях, когда недопущение воссоединения Россией этих

территорий ставится внешними силами в качестве главной цели политики на

«постсоветском пространстве», перспективы такого воссоединения в обозримом

будущем невелики. Несмотря на то, что русскоязычного и тяготеющего к России

населения было в лимитрофных государствах к 1991 г. довольно много (в Эстонии

около 40%, в Латвии почти 50%, в Литве около 20%, в Грузии и Молдавии — более

трети, причем во многих случаях оно проживало весьма компактно), политика

установившихся в них этнократических режимов по вытеснению и ущемлению этого

населения привела к уменьшению его доли и к политической апатии. Особенно

большие масштабы приняло бегство русскоязычного населения из тех азиатских

республик, где его было больше всего — на уровне средней автономии РФ (в

Казахстане казахский язык считали родным всего лишь 39,1% жителей, в Киргизии

киргизский — 52,1%). Причем казахскоговорящее население было сосредоточено в

основном в полосе, тянувшейся с северо-запада на юго-восток от Уральска до

Чимкента и существенно преобладало только в двух областях: Гурьевской,

примыкающей к Каспию (67%) и Кзыл-Ординской, к западу от Арала (79,1%), а в

других областях этой полосы оно лишь немного превышало процент русскоязычного (в

Уральской — 55,3%, Актюбинской — 55%, Чимкентской — 55,4%); незначительный

перевес оно имело ещё в одной области на востоке — Семипалатинской (51,3%) и

составляло половину в Талды-Курганской. Во всех же остальных областях северного,

центрального и восточного Казахстана казахи составляли меньшинство: в двух

областях менее половины жителей назвали родным языком казахский (в Джамбульской

48,5%, Джезказганской — 45,5%), в четырех областях менее трети (в Алма-Атинской

— 30,7% и в самой Алма-Ате — 21,5%, в Восточно-Казахстанской — 26,6%,

Кокчетавской — 28,4%, Павлодарской — 27,7%), а ещё в четырех областях — даже

менее четверти населения (в Карагандинской — 16,4%, Кустанайской — 21,9%,

Северо-Казахстанской — 18,0%, Целиноградской — 21,7%). Так же и в восточных

районах Киргизии киргизов насчитывалось лишь 37,9%, а в столице — 22,4%. Таким

образом, русскоязычное население компактно населяло северо-восточный массив

областей, составляя абсолютное большинство — более 70–80% всех жителей. Поэтому

режиму Назарбаева пришлось предпринять очень значительные усилия, начиная с

переноса столицы на север — в русские области и кончая жесткой политикой в

отношении русских (в т.ч. казачьих организаций); в результате уже до 1994 г. из

Казахстана выехало 0,5 млн. только русского населения). В Туркмении, Узбекистане

и Таджикистане, где русскоязычное население составляло более 10% (в столицах —

до половины), численность его также сильно сократилась.