Мучительный выбор Ивана Макарова 14 страница
– Не тоскуй, желанный мой, где‑нибудь снимем покосцу… Не тоскуй, как‑нибудь проживем без Кувшинок…
А у самой по розовым сдобным щекам текли слезы. Касторий бережно в опояску схватил корявыми, как корни, руками Марину и простонал:
– Кабы не ты, Маринка, удавился… Больно мне, Маринка; много надо мной насмеялись…
– Желанный ты мой…
– Ах, Кувшинки, Кувшинки… Сколько трудов положил!..
Взмахнул руками, обхватил упору в сенях и не стерпел, зарыдал, как малое дите.
12.
Дед Амос в больших, старых валенках топтался по избе и прикрикивал на ребят:
– Шш…шиш… Шашки неугомонные… А ты тоже нюньки заодно с Маринкой распустил… Не мужик, а сопля… Садись сюда за стол, надо обтолковать, что и как… Маринушка, перестань убиваться… Садись сюда…
Строгий дед водворил в избе тишину.
– Проиграл… разве справедливо судили?..
Касторий сидел, опустив голову. Маринка ласково гладила белую волнистую головку подвернувшегося малыша.
Дед продолжал:
– Кто судил?., кто судьи?.. Кумовья да сваты все. И Жердь не подгадил, суседи сказывали. Страшный боровка стащил… Эх, бедность, бедность наша.
– А ты вот что, малый, не убивайся. Чорт с ними, а мы все‑таки правды достукаемся. А что, коли ежели…
Касторий безнадежно махнул рукой.
– А ты не махай больно‑то, а выслушай. Когда срок копию выходит выбирать?..
– Две недели…
– А ты не откладывай, завтра пиши обжалование…
|
|
|
– А с чего писать? Деньгу надо.
Дед призадумался.
В избе царило молчанье. Дети притихли. Борода деда уперлась в стол. По слоновому лбу деда заползали червячки‑морщинки. Закорузлые пальцы деда теребили посконную рубаху.
Потом Марина подняла голову и тихо с болью для себя выговорила:
– Возьми две гусыни, поезжай в Горбулево: там напишут.
Дед вскинул седыми бровями:
– Гусыни… ого‑го… Ни за что гусыни… Старые гусыни, они выводок к налетию дадут… Ни за что… Овечку‑Малашку разве?.. Малашка хороша… – Опустил дед голову и думал про Малашку, про гусынь, про свинку, которую берегли. Как ни кинь все больно гоже в хозяйстве. Да делать нечего, и дед выдавил: – Пусть и гусыню… видно, черед их такой…
…В избу забирались зимние сумерки. В небе замелькали золотистые слезинки‑звездочки.
Где‑то далеко, далеко в болоте завыли голодные волки…
……………
На другой день Касторий погрузил в сани двух гусынь и поехал по свеже, выпавшему снегу в Горбулево писать жалобу в уезд.
13.
Прошла зима… Весенняя земля‑чернорясница стала одеваться в цветистые наряды. В долинах бухарский купец раскидал свои товары: ковры – пестрорядные луговины.
В логах, в лощине, раскинули свои пахучие кудряшки шелковые травинки, смотрится в зеркальце – глухое озерко – нарядная Кувшинка.
|
|
|
В завитых кудряшках ленточка вплетена: поет‑вьется синий ручеек.
По закате вечер пестрорядник‑маляр над Кувшинками, над озером расписывает небеса в румяные, золотистые краски. А над Кувшинками туманами кадит.
Касторий Баран мял босыми ногами пестрые кудряшки Кувшинки, вдыхал пьянящий аромат вплетенных в травинки цветов и радовался, как ребенок‑семилетка:
– Ох‑хо‑хо… косанем ноне, косанем на славу.
А в уме над туманами вставало лицо Страшного. Туманы – борода, а лица не видно. Смеется Страшный.
«Хвалится – не даст, чорт, скосить… Погоди хвалиться. Есть разумные люди, надоумили, спасибо. Косить – мое право».
Ходил Касторий по лугам, срывал красноголовый клевер, сине‑желтые шапочки Иван‑да‑Марья, вдыхал запах их, мял корявыми, загрубевшими от весенней пахоты руками, клал в рот и жевал медово‑пахучие травы.
Дымились туманы над низиной…
А с уезда не было повесток о явке на суд по спорному делу…
14.
С вечера дед Амос сидел под навесом и на бабке отбивал косы. Жалобно чиркала сталь, временами дед пальцем щупал острие пойдет ли…
В вечернем небе загорались звезды. Дед взглядывал на небо и думал:
|
|
|
«Погодка хороша… Росы много‑то будет, косить в самый раз…»
– Дедка, иди ужинать… Хватит те с косами возиться, – кричала из сеней Маринка.
– Не больно еще остра, – ворчал дед и нехотя шел ужинать…
Над селом месяц рога золотые показывает.
На деревне, по улице гармошка поет‑смеется: парни с Крутогорья в лесины спускаются…
Деревня Топорки среди лесов, перелесков, на крутом бугре разлеглась.
Деревня бедная, соломенная, веснами голодная. А ребята топорские шальные: сорви‑голова.
С Крутогорья спускаются. И в перелесках, в лугах гармонь поет, смеется.
На задах, на заовиньях, на загонах шептались, мялись парни с девчатами…
Дед Амос кряхтит на полатях:
– Сна нетути: завтра покосы, а им хоть бы что… Все тили‑тили‑тилили…
– Ты спишь, Касторка?..
Касторка ворочался на скрипучей кровати:
– Нет. Думаю… Как ты думаешь, сгонит Страшный с покосу?
– Кто его знает, лешего?..
Ночи летние росистые, короткие. С воробьиный клюв короткие. Одним крылом птица‑ночка летняя полога над землей прикроет, глядишь – второе крыло золоченное вспыхивает.
Заря с зарей сходятся…
Заря с зарей целуются…
Петухи по деревне с зарей здороваются, а на крутояре голосисто разносится:
|
|
|
За рекой собаки брешут,
Черные, лохматые.
Чего девки Мальцев любят, –
Что они богатые…
А гармонь подпевает тонко, голосисто:
Ти‑ли, ти‑ли
Тилилили…
Над селом Большая Медведица голову в другой бок повернула.
Дед Амос скрипит:
– Кастор, а Касторка, вставать пора… в самую пору под росу жихнуть травку, а… вставай, сынок…
15.
Из‑за крутояра, из‑за перелеска румяная баба‑заря выглядывает.
В долинах над лугами туманы бороду распустили…
Вышли Амос и Касторка на Кувшинку кудрявую. На клеверах, на травах, на цветах алмазы ночные блестят. Много их. Пройдет мужик, черные борозды останутся. Посконные штаны мокнут от росы…
Стал Амос впереди, скинул на траву шапку, повернулся на восток и истово три раза перекрестился.
Касторка за отцом повторил.
Взмахнул старик косой, зашумела трава. Брызнули алмазы.
И пошла, и пошла…
Амос впереди, Касторий сзади.
Золото утреннее на косах блестит. Устанет Амос – остановится, поднимет горсть мокрых трав, оботрет косу и радостно закряхтит:
– Ох‑хо‑хо… не трава, а медведь… медведь… не сдавай, Касторка.
Стар старик, а за косой, как бригадный генерал…
… С горы от сараев по межам, как хищные птицы, летят двое: Страшный и сын Артем.
Заря на косах смеется.
Касторка испугался:
– Ой, с косами бегут!..
– А… а… ироды… косить вышли… А… а…
– Бей, Артем!., бей!..
Разбежался Страшный, борода веером хорохорится, косовье наперевес, словно штык в атаку идет. Видит Амос – дело табак, в бега пустился. Бросил косу и Касторке:
– Бросай, бежим, чорт с ними!..
Касторка прыгнул босой по луговине, да опоздал, нагнал его Артем и взмахнул над ним белой косой… Хватился Касторий за плечо и повалился в душистую скошенную траву.
Страшный насел на него и давил:
– Будешь косить, сукин сын, добро чужое… будешь, а?..
Рыжая борода сердито тряслась, в глазах волк глядел. Сильнее наседал он на грудь Барана, ломая грудную клетку:
– Будешь, а?..
Мягкая луговая земля, как перина, тянула к себе примятого Барана. Он задыхался и стонал:
– Пустит…е н…е… бу…д…у…
– Не будешь, теперече не будешь?.. Во!..
– ай…яй…
Метался в удушьи Баран…
Над горами, над лесами всходило солнце. Плакала кудрявая Кувшинка росами ночными…
Ночными, алмазными…
А в кудряшках запутанных блестели яркие рубины – мужичья кровь…
И по горке над глухим озером бежал старый Амос. Бежал и размахивал, как вспугнутый, загнанный журавль, крыльями‑руками и кричал:
– Ратуйте… народ, ратуйте… сына убили..
– …и…л…и… – далеко, далеко за буграми, за перелесками, отзванивали утренние певучие дали.
Александр Воронений
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 80; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!