Антиномии национального опыта                                   

               В декабре 2008 года телеканал «Россия» провел весьма убедительное – и прекрасно аргументированное – обсуждение образов и дел наиболее известных деятелей отечественной истории. Цифры последовавшего затем всенародного (50 млн. человек) голосования «имени России» говорят лучше слов: из двенадцати деятелей нашей истории народ выбрал четырех царей и двух генсеков, среди которых такие «крутые», как Иван Грозный, Петр Великий и Иосиф Сталин. Помнится, в начале 90-х годов один из известных московских деятелей после неожиданного для него результата выборов (победа партии Жириновского) «приласкал» свою страну с телеэкрана: «Россия, ты одурела!». Может, он был прав?

Вот тут-то и выходит на поверхность своеобразие русской истории — и современности — которого то ли не могут, то ли не хотят понять либерал-демократы и национал-демократы всех времен. Их главная ошибка —  неумение мыслить конкретно, в полноте истины, которая – особенно применительно к России – как правило, не укладывается в рамки одного категорического суждения, и нуждается, как сейчас говорят, в множественном дискурсе, то есть в системе взаимодополняющих суждений. В свое время наш выдающийся филолог и историк Г.Д.Гачев назвал это способностью пойти на подвиг противоречия, однако это не у каждого получается…

В самом деле, какую бы эпоху (или выдающегося деятеля) в истории (и современности) России мы ни рассматривали, мы тут же обнаружим внутреннее противоречие (разнонаправленные векторы) в её/его продуктивном действии, служащие предметом ожесточенных споров не только социологов, философов и политиков, но и «широких масс трудящихся». И спорам этим не видно конца.

Для «русских европейцев», например (и, как оказалось теперь, для убежденных этно-националистов) вся история русского православного Царства есть нечто изначально враждебное русскому народу, да и всем остальным цивилизованным народам вообще («рабовладельческая империя»). Для русских православных христиан – то есть для подавляющего большинства русских – отечественная история и государственность, от св. Владимира до Иоанна, от Иоанна до Петра, и от Петра до свщм. Николая есть их собственная, народная история, русский религиозный и державный выбор. Для либералов Февральская революция – долгожданное освобождение от ига царизма, Октябрь – сатанинское наваждение, а белые генералы Гражданской войны – подлинные национальные герои. Для монархистов-патриотов Февраль – предательство великой Российской империи, а Октябрь – логическое продолжение Февраля. Последующая сталинская сверхдержава для коммунистов – предмет гордости, для либералов – концлагерь, а для многих наших современников -- наследница целого ряда имперских традиций в их извращенной форме. Наконец, Вторая мировая война для патриотов – война России-СССР с оккультным нордическим рейхом, а для «внутренних» либералов (и их вдохновителей из ОБСЕ) – совместное предприятие Гитлера и Сталина против цивилизованной Европы, за которое фашистская Германия и Советский Союз – обе тоталитарные диктатуры – несут равную ответственность.

  Сведем для наглядности эти противоречия в таблицу, расположив в левой её стороне известный отрицательный тезис, а в правой – не менее известный положительный:

 

Русский народ
Денационализированная и, деклассированная  толпа варваров	Народ-богоносец
Московская Русь
Темное царство, дикость	Третий Рим, симфония Церкви и государства
Иоанн У1 Грозный
Жестокий тиран и опричник	Успешный военачальник, талантливый писатель, один из самых                                                                          образованных людей своего времени, первый боговенчанный Царь Всея Руси
Петр Великий
Деспот, западник, гонитель Церкви	Создатель Империи, строитель Санкт-Петербурга, крупнейший реформатор России
Российская империя
Рабовладельческая т юрьма народов	Одна из величайших Империй в     мировой истории, создавшая гениальную культуру
Николай Второй
Безвольный и неудачливый человек, отрекшийся от престола своих отцов	Священномученик и исповедник,  пострадавший за Святую Русь
Ленин
Разрушитель традиционной России, богоненавистник и русофоб, вдохновитель красного террора	Собиратель России в форме СССР после либерально-революционного погрома
Сталин
Один из самых кровавых диктаторов в истории	Победитель фашизма, создатель сверхдержавы, сохранившей русский народ от физического истребления Гитлером
Советский Союз
Атеистический коммуно-интернационал, агрессор	Превращенная форма русской идеи и державности
Путин
Офицер советской госбезопасности	Восстановитель единства России и православной Церкви после либерального террора 1990-х годов
Современная Российская Федерация
Циничный олигархат без идеологии, с отсталой технологией и без будущего	Новая идеологическая, государственная и хозяйственная ступень русской цивилизации
Русская интеллигенция
Прослойка вестернизированных недоумков, не любящих и не понимающих собственную страну	Носитель умственного логоса Святой Руси

 

                         

В свое время великий немецкий диалектик Гегель написал статью «Кто мыслит абстрактно?», которую я советую время от времени перечитывать всем скорым на расправу радикалам. Приведу небольшую выписку из неё: «Эй, старая, ты торгуешь тухлыми яйцами», – сказала покупательница торговке. «Что? – вспылила та, – мои яйца тухлые?! Сама ты тухлая! Ты мне смеешь говорить такое про мой товар! Ты? У которой отца вши заели, а мамаша якшалась с французами? <…> Короче, она не может допустить в покупательнице ни зернышка хорошего.

Она и мыслит абстрактно – подытоживает в покупательнице все, начиная с шляпок, кончая простынями, с головы до пят, вкупе с папашей и всей остальной родней, – исключительно в свете того преступления, что та нашла ее яйца тухлыми. Все оказывается окрашенным в цвет этих тухлых яиц, тогда как те офицеры, о которых говорит торговка (если они вообще имеют сюда какое-либо отношение, что весьма сомнительно), предпочли бы заметить совсем иные вещи...» .

     Если перевести этот веселый рассказ на философский язык, то придется ещё раз подтвердить, что истина конкретна. Легче всего взять одно («белое» или «черное») определение какого либо события или лица, и дать ему на этом тощем рассудочном (а точнее сказать, обывательском) основании категорическую оценку, как это и сделала упомянутая торговка. Где уж «торговочному» рассудку додуматься, что любая вещь – и уж тем более великие исторические события и люди – содержат в себе множество противоречивых определений, действий, последствий, знать и судить которые во всей полноте может только сам Господь. В начале ХХ века выдающийся русский богослов и философ о.П.Флоренский употребил для характеристики подобной ситуации термин «антиномия», означающий по-гречески противоположность в самой сущности вещей (противостояние в законе), а Н.А. Бердяев в своей книге «Судьба России» прямо писал, что Россия может быть охарактеризована только противоречиями. «Эвклидовскому» человеческому уму (ratio) действительно трудно вместить в себя единство, а иногда даже тождество указанных определений. Впрочем, для этого не надо быть Николаем Кузанским, учившим о совпадении противоположностей в Абсолюте – достаточно прислушаться к словам Писания о том, что первые будут последними, а последние первыми. Господь создал это мир настолько таинственным и творчески-напряженным, что он не выдерживает однозначных суждений, если только они не прямо продиктованы Высшим Разумом. Не случайно в Евангелии почти отсутствуют формально-логические (субъектно-предикатные) определения: божественный Логос изъясняется большей частью притчами. Высшая Истина содержит в себе всю полноту суждений, которая для нашего конечного и грешного ума неизбежно распадается на отдельные части. Можно до бесконечности спорить об «имени России» и о самой России, противопоставляя друг другу левые и правые стороны приведенных антиномий – эти споры слишком напоминали бы прения остроконечников и тупоконечников в известном романе Д.Свифта, если бы они не приводили к расколу общества и, в конечном счете, к холодным и горячим гражданским войнам. Тем более, когда в дело вступает конфессиональный или политический радикализм, видящий истину исключительно в самом себе, в своей резкой и, как правило, непримиримой абстракции.

    Противоречия неизбежны. Мир и человек – особенно русский – соткан из противоречий. Но противоречия движут жизнь. Горе тому, кто полагает себя «выше» противоречия. Это удел святости.

Монархия и социализм

Мы коснулись — лишь в некоторых ключевых моментах — историософии России. Мы говорили о начале русской христианской истории — о Золотой Руси. Мы вели речь о том, как Русь, постепенно накапливая силы, сложилась в московский период в сознающий себя таковым Третий Рим—Новый Иерусалим — и покачнулась в этой высшей точке. Последующая русская история была уже «серебряная» и «железная» — налицо нарастание в ней объема зла, вплоть до последнего надлома. Возникает вопрос: неужели круг нашей духовно-культурной жизни закончен и мы падаем все ниже и ниже, от крушения к крушению?

Прежде всего,  на основе христианского вероучения мы должны отдавать себе отчет в том, что успех истории (личной или общественной) перед лицом Христа — далеко не то же самое, что ее удача или провал с точки зрения языческой и безбожной. Если стоять на «постхристианских» позициях современного Запада, то самой счастливой и достойной всякого подражания страной являются американские Соединенные Штаты, полностью обратившие человеческую духовную жизнь в «технологию процветания». Думаю, нет нежны доказывать православному человеку, что Церковь выше культуры, а культура не сводима к технической цивилизации — к «горизонтальному», лишенному христианского призыва процветанию биороботов, подменившему собой взыскание Царства Божия — хотя бы только в мечте...

Другое дело, каково в настоящий момент мыслимое будущее России, и есть ли оно вообще. Выше мы отмечали, что смертный приговор Святой Руси выносился неоднократно: в XVII веке ее «отпели» старообрядцы, в XIX и XX веках Русь хоронили с Петром, очень многие зачеркнули ее после 1917-го года; всех превзошли современные «либерал-мудрецы», усмотревшие окончательную варваризацию русской души уже в XIII веке — в эпоху татарского нашествия. Одной из задач этой книги и является осмысление того, что Русь не погибла ни с татарами, ни с Петром, ни с Лениным; даст Бог, не погибнет она и с «перестройкой».

Происходящее ныне в России есть часть общемирового отказа от Христа — об этом мы уже сказали. О царствующем, «субстанциональном» мещанстве (посредственности) как истоке и тайне новоевропейской цивилизации писали многие, от Жозефа де Местра до Ницше и Хайдеггера, от Герцена до Леонтьева и Розанова. XX век лишь довел до логического и практического совершенства подобную жизнь по законам самолюбия. Но вот истинно новое, чего не знали предшествующие эпохи, и что стало перед нами в качестве повелительного выбора между выживанием и Богом, есть именно материальная — технологическая и экономическая — необходимость жить по выгоде, жить корыстно, рассудочно и аккуратно Для христианина такая жизнь предвещает всеобщую («тихую» или «громкую») катастрофу и скорый Страшный Суд.

В самом деле, всей планете сегодня однозначно предлагается сделать себе золотого бога или умереть. Более того, и защитники этого золотого (корыстно-технологического, «американского») бога, и его принципиальные противники сходятся в одном: золотой телец мог бы гораздо раньше стать главным идолом народов, если бы... не русская революция в октябре 1917 г. Одни считают это «преткновение» величайшим тормозом цивилизованного прогресса, другие — тормозом гибельного скольжения мира к своему концу (еще раз вспомним Тютчева, Леонтьева и Соловьева). Мы на этих страницах старались разобраться, в чем коренная причина такого «сдерживания» — в коммунистических ли идеалах или в самой России? И прекратилась ли эта удерживающая («реакционная») роль России после нынешнего надлома?

Одной из главных идей русской революции была идея нестяжательного бытия, когда владыкой мира провозглашается не капитал (т. е. хищничество, хитрость, расчет), а труд. Эту антибуржуазную «космическую» устремленность русской революции поддержали выдающиеся художники, писатели, мыслители первых десятилетий века. Даже такой непримиримый политический противник большевиков, как Н. А. Бердяев, писал о том, что «в социально-экономической системе коммунизма есть большая доля правды, которая вполне может быть согласована с Христианством, во всяком случае более, чем капиталистическая система, которая есть самая антихристианская. Коммунизм прав в своей критике капитализма».

Поддержим и мы Бердяева в его оценке капиталистической системы как самой антихристианской. Но вот вопрос об отношениях христианства и русского коммунизма мы старались на этих страницах рассмотреть очень внимательно и ответственно — с позиций церковно-православных, которые выдающемуся философу были в основном чужды.

С церковно-православной точки зрения, коммунистическая доктрина была богоборческой в самой своей основе, и опиравшаяся на нее Октябрьская революция неизбежно несла с собой измену Богу и царю. С этой стороны она должна быть решительно отвергнута. Но была у нее и другая сторона — русская революция имела ярко выраженный антибуржуазный характер, в котором угадывается превращенная форма коренного русского стремления жить по правде, а не по выгоде, не по прагматическому обывательскому расчету.

Пора взять Божие у кесаря и вернуть его Богу. Пора показать русской душе ее родину, которая не имеет ничего общего ни с имперским, ни с коммунистическим, ни с капиталистическим «парадизом. Противостояние православной, способной на христианскую жертву России, и теплохладного антропоцентрического Запада раскрывается ныне во всей глубине как главная религиозно-культурно-политическая драма XX столетия. Святая Русь, заливаемая со всех сторон волнами мировой апостасии, ушла на онтологическую глубину, но тайно продолжает жить во Христе («град Китеж»). Католическо-протестантско-масонский Запад предпочел земные сокровища и теперь соблазняет ими широкий поверхностный слой русской жизни. Выбирать Крест вместо золота и меча трудно. Советский мещанин без труда становится обывателем западного образца (а если повезет, то и «новым русским»).

Выше мы отметили, что «хрустальный дворец» человекобожеской западной культуры никогда не вызывал восторга у просвещенных русских людей. Наша национальная философская мысль, от Киреевского до Ильина, дала развернутую мировоззренческую критику «страны чудес» евро-американской версии человеческого успеха. Современный православный мыслитель Сергей Хоружий, размышляя о «европейском доме», куда наши демократы зовут Россию, указывает на то, что они (демократы-западники) подменяют исторические отношения пространственными. «Вопрос о природе исторического бытия снимается для примитивно-мифологического сознания, которое, как мы заметили в нашем веке, игнорирует инаковость временного измерения... Именно это совершает крайнее западничество, желающее без долгих дум «присоединиться к передовой культуре». Гонясь за передовым, здесь только впадают в первобытную иллюзию. Взгляд западника — взгляд дикаря, для которого история — склад готовых вещей в пространстве. Прямая противоположность ему — историзм Пушкина, со сжатою силою выраженный предсмертным заветом: «Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю...». Как писал еще сорок лет тому назад М. Хайдеггер, в Европе (и тем более в Америке) уже нет бытия — там есть подручное, прирученное существование, когда субъект такого существования сидит дома перед телевизором (мир как иллюзия-выставка), пьет кофе с коньяком (идеал потребления в качестве собственности), а у него между тем вся Вселенная на посылках, как золотая рыбка... Вопреки всей самодовольной прозе подобного «царства теней», в истоке его лежит утопия — социальная и технологическая утопия гуманизма, вплоть до «американской мечты» о просперити с белозубой улыбкой, ограничивающей ее владельца от всего низшего — варварского, от всего внешнего — чужого, опасного, но и от всего высшего — богоносного, таинственного. Это утопия мира без страдания, без греха и Воскресения. С русской точки зрения, такой мир — это насмешка над творением Божиим, и самое печальное состоит в том, что этот смех уже прозвучал.

                                                             * * *

Теперь перед нами достаточно ясно предстают стороны основной религиозно-культурной антиномии, составляющей в идеальном плане матрицу истории России. С одной стороны, мы можем констатировать упорное и последовательное сопротивление, оказанное русской православной духовностью во всех ее формах — от государственной и художественной до бытовой — западной профанной цивилизации, ее техницистски-гедонистическому соблазну. Можно сказать, что христоцентричность своей истории Россия поистине выстрадала ценой неслыханных мук и жертв. С другой стороны, рассматривая фактические, социально-предметные формы русской истории, приходится отмечать широкий разброс русских путей в мире — как по мистической вертикали, так и по земной, чувственной горизонтали. Еще в XI веке митрополит Иларион предвидел тайну русской широты — или вслед за Христом, или в развал, в бездну. Сущностные, поистине важные вопросы личного и национально-культурного порядка всегда решались на Руси как вытекающие из христовой заповеди, а не как равнодушные к ней: «Ниапаче ищите Царствия Божия, и это все приложится вам». По прошествии тысячи лет христианского служения России мы можем утверждать, что она все эти годы шла за Христом, неся свой Крест. Русь Золотая, киевско-московская, вознесла Крест превыше всего на свете — и не удержала его. В своей последующей «серебряной» и «железной» истории Русь нередко обольщалась и принимала на свои плечи не Христово — чужое иго («град Святого Петра», «коммунизм», «рыночное общество» и др.). Наряду с этим, вертикальным, напряжением в XVIII—XX столетиях нашей истории усилились и цивилизационные колебания России между Востоком и Западом, Азией и Европой (Петр — Алексей, Екатерина — Пугачев, Николай I — декабристы, славянофилы — западники, Александр II — народники, большевики — либералы, государственники — рыночники и т. д.) Во всяком случае у нас не образовалось нейтрального буферного пространства между Богом и сатаной, между правым и левым, куда удобно помещаются антропоцентрические (человекопоклоннические) технологии и где так приятно жить. Отсутствие в России духовной «буферной зоны» — ее главное отличие как от западной либеральной демократии с ее культом успеха, закрывающим от человека бытие, так и от восточной «роевой» традиции, для которой сохранение канона, ритуала является главной упорядочивающей заботой. Россия — это не Европа и не Азия: Россия — это Россия. Более того, если глобальные тенденции машинизации человека («наркосексуальный биоробот»), освобождающие его от религиозного выбора и тем самым превращающие его в животное, победят в России, то она развалит себя и весь мир. Человекобожеская цивилизация прогресса возможна на Руси лишь против веры, а не по вере — а против веры русский человек долго не проживет...

Если попытаться дать своего рода философскую модель русской культуры, то можно сказать, что это православная, т. е. подлинно христианская культура с резко выраженным антиномизмом мистико-аскетического «верха» и бесовско-индивидуалистического «низа»; по цивилизованной горизонтали этот антиномизм проявляется в противоположении азиатского «ничто» и европейской «формы». В любом случае, наличие указанных противостояний делает из России как бы вселенское средоточие, где сходятся без маски главные мировые силы и одновременно область повышенного риска, где человек не защищен в буквальном смысле ни от чего. Несмотря на это, — а, по сути, благодаря этому, — русская соборная душа смогла утвердить на земле наименее подверженную человеческому греху христианскую Церковь; выстроить одно из крупнейших в мире государств, объединившее в себе на основе поддержки и доброжелательства десятки народов; создать богатейший национальный язык и великую культуру, без которых немыслима сегодня культура мировая; наконец, связать все это в перспективе Христианской эсхатологии в Последнее Царство, окончательное падение которого будет означать конец духовной истории человечества. В России вообще не произошел процесс обмирщения (секуляризации) культуры. Вопреки всем колебаниям и смещениям русский народ до сих пор таит в своем сверхсознании идеал Святой Руси, т. е. образ России как Церкви, в отличие от образа страны как банковской корпорации (Америка), или казармы (Германии), или изящного салона (Франция). «Христианского капитализма» на Руси не может быть, так же как и «христианской демократии» — для этого Русь слишком глубоко приняла в себя Спасителя. У русских именно православное, а не протестантское отношение к труду, к прибыли, ко времени: они рассматривают эти ценности не как собственность, а как дар. В отношении к собственности как Божьему дару («земля — богова») издавна коренилась драма русского купечества и предпринимательства: отсюда и знаменитая купеческая гульба, и миллионы на монастыри или... на революцию. Даже нынешние «новые русские» в глубине души знают, что они «разбойники»: большинство из всех вовсе не собираются строить в России цивилизованный капитализм, а переводят деньги на Запад. В метафизическом смысле слова национальная буржуазия в России как бы подвешена между храмом и тюрьмой; во всяком случае вплоть до настоящего времени капитал («бешеные деньги») переживается в России как неправда, как грех: от трудов праведных не наживешь палат каменных....

Нравится нам это или нет, Россия не испытала в полной мере Возрождения, Реформации и Просвещения, через которые прошла романо-германская цивилизация. Одним из существенных отличий православно-русского культурно-исторического типа является отсутствие соглашательства (компромисса) между религиозными полюсами жизни: Россия как соборная душа хочет жить не от греха, а от святости. В отличие от Запада, русская духовность делит мир не на три (рай — мир — ад), а на два (рай — ад), а все земное как бы растянуто между божественным и бесовским; особенно то касается богатства, власти и культуры. Духовная вертикаль, как, впрочем, и европейско-азиатская горизонталь русского сознания, по этой причине всегда имеет некоего «темного спутника» в виде мозаичной, невыстроенной, пренебрегаемой поверхности повседневного существования, служащего как бы гарантом земного неблагополучия России, ее нежелания и неспособности удобно устроиться на земле («странничество»). «Евангелие процветания» по-русски звучит неприлично, вроде «христианского блуда». Отечественные «капиталисты» — от Чичикова и Штольца до нынешних компрадоров — всегда представляли капитал именно как силу мировой похоти («оргон»), вожделеющей телесного обладания сотворенной Богом вселенной...

    Из всего сказанного вытекает, что демократия западного либерального типа в России является искусственным образованием и изначально обречена на неудачу. Подобную функциональную, машинообразную власть в России никто не будет уважать, люди не станут исполнять ее законов. Быть может, Россия вообще не способна к республиканскому строю: на протяжении всей своей истории она колебалась между самодержавием и самозванством (диктатурой); По-видимому, наилучшей общественной формацией для России является православная народная (соборная) монархия с открытым сословно-корпоративным устройством государства и широким народоправием земли (земщина). По существу, именно об этом твердили все сколько-нибудь чуткие к своеобразию своего отечества мыслители XIX — ХХ веков, причем как традиционалисты, так и либералы. Именно К.Кавелину — теоретику русского либерализма — принадлежит глубокая формулировка (правда, со ссылкой на славянофила Ю.Самарина): «В идеале русском представляется самодержавная власть, вдохновляемая и направляемая народным мнением. Сама история заставляет нас создать новый, небывалый своеобразный политический строй, для которого не подыщешь другого названия, как — самодержавной республики».

     Вот в этом всё дело. Русское государство — это всегда Царство, не только в форме истинной народной монархии (Третий Рим), но и в модусе петербургского абсолютизма, и даже в превращенной форме советской власти («диктатура пролетариата») или нынешней псевдоморфозе «демократической» России (своего рода цезаризм). Либералы и националисты дружно молчат о том, что у них идет игра на понижение человеческого образа: личность (юридическая или биологическая) оказывается абсолютной самоцелью, своего рода causa sui (причиной самой себя). Вот тут-то и выходят на поверхность парадоксы русской истории – и современности. Православный народ предпочитает царя власти денег. Именно народного царя требует антиномичность русского душевного строя, где истина, собственность, власть постоянно располагаются на рубеже света и тьмы, «правого» и «левого» и потому чреваты историческим оборотничеством (тем или иным видом «земного рая»).

    Конечно, было бы глубокой ошибкой трактовать подобные соблазны и подмены как сущностное отступление от богочеловеческой историко-культурной харизмы, как бесповоротное предательство Христа. Весь парадокс русской истории может быть выражен так: она представляет собой не отступничество безбожника, а испытание верующего человека. Господь попускает зло на Святой Руси, собирая свою жатву блаженных и исповедников. И раскол XVII века, и петровский «парадиз», и отречение от престола последнего миропомазанного царя — лишь вехи на этом пути. Петербургская монархия (несмотря на все усилия последних православных самодержцев) не смогла оградить русский народ от власти капитала, после кратковременного торжества которого он был сметен вместе с остатками царской власти и культуры — этой, по слову митрополита Антония (Храповицкого), единственно дружественной народу власти и культуры. Во всяком случае в конце XX века ясно, что русская цивилизация требует иной формулы, чем европейская, индийская, китайская или американская, и потому нынешняя (уже вторая) попытка построить капитализм (банкократию) на православно-эсхатологической почве России может привести лишь к всеобщей цинизации ее жизни, что чревато серьезной опасностью для всего мира.

 В начале  XXI века Русь снова разрывается между духом, мечом и золотом. Уже само наличие такого выбора говорит о том, что наша национальная история еще не закончилась. Следует при этом подчеркнуть, что в каждом из трех указанных вариантов выбора решающий русский ответ окажется ответом в отсветах эсхатологического огня: иначе Русь просто не умеет. Если Россия выберет золото, она (и вместе с ней мир) погибнет от цинизма: мафия с атомной бомбой в руках. С другой стороны, если Русь выберет меч (все равно, красного или желтого оттенка), она рискует повторить судьбу германского оккультного рейха, мистифицировавшего силу и материализовавшего безблагодатную холодную мистику...

В любом случае выбор между американизированным «мировым сообществом» и обветшавшим красным мавзолеем — это ложная альтернатива для России. В конечном счете есть основания надеяться, что она не выберет ни того, ни другого: она выберет Крест. Русская держава Креста — это Собор воцерковленного народа, единство Духа и царства. Вне рамок такого единства неразрешимы в России ни экономические, ни политические проблемы. Собственность или право не являются на Руси священными понятиями, а это значит, что власть денег не подготовлена у нас идейно. Даже образ самого счастья — целиком по-православному — слит в русском сверхсознании с правдой страстей Христовых. В своей статье о стихотворении Некрасова «Влас» Достоевский прямо говорит о том, что «самая главная, самая коренная потребность русского народа есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого, везде и во всем. Этою жаждою страдания он, кажется, заражен искони веков. Страдальческая струя проходит через всю его историю, не от внешних только несчастий и бедствий, а бьет ключом из самого сердца народного. У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него не полно». Желать такому народу успеха в расчетливом бизнесе, в мире ростовщиков и биржевой лихвы — значит совершенно не понимать и глубоко унижать его.

Православная этика святости и жертвы промыслительно определяет настоящее и будущее России в большей степени, чем это способен рассчитать любой компьютер. Формирование гражданского общества в таких условиях может быть реально ориентировано только на иерархическую организацию, в которой народ («земля») внутренне связан с православной верой и основанной на ней монархической державностью власти. Проще говоря, гражданские сословия, хозяйственные классы и политические партии необходимо объединить святой общенародной целью и уже отсюда выводить их права и обязанности по отношению друг к другу и целому. Всякое иное устроение русской жизни чревато цинизацией и загниванием всего общественного организма: утрату духовных источников не удастся восполнить никакой пропагандой. Человеку нужен хлеб, но не хлебом единым жив человек. Обществу нужны деньги, но нет ничего опаснее для России, чем власть денег. Мыслимое будущее для России заключается в выработке такого государственно-общественного и культурного устройства, которое включало бы в себя человеческую жизнь в качестве богоданной и богохронимой. Надо дать России возможность быть собой, т. е. тем, чем ее замыслил Бог. Нельзя угасить огонь ее любви и веры. Если это случится, никакие заморские рецепты не спасут Россию от гибели, а вместе с ней рухнет весь.                                                                       

                                       

                              ПОСЛЕ ЧЕЛОВЕКА

Все, о чем говорилось выше, относилось к человеку – к его предыстории, истории и современности. Человек, как известно, не ангел: грех есть грех, и ничто человеческое без него не делается. Человек отличается от животного только одним – верой, то есть присутствием в нём образа Божия. Остальное у человека обезьянье: недаром ведь ученые мужи полагают, что он от обезьяны произошел. Как говорится, им лучше знать своих родственников.

 Теперь я хочу обратиться к постчеловеку – новейшему существу, произведенному постхристианской историей. Он не знает греха, потому что не знает Бога. В ХХ веке на Западе веке окончательно сложился преемник человека – уже на следующей ступени его инволюции. Он совершенно безбожен, совершенно пуст и в своей пустоте совершенно свободен. Собственно, он мертв, но по инерции продолжает биологическое существование. Его основное занятие – предрассмертные  прогулки, как написал один мой знакомый философ. К несчастью, он отравляет трупным ядом живых. Вот в этом всё дело.

Капиталократия                                                    

   Когда 2  января 1992 года Гайдар отпустил цены, мне показалось, что я смотрю какое-то фантастическое кино. Накануне водка стоила 3 рубля, теперь стала 30 (тридцать!). Это что такое? Потом она догнала до тысяч. Нынче она стоит триста, уже, конечно другими рублями. Правда, теперь все привыкли – богатые платят, а бедные пьют разведенный спирт или самогон. Или умерли.

Капитализм – это власть денег  на всех уровнях существования. Это непрерывно расширяющееся производство меновых стоимостей (товаров) ради достижения прибыли за счет изъятия прибавочной стоимости. Неважно, работает ли человек за станком или за компьютером – он (рабочий, крестьянин, писатель) всё равно отдаст свою долю. Так уж устроен капитализм – деньги идут к деньгам. В дело идет всё, что приносит доход: сталь так сталь, микрочипы так микрочипы, наркотики так наркотики, порно так порно. Рынок скушает всё, и принесет моржу. Если свободному рынку нечто мешает, это нечто будет устранено – мораль, границы, национальные интересы, государства, церкви рынку не нужны. Да и контроль над рынком сегодня практически невозможен – капитал ушел в знаки, в бренды, в электронные спекуляции. Стоимость доллара как мировой валюты обеспечена, во первых, нефтью (ею торгуют только за доллары), во-вторых, свободной эмиссией «зеленых» (ФРС частная компания), в третьих, военной мощью Соединенных Штатов. Запад во главе с США выступает сегодня как коллективный капиталист («золотой миллиард»), в то время как «третий» мир и примкнувший к нему «второй» (бывший СССР и его союзники) оказываются в роли мирового пролетариата, подтверждая тем самым относительную правоту концепций Маркса. В начале ХХ1 века планета Земля – это колоссальный «общак» (извините, общий рынок, ВТО), где продается и покупается всё, включая веру, честь и талант. Человек ныне действительно «экономический персонаж», а потом уже христианин или иудей, русский или японец, мужчина или женщина, гений или бездарь. Каждый из них имеет свой денежный эквивалент, и скоро буде иметь свой наружный или внутренний номер (чип). Мир – это «электронный концлагерь», каждый обитатель которого прозрачен во всех смыслах, и прежде всего финансовом. Большой Брат сегодня почти абсолютен, а завтра будет абсолютен полностью. Куда там до него диктаторам прошлого! Демон капитализма хитрее: «И он сделал то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя» (Откр. 13,17). Однако это не избавляет мировой капитал от кризиса. Мы уже живем в сплошном кризисе. Знаки окончательно разошлись с вещами. Собственно, это и есть конец истории.

    Особенно трудно переживает навязанную ей капиталократию Россия.    Любят у нас ссылаться на слова Карамзина, сказанные в сердцах о России: «Воруют!». Наверное, это не всё, что думал о своем Отечестве автор знаменитой «Истории государства Российского». Вот у первого губернатора Санкт-Петербурга Александра Даниловича Меншикова обнаружились, по слухам, счета в европейских банках, превышающие государственную казну Российской империи. Но ведь империя-то строилась. Да ещё какая! Так что не всё у нас крали, господа! Кое-что оставляли.

Говоря серьёзно, капитализм на Руси порождает главную опасность для страны – всеобщую продажность. Взяточничество и воровство в России упираются в её религиозную историю. В отличие от Европы, у нас не было протестантской Реформации, которая религиозно узаконила богатство. Именно на идеях этой Реформации возрос капитализм, в сущности, отменивший заповедь о том, что легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в царство небесное. Протестанты в лице своих вождей Лютера и особенно Кальвина решили наоборот: если ты богат, значит, тебя Бог любит, в макушку тебя поцеловал. Собственность, таким образом, оказывалась священной, её надо хранить и умножать, тем самым и Богу послужишь. Честный, уважаемый, солидный бюргер – вот на чем возрос голландский и англо-американский капитализм.

  А что в России? У нас иначе, мы не Европа и тем более не Америка. У нас собственность не священна. Более того, если ты богат, то тем самым ты на подозрении -- а душу свою куда дел? Вот у нас миллиардер Прохоров в президенты метил, и набрал, кажется, 8% голосов. Это большая цифра для России. Между тем в Америке почти все президенты – миллионеры. Там это нормально. У русских, слава Богу, другой менталитет, или, лучше сказать, подсознание. У нас богатство не награда, а испытание. А если ты уж такие деньги отхватил, то ясно, что душу (во всяком случае, её часть) бесу продал. Так что долго ещё – вопреки всем усилиям либеральных СМИ и передачам «Кто хочет стать миллионером?» -- олигархи не наберут у нас большинства голосов. Не те мы люди.

Воровство, коррупция, взятка – это парадоксальная реакция русского национального характера на власть денег (капиталократию). Капитал, почти по Прудону, есть кража: вот и воруют. Если им можно, то почему мне нельзя? Воруют, оказывается, в минобороны и в космосе, и женщины, и мужчины. Хорошо, что стали их сажать, невзирая на лица и звания. Но уголовными мерами тут не справиться. Нужна единая национальная цель, Общее Дело, как выражался русский космист Николай Федоров. Цель, внутренне разделяемая всем народом. Тогда появится не только административный, но именно народный контроль. Идейная честность или безыдейное воровство – иного не дано.

Бог поругаем не бывает. Всё, что имело начало, будет иметь конец. Капитализм – тем более в качестве империализма и глобализма– не вечен. До сих пор «концы и начала» истории отмечались в основном войнами и революциями (передел земли, власти и собственности). Ныне большая война почти неизбежно станет  мировой – это будет внутриисторический апокалипсис. Одна надежда на Творца: история слишком серьёзное дело, чтобы доверять её исключительно человеку.

Европа

         В начале 1980-х годов мой друг Эльмар Соколов познакомил меня со своей приятельницей англичанкой Мэри, которая оказалась профессором Оксфорда и специалисткой по России -- «советологом», «кремленологом» или чем-то в этом роде. Она была умная и симпатичная, но как только речь у нас с ней заходила о россике, о «загадочной русской душе», она невозмутимо это отметала: «Лёня, я не понимаю, о чем ты говоришь». Помнится, я посоветовал ей читать «Волшебную гору» Томаса Манна, где неплохо («по-европейски») развивается русская тема, однако она и там ничего не поняла: «все какие-то сумасшедшие…». Повторяю, во всем остальном Мэри была настоящим ученым, но перед «русским сфинксом» её англосаксонский здравый смысл пасовал. Вертикали не хватало.

     «Страна святых чудес». Этими словами из стихотворения Алексея Степановича Хомякова любил пользоваться Достоевский для характеристики доброй старой Европы. И утверждал даже, что Европа нам чуть ли не дороже, чем самим европейцам.

В самом деле, есть такая черта у русских. Начиная с искреннего восхищения и кончая тем, что при Сталине называлось «низкопоклонством перед Западом». Автор фундаментального труда «Россия и Европа» Н.Я. Данилевский называл «европейничанье» едва ли не главной болезнью России. И был прав.

Разумеется, в Европе хорошо. Хорошо, в данном случае, означает – удобно, комфортно, безопасно. Во всяком случае, так было прежде, когда я впервые туда попал: сначала в Польшу, потом в Италию. Курица, как известно, не птица, а Польша не заграница, однако уже тогда (1980 год) я почувствовал, что здесь что-то другое в воздухе, какое-то иное пространство и время. Всё меньше, компактнее. «подручнее». В Италии (1991) это ещё больше бросалось в глаза. Ландшафт (и внешний, и внутренний) ухожен столетиями культурной работы поколений. Подобная «метафизика ухоженности» в пределе достигнута в Англии и Германии: идеальный немецкий порядок чего стоит! «Выстиранные» страны (А.И.Герцен). Людям здесь покойно: всё предусмотрено и расписано. Всё во имя человека, всё для блага человека -- между прочим, один из лозунгов советской власти. Однако в России, как и следовало ожидать, этого не получилось.

Один молодой немец-студент сказал мне: «на Западе жизнь конечна и без тайны». Вот уж в точку попал. Я часто замечал в глазах людей Европы некое иное выражение, нежели у русских – вежливое, благожелательное, но какое-то угасшее. Как пеплом покрытые глаза. «Толерантность», «политкорректность», «мультикультурализм»: холодная цивилизация. Вот «Зимние заметки о летних впечатлениях» Достоевского – классика «евроведения». С одной стороны, новый Вавилон, с другой «мабишь» и «брибри» (птичка и козочка). А ещё раньше Федор Иванович Тютчев засвидетельствовал, что в Европе есть две силы – Россия и революция, и одной из них не жить. И даже пламенный рволюционер Герцен заметил, что последнее слово буржуазной Европы – мещанство. А уж Константин Николаевич Леонтьев прямо проклял эту новую – уже постхристианскую – Европу. И только потом пришли Ницше со своим «Бог умер», Шпенглер со своим «закатом Европы» и Хайдеггер со своим «бытием-к-смерти». «Ложится тьма ночная на дальнем Западе, стране святых чудес…» -- вот полный вариант уже цитированной выше строки из стихотворения Хомякова.

Пути господни неисповедимы, и нельзя однозначно сказать, почему так произошло – то ли римское язычество подпортило кровь Европе, то ли она, наоборот, стремилась уйти от него через Христа, но так и не ушла. Как бы то ни было, римско-католическая церковь во главе с князь-папой оказалась продолжением Римской империи и по существу и по форме, а сам папа – заменой Христа на земле. Так началась абсолютизация человека в Европе – Схоластика, Возрождение, Реформация, Просвещение. А потом модерн убил «бога», а постмодерн, в итоге, покончил и с человеком – вот откуда такое покой в умных европейских глазах. Уже сейчас там узаконена содомия, лет через десять узаконят педофилию и наркотики, потом на парад выйдут какие-нибудь зоофилы (пардон, «борцы за права животных») и некрофилы (пардон, труположцы), и кончится всё это людоедством, как опять же Достоевский предсказал. Жизнь продолжается, пока за неё готовы умирать. А спокойным и комфортабельным европейцам умирать не за что. Их бог молчит.  

Ухоженное кладбище с великолепными надгробиями – вот что такое современная Европа.

Америка

    Да простят меня американцы – не люблю я  их страну. Точнее, не страну, а цивилизацию, этот «четвертый Рим» наших дней. В свое время осужденному Мите Карамазову предлагали бежать в Америку, но тот отказался: “Ненавижу я эту Америку уже теперь!.. Россию люблю, Алексей, русского Бога люблю, хоть я сам и подлец! Разве вынесу я-то тамошних смердов, хоть они, может быть, все до одного лучше меня?».

  Вот в этом вся штука. Духа тамошнего русскому человеку трудно вынести, хотя среди американцев много, что называется, хороших людей. И православная церковь там есть. Один Серафим Роуз чего стоит! Мало того, Америка, в некотором смысле, самая религиозная страна в мире,  там чуть ли не весь народ по воскресеньям в разные церкви ходит. Вот только в какого Бога они  верят?  Сдается мне, что подлинным богом Америки является рогатая статуя в нью-йоркской гавани. С таким «богом» русскому человеку действительно нечего делать – разве что стреляться, что и совершил  Свидригайлов, грозясь перед этим «в Америку уехать». Америка для русского смерти подобна.

   Зато какие в Америке небоскребы, дороги, автомобили, компьютеры, Голливуд, первые люди на Луне, и т.д. и т.п. Самая могущественная страна мира – повелитель. Скоро искусственного человека/киборга сделает. А доллар  и подавно всех в кулаке держит – только за него нефть продают и покупают. И ФРС печатает их сколько захочет, ибо зеленые отлично обеспечены  военной мощью Соединенных Штатов – чуть что, и мы летим к вам. Как летали  уже в Сербию (прямо  в ночь  православной Пасхи бомбили), в Ирак (хотя никой бомбы у Саддама не нашли), Ливию вместе с французами растерзали (потом, правда, «благодарные ливийцы» американского посла убили). Теперь вот – Сирия. Я уже не говорю про чудовищные бомбардировки Гамбурга и Дрездена в конце Второй мировой войны, или про атомную смерть Хиросимы – надо же показать, кто на земле хозяин. Вот только от вьетнамцев в 1975 году драпали янки из Сайгона на своих супер-вертолетах как миленькие…

С точки зрения России (и даже отчасти старой Европы) Америка – это как бы другая планета. (о европейском взгляде на Америку – читай у Хайдеггера и Бодрияра). Основанная переселенцами-эмигрантами, она впитала  в себя дух авантюры вместе с республиканским просвещением англо-французских рационалистов и ханжеской моралью пуритан.  Фундамент её национального здания залит кровью миллионов перевезенных из Африки черных рабов и почти целиком уничтоженных коренных жителей континента – индейцев. Победа Америки – это победа цивилизации денег в предельном смысле слова. Америка вообще не столько государство, сколько гигантская торгово-промышленная корпорация, декорированная демократическими процедурами, после которых меняются  фотографии жен на столе хозяина Белого дома. На самом деле Америкой правят владельцы мировых денег, которые вовсе не обязательно  даже её граждане. Рядовые американцы (я имею в виду, разумеется, «идеальный тип») настолько  вписаны в товарно-денежные отношения, что им редко приходят в голову  другие жизненные цели и мотивации. В этом секрет американской стабильности.  Они никогда не знали «тайной свободы» -- их тайны прежде всего банковские. 

Разумеется, Америка сказанным не исчерпывается. Я нарочно огрубляю ситуацию, чтобы  ярче выявить доминанты. Америка не создала своей высокой культуры – только высокоразвитую техническую цивилизацию. Лучший американский писатель – это Марк Твен со своими Томом Сойером и Геком Финном. Были там, конечно, и другие писатели, но уже героиня американского национального эпоса «Унесенные ветром» (и книги, и фильма) Скарлетт яростно утверждает: «Клянусь Богом, я украду или убью, но я не буду голодать». В сущности, в лице своего воинствующего протестантизма Америка вернулась из христианства в старый завет, в иудаизм. Их вдохновляет сила Бога-Отца, но не жертва  Бога-Сына или неслышное дуновение Духа. Джаз, рок, мюзиклы, «Звездные войны», «Плейбой», леди Гага – вот мейнстрим Америки.  Там нет ничего вверху и внизу, всё в середине. По исторической мерке, это страна-подросток. Александринский театр в Санкт-Петербурге старше её.

  Любопытно, что заслуженный «красно-голубой революционер» Эдичка  Лимонов, несущий  в своих книжках ахинею о каких-то  богах, которые нас «едят» – и тот, оказавшись в 1970-х годах в Нью-Йорке, высказался вполне четко о царящих там нравах: такая же номенклатура, как в СССР, только там партийная, а в Америке денежная. А всё остальное – «не моя проблема».

Лучше всех, как обычно, выразился Пушкин: «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия тому виною: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными.
   Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве.
Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами»
(А.С.Пушкин. “Джон Теннер” // «Современник», 1836, кн. 3.)

Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

  У Соединенных Штатов, несомненно, есть своя миссия, свой цивилизационный габитус -- американская мечта. Предел этой мечты – создание постчеловеческого мира. Тут Америку ждет Китай – другой претендент на постчеловечество. Что касается России, то они с Америкой настолько разные, что им лучше держаться друг от друга подальше. Русская идея и американская мечта -- jedem das seine, как говорят немцы.

Sein zum Tod                     

           Мартину Хайдеггеру много раз присуждали первое место среди философов ХХ века. Наверное, правильно, особенно, если не обращать внимания на предостережение апостола: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу». Мартин Хайдеггер – мыслитель-поэт, что лишний раз демонстрирует внутреннее родство между глубинной мыслью и искусством слова. Недаром представители т.н. «аналитической» англо-американской школы находили, что тексты Хайдеггера составлены из предложений, не имеющих смысла – со своей точки зрения, они правы.

Я, со своей стороны, нахожу, что магико-поэтическое мышление автора «Бытия и времени» и «Лесных троп» действительно ищет «взыскания погибших», однако сделать это в силах один только Сын Божий. Хайдеггер первый – после Ницше, разумеется – выявил всю глубину пропасти, в которой оказалось европейское сознание после забвения бытия, подменив его сущим. Авторская терминология не должна вводить нас в заблуждение -- бытие у Хайдеггера только псевдоним Бога, действительно забытого западным умом после эпохи Просвещения. Именно в этой критике Хайдеггер гений: «man», «всемство» вместо званных и избранных – этого не выносил германский мыслитель-аристократ.

Но как Мартин Хайдеггер попал в нацистскую партию и стал при Гитлере даже ректором университета? Как раз по причине того, что бытие, даже самое глубокое и молчаливое, не есть подлинный личный и любящий Бог, а всего лишь одна из его творящих энергий. В мышлении Хайдеггера получило свою новую жизнь наследие немецкой средневековой имманентистской мистики — М. Экхарта, Я.Беме с их Ungrund (безосновным) и др. У Хайдеггера эта бездна пред-бытия оказалась в то же время личным достоянием человека, который выступает его «пастухом». Что ж, и этак возможно, вот только из их совместного опыта не родится ничего, кроме Sein-zum-Tod – бытия-к-смерти. И даже дефисы между словами не в состоянии тут ничего изменить. Чистое бытие испокон веку равнялось и равняется чистому ничто, хоть тресни.

Вот в этом и заключается «благовестие» Мартина Хайдеггера, то самое содержание якобы бессмысленных предложений, которого искали и не нашли в его произведениях строгие англо-американские аналитики. Бытие как таковое есть благородная гибель, и носителю такого бытия всё равно, за что погибать – лишь бы не участвовать в новоевропейском буржуазно-демократическом дегенеративном мещанства («всемстве»). Отсюда один шаг до германского оккультного рейха с его культом героя-воина-рабочего. Эрнст Юнгер были внимательным читателями «Бытия и времени». Конечно, ни Ницше, ни Хайдеггер не ответственны за то или иное толкование их мысли, однако «бытие-в-себя-и-для-себя» даёт для этого поистине безграничные возможности – в том числе и в духе «Мейн Кампф».

    Читайте философскую поэзию мудрого Мартина, но не увлекайтесь ею, братья-русачки. Sein и даже Dasein  – оно и в Германии, и в России, и даже в Африке равно себе. Больше из него ничего не выжмешь. 

                                    Эстезис апокалипсиса

         Современная арт-критика шутит: искусство кончилось, но остались искусствоведы. На самом деле это совершенная правда. Искусство в собственном смысле кончилось на излете модернизма, когда “художник-бог” понял, что Богом он быть не может. Царственная личность, утвержденная на ничто - такова высшая точка европейского модерна XX века. Ситуация творца-авангардиста предельно серьезна: для него продолжает существовать идеальный (классический) космос с его верхом в низом, правдой и кривдой, но только в центре его модернистский гений видит Себя. Вокруг такого космогонического “Я” (художника, мыслителя, вождя) может возникать гигантская система иерархических смысловых колец, эта система может быть жестко репрессивна (футуризм, сюрреализм и соцреализм в искусстве, деспотия любого рода в политике), но онтологическим ядром ее в любом случае остается обожествивший себя человек (группа, партия). Язычески-нордические или псевдоклассические — вообще всякие - эстетические структуры суть в этом случае только одежки, натянутые на сверхчеловека (человекобога). Сильный, одинокий и абсолютно самодостаточный Заратустра исполняет свой модернистский танец в любом костюме и обуви, или даже совсем без нее, как Айседора Дункан...

Так продолжалось в Европе примерно до 40-х годов прошлого столетия, когда на смену задорному авангарду пришел постмодерн - культура смерти. Если классическое соборное творение сознавало себя под знаком Вечности, а модернизм разглядел в вечности только образ собственного “Я”, то для постмодерна (поставангарда) и то и другое уже не важно. Иными словами, постмодерн - это победившее человекобожество, увенчавшее свой триумф лавровым венком самоотрицания. Как замечает знаток предмета, “постмодернистские стратегии своеобразным образом тематизнруют смерть в качестве универсального инструмента умерщвления больших идей, высоких смыслов, длинных идеологий”.

      Гениальное описание постмодернистской свободы дал Герман Гессе в романе “Игра в бисер” (1943). Традиции классики, отвергаемые авангардом, парадоксально восстанавливаются в постмодернизме, но уже в качестве особой игры смыслами, “игры стеклянных бус”. Постмодернизм смеется там, где модернизм 6ыл серьезен: идеями - даже нигилистическими - можно жить, тогда как умерщвленными смыслами (“означающими”) можно только играть. Мышление постмодерниста включает в себя любую норму - от классицистской до абсурдистской, но только в плане снижающего ее отношения к другим культурным (религиозным, мировоззренческим, социальным) канонам. Постмодернистская культура представляет собой как бы бескачествениую ровную смысловую плоскость (экран интернета), где вещи и слова не имеют своего духовного места, а лишь отражаются друг в друге, благодаря чему трагедия приравнивается к комедии, страх - к смеху, красота - к уродству, реальность - ко сну. Постмодернистское сознание заключает своего рода дипломатический договор между “означаемым” и “означающим”, благодаря чему, например, теория языковых игр Л. Внтгенпвгейна свободно соотносится с христианской апофатикой, а трактаты Фрейда - с даосской “Книгой перемен”. Если модернизм был, так сказать, еще невинен, то есть совпадал в своем отвержении благодатного бытия с самим собой, то постмодерн осознал потерю невинности: его центр - везде и нигде. Он постоянно обитает в зазоре между “да” и “нет”, в некоей, говоря философским языком, дифференции (Ж. Деррида). Как бы то ни было, понятия вроде “бога”, “человека”, “действительности”, “искусства”, “автора” и т.п. для постмодернизма суть допотопные мифы, еще доживающие свой век где-то на задворках догматического сознания, но уж к современности относящиеся примерно так же, как, скажем, оперетта “Прекрасная Елена” к рок-группе “Black Sabbath”.

    Так или иначе, европейское историко-культурное колесо описало круг от первородного греха Адама и Каина (появление культуры как замены Бога) до смерти (ничто) как субстанции цивилизованной свободы. Либерально-эгалитарный прогресс оказался дорогой к царству призраков, симулякров: “Каждая ценность или фрагмент ценности сверкают мгновение в небе симуляций, а потом исчезают в пустоте, следуя ломаной траекторией, которая только случайно может соприкоснуться с траекториями других ценностей... Мы живем в неопределенном воспроизведении идеалов, наваждений, образом, снов, которые давно остались позади. Вещи продолжают функционировать, в то время как их идея давно исчезла”. Видимо, было что-то ошибочное в самой западной (рационально-юридической) постановке вопроса о святыне и свободе, благодаря чему европейцам пришлось — в каждую эпоху по-своему — противополагать человеческую волю “небесному деспотизму”. Естественно, что при этом свобода чаще оказывалась “на стороне демона”. Собственно, Люцифер (Денница) и явился на этом горизонте первым либералом и даже “небесным революционером”, а культура, соответственно — инфернальным изобретением (пространством антихриста).

   Конечно, на протяжении реальной истории Европы так было далеко не всегда. Только в ХУ1 веке Ренессанс и Реформация убили католического Бога, поставив на его место сакрализованного человека. Последующие затем эпохи Барокко, Просвещения и Идеализма бытийный статус культуры заменили антропологическим, мышление сущностями - мышлением отношениями, духовный реализм - гуманистическим натурализмом и символизмом. За четыре века новоевропейского модернизма утвердились в культуре “три кита” либерального сознания -- гениальность, ирония и эротика. Именно на них основал авангард свой интеллектуально-поэтический метод - и был в свою очередь отменен постмодерном, убившим не только Бога, но и человека. Если Ренессанс и Просвещение боролись с духовным авторитаризмом ( “раздавите гадину!”), то поставангард вообще изъял идею авторства как способ смыслопорождения. Смерть автора наступила следом за смертью Бога и смертью человека, ибо только через смерть проходит ныне в Европе граница между жизнью и симуляцией. Тревожный знак Ничто восходит сегодня над цивилизацией победившего вольнодумства, предоставляя ей единственный шанс обретения самоидентичности. “Смерть вместе с нами совершает свое действие в мире; это та самая сила, что очеловечивает природу и возвышает существование до бытия, она пребывает в нас как самое человеческое, что в нас есть, она есть смерть лишь постольку, поскольку имеется мир, человеку же она ведома лишь постольку, поскольку он человек, и человек он лишь постольку, поскольку в нем совершается становление смерти <...> Разве смерть не есть высшее завершение свободы? В смерти заключена суверенность человека, свобода - это смерть”.

    Итак, европейский опыт чистой свободы закончился ее переобращением: из страны жизни она перешла в Deathland - державу смерти. А в чьем ведении находится держава смерти? Иоганн Гете описал путь фаустовской свободы к соглашению с Мефистофелем. На вершинах апостасийной воли за успех надо платить душой - но зато во внутрижизненных планах снимаются все табу “не только для ученых и поэтов, но также и для каждого рядового индивида, который вдруг почувствовал, что он имеет право требовать, добиваться и лучшего секса, и лучшего умирания”. Тварь ли я дрожащая или право имею? - спрашивал Бога один из наивных героев русской литературы. Современный европеец уже не задает такого вопроса.

    Было бы, однако, неверно воспринимать сказанное как попытку усомниться в ценности свободы. Напротив, усилия автора направлены на углубление ее христианского понимания в области еще живой культуры. Свобода воли, слова и дела есть непреложный дар Божий людям, сотворенным по Его образу и подобию. Истинная проблематика культуры только начинается с осознания катастрофы гордой свободы. Европейский Ренессанс отверг диктатуру католического Бога, совершив тем самым благое религиозно-историческое дело: он как бы выпустил европейца в свободную охоту за истиной Но предоставленный самому себе человек беспомощен, слаб и смертей. Его человеческая природа сама по себе пуста.

      Конечно, каждая крупная цивилизация предлагает свои ответы на вызов премудрого змея. Евроатлантическая версия человеческого успеха - фаустовская идея - расплачивается за самообожествление (самоспасение) верой в смерть: танатология стала её самой большой, хотя и вежливо скрываемой за “американской улыбкой”, любовью. От Шопенгауэра до Фрейда, от Иозефа Кафки до Иосифа Бродского - сплошные дискурсы смерти, один страшней другого...

     Иначе в России. Пока Запад (не столько географический, сколько сакральный) искал “другого”, закрыв для себя просвет бытия выстроенной им за последние века новой - на этот раз уже технотронной — вавилонской башней, православная Россия бессознательно твердила в течение судного XX века несколько ключевых слов: “Се, раба Господня. Да будет мне по слову твоему” /Лк.1:38/. Крупнейший русский мыслитель уходящего столетия - и тайный монах - Алексей Федорович Лосев в лагерях ГУЛАГа разрабатывал коммуникативную версию исихазма. Коль скоро история и культура есть способ восстановления в человеке подобия Божия, ему (человеку) не стоит торопиться “стать как боги”, безумно приписывая себе тождество падения и полета. Чтобы объединиться, нужно сначала размежеваться — об этом стоило бы помнить всем полагающим свободу на сторону демона, и потому вольно или невольно движущимся “мостами Вавилона” -- вслед за посетившими Москву звездами “Роллинг Стоунз”...

     Быть звездой по существу означает быть ангелом, которому доверена почетная служба -освещать и обогревать творение, поддерживая в нем усилие божественного тепла. Звезда с звездою говорит - это не оккультный выход в астрал, и не просто строка популярного романса, а самая настоящая духовно-онтологическая реальность неиспорченного бытия, где все общаются со всеми: волк с ягненком, лев с волом и змеей /Исаия. 65:25/. Только рационализированному некрофилу Вселенная кажется холодным чудовищем или идеальным часовым механизмом. На самом деле не только солнышко заботится о земле, не отпуская ее далеко от себя, но и земля светится в его лучах торжественно и чудно. Сиянье голубое вокруг нее - это тварная София, и создана она именно для того, чтобы принять в себя нетварный Фаворский свет. Таково истинное общение, которое есть чудо - тем более чудесное, что для него не надо нарушать никаких законов: они уже исполнены в вечности. Это утаено от мудрых и разумных, но открыто младенцам. В одном модном драматургическом опусе XX столетия говорится, что верить в Бога - такая же глупость, как и не верить в него. В этих словах веет гордыня твари, играющей в слова с Абсолютом. Неразличение бытия и небытия, правого и левого - привилегия Начала, который выше того и другого и у которого все свое. Человеку же, как его тварному подобию, даны “меч и разделение”, чтобы отличить свет от тьмы и тем восстановить число ангелов, уменьшившееся после падения сына погибели.

Постчеловек

Не могу не привести гениальных слов Ницше о последнем человеке. Поскольку это почти стихи, даю их петитом:

«Смотрите! Я показываю вам последнего человека.
"Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?" - так вопрошает последний человек и моргает.
Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий всё маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живёт дольше всех.
"Счастье найдено нами", - говорят последние люди, и моргают.
Они покинули страны, где было холодно жить: ибо им необходимо тепло. Также любят они соседа и жмутся к нему: ибо им необходимо тепло.
Захворать или быть недоверчивым считается у них грехом: ибо ходят они осмотрительно. Одни безумцы ещё спотыкаются о камни или о людей!
От времени до времени немного яду: это вызывает приятные сны. А в конце побольше яду, чтобы приятно умереть.
Они ещё трудятся, ибо труд - развлечение. Но они заботятся, чтобы развлечение не утомляло их.
Не будет более ни бедных, ни богатых: то и другое слишком хлопотно. И кто захотел бы ещё управлять? И кто повиноваться? То и другое слишком хлопотно.
Нет пастуха, одно лишь стадо! Каждый желает равенства, все равны: кто чувствует иначе, тот добровольно идёт в сумасшедший дом.
"Прежде весь мир был сумасшедший", - говорят самые умные из них, и моргают.
Все умны и знают всё, что было; так что можно смеяться без конца. Они ещё ссорятся, но скоро мирятся - иначе это расстраивало бы желудок.
У них есть своё удовольствьице для дня и свое удовольствьице для ночи; но здоровье - выше всего.
"Счастье найдено нами", - говорят последние люди, и моргают».      

 

 

      Ах, Ницше, последний великий романтик! Посмотрел бы ты на нынешних людей! Твои последние люди – ещё люди, обыватели и пошляки, но они говорят о счастье, заботятся о здоровье… Всё это человеческое, слишком человеческое. А нынешние последние – это уже не люди, это другие.

Смерь – вот что делает человека человеком, говорят они. Какое там счастье, какое здоровье – живи быстро и умри молодым! Человек умер сразу после Бога. Бога убил модерн (великолепно представленный тобой, Фридрих), второго добивает постмодерн. В классике человек жил вместе с Богом, он знал Творца, видел космос, чувствовал дарованное ему тело. В модерне он захотел получить всё это для самого себя: Церковь заменил культурой, богословие – философией, любовь и стыд – рассуждениями о форме категорического императива. И на этом человек кончился.

Сегодняшний человек постмодерна – это постчеловек. Согласно смертотворной троице своих пророков – Фуко, Деррида, Делёзу, человек – это складка, поверхность, тело без органов. Что угодно, только не личность, не субъект, и уж никак не образ Божий. Даже неприлично говорить об этом в их присутствии. Я думаю, Фридрих, если бы ты почитал их сочинения, и посмотрел, что пишут, говорят, и главное, как живут их ученики – ты бы пожалел о некоторых своих словах, особенно в книге «Антихрист». Ты послал маленьким людям распятого Диониса вместо Христа, и получил в результате… труп. Жизнь на земле кончается. Последние люди уже не хотят жить, они хотят уйти в машину. У них взгляд цифры. Почти всё, что им нужно, они получают в компьютере, в виртуале, вплоть до войны, секса и отпущения грехов. Но это не настоящая война, секс или прощение – это игра. Разве может машина любить или молиться, разве способна страдать цифра? Экран, мышка, контактный шлем – вот всё, что нужно постчеловеку. Ничего другого у него просто нет, Вернее, у него есть ничто. Единственное его занятие ныне – это шифрование пустоты, свободная игра с бесконечным отсутствием. «Чапаев и пустота», как писал модный беллетрист. Или иначе: «Вещи, тела, стихи… -- все это сгустки замкнувшегося на себя континуума, распаковки ничто. Семантический континуум, на котором распаковываются смыслы – тот же физический вакуум, порождающий элементарные частицы» -- так выражаются постфилософы. Всё из ничего – вот последние слова постчеловека. Чтобы выжить, такой человек должен себя придумывать. И это правильно, ибо на самом деле его уже нет. Прощай.  

                                                        Конец света                                                                                    

                                                                                        Настало время неземное                                                                     

                                                                                                         Ф.И. Тютчев

   Повторю сжато главные идеи этой книги.

  1. Всё, что имело начало, будет иметь конец. Об этом ещё Платон писал. Нелепо думать, что тварная человеческая история будет развиваться по бесконечной восходящей линии, как это полагают сторонники теории прогресса. Что касается христиан, то им прямо предсказан конец грешной земной жизни в Откровении Иоанна Богослова: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежнее земля миновали, и моря уже нет» (Откр.21,1). В понятиях философии и культуры история описывается как нисхождение от классики (человек перед лицом Творца) через модерн (человек перед лицом самого себя) к постмодерну (человек перед лицом небытия, ничто).

2. История продолжается до тех пор, пока люди радуют Бога. В наше время, как никогда раньше, множатся признаки близящегося конца. Открыто формируется так называемое «мировое правительство» («И дана ему власть над всяким коленом и народом». — Откр. 13,7); складывается транснациональная экономика, где не только каждый производитель и торговец, но просто всякий человек будет занесен в суперкомпьютер мирового банка («И он сделал то, что всем — малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам — положено будет начертание на правую руку их или на чело их. И что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его». — Откр. 13,16—17); растет люциферианская мировая религия, в экуменическом культе которой окончательно снимается различие между правым и левым, между Богом и сатаной («И поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» — Откр. 13 : 4); торжествует всемирная информационно-пропагандистская псевдокультура, управляющая подсознанием человечества на основе новейших психосемантических технологий (т. н. «информационное оружие»). На гей-парады в столицах Европы выходит до миллиона человек, что свидетельствует о полной утрате массовым сознанием границы между добром и злом (постмодерн). Все это вместе взятое готовит единое ментальное (сетевое) пространство-время антихриста, чтобы было куда войти ему.

3. Вплоть до февраля 1917 главным препятствием на пути антихристианских сил (антицеркви) оставалась царская Россия, с её православной государственностью и культурой.  Сам принцип устроения общественного сознания и социальной практики монархической России отличался не механически-юридическим совершенством процедур, благодаря которым справедливость достигается как бы автоматически (т. е. не по-христиански), а именно нацеленностью всех своих отношений на правду, которая сама по себе не от мира сего и потому требует если не подвига, то усилия для своего воплощения. Об этой особенности русской «политической этики» хорошо сказал С. А. Аскольдов в 1918 году: «Русь была до отмены крепостного права, а отчасти и после него страной рабов и рабовладельцев, но это не мешало ей быть Святой Русью, поскольку Крест, несомый одними, был носим со светлой душой и в общем и целом с прощением тех, от кого он зависел, поскольку и те и другие с верою подходили к одной и той же Святой Чаше. Так праведность десятков миллионов очищала и просветляла в единстве народного сознания грех немногих тысяч поработителей, к тому же грех часто ясно не сознаваемый в качестве такового ни той, ни другой стороной». Добавлю, что дело тут не в «рабах» и «рабовладельцах» (остатки либеральной терминологии у Аскольдова), дело в сообща несомом Кресте, по отношению к которому и те и другие равно грешны и равно святы.

4. Главная трагедия России (значительно приблизившая конец мирового процесса) произошла в результате Первой мировой войны в феврале 1917 года. Волею Промысла, император Николай Второй оказался «крайним» в той цепи нисхождения (инволюции) национальной (и общеевропейской) истории, которая вела (и ведет) от христианской монархии к сетевой власти олигархических кланов – «новому прекрасному миру». Ни Иоанн Грозный, ни Петр Великий не смогли бы удержать рушащуюся с религиозно-онтологического «верха» к прагматически-буружуазному «низу» Империю – разве что несколько задержать («подморозить», по слову К.Н.Леонтьева) это падение. Отречение последнего царя – акт, направленный на спасение русской крови от междоусобицы в условиях, когда большинство правящей элиты (как «правые», так и «левые») уже вошло в зону нехристианского социального соблазна, подтолкнув туда же уставший от затянувшейся войны народ.

   5.Разрушившая традиционную и успешную для России монархическую государственность, буржуазная власть оказалась полностью несостоятельной – одинаково в военном, экономическом и особенно в идейном плане. Временное правительство во главе с А. Ф.Керенским состояло из тайных и явных масонов, а в красной царских офицеров и генералов оказалось немногим меньше, чем в белой. Разумеется, «ленинско-троцкистская гвардия» — это демоны революции («красная» русофобия). Политику красного террора («диктатура пролетариата») развернули в октябре семнадцатого именно они. Начав с расстрела юнкерских училищ и священников, они зверски убили затем царскую семью, потопили в крови кронштадтское восстание и потравили газами тамбовских крестьян. Один из первых совдеповских концлагерей – знаменитый СЛОН на Соловецких островах – заработал на полную мощность уже в 1923 году.

   Вместе с тем именно большевики собрали рухнувшую в феврале семнадцатого Россию почти в прежних имперских границах. Вопреки наследственному интеллигентскому презрению к собственному Отечеству и поддержке нью-йоркских банков, на которые они опирались, Ленин и Троцкий ввели «отчалившую» Русь в жесткие дисциплинарные берега, выиграв Гражданскую войну.. Великая, Малая и Белая Россия, Средняя Азия и Кавказ к 1922 году опять стали частями единой страны. Если бы действия советской власти сводились к заговору пассажиров «пломбированного вагона», проехавшим в апреле 1917 года через линию фронта, и в котором действительно не было ни одного русского человека – и рассуждать было бы не о чем. Но дело идет о судьбе России, всего её многомиллионного народа, и тут нужен Божий суд, который видит вещи в их полноте. Ныне, спустя почти сто лет, уже невозможно отрицать, что советская власть оказалась превращенной формой русской идеи: живи не так, как хочется, а так, как Бог велит. Смысл знаменитой Декларации митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года и заключался в констатации этого факта, по сути признанного теперь и зарубежной Церковью, воссоединившейся в 2007 году с московским Патриархатом. 70 лет советской власти не были «выпадением из истории» -- это была бессознательная попытка удержания («подмораживания») России от того антихристианского духовного распада, которым характеризовалось состояние цивилизации Запада после первой мировой войны.

     6. Новое усилие на пути противодействия мировой инволюции (демонического конца истории) Россия сделала в период Второй мировой войны. Начавшись как террористическая ленинско-троцкистская «Совдепия», Советский Союз (к изумлению самого Троцкого и возглавляемого им «четвертого интернационала»), унаследовав энергетику тысячелетней православной традиции, одержал в середине ХХ века году победу над самой страшной инфернальной силой, когда-либо надвигавшейся на Русь (и весь мир) в истории. Вопреки большевистскому фетишу мировой революции, (вот где Промысл Божий!), Сталину удалось построить вписанную в ментальное пространство России «самодержавную республику» (термин К.Д.Кавелина), и тем самым вытянуть её из ямы, в которую её загнали в феврале 1917 года взбунтовавшиеся либералы. При осмыслении советской истории 30-х – 50-х годов ХХ столетия следует решительно отвергнуть как тупой сталинизм в стиле «культа личности», так и патологический антисталинизм в кругозоре кухонного диссидентства. Сталин не был убийцей русского народа, как не был и его спасителем, но он приложил свою тяжелую восточную руку и к тому и к другому. К сожалению, энергетика Победы 1945 года была постепенно растрачена в утопических попытках «обогнать Америку по американским правилам». Финалом этого процесса оказалась «перестройка» (точнее – вторая буржуазная революция) конца 1980-х годов.

7. В настоящее время (2015 год) можно констатировать фактическое завершение христианской истории на постмодернистском Западе. Сегодня на пространстве Евроатлантики осуществляется не ценностное приращение бытия, а его технологическая эксплуатация. Технический прогресс Запада происходит по инерции, моделируя компьютерными средствами глобальный масштаб греха как нормы жизни. Идеология постхристианского мира быстро, хотя и внешне незаметно, переходит в антихристианскую, тиражируемую под разными именами деятелями антицеркви. Как писал полвека тому назад М. Хайдеггер, в Европе (и тем более в Америке) уже нет бытия — там есть подручное, прирученное существование, когда субъект такого существования сидит перед телевизором или компьютером (мир как иллюзия-выставка), имея в качестве собственника всю Вселенную. Вопреки всей самодовольной прозе подобного «царства теней», в истоке его лежит утопия — социальная и технологическая утопия гуманизма, вплоть до «американской мечты» о просперити с белозубой улыбкой, отграничивающей ее владельца от всего низшего — варварского, от всего внешнего — чужого, опасного, но и от всего высшего — богоносного, таинственного. Это утопия мира без страдания, без греха и Воскресения. Никакие киборги и нанотехнологии не меняют этого положения в принципе, наоборот, усугубляют его. В сущности, это насмешка над творением Божиим, и самое печальное состоит в том, что этот смех уже прозвучал.      

   8. Что касается России, то на основе вышесказанного позволительно заключить, что Русь-Россия во всех своих исторических формах (включая советскую), так или иначе, с большим или меньшим успехом, исполняла роль Удерживающего (2 Фессал. 2,7) в нисходящем движении истории, предсказанном в Писании. Можно предположить, что назначение Святой Руси и состоит в замедлении этого стремления мирового социокультурного «человейника» вниз, ко всё более темным (вплоть до инфернальных) уровням тварного существования. Особенно это заметно в начале ХХ1 века, когда православный Русский Мир фактически стал цивилизационной оппозицией Западу. Последовательная либеральная жизненная  практика («евросодом»)  есть плод уже остывшей или остывающей цивилизации, где предельные религиозные (смысложизненные) вопросы давно «разрешены» и отданы на откуп частному мнению, а незыблемой почвой общественного согласия «о главном» является необсуждаемая заинтересованность любых партий, классов и «меньшинств» в сытой и удобной жизни. Такого «бога» зовут ОКЕЙ, и это есть подлинно антихристианский «бог». От его имени говорил великий инквизитор Ф.М.Достоевского. Самые большие грешники на этой земле те, кто наиболее комфортно устроился среди всеобщего греха.

В первые десятилетия ХХ1 века олицетворением русской государственности является президент Путин. Его внутренняя политика часто непоследовательна, однако после событий в Крыму и Новороссии 2014 года не остается сомнений в самостоятельной державной направленности его курса. По всем основным геополитическим и экономическим параметрам он переориентировал страну с Запада на Восток. Собственно, Путину осталось национализировать стратегические ресурсы и ограничить влияние либералов-западников в идеологии и культуре. Тогда откроется путь к народной монархии и православному социализму, а это именно то, что нужно России. Другого пути у России просто нет – во-первых, потому, что капиталократия (тотальные финансовые отношения между людьми) неприемлема для православного сознания и государственности, и разрывает их на части; во-вторых, потому, что капитал идет туда, где ему выгодно, а реальное производство в России не выгодно в силу высокой себестоимости продукта.

    По ходу мирового времени возрастает напряженность антиномии добро/зло. Физических сроков и конкретных завершительных форм внутриисторического апокалипсиса людям знать не дано, но, по-видимому, основные события метафизического плана развернутся в наступившем ХХ1 столетии. В определенном смысле конец света уже наступил, только не все это заметили. В таком плане последняя жертва России Богу может заключаться в том, чтобы своим онтологическим неблагополучием отвергнуть тотальное приспособление к греху как норме личной и общественной жизни в утерявшем вертикальное измерение мире. Это способна делать – и делает – Небесная Россия, тот самый «русский остаток», который на самом деле является её ядром, которое существовало и существует независимо от политических режимов, и которое принимает на себя все грехи своих предков и современников. Для такой России конец света (конец духовной истории) может приобрести положительный смысл в христианском значении этого слова. Как сказал один старец, в России что ни строй -- всё святая Русь получается.

 

                   

Первый и последний

Зачем всё было?

Зачем всё было? Зачем Творец отделил землю от неба и свет от тьмы? Зачем создал это двойственное существо – человека, изначально заложив в него противоречие? Зачем приходил на землю Христос? Зачем мы с Эльмаром Соколовым бродили по паркам и задавались этими вопросами? Зачем мы спорили с Колей Симаковым о советской власти? «Не ужасно и не обидно было бы думать – повторю я вслед за Леонтьевым, -- что Моисей всходил на Синай, что эллины строили свои изящные акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной и комической своей одежде благодушествовал бы «индивидуально» и «коллективно» на развалинах всего этого прошлого величия?»

Если бы христианская история ограничивалась Западом – Европой и Америкой – ответа на эти вопросы не было бы. Вернее, ответ был бы, но отрицательный: не удался, Господь, твой замысел, человек разлюбил тебя и предал. Человеку ближе тот, другой, «печально-строгий», который сначала предложил ему яблочко, а потом дал все плоды земные… взамен бессмертия души. Сознательно или бессознательно, Европа сделала этот выбор в эпоху Возрождения, Просвещения, Романтизма, Авангарда. Она испытала опыт свободы – и приняла его как свободу от Бога, а не в Боге. Сегодня Европа наслаждается религией свободы, она выходит на миллионные демонстрации в её защиту – против любой святыни. На святыни – на Христа, на Магомета, на Моисея, на жизнь и смерть – постмодернистская Европа рисует карикатуры, потому что ей противна сама идея святости. В ответ она получает отказ от людей, готовых за святыни умереть. Западный постчеловек достиг своей цели, он стал «грешным богом». Он принял падение за полёт и готов лететь дальше. Дальнейшее – молчание…

     Православная Русь грешила не меньше Европы (в некоторых отношениях даже больше). Но она никогда не принимала грех за норму. Не принимает и по сей день. Это доказал выбор Крыма и Новороссии, с оружием в руках поднявшейся против попытки нарушить её русскую судьбу. Новый Завет, как известно, заканчивается Апокалипсисом — Откровением Иоанна Богослова. «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». Вместе с тем страшиться Христова суда должна прежде всего его враги. Не будем забывать, что Страшный Суд есть не что иное, как второе пришествие Христово. Для верных рабов Божиих это есть единственное исполнение их надежд, разрешение их веры. Апостол Павел пишет: «Ибо жизнь для меня — Христос, и смерть — приобретение... Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше».

В современных условиях последнее Православное Царство остается единственным на земле. Подобно граду Китежу, оно не перестает существовать — оно снова уходит под воду, вглубь истории, на иные онтологические горизонты. Однако видимый уход с поверхности бытия не означает исчезновения из божественного замысла творения. Для Бога все живы. Огонь Христа продолжает жить в душах лучших русских людей, в сердцах праведников, во всех не поддавшихся князю мира сего. Как писал митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн, «при всей противоречивости народной жизни в ее безмерном разнообразии, она все же насквозь пронизана христианским мировосприятием. Его характернейшие черты — жертвенность, самоотверженность, терпение — позволили нашему народу пережить страшные испытания последних восьми десятилетий, помогают и сейчас нейтрализовать, обезвредить злонамеренные эксперименты над страной. Это неоспоримый факт, очевидная реальность нашего бытия». Еще определеннее — как может быть определенным только пророчество великого Святого — звучат слова Серафима Саровского: «Все то, что носит название «декабристов», «реформаторов» и, словом, принадлежит к «бытоулучшительной партии» есть истинное антихристианство, которое, развиваясь, приведет к разрушению христианства на земле, и отчасти православия, и закончится воцарением антихриста над всеми странами мира, кроме России, которая сольется в одно целое с прочими славянскими странами и составит громадный народный океан, пред которым будут в страхе прочие племена земные». Эти предсказания, разумеется, не отменяют видения Апокалипсиса, они лишь дают нам надежду на будущее, на то, что при победоносном для Христа и воинов его завершении мировой драмы Святая Русь еще, быть может, заслужит Царя, пусть не надолго, пусть на «апокалиптические полчаса». «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло... Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет мне сыном» (Откр. 21 : 4—7).

 

                                                                18 января 2015 года.

                                                           Крещенский сочельник.

 

                              

                                               ПРИЛОЖЕНИЕ

Русский словарь

      Вот некоторые  смысловые вехи современного русского сознания. Надеюсь, они будут полезны читателю.                 

Абсолют      

      Термин «абсолют» (от лат. absolutus — безусловный, неограниченный) -- «понятие философии, обозначающее духовное первоначало всего сущего, которое мыслится как нечто единое, всеобщее, безначальное и бесконечное и противопоставляется всякому относительному и обусловленному бытию». Так полагает электронный словарь. Любопытно, что статья «абсолют» соседствует там с водкой «абсолют», причем абсолютной водке там отводится несравненно больше места, чем Абсолюту в прямом смысле слова. Всем хочется прикоснуться к абсолютному.

  В слове абсолют слышится отвлечённое и безличное. И вместе с тем величественное, грозное. Лучше всего, как всегда, у Пушкина: «глубокий, вечный хор валов, хвалебный гимн Отцу миров». Или ещё: «и равнодушная природа красою вечною сиять». Действительно, Абсолют во всей своей красе присутствует, например, на берегу моря, когда, закрыв глаза и растянувшись на песке, слушаешь этот самый хор волн, или в лесу, опять-таки лежа на спине, смотришь на облака в просветах между вершинами сосен. «Плывут, плывут, как мысли, облака» (Рубцов). В философии это называется пантеизмом. По характерному выражению язычника Платона, космос – это чувственно воспринимаемый Бог.

Не могу сказать, что я люблю природу – скорее я перед ней склоняюсь. И дело тут не в грозе или морозе. Пойди днем, в солнечный безветренный полдень, куда-нибудь в поле, на лесную лужайку, на безлюдный зеленый луг – будет и прекрасно и страшно. Там живет тот, кого древние называли паническим ужасом, по имени козлоного бога лесов Пана, который с приходом Христа умер: «умер великий Пан». А Пан – это и есть всё. И всё страшно, потому что в нем вечно это всё и есть.

    Абсолют – это всевозможность, когда нет вопроса об инобытии (иначе возможном), причем возможность не-бытия точно соответствует возможности бытия. Гегель, например, начинал этот ряд с бытия («бытие – ничто – становление»), Генон – с не-бытия (положительное ничто). Сартр и Камю настаивали на фундаментальном тождестве того и другого. В русской философии таким абстракциями мало занимались, потому что русская мысль слишком тесно срослась с благодатным бытием как избранником Абсолюта. Что касается чистого (абсолютного) бытия, равного чистому ничто, то с ним, собственно, нечего делать, кроме как распадаться в безысходном дуализме. Свет и тьма тождественны друг другу, абсолютный свет и есть абсолютная тьма: безосновное, Ungrund. В нем остается только раствориться, «выйти из колеса», впасть в нирвану. Лучше всего, как я уже сказал, у меня это получается на берегу моря, причем именно нашего, Балтийского моря, Финского залива, под Зеленогорском. Абсолют нежно качает меня на своей огромной ладони. На юге для этого слишком жарко.                                                                         

Вера

Неверующих людей  не существует. Одни верят в то, что Бог есть, другие -- что Его нет. Последние, таким образом, верят в смерть, в черную дыру. Всё остальные веры производны от личной веры/неверия в Спасителя. Вера в коммунизм или в «зеленых человечков» суть лишь разновидности ответа на «основной вопрос философии».

 Вообще вера – одна из самых загадочных вещей на свете. Начиная с того, что и бесы веруют и трепещут. Почему один человек верит, а другой нет? Это у него от рождения (по благодати) или от собственной пошлости и тупости? Гениальный литературно-философский эксперимент на эту тему провел Достоевский в своих «Карамазовых», где все четыре брата (включая сводного Смердякова) и их общий отец исповедуют прямо противоположные веры. Алеша верит в Христа, Иван – богоборец, Дмитрий – «горячее сердце», выбирающий очистительное страдание, Смердяков -- поклонник «черной дыры» и русофоб, наконец, Федор Павлович – подданный империи эроса. Эта типология, по мнению Д.С.Лихачева («Заметки о русском»), есть типология русского национального сознания и подсознания. Да не только русского…

Лично я давно уже не пытаюсь искать тут «причины» или кого-то в чем-либо убеждать. За свою жизнь я перевидал столько людей, которым ничего не надо доказывать (смешно «доказывать» Бога тому, у кого он уже есть), или, наоборот, бесполезно доказывать (мертвое сердце, деревянное ухо) – только лишнее сотрясение воздуха. Да и нет таких доказательств. Вера есть дар: много званных, но мало избранных. Кого я видел значительно меньше – можно сказать, единицы -- так это до конца преданных Богу (святых) и до конца (сознательно) преданных демону, открытых сатанистов. 

Впрочем, в последнее время вторых стало больше – в частности, в связи с «голубой революцией» в Европе и борьбой вокруг этого смертного греха у нас. Убежден, что вслед за этим будет узаконена педофилия (в Голландии, кажется, уже предельно понижен «возраст согласия). Потом на улицы выйдут зоофилы и некрофилы, а потом начнется антропофагия. Это и будет торжеством темной веры. Запад окончательно отпадет от Христа. А в России ещё предстоит борьба.                                             

Вино

  Поднимем бокалы, содвинем их разом! Да здравствую музы, да здравствует разум!. Как видим, вино у Александра Сергеевича не противоречит ни искусству, ни мудрости. Вопреки, кстати, наркотикам, действующим абсолютно нетворчески.

     Библия, в отличие от Корана, вина не запрещает. Господь даже воду в вино на свадьбе в Кане Галилейской превратил. Христианство (и прежде всего  православие) – это праздник, радость невесты, что «грядет жених в полунощи». Вместо вечного дуализма, опьянение дает человеку ощущение, что истина – вот она, в бокале! – уже найдена. Вся закавыка в том, что это ощущение предвосхищения, что обретение это символическое. В отличие от молитвы, которая всегда «уже-но-ещё-не», опьянение – это всегда «уже», неизбежно сменяющееся утратой, потерей уповаемого. И пьющий об этом знает. В этом трагизм пьянства. Более того, на стадии снижения пьяный полет грозит выродиться в абракадабру – хаос, финальное смешение всего со всем. Тут многое зависит от самого человека.

     Совершенные трезвенники всегда виделись мне людьми холодными и ограниченными. Правильно заметил в свое время Владимир Соловьев, что если человек – свинья, то в пьянстве это свинство ещё более проявится, а если человек иной, то и проявится иное. Вино в некотором роде – зеркало души. Даже монахи и архиепископы иногда не прочь выпить – во славу Божию. И я, конечно, не упустил случая купить в Кане Галилейской бутылку чудесного вина.

   Особый разговор – о русском пьянстве. Кстати, по абсолютным цифрам потребления спирта Россия отнюдь не первая. Но выпить как следует русский человек любит. Читай «Москва-Петушки». Да что там читай: выйди на улицу, особенно в деревне. Пьют, как и живут, «на разрыв аорты». Правда, в последнее время меньше такого стало: в Петербурге, во всяком случае, редко по улицам валяются, Раньше больше было. Европейско-буржуазной осмотрительности набрались, меньше куражу стало. Хотя метафизику национального характера не переделаешь. Не очень ценит русский человек своё (и чужое) земное довольство. Тут и тайное желание пострадать идет в ход. Чувствует человек, что земля сия – не рай, а чистилище. Это у аккуратного немца и домовитого голландца ухоженная земля скоро в «земной рай» обратится, с его изобилием, ювенальной юстицией, эвтаназией, гей-парадами и священниками-гомосексуалистами. На Святой Руси до этого ещё далеко. «Не собирайте себе сокровищ на земле…». Есть в русской литературе «Повесть о бражнике, како вниде в рай» (ХУ11 век), автор которой неплохо разбирался в людских грехах и добродетелях. Неизвестно ещё, кто Богу дороже – предусмотрительный муравей, всю жизнь гребущий под себя, или, к примеру, достоевский Мармеладов и такие, как он, никогда не воображавшие, что достойна их чаша сия. Это не значит, что русское пьянство свято, но оно и не более демонично, чем рассчитанный на тысячу лет покой самодовольного обывателя. Для русофоба пьянство есть едва ли не сущность русского народа, Для меня – её оборотная сторона.                                

Война

               Помнится, в конце 1970-х годов один высокопоставленный американский генерал публично заявил, что есть вещи поважнее, чем мир. Мощная советская пропаганда обрушила на него громы и молнии. А ведь, по сути, он был прав. Какой человек не будет защищаться, если на него нападут? И какая страна позволит отобрать у себя даже маленький островок, если она этого не хочет? В своё время дуэли уносили на тот свет сотни людей, для которых честь была дороже физического существования.

   Любой нормальный – точнее, обладающий традиционными мужскими достоинствами – парень должен отслужить некоторый срок в армии своей страны, хотя есть мальчики, для которых военная служба смерти подобна. Видел в кино, как парашютисты прыгали с самолета, но один их них долетел до земли уже мертвым. Умер в полете от страха – остальным ничего, а ему смерть. До сих пор удивляюсь, как мои родители (военные врачи) прослужили всю Великую Отечественную в действующей армии, отец – майором, а мать – капитаном-орденоносцем. Моя мама – какой я её знал впоследствии, «на гражданке» -- была нервной интеллигентной дамой. Великая Отечественная – искупление февральского революционного греха русского народа. Может, и мне довелось бы послужить. А так я только «дитя победы» ( ноябрь 1945 г.р.).

Сегодняшние родители (многие, во всяком случае) и слышать не хотят о военной службе своих детей. В США армия почти целиком наемная, в Европе – смешанная, зато в Израиле всеобщая воинская повинность, и мужская и женская. И ничего, служат и воюют. В России тоже ходят разговоры о переходе на контракт. Интересно, стали бы солдаты, защищавшие Брестскую крепость или бравшие Берлин, делать это за деньги. Может, Гитлеру просто не пришло в голову предложить им несколько рейхсмарок? А вот американцы, по слухам, предложили в 2003 году  военачальникам Саддама Хусейна соответствующие суммы – и Саддам повешен.

   Воевать за деньги народ у нас не будет. Не говоря уже о том, что денег не хватит. Все эти «боевые» и «наградные»  – капля в море для наших евразийских пространств. Знаменитая Шестая рота Псковской воздушно-десантной дивизии (вторя чеченская) полегла почти вся, но не пропустила «шайтанов».

     В свое время,  в 70-х годах Х1Х века, во время русско-турецкой войны, некоторые российские публицисты писали: «Кто прославляет войну – в штурмовые роты и на стены крепостей». То же самое они писали, когда в 1916 году войска командующего Кавказской армией генерала Н.Н. Юденича также были на пути к Царьграду. Босфор и Дарданеллы были бы наши, и совсем по-другому сложилась бы европейская и русская история ХХ века. Я уже не говорю о том, что русские войска трижды – в 1760, в 1813 и в 1945 -- побывали в Берлине. И в 1812 и в 1941 годах Россия воевала не с Францией и Германией, а почти с объединенной Европой.  

Войны, как и революции -- социальные, политические, религиозные – такая же непреложная грань грешного мира, как болезнь и смерть. Не надо делать вид, что всё это когда-либо исчезнет – то ли при коммунизме, то ли при новом мондиалистском мировом порядке, когда люди (в том числе солдаты) будут  управляться с помощью вживленных под кожу чипов. Армия – это часть государства, признак державы. Поэт-гусар Денис Давыдов мечтал умереть в бою и страшился смерти в собственной постели:

 

                            Я люблю кровавый бой,

                            Я рожден для службы царской!

                            Сабля, водка, конь гусарской,

                            С вами век мне золотой.

 

  Золотой век Дениса Давыдова миновал. Однако ещё не миновала Россия, которая из каждых пяти лет своей истории 3 проводила в боях. Скорее всего, так будет и впредь. Кто не любит своей армии, будет кормить чужую.

А ещё послушай Достоевского: «Великодушие гибнет в периоды долгого мiра, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много-много что злобная насмешка... Положительно можно сказать, что долгий мiр ожесточает людей. В долгий мiр социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, - главное к богатству и капиталу... Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мiр или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами...».

Государство

   Самое холодное из чудовищ (Ницше). Разумеется, это взгляд романтика-индивидуалиста. Гегель за полвека до него определял государство как высшую ступень объективного духа. Если убрать рационалистический пафос гегельянщины, то можно согласиться с Егором Федоровичем. Государство – это не тюрьма, полиция и армия. Государство есть организованная национальная воля к власти/истине. Этим оно отличается от орудия классового господства (марксизм-ленинизм), и от «ночного сторожа» (либерализм).

Разумеется, каждому человеку лично поменьше хочется сталкиваться с государством, даже в самых либеральных странах. Когда меня пару раз забирали в милицию по причине веселого головокружения, я хотел как можно скорее это державное учреждение покинуть. Я уже не говорю о лагерях, зонах, поселениях и т.п. Не дай Бог! Однако ещё ни одна историческая нация не обходилась без государства. Тем более Россия. Самое страшное для нас – хаос.

Всё дело в том, что Россия обречена на мощную, тяжелую государственность – прежде всего своим климатом, размерами многонациональностью. Мы, как известно, самая большая и самая холодная страна на свете. Здесь надо обогревать каждое рабочее место и возить продукцию за тридевять земель. Отсюда её высокая себестоимость, и, как следствие, неконкурентоспособность на мировом рынке. Реальное производство в России невыгодно. Именно по этой простой причине капитализма как такового у нас никогда не было, нет и не будет. И при царе, и при советах, и сейчас государственность у нас, volens-nolens, вынуждено жестко распределять добавочный продукт и природную ренту – хлеб, нефть, золото. Нации, социальные классы и гражданское общество у нас вторичны по отношению к державе. А она в идеале восходит к трансцендентной энергетике Царства.

Вообще говоря, это всегда понимали на Руси, разве что кроме недалеких либерастов. И чувствовал прежде всего сам народ, который любил царя вплоть до 1917 года, потом любил Сталина и сейчас любит (во всяком случае, выбирает) Путина. Власть на Руси носила и носит чрезвычайный и даже революционный характер, в том числе власть царская/императорская. Когда народ просил вернуться Иоанна Грозного на царство из Александровской слободы, он не из «врожденного рабства» это делал, а боялся остаться без благословленного Богом владыки. Семибоярщина показала, что такое шляхетская олигархия на Руси. В 1613 году народу пришлось всем миром ставить царя. Наши нынешние (да и прошлые) «национал-демократы» вывели отсюда некую изначальную враждебность российского государства русскому народу: дескать, из Орды происходит. На самом деле – только единая централизованная держава способна защитить народ от внешних (поляки, шведы, французы, немцы, турки, американцы, китайцы, исламисты) и внутренних (либералы, хапуги-капиталисты и авантюристы) друзей. И как только последним -- при поддержке первых -- удавалось русскую государственность разрушить, хитрость истории делало своё дело: держава восстанавливалась. Правда, стоило это России многой крови.

  Господа-товарищи! Не надейтесь превратить московского царя в ночного сторожа! Не выйдет. Выйдет очередная смута, из которой придется потом мучительно выбираться. Конечно, царь должен быть умен и слушать свой народ – об этом твердили все теоретики монархии. Законный православный Царь, опертый на верные ему благородные сословия (пусть он временно называется императором или даже президентом) – вот судьба России, вот единственно дружественная народу власть. Ни семибоярщина, ни семибанкирщина такой властью обладать не могут. Да, отдельному человеку «по своим надобностям» приходится нелегко на Руси. Жизнь ему медом не кажется. А кто сказал, что она должна такой казаться? «Не напрасно начальник меч свой носит» (Рим.13,4). Но с полицией лучше лишний раз не связываться.

                                             Грех

«Не
понимаю, что делаю; потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю» (Рим.7,15) -- это говорит «апостол языков». Где уж нам, смиренным, с ним тягаться! Один Господь без греха – поистине так. Большинству людей не по силам преодолеть грех. В наше время само понятие греха почти вышло из употребления, во всяком случае, в светской культуре. Мы живем в перевернутом мире, где грех наверху, а добро внизу.

  В начале ХХ века венский психиатр Зигмунд Фрейд открыл так называемое бессознательное в человеке, состоящее из всяких пакостей вроде «эдипова комплекса», тяги с отцеубийству и т.д. – всё на сексуальной почве. Сегодня многие называют фрейдизм шарлатанством. Я с этим совершенно согласен, коль скоро речь о целостном человеке, о его метафизике. Если человеческий дух и душа – не более, чем сублимация либидо, то и говорить не о чем. Даже «педофил» Набоков издевался над «венской делегацией», и был прав.

Однако дело меняется, если фрейдистский «душевный подвал» трактовать как клиническую (психиатрическую) картину греха в людях. Тут и возразить нечего – кроме, разумеется, того, что это именно подвал, нижняя бездна в человеке, отец которой – сам дьявол. И все люди причастны ему именно в силу первородного и личного греха. «Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя» -- это знаменитый 50 псалом царя Давида. Что касается детей, то каждый, наверное, наблюдал, сколь жестоки и эгоистичны бывают очаровательные малыши. Тот же Набоков так описал ребенка в романе «Защита Лужина»: «Наплакавшись вдоволь, маленький Лужин поиграл с жуком, нервно поводившим усами, и потом долго его давил камнем, стараясь повторить первоначальный сдобный хруст». У Тарковского в «Зеркале» показан отвратительно пухлый перекормленный младенец, от которого так и веет тленом…

  Грех – это темный дух, владеющий нами в борьбе со светлым. Противостояние ему – это кровь и пот, это крест, это голгофа. В небесном мире тьма вынесена вовне, в область сатаны, а в нас она сидит внутри. Большей частью мы даже не замечаем этого, как не замечаем воздуха, которым дышим. Вся инфраструктура современного мiра работает на грех, давно ставший нормой в искусстве, науке, философии, СМИ. Половина контента в сети составляет та или иная форма порнографии («грязнописи»). Матерная брань – эта молитва аду – не сходит с нежных уст современных девушек. Самые культурные страны вроде Англии и Франции в 2013 году приняли у себя законы о регистрации содомитских «браков» и разрешили им «воспитывать» детей. Объединенная Европа отказалась даже от упоминания христианства в своей конституции. Епископальная церковь Америки рукополагает «священников»-гомосексуалистов. Там же зарегистрирована церковь сатаны, да не одна. Как выразился в Х1Х веке один римский папа, знамена дьявола быстро продвигаются вперед.

Собственно, ничего другого нам Писание на земле не обещает. «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2Фес.2,7). Есть основания думать, что этот Удерживающий от среды – то есть от нас, людей – уже взят, и мы стремительно летим в пропасть. В духовном плане конец света уже произошел, только не все это заметили. И спасутся лишь избранные, имена которых от века записаны в Книге Жизни. «Напрасно я бегу к сионским высотам, грех алчный гонится за мною по пятам. Так, ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий, голодный лев следит оленя бег пахучий». Это пишет о себе христианин Пушкин. И верующие от неверующих отличаются в этом отношении только тем, что первые каются, а вторые нет. Но это большая разница.                                                           

Демократия

      Великая ложь нашего времени, как заметил в конце позапрошлого столетия К.П.Победоносцев. С тех пор ложность этого «симулякра» многократно выросла. Собственно говоря, демократии как таковой нигде и никогда не существовало, кроме разве «наглядной общины» древнегреческого/древнерусского полиса, население которого умещалось на одной площади. Платон и Аристотель квалифицировали демократию как питательную почву для демагогии и тирании. Избиратель (электорат, изъясняясь современным политжаргоном) обычно руководствуется неким желанием, чувством – «голосуй сердцем» (ельцинский слоган 1996 года). Эти желания и чувства остается только умело возбудить и направить – вот вам и демократия. Говорить от имени народа, править во имя народа – что может быть удобнее для демагогов (букв. «народоводителей)?

  В Европе демократия вошла в моду в эпоху буржуазных революций. Самые кровавые деятели французской революции 1789 года – Марат, Робеспьер -- называли себя «друзьями народа», а их идейный вдохновитель Дидро утверждал, что настоящая свобода наступит тогда, когда последний король будет удавлен кишками последнего попа. (До сих пор удивляюсь, как могла с ним дружить Екатерина Вторая…). Под народом и тогда (и сейчас) имелась в виду именно буржуазия (бюргеры), в отличие от духовенства, аристократии и крестьянства. В Соединенных Американских государствах – этом воплощении буржуазного идеала – демократию поняли как «строй белых вооруженных мужчин». США – это типичный пример классовой демократии, когда словом народ (избиратели) прикрываются финансово-информационные интересы 300 семейств, распоряжающихся национальным богатством огромной страны. Избирательный спектакль между «слоном» и «ослом» -- вот что такое американская демократия. Роли здесь давно распределены.

  Не менее поучителен пример с гитлеровской демократией, когда немецкому народу предложили мировое господство за счет еврейских и славянских «недочеловеков» -- кто же откажется? Забавно звучал термин «народная демократия» (то есть «демократическая демократия», «дважды демократия»), которым при советской власти обозначали строй в союзных СССР восточноевропейских странах. Между прочим, сталинская конституция 1936 года действительно была самой демократической в мире – под выстрелы «большого террора».

Для того, чтобы представлять народ, надо представлять его подлинную веру. В этом смысле русская народная – соборная – православная монархия оказывалась воплощением (моделью, если угодно) образа власти от Бога, а не от похотей жадной и развратной толпы. Пушкин, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Леонтьев, Победоносцев, Тихомиров, Ильин, Солоневич прекрасно понимали и обосновывали идеальную природу православной монархии. К сожалению, на нисходящем пути истории идеалов остается всё меньше. Русская монархия погибла в 1917 году потому, что перестала соответствовать материальным интересам уставшего от войны народа и его закулисных «слуг» -- как правых, так и левых. Достаточно вспомнить т.н. «прогрессивный блок» в Думе, куда вошли «октябристы» вместе с националистами, и вождь последних Шульгин даже отправился вместе с личным врагом Романовых Гучковым на станцию Дно принимать отречение  законного императора…

Однако не так просто выбить православный дух из русского народа. Вопреки марксистско-ленинской оболочке, этот дух в превращенной форме возродился в государственном культе генсеков – особенно «красного императора». Именно такой император водрузил в 1945 году над Берлином и над половиной мира красное знамя. И многие зоркие люди увидели за этим знаменем не «пролетарский интернационал», а русский восьмиконечный крест.

Каждый народ заслуживает своё правительство, это правда. Современные евро-американцы под влиянием мощного «пиара» называют свой постхристианский образ жизни демократией, открытым обществом, свободным миром, на деле рабствуя у рынка и его «ненавязчивых» хозяев, управляющих каждым их шагом с помощью информационно-концептуального программирования (деньги как символический обмен – тоже информация). Сегодняшняя западная «демократия» виртуальна, спекулятивна и симулятивна: «общество брэндов». Собственно, это и есть конец истории.

Что касается России, то здесь ещё бабушка надвое сказала. Наша история ещё не кончилась. Поживём – увидим. Однако в любом случае, демократия – «это способ, с помощью которого хорошо организованное меньшинство управляет неорганизованным большинством» (В.В. Розанов).  В общем, демократия в аду, а на небесах – Царство.

Дурак

Дураки, как известно, бывают разные. Один дурак глуп от рождения, и тут уж ничего не поделаешь. У нас в третьем классе 91 школы сидел на первой парте некто Басалаев, который на уроках непрерывно вертелся и всё «стрелял» в соседей из воображаемого пистолета – пух, пух. Потом, правда, он стал прекрасным водителем трамвая. Сведущие люди рассказывали мне, что среди великих шахматистов встречаются полные идиоты. Подобного гения-идиота изобразил Набоков в своём «Лужине». Вообще ум/дурость не зависят ни от чего, кроме самих себя. Многознание уму не научает. Можно перечитать все книги на свете или сутками сидеть в сети: «осёл останется ослом, хотя осыпь его звездами» (Г.Р.Державин). Нет ничего пошлее ученого дурака, коих я перевидал довольно.

   Совсем другое дело – дурак от Бога, божья дудка своего рода. Мудрость мiра сего есть безумие пред Господом – отсюда юродивые, безумцы, скитальцы как один из коренных русских типов. Иванушка-дурачок, как известно – наша национальная любовь. И конек-горбунок Ивану помогает, а вовсе не его разумным братьям. Рацио, ум, даже диалектический разум лишь играют вокруг материка жизни как золотые рыбки. Иногда красиво, иногда глубоко ныряют, иногда даже над морем выскакивают и поблескивают в солнечных лучах – но не более того…

Нечто совершенно противоположное – умник. Особенно умник от сатаны. «Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог» (Быт.3,1). Но понять жертву Христа бесы не в состоянии. Зато уж в том, что ниже («мировой низ»), они разбираются отменно. И учат нас, грешных. В Писании прямо сказано: «Сыны века сего догадливее сынов света в своём роде» (Лк.16,8). Сколько раз мне случалось наблюдать, как какой-нибудь темный (метафизически) умник «срезает» Иванушку-дурачка только потому, что не в состоянии даже прикоснуться своим хитрым умом к тем вещам, о которых тот наивно и неумело толкует. А если даже в состоянии, то ещё хуже – смехом убьет. И не жди от такого пощады.

Глупость и ум – такие же близнецы-братья, как здоровье/болезнь. И всегда парой ходят. Но только это умным глупцам не поможет.

В качестве забавной иллюстрации к сказанному добавлю вот что. Недавно купил я случайно «Новую газету» -- боевой орган либерастии – и прочем там на первой странице зазывный заголовок: «Политик, если он не мелкий бес и не клоун, должен обязательно обратить внимание на то, как утроен сетевой продвинутый мир». Каждый раз при слове «продвинутый» мне хочется спросить – куда продвинутый? Умный автор «Новой» дает ясный ответ – в рай. Добраться туда, впрочем, оказывается несложно. Надо только подключить свой комп (ноутбук, нетбук, планшет) «ко всемирной сетевой общине распределенных вычислений, включающей в себя миллионы компьютеров, национальность не важна и отсутствует, границ нет, религия является личным делом каждого, никто никого не учит и не мучит, но все в молчаливом согласии отдают свои собственные мегагерцы, купленные на доллары, евро, рубли, юани и шекели, на общее дело продвижения человечества в рай». Ты понял, читатель? Давай свою электронную машинку, подключайся к выработке лекарства против СПИДа – то-то педерастам лафа будет. Грешить так грешить, без страха и сомнений – это и есть рай либерала-глупца. О том, сколько таким способом вырабатывается новых ядов и новых смертельных бомб – молчок. Действительно глупый или только вид делает? Вероятно, и то, и другое. Невдомёк ему, что сеть воспроизводит всего человека/человечество, со всеми егоангельскими и бесовским качествами. И чем совершеннее сеть, тем острее воспроизводит. Война только обостряется, а ему рай подавай. Умник!                                                 

Дух

   В своё время А.Ф.Лосев предложил определять дух идеальное единство всех функций сознания. Это о человеческом духе. Но есть иные духи. 

  Дых дышит, где хочет – этим всё сказано. Он невидим и неслышим, но присутствует везде. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою» (Быт.1,2).  Так начинается Писание. Бог есть Дух,  и Бог есть Свет.  Вечную хвалу поют ему ангельские духи, наиболее к нему приближенные. Существуют тварные духи места (Genius Loci) и духи времени (Zeitgeist) – так сказать, нейтральные духи, примыкающие к более сильным. Эти духи струятся из формы листьев, цвета воды в озере, изгиба тропы в зимнем лесу. Наконец, имеются темные, демонические духи во главе с сатаной, который, как известно, тоже духовен, не женат и мяса не ест. Он наслаждается чистым нематериальным злом, злом ради зла, то есть ради самого себя. 

Разумеется, подобная иерархия существует и среди людей. Обычно принято – во всяком случае, в приличной компании – восхищаться духовностью и клеймить бездуховность. Это, смотря какую духовность. Есть такие духовные «глубины сатанинские», от которых следует держаться как можно дальше. С другой стороны, я знаю множество людей, с которыми бессмысленно и даже кощунственно говорить на «духовные» темы – как горох от стены отскакивает. При этом они – доктора всех наук и члены всех творческих союзов. Видно, что человек равен сам себе, доволен собой, и не сдвинуть его ни в какую сторону – ни вверх, ни вниз. Метафизические истуканы в прямом смысле слова. Хотя нравственно (в смысле, например, взаимопомощи и надежности) – они порой могут дать фору иному «духоносцу». И я всегда это в них ценил, хотя внутренне от них отворачивался. Не сводится дух к «хорошему человеку», хоть убей. Кающийся грешник ближе Духу, чем самодовольный праведник.

Однако романтизм здесь неуместен. Божественный Дух мерит человека изнутри, и только Он может судить людей. А с телесными людьми Духу нечего делать, ведь они почти животные.

Емеля

 Емеля на печи едет. «Ступай, печь, туда, ступай сюда» – хоть к самому царю. Совершенно точная национальная онтология. Не хочу труда, хочу воли и чуда.

В самом деле, что мы, немцы или японцы какие-нибудь, чтобы работать по звонку? Работа не волк, в лес не убежит. В основе бытия – не тягота и забота, а веселье, праздник. «И увидел Бог, что это хорошо» (Быт.1,12). Отсюда и русская лень, и русская незлобивость. Отсюда же и способность до Тихого океана дойти, и в Америку перехлестнуться. И даже Антарктиду открыть. И в космос вылететь. Всё она, печка везет. Да ещё дубинушка помогает: «Эх, зеленая, сама пойдет, сама пойдет, подернем, подернем, да ухнем!». Так пел Шаляпин.

Такой уж Емеля человек – с печки слезать не хочет. Но если слезет – мало не покажется. Илья Муромец ведь тоже тридцать лет на печи сидел. А потом пошел… А его родственник Микула Селянинович, крестьянского (христианского) рода мужик – тот вообще Змея Горыныча запряг и пахать заставил: пусть себе тянет. Потому что земля не моя или твоя, а Божья. И Бог сам всё даст, если захочет, как дал он Святой Руси дали неоглядные и богатства несметные. Чтобы этак лет двадцать на нефтяной игле посидеть, и расслабиться слегка. А потом опять пойти, потому что есть место, где пройтись богатырю, на зависть окрестным народам. Вон бедные японцы и китайцы, как муравьи, вкалывают, а праздника у них нет. 8 дней отпуска в году. И глазки узкие, все очки одели. Какой уж в очках праздник… 

  Любит Господь свою Русь, любит. Иначе как бы она прожила уже больше тысячи лет со своими Емелями Селяниновичами и Микулами Поповичами. А раз любит, то и наказывает, как строгий Отец. «Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьёт же всякого сына, которого принимает» (Евр.12,6). Ох, как больно порой бьёт. Значит, заслужила, милая. Забыла, чей хлеб ешь. Ну, ничего, Господь напомнит.

А пока – мчится Русь-Тройка, и постораниваясь, дают ей дорогу другие народы и государства. Это ещё хохол Гоголь заметил. Почти все уже у желтого дьявола в кармане, а на Руси никак капитализма не получается. Емеля в рабство к нему не хочет. Не идет, каким кнутом его ни бей, и каким пряником ни привлекай. Двенадцать матросиков с самим Иисусом Христом во главе не позволяют. Лучше уж на печке с Емелей нестись или на лихаче с Катькой. Пусть другие на символический обмен суетятся. А нас печка сама до Суда довезет. Конечно, если Господь поможет.

Женщина

  Женщина -- загадка, сфинкс. Совсем как природа у Тютчева: и тем она сильнее губит, что может быть, загадки нет и не было у ней.

  В самом деле, подобно природе женщина не предается рефлексии, и тем более, самокопанию. Исключения лишь подтверждают правило. Когда мужчина смотрит на женщину, он воспринимает, прежде всего, её лицо и тело, а потом уже её слова. Верна поговорка, что мужчина любит глазами, а женщина ушами. Женщина/природа явлена как некая цельность-телесность, тогда как у мужчины телесность может почти вовсе отсутствовать. Как заметила мне когда-то одна дама, мужчина должен быть чуть-чуть красивее черта. Женщина, как и природа, не знает гамлетовских колебаний. Если любит, то любит, если ненавидит, так ненавидит. Помнишь, как у Бунина:

                               Мне крикнуть хотелось вослед:

                               Воротись, я сроднился с тобой!

                               Но для женщины прошлого нет,

                               Разлюбила, и стал ей чужой.   

Как ни странно, именно по этой причине – вечно настоящее, вечно женственное – нет более верного существа, чем женщина. Разумеется, поскольку она любит – отца, жениха, сына, внука. И роды примет, и в гроб положит – всё женщина. Наташа Ростова у Толстого поднимает пеленки своего ребенка как знамя. Европейская кинозвезда Марина Влади, например, бегала для своего любимого в магазин за водкой. И в Сибирь прекрасная дама за тобой поедет, если в её глазах ты этого заслуживаешь. Всё вынесет русская женщина по любви. Не рассуждая, не раздумывая, часто сама не зная почему. Меньше всего разгадку себя являет сама женщина -- как самосознание, как личность. Она просто живет, как умеет. Феминизм как постидеология спекулирует на соблазнах ложного равенства. На самом деле женщина как произведение божественного искусства не нуждается ни в каких уравнениях – и так хороша.

Цельность женской природы сохраняется и в элементе духа. Женщине не надо ничего никому доказывать – кроме Бога. Но уж Богу она делается верной до конца, если полюбит его всем существом, включая тело. Мария Магдалина, Мария Египетская, Жанна дАрк, боярыня Морозова, Ксения Петербургская, Матрона Московская… Их множество, этих избранниц Христовых. Великая княгиня Елизавета Федоровна, сброшенная в шахту в Алапаевске вместе с князьями царской крови, и там продолжала помогать умирающим и молиться за них, пока не умерла сама. Недавно я побывал в Святой земле в монастыре Марии Магдалины, прикоснулся к мощам преподобномученицы  Елизаветы. Не случайно у Креста на Голгофе остались одни женщины…

Но есть и темная сторона женской природы. Не рассуждая и не колеблясь, женщина способна упасть так низко, как, наверное, не снилось никакому мужчине. Женский алкоголизм, как известно, не лечится, Злоба и коварный обман со стороны женщины тем страшнее, что совершается он с той же непосредственностью, что и акт любви. Заслужить женское проклятие опасно. «Будь ты проклят. Ни словом, ни взглядом окаянной души не коснусь. Но клянусь тебе раем и адом, чудотворной иконой клянусь, и ночей наших пламенным чадом – я к тебе никогда не вернусь» (Ахматова). Главные героини-женщины Достоевского – Полина, Настасья Филипповна, Грушенька – сплошь инфернальницы («садо-мазо»), вдохновенно мучающие людей и страдающие при этом сами. В своей темной энергетике женщина становится главной соперницей Бога в глазах мужчины – суккубом.

   Итак, женская ипостась человека – особая мысль Создателя. Природа женщины проста в том смысле, в каком прост (непротиворечив, самотождественен) всякий законченный шедевр. Она довлеет себе. Разгадка её – она сама, и ничего более. Однако в качестве невесты Христовой женщина способна на полное самоотречение, и тогда прав Пастернак: «А ты прекрасна без извилин, и прелести твоей секрет разгадке жизни равносилен».

Зло

  Легче всего избавиться от зла, назвав его добром. Так, собственно, и поступает Европа уже лет триста. Романтики, нигилисты, символисты, экзистенциалисты, метаметафористы – кто ещё? Все, кому этого хочется. Как пел Галич в своё время -- и я не прочь, и вы не прочь, и все не прочь.     

        Выше – я писал уже об Абсолюте, являющемся Творцом и источником Всего (универсум, всеобщее). Это Всё – как земное, так и небесное – оказывается плодом осуществления всевозможности в творческом акте Отца. Господь, как солнце, посылает свет на праведных и неправедных. Жизнь и смерть, бытие и небытие, радость и страдание, полет и падение в равной мере являются характеристиками твари. Именно по этой причине нельзя сказать, что зло в этом мире является только результатом грехопадения ангелов и людей. Зло коренится глубже – в самой возможности зла, которое предпочитает часть тварей (ангелов и людей) по своей воле. В таком плане зло (черт, бес) не менее реален, чем добро (ангел). Бытие и небытие в соотносимых мерах присущи человеку и всему космосу, и потому он постоянно пребывает (колеблется, «осциллирует») между тем и другим. «И веселью и печали на изменчивой земле боги праведные дали одинакие криле» (Е.Баратынский).

Но картина решительно меняется, когда в мир приходит Христос-Спаситель. Приходит и говорит: «Я и Отец – одно». Именно за это – за отождествление себя с Богом -- его и покарали иудеи. Если Иисус Христос и Бог – одно (то есть обладают одной природой при различии лиц), это значит, что Абсолют-Бог внутри собственной природы есть абсолютное благо, хотя в тварном сущем имеет место очевидная онтологическая равномощность блага и зла. Абсолют-Отец жертвенно отождествляет себя со своим богочеловеческим Сыном-Логосом, в то время как в бытии попускает эквивалентное ценностное противостояние тьмы и света. Допускает антихри ста, князя мира сего, и его войну с Сыном. И жертва Христа -- а, значит, и самого Отца в ипостаси Сына – есть стратегия победы в этой войне. И война эта будет длиться, пока существует вселенская история – вплоть до конца мира.

Конечно, всё дело тут в свободном выборе архангела-змея (в вечности) и человека Адама (во времени). И каждого из нас. И того или иного народа, культуры, цивилизации. Бог-Абсолют никого не насилует, и даже никого не судит, но весь суд отдал Сыну. И Бог-Сын – как, впрочем, и змей -- никого не заставляет себя любить: «Симон Ионин! любишь ли ты меня?» Если  не знаешь Христа, или мало его любишь, а больше любишь Деннницу, то попадаешь в змеиную нору, в онтологическую область его противника – метафизически не менее реальную, а в экзистенциальном (тварном) отношении более привлекательную, чем трудные пути восхождения, христианской аскезы, монашества, многочасовых богослужений, не говоря уже о кровавых муках. Более того, эта область сулит наслаждение гибелью. «Чую с гибельным восторгом – пропадаю!». Проницательные слова по поводу этой «трещины в бытии» произнес в России в начале ХХ века Розанов, а на глазах у всех тогда же испытал её (вплоть до страшной гибели) «святой черт» Григорий Распутин. Блок откровенно писал: «Сидит во мне Гришка…». Да в ком он не сидит?

О божественных тайнах выпытывать не надо. Не нашего ума это дело. Знаем только, что Господь всё может, и что Он выше всех противостояний, которых для него не существует. Совершенный выше своего совершенства, по формуле Льва Карсавина, а это и значит, что Бог есть Любовь. Слепящая тьма – как солнце, если на него посмотришь.                                                                    

Истина

      Истина – это естина, это то, что есть. Так, во всяком случае, утверждает наука корнесловия. А так как поистине есть только Бог, то Бог и есть истина. «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин.14,6).

   Трудно нам, людям, это понять. Ведь мы не в бытии пребываем, а в бывании, не в сущем, а в существовании. Наше существование радикально расходится с нашей сущностью. Здесь наша трагедия, Истина-для-нас не совпадает с истиной-в-себе.

    Прекрасное трудно, по слову Платона. А истина ещё труднее, и именно потому, что её никому не докажешь. Даже самому себе. Нет таких средств, ни логических, ни чувственных. Истина не выводится ниоткуда. Она аксиоматична. В Россию можно только верить, а в Бога – тем более. А всё, что не есть истина, дано нам здесь и теперь: вот оно, пощупай, погладь, понюхай. Как писал циник Розанов, без обеда не проживешь. а без Бога очень даже можно. И миллионы людей живут. Прямо сказать, большинство живет. Отсюда все разногласия и беды, вплоть до безумия.

С другой стороны, истина всегда с тобой, только руку протяни. Днем, утром, вечером и особенно ночью, когда не спится. Иван Ильин в «Аксиомах религиозного опыта» придавал большое значение бессоннице, и правильно делал. Есть время побыть наедине с собой. «Жизни мышья беготня, что тревожишь ты меня?» (Пушкин). А вот у Блока:

Повеселясь на буйном пире,

Вернулся поздно я домой;

Ночь тихо бродит по квартире,

Храня уютный угол мой.

Слились все лица, все обиды

В одно лицо, в одно пятно,

И ветр ночной поет в окно

Напевы сонной панихиды…

Вот тут придет к тебе истина, и спросит: как дошел ты до жизни такой? Примерно так, как спрашивал своих буйных воспитанников – обитателей подросткового лагеря для «трудных» -- воспитатель Паша (фильм «Пацаны» Динары Асановой): какое доброе дело ты сегодня сделал? И больше частью окажется, что никакого. Так себе, крысиные бега, мелочишка суффиксов и флексий. Как Павел Иванович Чичиков, суетился по своим надобностям, вот и всё. Повседневность. Правда, Чичиков мертвые души скупал, и вообще очень уж округленный, средненький был, что дало основание Мережковскому отождествить его с русским чертом (черт = середина). Что ж, есть такой резон. И все мы отчасти Чичиковы – до тех пор, конечно, пока Господь не встряхнет как следует то ли тебя лично, то ли всю Россию. Вот тогда истина и выявится.

   Истину нельзя знать, в истине можно только быть. Знать можно, что дважды два – четыре, и что Волга впадает в Каспийское море. Однако это не истина, а наблюдение на уровне «здравого смысла». Выше его и ниже его и параллельные линии сходятся, и Чеширский кот пропадает раньше, чем его улыбка. Почитай теорию множеств – там часть не только равна целому, но порой и больше его. Совсем как в заповедях: первые станут последними, а последние – первыми. Сказано ведь, что «как молния, сверкнувшая от одного края неба, блистает до другого края неба, так будет Сын Человеческий в день Свой».(Лука.17,24).  Вот это и есть истина. А пока мы питаемся её энергиями, проливаемыми в мiр – нетварным светом, о котором писал свт. Григорий Палама. И благодарим за него Творца.

                                          

История

 Борис Пастернак  так думал об истории:

 

Однажды Гегель ненароком

 И, вероятно, наугад

 Назвал историка пророком,

Предсказывающим назад.

 

Это совершенно правильно. История – точнее, историография и историософия – это война, это борьба мифов. Мифов не в смысле голой выдумки, а в смысле единства события и его ценностной интерпретации, от которой не свободен никакой учебник, никакая фактологическая (даже самая скрупулезная) монография. Тем более, никакая газета или телепередача. Фактов вне истолкования не существует – это ещё Кант показал. История есть проекция нашего взгляда, наших ценностей в прошлое, так же как любая футурология – это бросок нашего взгляда туда, где нас ещё нет. Я говорю, разумеется, не о нарочитом обмане – речь о природе человеческого ума.

  В марте 2013 года в великолепном Артиллерийском музее (николаевский кронверк) в Петербурге проходила представительная конференция, посвященная 400-летию династии Романовых – тех самых, что построили великую державу.  Проводил её Собор православной интеллигенции. Среди участников были священнослужители, писатели, ученые – около 20 докторов и кандидатов наук. Все православные христиане. И тем не менее – какой разброс мнений! Один ученый сравнивал Петра Первого с византийским императором Константином. Другой называл Петра и почти всех Романовых строителями рабовладельческой империи. Наконец, третий утверждал – со ссылкой на св. Иоанна Кронштадтского, что царь – это живая икона Бога. Откуда такие разноречия? Я думаю, что это прекрасная иллюстрация устройства нашей мысли, которая всегда и во всем (даже в математике) опирается на определенную ценностную предпосылку, аксиому, веру. Иначе и быть не может.

Всем известно, какая яростная борьба за историю ведется в современных российских СМИ: стенка на стенку. Тут не единомышленники, а откровенные и непримиримые враги. «Поединки» и «суды времени» захлестывают телеэфир, и даже единый учебник истории не заставит их замолчать.

Конечно, это знак. Это значит, что наша история (то есть наша жизнь) не окончена. Мы ещё не теплые, как наши соседи на Западе; мы или холодные, или горячие. У нас до сих пор идет гражданская – а, по сути, религиозная -- война, начавшаяся (цивилизационно и социально) ещё с петровской революции, а метафизически – гораздо раньше. «О Русь, каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?» -- вот роковой вопрос, над которым мы бьемся уже триста лет. Когда молодые ведьмы танцуют в храме Христа Спасителя – это один ответ на поставленный вопрос. Когда бывший студент духовной семинарии становится «красным императором», а потом восстанавливает патриаршество и собирает в Москве Всеправославное предсоборное совещание (1948 г.) – это другой ответ на поставленный вопрос. А когда современный казачий старшина, потомок уничтоженных троцкистскими карателями воинов Дона, называет себя православным коммунистом (сам слышал) – это третий ответ на тот же вопрос. Наивный Фукуяма решил, что с распадом СССР история кончилась, потому что либерализм победил во всем мире. Но Россия жива. И тут скорее прав Хантингтон со своим войнами цивилизаций. Вернее было бы говорить о войне духов. Как написал в своё время замечательный русский поэт Юрий Кузнецов:

                                Это снова небесные битвы

                                Отразились на русской земле.

 

     Нет никаких «законов истории», есть война змея с Христом, длящаяся до конца времен. В этом смысле история никуда не идет. Всё, что разворачивается во времени, уже давно произошло в вечности.                                          

Культура

  Один из персонажей пьесы немецкого драматурга Ганса Иоста  «Шлагетер» (1933) произносит: «Когда я слышу слово «культура», я спускаю с предохранителя свой пистолет». Эта фраза ошибочно приписывалась чуть ли не всем вождям Третьего германского рейха. Однако по существу здесь констатируется мировоззренческой и, в конечном счете, религиозный смысл культуры. Культура – это то, что вокруг культа, это светская форма религии, это человеческая проекция божественных энергий. Если же это энергии демонические, то и культура становится темной, страшной, разрушительной. Именно такой, какой она всё больше становится теперь.

Рискну сказать, что 2013 год стал последним годом христианской Европы. Именно в этом году Франция и Англия приняли у себя законы, не только легализующие гомосексуальные «браки», но и разрешающие им брать на воспитание детей. Это конец. Европейцы окончательно – в самом деле – утратили различение добра и зла. Они искренне их отождествили. Собственно, в культуре это произошло уже давно ( от Уайльда до Пазолини), но на уровне государственного закона это впервые. Ещё с Леонардо и Караваджо европейский Ренессанс начал утверждать в центре вселенной грешного человека вместо святого Бога, и так прочно его утвердил, что великий немец Фридрих Ницше оказался прав, заявив: «Бог умер. Мы Его убили — вы и я!». Сегодняшняя западная культура (и та часть русской культуры, которая разделяет её судьбу) – это смесь коммерческого аттракциона (деньги) и т.н. «артхауза», на знамени которого написано – смерть. Европейский модерн убил Бога, постмодерн добил человека. Осталась игра в религию, в культуру, в саму жизнь. Для развлечения ставятся спектакли, снимаются фильмы, пишутся книги, но всё это именно не серьёзно, понарошку.  

     В начале этой книги мы отметил, что культура с самого возникновения несла на себе некое темное пятно. Как помнит образованный читатель, первыми строителями городов, мастерами орудий из меди и железа и музыкантами явились именно потомки братоубийцы Каина. Культура есть замена богообщения; в раю культуры – и даже одежды – не было. И мне, как русскому православному человеку, радостно отметить, что на Святой Руси культура никогда не занимала такого господствующего положения, как в Европе. В этом плане Россия некультурна – и слава Богу! Лучшие русские создания – это иконы, храмы, монастыри, это святые люди. Здесь человек преодолевает культуру, возвращаясь к самому Творцу. Такова русская культура при любой власти – и при царской, и при советской. Такова она и сейчас – при воровском капитализме. В отличие от постхристианского Запада, она в сердце своем никогда не принимала грех за норму. А когда грешила, то каялась. И есть надежда, что так будет до конца истории.

Либерализм

Либерал – благородное слово! Почти такое же, как слово «свобода». Собственно, либерализм и означает «свободопоклонничество». Как и модерн в целом, либерализм зарождается в Европе в эпоху Ренессанса, развивается в идеологии Просвещения и достигает расцвета в ХХ веке. Самые главные диктатуры ХХ века – империализм, фашизм и военный коммунизм суть не что иное, как продукт – и одновременно реакция – на «религию свободы». Любая человеческая практика в глубине своей религиозна: выбор пути. Классический либерал выбирает свободу – это его право.

  Другое дело, что свобода по сути своей дуальна.. Есть две свободы – «от» и «для». Свобода для Бога и свобода для сатаны. Исходный, первичный либерализм – это требование свободы и равенства людей независимо от их наследственного социального статуса. Под этими лозунгами французская буржуазия шла на баррикады против феодализма в ХУ111 веке. И здесь можно усмотреть даже след христианского послания: нет ни раба, ни свободного – все равны перед Господом.

Наши новые либералы суть избранники темной свободы, так как в их устах это слово означает что угодно, только не восхождение к более высоким онтологическим горизонтам. Наоборот, оно означает снижение. Сегодняшние либералы требую свободы совести – то есть права не верить в Бога. Они требуют свободы любви – то есть права жить без таинства венчания и деторождения. Они требуют свободы гомосексуализма – то есть права на величайшую мерзость перед Богом. Они требуют свободы от нации и Отечества – то есть права жить там, где меньше налоги, а всё остальное неважно. Они требуют свободы смеха надо всем священным…

Однако смеется тот, кто смеется последним. Выстроенная по либеральным лекалам вселенная не устоит и одного дня. И Запад, и особенно Россия держатся пока только на том, что у них ещё осталось нелиберального, традиционного. Свобода – это великий дар Божий, но свобода – это условие, а не самоцель. Весь вопрос в том, с кем заключено это условие…

Маленькая иллюстрация. В январе 2015 года в Париже мусульманскими боевиками была расстреляна редакция либерального сатирического журнала «Шарли», печатавшего карикатуры на Магомета. Через день на марш протеста вышла вся Франция, и даже вся Европа. Но какие плакаты они несли? «Мы все Шарли!». Убийство есть преступление, но им не пришло в голову задуматься об оскорблении святыни. Либералам враждебно всё святое, кроме собственного права на отрицание. Их свобода пуста, и потому в Париже вполне может появиться «Мечеть парижской богоматери».                                                      

Личность

Личность создана по образу и подобию Творца, и именно её любит Бог. Человек как личность – это свободное, уникальное, волевое и творческое существо, наделенное духом, душой, разумом и телом. Будучи по своей тварной природе рабом Создателя, человек как личность предназначен к тому, чтобы по любви стать его сыном. Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом – вот тайна личности.

   Конечно, ничто тварное не следует абсолютизировать. В отличие от персоналистов, я не склонен обожествлять индивидуальность ни в каком плане. Бог не нуждается в человеке, но он любит его и дарит ему бытие от избытка. Свободное испытание границ области Христа и антихриста и есть смысл личной жизни каждого из нас – на земле, и после земли.

Однако всё лучшее в глубине имеет личный характер. Вера, надежда, любовь, счастье – равно, как и неверие, безнадежность, ненависть, горе – сугубо личные качества/энергии человека. Это не значит, конечно, что личное по определению противостоит общему, соборному, как думают либералы. Литургия, по гречески – это общее дело, и знаменитое русское слово соборность и означает единство общего и личного в любви и вере. Здесь сама обшность носит личный характер. Церковь принимает лично каждого, однако под сводом храма множество личностей оказываются мистическим единством в Боге. Личному враждебно безличное, нумерологическое, мертвое

   Так или иначе, всё человеческое тотально балансирует между личным и безличным, начиная от веры и кончая физиологическими стремлениями смертного биологического тела. «Мой брат осёл» -- говорил про своё тело Франциск Ассизский, и брал его на воспитание. Православные святые призывали мирян отдать «Богу богово, а телу – телово», хотя сами могли уходить в пустыню питаться водой и акридами. Таинство брака, благословение деторождения – одно из церковных таинств. В христианстве личное и всеобщее, духовное и телесное не оппозиционны друг другу, как во многих восточных учениях. В истоке и в пределе (альфа и о мега) они совпадают, хотя расходятся на грешной земле.

Особенно значима личность в половой любви. Именно любовь делает безличное, темное радостным и светлым. И хотя земная любовь – прежде всего, любовь мужчины и женщины – также преходяща, как и всё остальное (от любви до ненависти – один шаг), именно высокий эрос превращает безличный пол (секс, на котором держится продолжение рода) в судьбоносную встречу с единственной/единственным. Которая, впрочем, может обходиться без деторождения, о чем писал Вл. Соловьев в своём «Смысле любви». Здесь корень древнего мифа об андрогине, получившего христианскую интерпретацию во множестве произведений мировой культуры, от Данте и Петрарки до Розанова и Вышеславцева.

  В личном заложена и драма любви. Если ты для меня – всё, то с концом этого чувства (а он неизбежен) наступает трагедия мирооставленности, заброшенности в пустое бытие (почти небытие). Читай «Страдания молодого Вертера». Кроме личного, есть ещё Сверхличное, Трансцендентное, и забвение о нём приводит в тупик. Отсюда неврозы и самоубийства на почве половой любви, отсюда измены, распад семей и страдания детей. Жизнь сложна, как говаривал мой друг-философ.

Уникальный Лик, повседневное лицо и лукавая личина – таковы грани человеческой «онтологии жизни». Тут прав о. П.Флоренский. И надо честно признать, что их пересечения до конца не развязать на земле. Разве что на уровне святости. Впрочем, Господь своих знает. На это вся надежда.                                                       

Любовь

      В своё время я написал довольно большую статью «Феноменология любви у Пушкина». Пушкин творил по любви, в акте рождающего эроса, и в этом смысле он подобен Абсолюту, посылающему свет на праведных и неправедных. Однако в личном духовном избрании пушкинский гений с Духом, а не только с Бытием. Такова любовь: благословляя и утверждая сущее, данное, она тайно влечется к заданному, к неявленному, к иначе возможному.

Подлинная любовь – это прежде всего счастье узнавания. Любя другого/другую и встречая ответную любовь, человек в некотором роде перестает быть человеком.. Как будто раньше он был человек, а теперь орел, и лети, орел, в поднебесье. «Крылатый эрос» -- выражение «валькирии революции» Александры Коллонтай – не так уж далеко от правды. Разделенная любовь-встреча, несомненно, одна из бытийных вершин в скорбном земном существовании. И телесная близость здесь продолжение духовной. «Мы меняем души, не тела», по Николаю Гумилёву. Уверен, что Господь благословляет такую любовь.

Другое дело, что человеческая любовь, как и всё в этом падшем мире, конечна и несет на себе печать разъединения. В этом драма единого на потребу. «Ты мне не можешь заменить весь мир, но ведь и он тебя не может». Есть онтологическая «лествица» любви, от высшего к низшему и наоборот. Любя одну женщину, я выбираю её вопреки всем иным. Любя Россию, я предпочитаю её другим странам и народам, и даже готов воевать против них. Любя Бога, я стремлюсь к Нему, отвергая иных богов. В этом смысл монашества, иночества. "Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей" (1 Ин. 2,15). Любовь избирательна и ревнива. Для того, чтобы подняться до христианской всепрощающей любви (вплоть до любви к врагам), надо отряхнуть прах здешнего бытия со своих ног. Но это трудно.

Однако и святость без любви не нужна Богу. «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы» (1 Кор. 13, 1-3).

Поистине, Бог есть любовь, и любовь есть бог (энергия Бога, «низшее божество», по выражению прп. Григория Паламы). Чем больше любви, тем больше Бога. Потенциально человек может и хочет любить всё (вечно), но реально способен любить лишь отдельное (временно). Разрешение этой роковой антиномии любви возможно только в Царстве Небесном.

                                       Монархия

Монархия – самый красивый образ государства. Бог на иконе, царь на троне – что может быть лучше? Разумеется, речь о подлинной христианской монархии, когда верующий миропомазанный самодержец отвечает за свою страну перед Творцом в союзе – в симфонии -- с церковью. Я не говорю сейчас о разного рода «превращенных формах», вроде восточной деспотии или военной империи типа римской. Известно, как римские императоры гнали христиан. Впрочем, другой римский император – Константин Великий – христианство признал и утвердил, а его мать Елена нашла Крест и Гроб Господень. Военные императоры тоже разные бывают.

  Как и все советские дети, я был воспитан в презрении к самому слову «царь», хотя, конечно, смутно представлял, о чем вообще идет речь. Кроме того, моя бабушка по отцу была революционерка, социал-демократка и «друг Горького». Она воспитывала меня, напевая на французском языке «Марсельезу», или такие злободневные для 1905 года куплеты:

 

                              Царь испугался, издал манифест –

                                 Мертвым свобода, живых под арест.

 

Сегодня всё, что напоминает государство, с ненавистью топчут во всём мире, и я твердо уверен, что единственное спасение России (если, конечно, останется, что спасать: на Западе уже не осталось) – это соборная, народная, православная монархия, включающая в себя аристократию и демократию «в снятом виде».

В 2015  году даже законченный оптимист понимает, что мы живем во времена всяческих кризисов, и одним из главных среди них является кризис государственности. На наших глазах в Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других местах «цветные», то есть хорошо срежиссированные, революции пожирают одно государство за другим. Да и на цивилизованном Западе современные государства с большой натяжкой могут носить это гордое имя.

Нравится это кому-либо или нет, мы должны признать нисходящий, инволюционный характер государственности на Западе и отчасти в России – в той мере, в какой она разделяет судьбу Запада. Однозначно прогрессируют только технологии – все остальное, по меньшей мере, спорно.  

  В свое время онтологическую природу государства отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением божественной гармонии космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). В Средние века верховная власть признавалась божественной на протяжении многих столетий – коронация европейских королей происходила в Риме.

Однако, начиная с ХУ11 века, в Европе развивался процесс постепенного слома классической христианской парадигмы Средневековья. Эпоха Возрождения инициировала новый – модернистский проект для государства. Реформация в Германии отделила власть от церкви, в Англии король создал собственную церковь. После кровавой французской революции конца ХVIII века модернистский принцип в политике и культуре делается господствующим. Точкой приложения власти теперь оказывается государственность как таковая, уже не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом). Собственно, наполеоновская диктатура, несмотря на весь свой имперский военно-политический арсенал, отодвинула сектор власти в Европе еще дальше от центра – от государственности к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще. Буржуазные революции сделали свое дело.

Что касается современной Европы, то здесь традиционная национальная государственность превратилась в несколько архаический инструмент управления, явно отставая по своей социальной эффективности от могущественных «сетевых сообществ» – автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т. п.). В сущности, дело идет о мягкой репрессии западных народов, превращаемых посредством искусных политтехнологий в самодовольных сытых рабов, гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», но не отдающих себе отчета в собственной полной управляемости и безответственности.
  В отличие от Европы, Россия – и прежде всего русская власть – не проделала (во всяком случае не проделала до конца) подобного нисходящего движения. Со времен Ивана Грозного с его образом священного царства (Третьего Рима) русское политическое сознание все более утверждалось в том, что Россия – страна не европейская, существующая по другому принципу. Вопреки Европе русская история разворачивается по религиозной вертикали, а не по прагматической горизонтали.

Империя Романовых – яркое подтверждение сказанному. Конечно, жестоким был Петр Великий: достаточно сказать, что в ходе петровских реформ население страны уменьшилось почти на четверть. Именно Петр разрушил древнюю православную симфонию церкви, народа и державы, отменил патриаршество и пытался построить нечто вроде европейского абсолютизма в протестантском духе. Однако где бы мы были сейчас без Петра? Можно сколько угодно осуждать его кровопийство («указы написаны будто кнутом»), но вся последующая судьба Отечества подтверждает его общерусскую и мировую правоту. Постпетровская Россия с ее Санкт-Петербургом, Пушкиным, Достоевским и Блоком – это вечный памятник воле и делу Петра. В контексте большой истории России, относительно магистральной линии ее вселенского служения, нет сомнения в том, что петровские преобразования, и прежде всего заимствование западных технологий, модернизировали Россию, но не убили святую Русь.

Теперь о Николае I – еще одном излюбленном персонаже либерально-демократических страшилок. В декабре 1825 года, в самом начале своего царствования, он подавил государственный мятеж, грозивший России не меньшим хаосом, чем 1917-й, и заслужил ненависть революционеров всех мастей. Если либералы прозвали его «жандармом Европы», то как назвать вдохновителей англо-французской агрессии против России в Крымской войне – тех самых «светочей прогресса», которые так нравятся нашим свободолюбцам? Может, это была благодарность Европы за освобождение от Наполеона? Кстати, именно при Николае I Пушкин стал другом царя, официальным историком империи и написал грозные стихи «Клеветникам России». Именно в царствование Николая I Гоголь сложил свою поэму о Руси-тройке.

Что касается трех Александров – Благословенного, Освободителя и Миротворца, то сегодня очевидно их выдающееся положение в отечественной истории. Первый из них «взял Париж и основал Лицей», второй освободил русских крестьян от помещиков и славянские народы от турок, третий мог спокойно сказать Европе, чтобы она подождала, пока русский царь удит рыбу.

Наконец, последний законный русский государь – Николай II. Вероятно, никто не вынес – и уже при жизни – столько клеветы, сколько он. Волей судьбы Николай Александрович Романов оказался «крайним» в той цепи нисхождения нашей и общеевропейской истории, которая вела от христианской монархии к сетевой манипуляции олигархических кланов – «новому прекрасному миру». Пресловутое отречение Николая II – акт, направленный на спасение русской крови от междоусобицы в условиях, когда большинство правящей элиты (как правые, так и левые) уже вошло в зону социального соблазна, подтолкнув туда же и уставший от затянувшейся войны народ.

Так или иначе, Романовы – одна из самых успешных династий в мировой истории, начавшая почти с нуля. После Смутного времени Московия представляла собой развалины царства Рюриковичей, по которым бродили лихие люди. И всего через 100 лет громами Гангута и Полтавы Россия заявила о себе как о мощной военной державе; при Елизавете Петровне была запрещена смертная казнь и русские войска первый раз вошли в Берлин; при Екатерине Великой взяла Крым (в 2014 году Путин вернул его) и нейтрализовала воинственную Польшу, а в 1814 году разгромила фактически объединенную Бонапартом Европу в самом его «логове» – Париже. Еще со времен Ивана Грозного Россия двинулась через Сибирь к Тихому океану, в конце ХVIII века достигла берегов Америки, а в 1820 году открыла Антарктиду. В определенном смысле – по праву геостратегического освоения – она становилась империей четырех континентов. Если бы Россия сохранила набранную в начале ХХ века экономическую динамику, она, как подсчитано специалистами, к 1940-м годам вышла бы на первое место в Европе (или даже в мире) по уровню своего хозяйственного и технологического развития. И до Москвы и Волги немцы в Первую мировую войну не дошли – бои шли в Галиции и Польше. И до Победы тогда оставалось несколько месяцев. Но Бог судил иначе, и мученик Николай причислен теперь к лику святых вместе со всем своим зверски убитым семейством.

Наиболее серьезным упреком монархии Романовых являются, во-первых, «синодальный плен» церкви и, во-вторых, крепостное право. Однако во времена Синода петербургские императоры оставались такими же благословленными на царство христианскими государями, как и до Петра. Что касается зависимости крестьян от помещиков, то вопреки либеральным преувеличениям крепостное право осуществлялось на Руси во многом как родовая организации жизни. Династия Романовых создала и по мере сил поддерживала великую православную империю и культуру. Другое дело, что не надо Романовых идеализировать. Один Бог без греха.

   Возможно, Россия сегодня – это единственная в мире страна, сохранившая религиозный потенциал жизни и культуры в отличие от нехристианского Востока и постхристианского Запада, практически расставшегося с верой уже в эпоху Просвещения. В основе отечественной цивилизации лежит устойчивая духовно-онтологическая структура, которая воспроизводит себя под разными именами и знаменами на протяжении вот уже тысячи лет. Внешне она напоминает знаменитую матрешку, в сердцевине которой находится религиозно-языковое ядро – православная вера и русский язык. Вокруг этого ядра с течением времени наращиваются цивилизационные оболочки – культура, государственность, технологии. Отсюда и наше национальное отношение к власти, собственности и свободе. Об этом достаточно сказано выше.

Нам, живущим в современной России, необходимо взять в ХХI век все лучшее, что было создано предками в истории – и царской, и императорской, и советской. Кто способен возглавить страну – законный Государь или компания лукавых демагогов? Ответ очевиден. Кстати, по нынешней конституции у Президента больше полномочий, чем у последнего Царя Николая Второго.

  Через несколько лет после ритуального убийства Государя, уже в эмиграции Георгий Иванов сложил своего рода эпитафию последним Романовым, а вместе с ними и всей старой России:

 Эмалевый крестик в петлицеИ серой тужурки сукно…Какие печальные лицаИ как это было давно. Какие прекрасные лицаИ как безнадежно бледны -Наследник, императрица,Четыре великих княжны...                   

Мужчина

До 1917 года в России говорили, что мужчина состоит из мужа и чина. Сегодня муж превратился в достаточно формальную единицу, потому что нередко жена более состоятельна (в том числе финансово), чем он. Что касается чина – всё осталось по-прежнему, с той поправкой, что чин часто неотличим от бизнеса. Деньги идут к чинам, а чины к деньгам.

Гораздо интереснее обстоят дела с самим понятием пола – в данном случае, сильного. С давних пор – в сущности, от сотворения мира и человека – разделение на два пола считалось божественным/онтологическим установлением. Один пол для другого в некотором смысле был тайной, что точно передаётся словом невеста. «Из чего же сделаны наши девчонки?» -- была такая песенка. Так оставалось не только в классике, но и в модерне (несмотря на попытки продвинутых дам в стиле Зинаиды Гиппиус облачить себя в брюки).

В постмодерне пол размыт при помощи «гендера», то есть концепции «социального пола». Подобно либеральному образу нации, пол-гендер предоставлен выбору человека. Сегодня я мужчина, а завтра, если угодно женщина, транссексуал, трансвестит… Всё на продажу – «однова живем». Ещё страшнее – легализация однополых «браков». Два папы, две мамы у малыша – это нормально. Сегодня – в 2013 году – так считает законодательство 11 европейских государств. И хотя парижане выходили против этого закона на миллионные демонстрации, колесо прогресса вспять не повернули: торжествуйте, геи! 

Да, противостояние полов есть следствие греха. Изначально Адам  (земля) существовал как андрогин, хранящий в себе свою Еву (жизнь). Телесное строение мужчины несет в себе родовые признаки женщины, и наоборот. Если представить себе «чистого», «абсолютного» мужчину, это было бы чудовище, свирепое, угрюмое и плохо пахнущее. Однако «преодоление» пола возможно только в любви, но отнюдь не в грешной физической профанации замысла Создателя. Содом и Гоморра находятся на дне Мертвого моря – такова кара содомитов. Гомосексуализм есть едва ли не самый отвратительный грех против Бога – убийство не тела, но души. Упаси, Боже, от этого мужчину!

Мужчина–отец, мужчина–труженик, мужчина–воин, мужчина–мыслитель, мужчина-поэт, мужчина–монах, мужчина–священник,– что ещё нужно? Только в раю не женятся и не выходят замуж, но живут как ангелы небесные. Христианская семья на современном Западе почти распалась, распадается и в вестернизированных сегментах России. В этих условиях русская православная семья во главе с мужчиной-отцом становится последней надеждой умаляющейся на глазах христианской ойкумены. И это всё больше начинают понимать в самой Европе.

  На днях (январь 2015) я видел в новостях репортаж – в Америке и Европе среди молодежи стало модно ходить без штанов. Едет себе в автобусе бесштанная компания, весело и круто. Скоро, вероятно, к нам приедет. Свобода… 

Нация

    В последние годы у нас  обострилась национальная проблема. Причин тому три: 1. распад единой советской идеологии и единого хозяйства, которые уравнивали народы СССР; 2.колоссальная миграция в Россию азиатов  из т.н. «ближнего зарубежья», что выгодно буржуа-работодателям; 3. конъюнктурное использование «национальной карты» в качестве пропагандистского оружия рядом политических сил, и прежде всего либералами, традиционно презиравшими русскую идею во всех видах, но за последние годы сообразившими, что под западническими лозунгами им к власти в России не придти никогда.

  Давайте договоримся, что мы будем понимать под ключевыми словами.

  Этнос – биологическая, природная, кровная общность людей (род, племя).

  Нация – общественно-политическая общность людей, «политическая нация» как субъект определенной социально-экономической структуры, сложившейся в истории.

   Наконец, народ --  высшая духовно-онтологическая общность людей, носитель определенного вероисповедания, языка, государственной идеи и культуры,  осуществляемой в метаистории.

  В 2011 году мир был шокирован чудовищным терактом в Норвегии, стоившим жизни сотне человек. Спокойная и изобильная Норвегия, где давно уже ничего не происходит, была потрясена. Убийцей оказался правый норвежский националист, решивший таким способом осуществить свою идейную революцию, направленную против политики мультикультурности, наплыва в Европу цветных мигрантов, и вообще против господствующего в Старом Свете всеобщей расслабленно терпимости.

  Убийца, разумеется, заслужил наказание. Однако за несколько месяцев до норвежской резни о крахе мультикультурализма в Европе почти одновременно с высоких трибун заявили канцлер Германии, президент Франции и премьер Великобритании. Как в воду глядели!

   Национализм вообще есть разновидность идеологии модерна, возникающей в Европе в  эпоху Просвещения по мере ослабления христианской веры. Национализм может быть либеральным, может, напротив, становиться крайне правым (шовинизм и нацизм). Без доли здорового национализма не живет ни один народ, подобно человеку, нуждающемуся в доле разумного эгоизма (самосохранения). Собственно, национализм и есть национальный эгоизм. Однако любой национализм – поскольку он поклоняется своей нации, а не Богу (или отождествляет их) – чужд, в конечном счете, православному христианству.

   Другое дело, что христианство ни в коем случае не отрицает реальности народа (нации, этноса) как соборной личности истории, развернутой в Большом времени. Господу дорог каждый человек, также как и каждый народ, и потому потеря (растворение) уникального человека и народа в общей бескачественной постмодернистской массе есть несомненная утрата в задуманной Богом универсальной картине мироздания. «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мтф., 28,19) – здесь прямо указана ценность нации как возможного сосуда Божия. Все дело в соблюдении иерархии: не нация выше Бога (Deutchland, Russland uber alles), а Бог выше нации. Национальные социально-политические, культурные и даже этнно-биологические задачи должны решаться в христианской духовной перспективе, а не наоборот. Хотя, конечно, в истории бывают периоды, когда частные этнические цели вырастают до тотальных. Как раз к такому выводу и пришел, очевидно, норвежский неонацист.

  Что касается православно-русской цивилизации, то мощь и численность русского народа/нации/этноса на протяжении веков непрерывно росла, далеко обогнав в этом плане другие нации Европы. При этом  русское национальное сознание и самосознании, по большому счету, никогда не покидало христианского духовного поля. Подлинными носителями русского православного национального Логоса были, например, старшие славянофилы, прежде всего Киреевский и Хомяков, никогда, кстати, не называвшие себя националистами, Они считали себя – в отличие от европейских рационалистов-диалектиков – собственно христианскими мыслителями. Не были националистами в западном – нехристианском – смысле этого слова – ни Тютчев, ни Достоевский, ни Леонтьев, ни Менделеев, ни Победоносцев, ни Тихомиров, хотя они горой стояли за Святую Русь (в форме христианской империи) и ценили её как сложившуюся цивилизационную структуру вселенского православия. Даже черносотенцы – члены монархического «Союза русского народа» -- были прежде всего христианами, а потом уже русскими людьми. Только позднее стали у нас возникать собственно националистические политические партии, рассматривавшие религиозные ценности как одну из разновидностей племенной эмблематики (например, «Всероссийский национальный союз» -- партия М.О.Меньшикова).

  Что касается наших современников, называющих себя национал-демократами, то они непосредственно продолжают европейскую, буржуазно-демократическую линию в национальном вопросе, стремясь встроить капиталистическую Россию в концерт цивилизованных западных (правда, постхристианских) стран. Не случайна у них, между прочим, и ссылка на декабристов-масонов: те не только царскую семью собирались вырезать, но и многих инородцев (в частности, евреев) выслать в весьма отдаленные края…

  Как бы то ни было, сегодня мы должны ясно понять, что национализм в строгом смысле слова – то есть избирательная этническая мифологема определенного этноса, выделяющая его среди других этносов как нечто радикально иное и высшее («богоизбранный народ», «высшая раса») – не вписывается в перспективу христианского универсализма и мирового спасения. Народ как «кровь и почва», как Бог или, по меньшей мере, как исключительное дитя Бога – это концептуальная основа языческих, талмудических и нордических представлений о взаимоотношениях Творца и твари. Не буду повторять общеизвестных слов Евангелия о том, для Христа нет ни эллина, ни иудея. Это не значит, что они теряют право на существование – это значит, что в мире (точнее, выше мира) есть нечто несравненно важнейшее, чем собственно эллинство или иудейство.

Как сказал бы Иван Ильин, всё – в том числе и собственный любимый народ – надо видеть в Божьем луче. В православном христианстве есть место всему – и личности, и нации, и обществу, то есть любой тварной реальности, но по отношению к Христу, а не только к самой себе. Потому выражение «православный национализм» -- это химера, как сказал бы Л.Н.Гумилёв.  Христианство непреложно ценит каждую уникальную нацию, так же, как уникальную личность: то и другое суть жемчужины в божественном проекте мироздания. Неизвращенное христианство «по определению» содержит в себе развитый личный, национальный и социальный элемент. Тот же Достоевский точно сказал, что православие и есть наш русский социализм. Точно так же православие есть наш русский национализм. И наш русский персонализм.

Ныне спор идет не о словах. Религия, патриотизм и национализм – понятия соотносящиеся, но не тождественные. Христианское послание, намеренно противопоставленное национальному (родовому и личному) началу, превращается в бесплотную (и бесплодную) идеалистическую утопию, а национальная идея, отделенная от христианства, вырождается в языческую абсолютизацию самой себя. Если мы желаем быть патриотами, нам следует это хорошо понимать. Классическая русская мысль/культура была одновременно христианской и национальной, не противополагая эти сущности, но выстраивая их в правильной иерархии. Только некоторые нынешние «демократы», внедрившись в национально-религиозную сферу, по сути, хотят поменять веру и нацию местами, и, таким образом, либо вовсе устранить Христа из народной жизни, либо отвести ему декоративный этнографический угол на коммерчески-политическом торжище постмодерна (мультикультурализма). Либералы в политике, в религии и в нации – близнецы-братья. Правда, такая политика может привести к стрельбе, как показали события в Осло. И это ещё цветочки. Всё дело в том, чтобы вера и нация составляли единое целое, но на основе православной веры, а не наоборот.

И последнее. Русские сейчас находятся действительно в трудном положении – в том числе и в национальном плане. Те области деятельности и культуры, под которые они были веками «заточены» – духовный (сакральный) поиск, наука, искусство, промышленность, строительство великого государства – ныне находятся в социальном загоне. Лучшие качества русского народа почти не востребованы, тогда как его конкуренты «купаются» в море дикого капитализма. В этих условиях дело чести русской национальной элиты – коль скоро она на деле русская – как можно скорее вернуть народу те виды социокультурной практики, в которых он может и должен достигать поразительных успехов, что он уже неоднократно доказывал. Тогда и «конкуренты» быстро вспомнят, на чем стоит русская земля. Национальные качества русского народа не противоречат его религиозным – православным – энергиям, а вытекают из них. В этом наша надежда и опора.                                         

Праздник

  В «Андрее Рублеве» Тарковского, среди других новелл, есть новелла «Праздник». Монах-иконописец Андрей попал на языческий пир плоти, и не совладал с собой. Язычники сначала чуть его не распяли, но  в последний момент его освободила (буквально – отвязала от столба) празднующая «купальскую ночь» женщина. Автор посылает Андрею это испытание, повинуясь своему личному художественному мифу — но в чаянии спасения этот подвиг (или падение) предстоит каждому человеку. В противоположность индийской аскетической практике, христианство не отвергает плоть — оно ее просветляет. Гнушение плотью, высокомерие к эросу есть ненависть, а не доблесть. Отказываться от тварной любви (подвижничество, аскетика) можно лишь во имя высшей любви, а вовсе не ради каких-либо магических технологий. Уже тот факт, что пламенно верующий монах не устоял перед ней, говорит о том, что в энергии телесной любви таятся могучие силы. И праздник в любой культуре – это как бы хождение по лезвию ножа между эросом земным и небесным, между любовью к твари и любовью к Творцу.

Русский народный праздник – святки, свадьба, отчасти даже поминки – есть всегда архетипическое переобращение (инверсия) ценностной вертикали. «Веселые были похороны?» -- спросил меня как-то мой друг-философ. Тело и дух как бы меняются местами. То, что вверху, на праздничное время оказывается внизу, и наоборот. Ровно то же происходило на европейских городских площадях в Средние века и позднее, вплоть до настоящего времени – смотри об этом глубокие исследования М.М.Бахтина. Ныне на двухнедельном бразильском карнавале чего только не делается, хотя именно в Латинской Америке католическая традиция наиболее сильна. Да каждый по себе знает: праздник – это освобождение, это снятие запретов и оков. Вот как Петр Андреевич Вяземский:

Я жизни таинства и смысла не постиг;

Я не сумел нести святых её вериг,

И крест, ниспосланный мне свыше мудрой волей —
Как воину хоругвь даётся в ратном поле, —
Безумно и грешно, чтобы вольней идти,
Снимая с слабых плеч, бросал я по пути.

 

   Ещё более радикально этот вопрос ставил великий соблазнитель Розанов: «Я еще не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллион лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет, и вдруг бы я ей сказал: ты, душенька, не забывайся и гуляй "по морали". Нет, я ей скажу: гуляй, душенька, гуляй, славненькая, гуляй, добренькая, гуляй, как сама знаешь. А к вечеру пойдешь к Богу. Ибо жизнь моя есть день мой, и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы»

Да, хочет праздника человеческая душа, с танцами и песнями. О таком празднике Василий Шукшин всю жизнь писал, и кино снимал. А его главный герой Егор Прокудин даже вором ради праздника сделался – правда, перед смертью передумал. И – положа руку на сердце, прав был булгаковский Воланд, утверждая, что тот, кто не любит застольной беседы в обществе лихих друзей и прелестных женщин, тот или тяжко болен, или втайне ненавидит человечество…

Но вот наступает Праздник праздников и Торжество из торжеств – Воскресение Христово. И на сорок дней отворяются царские врата, и разрешается любая пища, вино и телесная близость. А до того сорок дней Великого поста. А в страстную пятницу – совсем ничего! Вообще почти треть года для христиан – пост. Таков канун любого праздника. Вот уж диалектика. Но игра стоит свеч, поверь мне.

Карнавал скоро кончится, потом – похмелье. А после Воскресения – начнется то, чего не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку,  но что приготовил Бог любящим Его (1Кор.2,9). Вот такой праздник.    

Русские

 Вспоминаю один свой разговор с приятелем-евреем в Александровском парке (тогда парк Ленина). Оба мы учились в десятом классе (1963 год) и оба чувствовали, что в нашей советской жизни не хватает свободы, но я ему при этом заметил, что для нашего народа свобода не главное. Теперь я понимаю, что речь шла не столько о свободе, сколько о некоторых своеобразных качествах русского человека. Удивительный народ, в самом деле. Если дать ему волю, он непредсказуем. Как шутил покойный академик А.М.Панченко, то ли удавиться, то ли в баньку сходить (со ссылкой, кажется, на Свидригайлова).

Чего только не наговорено о русских, причем прямо противоположного! От народа-богоносца до «недочеловеков». То ли мир спасают, то ли цивилизацию убивают. Не Запад и не Восток – не поймешь. Сидит русский на печи 30 лет, как Илья Муромец, а потом четыре материка, включая Азию, Америку и Антарктиду, осваивает. Полно среди русских Смердяковых, но встречаются и Иваны Карамазовы, и даже Алеши со старцем Зосимой. Пойди найди таких в цивилизованной Европе! Одни говорят про «русские рожи», а другие – что русские женщины самые красивые (и это правда – пройдись по улицам Петербурга, особенно летом). Гоголь писал про верующий русский народ, а Белинский кричал на него, что русский мужик думает о Боге, почесывая одно место. В первой половине ХХ века русские под руководством «комиссаров в пыльных шлемах» крушили храмы, и этот же народ дал в том же ХХ века столько христианских мучеников, сколько, вероятно, не было и при Диоклетиане. Я застал ещё неграмотных простолюдинов (одна такая 90-летняя старушка жила со мной в коммунальной квартире после «уплотнения» бывшей нашей барской шестикомнатной на Кронверкском), однако Ломоносов «тоже был сермяга», а первым в космосе оказался чудный смоленский паренек (стало быть, мой земляк по матери).

Что тут скажешь? Всё зависит от того, как смотреть. Недавно мне в руки случайно попалась книжка, изданная в незалежном Киеве в 2012 под названием «Антология русской души», где, среди прочего, помещен текст некого П.Штепы под названием «Московство». Приведу только некоторые названия глав: «Лень и бродяжничество», «Безсобственность и воровство». «Безбожие и распутство». «Рабство и деспотизм», «Творческое бесплодие» и т.д. Всё ясно, или продолжить? Гитлер с Розенбергом в аду, наверное, завидуют. Видимо, на таких опусах воспитывается часть украинской молодежи. С другой стороны, имеют хождение не меньшие бреды, согласно которым русские -- это древнейший народ на земле, построивший все великие города от Трои до Рима, а англичане происходят из окрестностей города Углича. Найдена даже «чисто русская» группа крови. В общем, всё смешалось в доме Облонских…

А вот как у Некрасова;

                              Ты и убогая, ты и обильная,

                              Ты и могучая, ты и бессильная,

                              Матушка Русь!

Не могу не привести в этой связи одно из моих любимых стихотворений Блока:

Грешить бесстыдно, непробудно,Счет потерять ночам и дням,И, с головой от хмеля трудной,Пройти сторонкой в божий храм. Три раза поклониться долу, Семь — осенить себя крестом,Тайком к заплеванному полуГорячим прикоснуться лбом. Кладя в тарелку грошик медный,Три, да еще семь раз подрядПоцеловать столетний, бедныйИ зацелованный оклад. А воротясь домой, обмеритьНа тот же грош кого-нибудь,И пса голодного от двери,Икнув, ногою отпихнуть. И под лампадой у иконыПить чай, отщелкивая счет,Потом переслюнить купоны,Пузатый отворив комод, И на перины пуховыеВ тяжелом завалиться сне...Да, и такой, моя Россия,Ты всех краев дороже мне.

Известно, что это стихотворение неоднократно перечитывала царская семья.

  Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что судьба России – и в своих взлетах и в своих падениях – едва ли не главное прибежище радикализма в истории. «Не размышляй много, пойди в огонь» -- звал протопоп Аввакум. Отечественная мысль достаточно прояснила цивилизационные причины крайностей русского национального характера, начиная с колоссального разброса России в пространстве и времени (см. об этом, например, работы Ф.А.Степуна или евразийцев) и кончая отсутствием в нём того, что Достоевский называл «формой», «жестом» (благодаря чему русский человек чрезвычайно склонен ко всему фантастическому и беспорядочному). На этом пути Русь ожидали великие победы, когда русский максимализм проявлял себя в своих позитивных возможностях. Но были и великие провалы, когда доводилась до абсурда – то есть до собственной противоположности – любая, казалось бы, изначально справедливая мысль. Староверы уходили в леса – но они покинули вместе с тем и Большое национальное время (главный путь) русской истории. Народовольцы «с мученическим нимбом вокруг головы» накануне подписания конституции взорвали Царя-Освободителя– и вошли в национальную летопись как варвары-террористы. Их братья (в буквальном смысле) большевики уничтожили в ипатьевском подвале всю Царскую семью вместе с невинными детьми – но этой несмываемой кровью подписали себе самим будущий приговор истории и увенчали ею сонм новомучеников и исповедников Российских. Национал-коммунисты предвоенной поры хотели построить рай на земле (не столько бедных сделать богатыми, сколько богатых опалить «мировым пожаром») – и построили сверхдержаву, оказавшуюся ГУЛАГом для миллионов людей. Либералы 1990-х годов «метили в коммунизм, а попали в Россию», разрушив своими реформами великую государственность, складывавшуюся почти тысячелетие. Начиная с 1992 года,  народ у нас убывает -- всё это плоды того дурного радикализма, когда отдельный человек (или группа людей) фактически представляет своё «малое я» как непогрешимую делегацию Первопринципа. Всё это полностью противоречит идее целостности (всеединства) сущностных определений вселенского и национального бытия, в которой не без основания видят генеральную линию русской идеи, начиная с И.В.Киреевского и А.С.Хомякова и кончая Л.П.Карсавиным и А.Ф.Лосевым.

     Россия превысила в ХХ веке свой лимит на кровь, революции и войны – войны веры, войны классовые и войны национальные. В определенном смысле Россия достигла экзистенциального предела, настолько радикально воплотив некоторые общественно-нравственные идеалы первохристианства, что это почти вывело её за границы земного притяжения (работа «без корысти», деторождение «без секса» и т.п). В этом плане прав Бердяев, утверждая, что советский коммунизм был превращенной формой русской религиозной идеи. Секулярно осуществив в трагической истории ХХ века великий онтологический отказ («не любите мира и того, что в мире»), Россия должна попытаться теперь пройти по жизни вослед тихому Христу, который никого не насилует, но всё освещает лучом нетварного света. Эта дорога не менее радикальна, чем путь суда и казни – но это радикализм божественной любви, а не человеческой (и еще глубже – демонической) ненависти..  Судите народ «не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает» (Ф.М.Достоевский).

Свобода для русского человека – с болей Бога. Без него русский человек ничто. И никакая цивилизация его не остановит.

В заключение – две цитаты из немцев.

Первая: «Русские – не народ в общепринятом смысле слова, а сброд, обнаруживающий ярко выраженные животные черты» (А.Розенберг). Ликуйте, русофобы!

Вторая: «Есть такая страна – Бог. Россия граничит с ней» (Р.-М. Рильке). Думайте, русофилы!

Страдание

   В фильме Феллини «Восемь с половиной» его главный герой Гвидо Ансельми – неудачник-кинорежиссер, не справляющийся ни с новым фильмом, ни с собственной женой – на приеме у кардинала говорит: «Ваше высокопреосвященство, я несчастлив». «А кто сказал, что ты должен быть счастлив?» -- отвечает пастырь. Хотя кардинал и католик, но думаю, он совершенно прав. За столетия модерна – от Ренессанса до посткапитализма – людям крепко внушили, что они «созданы для счастья, как птица для полета». Последний афоризм приписывают то Короленко, то Чехову, то Горькому…

А вот прямо противоположная мысль Достоевского: «Страданием все очищается... Всякая тоска земная и всякая слеза земная — радость нам есть, а как напоишь слезами своими под собою землю на пол-аршина в глубину, то тотчас же о всем и возрадуешься... В горе счастия ищи!». Кто прав?

Современные христиане (во всяком случае, многие) забывают, что мы все – изгнанники рая. Что земля наша проклята Богом-Отцом после падения Адама: «Проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от неё; терния и волчцы произрастит она тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (Быт.17-19). Это вам не сказки о молочных реках в кисельных берегах. Земля наша – это земля плача, земля беды.

Разумеется, я никому не советую призывать бури себе на голову – Господь сам всё управит. В своё время мой друг философ Эльмар Соколов сказал мне: «Ты как сыр в масле катаешься». В самом деле, у меня не рождались больные дети, руки-ноги при мне, да и голова на месте. Однако я с детства ощущал нечто неприемлемое и даже непристойное в бытии, как где-то выразился Набоков. Вот уж мастер был этого чувства! Действительно, мы живем в недолжном, тяжком мире, «Вот случись с тобой что-то, и ведь никто не поможет!» -- повторяла сестра моей жены, у которой родилась дочь-инвалид (детский церебральный паралич, ДЦП). Как, почему, за что – Бог ведает. Так же -- «ни за что» -- может свалиться на тебя кирпич, переехать автомобиль или подстрелить какой-нибудь киллер по ходу борьбы за металл. Я уже не говорю о войнах, пожарах, наводнениях, землетрясениях, пытках, тюремных беспределах, ожогах всего тела (навидался этого во время практики в Военно-медицинской академии), безумии, раке, гниении заживо и тому подобном. А уж как умирать будем…

     И всё же мне никогда не нравились люди, которые беспрерывно ноют, жалуются неизвестно на кого и кому, и тянут лямку жизни как каторжники кандалы. Для таких сущее – черная дыра, а другого они не ведают. Почему? Не знаю. Однако ещё большая загадка существования заключается в том, что в этой черной дыре иногда сверкнет молния такого счастья, что не знаешь, как и благодарить за него Отца Небесного. Ещё раз сошлюсь на Бунина:

 

И цветы, и шмели, и трава, и колосья, И лазурь, и полуденный зной... Срок настанет — Господь сына блудного спросит: «Был ли счастлив ты в жизни земной?» И забуду я все — вспомню только вот эти Полевые пути меж колосьев и трав — И от сладостных слез не успею ответить, К милосердным коленам припав.

                                           Страсть

     У Дельвига есть стихотворение, положенное потом на музыку: «Когда душа просилась ты погибнуть иль любить…». И там строки:

                                  Не нарушайте ж, я молю,

                                  Вы сна души моей,

                                  И слова страшного – люблю --

                                  Не повторяйте ей!

 

Это не сантименты: действительно страшное слово. Хотя есть люди (и я знал таких немало), для которых страсть -- пустой звук. Не влюбляются они, хоть умри. Зато другие влюбляются до смерти. Вот у меня сейчас тихонько включено радио – из десяти песен девять о любви, причем именно о любви-страсти. Той самой, что лишит покоя, отдыха и сна, как поётся у Высоцкого. О той, что «выжигает душу и мозг», как говорит герой романа Гамсуна «Пан». О той, когда убивают любимую, как Отелло. Или когда убивают себя, как Анна Каренина. Или чуть не убивают отца, как Митя Карамазов.

Что это? Может, какая-то душевная болезнь? Или просто обман, когда выдают не-сущее за сущее? Но тогда чего, в самом деле, сходят с ума? Спроси у таинственного создателя наших сердец…

     Конечно, разделенная любовь-страсть – это счастье. Не избегая высоких слов, скажу, что это величайшее счастье на земле. Мир делается доступным, теплым, и начинает вращаться не вокруг солнца, а вокруг твоей любимой. Любимая как бы даёт тебе власть над миром, над его душой и телом, потому что это её душа и тело. Происходит онтологическое чудо: было два человека против мира, а стал один человек-андрогин, летящий над миром. Не случайно у Шагала и у Тарковского соединение любящих символизируется их полетом-объятием. След такого полёта хранится в душе много лет. Его и имеют в виду, когда говорят, что настоящая любовь не проходит. Тот, кто летал над землей, уже с некоторым затруднением ходит по ней. Любовный полёт вбирает в себя и преодолевает низшие уровни бытия – тяготы, заботы,   физиологию, даже само время. Верх и низ здесь уже неразличимы.

  К несчастью, полеты на этой земле скоро кончаются. Даже самая сильная – особенно удовлетворенная -- страсть иссякает. В браке она переходит привычку: «привычка свыше нам дана, замена счастию она». В иных случаях неизбежно страдание. Страсть умирает неравномерно. Один/одна ещё любит, а другой/другая уже нет. И всё: прощай, отлетались. Брошенный/брошенный страдает втройне, ибо теряет не только предмет  страсти, но ещё и обречен на унижение и ревность. Так приходит чистая, ничем не исцелимая боль. Мне приходилось «бросать» любящих меня, и меня тоже «бросали». Не приведи Бог! Это действительно опасно для жизни, и уж, во всяком случае, для психики. Когда-то я читал рассказ Анри Барбюса «Нежность», где любящая женщина покончила с собой из-за расставания с любимым, но завещала посылать ему раз в год написанные ею перед смертью письма. «Я не могла и не хотела жить без тебя»…

  В духовном плане любовь-страсть имеет две стороны – положительную и отрицательную. Человек создан по образу и подобию Божию, и потому в принципе каждый достоин любви. И прав Блок: только влюбленный имеет право на  звания человека. Лучшие мировые поэты, от Петрарки до Тютчева и Пастернака, поют такую осуществленную страсть. И тут уже рукой подать до рая. Но земля наша не рай, а чистилище. Ведь Мефистофель именно и хочет от человека, чтобы он сказал: остановись, мгновенье, ты прекрасно! Победившая страсть изменяет Богу: на место Творца она ставит тварь – ограниченного, смертного мужчину или женщину. Конечному не вместить бесконечного, разве что символически: именно потому от любви до ненависти один шаг. Мне казалось, что ты богиня, а ты капризный и злой вампир. Или просто дура. «Твоё лицо в его простой оправе своей рукой убрал я со стола». А ты – моё.

Закончить хочу, конечно, Пушкиным. Уж какой был знаток и поклонник страсти нежной, а  в зрелые годы признавался: «как тяжко мне твоё явленье, весна, весна, пора любви, какое томное волненье в моей душе, в моей крови!». Гениальная  поэтическая интуиция вела зрелого Пушкина прочь от всяких "абсолютизаций", от всяких идолов, будь то идол эротики или идол романтической страсти. Прибегая к любимому бердяевскому обороту, замечу, что Пушкин очень остро переживал объективацию любви в пределах земного существования и не давал  сердцу забываться:

 

Нет, нет, не должен я, не смею, не могу

Волнениям любви безумно предаваться;

Спокойствие мое я строго берегу

И сердцу не даю пылать и забываться;

Нет, полно мне любить; но почему ж порой

Не погружуся я в минутное мечтанье,

Когда нечаянно пройдет передо мной

Младое, чистое, небесное созданье.

Пройдет и скроется? Ужель не можно мне,

Любуясь девою в печальном сладострастье,

Глазами следовать за ней и в тишине

Благословлять ее на радость и на счастье,

И сердцем ей желать все блага жизни сей,

Веселый мир души, беспечные досуги,

Все - даже счастие того, кто избран ей,

Кто милой деве даст название супруги. (К***, 1832)

 

 

Пройдет и скроется -- вот ключ к символике любви-страсти у Пушкина. В отличие от язычников (как древних, так и новых), Пушкин не отождествляет любовь с сексом; в отличие же от романтиков (и позднейших символистов) он не впадает в принципиальную двойственность горнего и дольнего, для которой "все преходящее - только подобие". Любовь-страсть, как и все человеческое в здешнем эоне, антиномична: она есть и её нет. Предмет страсти преходящ, подобно тучке на небе. Велика сама страсть. Однако есть вещи повыше страсти, и горе тому, кто этого не знает.  

                                           Счастье

Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, - который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

 

Да уж, о счастье сколько наговорено! Проще всего сказать, что «нет счастья в жизни», как это любили писать блатные на своих татуированных грудях. В самом деле, откуда быть счастью, ведь  все мы изгнанники рая? На свете счастья нет, но есть покой и воля. По христианским понятиям, люди наказаны земной жизнью – какое уж тут счастье…

Однако промысл Божий глубже наших коротких мыслей. Мой сын, например, сказал, что счастье – это найти хороший гриб-боровик (в лесу разговор был). И его поддержали бы миллионы грибников по всей стране. А для рыбака счастье – поймать щуку весом в 21 кг., как это случайно сделал летом 2013 года президент России. А для моей двенадцатилетней внучки счастье – это новое красивое платье. А для четырехлетнего внучка – игрушечный автомобиль, который гудит и сам ездит. А для писателя счастье – увидеть напечатанной книгу, в которую вложил душу. А для влюбленного – обладание любимой, когда тело уже неотличимо от души…

Человек – существо, в котором частица бесконечного духа — образ Божий -- явлена в конечной и смертной телесности. Если бы мы жили только по справедливости Божьей, мы вечно распинались бы на этом кресте, Однако мы не заброшены в мир – мы посланы сюда, чтобы личным опытом установить границу добра и зла. Счастье – это тот дискретный миг в падшем бытии, когда зло как бы исчезает (или, по меньшей мере, сведено к минимуму), а благо царит и господствует на видимом горизонте сущего. Как говорят философы, это совпадение сущности и существования. По большому счету, счастье есть чудо, милостью Создателя изымаемое из страшного  пространственно-временного континуума. Счастье есть кусочек рая, где вещи, существа и люди волшебно совпадают с их первоначальным замыслом. В красоте это совпадение дано в созерцании, в истине -- в мысли, в добре – в поступке. В творчестве – это катарсис, в дружбе -- взаимопонимание, в любви – взаимораскрытие, в молитве – касание Творца.

   Разумеется, любой разлад  между прошлым и будущим грозит нам разрушением счастья. И, в конце концов, разрушает его. Однако даже просверк счастья – и тем более день счастья – есть предварение вечности, предвкушение её. Ещё раз сошлюсь на Пушкина: «Говорят, что несчастие хорошая школа. Может быть. Но счастие есть лучший университет». Правда, от счастья иной раз хочется умереть -- именно потому, что  нельзя остановить мгновенья.  

                                                 Спасение

   Спасите наши души! – пел Высоцкий, и ужас резал мою душу от этой песни, когда я в молодости слушал эту песню на ленточном магнитофоне. А потом, в 2000-м, была трагедия «Курска», и там всё повторилось точь-в-точь, как в песне. Боюсь даже пытаться представить, что пережили перед удушливой смертью моряки того последнего отсека, где ещё сохранялось немного воздуха. А ведь им, кажется, стучали водолазы снаружи, но так и не помогли…

Ещё Эпикур заметил, что, пока мы живы, смерти нет. Однако есть нечто несравненно более страшное – то, что в Апокалипсисе называется «смерть вторая». Тайнозритель описывает, что к конце мира «и смерть и ад повержены в озеро огненное. Это – смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр.20, 14-15). Даже самая чудовищная земная смерть, наверное, легка на фоне муки в огненном озере, потому что последняя  вечна. И Спаситель пришел, чтобы избавить нас, грешных, именно от этой огненной купели. Вот только кто из нас спасется?

  На этот вопрос существуют два крайних ответа. Первый – что никто не спасется, «все, как свечи гореть будем», как утверждает Феофан Грек в фильме Тарковского «Андрей Рублев». Да, по грехам своим почти все люди заслуживают второй смерти – не по тем, так по другим, и не случайно даже великие святые считали себя величайшими грешниками. По справедливости, по закону изгнанникам рая место в аду.

    Однако, кроме справедливости, есть любовь Божья, которая говорит, что всякий грех и хула простятся человекам, кроме хулы на Святого Духа. И что нет такого греха, который превзошел бы милосердие Творца. Именно отсюда родилась известная концепция Оригена об апокастасисе, гласящая, что после Страшного суда будут прощены не только согрешившие люди, но и сам отец греха дьявол…

  Что тут сказать, кроме – страшусь и трепещу! Не человеческого ума это дело. Единственная моя надежда на милость и всезнание Создателя. Спаси меня, Господи! Я всегда любил тебя, и никогда не хулил Духа. Не накажи меня за временные дела тьмы вечными муками. Прости, Господи! Пожалей, Господи!                                                 

                                                                 Христос

Вера в Христа – поистине небесная вера. Христос Бог, Абсолют становится человеком и принимает на себя все человеческие муки, кроме греха. Это не индуистские аватары и не игры Зевса – здесь всё однократно и предельно серьёзно. Не Бог, выдающий себя за человека, и не человек, выдающий себя за Бога, а одновременно Бог и человек. Нераздельно и неслиянно. Более того, в христианстве Бог рискует человеком – рискует не обрести его любви. В тварном мире идет война между демоном и Богом в ипостаси Христа. И кто из них победит – решает человек. Таков «роковой треугольник» между Богом, человеком и Змеем. Создавая человека и попуская падение Денницы, Абсолют ставит под вопрос полноту любви в тварной вселенной. Тем более, что всё Он знает наперед. Это только мы не знаем.

  Великий Инквизитор у Достоевского упрекает Христа в том, что Он слишком хорошо думал о человеке. Дескать, не дотягивает человек до небесной субстанции, за исключением отдельных – великих и сильных. Потому Инквизитор и хочет сжечь Христа --- ради простого человеческого счастья. По-своему Инквизитор прав. Ну-ка, пригласи современного обывателя, имя которому легион, пострадать за Христа! Да что пострадать – хоть в малейшем себя ограничить, например, две недели летнего Успенского поста без мяса выдержать. А шашлыки как же? Судьба Дон Кихота и князя Мышкина тебе известна? Современное «христианское» человечество – особенно западное – живет именно по великому Инквизитору, а не по Христу. В нынешней Европе не то, что не постятся – там совершенно искренне считают Содом вершиной свободы и прав человека в открытом обществе. Ну, как им возразишь…

Христос с самого начала звал и зовёт человека на небо. Христианство – самый радикальный призыв к человеку отказаться от своей тварной природы, от смертного тела и всего, что с ним связано. В аскетической христианской литературе – например, в «Добротолюбии» -- тело называется не иначе как дебелым, обреченным тлению. Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его. Люби врагов своих. Тот, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём. Да, христианство благословляет брак, деторождение и все плоды земные, но высший его цвет – монашество. В своё время Розанов назвал христиан людьми лунного света. Это понятная реакция язычника на предложение жить на земле «яко ангелы на небеси». В этом плане христианство сверхчеловечно в точном смысле слова. Живущий по своей вере христиании – сверхчеловек (куда там Заратустре!).

Со сказанным связаны все победы и трудности христианства в истории. Ещё афинские философы прервали апостола Павла, когда он начал им рассказывать о воскресении мертвых. Для эллинов – безумие, для иудеев -- соблазн. Евреи говорят, что Христос – такой же еврей, как и они. Для иудейского религиозного материализма, равно как и для европейского ratio Христос невмещаем.  Ты любишь врага своего? Нет. Смотришь на женщину/мужчину без вожделения? Тоже нет. Какой же ты тогда христианин? Ещё «последний язычник» на Руси князь Святослав сетовал матери равноапостольной Ольге, что не может принять христианство: дружина смеяться будет. Иегова и Аллах, в полном согласии с тварным разумом, благословляют земные – по сути, языческие – радости: богатство, здоровье, много детей, тучные стада. Вспомни, как отблагодарил Бог многострадального Иова. А в мусульманской мечети – тысячи коленопреклоненных мужчин, которых ждут в гареме их жены, и которым обещаны гурии в раю. Авраамические религии по факту благословляют телесную сущность и судьбу человека. Несколько иначе в ведической традиции и в буддизме: там человек теоретически может выйти из колеса Сансары, но ради чего? Ради Нирваны, ради пустоты. Растворение в океане. Но это для единиц, а для народа – «харе Кришна, харе Рама», омывание в Ганге, танцующие пастушки на лугу, Кама-сутра…         

Христос – выше. Человек у Него выше сытости, и действительно звучит гордо. Не тварь и не раб, а сын. Точнее, тварь, способная стать сыном. Как писали Отцы, Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. Конечно, таких великих и сильных немного – по символическому слову Писания, всего 144 тысячи, на челе которых написано Имя Отца. Однако, в отличие от Инквизитора, Христос предлагает войти в это «число богов» каждому. В этом разница между христианством и любым религиозным натурализмом (космизмом).

Для меня христианство тождественно православию. Бог подарил мне – незаслуженно – бытие и предложил просветить его любовью. Для этого надо отвергнуть нижние слои сущего -- мерзость перед Господом – и жить в верхних, каждому по своей мере. Только для религиозно бездарных людей христианство/православие может казаться чем-то мрачным, загробным. Православие – это праздник, золотые купола, горящие на солнце, это радость бытия с Богом в сотворенном им абсолютном художественном произведении–мире. Читай «Беседы на Шестоднев» Василия Великого. Как говорит свт. Григорий Синаит, надо «созерцать тварь световидною». Другое дело, что люди часто любят тьму больше света. Но это уж кому что…

Нет ничего более чуждого христианству, чем католическое учение о «двух градах», противоположных друг другу. Августин и Фома разделили небо и землю. Католический целибат священства – яркий знак гностического влияния на римскую церковь. Призыв Христа к небу не означает гнушения плотью – наоборот, это призыв увидеть мир в Божьем луче и полюбить его сыновьей любовью. Католическое искажение христианства есть попытка понять Христа с помощью формальной логики: или – или. Римская церковь наследует структуру и рациональность римской империи: схоластика, крестовые походы, торговля индульгенциями, паповерие. Князь Мышкин у Достоевского говорит, что католичество хуже атеизма, потому что проповедует Христа искаженного. Не знаю, что хуже, но расхожие нападки на христианство часто имеют в виду не христианство, а католичество. Православное отношение к миру/плоти – это спасение плоти, а не спасение от плоти.

У протестантов – другая крайность. Эти делают вид, что хорошо устроенная земля и есть небо. Как-то я проходил мимо бывшего кинотеатра, арендованного протестантской сектой, и некая женщина зазывала меня у входа: «Заходите, заходите, Бог вас любит!». Конечно, любит, но он хочет для меня бессмертия, а не сытого буржуазного рая. Для нынешнего протестантства быть христианином означает быть порядочным человеком, исправно платить налоги и иногда заниматься благотворительностью: всё. Я уже не говорю, например, об американских иудео-кальвинистах, которым ничего не стоит разбомбить, например, какую-нибуль небольшую страну, если она недостаточно «демократична». Капитализм и есть плод протестантизма, равно как и «священники»-гомосексуалисты…

Космический дар православия (выражение А.С.Панарина) – это чудо любви к высшему вопреки  низшему в любимом/любимой. По своему на это намекал Ницше с его «любовью к дальнему». Это касается и мужчины, и женщины, и творения в целом. Звёздное небо над головой – такое же божественное произведение, как и тело человека. Благодаря Христу для любви в них открыто именно божественное, а не только душно-смертное. Можно сказать, что христианство предлагает нам свободно избрать в героически-трагической симфонии разорванного мироздания только светлые ноты/краски. Конечно, это трудно: «Царство Божие силою берется». Не говоря уже о том, что вселенская полифония обращается в этом случае в ангельскую песнь. Это единственное, что отделяет человека от беса. Об этом знает каждый христианин, хоть раз по-настоящему переживший литургию. Особенно в православной России. А Божьей любви на всех хватит.  

Церковь

  Кому церковь не мать, тому Бог не отец. Это так. Сколько бы ни воз- носили хулы на церковь, сколько ни провоцировали бы её — она стоит как скала уже две тысячи лет, и ещё простоит, вплоть до скончания мира. Когда-то я, как все советские молодые люди, думал, что в церковь ходят одни старушки. И в 60-х годах примерно так и было, а сталинский сокол Хрущёв обещал показать по телевизору последнего попа. Крестился я в 38 лет в 1984 году тайно, на квартире у о. Василия Лесняка. В эти годы в храмы уже шла молодежь, а советский официальный атеизм переживал предсмертные муки. В 2013 году Русская Православная Церковь имела около 30 тысяч приходов в России и 804 монастыря по всему миру. По всем опросам, народ доверяет церкви больше, чем какому-либо другому общественному институту. Соответственно, это вызывает ярость либералов. Тут вытаскиваются на свет часы патриарха, машины священников, какая-то торговля табаком и водкой, и т., и.т.п. А потом идет в ход тяжелая артиллерия — «Бешеные матки», предварительно публично совокупившись в зоологическом музее, идут в храм Христа Спасителя и пляшут там бесовские пляски. А уж если священник окажется действительно в чём-то виноват — не жди пощады… Дело тут одновременно в религии и в политике. Всякая человеческая практика в конечном счете религиозна, а уж политика особенно. Россия сегодня — единственная православная страна, которая в состоянии противостоять наступлению знамен ада. У нас уже приняты законы против пропаганды содома для молодежи, а это красная тряпка для всемирных «прорабов свободы». Гомосексуализм для них — расписка в отказе от Христа, Русская Православная Церковь и находящее с ней в симфонии русское государство — мощная плотина на пути этой текущей в преиспод- нюю клоаки. Ни секты, ни расколы, ни казни не одолели основанной самим Богом иерархии. Более того, в 2007 году отечественная и зарубежная ветви единой РПЦ воссоединились — при значительном лич ном участии президента России. Одно время я сотрудничал в изданиях РПЦ(З), и знаю, о чем говорю.

   Когда стоишь в храме на литургии, исчезают все сомнения и споры. Церковь — это дом Божий, где явственно ощущается Его страшное и славное присутствие. Потом уже, после литургии, ты своим малым человеческим умом пытаешься понять, что же это было. И, разумеется, ума не хватает. Церковь без веры и любви — всего лишь учреждение со всеми присущими ему слабостями и недостатками. Это не общество святых, а общество спасающихся грешников. Но благодать Божия вместе с любовью и верой уводят церковь на небо. И остается только снять шапку и снова войти в храм.

         

 

 

    

    

 

      

           

 

    

    

 

 

     

 

 

     

 

 

     

    

 

    

 

        

 

 

   

     

 

 

 

 

 

 

    

                       

 

     

«

 

    

 

 

 

 

 

 

                                                              

 

 

  

 

 

                       

 

 

 

---

Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 49; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!