Политический бренд в современном музыкальном фольклоре
Владимир Путин – первый из российских лидеров, сделавшийся – здесь и сейчас – объектом, персонажем, материалом, песенным сырьем для отечественного шоубизнеса и музыкального андеграунда.
Оговоримся: даже специалистам трудно установить, сочинялись ли народные песни, в которых фигурирует «Грозный царь Иван Васильевич», при жизни монарха. Скорее всего после, ибо сам эпитет «Грозный» появился постфактум. Плачи о Гришке Отрепьеве (который, на минуточку, был русским царем под именем Дмитрия I Иоанновича, равно как его супруга, песенная «Маринка‑блядь», побывала русской царицей) несут на себе явный отпечаток романовской концепции русской истории, а значит, созданы после Смутного времени.
Песенная лениниана, может быть, за небольшими исключениями, также посмертна. И глубоко апологетична – для появления сколько‑нибудь альтернативного, хоть и вполне символистского, позволяющего разные толкования, взгляда на вождя в роки популярной музыке понадобилось шестьдесят лет с хвостиком – альбом «Гражданской обороны» «Все идет по плану» (со знакомым ныне любому тинейджеру «…А наш дедушка Ленин совсем усоп,/ Он разложился на плесень и липовый мед» ) записан в 1988 году. Попса немного уступила – хронологически и чисто художественно: лирический боевик «Гаснут свечи, кончен бал» («И слетит шароголовый с пьедестала прямо в ад,/ И ему там черти новый Мавзолей соорудят» ) Игорь Тальков исполняет у Белого дома 21 августа 1991 года.
|
|
|
Через пару месяцев Тальков трагически погиб при обстоятельствах нелепых, загадочных и постыдных – с такими вещами и вождями не шутят.
В близких категориях творилась музыкальная сталиниана, разве что временной зазор между сталинианой героической и иронической оказался куда короче – знаменитая песня Юза Алешковского «Товарищ Сталин, вы большой ученый» написана в 1959 году.
Дальнейшие генсеки оставили песенный след на уровне контекста.
Н. С. Хрущев – «Песня кукурузного звена». Л. И. Брежнев – «Малая земля».
Ю. В. Андропов – «Не думай о секундах свысока» и прочие мгновения.
К. У. Черненко – в списках запрещенных рок‑групп. Одно из самых коротких царствований характеризовалось почему‑то беспрецедентными гонениями на рок‑музыку, и без того пребывавшую в подполье, как будто власти, при всем их марксистском материализме, вознамерились отправить рокеров из андеграунда еще ниже, прямиком в ад.
М. С. Горбачев, который вообще и во многом исключение. Апологетических песен точно не было (разве что какой‑то мутно‑символистский «Крысолов» в исполнении Аллы Пугачевой), контекстных про перестройку, кроме той же ГО, тоже не припомню.
|
|
|
Впрочем, в самом ее (и его) финале упражняться, уже безо всякого символизма, по адресу М. С. взялись подпольные рокеры (команда «Хуй забей», однако панк‑частушки вроде «Товарищ Горбачев мне не товарищ» в народные массы не ушли, хватало буйным цветом возродившейся политической фольклористики).
Ан нет, вспомнилось, если угодно, символическое и контекстное – хит Александра Лаэртского «Фантик»:
…Рядышком с хребтом от сельди,
Что в засаленной газете
С фотографией огромной
Михаила Горбачева
Я валяюсь мятый, мокрый,
В принципе давно готовый
Быть сожженным вместе с сельдью
На огромной дымной свалке…
1990 г.
С президентами всё куда определенней.
Борис Ельцин песенным персонажем так и не стал, что удивительно при такой фактуре.
Песенная путиниана, напротив, поражает – относительно и царей, и генсеков, и президентов – не только объемом и разнообразием жанров с исполнителями, но – самое принципиальное – широтой оценочного диапазона. Безусловно, песенная лирика (а мы здесь и рэп‑композиции будем для простоты именовать песнями, как сами рэперы и делают), хоть и потеряна в большинстве образцов для высокого искусства, штука тем не менее тонкая. И вульгарному социологизму поддается далеко не всегда – будем это учитывать, рассуждая об оценках личности/деятельности персонажа «Путин» и гражданской позиции исполнителей.
|
|
|
Существенная оговорка: если в большинстве глав этой книжки мы нередко предпочитали лобовым коннотациям вокруг главного героя ароматы эпохи (от гламурных парфюмов до тюремной параши), то здесь будем пытаться представить тексты и контексты в более‑менее равной пропорции.
* * *
Но начну, пожалуй, с весьма характерной истории, связанной с упомянутым подпольным шедевром «Товарищ Сталин». Песни Юза Алешковского, много лет существовавшие в устном варианте, были впервые опубликованы в альманахе «Метро поль» (как и песни Высоцкого, кстати). Вот реплика одного из составителей альманаха, Евгения Попова (из диалогов Попова с другим писателем, Александром Кабаковым, в книге «Аксенов»: АСТ «Астрель», М., 2011 г.): «Кстати, вот еще одно доказательство того, что мы не лезли к чертям на рога. Мы же не напечатали в альманахе самую крутую песню Алешковского „Товарищ Сталин, вы большой ученый“…»
Таким образом, Евгений Анатольевич признает: составители альманаха, заклейменного официозом проклятьем «антисоветский», по возможности старались не подставляться и не публиковать в «Метро поле» заведомо антисоветские (по их мнению) вещи.
|
|
|
Трудно оспаривать классика, и пусть будет хоть памфлет…
«Товарищ Сталин» даже по тем, 1978–1979, временам – вещь вполне невинная. Никакая не политическая сатира, но стеб – причем мягкий и теплый, и в обе стороны советского света – по отношению как к зэкам, так и к Вождю. Собственно, это вечные русские «Отцы и дети» и притча о блудном сыне на новой фене, вслушайтесь (или вчитайтесь) в текст. Марксисты – мертвяки и доходяги – туземцы подобных песенных материков и архипелагов, см. канонический вариант «По тундре». Приметы, не особо шаламовские, лагерного быта тут вроде звеньев цепи, связывающей зэков со Сталиным, основное же в песне – ироничная и конфузливая сыновняя даже не симпатия, а любовь… В «Метро поле» напечатаны не менее известные лагерные вещи Алешковского: «Окурочек» и «Лесбийская»; логика составителей понятна – лирика, какие претензии.
Однако «Лесбийская» – пусть экзотический и карикатурный, но тем не менее гимн однополой любви, да еще в специфическом антураже: всё, связанное с женскими зонами, табуировано у нас до сих пор – не столько цензурой, сколько общественным сознанием.
«Окурочек» – новелла как раз при всей своей сентиментальности очень шаламовская, о любви, не просто отменяющей границы между лагерем и волей, это песня с густым намеком на альтернативную властную иерархию:
Господа из влиятельных лагерных урок
За размах уважали меня –
что откровенно диссонирует с советскими представлениями о мироустройстве.
Я бы на месте и составителей, и гонителей напрягался как раз из‑за явно провокационных «Окурочка» с «Лесбийской», а не толерантного – в тогдашнем смысле – «Товарища Сталина». Охотно, впрочем, допускаю, что «метропольцы» знали тогдашние «нельзя за флажки» лучше и тоньше. И все же не отпускает мысль о демонизации советской власти задним числом.
Роман киевского прозаика Алексея Никитина «Истеми» (красиво изданный «Ад Маргинемом») – своеобразный римейк «Кондуита и Швамбрании» Льва Кассиля. Завязка сюжета (арест четырех студентов‑радиофизиков за игру «с политическим подтекстом») напрямую отсылает к эпизоду «КиШ», когда братьев Лёлю и Осю винтят чекисты за найденные при обыске швамбранские военные карты и планы заговорщиков. В финале беседы с начальником ЧК города Покровска 1919 года мальчишек угощают чаем с сахарином, награждают комплиментами и обещают в скором времени устроить в России светлую жизнь получше швамбранской.
Киевские студенты 1983–1984 годов заняты обустройством собственной реальности: разделили по своим швамбраниям, империям, каганатам и халифатам Евразию, воюют и торгуют; интриги, дипломатия.
Всё последующее дольше и горше сахарина: два месяца за Конторой, отчисление из универа, Советская армия, и – как подспудно констатируется со скупой мужской слезой – загубленные (пусть и не насовсем, хотя одна и насовсем) жизни.
Тут, собственно, и возникает вопрос, который уже не отпустит читателя, – о достоверности фабулы. Не о художественной правде («У Гоголя черт входит в избу – верю, у писателя N учительница в класс – не верю»), а именно о соответствии фактуры историческим или (в случае мутноватых бизнес‑схем из романа «Истеми») – экономическим реалиям.
Воля ваша, но чрезвычайно трудно поверить в то, чтобы киевский КГБ вдруг поволок четырех ботаников в острог за геополитический виртуал. Да еще на закате Совка, когда астматический генсек К. У. Черненко олицетворял собой гниение и распад идеологии, похороны вождей превратились в шоу маст гоу, а первоклассники рассказывали политические анекдоты друг другу и родителям… Может, конечно, в УССР Контора отличалась особенной свирепостью, но не большей, думаю, чем глава МГБ Абакумов в 1951 году, который высказался об участниках некоего «Союза борьбы за дело революции» (16 юношей и девушек, обсуждавших, между прочим, план убийства Маленкова): «Способны только на болтовню… Серьезных террористических намерений у них не было».
Чекисты могли быть дураками, но едва ли – параноиками, а что с какого‑то момента увлеклись игрой вместе с ребятами – достоверности сюжету не добавляет.
Это я всё к тому, что и тогда особым оруэллом не пахло, а уж сегодня с двойным подозрением следует относиться к разговорам о «запрещенности», цензуре и прочем неформате. Хотя последний теперь понятие не только вкусовое, но и политическое.
Продвинутая аудитория «Эха Москвы» все новогодние каникулы‑2012 делилась впечатлениями о голубых: огоньках, галкиных, борях моисеевых. На высочайшем градусе сердец и глоток. Чего там было больше – гомофобии или гражданского протеста (а в декабре прогремели Сахаровы и Болотные, эховская аудитория самообольщалась и бралась за руки, чтоб не пропасть поодиночке), судить не берусь. Скорее, стремления заменить чужую попсу своей, социально близкой.
* * *
Впрочем, был краткий эпизод в обозримом прошлом, когда музыка преследовалась целыми жанрами. Всё тот же К. У. Черненко.
Появился список запрещенных рок‑групп, зарубежных и наших, концертная деятельность прекратилась в принципе, редкие квартирники проходили в атмосфере тотального стрёма; именно тогда посадили культовых сегодня музыкантов – Алексея Романова из «Воскресенья» и екатеринбургского поэта и певца Александра Новикова.
Тогдашний список запрещенных рок‑групп был своеобразным хит‑парадом. И хотя невиннейшие «Альянс» и «Альфа» соседствовали там с «Аквариумом» и «Автоматическими удовлетворителями» (равно как Dschinghis Khan с Pink Floyd, но тут уж ладно), составитель обнажал явные вкус и знание темы. Ежели сегодня за хит‑парад от власти держать музыкальные чарты центральных каналов, это будет даже не сравнение в чью‑то пользу, но затянувшийся в дурную бесконечность клип по мотивам анекдота «дотрахались до мышей».
Забавно, кстати, – то был 1984 год. Ага, Джордж Оруэлл и диссидент Андрей Амальрик («Просуществует ли Советский Союз до 1984 года»), и пророчества их в общем сбывались. Трудновато сейчас представить именитого писателя, взявшего ответственность хотя бы за 2020 год (Владимир Путин не в счет) и соответствующую дату на обложку.
Сбывается один Экклезиаст, но это как везде и всегда.
* * *
Так вот, о цензуре. Олег Газманов как‑то рассказал «Комсомолке», что его мегахит «Я рожден в Советском Союзе, сделан я в СССР» (жалкая калька с Born in the U.S.A Брюса Спрингстина, убогий каталог из балетов, ракетов и спецназов) был запрещен к исполнению в Кремлевском дворце – на концерте ожидался Путин. Не только на концерте – отчетливо помню, что в каком‑то из вариантов «Рожденного» Путин звучал в общем ряду:
Рюрики, Романовы, Ленин и Сталин –
Это моя страна.
Пушкин, Есенин, Высоцкий, Гагарин –
Это моя страна.
Разоренные церкви и новые храмы,
Красная площадь и стройка на БАМе…
А вы изволите говорить про цензуру…
* * *
Впрочем, есть на сегодняшний день пограничная – во многих смыслах – ситуация с девушками‑акционистками, называющими себя Pussy Riot. Тут случились последствия даже не цензурные, а прямо репрессивные, слабо закамуфлированные статьями УК и УПК. Однако и акции «пусек» кисок к панку как музыкальному течению также имеют самое минимальное отношение, по сути – это революционная пропаганда, слегка замаскированная под актуальное искусство.
У действа Pussy Riot «Богородице, Дево, Путина прогони» в Храме Христа Спасителя, названного девушками панк‑молебном, был пролог на Красной площади и Лобном месте – исполнение песни «Путин зассал», она‑то, похоже, и была воспринята как оскорбление величества, а уж храмовая акция засчитана до кучи. И для полновесного состава.
Церковь на фоне сем выглядит как уличный терпила, который уже не помнит точно, то ли он украл, то ли у него, но выйти из процесса никак не может.
Представим себе: некий именитый сыщик давно мечтает посадить всерьез и надолго не менее известного криминального авторитета. Мотивы в основном личные. По магистральной деятельности бандита это сделать нереально – схемы безупречны, связи подчищены, да и всплывающие в них персонажи не всякому полицейскому генералу по зубам.
Старые фокусы с подбрасыванием порошка и патронов, ношением оружия прокатить не могут – у знаменитого криминала не только лучшие адвокаты, но и прикормленное (а то и просто традиционно антагонистичное «ментам») общественное мнение.
И вдруг, манной небесной, бытовуха – авторитет в ресторане бьет физиономию некоему важному коммерсанту. Кто прав, а кто нет – неважно, важно, чтобы коммерсант как можно скорее накатал заяву, которая даст повод авторитета закрыть, а уж потом раскручивать не спеша, всем имеющимся арсеналом… Потерпевший коммерс, наслушавшись, что не гоже быть пешкой в чужой игре и по пустякам гнобить уважаемого человека, и рад бы забрать‑порвать цедулку. Но ему, усмехаясь, объясняют, что нехорошо переобуваться по мелочам, если не мы, то кто вас защитит, и вообще могут понять неправильно, а с бандитами, допустим, надо бороться и т. д.
Как мне представляется, именно такая триада из государства‑Путина, терпилы‑Церкви и Pussy Riot – в качестве символа и содержания гражданского протеста – сложилась вокруг пресловутого панк‑молебна.
* * *
Попсовая путиниана одним Газмановым не ограничивается: вспомним настоящий уже хит от «Поющих вместе» – «Такого, как Путин» (2002 г.). Песенка, в свою очередь, калькирована с утренней почты 80‑х. Была такая певица Катя Семенова: «Чтоб не пил, не курил и цветы всегда дарил, чтоб зарплату отдавал, тещу мамой называл…» Цитирую очень по памяти.
Здесь помимо вечных русско‑женских незатейливых, но почему‑то всегда невыполнимых упований и стилистики газетных объявлений о знакомствах («без вредных привычек») очень любопытна фигура автора слов Владимира Елина. Текстовик «Арии» в 2011 году написал для группы «Рабфак» строевую, ставшую сетевым боевиком, – «Наш дурдом голосует за Путина». Опять же, интересна не песня, сделанная, конечно, на несколько ином уровне драйва и маловысокохудожественности, но оценочная эволюция, тот самый ее диапазон, от плюса к минусу.
Пикантно, но: у Осипа Мандельштама между эпиграммой «Мы живем, под собою не чуя страны» (1934 г.) и «Одой» о Сталине (1937 г.) – три с половиной года, а у Елина – почти червонец с довеском.
И ведь, если взять хоть шоубиз, не один Елин так резво эволюционировал; впрочем, удивляться приходится не сегодняшнему разочарованию, а прежнему очарованию…
С гёрлзбенд, однако, какой спрос, да и с Елина невеликий. Но вот вам, скажем, сам Шевчук Юрий Юлианыч.
* * *
Из Шевчука, конечно, как из классиков марксизма, можно надрать цитат на любой вкус и цвет. Как вам такая (цитирую журнал OpenSpace, еще в 2008 году, в материале «Песни про Путина» Кирилла Иванова и Дениса Бояринова, выстроивший своеобразные каталог и иерархию этого направления. Очень полезная работа, как и аналогичные изыскания блоггера hitch_hiker'а).
«Вижу квадратный нимб патриотизма над Путиным (не все, наверное, знают: круглый нимб – у людей умерших, квадратный – у живых). Никакого злого умысла у Путина нет, жажды обогащения тоже. Я убежден – он служит России».
Надо думать, сказано это было до исторической встречи Шевчука и Путина, реакция на которую была либеральна и предсказуема. Народ, пусть и в разных вариациях, обсуждал ее, как итоги спортивного состязания: кто кому насовал и вставил.
Упуская, по‑моему, главное: в знаменитом диалоге мы наблюдали «огромный, неуклюжий, скрипучий» поворот вечного русского сюжета «Поэт и царь».
Другое дело, что оба уклонились. Их мячики сшиблись и разлетелись в разные стороны. Путин не попросился к Шевчуку в цензоры: цензура в стране отсутствует, а на нет и суда нет. Не пообещал как‑нибудь дополнительно встретиться и поговорить о жизни и смерти. Собственно, уже и встретились, и поговорили.
Но ведь и Шевчук отказался от звания поэта, назвав себя «музыкантом». Интересно, почему?
Понятно, что Шевчук хорошо играет на гитаре, за столько лет поднаторел в звуке и композиции. Но дело не в том: похоже, он плясал от печки под названием «рок‑музыка»; «рок‑поэзия» во всех контекстах звучит дурно, а «рок‑стихи» – вообще какая‑то дрянь запредельная.
Тем не менее Юрий Шевчук, конечно, поэт. В лучших своих песнях (эпохальная «Я получил эту роль», а были еще «Мальчики‑мажоры», «Террорист Иван Помидоров», «Как чума – Весна», «В последнюю осень») он и вел себя как подобает лучшим поэтам – глубоко и точно определял время, в которое приходится жить. (Лучший альбом ДДТ 80‑х назывался, кстати, «Время»). Запускал волосатую руку в социальное месиво, ворошил его, вытаскивал типажи и явления, давал им имена: надолго или сразу навсегда.
В упомянутом обзоре путинианы от OpenSpace Шевчук представлен композицией 2002 года «Ночная пьеса», которая заканчивается частушечным: «Путин едет по стране на серебряном коне. Путин всем людям поможет. Дай ему здоровье, Боже! Всех бандитов перебьет, работягам он нальет! Путин едет по стране, а мы по‑прежнему…»
Куплет мало что сообщает о Путине, не так много о стране, но кое‑что о Юре‑музыканте: частушками же завершался первый его рок‑н‑ролльный, широко распространившийся в магнитоиздате альбом «Периферия» 1984‑го.
На мой взгляд, куда более существенной для нашей темы представляется песня «Я пил вчера у генерала ФСБ» из альбома 2009 года «Прекрасная любовь», намеренно под Высоцкого, с гражданской скорбью и цыганщинкой.
Я пил вчера у генерала ФСБ,
Он был могуч, как вся его квартира,
Я пил в бассейне, кабинете, бане, тире и т. д.
И я ценил размах японского сортира.
Я пил в бассейне, кабинете, бане, тире, все без б…
И я ценил размах японского сортира.
Увы, но под маркой «японского сортира» я не могу представить себе ничего иного, кроме трогательно‑дощатой будочки под сакурой в тени вечных фудзиям. А то, что без «бэ», так это не столько для рифмы, сколько для жены.
Да, но как там дальше про нашего?
Ну что, сынок, давай поднимем за ВВ.
Хотя достал он нас, конечно, тоже.
Мы все имеем – дачи, стражу, уваженье и лавэ.
Но так хотелось, чтоб страна цвела построже.
Державу рвет от олигархов и воров.
Мы скоро спросим всех, и все за все ответят.
Я умереть за нашу родину несчастную готов,
Но, к сожаленью, есть семья и дети.
Кроме экономически естественной рифмы «ВэВэ – лавэ» отметим столь же предсказуемый очерк полицейской ментальности и двинемся дальше, констатируя, что некоторым представителям шоу‑бизнеса в диалоге музыканта с генералом места уделено даже больше, чем всех доставшему ВВ.
– Ты что, поешь?
– Да, вроде бы, пою.
– Твои коллеги – дрянь да пидорасы.
Я этот юмор бы собрал разок в гулаговском раю,
А ты ничё, талантливый, очкастый.
Я этот юмор бы собрал разок в гулаговском раю,
А ты ничё, ты наливай, очкастый.
Надо же, зеркальная история: и Путин, пригласивший Шевчука в гости, классика не узнал, пришлось признаваться «да вроде бы пою» («Юра‑музыкант»), и этот чекист из песни туда же…
Нетрудно заметить, что автор разделяет генеральские оценки «коллег» по шоу‑бизнесу. И что самое забавное, себя от попсарей‑юмористов тоже не особо отделяет. Я вообще полагаю, что пресловутая обеспокоенность Шевчука общими вопросами (при всем уважении к его гражданской позиции) в известной степени базируется на ненависти к российской попсе. То есть рокер, как и слушатели новогоднего «Эха», напрямую увязывает режим с голубым огоньком. Не без оснований, конечно, но как‑то мелковато для эдакой глыбы.
Хотя естественно – вспомним, как Юрий Юлианыч как‑то пошел бить физиономию Филиппу Киркорову, а потом долго и неинтересно об этом рассказывал.
Тут, собственно, и разгадка Шевчукова пафоса. Юрий Юлианыч – эдакий заблудившийся в русских эпохах атавизм шестидесятничества, а эта публика – в евтушенковском изводе – всегда умела выдать дурной вкус и пошлость за повышенный общественный темперамент…
Про генералов было у Бориса Гребещикова в перестроечном 1987‑м, знаменитый «Поезд в огне»:
Я видел генералов,
Они пьют и едят нашу смерть.
Их дети сходят с ума, оттого
Что им нечего больше хотеть…
Это ведь «Я пил вчера у генерала ФСБ», немного другими словами, но какова же принципиальная разница…
* * *
Вообще, сочиняя политическую сатиру, наши рок‑н‑ролльные ветераны традиционно сбиваются на каэспэшную интонацию.
Андрей Макаревич, чьи заслуги и шедевры как в роке, так и в лирике известны и бесспорны, как только начнет выдавать нечто гражданственное, тут же превращается в карликового Галича.
Характерный пример – известная песня 2011 года «Путин едет в Холуево».
…По городу натыканы знамена,
Проверен дым над каждою трубой,
И вся трава покрашена в зеленый,
А небо – в безмятежно голубой.
Всю ночь менты решали оргвопросы,
Друг другу наступая на мозоль,
И до крови дрались «единороссы»:
Кому встречать и подносить хлеб‑соль.
Кому смешно, а вышло не до смеха –
Элита на перроне собралась,
Вот только Путин так и не приехал,
А жизнь уже почти что задалась.
В этой милой зарисовке бросается в глаза слабое знание материала. Оно конечно, художник так видит, но ведь и исполняет куплеты на околопрохоровских, то бишь политических тусовках, настаивая на публицистичности вещицы, эдаком песенном журнализме.
Да, траву и сейчас кое‑где красят, дороги латают повсеместно, но куда пикантней смотрелась бы такая достоверная деталь, как смена ценников в магазинах на всем пути следования президентского (премьерского) кортежа и закрытие тех торговых точек, где не успели переписать прайс…
Хлеб‑соль, да и «единороссы» – банально противоречат протоколу. Как и элита, которую ни на какой перрон (то есть к спецборту, конечно) не допустят.
В протоколе есть другое – напитки. Одному моему знакомому губернатору сообщили, что президент (тогда был Медведев, что непринципиально) может выпить за обедом бокал‑другой «Вдовы Клико», но чтоб без выебонов, вдова должна быть не розовой, за пятнадцать тыщ баксов бутылка, а обычной, всего за десять. Обычной во всем регионе не нашлось, и губернатор выделил четыре бутылки из собственной коллекции. За обедом выпили одну и открыли вторую, где в итоге выдыхалось чуть больше половины.
После отъезда высоких гостей губернатор попросил вернуть две целые бутылки и прислать также ополовиненную, заткнув чем получится. Не из почтения, не для истории. А по причине жадности.
Кстати, путинские road movie – сюжет популярный, задолго до Макаревича группа «Мурзилки International» записала куплеты «Путин едет в Пикалёво». Не шибко основанные на реальных событиях.
* * *
Нателла Болтянская, бард без рок‑н‑ролльных корешков, в своей известной и Путину посвященной песне Галича упоминает напрямую, рифмуя с «гаечкой».
Отцам‑иезуитам вполне достойный сын,
Он ценности и цели обозначил.
Над выбритой губою мерещатся усы,
И френч растет из лацканов Версаче.
Покуда не забрали, давай‑ка наливай,
Судьба ль нам быть описанными Галичем?
Он говорит полезные и важные слова
И тихо крутит гаечку за гаечкой.
Все бы ничего, образно и даже многозначительно, но опять не совсем точно – Путин не носит «Версаче». У отечественной политики стиль несколько другой: Hugo Boss, Ermenegildo Zegna, Brioni, Берлускони…
* * *
Воля ваша, но что‑то с нашими рок‑иерархами первого ряда творится явное не то.
Я даже не об упоминавшихся чаях с Сурковым и пивных посиделках с Медведевым. И не об эволюции оценок Путина и режима, с нынешним кое у кого прозрением, напоминающим чистосердечное признание в зале товарищеского суда.
Возьмем чисто человеческую ситуацию.
Умер русский писатель Александр Житинский. В Финляндии, на 72‑м году жизни, в конце января 2012 года.
В ранние 80‑е прозаик Житинский стал одним из первых у нас рок‑журналистов и сразу сделался в этой сфере, не имевшей в России никакой традиции, суперпрофи западного образца.
Тут ему не было равных (Артемий Троицкий? Немного не то – у Троицкого, как и его почти однофамильца Троцкого, всегда велика была личная амбиция, «Я и Октябрь», «Я и русский рок»). Житинский же, оставаясь превосходным популяризатором, умел уходить в тень. Отсюда немного смешная самоаттестация – «рок‑дилетант».
Здесь его несомненная заслуга перед нашим поколением и страной, но чтобы в полной мере оценить ее, надо было жить в провинции в 80‑е. Особенно ранние, до 85‑го или даже 87‑го года, когда он печатал свои колонки «Записки рок‑дилетанта» в «Авроре».
Тут еще один плюс‑минус амбивалентной нашей советской власти – магнитофонные записи в глушь доходили дискретно, самиздат – коллекционно, а вот периодика попадала вся – живая и свежая.
Так вот, по колонкам РД ребята в городках типа моего Камышина выстраивали рок‑н‑ролльные знания об окружающем русском мире и все неформальные иерархии. Я, например, в Майка Науменко влюбился задолго до того, как услышал «Сладкую N», «Пригородный блюз», «Дрянь» и пр., – исключительно благодаря Житинскому. И далеко не я один. У многих аналогично получалось с «Аквариумом», Цоем, «Наутилусом Помпилиусом» и т. д.
На этом фоне журналы «Ровесник» и чуть позже – «Парус», тоже себе позволявшие, казались в первом случае – подмигивающим официозом, во втором – нахальной тусовочной отсебятиной.
Более того, рок‑оригинал при тесном знакомстве иногда даже несколько разочаровывал – у Житинского он представал плотнее и вкуснее. «Крупнее, чем в жизни», как писал Лев Лосев по другому поводу. Думаю, многие рокеры прыгнули тогда выше собственной планки и головы, ибо надо было соответствовать такому уровню журналистики о себе.
РД сформировал рок‑н‑ролльные вкусы целого поколения, а поскольку рок тогда становился мировоззрением и даже религией, Житинского уместно сравнить даже с евангелистом. Своеобразным, конечно, без рискованных сопоставлений.
В его книжке «Путешествие рок‑дилетанта», сделанной просто, точно, без всякого мутно‑тусовочного снобизма (интересно, каков ее совокупный тираж? В сотни, полагаю, а то и тысячи раз превосходит тиражи Житинского‑прозаика) и по сей день задан высочайший уровень – интервью, рецензий на альбомы, концерты, фестивали.
Житинский основал первое в Питере независимое издательство «Геликон Плюс» и начал деятельность со сборника мемуаров о Викторе Цое. Меня эта книга, помню, потрясла – не Цоем (к которому я всегда бывал более‑менее равнодушен), а подбором авторов и неуловимо‑общей стилистикой – вот, думалось, как надо писать историю рока и биографии героев…
Повлияла она на меня крепко – мой первый официальный журналистский материал, опубликованный в «Саратовских вестях» лет семнадцать назад – интервью с Андреем «Свином» Пановым, одним из героев Житинского, – делался по сходным рецептурам.
Позволю себе автоцитату из давней моей повести «Как наши братья»:
«Город посетил знаменитый Свинья – блудный отец русского панка, отпрыск прославленного заокеанского хореографа, наипервейший собутыльник ряда вечных памятей от рок‑н‑ролла. Остановился он со своей группой у меня. Я тогда снимал подвал, где лампы даже в рабочий полдень продолжали изнурять счётчик, бревенчатый сортир находился метров за двадцать шесть, а за пресной водой я отправлялся, предварительно попрощавшись с домашними. Вела в подвал бетонная крутая лестница, мои посетители присвоили ей полузабытое имя писателя Гаршина, и кое‑кто из них, пресытившись моим гостеприимством, действительно пытался делать жизнь и всё дальнейшее с лягушки‑путешественницы.
Утром Свинья проснулся поздно, принял стакан и отправился в туалет босиком и в плавках. Прочую форму одежды ему заменяли наколки, мелкой и густой рыболовной сетью покрывавшие худое белое тело. Была зима, и тропинка, ведущая к сортиру, покрылась выпавшим за ночь снегом. Во дворе курили „Приму“ два соседа‑пролетария. В момент, когда один другому похвастался чем‑то вроде „а по хрену мороз“, на снегу возник голый татуированный Свинья со спекулятивно‑независимым выражением интеллигентного лица…»
При всех литературных заслугах Александра Житинского писательская сверхзадача его реализовалась именно здесь. Хотя к черту гамбургский счет.
На этом фоне ничем не объяснимое молчание ягнят‑рокеров по поводу его ухода выглядит странно… Поразительная душевная глухота. Иваново, не помнящее родства.
* * *
Перефразируя рэпера NOIZE MC, можно сказать «это не рок, а шансон и попса»… Вот ненадолго в попсу и вернемся – было бы странно не упомянуть шлягер группы «Белый Орел»: «А в чистом поле система „Град“, за нами Путин и Сталинград».
Тут всё сошлось, как у Чехова в прекрасном человеке: и лицо (основатель проекта – бизнесмен и светский персонаж Владимир Жечков), и упаковка (ностальгическая стилистика а‑ля ВИА 70‑х с демонстративным и нагловатым пережимом), и душа (автор текста – «куртуазный маньерист» Виктор Пеленягрэ), и мысли – (Александр Ягья, вокалист «Белого орла»: «Естественно, „За нами Путин…“ – это кичевая вещь. Но песня приобрела политическое звучание. Бывает так, что на гастролях в некоторых регионах, особенно коммунистических, нас заранее просят не петь „Путина“. Бывали случаи, когда меня просили вместо „Путин“ спеть – „Жуков“. С такой просьбой обратились ветераны Великой Отечественной войны. И я спел, потому что это понятная и даже обоснованная просьба» . Цитирую по OpenSpace).
Коммунистические регионы ухнули в прошлое, ветераны Великой Отечественной, тоже, увы, натура уходящая, а волшебная взаимозаменяемость брендов национальной мифологии осталась. Только ведь и Жуков – фигура, не всех устраивающая. Попробуйте вставить любую другую короткую, в два слога, историческую. Никакого консенсуса. Лишь осколки Нью‑Йорка в небесной пыли…
* * *
Теперь шансон. В процессе эволюции отечественного шоу‑бизнеса и аналогичных нравов он почти заменил у нас традиционную эстраду. Мутируя во что‑то приличное внешне, но внутренне глубоко и опасно непристойное. Ключевые фигуры – для женской аудитории Стас Михайлов (любимый певец экс‑президентши Светланы Медведевой), приторный мачо с липкими глазами; для мужчин – Елена Ваенга, с тяжелой внешностью лагерной активной лесбиянки (кажется, по фене это звучит как «кобл» или «кобёл»). Михайлов – Ваега сделались современной проекцией советских Зыкиной и Кобзона. Или наоборот.
Впрочем, оба типажа, равно как шансонная эволюция, – темы отдельного исследования, скорей антропологического.
Нас занимает в национально‑магистральном жанре появление Путина. Таковое, как ни странно, единично. Вообще‑то вовсе не странно – шансон политически консервативен и всегда симпатизирует центральным убеждениям. (Что отмечал еще Довлатов в очерках уголовной ментальности:
«Конечно, он недоволен. Водка подорожала и так далее. Но основы – священны. И Ленин – вне критики» ).
Традиционную шансонную лексику охотно освоили рэперы, и справедливо применяют ее к политике.
Молодой, не то что Иванов сивый,
Нравится телочкам, дерзкий и красивый,
Слушает металл, ходил в качалку, значит, сильный,
Медведев отвечает за слова и за Россию.
Главный в совете директоров «Газпрома»,
Медведев не нуждается в пиаре и промо,
Куда бы ни приехал, он везде дома,
Не шнырь, не замечен в кидках и обломах! –
тут любопытно появление редкого в современной музыке гостя – Дмитрия Медведева, впрочем, описываемого в устоявшихся путинских канонах (а то и коанах). Это группа «Корейские LЁDчики», которую мы еще будем неоднократно цитировать. У них, в той же песне о Медведеве, встречается и супруга:
Первая леди Диме под стать:
На модных показах себя показать,
Зажечь на концерте, чтобы пела душа,
Дает всем почувствовать чад кутежа.
Но вернемся к шансону.
У некоего Бориса Драгилева (кто такой? почему не знаю?) есть давняя уже песня «Встреча с президентом». Путин является к рассказчику, поддатому пролетарию, прямо на ночную кухню. Делирий – дело‑то житейское, кабы не одна живописная деталь:
Резинкой щелкнув от трусов,
Он вдруг прищурился чуть‑чуть:
«Да я таких наглючих псов
По два, по три на дню мочу!
Ты что, забылся, шантажист?
Я же – с коррупцией борец!»
Он что‑то сделал, дзюдоист,
И тут всему пришел конец.
Немудрено; да и исполать ему. Любопытнее другое – сексуальный потенциал и спортивные достижения так или иначе (точнее, вполне однообразно) обыгрываются в большинстве произведений песенной путинианы.
Владимир П***ин не бьет баклуши,
Он чистит зубы и моет уши,
Не пьет, не курит, мужик нормальный,
Такой красивый и сексуальный.
Это группа «Беломорс» с неоригинальным приколом звукового «пика» при произнесении фамилии героя. Уровень тот еще, имеется, однако, одна занятная строчка
Владимир П***ин не хуй собачий –
согласитесь, есть определенная прелесть в подобных лобовых дефинициях… Да и Путин становится как‑то роднее, что ли.
Украинская группа «Типси Топ» нашла удвоенной сексуальности тандема практическое, хоть и несколько извращенное применение:
Да, щас тяжелое время, у славяней депрессняк,
Вот где нервы, там похмелье, не трогай, наверно, схватишь пиздяк.
Кто думал что народ загнется, тот бредил
Кризис – педик, его нагнут Путин и Медведев.
Харьковский рэпер Савелий, который терпеть не может свою украинскую власть, явно симпатизирует российским лидерам, воспринимая их, похоже, как Запад Горбачева в конце 80‑х… Впрочем, фишку Савелий просек по‑рэперски быстро – и в свежих его вещах, как то «Качели», ни следа прежних иллюзий.
В час отдыха Путин встанет на лыжи:
Трамплин, взлет, и небо становится ближе.
Но с небом он и так на короткой ноге:
Абы кого не берут в КГБ.
Владимир Путин уверен в победе:
Рейтинг растет, как хуй Рокко Сиффреди.
(«Корейские LЁDчики», «Путин»).
Не высок, не толстоват, у него открытый взгляд,
Там он, где небезопасно, он не носит галстук красный,
Он выносливый, проворный, любит спорт и пояс черный,
Был в горах на той неделе, с лыжами, не в Куршавеле… –
это скорей по ведомству не музыкальному, а пропагандистскому. Pussy Riot навыворот – предвыборный пропутинский рэп, который читают (как же я торчу от этих профессиональных искажений речи, когда рэп «читают», моряки «ходят», а у прокурорских «возбуждено» с ударением на втором слоге) тетки в национальных кокошниках.
Тут любопытная особенность – банальный рассказ о сексуальности, мачизме, красоте, спортивных успехах Путина может излагаться с разнополюсных позиций – от восхваления до откровенного издевательства, но воспринимается ныне исключительно как стёб. Рынок явно перекормлен списком однообразных путинских достоинств. Не случайно в предвыборную зиму‑2012 ни одна музыкальная агитка (а их наклепалось несколько) не получила широкого применения.
* * *
Иногда и продвинутому уху бывает трудно разобрать, где на полном серьезе, а где чистый стёб. Насколько раскрутка бренда «Путин» делалась даже не политтехнологическими средствами, а методами коммерческого пиара. В неполитической и внеморальной плоскости.
У легендарного тюменского панк‑рокера Романа Неумоева («Инструкция по выживанию») есть песня «Мочи их, Путин!» – традиционный набор из ЗОЖ, спортзала и врагов‑террористов. Тут интересен не герой, но автор – зная нынешнюю идеологию Неумоева – охранительство и погромное православие на темной мистической подкладке, – не приходится сомневаться: посыл и призыв его совершенно искренни. Тюменский гуру не симпатизирует центральным убеждениям, но забегает далеко вперед властного паровоза. Имеется, надо думать, и другой мотив – желание эпатировать до сих пор многочисленных поклонников такого масштабного явления, как сибирский панк‑андегрунд (Егор Летов, Янка, Кузя Уо, Манагер, Черный Лукич, братья Махно, «Кооператив Ништяк» и т. д.). Неумоев был его весомым и влиятельным представителем. В свое время, году, кажется, в 1989‑м, оглушительный скандал разразился вокруг метафизического боевика Неумоева – композиции «Убить жида», исполненной на фестивале «Индюки».
Солидная часть тусовки заявляла, что не желает «иметь с этим ничего общего», другая, как всегда, занималась примиренчеством – художник, дескать, имеет право, ибо так чувствует…
Тогдашний движняк у Неумоева повторить не получается: публика, в том числе протестная, спокойно реагирует на его пропутинские настроения. Если вообще о них подозревает.
Тут вообще целая драма. Сибирский отвязный панк – самое интересное и подлинное из того, что имелось в русском роке, – оказался на задворках подсознания того поколения, которое всем лучшим в себе обязано рок‑н‑роллу. Путин тут ни при чем – уцелевшие ветераны навсегда ушли в тень куда более масштабной фигуры – покойного Егора Летова.
Так бывает, когда явление, казавшееся огромным и цельным, с уходом духовного лидера превращается в набор симпатичных, но ровных и не всегда заметных сущностей, параллельных друг другу, перестающих претендовать на колебание не гитарных, а мировых струн…
Одно время казалось, что и сам Летов с его агрессивным интеллектом, свирепой жадностью до жизни/смерти, красным экзистенциализмом и сектантской эсхатологией, в быту, по всей видимости и судя по начавшимся мемуарам, – человек тихий и невыносимый, тоже остался в другой эпохе.
Хотя и не покидало ощущение, что у Летова в России многое еще впереди.
Выстрелило через пять лет после кончины Егора – лучшим, по моему мнению, альбомом русского рэпа – «Холодная война» проекта «Лёд 9» группы 25/17, фронтмены которой Ант и Бледный – родом из Омска, как и Егор Летов, и где записан на множестве носителей весь обширный корпус «Гражданской обороны» и ее окрестностей.
Впрочем «Холодная война» восходит не столько к ГО, сколько к другому летовскому проекту – «Коммунизм» (любопытно: «Холодная война», сделанная в принципиально новой для 25/17 стилистике и потому в рамках другого проекта – «Лёд 9»), его вершинному и финальному альбому «Хроника пикирующего бомбардировщика» (у Бледного, кстати, практически тот же набор цитируемых авторитетов, что и у Летова, и – включая Летова). Скажу даже так: у 25/17 больше правильного звука и драйва (с учетом возросших технических возможностей), бескомпромиссности не меньше, чем у Егора, при мировосприятии более цельном и менее разорванном…
В записи альбома принимал участие писатель Захар Прилепин – как вокалист и автор текстов.
Относительно нашей темы хотелось бы полностью процитировать вещь более раннюю, прочитанную целой рэперской сборной: Карандаш, МС 1.8, Ант, Бледный):
Стена (альбом «Межсезонье»)
Карандаш:
Я ненавижу Вову и жалею Медведя!
И мне не нужен повод для разговоров этих.
Простое мнение, без желания быть третьим
В этом тандеме, я не crazy, у меня дети.
Не просветлен в Тибете, не пробовал кокс.
В жизни не нюхал, наверное, или ещё не дорос.
Не поднимал за процветание концернов тост,
Но знаю, что единорог не то же, что единоросс.
Не курю, поэтому уже не бросить.
Не нашел стены, если читать о квартирном вопросе,
Не нашел друзей при бабосе, но знаю ответ,
Двадцать первый век, друг познается в Москве.
Системы не борец, и весь мой протест
В том, что, не имея диплома, пишу с ошибками тексты.
Такой вот рэп! Как с этим жить – не знаю.
Не был на китайской стене, но прикинь, был в Китае!
Не был на Стене плача, если признаться честно.
Лучше уж быть знаменитым, чем печально известным,
И что касается стен, не был на Берлинской,
Хотя бывал в Берлине, даже жил где‑то близко.
И будучи так часто на старом Арбате.
Нет моего следа на стене Цоя тоже, кстати.
Денис неправильно живет наверно,
Раз уж не сложилось с системой и со стенами.
Перед тобой стоит стена,
Ты можешь написать на ней: мир или война.
Перед тобой стоит стена,
За ней может быть целый мир или тюрьма.
Перед тобой стоит стена,
Ты можешь написать на ней: мир или война.
Перед тобой стоит стена,
За ней может быть целый мир…
MC 1.8:
За ней так легко спрятаться, когда тебе ещё нет 18‑ти,
Даже родным туда не достучаться.
Потом иначе, по кирпичику это ломается
И засыпает так, что только единицы выбираются.
Свобода есть, но она внутри, а не снаружи.
Мир вокруг есть, но по итогу он тебе не нужен.
Суженный фокус обзора, фатальный, и споры с судьбой,
И жмет пресс…
Ант:
Проще достучаться до небес, чем до закрытых умов толпы,
Они либо слепые кроты, либо, как овцы, глупы.
Либералы смердят, как раздавленный клоп,
Анархия, гражданская война, а потом хоть потоп.
Лукавый вновь идет по следу доверчивых душ,
Афганистану всё равно, Обама или Буш.
Красиво сгинуть молодым или сдаться в плен
Наивным сказкам про мир без границ и стен.
Бледный:
Я видел сон, как Новодворская кидала зигу,
А Шендерович сказал: «Mein Kampf» – крутая книга.
Смеяться будешь потом, на лесоповале,
Неважно, ты Джулиан Ассанж или Навальный.
Для каждого продуманы схемы и заготовки,
Неважно, ты Тихонов или Ходорковский.
Разбить свою бошку, чтобы понять – нет никакой стены.
А если она есть, то это ты.
Перед тобой стоит стена,
Ты можешь написать на ней: мир или война.
Перед тобой стоит стена,
За ней может быть целый мир или тюрьма.
Перед тобой стоит стена,
Ты можешь написать на ней: мир или война.
Перед тобой стоит стена,
За ней может быть целый мир или война.
Даже прочитанный глазами, вне звука, такой текст снимает вопрос о рэпе как о жанре неполноценном, дебиловатом, рассчитанном на потребление прыщавыми детьми улиц и подъездов, мечтающими вырасти в гангстеров на бумерах. Впрочем, «Стена», как и сами по себе Ант и Бледный с их обостренным планетаризмом и пророком Иезекиилем в названии, общего фона не составляют – интеллект не проторчишь, а потому для вящей репрезентативности возьмем средний уровень – питерского рэпера Кача с композицией «Москва. Кремль». В плане экспрессии и, так сказать, экспозиции ее уместно сравнить с цитированными выше Шевчуком – Макаревичем. В чью пользу – решайте сами.
Владимир Владимирович, чё за дела?
Дайте добро на ликвидацию зла.
Мне заебало смотреть ОРТ.
Дайте обойму и в масле ТТ.
Владимир Владимирович, клянусь,
Рука не дрогнет, не промахнусь.
Каждая тварь у меня получит сполна.
На, сука, на, на, на, на!
Меня звать Тимуром. Учусь в путяге.
Мать – учительница. Отец – работяга.
Происхождением своим горжусь.
На нас стоит и стояла Русь.
В нашем уезде одни торчки:
Тупят в подъездах. В точку зрачки.
У местных телок не краше житуха:
Ночью обочина, утром литруха.
От всей этой шушеры я отличаюсь:
Не курю, посещаю спортзал, качаюсь.
На Новый год себе справил поделку –
Из ржавого таза спутниковую тарелку.
Теперь по ночам смотрю Евроспорт.
Воет Шарапова – кончаю в корт.
Громко скандирую: «Янки, хуй вам!» –
Когда на ринге вижу Валуева.
По жизни я – лидер. Собрал ребят –
Крепких универсальных солдат.
С названием париться я не стал:
«Тимур и его команда» (Гайдар).
(…)
С Вами Казань, Кострома, Красноярск,
Орел, Сталинград, город‑герой Брянск,
Наша Варшава, восставший Питер,
Перевалочный пункт Moscow City,
Уфа, русский порт Севастополь,
Суздаль, наше подполье в Европе,
Буряты, эвенки, крымские татары,
Ацтеки, морпехи, тибетские ламы,
Республика Саха, поселок Дубровка,
Русскоязычная диаспора Нью‑Йорка,
Ростов, Белорусская область, Омск,
Бродвей, Куршавель, Магнитогорск,
Чукотка, частично Центральный округ,
Кемска волость, тамбовские волки,
Поселок Мирный, фэны группы Любэ,
Трехэтажные виллы в Сен‑Тропе,
Нефтеюганск, Причухонский,
Редакция журнала «Балтийский чай»,
Самара, Белгород, Владикавказ,
«Норильский никель», сибирский газ,
Национализированные «Газпром» и «Лукойл»,
Священная аура горы Афон,
Просторы Коми, русская тайна,
Восемь миллионов абонентов «Билайна»,
Курилы, Курилы и еще раз Курилы.
Поскриптумом сообщу, что сам по себе формат обращений к первому лицу весьма распространен в путиниане. Все эти «в блог президенту», естественно, не рассчитаны на реакцию адресата, скорей являются наиболее доступным способом обозначить социальность творчества… Стала популярной и цитируемой песня Васи Обломова «Письмо счастья» по тому же универсальному адресу, с классической рифмой «Конституция – проституция», и вообще Вася – сам по себе интересное явление и обнадеживающая тенденция.
Талантливый эпигон культового рэпера NOIZE MC, в более попсовом варианте, автор музыки к рэп‑композиции «XIЙ» («Гражданин Поэт») и фразеологизма «унылое говно», музыкант явно не рэперской школы и происхождения, он, похоже, сознательно выбрал рэп и хип‑хоп для наиболее адекватного выражения гражданской позиции и отображения российской повседневности.
В новые мехи вечное вино.
* * *
Поскольку разговор у нас пошел преимущественно о рэпе, настоятельно рекомендую статью Захара Прилепина «…Мы лишь добавляем в тему бит и бас» (журнал «Собака. ру», 10/2011). Не могу судить, первая ли это серьезная работа по русскому рэпу; ценность ее в другом: все‑таки даже для тридцатилетних, не говоря о последующих поколениях, эта музыка – terra incognita, хотя проникает в русские умы всё плотнее и агрессивнее.
А здесь – знаменитый писатель, лидер направления и литературного поколения, рассказывает о явлении, занимающем важное, но не центральное место в его личной вселенной – знание темы и взгляд немного со стороны, позволяющие одновременно поддержать «своих» и «врубить» неофитов.
Несколько дилетантских замечаний о русском рэпе, не попутных, а параллельных.
Захар – нормальная популяризаторская стратегия – прислоняет рэп к русскому року, чтобы обозначить его (контр)культурную генеалогию. На самом деле и как ни парадоксально, рэп ближе к авторской песне – приоритет текста, технологическая простота и доступность, массовость и фольклорность в пику современной рок‑элитарности. Другое дело, что линия эта не каэспешная, скорее напрямую от Высоцкого (который, кажется, и сочинил первый рэп на русском языке «Красное, зеленое, желтое, лиловое», были у него и еще речитативы) и – в плане того же социального напряжения – от Галича.
Когда‑то питерского рокера Майка Науменко (которому русский рок многим обязан) эстеты упрекали в «джамбульщине» – дескать, что видишь, то и поешь. (Что было не очень справедливо – как раз Майк был не чужд несколько наивного символизма и бравирования «культуркой» – «Уездный город N»). Майк, оправдываясь, говорил: по‑моему, петь как раз надо о том, что видишь.
Рэперы возвели поэтику акынов в основной творческий принцип.
Как раз сегодня отечественные рок с рэпом во многом не только не родственны, но, пожалуй, противоположны. Современный русский рок угодил либо в натужную претензию на элитарность (странно сочетающуюся с конфузливым термином «рокопопс»), либо в стыдливую коммерцию по принципу «и рыбку съесть, и на харизму присесть». Исключений среди ветеранов немало – «Телевизор», «Центр» Василия Шумова, Александр Чернецкий, те же уцелевшие сибирские панкеры, но я говорю об общей тенденции. Рэперы коммерции отнюдь не стесняются – как средства достижения красивой и сладкой жизни с большими черными машинами, клёвыми телками и качественным ганджубасом, но пародийный этот набор вовсе не отменяет подлинности высказывания.
Собственно, стихия подлинности – как в лучших, так и в более чем средних образцах жанра готовность не просто «отвечать за базар», а не видеть иных вариантов, если на «базар» пробило; вещественность мироощущения здесь и сейчас – главные достоинства отечественного рэпа. А русская реальность, волей или неволей, способствует его расцвету.
«Настоящесть» тем не менее не отменяет ролевой игры: самый брутальный рэперский проект десятилетия – «Кровосток» с назойливым гангстеризмом, сексом (преимущественно анальным) и наркотой (хотя их песня «Биография», косноязычная исповедь очередного «героя нашего времени», достойна войти в литературный канон о 90‑х) – сделали люди, от криминала далекие, – Шило и Доктор Фельдман, художники, поэты, писатели, словом, творческие интеллигенты.
В то время как имевшие реальные тюремные сроки Гуф (наркотики) и «Песочные люди» (хулиганка) предпочитают этот опыт не транслировать, впрочем, легко обходясь близкими темами.
* * *
Однако было бы ошибочно полагать, будто русский рэп – это новая музыка бунта и адепты ее целыми днями думают, как бы обличить режим и записать очередной гимн протеста. Магистральное направление в рэпе – бытописательство, другое дело, что сам по себе быт рэпера – довольно захватывающее приключение, пусть и не отменяющее жизненной рутины…
И тут происходит забавная история с песенным Путиным: при всем здоровом образе жизни, дзюдо, черном поясе, он еще и признанный наркогуру, с которым так приятно вместе употребить.
Путин воспринимается одновременно в качестве вечного спутника и в амплуа прикольного, своего чувака, партнера по непростому бизнесу рэперской жизни. Строчка пермского рэпера Сявы «Володя Путин, давай замутим» из вполне бравурно‑бессмысленной песенки – своеобразный ключ к пониманию Путина‑бренда современной молодежью. Глагол «замутить» вроде английского to get и может обозначать любое действие – от совместного раскуривания косяка и создания музыкального проекта до геополитического похода за национальными интересами.
Тебя прёт, когда пружинка в пипетке
Или зажигалкой ложка разогрета,
А может слизистая сожжена, нос заложен,
Будь аккуратнее и не стань заложником,
Пока еще бывает стыдно за ложь.
(…)
Дуть рядом с Путиным, нюхать с Медведевым –
Значит, вести дела с людьми проверенными.
Всему судья время, будь верен делу,
Отличай оригинал от подделки.
(Слим; «Володя Медведев», альбом «Холодно»)
Эти мутные будни и эти изученные до жути маршруты
Прут меня лет с пяти, и чуткие органы правосудия тут
Учат всё продумывать, если вдруг задумал что‑то суетить,
И тут мне шепнут эти трамвайные пути,
На том ли мы пути и стоит ли туда идти.
И смогут ли эти люди пусть не дойти до сути,
Но хотя бы вникнуть в то, что хотим донести.
Но пока будет хоть какая студия,
Мы там рубить будем, что‑то новое мутить,
Ведь мы так любим дуть рядом с Путиным
И рэп придумывать о том, как мы любим жить.
(Гуф; «Трамвайные пути»)
И знаменитое, где естественным для рэпа образом обыгрывается пропагандистское клише мобилизационного 2007‑го. Опять же предлагаю оценить три «Э» – энергетику, экспрессию, экспозицию. Без всякого отдела «Э» – потому что здесь никакого экстремизма:
План Путина – это не блеф, не подстава,
О нем поют песни и слагают былины.
Затянись… передавай направо.
План Путина родом из Чуйской долины.
Утро – и то пожалело для стен Кремля света.
Серо, пусто и хмуро в резиденции президента.
Он сидит в кресле, листает «Лимонку», делает вид, что занят.
Президент покурил, президент ждет, пока вставит.
Поднимает трубку: «Алло, чо‑то на хавку пробило».
Президент затянулся еще раз, президента накрыло:
Космические нанокорабли бороздят просторы нановселенной.
Начиная с сегодня «нано» – это охуенно.
План Путина – это дорога отсюда прямо до счастья.
На пальцах блестят олимпийские кольца всевластья.
Все медали во всех видах спорта полным комплектом.
Теперь все олимпиады в Сочи и зимой, и летом.
За фото президента «Хастлер» бьется с «Плейбоем».
План Путина прет конкретно, без накладок и сбоев.
Какой там преемник? Ну пусть будет собачка Кони
Или Сергей Рамзаныч Медведев, ну что, довольны?
Мы сверхдержава, биг‑блины запьем кока‑квасом!
Где там Европа? Обслужите по первому классу!
Президент доволен, он уже видит Россию раем.
План Путина – высшего сорта, слышь, как забирает?
Если под Планом Путина идешь перекрытый –
Все равно, кого целовать – рыбу или Никиту,
Все равно, что несет год «две тысячи восемь» –
Если План Путина есть и есть папиросы.
Президент в кресле размяк, его уже отпустило.
Слава Чуйской долине и слава России!
(Корейские LЁDчики, «План Путина»)
Путин, как и любой популярный бренд, становится частью пейзажа, повсеместной кока‑колой. Интересно, что тут в рэпе прослеживается даже шестидесятническая инерция – вспомним Андрея Вознесенского со стихами, битком набитыми марками западного ширпотреба – пищевого и бытового. Рэперам, конечно, далеко до галочьего энтузиазма Андрея Андреевича, но и времена изменились, экзотическая и вожделенная когда‑то рекламная мишура обернулась повсеместными бытовыми отходами…
Не только Путин, но и его ближайшее окружение входит в каждый дом: «Володина Кони» – популярный персонаж, навскидку встречается не только у LЁDчиков в политическом контексте, аналогом коня Калигулы, но и в криминально‑бытовом – у Ноггано («Вставляет нереально», совместно с группой АК‑47).
Не забыты и родственники героя, причем в знаковом ряду:
Вот со смугленькой Жанной Фриске
Я бы сожрал по кругленькой, догнался бы виски с колой
И подошел бы к ней близко, к полуголой,
На маленькой яхте, в каком‑нибудь море Карибском
Для Кати Лель я приготовил бы манаги,
Дал бы ей попробовать своей джаги‑джаги.
И с Варум бы замутил, но она уже мутит, блин, с Агутиным.
Ну или с дочкой Путина, ой да ну тебя.
При таких раскладах лучше замутить с Машей Распутиной
Или начать все сначала с Юлей Началовой,
Да и Ротару не такая уж старая.
Жаль только, не пересечься нам с вами –
Вы на экране, а я дома, с пультом на диване.
(Гуф; «Сплетни»)
Российская власть традиционно не сильна в PR'е, тем не менее существуют несколько периодов и кампаний, опровергающих тенденцию. Прежде всего 20‑е и 30‑е годы минувшего века, когда весь мир заговорил на социалистическом новоязе – «Совет», «колхоз», «нарком», «черный квадрат», «земшар» и пр.
Затем, через полвека – PERESTROYKA.
Были рекламные кампании, задуманные для внешнего потребления, но получалось обработать ими лишь внутреннее пространство: московская Олимпиада‑80 с брендом «Мишка Олимпийский». Слагались в огромном количестве песни, снимались мульт‑ и просто фильмы, Мишка – персонаж детских утренников и уличных баннеров – раскручивался по современным пиаровским правилам с нехилым бюджетом.
Из народного сознания выветрилась та непростая Олимпиада и бойкот ее Западом, а Мишка остался – шоколадным дизайном, песней Пахмутовой – Добронравова «До свиданья, наш ласковый Миша». (Сегодня, если не знать реалий, породивших этот шлягер с его сказочно‑символистским словарем, «Ласкового Мишу» можно смело ставить в один ряд с мистическим гимном раннего БГ «Миша из города скрипящих статуй».) Репликой «А Баба‑яга – против». Мало кто помнит: это название анимационного сериала, в котором Баба‑яга сама претендовала на статус олимпийского символа и всячески противодействовала герою. Потерпев фиаско в финале.
Путин, как и Мишка Олимпийский, – бренд для внутреннего потребления.
Наверное, есть некая метафизическая справедливость в том, что Владимир Путин, впервые в России сделавший своей идеологией прагматический, сугубо коммерческий подход к высшей власти, раскручен по законам коммерческого брендинга.
Бренд «Путин» эволюционирует и теряет самостоятельность. Как справедливо фиксируют рэперы, он превращается в упаковку, кляр, тесто, в которое власть заворачивает текущую российскую жизнь для вящей съедобности.
Упаковка не может быть полноценным героем скольконибудь длительное время. Траекторию бумеранга и минное поле, усеянное граблями, на которые так легко наступить, никто не отменял даже на российском политическом рынке. Современный музыкальный фольклор демонстрирует не только исчерпанность прежних рекламных стратегий и необходимость властного ребрендинга. «Мы ждем перемен!» – слоган, получивший вторую жизнь после смерти Цоя, подхваченный «креативным классом», ныне звучит как призыв к смене бизнес‑модели. Перефразируя известный афоризм Шварца о драконе, можно сказать, что популярный бренд может быть вытеснен только другим брендом, популярнейшим.
Но передовые музыканты, по счастью, так далеко не смотрят. Их можно понять.
В конце концов, песни протеста петь куда интереснее, чем песни про тесто.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 76; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!