Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 10 страница
упоминаются.
"Фамильярные" жанры совсем не были столь свободны от
правил - чисто негативный принцип отказа от каких-либо
норм вообще не может быть конструктивной основой текс-
та. У них имелась своя поэтика, обладавшая отчетливыми,
хотя нигде не сформулированными, признаками. Прежде
всего, поэтика их строилась не на нейтральной основе, а
обладала ясными признаками сниженности. Достигалось это
в первую очередь средствами лексики. Другая особенность
состояла в соединении разнородных и несоединимых в пре-
делах "высокой" стилистики структурных элементов. Наи-
более часто употребляемым приемом было привнесение
серьезной литературной полемики и споров, занимавших
писателей на вершинах словесности, в сниженную сюжетную
ситуацию:
С широкой задницей, с угрями на челе,
Вся провонявшая и чесноком, и водкой,
Сидела сводня тут с известною красоткой...
Две гостьи дюжие смеялись, рассуждали
И "Стерна нового" как диво величали.
Прямой талант везде защитников найдет!
(В. Л. Пушкин. "Опасный сосед)". 1811)
Третьей особенностью произведений этого типа было
изменение авторской точки зрения. В "высокой" сатире
авторская точка зрения представала как норма, с позиции
которой производится суд над предметом изображения. Она
|
|
|
приравнивалась истине и в пределах мира данного текста
специфики не имела. В сниженной сатире автор воплощался
в персонаже, непосредственно включенном в сюжетное
действие и разделяющем всю его неблаговидность. У Воей-
кова повествователь сам попадает в сумасшедший дом,
причем отождествление литературного автора и реального
создателя текста проводится с такой прямолинейностью
(называется фамилия!), какая в "высокой" сатире исклю-
чалась:
И указ тотчас прочтен:
Тот Воейков, что бранился,
С Гречем в подлый бой вступал,
Что с Булгариным возился
1 О понятии "точки зрения" текста см.: Волошинов В.
Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929; Успенский Б.
А. Поэтика композиции. М., 1970; Лотман Ю. М. Художест-
венная структура "Евгения Онегина" // Учен. зап. Тар-
туского гос. ун-та. 1966. Вып. 184. С. 5-32; Лотман Ю.
М. Роман в стихах Пушкина "Евгений Онегин". Спецкурс.
Вводные лекции в изучение текста // Лотман Ю. М. Пуш-
кин. СПб., 1995. С. 417-428.
И себя тем замарал, -
Должен быть как сумасбродный
Сам посажен в Желтый Дом.
Голову обрить сегодни
|
|
|
И тереть почаще льдом!
Так же характеризуется и повествователь в "Опасном
соседе":
Проклятая! Стыжусь, как падок, слаб ваш друг!
Свет в черепке погас, и близок был сундук...
Двойная отнесенность этих текстов - к известной в
дружеском кругу и уже подвергшейся своеобразной мифоло-
гизации личности автора и к его "высокой" поэзии - оп-
ределяла интимность тона и исключала возможность прев-
ращения сниженного тона в вульгарный, как это неизбежно
получалось в XVIII в.
Однако хотя "Опасный сосед" и "Дом сумасшедших" в
отношении к "высокой" литературе представляли явления
одного порядка, различия между ними были весьма значи-
тельны. "Опасный сосед" по нормам той эпохи был произ-
ведением решительно нецензурным: употребление слов, не-
удобных для печати, прозрачные эвфемизмы и, главное,
безусловная запретность темы, героев и сюжета делали
это произведение прочно исключенным из мира печатных
текстов русского Парнаса. С точки зрения официальной
литературы, это был "не-текст". И именно поэтому В. Л.
Пушкин мог дерзко придавать своей поэме привычные черты
|
|
|
литературных жанров: если бой в публичном доме напоми-
нал классические образцы травестийной поэмы XVIII в.,
то концовка была выдержана в духе горацианского посла-
ния. Отдельные стихи удачно имитировали оду:
И всюду раздался псов алчных лай и вой.
Стих выделялся не только торжественной лексикой,
концентрированностью звуковых повторов (псов - ест,
алчных - лай), особенно заметной на общем фоне низкой
звуковой организованности текста, но и единственным во
всей поэме спондеем, употребление которого поэтика XVI-
II в. твердо закрепила за торжественными жанрами. Де-
монстративность этих и многих других литературных отсы-
лок связана была с тем, что давали они заведомо ложные
адреса: пикантность поэмы состояла в том, что, несмотря
на сходство со многими каноническими жанрами, она стоя-
ла вне этого мира и допущена в него не могла быть.
Иным было жанрово-конструктивное построение "Дома
сумасшедших"2. Положенный в его основу принцип, заимс-
твованный у традиции сатирических куплетов (в частнос-
ти, на нем строились "ноэли"), рассчитан был на устное
бытование: текст распадается на отдельные, вполне са-
|
|
|
мостоятельные куски, свободно присоединяемые друг к
другу, и живет лишь в устном исполнении.
1 То, что начальные буквы этих слов обозначены наи-
менованиями из старославянского алфавита, - полемичес-
кий выпад против "Беседы".
2 Подробнее об этом см. в наст. изд. статью "Сатира
Воейкова "Дом сумасшедших"".
Непрерывное присоединение новых злободневных купле-
тов, исключение старых, потерявших интерес, возникнове-
ние редакций и вариантов в принципе исключает закончен-
ность с точки зрения письменной литературы. Кроме того,
неотделимый от ситуации исполнения, от аудитории, опре-
деляющей выбор того или иного варианта, текст никогда
не может быть адекватно передан в письменном виде. Само
понятие "окончательного текста" к нему неприменимо. Во-
ейков, подчиняя эту внелитературную форму задачам соз-
дания литературно-полемического текста, вполне созна-
тельно расширял художественный мир современной ему поэ-
зии. Традиция эта прочно укоренилась в сатирической
куплетистике. Потребовалась смелость Пушкина, чтобы на
основе принципа "бесконечного текста" построить эпичес-
кое произведение "Евгений Онегин" - роман, принципиаль-
но не имеющий конца.
Соотношение "верхнего" и "нижнего" этажей поэзии
проявилось в том, что творчество поэта мыслилось совсем
не в виде суммы печатных текстов - оно было неотделимо
от салона, быта, аудитории. Вхождение литературы в быт
было характерной чертой культуры начала XIX в., в рав-
ной мере присущей всем литературным группировкам и те-
чениям: карамзинист В. Л. Пушкин и ярый враг Карамзина
П. И. Голенищев-Кутузов в равной мере славились в допо-
жарной Москве как мастера акростихов, шарад и буриме,
сливавшие поэзию с салонной игрой; протоколы "Арзама-
са", писанные гекзаметрами Жуковским, и "Зеленая тет-
радь" Милонова и Политковских были стихами, неотделимы-
ми от атмосферы породивших их кружков, причем неотдели-
мыми совсем в ином смысле, чем это говорится примени-
тельно к последующим эпохам. Как философия для кружка
Станкевича представляла не один из видов занятий, а об-
нимала все, составляя основу жизненного поведения, так
поэзия начала XIX в. пронизывала все, размывая завещан-
ную XVIII столетием четкость границ между жизнью и ли-
тературой, стихами и прозой. Именно в этой атмосфере
бытового поэтизирования, которое можно сопоставить с
бытовым музицированием в Германии и Вене XVIII в., ро-
дилась лицейская слитность стиха и жизни, определившая
столь многое в творчестве Пушкина.
Обязательной оборотной стороной развития бытовой
импровизации был дилетантизм: поэзия начала XIX в. не-
отделима от слабых, наивных дилетанских стихов. Без них
не существует и стиховая культура Пушкина и Жуковского,
как вершины не существуют без подножий. Дилетантские
стихи, слитые с бытом, были характерны для поэтического
облика В. Л. Пушкина. У чгих стихов была своя поэтика -
поэтика плохих стихов, соблюдение которой было столь же
обязательно, как и высоких норм для серьезной лирики.
Она сохраняла наивность поэтической техники середины
XVIII в., подразумевала неожиданные и неоправданные
отклонения от темы, продик-
В исключительных обстоятельствах 1812 г., видимо сти-
хийно, "Певец во стане русских воинов", задуманный Жу-
ковским как гимн, в духе "Славы" Мерзлякова (традиция
восходила к Шиллеру), обрел черты подвижного, текучего,
откликающегося новыми сгрофами на новые события стихот-
ворения. Превращение текстов этого типа в печатные
всегда будет в определенной мере условным.
тованные необходимостью преодолеть трудности, свя-
занные с техникой рифмы. Рифма диктует ход повествова-
ния, давая ему порой неожиданные повороты. Техника сти-
ха в этом случае приближается к сочинению на заданные
рифмы (см. "Рассуждение о жизни, смерти и любви" В. Л.
Пушкина), и поэт, с явной натугой подбирающий рифму,
проявляет мастерство изобретательства в соединении ни-
чем по смыслу не связанных слов. Культивируется вольный
ямб, но строго запрещается нарушение силлабо-тоники.
Показательно, что послание В. Л. Пушкина к П. Н. Прик-
лонскому, первый стих которого обессмертил Пушкин,
включив в свое послание к Вяземскому, не вызывало ни у
кого протеста - над ним посмеивались как над "нормаль-
ным" плохим стихотворением. Послание же его с дороги в
"Арзамас" вызвало в этом обществе целую бурю, было
осуждено на специальном заседании и повлекло разжалова-
ние В. Л. Пушкина из арзамасских старост. В чем причина
бурной реакции? Стихотворение было "плохим не по прави-
лам", оно нарушало литературную просодию, употребляя
говорной стих, ассоциировавшийся с ярмаркой, и площад-
ной стиль. Неприятие его "Арзамасом" не менее показа-
тельно для литературной позиции этого общества, чем его
декларации.
Неумелость, известная наивность проникала и в "высо-
кую" поэзию В. Л. Пушкина, уже в качестве внесистемного
элемента, придавая стихам связь с личностью поэта, не-
который налет bonhomie, простодушной важности. Иным был
тон, окрашивающий поэзию Воейкова. Взятые отдельно,
тексты его произведений звучат иначе, чем в общем кон-
тексте его творчества, биографии и характера. Но твор-
чество его никогда не было собрано и до настоящего вре-
мени полностью не выявлено - Воейков часто пользовался
литературными масками, публикуя стихотворения то под
именами уже умерших поэтов (так он воспользовался име-
нем А. Мещевского), то вымышляя никогда не бывших. В
цензурном ведомстве хранятся его мистификации о якобы
уже умерших поэтах Сталинском и других. Биография Воей-
кова изобилует темными пятнами: какое-то неясное, но
ощутимое отношение имел он к антипавловскому заговору;
неожиданное его появление в Москве и пламенные речи на
заседаниях Дружеского литературного общества' плохо
согласуются со всем, что мы знаем о его дальнейшей дея-
тельности. Не изучена роль Воейкова в войне 1812 г.
(есть сведения, что он был партизаном), а в дальнейшей
биографии драматическое вторжение в судьбу семьи Прота-
совых и Жуковского заслонило все остальные его поступ-
ки. Воейкова мы знаем в основном по мемуарам, оставлен-
ным его литературными противниками. Воейков был много-
лик, и сама игра масками ему, видимо, доставляла удо-
вольствие. Будучи "чистым художником" интриги, он не
потому находился в постоянной ожесточенной борьбе, что
имел врагов, а напротив, заводил себе врагов, чтобы оп-
равдать жажду конфликтов, питавшуюся огромным честолю-
бием, неудачной карьерой и завистью.
1 См.: Лотман Ю. М. Андрей Сергеевич Кайсаров и ли-
тературно-общественная борьба его времени // Учен. зап.
Тартуского гос. ун-та. 1958. Вып. 63. С. 30.
"Бытовая поэзия" Воейкова уходит корнями в эпиграм-
му, она питается тем, что в ту эпоху называли "личнос-
тями", понятна лишь в связи с событиями, в тексте не
упоминающимися, но - подразумевается - прекрасно из-
вестными аудитории. Личный намек - основа его поэтики.
И современники помнили об этом, когда Воейков являлся
им в высоком послании, вещающим от имени истины. И сам
Воейков понимал, что разрыв между той личной репутаци-
ей, которую он сам себе создает, и его печатным твор-
чеством придает его стихам дополнительные пикантные
смыслы. Так, в разгар семейных драм, в которые был пос-
вящен весь круг петербургских литераторов, он печатает
трогательные послания к жене, изображая в них себя по
литературным канонам добродетельного супруга.
И В. Л. Пушкин, и Воейков выразили характерную черту
поэзии начала XIX в.: стихи - это еще не все творчест-
во, а лишь его часть. Распадаясь на предназначенную и
не предназначенную для печати части, они дополняются
поведением поэта, личностью его, литературным бытом,
составляя в совокупности с ними единый текст.
Отношение карамзинизма к зарождающейся романтической
поэтике составляет один из кардинальных вопросов лите-
ратурной жизни тех лет.
Русский романтизм многим обязан Карамзину (хотя, ко-
нечно, питался и многочисленными иными источниками).
Проза периода "Аглаи", баллады вроде "Раисы" и "Графа
Гвариноса" во многом определили поэтику будущего роман-
тизма. Однако карамзинизм 1800-1810-х гг. далеко не аб-
солютно совпадал с творчеством писателя, чье имя дало
название этому направлению, да и сам Карамзин успел к
этому времени проделать значительную эволюцию, далеко
уйдя от собственного творчества середины 1790-х гг. Но-
ваторство карамзинистов подразумевало продолжение, а не
отбрасывание предшествующей культурной традиции. Эта
умеренность не могла вызвать сочувствия молодых роман-
тиков. Не случайно ранние произведения русского роман-
тизма, будь то "Элегия" Андрея Тургенева или "Громвал"
Каменева, создавались в недрах литературных группиро-
вок, остро критиковавших Карамзина и его школу.
"Элегия" Тургенева принадлежит к наиболее значитель-
ным явлениям русской лирики начала XIX в. Она определи-
ла весь набор мотивов русской романтической элегии от
"Сельского кладбища" Жуковского (конечно, сказалась и
общность источника - элегии Грея) до предсмертной эле-
гии Ленского: осенний пейзаж, сельское кладбище, звон
вечернего колокола, размышления о ранней смерти и мимо-
летности земного счастья. Специфичным для Андрея Турге-
нева было то, что к этому комплексу мотивов он присое-
динил рассуждение о зле, царящем в общественном мире, и
о невозможности найти счастье в самом себе, удалившись
от борьбы.
Сами по себе мысли и картины элегии не были уже
чем-либо неслыханно новаторским для поэзии тех лет
(элегия Грея была широко известна, знал русский чита-
тель и французские элегии эпохи Жильбера, Мильвуа и
Парни) - новым было то, что русская поэзия обретала по-
этические средства для их выражения.
Андрей Тургенев в "Элегии" выступил как непосредствен-
ный предшественник Жуковского в существенном поэтичес-
ком открытии - сознании того, что текст стихотворения
может значить нечто большее, чем простая сумма значений
всех составляющих его слов. При кажущейся простоте сти-
хотворение построено с большим искусством. Особенно
важна сложная система звуковых повторов и чрезвычайно
интересный интонационный рисунок. Последний достигается
неожиданным и разнообразным расположением рифм. Шестис-
топный ямб, которым написано стихотворение, имел в
русской поэзии XVIII в. прочную традицию, безусловно
настраивавшую читателя на ожидание парных рифм, что, в
свою очередь, требовало определенного синтаксиса и
обусловливало сентенциозно-резонерскую интонацию. Сти-
хотворение становилось рассуждением. Тургенев же хотел
создать текст-медитацию и сознательно нарушил читатель-
ское ожидание: элегия открывается четырехстишием, пост-
роенным по необычной для начала большого стихотворного
повествования схеме: АBBА. Однако далее стихи распола-
гаются по еще более редкому в ту эпоху рисунку: ccDeDe,
причем мужские и женские рифмы через строфу меняются
местами.
Эти построения лишь условно можно назвать строфами:
графическое членение текста с ними не считается - он
разбит на неравные части, причем пробелы порой проходят
посреди "строфы". Скорее это строфоподобное нарушение
ожидаемой инерции стиха. То, что важно именно чувство
нарушения, ясно из следующего: как только инерция шес-
тистишной строфы устанавливается, Тургенев спешит ее
нарушить вариантом: ааВаВа, а в середине элегии вообще
дает несколько кусков, написанных традиционной парной
рифмой. Соответственно возникает гораздо более, чем в
традиционном александрийском стихе, вариативная схема
синтаксиса и интонаций. Рассуждение сменяется мечтани-
ем, а сложная система сверхлогических сближений и про-
тивопоставлений слов создает богатство смыслов, не пе-
редаваемых прозаическим пересказом стиха.
Биография Андрея Тургенева, казалось, специально
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 185; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!