Б.В. Шергин и М.Д. Кривополенова
Полвека разделяет годы рождения Марии Дмитриевны Кривополеновой и Бориса Викторовича Шергина. В 2004 году мы отмечаем 160-летие замечательной пинежской сказительницы и 110-летие великого писателя, уроженца Архангельска. Они познакомились, когда Кривополеновой было 72, а Шергину – 22 года, и эту встречу можно считать символической: хранительница былинной традиции нашла в юноше, влюбленном в самобытное северное слово и народную художественную культуру, достойного преемника.
...В газете «Архангельск» в конце 1915 года появилась публикация «Отходящая красота» с подзаголовком «Письмо из Москвы», рассказывающая о выступлении сказительницы Марии Дмитриевны Кривополеновой в Политехническом музее, об успехе, который она имела в Твери, и о предстоящей поездке в Петроград. Автором этой статьи был студент Строгановского художественно-промышленного училища Борис Шергин.
В огромной аудитории Политехнического музея и состоялось знакомство Шергина с Кривополеновой. Публикация завершалась словами: «Грустно становится, когда представишь себе, что скоро навеки отзвучат вещие голоса и закроются ясные очи последних былинных сказителей» (1). И юный Борис Шергин становится учеником Марии Кривополеновой, выступает вместе с ней с пением северных былин.
Как Махонька от своего столетнего деда еще в детстве услышала старины, так и Борис Шергин ребенком засыпал под колыбельные песни матери, а от отца и его друзей слышал поморские легенды, былины, сказки. Будучи учеником гимназии, а затем студентом Строгановки, он часто рассказывал их своим соученикам. И вот – встреча в Москве с удивительной сказительницей с Пинеги.
|
|
|
Общение, дружба с Марией Дмитриевной оказали на Шергина большое влияние. Кривополенова стала для него олицетворением того эстетического идеала, который был ему самому внутренне близок и к которому он неуклонно стремился.
Во время посещений М.Д. Кривополеновой Москвы Шергин не только встречается с ней, но и выступает вместе со сказительницей в концертах «как исполнитель баллад и старин и... настолько успешно, что известный русский фольклорист Юрий Матвеевич Соколов приглашает его иллюстрировать лекции по фольклору. И Шергин с блеском исполняет перед студентами Московского университета весь свой богатый песенный репертуар (2, 10). В письме Ю.М. Соколову, датированном августом 1916 года, Борис Шергин признается: «...на старины свои я очень мало обращал внимания. В детстве они меня интересовали как сказки. Потом я всё почти забыл. М.Д. Кривополенова разбудила во мне почти забытое» (3, 164).
Е.Ш. Галимова отмечает: «В Москве Шергина заметили. Оценили не только его способности художника, но и прекрасное знание народного слова, умение петь былины, талант сказочника» (4, 49).
|
|
|
В 1916 году Борисом Шергиным была написана небольшая статья «Былина в Архангельске», в которой молодой автор свидетельствует: «Выступления сказительницы М.Д. Кривополеновой, лекции о Севере О.Э. Озаровской... пробудили интерес к народному эпосу и на самом Севере, в Архангельске. <...> Но М.Д. Кривополенова только одна, правда, лучшая из многих сказителей на Пинеге. Там древняя, глубоко пустившая корни былинная традиция. <...> К сожалению, произведения народного эпоса и лирики стали записывать в Архангельской губернии очень поздно. <...> По словам людей почтенных, можно с уверенностью сказать, что 50 – 60 лет назад редкий старик не знал 2 – 3 старин или стихов. Каждая волость имела своих известных сказителей» (5).
Среди многих других хранителей традиций устного поэтического творчества знаком был Шергин и с неграмотной пинежской крестьянкой Соломонидой Ивановной Черной. Ее повествование о своем житье-бытье стало основой для рассказов Шергина «Соломонида Золотоволосая» и «Рассказ Соломониды Ивановны». Ее яркая, образная речь, умение завоевывать внимание слушателей, дар воображения помогли Борису Шергину при работе над «Пинежским Пушкиным».
|
|
|
Еще в 1900 – 1901 годах известный фольклорист А.Д. Григорьев во время поездки на Пинегу записал от Кривополеновой четырнадцать былин и пять духовных стихов, вошедших в изданный им в 1904 году первый том «Архангельских былин и исторических песен». Среди этих былин – прежде неизвестная науке «Вавило и скоморохи» (фольклористы знали только название, считая эту былину к началу ХХ века безвозвратно утраченной). А.А. Морозов считал, что старина эта «была сложена скоморохами в защиту своего вечно гонимого и преследуемого искусства» (6, 131). Наш современник и земляк писатель Владимир Личутин в книге «Душа неизъяснимая» пишет: «Собирательница фольклора Ольга Озаровская обращалась к Марьюшке Кривополеновой: ''Да здравствуют скоморохи! Не забыть мне твоей, Марья Дмитриевна, скоморошей погудки. Помнишь, и Козьма с Демьяном ходили по Руси радостными скоморохами, разделяя встречных на добрых и злых. Кто полюбил скоморохов, тот полюбил святых''» (7, 389). Борис Шергин, восхищенный былиной «Вавило и скоморохи», создал ее авторский вариант, усиливая звучание наиболее дорогой ему мысли: «В моем изложении, – отмечал он, – подчеркнута основная идея былины – могучая сила искусства (8, 11).
|
|
|
19 июня 1921 года состоялся концерт М.Д. Кривополеновой в Архангельске. Представил ее публике живший в то время в родном городе Борис Шергин. Он с увлечением рассказывал слушателям об удивительном, редкостном таланте сказительницы, об исключительной ценности былин, которые она переняла от дедов-прадедов.
В том же году по инициативе Шергина было организовано выступление Махоньки в Москве, в Институте детского чтения Наркомпроса.
Позднее, уже после смерти Марии Дмитриевны, Шергин написал рассказ о ней, вошедший во многие сборники писателя. Завершается этот рассказ такими словами: «Русский Север – это был последний дом, последнее жилище былины. С уходом Кривополеновой совершился закат былины и на Севере. И закат этот был великолепен».
Борис Викторович всегда охотно и с добрым юмором рассказывал о своих многочисленных встречах с Кривополеновой. Эта интонация закрепилась и в опубликованных воспоминаниях Шергина: «С 1915 по 1922 год, проездом с Пинеги на Москву, Марья Дмитриевна не раз гостила в нашем доме в Архангельске. В старинном нашем доме ей нравились низкие потолки, коротенькие оконца, теплые лежанки, старинное ''божество'', модели кораблей по стенам, стогодовалая мебель. ''Заболеть бы мне у вас... Слечь бы у вас на полгодика, на годик!''» (9, 114).
Творческая дружба связывала Бориса Шергина не только с Кривополеновой, но и с Ольгой Эрастовной Озаровской, благодаря которой о Махоньке узнала Россия. Вечер в Политехническом музее был, пожалуй, решающим в его жизни и дальнейшей творческой биографии. Озаровская организовала прослушивание Шергина в своей студии, познакомила его с Ю.М. Соколовым, а тот, в свою очередь, представил Бориса Викторовича филологам Д. Ушакову и А. Грузинскому. Шергин был приглашен в Общество российской словесности, где с успехом исполнил несколько былин.
О.Э. Озаровская следила за творческим ростом Шергина и как чтеца и как начинающего писателя. Она отмечала, что в исполнительской манере Бориса Шергина «ярко выступает дар импровизации, свойственный северянам, она сумела уже в начале писательской его работы сказать нечто важное и о природе его неповторимого литературного таланта» (10, 18).
Летом 1915 года Озаровская писала в столицу с Севера: «Собирая словесный жемчуг на Пинеге, уловила я жемчужину редкой красоты. Везу ее в Москву». Борис Шергин, подхватывая и развивая этот образ, отмечает: «Если Кривополенова была жемчужиной редкой красоты, то Озаровская явилась для нее оправой червонного золота, – она открыла людям талант сказительницы» (11, 122).
Слова Озаровской о том, что на Севере, «в этом сказочном краю», человек издавна «хранил и любил слово и украшал им свою жизнь, как скатным жемчугом» (12, 246), в полной мере можно отнести к Борису Шергину.
В сознании людей, ценящих народную культуру Русского Севера, имена Кривополеновой и Шергина стоят рядом. И не только потому, что их свела судьба. Выразительно сказал о внутренней близости лучших мастеров северного слова Владимир Личутин: «Кажется нынче странным, но свеча поморской поэзии помещалась обычно в слабые и одинокие руки. Кривополенова, Крюкова, Шергин, Чапыгин, Клюев, Рубцов, Писахов... На их судьбах запечатлелся свет схимы, святого служения душе. Жизнь их обычно тягостная и неприметная... но это иноки, чаще всего даже внешне отмеченные особой печатью» (7, 389).
Примечания
1. Б.Ш. Отходящая красота: Письмо из Москвы // Архангельск. 1915. 21 нояб.
2. Налепин А. Наставление к добру // Шергин Б.В. Древние памяти: Поморские были и сказания. М.: Худ. лит., 1989. С. 3 – 14.
3. Иванова Т.Г. Письма Б.В. Шергина к Ю.М. Соколову // Русская литература. 1984. № 4. С. 159 – 166.
4. Галимова Е.Ш. Книга о Шергине. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1988.
5. Шергин Б.В. Былина в Архангельске // Архангельск. 1916. 17 янв.
6. Кривополенова М.Д. Былины. Скоморошины. Сказки / Ред., вст. статья и примеч. А.А. Морозова. Архангельск, 1950.
7. Личутин В.В. Душа неизъяснимая. М.: Современник, 1989.
8. Шергин Б.В. Гости с Двины. М.: Дет. лит., 1972.
9. Шергин Б.В. Из воспоминаний о М.Д. Кривополеновой // Лит. учеба. 1986. № 4.
10. Федорова Л.В. Ольга Эрастовна Озаровская и Север // Озаровская О.Э. Пятиречие. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1989. С. 5 – 18.
11. Шергин Б.В. М.Д. Кривополенова // Шергин Б.В. Древние памяти: Поморские были и сказания. М.: Худ. лит, 1989. С. 120 – 124.
12. Озаровская О.Э. Пятиречие. Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1989.
Т.А. Сидорова
(Архангельск)
Художественно-словообразовательные
парадигмы в рассказах Б.В. Шергина
Произведения Б. Шергина доносят до нас духовный и житейский опыт северян-поморов, традиции народной культуры Русского Севера. Место действия многих его рассказов – Архангельск, Уйма, Соломбала, Белое море; герои его произведений – кораблестроители, мореходцы, «художные» мастера. Автор не просто воссоздает те или иные реалии, но и стремится передать собственное индивидуально-эстетическое их восприятие. Все творчество Б. Шергина отличается особым внутренним настроем, «устроением», ибо в его произведениях представлены такие оценочные концепты, как БЛАГО, ДОБРО, ВОЛЯ, СОВЕСТЬ, ЧИСТОТА, ЕДИНСТВО, НАЦИОНАЛЬНЫЙ ДУХ, СВЕТ и др., на формирование которых оказали влияние и православное сознание писателя, и особенности этно-культурного пространства Севера. С течением времени многие из этих факторов забылись или подверглись переосмыслению. Анализ же языковых средств позволяет воссоздать представления о мире ушедшего века, увидеть прошлое в настоящем, определить иерархию духовных ценностей наших предков.
Главным объектом осмысления действительности в произведениях Б. Шергина является человек труда, творец, художник. Именно отношением к труду, работе, делу оцениваются качества человека.
Автор моделирует художественную действительность с помощью различных языковых средств. Объектом же нашего анализа является деривационная структура текста, поэтому все единицы словообразовательной системы рассматриваются нами как компоненты создания фрагментов смысла и общего смысла.
В художественном мире Б. Шергина историческое (реальное) и мифическое сосуществуют так же, как уживаются в народном сознании языческие представления, календарные обряды и христианские ценности. На поверхности в рассказах – бытовая событийность: работа, страдания, болезнь, смерть, рождение, отдых, несправедливость, боль и т.д. Однако глубинный смысл связан с целым рядом идей русской философии. Таким образом, в текстах параллельно представлены событийно-физический и символический аспекты. Идеи формируются в текстах не только эксплицитно, с помощью авторских сентенций, но и имплицитно – посредством мотивов, концептов, сем, понятий, символов, образов, эмоций и т.д.
Не случайно в произведениях Б. Шергина и бессознательное начало: «Некоторые черты в творчестве больших писателей и художников можно было бы понять как порою бессознательное обращение к изначальному фонду и его возрождению, иногда сознательно подкреплённое обращением к народным традициям» (4, 15). Воспроизводя архетипические образы, Б. Шергин создает атмосферу ушедших столетий с их тяжелыми буднями, традиционным укладом поморского быта, «любовью без хитрости», «светоносной духовностью», народной поэзией.
Одним из таких образов является вода – священный первоэлемент Вселенной. В художественном пространстве Б. Шергина лексико-семантический комплекс «вода» представлен такими ключевыми словами, как ОКЕАН, МОРЕ, РЕКА, а также лексемами, обозначающими различные трансформации воды: ТУМАН, ТУЧИ, ОБЛАКА, ЛЁД, СНЕГ, ИНЕЙ и т.п. Море, океан для поморов – не только символ жизни, свободы (священное начало), но и олицетворение гибели, смерти. Ср.: «В море простор, ширь, свет, любо в море!» и «Тошно в море – земля и небо стонут». «Вал черный, гребень белый – кружево белое на чёрном бархате»; «как кони вороные с седыми гривами, валы летят по океану» (8, 30 – 32). Именно океан персонифицирует возмездие Лихославу за страдания брата («Гнев»), и именно в море проверяются сила, выносливость, чистота помыслов. К архетипическим символам относятся и остров Грумант (персонифицированный в образе медведя, вселяющего страх), корабль, льдина, изба. В этих символах заключена идея центра мира. Поскольку «архетипические образы как таковые принадлежат к важнейшим ценностям человеческой души», ибо «с незапамятных времён заселяли небеса всех народов» (9, 221), Б. Шергин включает их в свою эстетическую систему.
Связь с народными традициями осуществляется и с помощью деривационных средств. Так, суффиксы субъективной оценки позволяют автору передать не только различные оттенки, выражающие чувства, состояния, отношения к реалиям окружающего мира, в том числе и к человеку; они создают гармонию между внутренним и внешним мирами, ощущение их единства. С такими суффиксами употребляются как конкретные лексемы (дровишки, банька, бородища, каютки, комнатки, окошечки, судёнышко, морошечка, писемце, рученьки, деточки и др.), так и абстрактные (непогодушка, работушка, смерточка, хмелинушка, стукоток, теменца, воздыханьице и т.п.). Эти суффиксы помогают выразить любовь к родной земле, традициям, красоте, труду. Народный язык, такой простой, но с глубоким смыслом, стал живительным источником для писателя. Трудолюбивые поморы всё делали своими руками. Отсюда и уважительное отношение ко всему, что их окружает, даже к предметам быта, ведь делая посуду, строя дом, корабль, человек вкладывал душу, нёс «доброту». В оценочных словах типа НЕПОГОДУШКА, СМЕРТОЧКА, ТЕМЕНЦА суффиксы помогают понять мировосприятие простого народа: пугающие явления словно «задабривались» такими наименованиями. В фольклорной традиции тоже существуют подобные образования.
В художественном тексте суффиксы субъективной оценки помогают по-разному осмысливать фрагменты действительности. Сравним, например, передачу звуковой характеристики бытовых ситуаций отдыха (веселья) и работы (строительства корабля). Первую характеризует деривационный парадигматический ряд изоструктурного типа: «топанье, хлопанье, плесканье, скаканье» («Дождь»). Актуализируются семы «хаос», «громкий звук». Благодаря паронимической аттракции создаётся эффект звукоподражания и между лексемами возникают синонимические отношения. Слуховой модус выражает отрицательное отношение автора к праздности, отсутствию гармонии. Причём повторяющийся суффикс -НЬј- сближает данную парадигму с предыдущей: «И что тут величанья, и смотренья, и манежности!» (там же). Подчеркивается неестественность поведения, производящая комическое впечатление манерность.
В рассказе «Рождение корабля» через звуковой модус передается противоположное отношение автора к происходящему: «С утра со всхожего и до закатимого стукоток стоит». Суффикс субъективной оценки эксплицирует не только положительное отношение к труду, но и понятия «гармония», «духовная свобода». Неслучайно поэтому после долгого трудового дня Конон с подмастерьями «любует жемчужно-золотое небо, уснувшие воды, острова – и поет протяжные богатырские песни» («Рождение корабля»). Автор словно утверждает единство человека со Вселенной, с Природой, и проявляется это единство в гармонии внутреннего мира человека с внешним. Эта гармония – результат открытия своего внутреннего «Я» и мира вокруг себя. Но не каждый способен на такое открытие. Ленивый да безответственный ищет волю не внутри себя, а вовне. Как отметил Н.А. Бердяев, «ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности» (1, 61). Такая воля – путь без цели, в никуда – осуждается Шергиным в рассказе «Грумант-медведь», в котором двое промысловиков захотели пожить «по своим волям». Здесь слово ВОЛЯ означает «произвол, бесконтрольность действий, даже бездействия». В рассказе «Матвеева радость» ВОЛЯ – это прежде всего «свобода внутренняя»: «Каждым рублем я на волю выкупался сам и детей выкупал». ВОЛЯ – это еще и право поступать по совести: «Воля ни у вас, ни у нас не отнята» («Круговая помощь»). Ни один из поморов не взял подарков датского шкипера. Отсюда и сочетание «своя-то волюшка». Такое понимание ВОЛИ как СВОБОДЫ внутренней соотносится и с философией В.Н. Топорова: «Если волю ищут вовне, то свободу обретают внутри себя, через серию последовательных ограничений, повторных возвращений к своему «Я» – в том локусе, где свобода и необходимость лишь ипостаси друг друга…» (7, 240).
С точки зрения Шергина, глубинное «Я» начинает осознавать свое достоинство, когда есть надежда, а вечным источником этой надежды является ТРУД, но не изнуряющий, а несущий гармонию с внешним миром, творящий доброту.
Достоинства людей, их нравственные качества оценивались отношением к делу, работе. Трудовая деятельность простого народа во все времена имела основной целью не накопление богатства, а добычу хлеба насущного. На Поморской земле труд ассоциировался с творчеством. Опытного судостроителя, сапожника, портного, столяра, плотника называли «мастером». Одним из ключевых слов, репрезентирующих концепт ТРУД в произведениях Б. Шергина, является ХУДОЖЕСТВО («умение, искусство на деле, изящное искусство, подражательное и творческое искусство») (3, IV , 569). Автор связывает умения со знаниями: «Все свои знания Маркел объединял словом «художество»» («Художество»). Используя метонимический перенос, Б. Шергин выражает сентенцию через деривационную парадигму корреляционного типа: «Художество места не ищет… Художный мастер куда ни придет, где ни живет, зиждет доброту» (доброта – «прочность, достоинство, качество вещи») (3, I , 444). Таким образом, производное ХУДОЖНЫЙ актуализирует в тексте не только узусную сему «искусный», но и семы «опытный», «знающий», «на-шедший свет внутри себя» (ср.: «…из-под нависших бровей старика сияли утренние зори»). Корреляционная парадигма становится в рассказе ключевой. Эпитет ХУДОЖНЫЙ является характеристикой человека, вкладывающего душу в своё дело, это своего рода «знак качества» всего, что создаёт такой мастер. ХУДОЖНЫЙ МАСТЕР – это специалист, имеющий разносторонние знания в области своего дела. Зачастую МАСТЕР имеет «бородищу» – знак мудрости, опытности. Труд для него – радость для души, поэтому во время работы он песню поет: «Сапожник ли, портной ли, столяр ли – поют за работой» («Художество»). Особенностью человека труда, мастера является и его физическая сила, что соотносится с философской идеей о неразрывной связи духа и тела. Эксплицируют эти качества такие сочетания, как «плотная сила», «богатырские песни». Слово «плотный» означает «сильный, выносливый, крепкий» (6). Это качество необходимо для полноценного существования.
Человеку труда некогда и пустые разговоры вести: «Праздное слово сказать – все одно, что без ума камнем бросить» («Поклон сына отцу»); «Не от слов, а от дел и примера моего учись нашему художеству. Наш брат думает топором» («Мастер Молчан»). Помимо сочетаний «пустые беседы», «праздное слово», автор использует и сложное производное «пустопорожние» (разговоры), в котором разные корни повторяют один и тот же смысл, усиливая его, что характерно в целом для народной речи. Этот же приём повторения одной мысли встречается в текстах религиозного содержания. Одним из концептов в православии является БЛАЖЕННОЕ МОЛЧАНИЕ. Ср.: «Много глаголание помрачает ум; помрачённый же ум ведёт к бесстыдству; кто любит молчать, тот и сам остаётся безмятежным и не огорчает ближнего; люби молчание, чтобы пребывало в тебе благоговение; многоречивые не только достойны порицания, но даже производят отвращение в желающих провести с ними время и сблизиться; бойся празднословия, ибо за всякое праздное слово дашь Богу ответ в День Судный» (2, 435).
В рассказах отражены также социально обусловленные речевые и поведенческие стереотипы, определяемые народным этикетом. Например, осуждается эмоциональное состояние «печали», «горя», «уныния»: «Никогда не печалься. Печаль – как моль в одежде, как червь в яблоке. От печали – смерть» («Поклон сына отцу»). Уныние является и одним из смертных грехов. Ср.: «Враг духом уныния многих согнал с тесного и спасительного пути на широкий и гладкий, но гибельный путь»; «Уныние – это преддверие ада, оно убивает волю, чувство, разум»; «Уныние – это бич, который убивает энергию, необходимую для получения в сердце Духа Святого» (2, 444). Таким образом, концепты ТРУД, ПРАЗДНОСТЬ, УНЫНИЕ, БОЖЕСТВЕННОЕ МОЛЧАНИЕ и другие формируют хронотоп русской православной культуры. Даже диалектное слово «немогута», синонимичное лексеме «болезнь», означает не только «слабость телесную», но и «нравственную, духовную» (3, II , 523), а однокоренное «немочь» содержит и сему «скорбь» (там же). Скорбь же, как свидетельствуют отцы Церкви, «очищает сердце человека, как золото в горниле, соделывает его, по благодати Божией, достойным вечных благ небесных, приближает человека к Богу и спасению» (2, 392).
Вообще для рассказов Б. Шергина, как и для христианских проповедей, поучений, молитв, характерна коммуникативная навязчивость, которая выражается в повторах одних и тех же сем, лексем, морфем, смыслов. Например, в молитве: «И возсылая, воспрянем, восстанем, затемнённые просветимся…» – старославянский префикс ВОЗ- повторяется, объединяя лексемы и усиливая смысл «духовного обновления, оживления», внося стилистический оттенок высокости.
Такого рода изоструктурные парадигмы составляют основу деривационно-смысловой структуры рассказов Б. Шергина. Посмотрим, какие же смыслы актуализируют такие повторы.
Во-первых, одноструктурные слова выражают определенные синтагматические отношения, эксплицируя те или иные кванты смысла. Например: «…а мы двое списали, срисовали в девять дней» («Миша Ласкин»). Между глаголами возникают синонимические отношения с оттенком «одновременного завершения». Аналогичные отношения возникают и в следующих примерах: «Маркел через минуту выплыл, вылез на берег» («Кошелек»); «Тогда Кузьма запел, заговорил» («Грумаланский песенник»); «Он в эти дни одумался, опомнился» (там же); «Матрос песни запоет, в гармонь заиграет… А седой океан будто пуще загремит, затрубит, подпевать человеку примется» («Мурманские зуйки»). В последнем примере между одноструктурными словами актуализируются не только синонимические отношения, наблюдается тропеизация (олицетворение), что связано с народными традициями. Ср. также: «Вечером заповорачиваются на крыше флюгера, заплачет в трубе норд-вест» («Детство в Архангельске»). Так одноструктурные парадигмы формируют хронотоп и духовной сферы, и русской народной культуры.
«Кораблик заплеснет валами. Товар замокнет, заплесневеет, запихтевеет» («Дождь»). Между глаголами первого и второго предложений возникают отношения причины и следствия. Второй ряд глаголов относится к лексико-семантической группе «становление состояния», между ними, в свою очередь, эксплицируются градационные отношения: ЗАМОКНУТЬ – «стать мокрым», ЗАПЛЕСНЕВЕТЬ – «покрыться плесенью», ЗАПИХТЕВЕТЬ – «зарасти травяным покровом, покрыться грязью» (3, I , 601, 617). Этот ряд дистантно связан с аналогичным в последующем контексте: «не ЗАПЛЕСНЕВЕЛИ, не ЗАИНДЕВЕЛИ». Таким образом, изоструктурная парадигма выполняет и когезионную функцию. Отношения причины и следствия возникают между одноструктурными словами и в следующем примере: «Лодья опрямилась, и люди опамятовались» («Гнев»). Префикс актуализирует общее деривационное значение «возвращение в первоначальное состояние».
«Теперь буду вашей радости пайщик, вашего веселья дольщик, вашего счастья половинщик» («Егор увеселялся морем»). В этом одноструктурном ряде актуализируется сема «сопричастности» чужому счастью, что означает освобождение от эгоизма. Такой квант смысла становится частью концепта ЕДИНСТВО, который репрезентирует христианскую мораль. Ведь речь идёт о духовном единстве. Такое единство было основой народного этикета поморов. Ср.: «С дружиной своей он жил однодумно, односветно» («Рассказы о кормщике Маркеле Ушакове»). Изоструктурная парадигма эксплицирует следующий смысл: «одинаково мыслить и воспринимать, видеть», «жить согласно, душа в душу». Род занятий поморов обязывал к таким взаимоотношениям, ведь в море на каждом шагу подстерегала опасность, и поддержка друг друга становилась своеобразным кодексом чести, нравственным принципом. Кроме того, репрезентируется такой христианский принцип, как ПОСЛУШАНИЕ, которое освобождает от страсти любоначалия и властолюбия, ведёт к победе над самостью, эгоизмом.
«Он разговаривает, расхохатывает, а о деле ни слова» («Матвеева радость»). Между изоструктурными словами возникают отношения «сопроводительности». Эксплицируется смысл: «сильно иногда хохотать во время разговора». Христианская мораль отрицательно относится к смеху, а тем более к хохоту: «Непристойно смеяться христианину»; «Занятый смехотворством работает демонам»; «Смех и дерзость – начало развращения души, это козни беса блуда» и т.п. (2, 436). Учитывая описываемую в рассказе ситуацию, можно вывести еще один смысл: моделируется психологическое состояние Зубова, который подавляет свою совесть, маскируя разговором и хохотом лживость и лукавство.
«Зачал я у вывозки, у выгрузки работу ломить» («Матвеева радость»). Между одноструктурными словами возникают синонимические отношения. И ВЫВОЗКА, и ВЫГРУЗКА – место, ассоциативно связанное с ситуацией «кипит работа», это место, где всегда нужна рабочая сила. На концепт ТРУД выводит и следующий пример: «Каждая снастиночка нашим потом трудовым просмолена и каждая дощечка бортовая нашими слезами просолена» («Матвеева радость»). Суффиксы субъективной оценки актуализируют два смысла. С одной стороны, детализируется описание корабля (объекта труда), а значит, и сложность работы. С другой стороны, передается не просто уважительное, но и любовное отношение к своему детищу. Одноструктурный ряд ПРОСМОЛЕНА – ПРОСОЛЕНА выполняет функцию метафоризации. Паронимическая аттракция способствует актуализации общих сем «пропитать» и «насквозь», что эксплицирует такой признак концепта ТРУД, как «интенсивность». Этот признак репрезентируется и такими словами и сочетаниями, как «отчубучить часов шестнадцать подряд», «ухлопаться», «спину разогнуть не заможет», «работу ворочать», «пот трудовой» и т.д.
Вообще метафоры Шергина зачастую основаны на образах трудовой деятельности. Ср.: «Дедова оказия не вылиняла, не выцвела в пересказах внучат» («Дождь»). Подчеркивается ассоциативная связь с качеством ткани, которую дед красил на совесть. Возникает смысловая параллель между концептами ТРУД и ПАМЯТЬ: не потускнеет со временем, не сотрётся память о ремесле деда и о нём самом, ибо по делам и память. Метафоризация наблюдается и в следующем примере: «Укараулит пароход английский, упромыслит себе приятелей» («Рождение корабля»). Здесь глагол социальной сферы (упромыслить) трансформируется в глагол «психологического воздействия», наблюдается перекатегоризация. В контексте лексема УПРОМЫСЛИТЬ означает «исчерпывающую полноту в достижении результата» («приобрести»).
«Отец мой, берегам бывалец, морям проходец» («Поклон сына отцу»). Здесь одноструктурный ряд подчёркивает такой признак человека труда, как «беспокойный характер». Слово БЫВАЛЕЦ означает «человек опытный, искушенный, тертый, находчивый», а ПРОХОДЕЦ – «испытавший и видевший много, путешественник»
(3, I , 148; III , 524). Поскольку моряки по морю «ходят», а не «плавают», речь идет об опытном и много испытавшем мореплавателе, а таким может быть лишь человек, наделенный огромной жизненной энергией.
«Наши плотники доспели честь. Корабли походливые и поворотливые строили» («Рождение корабля»). Суффикс -ЛИВ- несет сему «склонный к действию». Благодаря олицетворению актуализируются такие признаки корабля, как «легкость», «быстрота», «удобство», «управляемость», «мобильность». Все это подчёркивает мастерство строителей и формирует оппозицию СВОЕ (наше, русское) – ЧУЖОЕ (западное). Отсюда и характеристика: «Все было крепко и плотно, дельно и хитро» (там же). А рука (символ человека труда) мастера называется в рассказе «искусной». Оппозиция СВОЕ – ЧУЖОЕ эксплицируется и в следующем примере: «Иноземцы меня выучили, а вы меня выручили» («Дождь»). Глагол ВЫУЧИЛИ в данном контексте актуализирует смысл «дать урок», «проучить», то есть «приобрести положительный опыт за счет морального или материального ущерба». Глагол ВЫРУЧИТЬ синхронно не членится, но, находясь рядом с предыдущим, подвергается этимологизации, что способствует выделению исторического префикса ВЫ-. Актуализируется смысл «подать руку помощи», «вызволить из беды». Снова подчеркивается отрицательная оценка ЧУЖОГО.
Иногда в рассказах одинаковые изоструктурные парадигмы эксплицируют различные смыслы, что связано с контекстами. Ср.: «Судна наискались, перевозу накричались, куда попали, не понимают» («Рождение корабля») и «Его художества насмотришься и золотых наслушаешься словес» (там же). В обоих примерах актуализируется сема «интенсивности», только в первом предложении подчёркивается бесполезность действий и автор иронизирует над бездельниками и хамами. Во втором примере эксплицируется понятие «пользы», обе лексемы сближаются в едином смысле: «приобретешь знания, научишься». Ведь даже «словеса» у мастера «золотые», потому что он попусту не болтает.
Изоструктурные парадигмы с разными служебными морфемами могут вступать в антонимические отношения. Ср.: «Концы у нагелей расклинили и расконопатили… болты внутрь загнали и внутри расклепали. Потом всё проконопатили и просмолили» («Рождение корабля»). Первый ряд эксплицирует ситуацию разборки судна на отдельные детали, а второй – ситуацию завершения сборки, актуализируется сема «интенсивности, тщательности» действий. Таким образом, создается целостная картина «интенсивного труда».
Деривационно-семантическую структуру текстов Б.Шергина составляют и парадигмы корреляционного типа. Среди них особо выделяются контактные употребления однокоренных слов, что отражает народные традиции. Например: «Заказчики боем отбивали, отымом отымали такого строителя» («Рождение корабля»). Повтор способствует усилению одного и того же смысла, что, в свою очередь, эксплицирует понятие «талантливый мастер». Ср. также: «отсмеять насмешку», «умом-разумом», «желтилами выжелтит» и т.д. Эти корреляционные ряды формируют хронотоп народной культуры, ведь до сих пор в народной речи употребляются подобные сочетания: «валом валит», «сиднем сидит», «криком кричит», «поедом ест» и т.д.
Встречаются у Б. Шергина и корреляционные парадигмы транспозиционного типа. Ср.: «Я книгу разорил. Миша, ты не разоритель, ты строитель» («Миша Ласкин»). Глагол «разорить» означает «погубить, испортить, уничтожить» (3, 42). Отсюда и антонимические отношения между членами изоструктурной парадигмы: производное РАЗОРИТЕЛЬ означает «тот, кто испортил», а СТРОИТЕЛЬ – «тот, кто создал».
«Работа удавалась. Работали – как песню пели» («Дождь»). Абстрактное понятие «работа» в первом предложении является субъектом оценки. Второе предложение содержит сравнение двух действий, поэтому форма существительного меняется на глагольную.
«Никогда не печалься. Печаль – как моль в одежде» («Поклон сына отцу»). Форма существительного используется для удобства сравнения, которое в тексте намеренно имеет сниженный образ, способствующий персонификации нежелательного состояния.
В рассказе «Дождь» автор использует корреляционную парадигму гнездового типа: «..весь берег будто цветами расцвёл. Разноцветно стало на лугу. Цветасто. Девки как букеты разнопёстрые». Лексемы «букеты», «разнопёстрые», «рябит», «набазарено» включаются в лексико-семантическую парадигму ЦВЕТЫ. И корреляционная парадигма гнездового типа, и лексико-семантическая составляют ассоциативно-номинативный ряд (цепочку), формирующий зрительный модус. При этом актуализируются семы «чрезмерности» и «отрицательной оценки», на которые читателя ориентирует и последующий текст: «У стариков в глазах зазеленило». Ассоциативно-номинативный ряд, в свою очередь, соотносится по смыслу с деривационными парадигмами изоструктурного типа, о которых речь шла выше (ИГРИЩЕ – ГУЛЬБИЩЕ, ГУЛЯНЬЕ – ВЕЛИЧАНЬЕ – СМОТРЕНЬЕ, ТОПАНЬЕ – ХЛОПАНЬЕ – ПЛЕСКАНЬЕ – СКАКАНЬЕ, КОСМАТКИ – ТРЕПАЛКИ, ВЫУЧИЛИ – ВЫРУЧИЛИ, ВЫЛИНЯЛА – ВЫЦВЕЛА), а также корреляционной парадигмой ПРОК – ПРОЧНОСТЬ. Сюда же можно отнести и сочетания «расплылся в улыбку», «плюют и дуют, и пеной пырскают» и др. Все они формируют концепты ХИТРОСТЬ и КОРЫСТЬ. Оба концепта взаимосвязаны, что эксплицируется сочетанием «злохитрая корысть». Концепты репрезентируют хронотоп православной культурной традиции. Ср.: «Сребролюбие – смертный грех». «Кая бо польза человеку, аще мир весь прибрящет, душу же свою отщетит» (Мф. 16, 26). «Раб денег не может быть истинным рабом Христовым» (2, 422); «Страшен демон лукавства. Многие волки в овчих кожах ходят: от плодов их познаем их» (Мф. 7, 16); «Старайся всегда быть простосердечным и искренним и не держи одно на сердце, другое в устах, потому что это лукавство» (2, 432). И снова возникает оппозиция СВОЕ – ЧУЖОЕ: «За морем прок потеряли, только хитрость одна» («Дождь»). СВОЕ – это то, что надежно, крепко, сделано на совесть: «Тогда прок, когда делаешь дело по совести, на общую пользу». ЧУЖОЕ – это хитрость, корыстолюбие, обман, предательство. Внутритекстовые связи выводят и на концепт ПАМЯТЬ. Ср. корреляционную парадигму в сентенции: «Тогда прок, когда делаешь дело по совести, на общую пользу. Эту прочность ничья злохитрая корысть не переможет» (там же). В контексте существительное «прок» актуализирует семы «толк», «добро», «польза». Лексема «прочность» эксплицирует семы «результат труда», «надёжность», «доброта», «за что не стыдно». Это производное означает «свойство чего-то прочного».
В рассказе «Мурманские зуйки» хитрость, к которой прибегнул Воронин, пытаясь скрыть неуменье печь хлеб, прямо названа «грехом».
Деривационные парадигмы корреляционного типа могут способствовать обнажению внутренней формы слова. Ср.: «Выбойки узорчатые глянутся. И как вчера такой красы не разглядели?» («Дождь»). Первый глагол в архангельских говорах означает «нравиться», второй глагол имеет значение «заметить при тщательном рассмотрении, увидеть что-то важное». Такое «соседство» актуализирует этимологию первой лексемы ряда: в сознании возникает выражение «глаз не отвести».
Иногда корреляционные парадигмы используются для усиления смысла. Ср.: «Порвало бы вас, разорвало бы вас! Живы ли вы, деточки мои?» («Дождь»). Здесь префиксы ПО- и РАЗ(О)- являются синонимичными и выражают сему «разъединения». Такое повторение способствует передаче внутреннего психологического напряжения, причём оценочная сема «злости» нейтрализуется. Повтор «пожелания» осуществляется автоматически, на самом деле Фатьян искренне переживает за своих «деточек», о чём свидетельствует последняя фраза фрагмента.
В корреляционной парадигме ЗАСКОЧИТЬ – ПРОСКОЧИТЬ («Решили заскочить на пароход после второго – третьего свистка. Тогда уж бабам Пыха не достать. Только бы проскочить удалось») актуализируется различие в смыслах. Глагол «заскочить» означает «попасть куда-либо в один прыжок». «Проскочить» – это «попасть незаметно, сквозь что-либо или мимо чего (кого)-либо», «прорваться», преодолев препятствие. Таким образом, между глаголами возникают временные отношения последовательности: прежде чем «заскочить», необходимо «проскочить».
Повтор одной и той же семы можно наблюдать и в сложных словах типа «пустопорожние», «доброчестные», «разнопёстрые», «новомодный» и др. Так, в словоформе «пустопорожний» оба корня актуализируют общую сему, в словоформе «доброчестные» семантика первого корня ДОБР- (добро – «благо, то, что требует от нас долг человека») ассоциативно соотносится с семантикой второго корня
-ЧЕСТЬ- («внутреннее нравственное достоинство человека, благородство души и чистая совесть») (3, IV , 599). В словоформе «разнопёстрые» семантика первого корня -РАЗН- является компонентом семантики корня -ПЁСТР- (пёстрый – «разнородный, рябой») (3, III , 194). То же наблюдается и в словоформе «новомодный»: модный означает «вошедший в новый обычай» (3, II , 550). Такое словообразование характерно и для церковнославянской традиции. Ср.: долготерпение, звероядивый, смиренномудрие, благочестие, злострадание и др. Так сама модель сложных производных формирует хронотоп духовной сферы.
Хронотоп традиционной народной культуры репрезентируется и в глагольных лексемах с нанизыванием префиксов. Ср.: «заоткрывался», «заповёртывает», «призадумался», «порасспросить», «спородила», «заумирала», «заприбыла», «наприпасал», «запоглядывали», «поуспокоился» и т.д. Аналогичное нанизывание приставок представлено и в народных песнях, которыми насыщены произведения Б. Шергина. Например:
Твоя молоденька головушка заподумывает,
Ребяческо сердечушко запобаливает… («Мурманские зуйки»).
Приставки могут повторять одну и ту же сему («спородить», «запоглядывать»), но чаще они актуализируют различные семы или понятия. Так, в глаголе «призадуматься» префикс ПРИ- вносит сему «чуть-чуть», «слегка», а приставка ЗА- – сему «сосредоточения» мысли. Лексема «порасспросить» содержит префиксы ПО-, актуализирующий сему «целостности», и РАС-, эксплицирующий сему «интенсивности».
В ряде таких слов один из префиксов теряет словообразующую функцию. Например, в словоформе «наприпасал» префикс ПРИ- вычленяется лишь по остаточному принципу и является синонимичным префиксу ЗА- (припасти – запасти), их значение ассоциативно осознается как «прибавление». Синхронно приставка выполняет словоопознавательную функцию. Префикс НА- в этом слове является словообразующим, актуализирующим сему «много». Аналогично и в словоформах «заумирала», «заприбыла» и подобных. Префикс ЗА- выражает сему «начала», префиксы У- и ПРИ- не являются словообразующими и выделяются по остаточному принципу (умереть – помереть, прибыть – убыть). Нанизывание префиксов придает напевность речи, гармонизирует и смягчает ее.
Среди различных хронотопов культуры особое место в творчестве Б. Шергина занимает компонент культуры Севера. Это не только этнонимы, промысловые термины поморов, топонимы, антропонимы, но и производная диалектная лексика. Внутренняя форма таких слов настолько прозрачна, что в сознании читателя сразу возникают производящие. Например, слово «жальник» означает «кладбище». С точки зрения словообразования, это «место, где жалеют», глагол «жалеть» означает «скорбеть, болеть сердцем, печалиться» (3, I , 525). Слово «глядень» означает «высокое место», «холм». И внутренняя форма несет смысл: «место, откуда смотреть (глядеть) удобно». Лексема «затайка» означает «хитрость», и внутренняя форма выражает ассоциативную связь со словами «таить», «тайком», «затаить». В диалектном глаголе «ухлопаться» наблюдается метафоризация. «Ухлопать» означает «убить», «ухлопаться» – «изнурить себя работой». Метафоризация характеризует народную речь и особенно свойственна устойчивым выражениям, которые широко употребляет Б. Шергин: «в горячем часу» (в момент раздражения), «налягал языком» (наговорил гадостей), «в свою пользу насаживать» (блюсти свои интересы) и т.п. Иногда замена общеупотребительного слова на синонимичное диалектное вносит дополнительный смысл. Ср.:
«– Уплыл Пых-то? – спросил Фатьян. – Угрёб» («Дождь»). Словоформа УГРЁБ означает не просто «уплыть», а «гребя веслами» (актуализируется сема «быстро»). Так подчеркивается насмешливое отношение к Пыху, который едва успел «ноги унести», так как хитростью хотел нажиться.
Каждая служебная морфема является в тексте носителем того или иного кванта смысла. Например: «над морем выяснило» («Гнев»). Префикс ВЫ- означает «полное и тщательное завершение». Ср. также: «замараются, припотеют, а всё с песнями» («Мурманские зуйки»). Префикс ПРИ- вносит семантику «прибавления» в процессе, т.е. глагол означает «сильно вспотеть». В свою очередь, эта сема связана с понятием «интенсивности труда».
Значение служебной морфемы может повторяться и с помощью соседних лексем. Ср.: «Пых распродал свой товар до последней нитки». Префикс РАС- актуализирует сему «до конца», что подчеркивает и выражение «до последней нитки». Еще пример: «В глазах рябит, как набазарено». Здесь префикс НА- эксплицирует сему «много», что соответствует и выражению «в глазах рябит». В целом формируется зрительный модус, о котором мы уже упоминали.
В рассказах Б. Шергина нашли отражение речевые и поведенческие стереотипы, принятые в среде поморов. Даже в одном рассказе «Дождь» употребляются различные глаголы речи, передающие не только психологическое состояние персонажа, но и определяемые народным этикетом оценки этого состояния. Это такие глаголы, как БУБНИТЬ, ГОГОТАТЬ, РЕВЕТЬ, ВОПИЯТЬ, РЯВКНУТЬ, ПРОСТОНАТЬ, РУГАТЬСЯ, БАЛАБОЛИТЬ, ГОРЯЧИТЬСЯ, НЕГОДОВАТЬ, ОРАТОРСТВОВАТЬ и подобные. Неодобрительно оцениваются громкий смех, громкая речь, брань, раздражение, многословие, несдержанность, хвастовство. Например, «балаболить» – неодобрит. «говорить быстро, громко, невнятно, пустословить» (5); «бубнить» – неодобрит. «ворчать, повторять одно и то же» (там же); «вопиять» – неодобрит. «призывать криком» (там же) и т.п. Производный глагол «ораторствовать» используется автором с целью создания иронии. За внешним краснобайством Фатьяна скрывается хвастовство, за которое он и поплатился впоследствии. Здесь также эксплицируется и христианская мораль: «Страшная беда, когда человек прельщается собой, гордится своими способностями, дарованиями и природными качествами… Бойся тщеславия – тщеславие страшнее гордости»
(2, 431).
Таким образом, деривационные средства наряду с другими формируют целостный смысл рассказов Б. Шергина, эксплицируя семы, понятия, концепты, образы, ситуации, оценки, слуховые и зрительные модусы, хронотопы культуры, идеи, создают иерархию духовных ценностей поморов. Основной метатемой рассказов является ЧЕЛОВЕК ТРУДА, ХУДОЖНЫЙ МАСТЕР, а метарему можно выразить сентенцией из рассказа «Общая казна»: «Сам себе на радость никто не живет».
Примечания
1. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.
2. Схиигумен Савва. Выписки из дневника. М.: Русский дом. 2000.
3. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1956.
4. Роль человеческого фактора // Язык и картина мира. М.,1988.
5. Словарь русских народных говоров. Вып. 2. М.; Л., 1966.
6. Словарь русских народных говоров. Вып. 26. Л., 1990.
7. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: Семантика и структура. М., 1982.
8. Шергин Б. У Архангельского города. Архангельск, 1985.
9. Юнг К.Г. Душа и миф. Киев; М., 1997.
А.В. Петров
(Архангельск)
«Не тут у меня несено, да тут уронено»
(Северные формы безличности
в творчестве Бориса Шергина)
Кто бы ни писал о Борисе Викторовиче Шергине, обязательно упомянет о самобытном языке писателя, не скупясь на эпитеты, определяющие качества шергинского слова, – золотое, самородное, волшебное, сказочное, живое...
Действительно, книги Б.В. Шергина – прежде всего хранители подлинного русского северного слова, они обладают почти фантастическим свойством – звучать, будто это не сброшюрованные листы бумаги с нанесенными на них типографскими знаками, а звуковые дорожки, доносящие до слушателей тончайшие нюансы «северной говори». Е.Ш. Галимова пишет: «Шергин делает свои сборники «фонотеками», стоит открыть книгу – и зазвучат голоса рассказчиков» (2, 121).
Сам Борис Викторович, уверенный в том, что “биография писателя – его отношение к слову” (3, 159), значительную часть автобиографии, написанной по просьбе писателя Юрия Коваля, посвящает рассуждениям о языке. И начинается эта автобиография фразой: “Богатство северорусской речи известно” (3, 158), а далее без ложной скромности писатель заявляет: “И в устных моих рассказах и в книгах моих сохраняю я особенности северной речи, и слушатели и читатели мои ценили и ценят этот мой стиль” (3, 159). Но в то же время Б.В. Шергин сетовал на то, что часто обращают внимание только на язык, а ему важнее было донести до читателей живую душу Севера, “отцово знанье” нравственных устоев Святой Руси: “Сейчас про Степана (Писахова. – А.П.) да и про меня говорят: говор, говор, северный говор. Мысль живая, живая душа дороже всякого говора” (3, 167).
Самобытное “красовитое” шергинское слово позволяет наглядно представить особенности как северного языка, так и северного менталитета. В качестве одной из показательных черт северной речи многие исследователи отмечают более широкое, по сравнению с литературном языком, распространение безличных предложений. Возможно, это связано с особой скромностью северян, не предполагающей “выпячивания” активной роли субъекта в том или ином процессе, субъект отходит на второй план, заслоняется предикатом. К тому же тесная связь северян с природой, их зависимость от суровых климатических условий, особенности морского и лесного промыслов также способствуют активному употреблению безличных форм, позволяющих подчеркнуть стихийность, непредсказуемость, неизвестность субъекта действия.
Цель данной статьи – охарактеризовать самобытные, необычные по форме и семантике безличные предложения, обнаруженные нами в текстах Б.В. Шергина, как черты живой северной речи и средства создания уникального идиостиля писателя.
Безличность как семантико-грамматическая категория имеет в русском языке специализированные средства выражения – формы безличности. “Ядром категории безличности являются безличные формы глагола и имени прилагательного” (4, 7). В нашем описании мы остановимся прежде всего на ядерных – глагольных и адъективных – формах, однако не сможем обойти вниманием и причастные безличные формы, потому что именно они во многом составляют специфику северного синтаксиса.
Список собственно безличных русских глаголов, выражающих физические и атмосферно-метеорологические явления, может быть продолжен рядом северных безличных форм, употребляемых Б. Шергиным: обутрело, обвечерело, отемнело (отемнало), выяснило. Эти лаконичные, но весьма емкие средства помогают создать исчерпывающую картину условий протекания действия, охарактеризовать его временные рамки: Но как обутрело, тишина стала в мире, и мы головы подняли из-под снегу...(“В относе морском”); На море уж отемнело, и снег пошел (“Любовь сильнее смерти”); Над землей, над морем выяснило (“Гнев”); Обвечерело, сумерок опустился, в перелеске галки на сон гнездятся, еще тараторят (“Поэтическая память”).
Без подобных слов трудно представить неповторимый шергинский стиль, так же как без экспрессивного северного глагола блазнить в значении “казаться”, который вполне уместен для передачи эмоционального напряжения героев рассказа “В относе морском”: Дрогнул я, сдернул кукуль, а над головами-то... аэроплан!!! Не блазнит ли? Не привиденье ли?. И далее: С той поры без отдыха блазнило: то дымом пахнет, то мотор стучит. Без дня неделю этак... Извелись!
Личные глаголы выступают в безличном значении, когда передают действие некой стихийной, сверхъестественной силы, формирующей состояние окружающей среды, воздействующей на различные объекты. У Шергина встретились нам интересные предложения, метафорически передающие картину ненастья: И тут как пологом побоище завесило – снег стеной повалил (“В относе морском”); А по обеде опять затянуло дождичком (“Поэтическая память”).
Обилие таких глаголов, позволяющих подчеркнуть стихийность, непредсказуемость, всесильность неизвестного субъекта действия, использует Б. Шергин в произведениях, в которых речь идет о нелегкой поморской судьбе, о трудностях морского промысла. “Некто”, испытывая поморов, проверяя их на прочность, несет, кружит, осаживает, заповертывает, пружит, разбивает, переворачивает их суденышки.
Вот как описывается шторм на море в рассказе “Матвеева радость”: Погрузились. Поплыли океан-морем. Не доходя Тана-губы пала несосветима погодушка. Парус оборвало, мачту сломало, руль не послушался. Положило карбас вдоль волны, бортом воды зачерпнуло. Не поспели мешков выкидать, опружило кверху дном. Было народу пять человек, трое поспели за киль ухватиться, двоих отхватило прочь. Нагромождение глаголов в безличном значении подчеркивает динамику событий и зависимость поморов от буйства стихии.
Еще несколько примеров, красноречиво свидетельствующих об опасных поморских буднях, – простые, без лишних эмоций фразы, за которыми скрывается подлинная трагедия: Кораблик нанесло на камни и разбило в щепы (“Гость с Двины”); Всего семь дней, семь ночей в Белом море кружало (“В относе морском”); В Горловине заторами неволило нас пять ден (там же).
Б. Шергин позволяет себе и подтрунивать над морской стихией, используя описание ее силы для создания комического эффекта: Ночью пароход хватила непогода. Сеньку с Тренькой с ног на голову ставило, качало (“Дождь”).
Сверхъестественная, стихийная сила не удовлетворяется воздействием на мир и на человека, она стремится к общению, создавая “ситуацию таинственности, неопределенности” (5, 151): Еще берег не закрылся, от переднего корга проплакало по-гагачьи: – Кык-куим! Я к бабушке хочу! И от заднего корга отвылось – как бы гагара: – Баба, нингад няна! Отыми у Ладошки!.. (“Чудские боги”); И тот час ему с моря голос Олешин донесло («Любовь сильнее смерти»); На другой день показало Летние горы (“В относе морском”).
Перекликается с этим сказочным приемом и типичное для северных говоров употребление безличных форм в неопределенно-личном значении, которое удачно использует Б. Шергин в сказке “Данило и Ненила”: Зашумело, ель повалилась; А стукнуло – охотники в лесу стреляли; или в рассказе “Офонина бабушка”: ...Еще по разу бабахнуло близко возле домов. По улицы побежало... Скорее бы конец! По лестницы зашло, по дому застукало, зовет кого-то... голос знакомый, а не помню... Опять круг дома и на поветь... Называт кабыть меня. Меня ищут... Сами под пол посадили да сами и забыли... Нет, спомнили – дверь подерьгало да и позвало: – Баба! – Офоня! – хочу зреветь, дышанье захватило...
В сказках для создания комического эффекта Б. Шергин использует безличные формы, передающие физическое и психическое состояние человека: С ума тебя скинуло, собаку? (“Шиш Московский”); Даму зарозбирало, бумагами, чернильницами зачала на людей свистать (“Варвара Ивановна”); У Митробы зубы затрясло:
– Я боюсь, боюсь!.. (там же). Не менее смешны и уместны в сказках устойчивые обороты в обморок бросает и блевать кинет: Как в зеркало заглянет, так ей в омморок и бросат (“Мартынко”); Смолены-ти рожи глаза розлепили, себя увидали, одночасно их в омморок бросило («Золоченые лбы»); Только имей в виду – в теперешно время нету настояшшего художника. Наресуют, дак блевать и кинет («Пронька Грезной»); – Эту Раиску увижу, меня так блевать и кинет! («Мартынко»).
Отличительной чертой северных говоров является активное употребление пассивной безличной конструкции с кратким страдательным причастием прошедшего времени и субъектом в родительном падеже с предлогом у. Они, конечно же, есть и у Шергина. В подобных конструкциях субъект отстраняется от действия, и оно как бы происходит само собой, деятель снимает с себя всякую ответственность за произведенное действие: – Ребята! У них затеяно с Гореславом против нас! Не поддадимся нашим супостатам! («Гнев»); Про Лира-короля слушать любили. По книжке у меня было выучено («Новая Земля»); Ох, и было и у меня ждано хвалы-то! («Старые старухи»); – Надумано у меня в российски города («Пронька Грезной»).
Даже в дневнике Борис Викторович, размышляя о наиболее важных, поворотных вехах своего жизненного пути, использовал заветную грамматическую диковинку – как привет с далекого и уже недостижимого, но столь близкого душе Поморского Севера: Торжественно-величава, может быть и сурова, красота родимого Севера. Мне уж чудно теперь на самого себя: хватит ли, станет ли меня с нее. Уж я прилепился сердцем к здешней Владимиро-Суздальской и древлемосковской земле. Уж глубоко запал мне в душу свет Радонежа. Где сокровище всея Руси, тут и мое. Не тут у меня несено, да тут уронено («Поэтическая память»).
Активно употребляются в творчестве Б. Шергина, как и вообще в русском языке, адъективные безличные предложения, в которых главный член выражен безличной формой прилагательного, омонимичной краткой форме в среднем роде единственном числе (в лингвистике также приняты термины «категория состояния» и «предикатив»). Рассмотрим самобытные шергинские примеры.
Так, интерес представляет предикатив людно в значении «много»: Время вешно, народу людно («Аниса»); У сватьи гостей людно («Варвара Ивановна»). А для формы громко в шергинском контексте трудно подобрать точный литературный эквивалент – шумно, но и беспокойно: И по всей деревне громко стало, снег заскрипел, люди заходили («Офонина бабушка»); Пушкин умолк, а в городе громко стало: «Пушкин в соборе лежит, застрелен!» («Пинежский Пушкин»).
Необычные связки стояло и припало используются с предикативом тихо, тем самым передается особое поэтическое восприятие окружающего мира: Два дня деревня порозна была, то и тихо стояло («Офонина бабушка»); Над городом тихо припало («Митина любовь»); Полетели белые мухи, будто саван белый спустился. Тихо припало... («Новая Земля»).
Привносят поморскую экзотику предикатив торосовато и «фирменное» шергинское словечко красовито: У Орловских Кошек хоть торосовато, а салма сыщется, проскочим («Из рукописи «Сия книга знание» Ивана Дмитриева»); Уж и красовито у тебя, Егорович. Как сады цветут на блюде («Лебяжья река»); В клубе художники с ней советовались, какую краску на чем разводить, чтобы прочно было и красовито («Собирай по ягодке – наберешь кузовок»).
Особую торжественность придают шергинским произведениям архаичные высокие предикативы люто и дородно: – Люто мне, люто! Я нарушил величество нашей любви! («Любовь сильнее смерти»); Платит грошами, в зиму пропащей рыбой кормит – и ладно, думает, дородно им («Матвеева радость»).
Необычно употребляются общерусские наречия: бедно, грубо, трепетно в роли предикативов,что создает особый северный колорит: Всему племени бедно над злосчастным: – Беда с Санькой! Оприкосили, испортили его норвежана! («Аниса»); Но всем губянам и поморам очень грубо, что вешний корабельный ход на океане и к Мурманскому морю задерживает Горловину («Из рукописи «Сия книга – знание» Ивана Дмитриева»); Небось каково было страшно и трепетно, но Иван взял силу больше страха («Золотая сюрприза»).
Среди оценочных предикативов, употребляемых в качестве прагматической характеристики действия, выраженного инфинитивом, наиболее частотными в контексте Б. Шергина являются: добро, бесчестно, негодно, что само по себе свидетельствует о нравственной направленности произведений великого художника слова: Добро хвалить море, на берегу сидя («Слово о Москве»); – Добро тебе и роду твоему сообщиться с Русью, добро тебе и роду твоему и приложиться к языкам всея Руси («Феодорит Кольский»); Аниса, бесчестно мне у твоего куфмана в доме жить («Аниса»); Бесчестно мне о тебе рук марать, да уж негде деться, выходи на прямой бой («Пинежский Пушкин»); – Брось, Агнея! Слушать негодно («Данило и Ненила»); Как не бывало туалетов. Смотреть негодно («Дождь»). И в дневниках читаем: О, добро человеку жить, как галка и ворона!; ...Добро, добро читать книги, которые книги годны-то тебе («Поэтическая память»).
Органично используются в текстах Б. Шергина и типичные северные безлично-модальные предложения. Так, например, для передачи модальности необходимости в северных говорах активно употребляется предикатив нать, наряду с надо и надоть, довольно часто его можно встретить и у Шергина: У меня такой ум-от обозначился – нать свое нажить («Матвеева радость»); Перед подружками нать было похвастаться, что муж иностранец («Аниса»). В таких предложениях нередко появляется специфичный северный объект в именительном падеже: Твоя рабоча сила нать спробовать, сударь («Данило и Ненила»); – Саня, я тебе все ише нать? – Век будешь нать, Аниса («Аниса»).
Модальность невозможности реализуется в шергинских произведениях, наряду с литературными, и диалектными предикативами: льзя ли, не мочно, некак: Льзя ли отказаться? («Мартынко»); – Слаться нам, бедным людям, на таковых самосильных людей, Семгу и Сига, не мочно («Судное дело Ерша с Лещом»); Двине вздохнуть некак, выходу нет, она острова и топит («Двинская земля»); Кошка ответить некак, рот занет... («Волшебное кольцо»).
Для оригинальной реализации модальности желательности в безличных предложениях в копилке северных слов Б.В.Шергина также находятся средства: лестно = хочется; лихо, несродно = не хочется: – Очень лестно на иностранной державы человека полюбоваться («Пронька Грезной»); Старой девки лестно с кавалером постоять («Мартынко»); Другому воду носить лихо из горной речки или водопада («Мурманские зуйки»); А молодому уму несродно ни терпеть, ни ждать («Новая Земля»).
Как видим, произведения Бориса Шергина тесно связаны с северной народной речевой традицией – приведенные выше многочисленные примеры безличных предложений, характерных для северного синтаксиса и нашедших удачное применение в шергинском контексте, подтверждают это. Однако и в дневниках, в личных, интимных записях, раскрывающих саму душу писателя, звучит «красовитое» северное слово, сохранению которого он посвятил всю свою жизнь, – в дневниках Б.В. Шергин уподобляется героям своих сказов: Но вот точно вольным ветром нанесет к тебе человека с живой душой; Старику стеснительно, но ценил он талантливость паренька. И все-таки, если говорить о предмете нашего описания – безличных предложениях, то нужно отметить, что в дневниках писателя они более торжественны и велеречивы, но не менее свежи и оригинальны: Человеку благословенно пожить в этой долине роз; Любо и светло находить и видеть заветное, желанное; А меня отнесло-отлелеяло от родимой стороны; Царственно было... Как будто утешитель меня всего исполнил; Очень уж с тихим, ненастливым днем мне душевно и понятно; Нет сытости слушать и внимать шелесту листвы, шуму ветра, шороху дождя («Поэтическая память»).
И хочется воскликнуть вслед за писателем Ильей Бражниным: «Пусть же Волшебное Слово навсегда останется с людьми, чтобы служить им верную, добрую и долгую службу» (1, 202).
Примечания
1. Бражнин И.Я. Недавние были. Архангельск, 1972. 224 с.
2. Галимова Е.Ш. Книга о Шергине. Архангельск, 1988. 128 с.
3. Коваль Ю. Веселье сердечное // Новый мир. 1988. №1. С.152-172.
4. Лекант П.А. К вопросу о категории безличности в русском языке // Тенденции развития грамматического строя русского языка. М.: МПУ, 1994. С.3-8.
5. Чижикова О.В. Безличные предложения в севернорусских сказках // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж, 1981. С.151-154.
Содержание
Галимова Е.Ш.
Наследие Бориса Шергина в современной России..................... 3
Шульман Ю.М.
Борис Шергин: годы в Архангельске........................................... 16
Кузьмина Е.Н.
Духовное наследие Бориса Шергина (По страницам дневников) 27
Петухов С.В.
Циклизация прозы Б.В. Шергина.................................................. 38
Томоко Фудзита
Шергин с японской точки зрения.................................................. 52
Марит Бьеркенг
Норвежские мотивы в произведениях Бориса Шергина............ 55
Никитина М.В.
Образ времени в дневниках Б.В. Шергина.................................. 64
Лойтер С.М.
Размышления о писателе-сказочнике Василии Фирсове......... 70
Бутюкова З.В.
Б.В. Шергин и М.Д. Кривополенова.............................................. 80
Сидорова Т.А.
Художественно-словообразовательные парадигмы в рассказах Б.В. Шергина 84
Петров А.В.
«Не тут у меня несено, да тут уронено» (Северные формы безличности в творчестве Бориса Шергина).......................................................................................... 99
Научное издание
Наследие
Бориса Шергина
Сборник статей
Директор издательского центра В.П. Базаркина
Начальник редакционного отдела И.М. Кудрявина
Начальник отдела компьютерной
и множительной техники В.М. Личутина
Редактор Е.Ш. Галимова
Фото на обложке В. Ускова
Оригинал-макет выполнила Р.П. Овчинникова
Подписано в печать 14.0.2004.
Формат 60 ´ 841/16 . Усл. печ. л. 6,27. Уч.-изд. л. 6,5.
Бумага писчая. Тираж 300 экз. Заказ № 195
Издательский центр Поморского университета
163002, Архангельск, пр. Ломоносова, 6
E-mail: publish@pomorsu.ru
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 457; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!