НОВЫЙ ГОД В ЭКВАТОРИАЛЬНОЙ ГВИНЕЕ 7 страница
Когда Фидель садился (в одном с нами ряду, только через проход), напротив мамы расположился дюжий телохранитель с пистолетом в накладном кармане нарядной, расписной guayabera – праздничной кубинской рубашки навыпуск.
Желая лучше разглядеть Фиделя Кастро, мы с отцом сделали было шаг вперёд и спустились на ступеньку в проход. Но появившийся перед нами накачанный охранник-мулат, тоже с пистолетом в кармане guayabera, вернул нас на свои места. Мы этого как бы и не заметили,
28
иностранных делегаций и живописных, красочных кубинских карросас с танцующими на них артистами, разодетыми в национальные костюмы, растянулось на несколько часов. Так было красиво! Необычно. Стоял такой шум! Столько музыки!
Был поздний вечер. Страшная жара, влажность. А советской делегации всё нет и нет. Мы устали даже просто стоять. И наконец выходят наши. Эта девочка стала перед центральной трибуной вытворять такое! Такие делать кульбиты на тонюсеньком шесте! Мы ещё тогда в центре со страхом на неё смотрели – боялись, что она промахнётся или сорвётся с шеста и упадёт на землю. А здесь она выступала на асфальте!
Мы затаили дыхание, молясь, чтобы она не разбилась. Бог миловал – всё закончилось благополучно. Но какая смелая и рисковая была наша гимнастка-акробатка. Меня пробирала гордость за неё. Вот какие мы, русские!
После фестиваля отец нам рассказывал, как кубинцы сорвали провокацию делегаций некоторых западных стран, в частности англичан, которые хотели на фестивале пройти под флагами проституции, наркотиков, лесбиянства. Но кубинцы сказали «на ушко» организаторам провокаций, чтобы они особенно не удивлялись, если кто-то из них выпадет случайно с шестого этажа гостиницы или на полном ходу из автобуса. И кубинцы, папа говорил, их так обработали, что почти все члены английской делегации и других, которые хотели сорвать фестиваль, не сделали ничего предосудительного и даже добровольно сдали в конце фестиваля свою кровь как доноры. Кубинцы, чтобы их не обидеть, кровь взяли, но русским сказали, что всё равно их кровь они пустят только на технические нужды.
|
|
|
В завершение фестиваля мы попали на гала-концерт советской делегации в роскошном Театре Карла Маркса. Мы – папа, мама и я – сели на первом ряду бельэтажа. Дверь на балконе распахнулась. В окружении охраны в зал вошли Фидель Кастро и руководители советской фестивальной делегации. Зал встал и долго им рукоплескал.
Когда Фидель садился (в одном с нами ряду, только через проход), напротив мамы расположился дюжий телохранитель с пистолетом в накладном кармане нарядной, расписной guayabera – праздничной кубинской рубашки навыпуск.
|
|
|
Желая лучше разглядеть Фиделя Кастро, мы с отцом сделали было шаг вперёд и спустились на ступеньку в проход. Но появившийся перед нами накачанный охранник-мулат, тоже с пистолетом в кармане guayabera, вернул нас на свои места. Мы этого как бы и не заметили,
28
поскольку всё время во все глаза смотрели на легендарного героя кубинской революции, друга нашей страны Фиделя Кастро Рус.
Затем стало тихо. Свет медленно потух, и на сцену вышел в строгом чёрном костюме элегантный Иосиф Кобзон, первый голос страны. Преклонив колено перед огромным портретом Че Гевары, прекрасным голосом пропел трогательную песню, посвящённую отважному бойцу. Вообще концерт был что надо! И запомнился нам всем на всю жизнь.
Потом на улице мы видели, как кубинские военные обнимали и подбрасывали вверх детей советских специалистов, которые были со своими семьями на концерте. Меня подбрасывать никто не стал. Наверное, потому что я стал уже достаточно тяжёлым – 11 лет как-никак. Но один кубинский офицер всё же прижал меня к себе…
Мы с Маринитой нашли себе новое развлечение. Заглянули мимоходом в радиостудию нашей гостиницы, куда всем «Вход строго запрещён». Так гласила надпись на металлической двери. Всем, кроме нас. И мы туда зашли. И никто нас не выгнал.
|
|
|
Марина быстро уговорила приятного молодого кубинского работника радиостудии дать нам послушать, звучащие отовсюду песни диско-группы Boney M. Не простые, а самые что ни на есть стереофонические! Кубинец надел каждому из нас на голову мягкие наушники и сказал: «Только недолго». Это «недолго» растянулось на три часа. И ещё на несколько дней по несколько часов.
При хозяине студии мы сидели в кожаных креслах как порядочные, а когда кубинец уходил, забирались в кресла с ногами и балдели с закрытыми глазами от потрясающего звучания музыки. С необыкновенным чувством слушали мы музыку оркестров Джеймса Ласта и Поля Мориа, незабываемого хора Рей Кониффа, весёлые, заводные песни Роберто Хордана и групп Los Mustang и Los Brincos, душевные национальные мелодии в исполнении чудесного кубинского ансамбля Buena Vista, гуарачу, болеро замечательного оркестра Bellamar из провинции Пинар-дель-Рио и многое другое. Это было наше прикосновение, наше приобщение к высококлассной музыке. Это были сказочные дни!
Но всё в жизни когда-нибудь кончается, как любил говорить глава нашего представительства. Отец принёс с работы известие, что нам всем едет замена. Значит, надо собираться в Москву.
|
|
|
Я тянул, не зная, что сказать Марине. Но время неумолимо поджимало. И однажды, на берегу моря, под плеск прибоя я сообщил Марине эту печальную весть. Она, видимо, что-то предчувствовала.
29
поскольку всё время во все глаза смотрели на легендарного героя кубинской революции, друга нашей страны Фиделя Кастро Рус.
Затем стало тихо. Свет медленно потух, и на сцену вышел в строгом чёрном костюме элегантный Иосиф Кобзон, первый голос страны. Преклонив колено перед огромным портретом Че Гевары, прекрасным голосом пропел трогательную песню, посвящённую отважному бойцу. Вообще концерт был что надо! И запомнился нам всем на всю жизнь.
Потом на улице мы видели, как кубинские военные обнимали и подбрасывали вверх детей советских специалистов, которые были со своими семьями на концерте. Меня подбрасывать никто не стал. Наверное, потому что я стал уже достаточно тяжёлым – 11 лет как-никак. Но один кубинский офицер всё же прижал меня к себе…
Мы с Маринитой нашли себе новое развлечение. Заглянули мимоходом в радиостудию нашей гостиницы, куда всем «Вход строго запрещён». Так гласила надпись на металлической двери. Всем, кроме нас. И мы туда зашли. И никто нас не выгнал.
Марина быстро уговорила приятного молодого кубинского работника радиостудии дать нам послушать, звучащие отовсюду песни диско-группы Boney M. Не простые, а самые что ни на есть стереофонические! Кубинец надел каждому из нас на голову мягкие наушники и сказал: «Только недолго». Это «недолго» растянулось на три часа. И ещё на несколько дней по несколько часов.
При хозяине студии мы сидели в кожаных креслах как порядочные, а когда кубинец уходил, забирались в кресла с ногами и балдели с закрытыми глазами от потрясающего звучания музыки. С необыкновенным чувством слушали мы музыку оркестров Джеймса Ласта и Поля Мориа, незабываемого хора Рей Кониффа, весёлые, заводные песни Роберто Хордана и групп Los Mustang и Los Brincos, душевные национальные мелодии в исполнении чудесного кубинского ансамбля Buena Vista, гуарачу, болеро замечательного оркестра Bellamar из провинции Пинар-дель-Рио и многое другое. Это было наше прикосновение, наше приобщение к высококлассной музыке. Это были сказочные дни!
Но всё в жизни когда-нибудь кончается, как любил говорить глава нашего представительства. Отец принёс с работы известие, что нам всем едет замена. Значит, надо собираться в Москву.
Я тянул, не зная, что сказать Марине. Но время неумолимо поджимало. И однажды, на берегу моря, под плеск прибоя я сообщил Марине эту печальную весть. Она, видимо, что-то предчувствовала.
29
– И что теперь будет? – прошептала Марина.
– Я уговорю отца приехать на Кубу снова. Через год, – уверенно сказал я.
– Правда? – не поверила Марина.
– Ещё какая правда! – искренне сказал я.
– Хорошо. Тогда давай обменяемся адресами и будем этот год переписываться.
– Каждую неделю.
– Каждую.
– А когда вы улетаете?
– В эту пятницу. Днём.
– Во сколько?
– Я на днях приду к тебе и скажу, когда мы будем уезжать из гостиницы.
– Я приду тебя проводить.
– В учебный день?
– Сбегу, если не отпустят.
Больше говорить было не о чем. Или не находилось нужных слов. Мы, как всегда, взялись за руки и сидели, глядя на море, думая, казалось, каждый о своём, а на самом деле думали об одном и том же.
– Как здесь красиво, – прошептал я дрожащим голосом, указывая рукой на закат.
– Да, красиво. Я буду приходить сюда.
– Я тоже буду часто тебя вспоминать и думать о тебе.
– Верю.
– Ничего, год быстро пролетит. Вот здесь два года пролетели в одно мгновение, – сказал я, вспомнив испанское выражение «В одно открытие и закрытие глаз».
Было уже поздно. Надо было возвращаться домой. Но никто не мог и не хотел первым сказать «Пошли». Грустные, мы встали одновременно и побрели к гостинице. Точнее, поплелись. А затем, улыбнувшись друг другу, направились было по своим домам, но Марина вдруг взяла меня за руку и завела за угол дома, где мы долго, неумело, но так сладко и крепко целовались ещё целых полчаса. И со слезами на глазах разошлись. Каждый в свою сторону.
Марина пришла ровно в час нашего отъезда. Попрощалась со мной нервным пожатием руки, кивнув уважительно моим родителям. Мама долго гладила девочку по голове и поцеловала её в темечко.
30
– И что теперь будет? – прошептала Марина.
– Я уговорю отца приехать на Кубу снова. Через год, – уверенно сказал я.
– Правда? – не поверила Марина.
– Ещё какая правда! – искренне сказал я.
– Хорошо. Тогда давай обменяемся адресами и будем этот год переписываться.
– Каждую неделю.
– Каждую.
– А когда вы улетаете?
– В эту пятницу. Днём.
– Во сколько?
– Я на днях приду к тебе и скажу, когда мы будем уезжать из гостиницы.
– Я приду тебя проводить.
– В учебный день?
– Сбегу, если не отпустят.
Больше говорить было не о чем. Или не находилось нужных слов. Мы, как всегда, взялись за руки и сидели, глядя на море, думая, казалось, каждый о своём, а на самом деле думали об одном и том же.
– Как здесь красиво, – прошептал я дрожащим голосом, указывая рукой на закат.
– Да, красиво. Я буду приходить сюда.
– Я тоже буду часто тебя вспоминать и думать о тебе.
– Верю.
– Ничего, год быстро пролетит. Вот здесь два года пролетели в одно мгновение, – сказал я, вспомнив испанское выражение «В одно открытие и закрытие глаз».
Было уже поздно. Надо было возвращаться домой. Но никто не мог и не хотел первым сказать «Пошли». Грустные, мы встали одновременно и побрели к гостинице. Точнее, поплелись. А затем, улыбнувшись друг другу, направились было по своим домам, но Марина вдруг взяла меня за руку и завела за угол дома, где мы долго, неумело, но так сладко и крепко целовались ещё целых полчаса. И со слезами на глазах разошлись. Каждый в свою сторону.
Марина пришла ровно в час нашего отъезда. Попрощалась со мной нервным пожатием руки, кивнув уважительно моим родителям. Мама долго гладила девочку по голове и поцеловала её в темечко.
30
Маринита помахала рукой вслед нашему уезжающему автобусику и побежала назад, достав на бегу из кармана розовых брюк розовый платочек. Никто не видел моих слёз, потому что я, развернувшись, глядел в заднее стекло. А родители, тоже смахивая слёзы, смотрели только вперёд.
Александр Иванович, директор ибероамериканских программ одного из московских гуманитарных университетов, обнаружил свой кубинский дневник, разбирая бумаги на квартире своей матери. Полистал тетрадь, местами зачитываясь. Погладил потёртую, шершавую и потрескавшуюся от времени коричневую дерматиновую обложку общей тетради с приклеенным на ней бумажным квадратиком из школьной тетради в клеточку с надписью «Кубинский дневник», сделанной детской рукой.
Когда Саша вернулся с Кубы в Москву, он первым делом спросил у родителей адрес посольства СССР на Кубе, чтобы передали письмо Марине. И тут родителям пришлось сказать сыну горькую правду о том, что передавать письмо Марине из посольства никто не будет. Саша не мог сразу в это поверить. Ведь при отъезде с Кубы родители ничего ему не говорили. Лишь молча соглашались, что он сможет легко переписываться с Мариной. Значит, они всё знали наперёд и просто его обманули!
Родители оправдывались тем, что не хотели его тогда, на Кубе, расстраивать. Следуя мольбам сына, родители сказали, как надо писать в МИД СССР, чтобы письмо попало в посольство на Кубе. И Саша написал.
Но через три недели письмо вернулось обратно с надписью на конверте «Адресат в посольстве не значится». Это было для Саши ударом. Тогда он написал письмо с указанием адреса Марины, который она ему дала при их расставании. И пошёл на почту. Ему наклеили на конверт много марок на приличную сумму, и письмо ушло.
Ответ от Марины он получил. Но только через два месяца, когда уже и не надеялся. Марина писала, что скучает, вспоминает их встречи и надеется увидеть Сашу снова. Он написал Марине опять. Ответ пришёл через три месяца. А потом он сам написал Марине спустя два месяца, а ответа дождался через пять месяцев.
Затем школьная жизнь его закружила, завертела. Он всё реже вспоминал Марину, но грустил иногда, пересматривая фотокарточки о Кубе. Наконец он понял, что никогда больше не увидит Мариниту, свою любовь, и что писать на Кубу больше не следует. Не надо делать больно ни Марине, ни себе. Всё равно никакой надежды у него на встречу с Мариной уже не оставалось.
31
Маринита помахала рукой вслед нашему уезжающему автобусику и побежала назад, достав на бегу из кармана розовых брюк розовый платочек. Никто не видел моих слёз, потому что я, развернувшись, глядел в заднее стекло. А родители, тоже смахивая слёзы, смотрели только вперёд.
Александр Иванович, директор ибероамериканских программ одного из московских гуманитарных университетов, обнаружил свой кубинский дневник, разбирая бумаги на квартире своей матери. Полистал тетрадь, местами зачитываясь. Погладил потёртую, шершавую и потрескавшуюся от времени коричневую дерматиновую обложку общей тетради с приклеенным на ней бумажным квадратиком из школьной тетради в клеточку с надписью «Кубинский дневник», сделанной детской рукой.
Когда Саша вернулся с Кубы в Москву, он первым делом спросил у родителей адрес посольства СССР на Кубе, чтобы передали письмо Марине. И тут родителям пришлось сказать сыну горькую правду о том, что передавать письмо Марине из посольства никто не будет. Саша не мог сразу в это поверить. Ведь при отъезде с Кубы родители ничего ему не говорили. Лишь молча соглашались, что он сможет легко переписываться с Мариной. Значит, они всё знали наперёд и просто его обманули!
Родители оправдывались тем, что не хотели его тогда, на Кубе, расстраивать. Следуя мольбам сына, родители сказали, как надо писать в МИД СССР, чтобы письмо попало в посольство на Кубе. И Саша написал.
Но через три недели письмо вернулось обратно с надписью на конверте «Адресат в посольстве не значится». Это было для Саши ударом. Тогда он написал письмо с указанием адреса Марины, который она ему дала при их расставании. И пошёл на почту. Ему наклеили на конверт много марок на приличную сумму, и письмо ушло.
Ответ от Марины он получил. Но только через два месяца, когда уже и не надеялся. Марина писала, что скучает, вспоминает их встречи и надеется увидеть Сашу снова. Он написал Марине опять. Ответ пришёл через три месяца. А потом он сам написал Марине спустя два месяца, а ответа дождался через пять месяцев.
Затем школьная жизнь его закружила, завертела. Он всё реже вспоминал Марину, но грустил иногда, пересматривая фотокарточки о Кубе. Наконец он понял, что никогда больше не увидит Мариниту, свою любовь, и что писать на Кубу больше не следует. Не надо делать больно ни Марине, ни себе. Всё равно никакой надежды у него на встречу с Мариной уже не оставалось.
31
Расстояние и время сделали своё дело. Остались лишь светлые воспоминания о его первой детской любви…
– А не попробовать ли, – сказал вслух Александр Иванович, – опубликовать эти мои детские записи? Может быть, современным подросткам будет любопытно узнать, как любили, служили и работали за границей, в общем, жили их старшие соотечественники? Ведь без памяти нет истории.
Александр Иванович, вздыхая, перебирал многочисленные фотографии, которые они делали с той дорогой ему кубиночкой, девочкой-смуглянкой много лет тому назад:
– Какие мы здесь с Маринитой маленькие, стройненькие и хорошие! Как много мне дала та поездка на Кубу! Она научила меня любить, дружить и многому, многому другому.
Он подошёл к серванту и стал в тысячный раз рассматривать сувениры, привезённые тогда с Кубы. Вот редкий посеребрённый брелок с пятиконечной звездой и картой Кубы в ней, с надписью наверху и внизу Cuba libre. Primer pais socialista en America. Вот чучело маленького крокодильчика на деревянной подставке с золотой металлической табличкой Cuba. Вот ракушки рапан и ракушки-развёртки. Вот белые ветвистые кораллы, резные и острые, как нож, а рядом с хельгой на полу – натуральная морская серая губка. Большая. Целый куст! А вот чучело черепахи Сarey с ценным панцирем. А вот…
В МАВЗОЛЕЙ. ЛЕНИНУ!
Эту историю мне рассказал работник Управления загранкадров Минрыбхоза СССР. В порыве какой-то душевной безысходности, нервного истощения, отчаяния, бессилия от творящегося в стране бардака принял решение перейти из престижных загранкадров союзного министерства (в то время одной из самых коррумпированных отраслей Союза) к нам, в простой отдел кадров Всесоюзное объединение «Рыбзагранпоставка». На более низкий уровень службы и зарплаты. А потом и вообще уехал обратно к себе на Север, где люди гораздо лучше, как он сказал.
По всей видимости, это был человек чести. Порядочный, принципиальный, болеющий за своё дело. А система таких выдавливала. По себе знаю.
32
Расстояние и время сделали своё дело. Остались лишь светлые воспоминания о его первой детской любви…
– А не попробовать ли, – сказал вслух Александр Иванович, – опубликовать эти мои детские записи? Может быть, современным подросткам будет любопытно узнать, как любили, служили и работали за границей, в общем, жили их старшие соотечественники? Ведь без памяти нет истории.
Александр Иванович, вздыхая, перебирал многочисленные фотографии, которые они делали с той дорогой ему кубиночкой, девочкой-смуглянкой много лет тому назад:
– Какие мы здесь с Маринитой маленькие, стройненькие и хорошие! Как много мне дала та поездка на Кубу! Она научила меня любить, дружить и многому, многому другому.
Он подошёл к серванту и стал в тысячный раз рассматривать сувениры, привезённые тогда с Кубы. Вот редкий посеребрённый брелок с пятиконечной звездой и картой Кубы в ней, с надписью наверху и внизу Cuba libre. Primer pais socialista en America. Вот чучело маленького крокодильчика на деревянной подставке с золотой металлической табличкой Cuba. Вот ракушки рапан и ракушки-развёртки. Вот белые ветвистые кораллы, резные и острые, как нож, а рядом с хельгой на полу – натуральная морская серая губка. Большая. Целый куст! А вот чучело черепахи Сarey с ценным панцирем. А вот…
Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!