Текст 16. Про Вадима, идущего по Москве
Он идет по Москве! Здесь все знакомо и незабываемо с детства, здесь его родина, та простая человеческая родина, которую вспоминали солдаты на войне, каждый – свою. В полуночном Венском лесу и в диких горах Хингана ему вспоминалось: Замоскворечье, Якиманка, гранитные набережные, старые липы Нескучного сада… И вот все вернулось к нему. Все, все, что так бережно хранила память. Вон в том особняке, у Спасо-Наливковского, осенью первого военного года он служил в пожарной команде Ленинского района. Служил!
Шестнадцатилетний мальчишка… Теперь на особняке опять, как и до войны, вывеска: «Детский сад № 62». Из раскрытых окон выглядывают лаковые листья фикуса, поет радио. Он идет все быстрее, почти бежит. Он останавливается на могучем бетонном взгорье – на середине моста. Большой Каменный! Самый красивый мост в мире. Теперь он не сомневается в этом, – он видел мосты в Праге и в Вене и множество других мостов в разных странах. А по правую руку – высоко на холме Кремль. Старинные башни, подернутые сизой, почти белой у подножия патиной, и гряда зелени за стеной, на кремлевском дворе, а над зеленью – стройный, белогрудый дворец с красным флагом на шпиле. Сколько раз до войны видел он эти башни и ели и этот гордый дворец, видел зимой и летом, на солнце и под дождем, из окна троллейбуса и с набережной, – сейчас у него такое ощущение, словно он видит все это впервые. И впервые видит сказочную красоту
Кремля, чудесней которой нет ничего на земле. Уже близко, близко… Он в центре Москвы. Он идет между людьми, касается их плечами, влюбленно заглядывает им в глаза, вслушивается в разговоры. Ведь все это москвичи – его земляки, к которым он вернулся сегодня после пятилетней разлуки.
(вот теперь буду по памяти)
Хлопок по плечам. Круто обернувшись, он видит Сергея, давнего друга. Они приходят к Сергею – в большой старый дом на улице Фрунзе, с угловыми башенками, кариатидами, балкончиками. В комнате Сергея на редкость чисто и прибрано – так всегда бывало на его столе в школьные годы. Два больших застекленных книжных шкафа аккуратно заставлены книгами. всё на своих местах, книжные полки заставлены.
Вадим и Сергей садятся друг против друга
Они молчат некоторое время и оба серьезно и внимательно рассматривают рисунок. Этот листок из тетради в клетку, чернильный след пальца в углу вмиг оживляют в их памяти многое-многое из той светлой, шумной и уже далекой жизни, которая называлась – школа...
– Ты хорошо рисовал, тебе бы учиться этому делу, – говорит Сергей задумчиво. – А фронтовые зарисовки у тебя есть?
– Есть кое-что, мало.
– Ну, понятно. Ты, значит, дошел до Праги? Ты был на Третьем Украинском?
– Нет, на Втором. Мы шли через Румынию, Венгрию...
– Ты в танках все время?
– Да, я в танках...
И начинается долгий разговор о войне.
За окном синий с золотом душный вечер московского лета. Как много рассказано в этот вечер и как мало! Разговор будет продолжаться завтра, и послезавтра, и еще много дней.
Вадим выходит на улицу. Завтра они пойдут с Сергеем в Третьяковку. И надо уже готовить документы для института, сходить туда и все узнать, достать программы, купить книги...
Улицы полны людей – это уже не дневные, торопящиеся пешеходы, а вечерняя, плавно текущая толпа.
С Гоголевского бульвара веет пахучая волна запахов – зелени и цветов. Бежит через площадь, позванивая, совсем пустой трамвай, – москвичи в такой вечер предпочитают ходить пешком.
И Вадим идет домой пешком.
Идет по бульвару, через Метростроевскую и Крымский мост...
Он счастлив оттого, что вернулся в родной город, к своим старым и еще неизвестным друзьям и к новой жизни. К той мирной и трудовой жизни, о которой он мечтал на войне, ради которой он вынес столько лишений, одолел так много трудностей и прошел в кирзовых сапогах полсвета.
Здравствуй, новая жизнь, которая начинается завтра!
|
|
|
|
|
|
(По Юрию Трифонову)
|
|
|
Текст 17. Про признание.
– Вы очень хороший человек, Николай Степаныч, – говорит она. – Вы редкий экземпляр, и нет такого актера, который сумел бы сыграть вас. Меня или, например, Михаила Фёдорыча сыграет даже плохой актер, а вас никто. И я вам завидую, страшно завидую! Ведь что я изображаю из себя? Что?
Она минуту думает и спрашивает меня:
– Николай Степаныч, ведь я отрицательное явление? Да?
– Да, – отвечаю я.
– Гм... Что же мне делать?
Что ответить ей? Легко сказать «трудись», или «раздай свое имущество бедным», или «познай самого себя», и потому, что это легко сказать, я не знаю, что ответить.
Мои товарищи, терапевты, когда учат лечить, советуют «индивидуализировать каждый отдельный случай». Нужно послушаться этого совета, чтобы убедиться, что средства, рекомендуемые в учебниках за самые лучшие и вполне пригодные для шаблона, оказываются совершенно негодными в отдельных случаях. То же самое и в нравственных недугах.
Но ответить что-нибудь нужно, и я говорю:
– У тебя, мой друг, слишком много свободного времени. Тебе необходимо заняться чем-нибудь. В самом деле, отчего бы тебе опять не поступить в актрисы, если есть призвание?
– Не могу.
– Тон и манера у тебя таковы, как будто ты жертва. Это мне не нравится, друг мой. Сама ты виновата. Вспомни, ты начала с того, что рассердилась на людей и на порядки, но ничего не сделала, чтобы те и другие стали лучше. Ты не боролась со злом, а утомилась, и ты жертва не борьбы, а своего бессилия. Ну, конечно, тогда ты была молода, неопытна, теперь же всё может пойти иначе. Право, поступай! Будешь ты трудиться, служить святому искусству...
– Не лукавьте, Николай Степаныч, – перебивает меня Катя. – Давайте раз навсегда условимся: будем говорить об актерах, об актрисах, писателях, но оставим в покое искусство. Вы прекрасный, редкий человек, но не настолько понимаете искусство, чтобы по совести считать его святым. К искусству у вас нет ни чутья, ни слуха. Всю жизнь вы были заняты, и вам некогда было приобретать это чутье.
– Ты все-таки не ответила мне: отчего ты не хочешь идти в актрисы?
– Николай Степаныч, это, наконец, жестоко! – вскрикивает она и вдруг вся краснеет. – Вам хочется, чтобы я вслух сказала правду? Извольте, если это... это вам нравится! Таланта у меня нет! Таланта нет и... и много самолюбия! Вот!
Сделав такое признание, она отворачивает от меня лицо и, чтобы скрыть дрожь в руках, сильно дергает за вожжи.
|
|
|
(По А. Чехову)
Дата добавления: 2020-04-25; просмотров: 305; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!